Если тебе тоже знакомо предчувствие грядущего пиздеца в жаркий летний денек, если тебя настораживает шелест деревьев в тишине знойного полдня, если ты видишь что-то зловещее в выжженных красках летней духоты — добро пожаловать.
Вот пример этого чувства: представьте себе погожий летний денек, вокруг ярко, светло, деревья слегка шумят от ветра. Других звуков нет. Вообще. Вдруг перед глазами все выцветает и появляется тонкий нарастающий шум, который нарастает медленно-медленно, так медленно, что это сводит тебя с ума. Думаю, в данном случае это чувство связано со страхом конца света, в частности – ядерного апокалипсиса.
Или возникает ощущение, что сейчас случится что-то странное. Например, что к вам подойдет причина вашей смерти. Появляется навязчивая идея, что сейчас вы должны умереть из-за какого-то пустяка. Например, на вас упадет дерево, под которым вы сидите, или проходящая мимо кошка окажется заражена бешенством и укусит вас, или вас сейчас пырнет ножом вон тот парень в белой майке и серых джинсах. В общем, Аннушка уже разлила масло.
Чаще всего чувство возникает, когда вы находитесь в одиночестве, но, бывает, накатывает и в толпе, например, посреди городской площади. В таком случае у вас может немного заложить уши и вы можете даже поддаться панике, особенно, если вы социофоб.
Кроме вступительного традиционного поста хотелось бы сразу в ОП-посте перечислить сразу самые распространенные триггеры, собранные из прошлых тредов.
1. Густо-синее до черноты безоблачное небо при палящем солнце.
2. Белые, песочные или терракотовые здания посреди пустого пространства.
3. Простые, четкие, строгие формы — куб, параллелепипед, шар, пирамида. Какие-нибудь дворцы с лепниной так не тригеррят.
4. Высокая контрастность — яркий свет и черные тени.
5. Не должно быть людей. Но какая-нибудь одинокая фигура может усилить это чувство.
6. Копипащенность объектов. Например, одинаковые здания в ряд.
7. Наличие каких-нибудь темных ям, проемов, дыр усиливает это чувство.
Распространенные пейзажи, которые снились или в которых аноны ИРЛ испытывали это чувство:
1. Залитое солнечным светом бескрайнее поле. Особенно перед грозой.
2. Поле с ЛЭП.
3. Одинокое здание посреди поля. Почему-то обычно белое. Снилось очень многим, испытывающим ДУ. Ощущение, что в доме есть какое-то зло или там случится несчастье.
4. Пирамиды, глиняные хижины, статуи или просто камни странных форм посреди пустыни или плато.
5. Советские здания типа дворцов, универмагов и т.д., со всеми этими колоннами, кубами, каменными плато и прочими проявлениями мегаломании. Нередко примешивается острое чувство ностальгии по чему-то утраченному.
6. Залитые солнечным светом безлюдные дворы панелек.
7. Одинокие фигуры людей посреди подобных пейзажей, смотрящие куда-то вдаль или убегающие от чего-то.
Антитриггеры:
1. Вода. Море, бассейны, речки, озера практически сводят на нет эффект, за минимальными исключениями.
2. В некоторых случаях зелень. Но иногда она усиливает эффект.
3. Люди, животные. Жизнь.
4. Облака, пасмурность.
5. Много цветов, живость картины. В общем, классический пейзаж.
1
Меня обсуждаемое в треде явление настигало не летом, когда полдень это объективно смерть от жары, а осенью/весной. Брел я как нибудь посреди дня по каким-нибудь делам, пока вся школота на учебе, народ постарше на работе, только я по какому-то поводу выперся. Птицам петь не сезон, хотя днём ещё тепло, по сравнению с прохладным утром — даже жарко. И солнце. Оно уже висит где-то над горизонтом. Тени от предметов косые и длинные. Идёшь с запада на восток по пустой улице, ты и твоя длинная тень. И настигает чувство неправильности и бессмысленности, что тут, между солнцем и длинной тенью, ты быть не должен. Или что наоборот — во всей этой канители лучше бы здесь тебе и пропасть, чтобы не осталось ни тебя, ни тени.
2
В первый раз я увидел этот фильм, когда еще учился в начальной школе. Точную дату не помню, мне могло быть как десять лет, так и семь. Но не это важно. В нашей семье не принято, чтобы телевизор работал, когда в комнате никого нет, мама вечно ворчала, что он растрачивает электричество, и мы привыкли выключать за собой телевизор, даже если отходили от него на пятнадцать минут.
В тот день я пришел из школы раньше обычного, уже и не вспомню почему. Позвонил в дверь, никто не ответил. Я открыл дверь своим ключом и вошел в квартиру. Пока я раздевался в прихожей, то услышал, как в гостиной чуть слышно шумит телевизор, это больше напоминало статические помехи, чем голоса актеров или ведущих. Первым делом я подумал, что дома кто-то все же есть, но по какой-то причине этот «кто-то» не удосужился открыть дверь измученному школьнику. Но когда я вошел в комнату, никого не было. Только работающий телевизор. Я окликнул родителей, но ответом мне была тишина. Так я понял, что нахожусь дома один. Я очень обрадовался, что не придется действовать по привычному плану, то есть есть противный суп и садиться за уроки. Поэтому я решил посидеть у телека, пока не вернутся взрослые.
По телевизору показывали какой-то скучный тягомотный фильм, и я стал искать пульт, чтобы переключиться на мультики. Но пульта нигде не было, я везде искал, даже между диванными подушками заглянул, но пульта не было. Я подошел ближе к телевизору, чтобы переключить канал кнопкой, и уже протянул к ней руку, как остановился. Не знаю, почему. На экране не было ничего, что могло бы заинтересовать мальчишку моего возраста. Ни роботов, ни динозавров. Ни, чего греха таить, какой-нибудь голой красотки. Но я замер перед телевизором, не в силах отвести взгляд. Со стороны могло показаться, что изображение меня загипнотизировало, но это было не так. В любой момент я мог переключить канал, но делать этого не стал.
На экране была площадь, выложенная из белых камней. Они резали глаза, как ослепительный ковер свежего снега. Сначала мне показалось, что камни совсем мелкие, но потом я сообразил, что дело в масштабе. Камни были размером с хороший кирпич, а сама площадь — необъятной. Камера снимала ее сверху, наверное, при съемке пользовались краном, а то и вертолетом. Но границы у этой площади все-таки были, я мог видеть с краю колонны, похожие на древнегреческие, только вот они на себе ничего не держали. Камера стала приближаться — очень медленно, и мне казалось, что я будто лечу вниз на дельтаплане.
Сначала я думал, что площадь была пуста, но по мере приближения камеры я различил серую фигуру. Через пару минут — площадь становилась все ближе и ближе — я понял, что это мужчина в сером пальто с поднятым воротником. Его голову покрывала шляпа с мягкими полями. Он размеренным шагом шел по диагонали, засунув руки в карманы. До этого я слышал только статические помехи, но сейчас понял, что белый шум становится тише, через него уже можно расслышать щелканье подошв. Белые камни, из которых была сложена площадь, напоминали мне куски рафинада. Я даже облизнул губы, мне показалось, что я почувствовал на языке настоящую сладость.
Камера приблизилась к человеку настолько, что я мог видеть краешек его лица, блестящую от пота обвисшую щеку, поседевшие виски и мочку уха. Человек продолжал идти, но мне казалось, что он никогда не доберется до края площади и возвышающихся там колонн. Впрочем, сейчас колонны мне не были видны. Все, что я видел, это чуть косую фигуру человека и белую-белую площадь. Сейчас она уже не казалась мне сделанной из сахара. Скорее из соли. Я снова облизал губы. После того, как я вернулся из школы, я не глотнул даже чаю, поэтому сейчас мне сильно хотелось пить. Наверное, не стоило по дороге дуреть вместе с одноклассниками, во время шуточной потасовки я совсем вспотел под курткой, и сейчас чувствовал, как рубашка прилипает к моей спине.
Белый шум совсем стих, и в квартире, помимо моего чуть слышного дыхания, раздавались только равномерные щелчки ботинок. Даже часы не тикали. В моей голове наконец появилась мысль, она была похожа на растягиваемую кем-то тугую пружину: «Это какой-то очень... очень... странный фильм». Я знал, что у взрослых свои понятия об интересном кино, но я не думал, что кто-нибудь будет в состоянии несколько минут смотреть, как какой-то персонаж пытается пересечь площадь.
Пытается... Сейчас я уже не считал, что он когда-нибудь достигнет ее конца. Может, под его ногами просто разворачивается один и тот же кусок площади, как на беговой дорожке. И он будет идти вечно, так и не добравшись до своей цели. Хотя, наверное, он просто умрет от жажды, прежде чем у него отнимутся ноги. Тут я понял, что этому человеку действительно хочется пить. Иногда мне казалось, что я слышу, как он с трудом сглатывает. Я наконец осознал, почему площадь так блестит — она блестит от царящего над ней беспощадного солнца.
Может, если человек наконец дойдет до конца площади, он сможет укрыться в тенечке и напиться прохладной воды? «Как хорошо... что я сам в тени... — подумал я отстраненно. — Что я в любой момент... могу глотнуть... воды». Но я не чувствовал, что нахожусь в тени — я чувствовал, что рубашка на спине и под мышками промокла от пота, а верхняя губа на вкус теперь казалась соленой. Я с усилием сглотнул, но во рту совсем не осталось слюны. Мои ноги одеревенели, и я не мог сделать ни шагу.
Человек продолжал свой путь, все также низко держа голову и я не мог увидеть его лицо. Хотя ракурс камеры все равно не позволил бы мне это сделать. На мгновение в мое сознание пробилась нелепая мысль, что мне жалко актера. Наверное, ему было очень тяжело на съемках. Я знал про существование дублей, но чувствовал, что здесь все снималось без перерывов. От первого кадра до последнего. Впрочем, я уже не думал, что этот фильм, состоящий, казалось бы, из одной невыразимо длинной сцены, когда-нибудь закончится.
Я бы все отдал за глоток воды. А еще мне хотелось стянуть с себя одежду и встать под душ, чтобы избавится от ощущения липкой пленки на всем теле. Ноги у меня гудели, будто от долгой ходьбы. Хотя это, наверное, из-за футбола, в который мы играли на физкультуре. Здорово мы сегодня побегали, но после школы я не чувствовал себя уставшим или даже вспотевшим. А вот сейчас, стоя перед телевизором, я ощущал, что умираю от жажды.
В комнате было очень темно, а в глазах у меня рябило от яркого света, льющегося с телевизора. Этот свет, казалось, выжигал мне глаза, они начинали слезиться. Я часто заморгал, и с моих ресниц на щеку скользнула влага. Очень медленно, почти обжигая мою потную кожу, слезинка стекла ниже, пока не оказалась в уголке моего рта. Я подцепил ее кончиком языка. Слеза была соленой, как и мое сознание, но она все же была водой. Однако ее было слишком мало, чтобы унять мою жажду. Сколько я ни старался, больше не смог выжать из себя ни единой, самой крошечной, слезинки.
Мои мысли снова вернулись к происходящему в телевизоре. Пока я отвлекся на собственную слезу, то не заметил, что камера приблизилась еще сильнее. Я почти мог различить запах пота и отчаяния, исходящего от мужчины. Тот не сдавался и продолжал идти вперед, как жестяная игрушка с бесконечным заводом. Но у меня такого завода не было, я не мог даже стоять, поэтому рухнул на колени, не отрывая взгляда от экрана. Я знал, что долго уже не выдержу и скоро упаду навзничь, и тогда палящее солнце сожжет меня до обугленных костей, пока в моем организме от воды не останется даже пара.
На мгновение мне показалось, что на экране вновь зазвучали статические помехи, но это только шорох подошв в моем сознании спутался в неразличимый шум. А потом камера стала медленно подниматься ввысь, и я вместе взмывал вместе с ней, к этому огромному раскаленному шару, который не видел, но чувствовал своей горячей макушкой. Прошла пара минут, прежде чем камера отодвинулась настолько, что я снова мог видеть колонны. Те были так же далеко, как и в первый раз. Несчастному никогда не достичь края площади...
А потом где-то далеко-далеко раздался свежий и громкий звук, который влился в мои уши, подобно ледяной воде. Это в дверном замке повернулся ключ. Родители звали меня по имени, удивлялись, почему в квартире потемки, а потом, шумные и пахнущие весельем, вошли в комнату, включив наконец свет.
У меня же перед глазами, наоборот, все потемнело. Я прикрыл глаза, и под веками заскакали разноцветные пятна — зеленые, фиолетовые, оранжевые. Потом я чувствовал на себе мамины холодные руки и папин встревоженный голос. Меня отвели в мою комнату, раздели и уложили в кровать. Через какое-то мгновение у меня в мокрой подмышке оказался хрупкий градусник. Еще через мгновение папа помог мне приподняться в кровати, а у моих растрескавшихся губ оказался твердый край стакана с благословенной водой.
Я провалялся в постели с температурой почти неделю. Родители рассказывали потом, что, вернувшись вечером из гостей, обнаружили меня на коленях в темной гостиной. Телевизор был выключен. Я спрашивал маму с папой несколько раз, на протяжении многих лет, но телевизор всегда был выключен. В тот день родители ушли на свадьбу своих близких друзей, они еще накануне предупреждали меня об этом, и даже оставили записку, но она была на кухне, а туда я после школы так и не заходил.
Потом я объяснял себе то происшествие очень просто. Я начал заболевать еще в школе, наверное, у меня еще накануне была повышена температура. К концу учебного дня я совсем разболелся — память тут же подкинула, что в тот день меня отпустили пораньше. Ну а потом все просто — перегревшийся от болезни мозг выдал такой вот бред наяву. Я был даже не уверен, был ли все это время включен телевизор. Возможно этот путь по соляной площади мне привиделся целиком и полностью — от начала до конца.
Лет пять назад я решил поискать про этот фильм с белой площадью в Интернете, полагая, что передо мной могло быть что-то из арт-хауса. Но я по ключевым словам я не нашел ни малейшего упоминания об этом фильме, что укрепило мои подозрения в том, что он был лишь выдумкой мальчишки с высокой температурой. К тому же, у меня были смутные представления о временных рамках той сцены. Мне казалось, что я стоял перед телевизором от силы минут десять, но, когда домой вернулись родители, было уже ближе к полуночи. Я бы и не вспомнил об этом давнем случае, если бы не пришел сегодня домой с работы в пустую квартиру. Жена пару дней назад уехала по работе в Германию, а телевизор — большая плазменная панель на стене — был включен. На экране была белая площадь, по которой шел человек в пальто. Я помнил, что в детстве фильм не был широкоформатным, но сейчас площадь простиралась на весь размер огромного дисплея. На кинопленке не было ни царапинки, все было ярко и четко, будто этот фильм сняли совсем недавно, используя самую современную камеру.
Но теперь отличались не только качество картинки и ее размер. На этот раз мне удалось дождаться того, чтобы человек выбрался с этой проклятой белоснежной площади, от которой у меня рябило в глазах. Хорошо, что я умею печатать не глядя на клавиатуру. Пока человек пересекал площадь, я достал из сумки ноутбук, поставил его на стол и, склонившись над ним, напечатал всю эту историю, продолжая поверх него смотреть на экран телевизора. Мне до сих пор неизвестно название этого странного фильма, на каком канале он идет, отечественный он или зарубежный и вообще видит ли его сейчас кто-нибудь, помимо меня. Мне известно лишь одно, теперь я знаю, что ждало человека, когда он прошел между двумя ослепительно белыми колоннами. Его ждал город.
Город под выбеленным небом, которое венчало раскаленное солнце. Город с белыми домами и белыми мостовыми. Город, в котором не было ни единой души. Город с бесконечными соляными улицами, которые и не думали кончаться. Слепящий белый город, по которому эхом разносятся щелчки ботинок.
Мне ужасно хочется пить, язык почти превратился в сухую губку, а ноги мои дрожат от усталости. Я заканчиваю писать свою историю, потому что меня уже не слушаются пальцы. Если смогу, напишу, чем все закончилось. А пока мне нужно досмотреть кино. До самых титров.
3
«Полуденный ужас», вероятно, является древним инстинктом выживания, который мы унаследовали от наших предков через наши гены.
Сельское хозяйство и земледелие начались во времена древнего Шумера. Для многих наших предков, ведущих к индустриальному веку, выживание зависело от работы на полях в жару. Многие рабочие, вероятно, умерли бы от солнечного удара, обезвоживания и т.д.. Окно времени около полудня требовало бы наибольшего количества жертв, потому что это, как правило, самая жаркая точка дня.
Многие виды наследуют инстинкты выживания от предыдущих поколений. Люди ничем не отличаются.
Мы чувствуем себя неловко из-за полудня, потому что у нас есть инстинкты выживания, говорящие нам, что это представляет опасность.
4
У самого часто появляется такое чувство, когда иду гулять примерно к середине лета, когда дикая жара (бывает 40+ градусов) и всё будто в оранжевом фильтре, помимо того на частном секторе люди вообще не так уж и часто встречаются и это стрёмно капец.
5
Если это распространённый архетип — почему о нём нет упоминаний у того же Юнга или Фрейда? ОП или кто-нибудь, ищите архетипы и базу в истории психологии.
Тред интересен, но база должна быть крепче, чем крипаста.
Снилась выжженная степь с линиями ЛЭП и багрово-грязным небом, но это может быть память о виденном хабубе в детстве, впечатавшемся в подсознание.
И так же ловил себя на залипании в подобном месте в жизни. Перекрёсток, пески, выжженный солнцем кустарник, и разрушенная каменная основа с проёмами, квадратного дома присыпанная песком, типа пик.
И ощущения были будто я в лимб провалился, будто вокруг на сотни километров кроме бескрайней, выжженной полустепи, песков и неба — нет больше ничего.
6
Читая описание, вспомнил старенькую игрушку «вокруг света за 80 дней», и как она всегда казалась мне отталкивающей и страшной.
7
Недавно гулял за городом (пару км от окраин) в полудень (примерно час дня) и словил это чувство когда вышел в поля, тупо пустые поля и нихуя вокруг. И нашел какую-то хуйню похожую на водокачку огромных размеров.
Вот нахуя нужна водокачка такая посреди пустого поля где вокруг на километры нихуя? Как пришел туда — сразу же стало не по себе, было такое чувство будто за мной кто то следит и мне скоро тут же и пизда.
8
В играх 90х годов часто бывает что прямо, залитая солнечным светом локация, зловещая тишина и топот ног. Порой становится даже жутковато. За это я их и люблю.
Мне например старая игра про «Гарри Поттера и Философский Камень» вызывает похожее чувство.
9
А у меня дневной ужас ещё связан с ощущением того, что летом хорошо, тепло, ярко солнечно. А вот ещё один или два месяца пройдёт — и всё. А ты ещё не успел насладиться летом.
10
Елизаров, М. Рассказ «Зной».
...
Дорога походила на неширокую деревенскую речку, а узкая обочина была каменистым бережком. Где начинались овраги, торчали выкрашенные зеброй бивни из бетона, в глубоких щербинах и сколах. Деревянные столбы электропередач казались римскими осиротевшими распятиями.
В пышных и колючих кустах я углядел торчащий черенок лопаты или другого огородного инвентаря. Вытащил, будто из ножен. Он был приятно шероховатым, черенок, совсем как боевое древко, — ну, может, коротковат для пики, но вполне подходящ на должность посоха.
Через полчаса я почувствовал солнце и снял футболку, мне хотелось побыстрее подставить тело лучам, обветриться и потемнеть…
Возникло неудобство — рюкзак. Я неумело сложил его, еще дома бросил вещи как попало. Консервы и кастрюлька давили в позвоночник. Я проложил угловатые предметы полотенцем, это не особо помогло. Без футболки грубый брезент лямок натирал ключицы.
Солнце ласково наглаживало кожу, и обидно было думать, что под горбатым рюкзаком томится и мокнет белая спина, а загорают только плечи и руки.
Появилась идея использовать посох, как коромысло. Картинка — «Странник с узелком на палке». Я подвесил рюкзак, уложил посох на плечо. Шагов через двадцать рюкзак слетел на землю, я не удержал — он был увесист, словно пушечное ядро. Дальше я понес его в руке, по очереди, то в правой, то в левой.
Я шел и по мере сил радовался дороге, зарослям, щедрому запаху щебенки и хвои. Наступило время первого глотка, я степенно достал дедовскую флягу, отвернул крышку, пригубил — вода была холодной и железной, в колючих минеральных пузырьках.
Я смаковал глоток, смотрел на горы, что были как огромные цирковые шатры, на южные деревья, чьи сверкающие листья точно вырезали из серебряной фольги. Мне казалось, вдалеке я вижу море, но это был нижний, особо голубой регистр неба.
Сверился с часами. Было девять утра, я шел чуть меньше часа. Пока любовался красотами, растертой ключицей поживился яростный слепень. Я увидел уже раздувшуюся шишку от укуса. Мне сразу почудилось хищное насекомое на лопатке, я шлепнул себя футболкой по спине, как лошадь хвостом.
Указателя на Солнечную Долину все не было. Дорога оставалась пустынной, за полчаса моего пути мимо проехали, должно быть, две машины.
Во мне бурлили силы. У живописной скалы, похожей на замковую башню, я не удержался и устроил репетицию античного штурма. Настал черед для шашки — чем не короткий меч. Я вообразил себя гоплитом. Рюкзак был несколько тяжелее круглого спартанского щита, но выбирать не приходилось. В левой руке копье, в правой меч. Я рванул наверх по склону. Пробился через царапучие заросли, схватился с парой веток, поразил копьем воображаемого перса — корявый низкорослый дубок, достиг подножия скалы, полез наверх, помогая пальцами — из-под ноги вылетел и защелкал камень. Мелькнула неспартанская мысль: не грохнуться бы, не напороться бы на шашку брюхом, вот будет номер…
Отдышавшись, я оглядел покоренную твердыню. Внизу простирались холмы, поросшие зелеными бровями. В отару сгрудились маленькие жилища — наверное, это и была Солнечная Долина. До винного поселка рукой подать — пара километров.
Поверхность скалы оказалась щербатой, как грецкая скорлупа. В неглубокой выбоине я соорудил очаг. Собрал высохшие веточки, пучки травы, какие-то корешки и прочую горючую труху, шашкой в три приема отсек у можжевелового кустика мертвую голую ветку, напоминающую обглоданную руку.
Порадовался, что прозорливо запасся сухим спиртом. Из таблетки разгорелось пламя. Я поставил кастрюльку, налил из фляги воды. Для завтрака у меня была сухая вермишель «Мивина» и домашние сухари.
Огонь на солнце был совсем бесцветным, мне иногда казалось, он потух, и я совал проверочную щепку, она чернела, тлела…
Упрямая вода долго не закипала, глазела с донышка крошечными рачьими пузырьками, но я не торопил ее, мне было хорошо. Я выдернул какой-то сорный колос, закусил его упругий стебелек.
В забурлившую воду я положил брикет вермишели. Из холщового мешочка бросил горстку сухарей. Настал черед складного ножика. Хотелось тушенки, но консервный коготь никак не вылезал — приржавел. Тогда я нарезал колбасы…
И чуть не прослезился: небо в немыслимом голубом свете, покрытые цыплячьим желтым пухом холмы, домики, «Мивина» и сухари в кастрюльке, на душе любовная тоска, а впереди вся жизнь… Я не знал, кого благодарить за это счастье. В голове, как яичко, округлилось и снеслось первое четверостишие.
Я достал блокнот, пузырек с чернилами, перо. Состоялось торжественное отвинчивание крышки чернильницы, обмакивание. Я перенес перо с набрякшей каплей на бумагу. За три нырка перо вывело:
Не скоро к мысли я пришел,
Что память есть сундук страданья,
И терпкие воспоминанья —
Одно из самых страшных зол…
Я полюбовался на итог, закрыл блокнот. Почувствовал, что плечи как-то пересохли. «Не спалить бы», — подумал и сразу же забыл, потому что подул остужающий ветер. Внизу, под скалою, промчался громкий мотоцикл, похожий на кашляющую пулеметную очередь. Я глянул на часы — начало одиннадцатого. Засиделся.
Еще на скале я заменил джинсы шортами — они были матерчатые, долгие, точно семейные трусы. Я их чуть подоткнул — так бабы у реки подбирают юбки, когда полощут белье, — хотел, чтобы ноги тоже загорали…
Минут через двадцать показалась развилка. Судакская трасса утекала дальше по серпантину. Я свернул на дорогу, ведущую к Солнечной Долине — вспомнились слова водителя о местном магазинчике. Пряная добавка к вермишели разворошила жажду, я несколько раз основательно приложился к фляге и понял, что воды в ней осталось меньше половины. Мне пришла на ум идея пополнить питьевые запасы вином.
Распаренный асфальт был густо, словно панировкой, присыпан гравием. Травы нагрелись и благоухали народной медициной, горькими лечебными ароматами. Стрекотали на печатных машинках кузнечики. Невиданные крупные стрекозы сверкали слюдяными крыльями, драгоценными глазастыми головами. Я сшиб рукой медленную бронзовку. Подобрал упавшего жука, он был как маленький слиток.
Подкравшийся ветер точно окатил теплом из ведра. Я огляделся — меня окружал жаркий и очень солнечный мир. На часах без малого одиннадцать. Это ж когда я дойду до Судака?..
Я в который раз почувствовал плечи. Надавил кожу пальцем, покрасневшая, она откликнулась пятнами, будто изнутри проступило сырое тесто. Похоже, что подгорел… Набросил на спину футболку.
Бог с ним, с молодым вином, с коллекционным «Черным Доктором». На полпути к Долине, свернул на грунтовую дорогу. Возвращаться к трассе было лень. Я решил идти параллельно ей через холмы. Представлял, что походным шагом за полтора часа доберусь до цели. Мне же говорили — всего пятнадцать километров, а десяток я, наверное, прошел…
Она была белой, дорога, словно в каждую колею насыпали мел. Степь играла червонными волнами, вдруг под порывом ветра точно перевалилась на другой бок и сделалась цвета зеленой меди — потемнела, как от грозовых туч.
Среди диких злаков виднелись фиолетовые рожки шалфея, я сорвал один цветок, растер в ладонях, он оглушительно запах. Пискнула полевая птица. Сознание помутнилось и снесло второе четверостишие. Я торопливо полез в рюкзак за чернильницей и пером. Пала с опущенных плеч футболка:
Перепела кричат, что близок
Июля яблочный огрызок,
А вязкий зной в колосьях ржи
Степные лепит миражи…
На страницу с взмокшего лба шлепнулись две капли. Едкий пот снедал пылающие скулы. Я поискал лопух или подорожник — что-нибудь широколистное, чем можно прикрыть нос, и не нашел. Лишь колосья там росли, полынь, да цветики мать-и-мачехи. Были деревья — дуб с маленькими никчемными листиками и полуголая фисташка. В ее сомнительной тени я устроил привал, бережно глотнул воды. Прав, прав был Циглер, лучше бы не упрямился, а взял целую бутылку — тут такое пекло…
Из блокнота я выщипнул листок, облизал и налепил на переносицу. Плечи саднили, будто их ободрали наждаком. Покраснели руки. Нужно было как можно быстрее добираться до Судака.
Я снова поглядел на часы — без пяти минут полдень. Сокрушающее южное солнце стояло в зените. Кругом были курганы, поросшие русой травой — в желтых и розовых соцветиях, похожих на акварельные капли. Прорезались зыбкие полоски облаков, точно кто-то усердно полировал небо и затер голубую краску до белой эмали.
Я продирался сквозь окаменевшие травы, ранил лодыжки, уже не понимая природы боли — сгорели, оцарапались? Не выдержав когтистых приставаний, полез за джинсами. Надевая, исторгал стоны. Одутловатые ноги еле помещались в грубые штанины. При ходьбе жар пробивал плотную ткань тысячей горячих иголочек, словно наотмашь хлестал еловой веткой.
Как после крапивы горели руки. Куда их было спрятать? Одеждой с длинными рукавами я опрометчиво не запасся. Мне бы совсем не помешала шляпа или панамка с утиным козырьком, но таковых у меня не было, я презирал любые уборы — зимние, летние, они не водились у меня…
Бумажный намордник слетал каждые несколько минут, я заново его облизывал, а в какой-то раз мне уже не хватило слюны, чтобы прикрепить его к носу.
Я достал парусину и с головой завернулся в нее. Тяготил рюкзак, на спину его было не набросить, он комкал мой балахон и натирал ожоги на лопатках. Нести в руке — нещадно толкал пламенеющую ногу. Поначалу получалось удерживать рюкзак чуть на отлете, потом устала кисть. Выход нашелся — я надел рюкзак на грудь: из горбуна превратился в роженицу.
Вдали увидел деревцо и чуть ли не бегом рванул к нему. Достиг и закричал от досады — то был можжевельник, издали зеленый, вблизи — дырявый, в реденькой хвое. И везде, куда ни кинуть взгляд, холмилась выгоревшая травяная пустыня. Я уже не понимал, куда мне идти…
Решил соорудить спасительный навес, чтобы под ним переждать жару. Можжевельник хоть был невысок, с кривым, будто поросячий хвост, стволом, но ветки его находились в полутора метрах от земли и вместо навеса я ставил какой-то парус. Чертово солнце стояло высоко, и проку не было в такой защите. В этот отчаянный момент родилось очередное четверостишие. Я достал чернила. Пока жара нещадно шпарила согнутую спину, записывал:
Я в символической пустыне
Месил зыбучие пески,
И солнце, желтое, как дыня.
Сверлило пламенем виски.
Слетел нежданный серафим…
Я отложил блокнот, обвязал ствол можжевельника углами парусины. Получилось нечто похожее на перевернутый гамак. Для мягкости я подложил под спину надувной матрас. Накачивая, чувствовал, что из легких вылетает горючий воздух, словно из пасти Горыныча. Матрас был жарче натопленной печи.
Я заметил, что пропало солнце, а небо при этом оставалось чистым, без облаков, и только синева стала напряженнее. Я больше не ощущал зноя, он кончился.
Поле становилось пологим склоном горы. Мы поднялись, и пакет, словно исполнив свою работу, взмыл, унесся.
Я увидел пустырь, напоминающий вытоптанную лошадями цирковую арену. Вокруг росла трава, похожая на распустившийся камыш.
Пробежали вереницей три собаки: вокзальные, феодосийские, пошитые из мехового рванья. Они меня немедленно узнали, и каждая пристально глянула в лицо. Я поразился их мудрым человеческим глазам. Последняя лукаво улыбнулась, и я понял, что это Циглер.
Я шел по тропе, желтой, как пшено. Мне предстало маленькое деревенское кладбище. Забор отсутствовал, землю живых и мертвых разделяла канава. Могилы были убраны в оградки, будто звери в зоопарке. Там промеж надгробий цвела сирень и тонкие фруктовые деревья стояли по пояс в белой известке. Кладбище оказалось малонаселенным, могилы не жались друг к дружке.
Я подошел к плите, белой и широкой, как стол. Примостился на теплый угол, прочел, что под плитою похоронен второго ранга капитан Бахатов. Имени не было, там вообще на памятниках и крестах почему-то отсутствовали имена — одни фамилии.
Я снова поразился тишине. Ни ветра, ни жуков, ни бабочек. Ужас вкрадчиво взял за грудки. Откуда в начале июля цветущая сирень, почему трава пушит одуванчиками?
Раздались женские голоса. Вдоль кладбищенской канавы ковыляла нарядная старуха в синей долгой юбке, светлой, с вышивкой блузе, на плечах платок — так наряжаются на сцену исполнители народных песен. Плелась за молодой женщиной: та шла по дороге, одетая в домашний ношеный халат, на руках несла ребенка, спящего или просто притихшего.
Старуха канючила: — Анька, дай малую подержать!.. — заносила над канавой ногу, но не решалась или не могла переступить расстояния.
Молодая отвечала: — Я же сказала — нет! — Отвечала спокойно, но очень жестко.
Старуха оглянулась, заметила меня: — Ну, Анька!.. Доча! — тон ее сделался извиняющимся, точно старухе было неудобно перед посторонним за чужую грубость. — Анька, дай же!.. Уважь мать! Хоть потрогать!
— Мама, возвращайся к себе! — говорила женщина и прижимала к груди спящую девочку.
Она тоже меня увидела — сидящего на могиле в причудливом тряпье. Сказала радушно: — Здравствуйте!
Я кивнул в ответ. Она продолжала, эта Анна: — Вы, главное, по канаве со стороны кладбища не ходите! Только по дороге, слышите?!
— Анька! — Старуха злилась, топала ногой, обутой в черную лаковую туфлю. — Дай бабушке малую подержать!..
Они ушли, затих разговор. Я еще чуть отдохнул на капитанской могиле, спохватился, что не спросил у местных, где Судак.
На дороге уже не было ни старухи, ни женщины с дочкой. Из-за кладбищенского поворота показался мужчина, в настежь распахнутой светлой рубахе. Он странно шел — вперед ногами, как в украинском танце, они опережали все его туловище — ноги в закатанных до колен серых штанах, на босых грубых ступнях черные, словно покрышки, стоптанные шлепанцы. Рядом резвился мальчик, смуглый и юркий, с виду лет семи. Я поначалу принял его за короткошерстного пса, но разглядел в нем невыросшего человека. Он был еще горбат на одно плечико, а маленькое лицо светилось умом и бешенством.
Мы встретились. Мужчина остановился, а мальчик заплясал на месте — дурачился.
— Знаете, какой он сильный, — улыбнулся мужчина. Обветренное в глубоких морщинах, лицо его было коричневого картофельного цвета. На открытой груди виднелся шрам, как два сросшихся накрест дождевых червя.
Он произнес: — Сашка, а ну, покажи дяде!
Горбатый малыш загудел мелодию: «Советский цирк умеет делать чудеса», обхватил мужчину за ноги и легко поднял. Поставил на землю и засмеялся, показав уродливые, набекрень, зубки.
Я спросил: — А вы отсюда?
Приветливое лицо старшего вдруг стало твердым и гордым: — Бог не сделал для меня ничего хорошего. Поэтому я за Сатану!
Он отвечал не на мой, а на свой самый главный вопрос.
Мальчишка высунул алый, точно перец, язык, и замычал. Я присмотрелся к его нечистым маленьким рукам и поразился, какие у него длинные ногти — мутного стеклянного цвета.
Я спросил: — Как называется это место?
— Меганом.
— А море далеко?
— Там, — он размахнулся рукой, словно бросил в направлении камень. Указывал на замшевые холмы неподалеку.
Я восходил на вершину, будто поднимался по ступеням из ущелья. Поднялся и увидел потерявшееся солнце. Оно уже клонилось в сторону заката, большое и желтое. В тускнеющем небе облачным пятном просвечивала луна. Над косматою травой дрожало жидкое марево спадающей жары. Бог его знает, где я полуденничал, но на этих вечереющих холмах день определенно заканчивался.
Мне вдруг открылся край земли, а за ним синева. По далеким волнам, похожий на плевок, мчался в белой пене прогулочный катер — прямиком к городу на побережье.
Каменистый склон дал ощутимый крен. Я ступил на грунтовую дорогу. Рядом с обочиной валялся песчаник в рыжих лишаях. Перешагнул через него и понял, что скоро мой путь закончится.
Дорога разбежалась врассыпную десятком направлений. Кренистой, крошащейся тройкой я спустился к морю — в бирюзовых маленьких лагунах. Дикий пляж походил на заброшенную каменоломню. Среди валунов стояла укромная палатка.
Я вспомнил про свой прокаженный вид. Скинул с головы парусину, пригладил волосы. У несуществующего порога подобрал два булыжника и постучал ими, как в дверь. Тук-тук.
— Есть кто-нибудь?..
Никто не откликнулся. Я оглядел чужую стоянку, походный быт подстилок и натянутых веревок, закопченный очаг. Сохли черные котелки, эмалевые миски, пара ласт, похожих на лягушачьи калоши.
Хозяева ушли, возможно, за пищей или на сбор хвороста. В искусственной тени каменной ниши я увидел белые питьевые канистры. Не поборол соблазна, потянулся. Там была вода. Я пил, как прорва, не отрываясь. И сразу опьянел. Без сил присел у места воровства. Ждал людей, но раньше проснулся голод. Поужинал сухарями и колбасой. Мне казалось, что у меня во рту растаяли все зубы, точно они были из рафинада, я пережевывал жесткую еду вареными деснами.
В рюкзаке помимо еды нашлась целлофановая пленка из-под сигарет. В ней размякшая черная смола. То был маленький идол, вылепленный мной из битума — один из четырех. Я взял его с собою, траурный символ, а он потек от жары, словно оловянный солдатик, превратился в пахнущую гарью размазню.
Не было божка, не существовало больше моей смешной любви. Я отбросил пачкучий целлофан.
Хозяева не возвращались. Я помаленьку разоблачился: распеленал руки, совлек с проклятьями прикипевшие к туловищу футболку и джинсы. Я напомнил себе обгорелого танкиста.
Красный, как петрово-водкинский конь, зашел в море. Нырнул и поднял облако кишащих пузырьков, зашипел, подобно свежей кузнечной заготовке.
Море не успокоило зудящую кожу. Выбрался на сушу, кружилась голова, тело жарко пульсировало, будто я окунулся в прорубь.
Никто не возвращался. Солнце ушло за гору, склон сразу потемнел, поблекла нежная морская бирюза. Луна все явственнее проступала в сером небе, белый ее призрак наливался желтизной. Далекой блесткой подмигивала Венера.
Я достал часы, глянул на всякий случай. Они показывали начало десятого. Чудаковатые часы вышли из спячки и нагнали упущенное время. Или они не останавливались…
Я второй раз приложился к канистре и наполнил мою флягу. В рюкзаке завалялась случайная консервная банка скумбрии. В блокноте на последней страничке я написал чернилами послание дикарям: «Ребята, взял у вас воды, простите, что без спроса», оторвал листок и придавил консервной скумбрией, чтоб не улетел — не бог весть какой, но все ж таки калым…
Я помочился в море желтым лунным светом. И отправился наверх, искать себе ночлег. В степной траве среди полыни и шалфея я надул упругий матрас, прикрыл его парусиной. Горячей рукой в два счета дописал четверостишия — початое и новое.
Слетел нежданный серафим,
И задавал свои загадки.
Их смысл, кажущийся гадким,
По сути, был неуловим.
Слова звучали, как шарманка,
И открывали взгляд на мир.
И хлопьями летела манка
Из голубых вселенских дыр.
Без интереса и души водил пером, зная, что это — поэтический послед из прошлой жизни. Мне было чудно и одиноко. Я ощущал необратимую органическую перемену.
Я понимал, что со мной теперь навеки сияющий огненный полдень, железный треск цикады, глазастые собаки, фамилия мертвого капитана и нечистые ногти маленького горбуна.
Заранее грустил и тосковал, что с этой звездной ночи я буду только остывать, черстветь, и стоит торопиться, чтобы успеть записать чернилами все то, что увиделось мне в часы великого крымского зноя.
11
До этого в сначе сидел редко, и сейчас распишу какие триггеры дневного ужаса у меня: во-первых — это не совсем дневной ужас, скорее около-вечерний. Почему-то в тёплые июльские вечера меня охватывает чувство, что это время — прямо таки идеальное для большого пиздеца. Ну там зомби-апокалипсиса или падения астероида или ядерной войны. Серьёзно, в то специфическое время я бы не удивился, если бы услышал оповещение системы гражданской обороны.
Началось такое лет с 13-14, и это чувство стабильно накатывает каждое лето (26-лвл).
Ещё однажды приснился прибрежный город, построенный в средиземноморском стиле, где здания стояли прямо вплотную к воде. По ощущениям — в тот момент испытывал не ожидание конца человечества, а было ощущение что вот-вот конец придёт самому. По времени (во сне) — где-то после обеда, но ещё не вечер. Иногда вспоминал этот сон, и самое близкое описание (по атмосфере, застройке, цветности и прочим визуальным признакам) — фоторепортаж Тёмы Лёбёдёва из Мальты.
12
Доводилось мне испытать нечто подобное вышеописанному. Не думал, что такое бывает у кого-то еще, честно сказать.
Дело было во время моей контрактной службы в разгар июня, тогда в свои права вступило уже безоговорочное лето и именно в это время батальон был на недельном полевом выезде. И тогда я отмазался от всех телодвижений, и, собственно, сообщив другому сержанту где я буду если что, пошёл гаситься от ротного к РЛСке, которая даже не от нашей В/Ч была, хуй найдете называется.
Ну и я сижу там, солнце светит, на небе ни облачка, благодать, курить есть.
Вокруг вообще ни души, только поле огромное какое-то вокруг и лес вдалеке.
Сидел я так минут 20, покурил раза три, как-то стал ощущать пустоту вокруг. Ну и я прикинул, что сейчас сюда вообще никто из заявленных командиров с большими звездами не придет и я могу за РЛСкой спать уебаться в тени. Так и сделал, собственно.
Броник скинул, траву примял, китель постелил и лег.
Проснулся где-то через пару часов, оттого что жарко очень. Солнце за это время успело перекатиться уже на противоположную сторону и тень меня уже не прикрывала. Снилось мне беспокойное что-то, я слышал какой-то шум дикий, как шипение от кипящего на сковороде масла, и какие-то гигантские объекты словно пытались меня раздавить. Вероятно, сон этот получился в результате перегрева, но когда я встал и огляделся, я испытал какой-то необъяснимый ужас
Это ебучее поле, это безоблачное небо, палящее солнце, этот полевой лагерь вдалеке. И ни звука, ни движения. даже ветра, и того нет.
И я здесь совсем один, вокруг нет больше ничего. И словно что-то нехорошее приближается. Словно за маской этого тихого солнечного дня скрывается что-то инфернальное, что-то, что мой скудный человеческий разум вообще не может даже осознать, не то что вообразить. Я не знаю, что со мной тогда было, но мне просто захотелось взять и побежать.
Не знаю куда, не знаю нахуя, и, главное, не знаю, от чего
Но вот настолько был силен тот ужас, что я испытал, что я до сих пор не понимаю, что же такого было в той ситуации и в том пейзаже. Думал уже потом, когда отпустило и РЛСники пришли, избавив меня от одиночества, может, того, кукуха протекла? Но вроде бы нет, каким был, таким и остался, проблем с психикой нет вообще. Потом решил для себя что это все перегрев, но вот чего-то увидел сейчас этот тред и вспомнил все, как будто это вчера было. Есть у кого что-то конкретное по теме? Вроде причин вот такой вот дичи и хоть какого-то логического объяснения.
13
У меня наоборот, от подобной тематики чувство ностальгии. Из детства вспоминаются почти пустые дворы и проспекты, при этом чувство, что все даже слишком спокойно.
14
Меня всегда напрягали заброшенные здания в центре города или настолько уже аварийные что выглядят как заброшки, но там живут люди и никогда не видел чтобы оттуда кто-то выходил, хотя за окнами стоят цветы и никого нет.
15
Советую любителям дневного ужаса навернуть первого ведьмака. локация с полями прям на тему. и музыка соответствующая.
Хотя мне такое наоборот доставляет и я не боюсь а ощущаю прям какое-то детство, беззаботность и грусть но не страх.
16
Да вспоминается меня пугала заставка Матадор под музыку Vangelis А где золотая статуя на синем утреннем небе.
17
Есть такие. Если не брать в расчёт обычные аниме, где, как и в киноиндустрии, часто мелькают открытые пейзажи залитых солнцем полей, а оставить именно те, которые своими пейзажами вызывают ощущение, похожее на ДУ, то я бы отметил следующие тайтлы:
1) Технолайз
Несмотря на общую серую гамму и то, что все происходит под землёй, тема дневного ужаса здесь раскрыта почти в каждой второй серии. Из-за искусственного солнца городские пейзажи изобилуют тенями от белокаменных зданий, нагоняя чувство тревоги. Последние же серии, где герои поднимаются на поверхность напрочь состоят из концентрированного дневного ужаса.
2) Эксперименты, будь они неладны, Лейн.
Тема дневного зноя и контрастных пейзажей пустых улиц также раскрыта. Плюс ко всему, тут присутствуют ЛЭП. Они шумят.
Кроме этих двух, ещё на ум приходят Когда плачут цикады. Там кое-где тоже проскакивают типичные знойные ДУ пейзажи, приправленные ещё и стрекотанием цикад. Отсутствие ощущения безопасности днём гарантирована. Ну, ещё, может быть, под тематику можно кое-как подогнать Триган и Союз серокрылых. Там ДУ выражен слабо, но всё-таки что-то похожее на него там есть.
18
По теме треда, вспомнился совковый старый фильм «тайна железной двери» , а именно городок, в котором жил пацан-волшебник. никого из людей, из более-менее «живых» душ — стремный робот, палящее солнце, белые строения, кругом статуи этого самого волшебника.. всегда передергивало от этого места.
19
До того, как прочитал этот тред, не думал, что у кого-то еще были подобные ощущения. Расскажу что было:
Этим летом я совершал обычную велопрогулку по сельской местности, обычно выбираю песчаные дороги мимо полупустующих деревень, наслаждаясь летними пейзажами.
В один момент спешился с велосипеда сделать пару фото красивого вида на поле и виднеющийся вдалеке лес. Светило яркое солнце, было тепло, но не жарко, шумел довольно сильный ветер в кронах деревьев.
В этот момент возникло странное ощущение, я до сих пор очень ярко помню чувство не то одиночества посреди природы, не то чувство оторванности от города, людей, хотя никогда ни до ни после такого не испытывал, делая долгие велопрогулки по пустынным дорогам, полям и лесам.
Делая фото, я почему-то почувствовал необъяснимую тревогу, но не в том виде, когда идешь один по темной улице ночью. Как такового чувства страха не было, скорее было чувство, как будто находишься в другом мире, некой необычности и чуждости в этом, казалось бы обычном приятном солнечном дне. Сильный шум ветра в листьях необычно контрастировал с полным «молчанием» и пустотой дороги. Движения близлежащих кустов от ветра создавали иллюзию одушевленности.
Я огляделся. Странные ощущения усилились, появилось чувство незащищенности. Почему то вспомнилась неизвестно где прочитанная или услышанная фраза: «тут живет полуденница».
Сделав фото, я быстро сел на велосипед и продолжил путь. Через некоторое время впереди показалась деревушка и ощущение тревоги прошло.
Ни до ни после подобного я не испытывал, также исключаю перегрев, так как был в кепке, да и потом я еще долго катался.
20
Аноны, была такая крипипаста, давно читал, плохо помню, но для меня она была проникнута дневным ужасом: там было про то, что в самые длинные дни лета в полуденный зной нельзя смотреть вдаль в полях, потому что там в это время появляется какая-то белесая нех.
И вспомнил, что же в тот день еще привлекло моё внимание в том месте. Вдалеке на опушке заметил беловатую фигуру. Не в силах разглядеть, попробовал сфотать на приближении.
Интересно, что приблизив первое фото, эта фигура выглядела в несколько другом положении, чем на втором фото, как будто она передвинулась между снимками, спецом проверил, по таймингу прошло 6 минут, это значит я там стоял это время.
а может просто другой ракурс.
21
Нечто похожее испытывал, когда жил один в квартире. Выходил на балкон покурить, а на балконе жарко. Сига в таких условиях доставляет скорее дискомфорт, чем удовольствие. Летний день, но вокруг никого. Все куда-то делись, только пустая улица, и всё как будто вымерло. Как будто смотришь на статичную картинку.
22
Иногда ловлю подобное чувство в хорошо освещенных солнечным светом крупных, пустых помещениях. Представь, конец июня — начало июля, ты приходишь в свою шарагу досдать какой-то должок, двигаешься по пустым, ярким коридорам, и тут накатывает это странное чувство, вроде как дневного ужаса, но с долей светлой тоски.
* * *
Комментарий: Даже наверное не столько светлой тоски, а какого-то бесконечного одиночества смешанного с такой же бесконечной тянущей тоской, но без страха, с привкусом такого фаталистичного осознания того, что это одиночество вечно.
У меня в десяти минутах от дома стоит литералли зис больница, я там в своё время часто бывал, особенно до того как там сделали современный ремонт пиздато было, летом любил там проходить всегда, и часто ловил себя на странном образе этой больницы в жаркий июльский день, но совершенно пустой, притом она была как бы единственным местом существующим вообще, то есть лес её окружающий это как бы граница мира, за которую не выйти, я и как бы хожу по ней и там везде светло и пусто, всё на месте, нет никакой разрухи, но пусто, и нет ничего страшного даже в самых тёмных углах лишь в воздухе летает пыль и чуть-чуть менее светло, такая же, которую просвечивает солнце там, где солнце светит через окна. И вот я хожу по этой больнице спокойно туда-сюда, и нет никаких страшных звуков, ни присутствия чего-то, просто кажется будто это одиночество, летний день и место застыли навсегда.
23
Как по мне жаркий летний день это просто рай, ассоциация с дачей, селом. Лето, каникулы, свобода, пляж. ОП спасибо за тред как вспомнил те ощущения аж кайфанул, ностальгия скорее бы лето, но как в детстве уже не будет, все таки отличаются ощущения.
24
Лет 10 назад отдыхал недалеко от села Витино, что рядом с Евпаторией. Отдыхал с дамой сердца. Каждый день — пляж, вино, секс, кинематографичные закаты. В общем, почти рай земной. Но. Ближайший магазин находился в вышеупомянутом Витино, и за сижками (ибо покупать втридорога в местом ресторане я ебал) я ходил именно туда. Ну и за пивасом. Дорога шла мимо пансионата, где мы отдыхали, огибала грязевое озеро и приводила к окраине села, где как раз были магазин и пара-тройка палаток стихийных торговцев овощами, фруктами и прочими летними атрибутами. По пути в магазин и обратно (а все мои пешие марши совершались ближе к вечеру) я лицезрел — радиотелескоп-70 (он же ПТ 2500, если я не ошибаюсь) — на фоне глубокого синего неба. К сожалению, найти похожую на то, что я видел, пикчу не удалось, но ракурс и расстояние, с которого я лицезрел, в целом совпадают. И вот иду я, а где-то за спиной еле слышно шумит ебучее море. Но его присутствие нивелируется желтой степью, раскинувшейся куда глаза глядят, травой, что волнами пригибается от ветра, этим огромным, будто висящим ниже, чем обычно, небом, ну и небольшой пипкой рт-70 на горизонте. Трудно описать, что я чувствовал в те моменты. Вышеупомянутое в треде ощущение приближающегося пиздеца? Полную гармонию внутри, резонирующую с гармонией окружающего мира? Их противоречивую смесь? Я много где бывал, но именно это место и время, спустя годы, вспоминаю с трепетом, как что-то глубоко личное, прекрасное, не до конца понятое. Но еще и пугающее наличием двойного дна (смысла?). В общем, спасибо, двач, я неплохо высрался.
25
На пустых, освещенных солнцем пространствах ощущаю скорее не ужас, а какое-то щемящее чувство, как будто я нахожусь на пороге приключения или открытия. С легким налетом одиночества.
Еще какую-то приятную тоску вызывают старые южные города, пустые улочки с кривыми такими деревьями единичными.
26
Люто страшный мультфильм «Калиф-Аист». Шар, висящий на дереве посереди пустыни и обломок стены с окном в другую реальность — до сих пор вызывают приступы тревоги.
27
Как-то раз в полёте мыслей представил себе следующую картину: пустыня, на небе ни облачка, нещадно палит солнце, посреди стоит огромный черный куб и нет ни единого звука, будто мысли остановились. Атмосфера немого ужаса.
28
Мне от этого «Дневного Ужаса» постоянно пить хочется. Никакого страха абсолютно. Просто пересыхает в горле, и какая-то пустота внутри. Ощущение того, что я что-то потерял, что-то не успел... Но тревожиться об этом нет уже никакого смысла. Расслабляющая, но предвещающая что-то новое атмосфера.
29
Анон, а ты читал «Пикник на обочине»? Я возможно неправильно понял это произведение, но меня оно пугало. Очень сильно. Там была непередаваемая давящая атмосфера летнего дня в абсолютно пустом городе и его окраинах. Мир этот был жутким и необъяснимым. Там не было привычных монстров или там кого ещё, но там были эти странные искажения пространства и времени. Представь себе детскую площадку в обычном дворе. Летний день, тепло и при этом тишина. Посреди этой площадки ты видишь покорёженные качели рядом с которыми очень странно дрожит воздух. Странный шум появляется в воздухе. На старой железной горке видны гроздья какого-то пуха. Если подойти к старой девятиэтажке, то внутри сырого подвала можно увидеть слабое зеленое свечение (ночью оно заметно сильней, но и днём тоже видно). Вдоль разбитой асфальтированной дороги начинает медленно перемещаться облачко дрожащего воздуха. Снова слышен низкочастотный гул.
* * *
Все вокруг было раскалено добела, и его мутило от сухой жестокой жары, от усталости, и неистово саднила обожженная, полопавшаяся на сгибах кожа, и ему казалось, что сквозь горячую муть, обволакивающую сознание, она пытается докричаться до него, умоляя о покое, о воде, о прохладе.<...>
Прямо из-под ног в глубину карьера уходила дорога, еще много лет назад разбитая гусеницами и колесами тяжелых грузовиков. Справа от нее поднимался белый, растрескавшийся от жары откос, а слева откос был полуразрушен, и среди камней и груд щебня там стоял, накренившись, экскаватор, ковш его был опущен и бессильно уткнулся в край дороги.<...>
Жарило солнце, перед глазами плавали красные пятна, дрожал воздух на дне карьера, и в этом дрожании казалось, будто Шар приплясывает на месте, как буй на волнах.
(Пикник на обочине)
30
У меня такая хуйня была. Меня родители как то в зоопарк повезли. Лето было. Внезапно пару дней до этого сильно похолодало дождь прошел. А в то утро выглянуло солнце, но воздух был холодный и какой то пронзительный. На небе ни облачка, но солнце нихуя не грело и цвет у него какой-то другой стал. И я понимал что нельзя под этим солнцем находиться, все время в тень прятался. А на открытом месте прям хуево становилось как будто радиоактивность ловил. На полпути я устроил истерику и меня обратно домой увезли и температуру померяли 35.3 было.
31
Сейчас самое время для таких историй, потому что всеобщая пустота улиц прямо таки нагоняет атмосферу.
Пару дней назад потерял удаленный доступ к одному объекту на работе, пришлось надевать
Еду такой, музыку слушаю, подпеваю Линдеманну, короче, усе охуенно, даже не смотря на вероятность подхватить что-нибудь на объекте, и тут...
Солнце в зените, пустынна дорога, поля по обоим сторонам. На скорости 120 приходит это ощущение. Я даже какой-то кайф словил. ИЧСХ, это ощущение усилилось тем, что объект оказался практически пустым и тут атмосфера стала принимать действительно что-то сталкерское...
Короче, пустота — один из ключевых моментов дневного ужаса. А если смотреть на это чувство не как на «ужас», а как на что-то... необычное, новый опыт, оно может быть даже приятным.
32
Описание переживания панического ужаса полудня маленьким мальчиком. Во всяком случае, попытку такого описания–припоминания делает В.В. Бианки:
«В первый раз это случилось со мной, когда мне было шесть лет. Я играл на песке у моря. <...> Я делал из песка горки и проводил канавки. И хотя мое внимание было поглощено этим интересным занятием, я вдруг заметил, какая сделалась кругом тишина.
Наверное, подошел полдень, – солнце над моей головой стояло почти отвесно. Будто онемело все вокруг, – мне показалось – весь мир. Хрустальной горой – почти зримой – воздвиглось до самого неба безмолвие. Как это произошло? Мгновенно или же исподволь, незаметно для меня, увлеченного своей забавой? Я не слышал птичьих голосов в саду нашего дома, – птицы молчали, попрятались, затаились. Ничто не шевелилось там, в саду; укороченные, иссиня–черные тени кустов и деревьев неподвижно лежали на дорожке. Даже ветер будто затаился. Сколько живого было вокруг меня – птицы, цветы, деревья, – и я чувствовал эту огромную, разнообразную жизнь, и все замерло, будто затаило дыхание, и вслушивалось, вслушивалось: вот кто–то скажет слово – удивительное, неслыханное слово, – и разом рухнет эта непонятная мне тишина.
Когда я теперь вспоминаю себя ребенком, именно так мне представляется мое тогдашнее ощущение этого безмолвия. Тишина, внезапно наступившая, мне казалась таинственной, я... замер... и вслушивался, ждал, что вот в самой этой неподвижности полдня, в самом пространстве, наполненном зноем, с минуты на минуту что–то произойдет и тайна исчезнет. <...>
Я ждал. Горка песка беззвучно рассыпалась и легла у моих ног. В смятении я обернулся.
Матери не было видно в окне, а вскочить, побежать к ней я не смел.
Тишина все длилась. Только маленькие пологие волны залива равномерно набегали и отбегали; набегали и отбегали, чуть слышно звеня, оставляя влажный след на песке. Был полный штиль.
Полный штиль был и внутри меня. Я затаил дыхание. Только ровно, сильно тукало сердце.
Сколько времени это длилось, я не смог бы сказать.
Теперь–то я хорошо знаю, что это за тишина. Она наступает на переломе знойного летнего дня, в полуденные часы. Утомленные жарой смолкают птицы; хищники, с рассвета парившие в небе на своих распластанных крыльях, прячутся в тень; рыба перестает играть на зеркале рек и прудов – глубже уходит в темные подводные заросли, и даже кувшинки прячут под воду свои желтые и белые чашечки. Зной. Безветрие. Солнце стоит отвесно. И чем жарче день, тем удивительнее это затишье, наступающее в природе. Почувствовать его можно только в лесу, в поле, на море, – в городе оно незаметно. Может быть, час пройдет после полудня, может быть, меньше, – и так же неуловимо, неощутимо, как настигает эта немота, мир опять наполняется звуками.
...Ничего не случилось, но я почувствовал: проходит. И странное оцепенение спало с меня. <...> Налетел ветерок. В саду громко запел зяблик, застрекотали кузнечики. Хрустальная гора безмолвия рухнула».
Если ключевым образом в описании ужаса полудня Липавским был «окостеневший зрачок», глаз, превратившийся в пассивную часть мира вещей, и, пожалуй, неподвижный полет птицы, то в рассказе Бианки на первый план выходит «тишина». Тишиной начинается провал в неподвижность, с первыми звуками он завершается. Слова, характеризующие состояние природы–и–ребенка, – это «онемение», «безмолвие», «затишье». Самая яркая метафора, выражающая для автора суть «неподвижности полдня», – «хрустальная гора безмолвия». И хотя акцент у Бианки сделан на «тишине», но здесь тишина выражает через без–звучность мира то состояние неподвижности мира, которое поразило и его, и мир как некая «тайна».
Минимальное движение – это движение звуковое. Если для глаза все окружающее неподвижно, но при этом слышны звуки, то все равно пространство живет, оно наполнено движением, а стало быть – наполнено жизнью, смыслом. Звук вносит в пространство время, упорядоченность и смысл. Отсутствие звука, пауза, особенно в ситуации пространственной неподвижности, дает место Небытию, без–временью, дает ощущение мира как мертвенного, как по–ту–стороннего осмысленной, разумной жизни. Получается, что Бианки через акцентирование тишины полдня говорит все о той же неподвижности, о своего рода обмороке мира. Хрустальная гора – это гора прозрачная, невидимая и в то же время твердая, это волшебная гора неведомо кем (может быть Паном?) воздвигнутая. Характерно, что мальчик ждет «слова»: «вот кто–то скажет слово – удивительное, неслыханное слово, – разом рухнет эта непонятная мне тишина». Сказанное слово и в самом деле внесло бы и движение, и некоторый порядок в замерший мир и тем вывело бы его из обездвиженности. Такое слово и впрямь было бы «волшебным». Причем ждет этого освобождения не только мальчик, но и весь мир: "...все замерло, будто затаило дыхание, и вслушивалось, вслушивалось..."
33
Когда я летом 18-го года начал долбить говно, ну прям подходил к говну и долбил его, в прямом смысле, ну так вот, бывало вечером так говна надолбишься, уф уф, и спать ляжешь, через неделю стало сильно меняться восприятие, особенно помню одно утро, часов 9, лето, июль, небо голубое, Солнце, иду по своему району и чувствую, что что-то не то, а я с утра говна не долбил, только вечером, иду и вижу, что-то не то вокруг, ничего не узнаю, как будто не по своему району иду. И вот эта идиллия утреннего лета, перед дневной жарой, всё очень странно, как будто я на другой планете, вот, ощущение было, что я на другой планете иду, просто на ней очень район похожий, и ничего мне здесь не знакомо, даже немного тревожно стало. Токая история, полагаю мою увлечение долбёжкой говна не причина, а то, что расшатало восприятие, всё-таки в летнем ясном дне есть что-то странное, особенно когда ты хикка без друзей.
34
Да, у меня есть кое-что на эту тему. Не то что бы при дневном свете, да и пугать меня оно не пугало. Но это одна из самых тревожных, болезненных, гнетущих атмосфер.
Дело в том, что недалеко от места, где я живу построили новый спальный район. Понавтыкали девятиэтажек, покрасили их, сделали дворики, освещение провели. Так вот одним тёплым весенним или летним днём мы как-то зашли туда с парой друзей. Дело было вечером, небо уже изрядно потемнело, посерело. Воздух стал тёплый, тяжеловатый. Мы решили сократить наш путь через один из этих двориков. И вот идём мы вдоль подъездов, свежевыкрышенных стен, лавочек и заборов, уличные фонари ярко освещают всё вокруг своим желтоватым светом, вокруг тишина, а на фоне слышится этот городской шум, такой отдалённый, слившийся чуть ли не в тихий гул. Именно здесь, в ярком свете фонарей, под серым небом я почувствовал себя НЕУЮТНО. Не знаю, было во всей этой обстановке что-то неестественное, что-то нездоровое в ярких красках и полном отсутствии людей в этом окружении, в котором обычно наоборот всё должно быть плотно заселено.
Понимаете ли вы меня? Частично я прикоснулся к этой атмосфере в игруле Cry Of Fear, когда на вечерней пустующей улице вдруг выскакивали монстры. Но обстановка была не та, улицы не похожи.
Опушка, да ты задел за живое, пустая улица ночью не вызывает столько тревоги, сколько пустая улица в ясный и жаркий день.
А еще мой самый криповый сон был в таких тонах как ты описываешь. Будто я иду по коридорам какого-то коммунистического дворца, на выбеленных стенах весят портреты всяких деятелей и по ощущениям было не очень приятно, но потом я прошел в невысокий дверной проем и вышел в такой же белый зал, но с большущей и широкой лестницей, а над лестницей висел здоровенный портрет Сталина. Я словил такой дикий страх и невыносимую тоску, прям вселенскую нахуй, что никогда не забуду эмоций из этого сна.
Мне часто снился сон, в котором канал, по которому я обычно выгуливал собаку, имел перпендикулярный основному течению приток, вдоль которого я гулял.
Сначала там идет обычный лес, потом заброшенный дачный поселок, где дохуя зелени, яблоки, вишни растут, потом разрушенный землетрясением город — пустые накренившиеся многоэтажки с разбитыми окнами, трещины в земле, арматура торчит из травы, куски камней, стекло. Но здесь мне не страшно, наоборот — интересно. Страшно мне в конце дороги.
Дорога ведет прямо к небольшому белому двухэтажному дому. Он выкрашен в белый цвет, простенькие деревянные рамы на окнах, над зеленью вокруг дома раскинулось голубое безоблачное небо.
И вот тут мне пиздец как страшно. Я знаю, что в этом ебучем доме что-то произошло. Что я тут уже был в другом сне и в нем произошло что-то ужасное. Но я знаю, что обязан войти в этот дом, потому что я за ним присматриваю. И на этом моменте я всегда просыпаюсь, в дом я никогда не захожу.
Открытые пространства, значит. Солнце, яркие краски. Ну хорошо.
Знаете что меня всегда до усрачки пугало? Грёбаный Серьёзный Сэм. Первые части, хоть оригиналы, хоть ХД переиздания.
И знаете в чем проблема с этим бодреньким ярким шутаном?
Где все люди? Где египтяне, майя, вавилоняне? Как только задашься этим вопросом, то тебе не захочется сражаться с чудовищами. Тебе захочется, чтобы Сэм умер как можно скорее, ведь смерть куда логичнее, чем пустые пространства, огромные сооружения, чьи строители и обитатели просто исчезли.
35
История начинается на берегу бурной лес ной реки, в одной из старинных русских деревень, которые постепенно исчезают с карты. Начинается она во времена моего детства — в те времена, когда я еще верила, что никогда не умру. Все свое детство я провела в большой деревне, вольно раскинувшейся на берегу реки и окруженной лесом. Моей закадычной подругой в те времена была Маша — дочка соседки, сельская девочка, не бывавшая ни в одном городе крупнее райцентра и обреченная прожить всю жизнь в деревне. Но кому интересны такие вещи в десять лет? В ту пору для меня не было никого ближе и роднее, чем Маша. Целые дни мы проводили вместе: ходили в лес, купались в лесной реке, собирали цветы... Мы понимали друг друга с полуслова и были неразлучны, словно были сиамскими близнецами. В трудную минуту она утешала меня, я ее, и не было случай. Мы даже поклялись: мы все-гда будем вместе и всегда придем на зов друг друга о помощи — чтобы с нами ни случилось. Но время шло, и дети превращались во взрослых, а взрослым было уже неинтересно купаться вместе в речке и собирать орехи в лесу. Я окончила школу, поступила в институт, встретила там молодого человека... Интересна ли мне была простая деревенская девчонка? Я не появилась в деревне год, потом второй, третий, пятый... Детская дружба медленно сходила на нет, превращаясь в редкий обмен письмами, а потом и этот ручеек иссяк. Изредка я слышала о Маше от общих знакомых, но эти вести приходили с большим опозданием — как и весть о ее смерти, пришедшая почти через год после трагедии. Маша утонула — утонула в тон самой речке, в которой мы так любили купаться деть-еще на год. С мужем мы жили плохо, детей у нас не было, с работой у меня тоже что-то не ладилось... И так получилось, что спустя почти тридцать лет с тех пор, как я уехала из деревни, я вновь появилась в тех краях. Когда-то людное место опустело, дома порушились, лес разросся, а полноводная некогда река обмелела. Я села на речной песок — как раз В том месте, где в детстве мы с Машей, бывало, ловили раков — и вдруг подумала: «А ведь когда то был человек, который мог утетебя — ведь мы же поклялись помогать друг другу! Теперь у тебя все будет хорошо. Обещаю, у тебя теперь все будет хорошо!» И на душе моей стало так легко и радостно, словно я утопила в этой лесной речке все свои беды и снова стала девочкой. Маша схватила меня за руку, и мы с ней, как в детстве, стали бегать наперегонки, смеяться, собирать ягоды, печь картошку... Печеная картошка оказалась такой вкусной, что от еды меня разморило, и я уснула на траве, прижавшись к Машиному боку. Когда я открыла глаза, я лежала одна на траве, никакой Маши не было — только от края кострища к воде вела цепочка босых следов... Наутро я вернулась в город, и с тех пор моя жизнь потекла по другому руслу. Я безболезненно развелась с мужем, нашла хорошую работу, на пятом десятке жизни встретила доброго человека, который захотел быть со мной... И уже потом, как всегда с большим опозданием, я услышала пришедшую из деревни новость: вскоре после моего отъезда рыбаки нашли на берегу детский скелет. Это были останки Маши.
36
У меня бывало, и не раз. Как-то раз была невероятная дичь-как будто комната, где я сплю, будто черно-белая или даже не так — будто нет источника света (обычно это окна), а светятся едва сами стены. И чувствую, что могу только головой шевелить, причем чувствую, что кто-то стоит возле кровати. Поворачиваю голову — а там стоят 5 или 6 силуэтов в каких-то серебристых костюмах, похожих на водолазные. Причем на всех капюшоны и лиц не видно. Очень высокие, почти касаются потолка. И вот просто стоят и молчат, выстроившись в колонну, первый прямо возле меня стоит, крайний у двери в спальню. Сказать, что обосрался тогда — ничего не сказать. Лихорадочно сообразил, что нужно удариться головой о спинку кровати, чтобы проснуться. Еле дотянулся лбом и ударился как можно сильнее. И тут же ворвался звук нашего мира (там была кромешная тишина), я понял, что лежу в том же положении, слышу шум машин за окном, лежал так минуту точно — боялся повернуться. Потом обернулся — все как обычно, спальня, никого там нет. Запомнил на всю жизнь этот случай.
37
У меня всегда было плохое предчувствие в месяцы апреля-августа. Началось все лет в 12. Тогда я впервые посмотрел передачу о Чернобыле. У меня было ощущение, что такая хуйня может повториться в моем индустриальном городе. Представлял постоянно людей, покидающий в спешке город, эвакуацию. Автобусы, сирена, плач, паника, залитые солнцем улицы и, как будто бы, безразличное солнце, зелень, птицы. Как будто диссонанс такой. И одиночество при этом. Очень сильное одиночество, покинутость. Кажется, что умрёшь в эти месяцы из-за этого безразличного солнца и постоянного шума листьев. От него очень часто неспокойно.
38
Меня на мысли о ДУ наводят в основном полуденные контрасты, кстати. Ядреная яркость залитых солнцем поверхность и чернота теней... Кажется, что, скрываясь от палящего зноя, можно провалиться в бездонную черную пропасть, за границу этого мира.
39
Мне кажется, что всё детство нас заставляли ненавидеть ебаный день. Тихий час, душная школа, уроки физры в жару, кружки после обеда в духоту.
Даже дорогу домой в жаркие дни вспоминаю как проклятие.
Потом на каникулах ебашишь к бабушке или на дачу, чтобы днём под палящим солнцем пропалывать грядки или собирать ебаный урожай.
Думаю, что ДУ это смесь геной памяти и взрощенной безнадежности.
40
Нечто подобное этому «дневному ужасу» я в реальной жизни испытывал лишь один раз. Лет десять тому назад летом студентами нас отправили собирать помидоры в Астраханскую область. Жара под сорок, солнце всегда в зените, еще и поля эти посреди степных ебеней. После полудня, когда сидишь и отдыхаешь посреди ящиков с этими самыми помидорами и смотришь вокруг, как раз и накатывает это странное и неприятное чувство, будто что-то не так. Как будто мир вокруг замер, воздух сгущается, острое чувство, что вот-вот что-то случится, но оно не наступает — а это, если вы часто играете в хорроры или смотрите их, сами понимаете самый пик страха, когда ждешь жуть, а не когда она появляется. Алсо, наши девки по отряду говорили, и местные подтверждали, что в такое время перед глазами начинают мелькать «черные мушки», вплоть до вполне себе больших фигур людей, которые проносятся рядом или появляются вдалеке.
А еще сходное чувство недавно промелькнуло в игре Serious Sam 4. Все как по ГОСТу: замершее голубое небо, солнце в зените, вокруг, когда нет монстров, ничего живого, игра будто собрана каким-то ИИ из ассетов (порой правда очень реалистичных) и не ощущается рукотворной. А еще там за каким-то хуем за границами карт сделан гигантский ландшафт, десятки километров, с полями и лесами и иногда городами, которые никак не используются и зачем нужны — нихуя не понятно, но от этого и не по себе.
41
У меня аж вьетнамские флешбеки из детства начались, когда впервые ощутил это чувство. Играешь один на улице, людей почти нет. Даже бабок в окнах. Иногда проходят одиночные случайные взрослые, торопящиеся по своим делам. Солнце выжигает всё и вся, чернильные тени, всё будто замерло и слышен только тревожный стрекот насекомых.
42
Одно из самых жутких и загадочных событий в моей жизни произошло не так давно — всего два года назад, когда я ездил в родное село на летние каникулы. С малых лет я верил, что вокруг есть незримые силы, которые иногда каким-то непостижимым проявляются в нашем мире, и что далеко не все из них могут вызвать у нас приятные чувства. Но то, что я узрел летним вечером на пустынной дороге возле села, дало мне право заменить слово «верю» на более категорическое «знаю». Ну и, что греха таить, подарило несколько бессонных ночей и панический, безотчётный страх перед родными лесами.
Лето в якутском селе — особое время. В то время как в городе лето считается порой отдыха и веселья, в сёлах вовсю кипит работа. Сенокос — вот что занимает сердца и умы жителей, заставляя их подниматься вместе с первыми лучами солнца и проводить время до позднего вечера на плодородных полянах (их в Якутии именуют «аласами»). Северное лето скоротечно, нужно успеть накосить достаточно сена для рогатого хозяйства, сбить сено в стога и завезти в усадьбу. А там, глядишь, и осень в затылок дышит.
Но в то же время сенокос — это ещё и отдых. Если ты родился и вырос в селе, то твой свящённый долг каждое лето хотя бы пару недель провести в аласе, вдыхая сочный аромат свежескошенной травы, слушая щебет птиц и с наслаждением плескаясь в кристально чистых водоёмах, на которые богаты аласы. Поэтому, закрыв нудную сессию в университете, я без раздумий сел в автобус и поехал домой.
Первую неделю мы косили сено на речном островке, стойко выдерживая атаки комаров и мошек, которые тучами роились во влажном воздухе. Кожа при этом доходит до такого состояния, что уже перестаёт распухать и чесаться после укусов. Покончив с работой на острове, мы перебрались в один из тех самых аласов, расположенных примерно в десяти километрах от села. Ездили туда на стареньком «УАЗе» отчима, загрузив в тележку-прицеп всю необходимую экипировку — косы, грабли, вилы. Сенокос в аласе — дело несравненно более лёгкое, чем на острове, и не только из-за относительно малого количества насекомых. Главное — в аласах меньше неровностей земли, камней и корней, об которые можно сломать косу. Наловчившемуся человеку работа здесь может показаться синекурой. О себе сказать такого не могу, но, признаюсь, я тоже вздохнул с облегчением, когда мы покинули остров.
Обычно мы заканчивали часам к восьми вечера и возвращались в село на том же автомобиле. Но вскоре я заимел привычку брать с собой на тележке велосипед, который находится в моём владении со школьных лет, и катить домой в одиночку, наслаждаясь вечерней прохладой, ездой и чувством проделанной работы. Тем более что ехать было не более получаса — всё лучше, чем трястись в душном салоне «УАЗа» в компании не особо разговорчивого отчима.
Тот вечер не стал исключением. Мы поставили несколько десятков копен, которые потом нужно собрать в большой стог. Когда солнце начало заметно клониться в сторону запада, отчим собрал снаряжение и уехал. Думаю, это было в полдевятого. Я же остался в аласе и вдоволь наплавался в маленьком озере, которое находилось в центре поляны. Настроение было превосходное, омрачало ощущения разве что илистое, загрязняющее ноги дно озера. В реке купаться более приятно — течение создаёт своеобразные ощущения, и на дне чистый жёлтый песок.
Выйдя из озера, я оделся и сел на велосипед. Солнце тем временем приняло багрово-красный оттенок, что летом обычно предвещает дожди. Я неторопливо крутил педали, колесо мерно расшвыривало камешки, которые лежали на грунтовой дороге. По обе стороны дороги росли в основном хвойные деревья, но изредка я видел и берёзы с лиственницами. Такой тут смешанный лес. Обилие сосен затемняло дорогу. Вкупе с ярко-красным шаром солнца, который беспрестанно мелькал меж стволов, зрелище было потрясающе красивым и контрастным.
Роковая встреча состоялась, когда за спиной осталось примерно четыре километра. В этом месте лес с правой стороны расступался, открывая взору очередной алас с деревянным ограждением по периметру — так владельцы защищают сено от свободно бродящих возле сёл коров, лошадей и иных напастей. Сейчас в аласе не было ни души, но на дальней стороне я видел жёлтые остовы стогов. Слева протекала тоненькая речка, так что деревьев там тоже было немного. Впереди был крутой поворот, не позволяющий разглядеть, кто движется навстречу — одно из тех самых «мест повышенного риска ДТП», о которых говорят гаишники.
На грунтовках и шоссе Якутии полным-полно так называемых «нехороших» мест, где якобы происходят фантастические вещи: за машинами гоняется седая старуха с посохом, или у обочины голосует юная девушка, которая потом вдруг исчезает из кабины, не оставив никаких следов своего присутствия. Каждый такой рассказ, как правило, обосновывается какой-либо леденящей кровь историей из прошлого, которая приключилась возле того самого места — старушку здесь сбил грузовик, а девушка повесилась на суку возле дороги метрах в двадцати от места, где она останавливала машин. Но дорога, по которой я ехал, никогда не обладала дурной славой. Если бы кто-либо хоть раз замечал тут необычные явления, то об этом шепталось бы всё село в ближайшие сто лет. Так что мне, можно сказать, в некотором роде повезло…
Налюбовавшись видом пустого аласа, освещённого красными лучами заката, я перевёл взгляд на дорогу и увидел, что из-за поворота выехал всадник на коне. Конь был гнедым и двигался вперёд лёгкой рысью. Меня всадник ничем не удивил — живой транспорт популярен в Якутии и во многом более удобен, чем автомобили. Я уверенно направил велосипед навстречу всаднику. Сейчас, размышляя задним числом, я нахожу лишь один признак, который мог бы меня тогда встревожить: а именно, копыта коня не издавали характерного цоканья при касании с грунтом. Конь бежал совершенно бесшумно, но я тогда не обратил на это внимания. Животное показалось мне усталым, так как бежало с понуренной головой. Человек, который возвышался на седле, сидел прямо, не осматриваясь по сторонам. Издалека я различил, что он одет в тёмное, но, опять же, знал, что слишком яркая расцветка в тонах одежды здесь не приветствуется. Если на то пошло, я сам был в серой майке и коричневых шортах.
И вот я подъехал на достаточно близкое расстояние, чтобы всё же ощутить: что-то не так с этим одиноким всадником, ощутить пока на уровне интуиции, так как мозг ещё не полностью проанализировал показания органов чувств. А через пару мгновений я вдруг с ужасающей ясностью понял первую вещь, которой не должно было быть места, если бы всадник был обычным человеком — его ноги были чудовищно длинными, настолько длинными, что, несмотря на немалый рост коня, волочились по земле. Оканчивались ноги не ступнёй, а просто становились всё тоньше… и тоньше… пока просто не исчезали.
То были ноги. Второе наблюдение, которое заставило зашевелиться волосы на затылке, касалось коня. Ранее я видел его спереди и потому ничего необычного не замечал. Подъехав ближе, я смог рассмотреть животное сбоку, и до меня дошло ещё одно отвратительное нарушение пропорции — конь был длинным. Таким же, как ноги его хозяина. Ног у коня, насколько я помню, всё-таки было четыре, как обычно, но спина растянулась на долгие метры. Думаю, он бы побил по длине тройку нормальных коней, поставленных один перед другим.
Одних этих обстоятельств хватило бы, чтобы я потерял сознание от страха, но я имел несчастье этим не удовлетвориться и поднять глаза к лицу жуткого всадника. Едва я это сделал, далее уже не помню, как было; смутно вспоминается болезненное падение и смрадный, похожий на жжёную резину, запах, который заполнил нос. Должно быть, это просто проехало мимо, не обратив на меня внимания. В любом случае, очнувшись, я увидел, что валяюсь на дороге вместе с велосипедом, правая голень горит огнём (ничего особенного — как выяснилось, была просто содрана кожа), а дорога вновь пуста. Плохой запах тоже растворился, исчез в воздухе. Солнце сместилось на небе чуть-чуть — обморок длился недолго. От его кроваво-красного света меня еле не вытошнило. С армией мурашек, бегающих по спине, я кое-как встал и оседлал велосипед. О том, чтобы ехать неторопливо, более не могло быть и речи; я гнал что было сил, попеременно оглядываясь, чтобы убедиться, что всадник с длинными ногами не скачет за мной следом. Через пятнадцать минут, показавшихся мне часом, я въехал в село и вздохнул с облегчением. На дворах играла музыка из стереоколонок, где-то визжала бензопила, слышался гомон детей. Всё это успокаивало, развеивало воспоминания, от которых меня бросало в жар и холод.
Умолчать о происшествии я не смог и рассказал родителям. Сошлись на мнении, что это существо было так называемым «проходящим» призраком, который направлялся в другие края «по своим делам» (местный костровый фольклор даёт много примеров подобных встреч). Вреда мне такой призрак вроде причинить не мог даже теоретически, но это не очень помогло мне вернуть душевное спокойствие. Больше я, понятное дело, не катался на велосипеде мимо вечерних аласов. Даже выйти в наружную уборную ночью стало для меня немного проблематично. Впрочем, со временем яркие краски той встречи стали немного размываться, и я надеюсь, что этот страх мне удастся кое-как подавить. Но одну черту страшного всадника я не забуду никогда… я не рассказывал об этом ни родителям, ни друзьям, ограничившись длинными ногами и деформированным конём. Просто было слишком страшно вновь вызывать в памяти образ того, что отправило меня в обморок и, кажется, способно на это даже сейчас, ночами, когда я один дома — вытаращенные, резкие, будто вырезанные из бумаги глаза человека на коне, которые занимали большую половину лица.
Ещё:
Ко всем этим бедам прибавилось новое страдание: страх Севера. Этот страх — неразлучный спутник Великого Холода и Великого Безмолвия, он — порождение мрака черных декабрьских ночей, когда солнце скрывается на юге за горизонтом. Этот страх действовал на них по-разному, сообразно натуре каждого. Уэзерби подпал под власть грубых суеверий. Его непрестанно преследовала мысль о тех, кто спал там, в забытых могилах. Это было какое-то наваждение. Они мерещились ему во сне, приходили из леденящего холода могилы, забирались к нему под одеяло и рассказывали о своей тяжкой жизни и предсмертных муках. Уэзерби содрогался всем телом, отстраняясь от их липких прикосновений, но они прижимались теснее, сковывая его своими ледяными объятиями, и нашептывали ему зловещие предсказания, и тогда хижина оглашалась воплями ужаса. Катферт ничего не понимал — они с Уэзерби давно уже перестали разговаривать — и, разбуженный криками, неизменно хватался за револьвер. Охваченный нервной дрожью, он садился на постели и сидел так, сжимая в руке оружие, наведенное на лежащего в беспамятстве человека. Катферт думал, что Уэзерби сходит с ума, и начинал опасаться за свою жизнь.
Его собственная болезнь выражалась в менее определенной форме. Неведомый строитель хижины укрепил на коньке крыши флюгер. Катферт заметил, что флюгер всегда обращен на юг, и однажды, раздраженный этим упорным постоянством, сам повернул его на восток. Он наблюдал за ним с жадным вниманием, но ни одно дуновение ветра не потревожило флюгера. Тогда он повернул его к северу, поклявшись себе не дотрагиваться до него и ждать, пока не подует ветер. В неподвижности воздуха было что-то сверхъестественное, пугающее; часто Катферт среди ночи вставал посмотреть, не шевельнулся ли флюгер. Если бы он повернулся хотя бы на десять градусов! Но нет, он высился над крышей, неумолимый, как судьба. Постепенно он стал для Катферта олицетворением злого рока. Порой больное воображение уносило Катферта туда, куда указывал флюгер, в какие-то мрачные теснины, и ужас сковывал его. Он пребывал в стране невидимого и неведомого, и душа его, казалось, изнемогала под бременем вечности. Все здесь, на Севере, угнетало его: отсутствие жизни и неподвижность, мрак, бесконечный покой дремлющей земли, жуткое безмолвие, среди которого даже биение сердца казалось святотатством, торжественно вздымающийся лес, будто хранящий какую-то непостижимую, страшную тайну, которой не охватить мыслью и не выразить словом.
Мир, который он так недавно покинул, мир, где волновались народы и вершились важные дела, казался ему чем-то очень далеким. По временам его обступали навязчивые воспоминания о картинных галереях, аукционных залах, широких людных улицах, о фраках, о светских обязанностях, о добрых друзьях и дорогих сердцу женщинах, которых он некогда знавал, но эти смутные воспоминания относились к другой жизни, которою он жил много веков назад, на какой-то другой планете. И фантасмагория становилась реальностью, окружавшей его сейчас. Стоя внизу под флюгером и устремив взор на полярное небо, он не мог поверить в то, что существует Юг, что в этот самый момент где-то кипит жизнь. Не было ни Юга, ни людей, которые рождались, жили, вступали в брак. За унылым горизонтом лежали обширные безлюдные пространства, а за ними расстилались другие пространства, еще более необъятные и пустынные. В мире не существовало стран, где светило солнце и благоухали цветы. Все это было лишь древней мечтой о рае. Солнечный Запад, напоенный пряными ароматами Восток, счастливая Аркадия — благословенные острова блаженных! Ха-ха! Смех расколол пустоту, и Катферту стало не по себе от этого непривычного звука. Не было больше солнца. Была вселенная — мертвая, холодная, погруженная во тьму, и он единственный ее обитатель.
Уэзерби? В такие мгновения он в счет не шел. Ведь это был Калибан[Note2 — Калибан — персонаж из пьесы В. Шекспира «Буря», получеловек-получудовище.], чудовищный призрак, прикованный к нему, к Катферту, на долгие века, кара за какое-то забытое преступление!
Он жил рядом со смертью и среди теней, подавленный сознанием собственного ничтожества, порабощенный слепой властью дремлющих веков. Величие окружающего страшило его. Оно было во всем, кроме него самого: в полном отсутствии ветра и движения, в необъятности снеговой пустыни, в высоте неба и в глубине безмолвия. А этот флюгер — о, если бы он только хоть чуть-чуть шевельнулся! Пусть бы грянули все громы небесные или пламя охватило лес! Пусть бы небеса разверзлись и наступил день страшного суда! Пусть бы хоть что-нибудь, хоть что-нибудь совершилось! Нет, ничего… Никакого движения. Безмолвие наполняло мир, и страх Севера ледяными пальцами сжимал ему сердце.
43
Всю жизнь живу в дс. Ненавижу лето. В это время года даже готов работать по 12 часов, либо кататься на такси. Если на градуснике больше 25, жить невозможно. Зной, духота, пыль, все звуки превращаются в белый шум, который только давит на голову, а в совокупности с ярким светом она начинает болеть. Люди, которые кричат о том, как им нравится это время года, бесят меня сильнее всего. Даже в шортах и майке жить на улице невозможно. От холода спрятаться проще, можешь одеться теплее, подвигаться, чтобы разогнать кровь, есть/пить что-то горячее, сидеть у обогревателя, но от жары не спрятаться. Она выжмет из тебя всю жидкость и оставит гнить. Любое движение заставляет тебя нагреваться еще сильнее, все вокруг как в тумане и только к вечеру можешь более менее нормально функционировать. Поэтому последние пару лет я безмерно счастлив в связи с тем, что летом было относительно холодно.
44
Воспоминание: Я одна у бабки в деревне, днём, на улице лето, но это уже не полдень, а чуть позже, но солнце всё равно палящее и яркое, очень безоблачно. Я стою посреди кухни и смотрю в окно сквозь занавеску которого льется желтый свет. Просто стою и смотрю, никакого ветра, шелеста, полная тишина, вся комната наполнена эти назойливым желтым светом. За окном видно только развалину напротив и желтую, сухую степную траву. Никаких людей или машин, даже животные которых в деревне полно-молчат. Собаки не лают, не слышно куриц или коров или кошек. И я стою так на этой кухне и мне не страшно, мне странно, зловеще-неуютно. Хотя казалось бы комната у бабушки дома, милые занавески, на улице тепло и солнечно. Но что то внутри вгоняет в тревогу, в такую тревогу когда ты не можешь ни кричать, ни говорить, только стоять посреди кухни и смотреть на мерзкие золотые лучи пробивающиеся сквозь абсолютно неподвижные занавески.
45
Один раз была такая хуйня. Именно в поле с ЛЭП, не перед грозой. Было мне лет 9, ещё в совке. Ныне покойного батю вместе с десятком мужиков гоняли на заготовку сена для колхоза, он несколько лет подряд брал меня. Жили в вагончике, там как раз была подходящая обстановка — поле, ЛЭП, тишина, никого вокруг. Я когда ездил с ними на тракторах, когда оставался один в вагончике. И вот один раз, как раз когда я был один и занимался всякой хуйней в поле, то ли саранчу ловил, а там пиздец здоровые кузнечики были, меня пиздец накрыл необъяснимый ужас. Как раз днём, солнечная погода итд, как и десятки раз до этого, ничего не изменилось, но какой же это был пиздецкий пиздец... До сих пор помню то чувство необъяснимой опасности снихуя. Больше такого никогда не было, в той же самой обстановке.
46
Не очень давно наткнулся на этот тред и прям проникся, немного необычная, но весьма занятная тема.
Именно этот тред навеял на меня воспоминания из детства, думаю что было что то похожее на ДУ. Ну или как многие местные пишут «словил ДУ».
Собсно сама стори. Случилось это, когда мне было 13 лет (или 12 точно не помню).
Каждое лето меня родаки как и многих других детей сплавляли на лето к бабке с дедкой в деревню. Мне к слову это очень нравилось — деревня находилась буквально в 40 минутах езды от города, деревня не была глухой, находилась в километре от трассы и народу было много, особенно летом. И там у меня отдыхало у своих бабок куча друзей из моего же города, у нас была своя компания и мы прям чудесно проводили время.
Но теперь к сути. Как я и говорил, что деревня находилась в километре от трассы и к деревне вела дорога примерно как ирл, но чуть более потрепанная. Иногда я будучи один любил походить по ней кругами, послушать музыку да и просто подумать.
И вот, приехав в начале лета в деревню, я пару раз ходил по этой дороге, ибо был один и кореша еще не приехали. И вот один раз мне очень запомнился, из ща чего я собственно и перестал там ходить.
Был ясный день, помню еще небо было прям темно синим, что меня даже немного удивило. Примерно через 10 минут ходьбы, я чувствовал будто бы это небо начало давить на меня, а от солнца сильно напрягались глаза. Постепенно давление нарастало, а с ним и появилась паника. Развернувшись и быстрым шагом (хотел побежать но почему то не смог) я постарался пойти домой, но не тут то было. Видимо нарастающие давление и паника перешли некую границу и я упал на четвереньки, жадно глотая ртом воздух. Тут я почувствовал как по ноге сзади потекло что то густое. Оказалось что мой анус не выдержал этого невыносимого давления яркого солнечного денька, и клапан прорвало. Мало того, я еще и обоссал штаны, стоя раком на дороге. А потом еще и блеванул. Слава богу хоть никто не ехал по дороге, видимо многие люди знают что такое дневной ужас и отсиживаются дома.
Через какое то время меня отпустило, но легкая паника все равно осталась. Я встал, добежал до речки и долго отстирывал шорты с трусами от говна и мочи, а потом еще сушил, но благодаря солнечному деньку быстро все высохло, хотя запашок говна все равно остался.
Знающие аноны, это реально был ду, или же нет? Алсо поделитесь своими мыслями.
47
Я думал я один такое испытываю.
Вообще в целом я бы не назвал это крипотой, скорее чувство уюта, даже не знаю, одновременно будто бы где-то в «Домике» и в тоже время ностальгия.
Я живу в промышленном районе, в округе высокие белые «Брежневки» плюс огромное количество зелени и большие пространства дворов. Иногда заводы спускают пар, издавая достаточно громкий гул минут 40. Я думаю кто дроун эмбиент слушал — понимает какое, изолирующее воздействие такой звук имеет.
В общем однажды, иду по пустому двору по среди дня, синее небо, немного жарко и этот гул, птиц не слышно, разве что слышны где-то вдали автомобили. Ощущение покоя и опустошения, тепло и уютно. Ощущение приятно изоляции, кажется будто бы попал в пространство между измерениями, где вообще никого нет. Чисто как в истории про лангольеров только приятнее.
48
Я много раз в жизни испытывал дневной ужас, в основном в отрочестве и юности, наверное потому что в те годы я чаще всего оказывался либо на солнечной улице в два часа дня, либо в затопленном солнечным светом помещении.
Одно из частых воспоминаний, это когда ты остаешься в школе(а я окончил школу в нулевых) уже после уроков по какой-либо причине — либо ты дежурный, либо тебя напрягли по какой-то другой причине. И вот ты убираешь класс, залитый солнечным светом, солнце уже не полуденное, оно слегка как бы устало, но очень яркое. И ты ловишь это состояние. Два с лишним часа дня, в школе уже никого нет из школьников, да и учителей почти никого. И ты начинаешь впадать в это странное состояние дереализации. Потом ты идешь по ярко освещенному солнцем коридору к столовой, мимо учительской, и видишь всякие плакаты, посвященные противопожарной безопасности и ОБЖ. И они впечатываются в сознание, как часть этого состояния полуденного транса.
Много воспоминаний связанных с полуденным ужасом у меня родом из 90-х и нулевых. Вот еще этот материал, ракушечник, которым любили в 80-е облицовывать всякие госучреждения, он у меня тоже связан с этим ощущением. Спрашивал ровесников, встречал такие же воспоминания.
49
Я думал, что «полуденный ужас» это шутка. Но сегодня почувствовал что это такое. Шел по улице города, не центр и не пригород. Тишина, лишь пара людей ходят. Не холодно, не жарко, ярко. Появилось ощущение будто я во сне. Будто происходит что-то необычное или произойдет в будущем. Нельзя назвать это страхом, просто неприятно.
50
Живу на юге России, да ещё и на возвышенности. В пиздючестве в летнее время часто зачем-то слонялся во время когда солнце было в зените, хз в чем прикол находил, ведь никто в это время из друзей не гулял, да и вообще было пусто и тихо. Да вот догулялся так что толь солнечный удар, толь тепловой удар получил, ахуел тогда знатно. С тех пор пиздец дискомфорт в такое время, даже страх немного, хотя уже дохуя лет прошло.
51
лето, солнце начинает клониться к закату, но еще не сумерки, школа скоро закончится или, наоборот, уже август и скоро опять учиться. На улице не пусто и не тихо — дует ветерок, где-то скрипят качели, где-то кричат другие пиздюки. А я один. Был в детстве совсем сычом-аутистом и гулял долго с кем-то из семьи, но они просто присутствовали на скамейке неподалеку обычно, а я шатался по детской площадке и окрестностям. Часто просто качался на качелях часами или залипал куда-то вдаль. Позже стал ловить такое, просто ходя домой из школы и тоже попадая на похожие моменты.
Ощущение попробую описать (когда-то уже описывал на сначе, правда): вроде всё нормально, доволен, сыт, в школе все хорошо, домашка — ерунда, сейчас дойду до дома и буду лампово сычевать. Однако ж где-то в глубине это было невероятно тоскливо, как будто я что-то безвозвратно проебал (не понимая ни правил, ни берегов, ни когда я успел проиграть). Тогда я быстро забывал это, но сейчас, когда вспоминаю то чувство, практически всегда чуть ли не слезы на глаза наворачиваются и идут мурашки по телу. Вспоминая такие моменты, кажется, что я слышал тот самый мунковский «крик природы», что весь этот шелест весенних листьев, крики пиздюков и пение птиц были просто оглушающими. Вообще есть ощущение, что в детстве я даже человеком-то толком не был, просто неким NPC, наблюдающим, как все вокруг движется и проходит мимо него. Я обожал и до сих пор люблю просто ходить и аутично разглядывать всё — панельки, деревья, детские площадки, разные районные микромагазинчики, которых в моем районе нет.
Теперь развиваю мысль: я думаю, что чувствую это, потому что боюсь течения времени. Мне всегда было подспудно стремно после бед с башкой уже не подспудно, что всё проходит. Время не остановить, первая любовь проходит, люди приходят и уходят, каждую секунду на планете кто-то рождается и умирает, а ты с каждой секундой стареешь, приближаясь к неминуемому. Думал об этом постоянно, даже в детстве. И вот есть у меня подозрение, анончики, что те из вас, в кого пикчи с дневным ужасом вселяют скорее спокойствие и радость, испытывают нечто похожее. Вам нравятся такие статичные моменты, в которых кажется, что время остановилось и «всегда будет солнце, всегда будет мама, всегда буду я». Предполагаю, что в моем случае такие моменты, как я описал, тоже кажутся мне счастливыми и спокойными, но при этом из-за того, что они не статичны, сразу же появляется тревога из-за понимания, что этот момент уйдет и больше никогда не повторится.
Вспомните еще знаменитую пасту Антоновского, где фотка рыжего из Иванушек с пивом. Мне нравился еще его проект «Спальные районы страны Оз» за исследование все той же темы тоски по тому, чего не было, но после этой пасты я начал считать его гениальным. Она просто идеально описывает всё то, о чем я тут графоманствую, эта фотка рыжего действительно одновременно счастливый момент, запечатленный в вечности, и нечто вселяющее неизбывную тоску. Слишком тяжело думать об этом несоответствии фотки, (на которой он вечно молодой и вечно идет пить пиво с друзьями, напоминая тебе о своей собственной молодости и более простых и веселых временах) и реальности (в которой рыжему из Иванушек 51 год, да и тебе уже не 16, старые друзья потерялись, а твоя жизнь постепенно съедается одинаковыми буднями и выходными).
Добавлю еще про музыку, потому что анон приложил один из лучших вейпорвейв-альбомов от 2814. Узнав про вейпорвейв, я стал возвращаться к этому жанру снова и снова. Это такое воплощение фразы «пластмассовый мир победил», особенно поджанр future funk, представляющий из себя просто веселенькие ремиксы на японскую (в основном) старую попсу, сити-поп 70-х — 80-х. У них тогда царило потреблядство, капитализм бодро шел вперед, экономический пузырь рос, молодежи в противовес политоте 60-х было в целом на все насрать, кроме модных шмоток и популярного музла. Такое счастье само по себе немножко пластмассовое и фальшивое, а фьючер фанк — такой слепок этого чужого счастья, которого ты и не видел никогда, пережеванный ремиксом. Звучит как-то неприятно, но это же идеальный эскапизм, это меня и привлекло. Такая музыка всегда помогает временно забить на все мои вышеописанные загоны о том, что время безвозвратно уходит, отвлечься ненадолго. Вейпорвейв как бы говорит тебе: «да, жизнь — отстойная штука, ты и все вокруг просто проживают свои никчемные жизни, добиваются или не добиваются своих мелочных целей, потребляют всю жизнь и потом исчезают навсегда. Бороться с этим невозможно, так устроена жизнь, так вот тебе хотя бы немного музыки, надерганной из всего этого говна и обработанной так, чтоб звучало приятно и немного меланхолично, может, тебе это поможет». Перерабатывает ностальгию так, чтобы она не было мучительно болезненной, короче.
52
Прикатился слабенький южный ветерок, принес запах моря и горячего асфальта. Я вспомнил далекое лето. Тепло девичьей кожи, старый рок-н-ролл, рубашка на пуговицах, только что из стирки, сигаретный дым в раздевалке бассейна, робкие предчувствия…
Сладкий сон, который, казалось, будет повторяться вечно. Но как-то раз лето наступило (в каком же году?) – а сон взял, да и не вернулся.
Двери автобуса захлопнулись, близняшки помахали из окна. Всё повторялось... Я один вернулся той же дорогой. В залитой осенним солнцем квартире поставил «Rubber Soul». Сварил кофе. А потом до самого вечера сидел у окна и смотрел, как мимо проходит день. Прозрачное и тихое ноябрьское воскресенье.
Июньские зори, июльские полдни, августовские вечера — все прошло, кончилось, ушло навсегда и осталось только в памяти. Теперь впереди долгая осень, белая зима, прохладная зеленеющая весна, и за это время нужно обдумать минувшее лето и подвести итог. А если он что-нибудь забудет — что ж, в погребе стоит вино из одуванчиков, на каждой бутылке выведено число, и в них — все дни лета, все до единого.
(Вот, кстати, тоже, вроде позитивная книга и всё такое, но тоже после обоих прочтений тоска накатывала)
53
Несколько лет преследует «ложное» воспоминание как я стою с человеком на балконе, балкон ослепительно белый и пустой, на улице середина лета, знойная жара и огромное чистое синее небо, мы просто молчим, он курит и периодически тушит сигареты об стеклянную пепельницу что стоит на крае. Чувство что на улице 200?-2010 год, можно потом пойти в какой нибудь магазин купить диски с музыкой или забраться на крышу какой нибудь панельки и лежать там, смотря в небо.
Иронично что я почти не отхлебнул десятых годов, и у меня вообще не должно быть этой ностальгии, но я уже пару лет живу с убивающим меня чувством, что я живу не ту жизнь, которую должен, и эти «воспоминания» (их несколько похожих, таких же беззаботных) зовут меня обратно.
Когда испытываю ДУ, то это ощущается как страх потраченного времени не на ту жизнь.
54
У меня еще, когда оказываюсь в районе, где раньше не был, или в пригороде, часто появляется смутное чувство ностальгии. Как будто я там был когда-то давно, или видел это место во сне, или у меня с ним связаны какие-то дорогие воспоминания. И такое щемящее чувство возникает. Получается, то ли везде свой, то ли везде чужой, как-то так и болтаюсь по свету.
Я в пиздючестве еще очень любил всякие идеи про СУДЬБУ, имел какие-то маняфантазии про новые места и людей постоянно, типа если меня в местонейм занесло или с человекомнейм познакомился, то это СУДЬБА, вот оно, не зря они мне кажутся такими знакомыми, я к этому всю жизнь шел, сейчас-то всё завертится наконец! Потом наебал этим сам себя слишком много раз и перестал верить.
55
Мне это чувство часто снится. Ожидание чего-то ужасного, что вот-вот наступит/появится — вход в состояние сонного паралича, когда я пытаюсь проснуться, чтобы избавиться от этого чувства, и не могу.
В реальности могу вспомнить два случая, оба связаны с природными явлениями.
Первый. Мне лет 12, я дома делаю уроки. Вдруг в какой-то момент я замираю и чувствую, что сейчас будет пиздец. Вот прямо чувствую, и будто тишина вокруг резкая — такая, что на уши давит. И какой-то страх животный внутри. Через мгновение услышал нарастающий гул — и началось довольно сильное землетрясение. Я тогда жил в сейсмоопасной зоне (север Сахалина; нет, не Нефтегорское землетрясение — оно было на пару лет раньше, и когда там случился пиздец, я все проспал в своем городе).
Второй случай. Мне уже 25+, я, брат и отец в дачном доме. Какими-то строительными делами занимались. Надо было выкатить за забор мусор в тележке и отвезти до мусорных баков — отправили меня. Был летний вечер, почти ночь. Стемнело, но погода стояла тихая. Я докатил тележку до баков, ссыпал мусор — и тут опять случилось ЧУВСТВО. Я замер, внутри снова животный страх. И физически увидел... ХЗ что. По идее это был порыв ветра, который нес с собой облако пыли. Но это облако было таким осязаемым и будто живым, что ли. Наверное, потому что улочка узкая, и пыль была очень концентрированной, плотной, тем более в свете пары уличных фонарей. Но выглядело крипово, оно будто на меня летело. Я отвернулся, пыль пронеслась мимо — и все.
Возможно, я излишне впечатлительный, но больше такого у меня не было. А в случае с землетрясением опасность, которую я почувствовал, была вполне не иллюзорной.
56
Всегда вызывало некоторую тревогу то, что олдовые игроделы ограничивали карты возвышенностями ландшафта, вроде как и естественный ход, но создаётся впечатление замкнутого пространства по типу вальера в зоопарке с нарисованными на стенах пейзажами.
57
Советую всем попробовать сходить в такой ясный солнечный день в сосновый лес, и там очень сильно этот эффект может проявится. Важно чтобы был очень солнечный и ясный день без облаков, иначе эффекта не будет. Зайти нужно поглубже, подальше от дороги чтобы не слышать звук машин, в идеале в какой нибудь огромный лесной массив. И там ловишь помимо эффекта, еще некое успокоение, внутренний диалог легко остановить и погрузится в трансовое сосотояние. Я так могу часами сидеть в лесу, потом выхожу как будто обновленный, это лучше чем любой алкоголь, вещества, игры, общение ничто не заменит абсолютной тишины и покоя в лесу днем.
Еще хочется уснуть постоянно, даже если ты хорошо выспался и пришел туда днем, ложишься на лесную подстилку, смотришь в небо и так охуенно, закрываешь глаза и засыпаешь погружаясь в полудрему.
58
Летом и осенью сажусь на лисопед и отправляюсь в небольшой лес и поля неподалёку от дома, километрах в 15. Обновление после леса я всегда и без всякого ДУ чувствую, но тут все совершенно иначе. Здесь я специально за ужасом езжу.
Мне в ДУ больше всего нравится надвигающееся чувство пустоты и отдаленности, процесс перехода, как за спиной пропадают сперва звуки машин, потом шум стройки. Начинается ленивое садоводство, где о жизни свидетельствуют только редкое собачье рычание, доносящееся откуда-то из-за угла. Кто-то заводит технику. Где-то слышен топор. Постепенно это все пропадает. Начинается шум в ушах — то гудит ЛЭП. Огромная, питающая всю окраину. Ты оборачиваешься и понимаешь, что за спиной уже нет садоводства. Проселочная дорога становится все хуже и хуже, появляются отвороты в рощу. Порой совсем незаметные «пробоины» среди деревьев. Начинаются поля. Посевная ещё не идёт, поэтому техники нет. Очень редко могут попасться пустые припаркованные автомобили, но грибников в окрестности я не видел. А потом и они исчезают, когда путь становится совсем плохим и узким. Обычно тут я останавливаюсь на большой привал. Закуриваю, пью воду, наслаждаюсь спокойной тревогой. Чтобы попасть обратно, я еду ещё дальше — лес обрезает пустая дорога, ведущая к ебеням как в фильме «Жесть». Там я сажусь в электричку и еду домой.
59
Представь, что ты стоишь в темноте, «за кадром», и смотришь на это безмятежное море. А вокруг тебя черный квадрат стены с проемом. И тут тебя пронзает тоска и страх, что время остановилось, что чернота никогда не уйдет и поглотит тебя, что в спину тебе дышит не приятная летняя прохлада, а мерзкий могильный холод, что солнце над морем лживо в своей безмятежности, твои потные ноги прилипают к полу, а хитрые блики на воде смеются над тобой, весь мир смеется над тобой, у тебя закладывает уши, ты хочешь кричать но из твоего пересохшего рта не вырывается ни звука, и вот ты обнаруживаешь, что ты просто мумия, макет человека, манекен, и все что ты хочешь это выйти к солнцу, к морю, но это невозможно потому что ты прибит гвоздями к черной стене и черная тьма поглощает тебя, а солнечный день весело хохочет над тобой, и тебя поглощает тьма, а летний солнечный квадрат просто отблеск счастливого мира, отблеск, который существует только для того, чтобы выжечь твои глаза дотла своей безмерной тоской и недостижимостью.
60
Томная жара, бархатная жара. Душно пахли перламутровые, похожие на грозди мыльных пузырей, соцветья Valieria mirifica, перекинутые через высохшее узкое русло, по которому мы с шелестом шли. Ветви порфироносного дерева, ветви чернолистой лимии сплетались над нашими головами, образуя туннель, там и сям прорезанный дымным лучом; наверху, в растительной гуще, среди каких-то ярких свешивающихся локонов и причудливых темных клубьев, щелкали и клокотали седые как лунь обезьянки, и мелькала подобно бенгальскому огню птица-комета, кричавшая пронзительным голоском. Я говорил себе. что голова у меня такая тяжелая от долгой ходьбы, от жары, пестроты и лесного гомона, но втайне знал, что я заболел, догадывался, что это местная горячка, — однако решил скрыть свое состояние от Грегсона и принял бодрый, даже веселый вид, когда случилась беда.
Лес понемногу редел. Меня мучили странные галлюцинации. Я глядел на диковинные древесные стволы, из коих некоторые обвиты были толстыми, телесного цвета, змеями, и, вдруг, будто сквозь пальцы, мне померещился между стволами полуоткрытый зеркальный шкал с туманными отражениями, но я встряхнулся, я посмотрел внимательным взглядом, и оказалось, что это обманчиво поблескивает куст акреаны, — кудрявое растение с большими ягодами, похожими на жирный чернослив. Через некоторое время деревья расступились совсем, и небо выросло перед нами плотной синей стеной. Мы очутились на вершине крутого склона. Внизу мрело и дымилось огромное болото, и далеко за ним виднелась дрожащая гряда мутно-лиловых холмов.
Склон как бы заострился, образуя каменный гребень, который длинным ммсом уходил в сверкающие сквозь пар топи. Полдневное небо, освобожденное теперь от лиственных завес, тяготело над нами ослепительной тьмой, — да, ослепительной тьмой, иначе не скажешь. Я старался не поднимать глаз, — но в этом небе, на самой границе поля моего зрения, плыли, не отставая от меня, белесые штукатурные призраки, лепные дуги и розетки, какими в Европе украшают потолки, — однако, стоило мне посмотреть на них прямо, и они исчезали, мгновенно куда-то запав, — и снова ровной и густой синевой гремело тропическое небо. Мы еще шли по каменному мысу, но он все суживался, изменял нам. Кругом рос золотой болотный камыш, подобный миллиону обнаженных, горящих на солнце сабель. Там и сям вспыхивали продолговатые озерки, над ними темными облачками висела мошкара. Вот, пушистой вывороченной губой, будто испачканной яичным желтком, потянулся ко мне крупный болотный цветок, родственный орхидее. Грегсон взмахивал сачком, проваливался по бедра в парчовую жижу, и громадная бабочка, хлопнув атласным крылом, уплывала от него через камыши, туда, где в мерцании бледных испарений туманными складками ниспадала как бы оконная занавеска. Не надо, не надо, — я отводил глаза, я шел дальше за Грегсоном, то по камню, то по шипящей и чмокающей почве. Меня знобило, несмотря на оранжерейную жару. Я предвидел, что сейчас совсем обессилю, что бредовые рисунки и выпуклости, просвечивающие сквозь небо и сквозь золотые камыши, сейчас овладеют моим сознанием полностью. Мне порою казалось, что Грегсон и Кук становятся прозрачны, и что сквозь них видны бумажные обои в камышеобразных, вечно повторяющихся узорах. Я превозмогал себя, таращил глаза и продвигался дальше. Кук уже полз на карачках, кричал и хватал Грегсона за ноги, но тот стряхивал его и продолжал путь. Я смотрел на Грегсона, на его упрямый профиль, — и с ужасом чувствовал, что забываю, кто такой Грегсон, и почему я с ним вместе.
Мертв был и Кук, из его рта вылезал чернильно-синий язык. Я разжал пальцы Грегсона, я, обливаясь потом, перевернул его тело, — губы были полуоткрыты и в крови, лицо, уже твердое с виду, казалось плохо выбритым, голубые белки сквозили между век. В последний раз я видел все это ясно, воочию, с печатью подлинности на всем, видел их ободранные колени, цветных мух, вьющихся над ними, самок этих мух, уже примеряющихся к яйцекладке. Неуклюже орудуя ослабевшими руками, я вынул из грудного карманчика моей рубашки толстую записную книжку, — но тут меня охватила слабость, я сел, я поник головой... и все-таки превозмог этот нетерпеливый туман смерти и огляделся. Синева, зной, одиночество, — и как мне жаль было Грегсона, который никогда не вернется домой, — я даже вспомнил его жену и старуху-кухарку, и попугаев, и еще многое... а затем я подумал о наших открытиях, о драгоценных находках, о редких, еще не описанных растениях и тварях, которым уже не мы дадим названия. Я был один. Туманнее сверкали камыши, бледнее пылало небо. Я последил глазами за восхитительным жучком, который полз по камню, но у меня уже не было сил его поймать. Все линяло кругом, обнажая декорации смерти, — правдоподобную мебель и четыре стены. Последним моим движением было раскрыть сырую от пота книжку, — надо было кое-что записать непременно, — увы, она выскользнула у меня из рук, я пошарил по одеялу, — но ее уже не было.
61
Грохочет тишь,
Сверкает солнышко средь дня,
А на холме стоит зумерец и кричит:
«Сейчас зафоткаю я ужас,
И на двачик принесу
Мне так хочется, чтоб стал мой форс сильней!».
То в ламинальность мчится,
То к полю, то к рачью,
Всё поймать стремится
Дневную ужасню!
Весь СНач,
Смотреть на это приходил,
Как в светлом дне безумец бегал и чудил.
Он, видно, в ссоре с головою,
Видно, сам себе он враг,
Надо ж выдумать такое — во дурак!
То в ламинальность мчится,
То к полю, то к рачью,
Всё поймать стремится
Дневную ужасню!
К ночи по сельской дороге,
Медленно шёл дневной герой,
Загорелый и седой,
И улыбался...
То в ламинальность мчится,
То к полю, то к рачью,
Всё поймать стремится
Дневную ужасню!
62
Белый июльский зной, небывалый за последние два столетия, затопил город. Ходили марева над раскаленными крышами, все окна в городе были распахнуты настежь, в жидкой тени изнемогающих деревьев потели и плавились старухи на скамеечках у подъездов.
Солнце перевалило через меридиан и впилось в многострадальные книжные корешки, ударило в стекла полок, в полированные дверцы шкафа, и горячие злобные зайчики задрожали на обоях. Надвигалась пополуденная маета – недалекий теперь уже час, когда остервенелое солнце, мертво зависнув над точечным двенадцатиэтажником напротив, простреливает всю квартиру навылет.
Стругацкие «За миллиард лет до конца света»
63
Вспомнил про одну крипипасту. Там про детей, которые бродили по пустырю и искали какую-то полумифическую НЕХ, живущую в заброшенном водяном баке, про которую им рассказали пацаны с соседнего двора. Атмосфера там нереальная. Читаешь и словно проваливаешься в сон с теми же чувствами что описал ОП. Как же хочется перечитать.
Алсо, само это странное ПОЛУДЕННОЕ ощущение мне как родное. Хотя я его никогда не боялся, а даже наоборот любил. Из похожего, помнится мне приснился интересный сон. В нем мои друзья узнали о неком плохом поступке, который я совершил очень-очень давно. В наказание они отвели меня в пустынное место далеко от города. Там на холме стоял строительный кран. Меня связали, подвесили вниз головой к его крюку и оставили. Я не паниковал и не сопротивлялся, а когда остался наедине, начал вслух спокойно и умиротворенно размышлять о своей жизни, обо всех своих ошибках, которые я совершил. Вы будете смеяться, но в этом сне я выглядел как Росомаха из старого мультсериала, из за чего я также подозреваю, что мне всего лишь приснилась сцена одного из эпизодов. Надеюсь что это не так.
У меня дорога к почте пролегает через жилые застройки с детским садиком и они как бы образуют такие коридоры. Еще там вишни растут под деревьями, я их постоянно жру по дороге.
Так вот, стоит туда зайти — сразу все звуки становятся намного тише. Людей там проходит очень немного, а из окон почти никогда ничего не слышно — ни телевизора, ни разговоров, ни лая собак, ничего. А когда полдень, то это место заливает просто лавина света и все тени такие темные, почти черные. Окна жилого дома прямо на детский садик выходят — идеальное место для подсматривания за детьми просто — от забора до окон метров 5-6. Сразу думается, что тут могут люди пропадать или маньяки орудовать.
В общем, очень неуютно там находиться.
Лет 11-12 назад, я ехал на велосипеде от своей дачи куда подальше. Стояла жара прямо как сейчас в дс, уже выехал на шоссе. Проехал жд пути, одиноко уходили в даль полуразрушенные домики. Почему люди покинули этот поселок? Кто то рассказывал истории про какое то излучение, электричество, но это не более чем слухи.
После того как я точно минул железку, и оказался на шосее, я увидел ЛЭП. Он был внизу, почти по до мной, но и казался так далеко... Все эти электрические вышки, металлическая сетка рабица — выглядело довольно жутко, на фоне чистого жаркого дня.
Но дальше, дальше у меня комом в горле встало, меня даже затошнило от испытанного ужаса. В самом далеке виделся ангар, каких то фантастических размеров.
Я очень резко уехал от туда. Больше никогда не возвращался.
Откуда-то значит идет этот страх в генах, если явление известное даже древним грекам.
Мне часто раньше снился сон, что я иду в солнечный летний день по лугу, в небе не частые красивые облака, но мне пиздец неуютно. Я словно поднимаюсь по склону некрутого холма и с него видна какая-то металическая или бетонная конструкция в далеке. Мне кажется, что я дойду до нее, и там прохладно и можно укрыться от солнца. Но не могу дойти — иду и иду, а она не приближается. И начинается ощущение что-то вот-вот накатит паническая атака.
Пугает. У нас в городе зимой ясные денбки бывают редко, может поэтому? Хотя не совсем зимние, а ранне-весенние. Все вокруг в подтаявшем черно-сером снегу, голые деревья, полуразрушенные дворы замкадья, на улицах ни души. И тут выглядывает яркое как сварка, тревожное солнце и заливает весь этот идиллический пейзаж. Помню нас такое с другом в пиздючестве застало. Мы ходили по улице, обошли несколько кварталов, не увидели ни одной машины и ни одного человека. Паника нарастала. Казалось, что даже говорить сложно становится, будто звук распространяется так же тяжело, как в воде. Казалось, что мы сейчас исчезнем.
У меня от жарких летних дней именно какое-то ощущение надвигающегося пиздеца появляется. Кажется, что сейчас кто-то позвонит и скажет, что мои родители погибли. Или что у меня рак. Или что я должен миллион баксов. При этом самое отвратительное будет в том, что ни для кого, кроме меня, ничего не изменится. То есть люди вокруг будут всё так же ходить и радоваться лету. Я больше всего боялся всегда не глобальных катаклизмов, а персонального пиздеца. Наводнения, цунами, даже войны разделяются многими людьми, переживаются ими вместе. А когда у тебя нашли саркому в голове, а вокруг ходят счастливые влюблённые парочки — вот что настоящий ад.
Может, это коренится в страхе, что свет не спасает? То есть, человек привык разгонять тьму светом и считает, что при свете
НЕХ просто исчезнет и ничего ему не сделает.
Но на самом-то деле ты просто увидишь НЕХ во всей ее красе и прятаться от тебя она не станет.
64
Как-то раз, когда мне было лет 7, поехали с мамой в Москву. Вообще гостили у ее брата, и он на везде водил, но в тот день не смог. В общем, уже не помню, что мы искали, вроде какой-то парк, но по ошибке уехали на автобусе в какие-то ебеня, где посреди освещенного солнцем поля стояло несколько тарелок.
Остановка конечная, людей рядом – ноль, над нами – синее-синее небо, вокруг тишина оглушающая, и эти ебаные огромные тарелки. Уже 15 лет прошло, а я до сих пор без ужаса на них смотреть не могу.
65
Не знаю, подходит ли это под тему треда, у меня нечто похожее. Правда, у меня боязнь не какого-то пиздеца, а встретить нех днем. Жуть пробирает от того, что иду в полдень по лужайке, а впереди стоит какой-нибудь черный силуэт, который, по всем канонам, я должен встречать ночью. Брр.
66
Мне 5 лет. Жара. Дача. Растёт только картошка. В углу стоит каменный домик, который построил дедушка. От одного конца дачи до другого метров 50. За хлипкой сеткой дача соседей. И чучело, вечно следящее за мной. В одиночку пересечь дорогу нереально, со взрослыми — страшно.
67
Помню давно читал рассказ из сборника «999». Там тоже было про мужчину работавшего где то в тропиках, атмосфера хорошая была. Туземцы, голубой океан зеленые тропики и песок, почти выбеленный. Там он вроде как с туземцем познакомился, который был древним божком. Наведывался к нему. У ГГ ещё марево от жары было он видел своего друга акулоголовым. Всего не помню, но этот страх, эта атмосфера полдня действительно нечто! Еще кстати есть паста про парня архитектора который крышей едет и в параллельную реальность съезжает там тоже песок и солнце были.
68
Для меня лето — самое депрессивное время года, более отвратительна только ранняя весна и последние зимние месяцы.
Июльские дни приносят чувство печали и близости смерти. Не своей собственной кончины, а гибели как таковой.
69
Блядь, Оп, ты вытащил из моей памяти некое дерьмо. Живу в ЮФО, в летний полдень здесь спокойно можно жарить яичницу на асфальте, а солнцем — делать рентгенограммы. Так вот, я очень уж люблю шляться по местным полям. И в некотором удалении от города я приметил ОЧЕ необычное местечко.
Вот представь. Лесополоса. Фруктовые посадки. Лето. Полдень. Ветер, кузнечики, листва шелестит там, гудят ЛЭП. Всё прекрасно просматривается, никого вокруг нет. Это я к тому, что бояться вроде бы как и нечего. Но! Сука, каждый раз, как я хожу там, у меня буквально волосы даже на жопе встают дыбом! Хочется заткнуть уши, зажмурить глаза, заорать и побежать оттуда прочь что есть мочи.
Такие дела. Планирую как-нибудь там заночевать, типа «кто кого».
70
Сука, ОП, гори в аду!
Как меня накрыло-то, до сих пор едва по клавишам попадаю.
" погожий летний денек, вокруг ярко, светло, деревья слегка шумят от ветра. Других звуков нет. Вообще. Вдруг перед глазами все выцветает и появляется тонкий нарастающий шум
...Появляется навязчивая идея, что сейчас вы должны умереть из-за какого-то пустяка. Например, на вас упадет дерево, под которым вы сидите".
Мне это снилось, твою мать.
В общем, когда я был мелким пездюком лет трёх-пяти, был у меня повторяющийся кошмар, который почти каждую ночь стабильно включался в моей голове на грани сна и реальности. Это даже не совсем сон был. Сонный паралич, ага.
Сюжет — погожий летний денёк. Светло, тепло, спокойно, солнышко светит, птички поют, кузнечики стрекочут, пчёлки гудят. И всё так хорошо-хорошо, но есть ощущение неминуемого пиздеца.
И он приходит — какой-то непонятный шум медленно нарастает, страшно, сука, до истерики, а потом какой-то мужик с бензопилой появляется, шум, ад, деревья падают тебе на голову, пиздец, пиздец, смерть, погибель, ааааа!!!
И дооолго такая херня мне снилось. Каждый раз по точному сценарию, без изменений. Никакого панического страха перед бензопилами я не приобрёл, равно как и перед милыми лесными полянками, единственное — я долгое время от испуга уши зажимал руками.
71
Мне лично всегда казалось в этом есть что-то мистическое, нет не в времени суток, и не в страхе и не панике. Для меня это было словно понимание своей «конечности», день который мы проживаем — это как шаг к неизбежному, вся эта суматоха, всё это внезапно предстает таким какое оно есть.
Ночью меня всегда одолевает легкость, отступает паника, наступает спокойствие, ночь словно время где можно самого себя «засэйвить», сохранить, выпестовать, уйти от неизбежного.
72
Есть небольшая стори
Был в Британии, в небольшом городке Бормуте.
Как-то гулял после полудня по извилистым улицам, на каждой — ряды двухэтажных домов и маленьких дворов, с заборчиками, каменными оградами, живыми изгородями. Погода жаркая, вокруг вообще ни души, по дорогам никто не ездит, только пчелы и шмели носятся между клумбами. И тут откуда-то начинает играть мелодия, как у фургона с мороженым из кино, причем сверлила мозг тем, что ты ее знаешь, но не можешь вспомнить, откуда. Было криповато, но не так чтобы до кирпичей, я пошел, как мне казалось, на звук, но вообще было сложно понять, откуда он доносится, как будто этот мороженщик ебучий вокруг тебя нарезает круги. Ходил минут двадцать, музыка то стихала, то возвращалась, но даже когда я плюнул и вернулся домой, ее было слышно, в итоге как-то незаметно прекратилась. Когда вернулись хозяева (жил у пожилой пары), спросил у них про фургоны с мороженым и музыку, они оказались не в курсе. Тогда весь вечер в интернете искал мелодию, так и не нашел ту самую.
Вообще в том городке, если уйти от побережья, где магазины и толпа студентов/пляжников, постоянно такая безлюдная атмосфера была, так и ожидаешь, что сейчас встретится Дамблдор в остроконечной шляпе и спиздит заряд аккумулятора из телефона, а никто из соседей за живыми изгородями и не узнает.
73
Все на самом деле просто — подзабытые инстинкты, ожидание/настороженность что на тебя из темного подлеска бросится тигр, леопард или другое животное. Тишина так же этому способствует — хищник распугал все мелкое зверье перед устройством засады. Такие места кажутся потенциально опасными и соответственно вызывают тревогу и страх.
74
Не уверен, что это сабж, но крипово.
* * *
Этот страх полудня, когда земная отчетливость явлений выступает с особенной ясностью, древние называли паническим ужасом; и в Библии отмечен ужас этот: «Избавь нас от беса полуденна». Великий Пан или бес (не знаю кто) из лесных дебрей души подымал на Гоголя лик свой, и, ужаснувшись этого лика, Гоголь изнемогал в полуденной тишине среди яхонтовых слив, дынь, редек и Довгочхунов, и в каждом Довгочхуне виделся Гоголю Басаврюк, и каждый чиновник именно днем, а не ночью становится для него оборотнем.
Но почему же? Дневное приближение бездны духа к поверхностям дневного сознания, рев ее {«и заревет на него в тот день как бы рев разъяренного моря») в солнечной тишине — обычное состояние высокопросвещенных мистов. Все мистерии начинались в древности страхом (бездна развертывалась под ногами посвящаемого в мистерии Египта, бездна выпускала оборотней с псиными головами пред посвящением в эпопты на больших мистериях Елевзиса), и этот страх переходил в восторг, в состояние, которое являет мир совершенным и которое Достоевский называет «минутой вечной гармонии» — минутой, в которую испытываешь перерождение души тела, и она разрешается подлинным преображением (Серафим), подлинным безумием (Ницше) или подлинной смертью (Гоголь).
* * *
Полдень в культуре и искусстве средиземноморских стран обладает собственной мифологией. Это так называемый «ужас полдня». В полдень человек чувствует оторванность, отчужденность от окружающей среды, она перестает быть «домашней» (heimlich — нем.) и становится «ужасной» (unheimlich). Ф.Р.Анкерсмит пишет о том, что это связано с языческим представлением, что именно в это время — в полдень — пробуждаются демонические силы: именно в этот час сиренам легче всего заворожить моряков; пастухи могут стать жертвами кровожадных нимф; языческие храмы закрываются и для жрецов, и для прихожан, поскольку в этот час туда возвращаются мертвые. Пастухи отправляются на отдых, так как боятся игрой своих флейт разбудить Пана. Безмятежный сон Пана тревожить нельзя, т.к. разъяренное божество может навести на потревоживших его покой — как животных, так и людей — беспричинный, «панический» страх. Пан (все — греч.) отсылает вообще ко всем силам природы, которые становятся в этот час враждебными человеку. Полуденный отдых — сиеста — объясняется не только метеорологически :), но и мифологически — человек погружается в сон, чтобы не разбудить враждебные силы природы. В культуре и искусстве этот мифологический комплекс рождает образ устрашающего, пустого города, где вместе сливаются мотивы полудня, сна, лабиринта, потерянности, отчуждения и т.п..
* * *
Интересно, как Тютчев в своем стихотворении ПОЛДЕНЬ (1822) дает гармонический вариант ситуации сна сил природы. Здесь важны, прежде всего, мотивы сна и оцепенения. Мифологическим «переводом» образа спящей природы является образ спящего Пана.
ПОЛДЕНЬ
Лениво дышит полдень мглистый;
Лениво катится река,
И в тверди пламенной и чистой
Лениво тают облака.
И всю природу, как туман,
Дремота жаркая объемлет,
И сам теперь великий Пан
В пещере нимф спокойно дремлет.
Тревожное сновидение о пустом полуденном городе, остановке времени и смерти появляется и в фильме Бергмана «Земляничная поляна».
Таким образом, в полдень возможны несколько сценариев развития событий:
1. все безмятежно засыпает, погружается в оцепенение. Но этот сон может быть тревожным, поскольку напоминает о смерти.
2. Сон может оказаться кошмаром, поскольку демонические силы могут явиться именно во сне.
3. Демонические силы можно случайно пробудить ото сна, что повлечет за собой необратимые, устрашающие последствия. То есть, в целом все варианты развиваются по круговой схеме, взаимопроникаемы: успокоение-сон-кошмар-пробуждение-страх-смерть.
75
Немного не по теме наверно, но меня крипуют одинокие сооружения на открытой местности и именно в дневное время. Но это, наверное, вполне естественный страх.
* * *
Комментарий: Знакомо. Я живу на окраине, за городской чертой начинаются пустыри. И на этих пустырях стояло уродливое трехэтажное здание, совковая коробка. Я не знал, что это, но детское воображение рисовало страшные вещи. Зачем оно там стоит? Какой смысл? Сейчас пустырь застроили, а в здании какой-то офис.
76
Наверняка не в тему, но летом куда сильнее ощущаешь, как время бесповоротно уходит. Хочется забивать голову чем-нибудь, но не быть наедине с собой.
77
Мне в детстве снился один и тот же сон много раз подряд. Суть сна: я попал в недалекое будущее, в свой мухосранск, пошел в свою квартиру, но там мне открывают незнакомые люди и говорят, что моих родных уже давно нет в живых. После этого я бреду по окраине и думаю, что мне дальше делать. Атмосфера: полдень, неестественно яркое солнце, вокруг много цветов и покрашенные в белый старые дома, людей вокруг нет, полная безысходность. Эту атмосферу я запомнил навсегда.
78
Знакомое чувство. Может связано с детством, когда от скуки выходил гулять, а никого в это время нет. Детвора смотрит мультики, а взрослые на работе, только синее небо и палящее солнце.
Любил насмотреться крипи видосов и выйти на улицу в такое время. Такие чувства у меня вызывает анима steins;gate, майнкрафт. Еще помню пару лет назад вышла игруля anna, но я ее не осилил из-за управления.
79
По-моему, главное отличие, что ночью ты боишься сам за себя. Т.е, что вот сейчас вылезет какая-то НЕХ и тебе пиздец. Т.е. опасность более-менее конкретна — она исходит из темноты и направлена на тебя.
Полуденный страх это нечто другое. Он гораздо сильнее, для него нет видимых причин и боишься ты не за свое существование, а существование этого мира вообще. Не знаю, когда на меня такое накатывает, мне кажется, что вот сейчас решиться судьба самой Вселенной, она либо необратимо изменится либо исчезнет, сотрется. Короче, пусть это пафосно звучит, лол, но в общем, это страх за само мироздание, я бы так сказал. За знакомую нам форму существования мира.
Я вот заметил еще в позапрошлом треде, что частый элемент такого страха — какой-то массивный объект посреди чего-то бескрайнего. Вот этот вот анон с ангаром в заброшенном поселке, страх ЛЭП, сны про одинокие дома посреди поля.
Я вот думаю, а может этот страх как-то связан с серыми шарами?
80
Ты в деревне у прабабки. Её дом стоит в некотором отдалении от деревни, вокруг огороды, поля. Вдалеке сосновый бор. Полдень. Все улеглись спать. Ты открываешь калитку и выходишь на дорогу. Солнце в зените.
Твои мысли занимают абсолютно левые вещи. Книжки про природу. Сиськи и задница соседской девчонки. Черви, которых нужно накопать для завтрашней рыбалки. Родной город. Хочу домой. Как хорошо было в последних числах мая, когда каникулы только начинались! Ностальгия душит. Ты идешь в магазин за хлебом. Едешь куда-то на троллейбусе. Играешь в Завоевание Америки (янки соснут хуйцов, за короля!). Этого уже не вернуть. Никогда. Ты хочешь только чтобы твоя жизнь не менялась. Невозможно. Люди. Прабабушка. Сколько ей осталось? Но ты так любишь её. Кладбище. Крест. А остальные? Старость. Больница. Рак. Морг. Операционная лампа. А ты сам? Нет! Ты оглядываешься. Поле. Ни души. Трава колышится. Синее небо и редкие облака. Солнце.
81
«Я обнаружил в книге несколько гравюр. Первая из них изображала просторную пустую площадь, круто уходящую к горизонту и вымощенную уложенной в шахматном порядке брусчаткой. Посреди площади возвышался обелиск, постамент которого имел форму правильного многогранника и был сделан из отшлифованного камня, по обе стороны обелиска красовались трехъярусные фонтаны, и вода, переливающаяся из чаши в чашу, на картинке казалась субстанцией твердой и недвижной. Со всех трех видимых на гравюре сторон площадь окружали фасады дворцов с высокими монотонными колоннадами над одинаковыми лестницами. По коротким и резким теням можно было понять, что сейчас полдень жгучего летнего дня где-то на юге. Сначала я думал, что площадь совершенно пуста, но потом заметил несколько крохотных фигурок, которые были несопоставимо малы в сравнении с гигантскими строениями, их очертания терялись в густой штриховке, изображающей тень в колоннадах двух стоящих друг против друга дворцов. На мраморном полу у стены левого дворца лежал на спине молодой мужчина с раскинутыми руками, а над ним склонялся тигр: придерживая юношу своей сильной лапой, он вгрызался ему в горло. Неумело изображенная темная кровь, бегущая из раны, напоминала раскрытый веер. У подножия одной из колонн правого дворца удобно расположились несколько мужчин, которые курили трубки и играли в карты, – либо они не знали о том, что происходило напротив, либо их это не волновало. Чуть дальше между колоннами стояли мужчина и женщина; мужчина взмахом руки указывал на другую сторону безлюдной, залитой солнцем площади, где терзал свою жертву тигр, а женщина простирала заломленные руки к сводам колоннады.»
82
"Очень хорошо помню день, когда это случилось. Мы в это время жили за городом и я, как обычно, вышла погулять одна. Вдруг из школы, мимо которой я как раз проходила, до меня донеслась песня на немецком языке – это пели дети, у которых был урок пения. Я остановилась, чтобы послушать, и в этот момент во мне поселилось странное чувство – чувство, сложное для того, чтобы его можно было проанализировать, но похожее на то, что я переживала позже: ирреальность. Мне казалось, что я больше не узнаю школу, что она стала большой, как казарма, и все дети, которые пели, показались мне пленниками, которых заставляют петь. Все происходило так, как будто школа и пение детей были отделены от всего остального мира, в то же время мои глаза воспринимали пшеничное поле, которому не было пределов. И эта сияющая на солнце желтая бесконечность вместе с песней пленных детей в школе-казарме из отшлифованного камня вызвали во мне такую тревогу, что я начала рыдать. Я побежала в наш двор и стала играть, для того чтобы все стало таким „как прежде“, то есть для того чтобы вернуться в реальность. Тогда впервые я увидела вещи, которые позже всегда будут появляться в моем переживании ирреальности: бескрайнее пространство, слепящий свет и отшлифованность, гладкость материи."
* * *
«Я стояла у решетки окна, как будто была пленницей, и наблюдала за школьниками, с криками бегавшими по двору. Они казались мне муравьями под ослепляющим светом. Здание школы становилось огромным, гладким, ирреальным, и невыразимая тревога охватывала меня.»
83
Ну, насчет дневного ужаса мне снился сон про некую заразу в форме наподобие янтаря, только полужидкого, он был на ветках на земле, вокруг светло очень, по-летнему ярко.
84
Тут не всё по ГОСТу (например, закаты вместо полудня), поэтому это скорее по смежной тематике контент, но мб кому-то понравится. Была попытка передать отрешённо-задумчивое, тянущееся, но одновременно уходящее мгновение, или же парящее и застывшее состояние.
ДУ знаком мне с детства через картины, сны и пейзажи, только сильного страха не было, как и у многих здесь. Было и ощущение, что ты скоро встретишь свою смерть, только без сильного страха, лёгкая зябкость разве что, а доминирующим чувством было мазохистское смирение, интерес и волнение, как перед раскрытием важной тайны. В детстве я много каталась на велосипеде по окрестностям деревни, заезжая на заброшенную ферму с разрушенными коровниками. Часто палящим днём залезала на разрушенные кирпичные стены и смотрела на обломки, торчащие тут и там из крапивного моря, на трансформатор вдали. Было ощущение важности нахождения здесь и сейчас, предчувствие открытия какой-то грани между мирами.
Ещё с этим связаны мои ощущения, когда кто-то из семьи умирает. Пока что мне не доводилось плакать, вместо этого меня на день-два кидает в сильную задумчивость, и мой майндскейп в это время превращается как раз в солнечное поле с гудением элеватора вдали.
Полночи читала новые посты в треде, и как же я люблю двач за то, что тут сидят такие же ёбнутые ностальгией и защемлением сердца от чувства уходящести чего-то любимого. Приятно знать, что твои чувства в точности понимают аноны. Паста про рыжего из Иванушек и у меня нашла сильный отклик. А страх потратить жизнь не на то или всё пропустить иногда мне снится. Там я просыпаюсь осенью и узнаю, что лето прошло, а я была в отключке, и теперь целый год ждать, и не факт, что через год история не повторится. Кстати, на эту тему у Брэдбери есть рассказ из цикла Марсианских хроник «Всё лето в один день».
85
ДУ это совокупность перегрева, обезвоживания в светлых лиминальных или пустых пространствах при определенном уровне спектра солнца.
Если в этот момент ты поймал не жуткое ощущение от заторможенности мысли, а ПА — то виной будет скорее всего инфразвук.
Пение пустыни, оно же пение инфразвука — одна из причин гибели караванов после потери ориентации и паники у животных и людей. Инфразвук любит места геоактивности, промышленных объектов(особенно в городах) или наличия песка, т.е пустыни, полупустыни.
Всё. Больше тут ничего нет.
Как то ощутил резкую панику когда срезал через промзону, оказалось облицовку сняли со зданий, а вентиляционные трубы оставили. Ветер дул сквозь здание и вызывал колебания труб и низкочастотный гул и инфразвук.
86
Автобус высадил меня не там. Это было ясно как божий день. Но только после того, как я вышел на улицу в предутреннюю сырость. Было часов пять утра. Примерно. Я стоял на побитом асфальте из которого торчал проржавленный металлический столб с информационной табличкой о маршрутах.
Проклятье, все из-за мимолетного сна, как казалось на пару минут.
Я проснулся. Я проснулся от того, что в воняющем салоне просто раздался противный голос водителя.
«Конечная».
Я вышел.
И автобус уехал.
«Конечная» и я оказался на побитом асфальте из которого торчал металлический столб с информационной табличкой о маршрутах. Я сплюнул и сквозь зубы и процедил в пустоту
«Конченная».
4:39.
Вокруг — направо, налево, вверх уходили сплошные коричнево-блеклые однообразные высокие дома. Они разрастались прямо на глазах, образуя гипертрофированное полотно. Легкое утреннее чистое, дистиллированное солнце пробивалось своим светом сквозь бетонные коробки. Направо, налево, вперед и назад – везде одинаковые ряды одинаково блеклых зданий. Дома были похожи настолько, насколько похожи кости в братской могиле после пятидесяти лет гниения. А наверху прозрачный чистый солнечный свет. Мертвый солнечный свет.
«Куда эта гадина могла меня завезти?»
Я машинально полез в карман и достал оттуда телефон. На меня посмотрело бесконечно пустое черное зеркало разряженного смартфона.
«Надо отключать интернет, пока спишь».
Так, соберись. Найдем сейчас кафе, пышечную, булочную, дождусь открытия, спрошу дорогу, поставлю телефон подзарядиться и выберусь отсюда. С кем не бывает? Потом буду друзьям рассказывать, будем смеяться еще.
Я улыбнулся от этой мысли.
«Путешествие в спальник и обратно».
Только, оторвал от асфальта ногу для того, чтобы сделать шаг, как осознал, что идти некуда.
Вокруг ни одного кафе или булочной. Только блеклые дома. Ни одного ориентира для дальнейшего пути. Лишь единообразие. Только сейчас стало заметно, что вокруг совсем не нет деревьев. Бетон и солнце.
Я вспомнил откуда привез меня автобус. И пошел в противоположную сторону мимо одинаковых домов с сотнями балконов и окон. Каждое окно зияло пустотой, каждый балкон кричал тотальной ненужностью. На два квартала не было ни одного кафе или булочной. Только продуктовые и магазины разливного пива.
«Пиво»
«Пенное»
«Разлив»
Эти слова украшали бетонно-солнечное пространство.
Я шел квартал за кварталом, а дома не заканчивались.
«Пенное».
«Пиво»
«В разлив»
Пиво в разливе. Вместе с Лениным.
Сплошные коричнево-блеклые однообразные высокие дома.
5:12
«Пиво».
Мертвый, чистый свет.
Балконы, которые пустые.
Окна, которые никому не нужны.
Солнце начинало припекать.
Вдруг я услышал из подъезда напротив смех. Глупый, надрывистый молодой смех.
Слава Богу, подумал я, здесь хоть есть какие-то люди. Солнце начинало греть сильнее.
Я уверенно подошел к двери подъезда и постучал. За дверью посмеялись, нажали изнутри на кнопку домофона, раздался сигнал. Дверь была открыта.
В прохладном темном подъезде трое человек. Один сидел на лестнице, двое стояли. На полу валялись окурки, пустые бутылки из-под пива. Они смотрели на меня обычным тупым взглядом. Настолько невыразительным, настолько простым, деревенско-коровьим, что мне захотелось кинуть им немного свежей травы.
— Дядя, ты кто? – придурковатым голосом спросил один.
— Где метро, не подскажите? – ответил я вопросом.
Они засмеялись.
— Дядя, очень и очень далеко. – сквозь смех выпалил другой.
— Тхи часа – загоготал сидящий на лестнице — на бысхой машине!
Они смеялись, а я молча вышел на улицу. Начинало пригревать еще сильнее.
5:18
«Пенное»
«Автозапчасти»
«Парикмахерская»
«Продукты»
«Пиво»
Если раньше по такой жаре выпить пива казалось прекрасной идеей, то сейчас даже мысль о хмельной пенке вызывала сплошное рвотное отвращение.
Я шел дальше, бесцельно слоняясь по бесконечному району. Чистое утреннее небо, чистый, дистиллированный солнечный свет и дома, дома, дома. Скорее здания. Не могу назвать это домом.
Остановка.
На табличке не было номера маршрута автобуса, в котором я уснул, зато были какие-то другие автобусы, чьих номеров до этого утра я не встречал. У каждого маршрута кроме цифр была еще пара букв.
Движение уже началось, но интервал был в полчаса, а то и в час.
Хоть куда-нибудь.
Если сейчас такая жара, то что будет дне…
5:30
Краем глаза я уловил, как мимо двух домов проползло что-то большое, коричневое, размером с собаку.
Я протер глаза.
Мне стало страшно, как человеку, услышавшему посреди ночи шорох в коридоре. Даже не шорох!
ШАГ!
Проседи ночи.
Я оказался тем человеком под одеялом. Ожидающим потустороннего и неизбежного. Ожидающим, что дверь в коридор сейчас отворится и из нее полезет.
5:31
Автобуса не было.
5:32
Разом по району разлетелся шорох, как будто тысячи существ в старых тапочках стали ходить по паркету, не отрывая ног. Шорох исходил из окон, из дверей, прорывался сквозь стены, стекал с балконов, разбивал стекла. Шорох, шорох, мерзкий, черный, противный, склизкий шорох разлетался как стаи хищных птиц.
Я рванулся к уже знакомому подъезду, но только оказался возле двери, как она резко открылась, откинув меня в сторону.
Из недр хлынула живая коричневая шуршащая толпа. Над зданиями стоял жуткий, омерзительный шорох тысяч лап.
Я лежал на вымершем из-за жары газоне, отплевываясь от поднятой пыли. Мелкий песок забивался в глаза, в нос, в уши. Дверь каждого подъезда была открыта. Из каждой двери валила струя, сливаясь в одну, огромную коричневую реку.
Они бежали к разваливающимся, обклеенным рекламой, маршруткам и автобусам, выстраиваясь в длинные, как вечность, очереди. Они набивались до убийства в подъезжающий транспорт, и, прижимаясь ближе друг к другу, неслись куда-то.
Никому не нужные окна.
Никому не нужные жизни.
Через час коричневая река иссякла.
Солнце пекло невыносимо. Вокруг не было ни островка зеленой травы, ни деревца. Только дома, небо и солнце — пейзаж плохого фантастического фильма.
Весь час я просто лежал вдали от этого урагана. Меня так и не заметили. Все просто пронеслось мимо. И иссякло.
Дверь одного из подъездов была открыта.
Я ринулся туда. В прохладу бетонных стен. На первом этаже все заросло мхом. На втором — также. Не было видно ни дверей, ни окон. Кромешная сырая пустота. Как в старом склепе.
Руки.
Рвут
Заросли мха.
Из окна падает легкая струя мертвого света.
В стене напротив что-то блестит.
Руки.
Рвут.
На солнце переливаются буквы надгробия:
«Петр Николаевич Ремизов. 02.04.1989-07.05.2016. Магистр социологических наук. Погребен здесь»
Другая стена.
«Алла Анатольевна Ворокушина. 05.07.1992-08.09.2017. Убила талант на детей»
Следующее:
«Вадим Андреевич Пригожин. 05.12.1997-08.05.2014. Поступил учиться не туда».
С ужасом я выпадаю из прохлады склепа обратно во двор. Он заполонен ими. Разными. С колясками или маленькими многолапыми личинками в руках. Некоторые выгуливали собак. Сотни лап. Крики, пьяные разговоры, лай собак, шорох — все это сливается в один омерзительный рокот. Под его напором начинают резонировать дома. Если вам когда-нибудь скажут, что у района нет своего звука. Не верьте — как у каждой звезды есть свой — так и у каждого района есть свой неповторимый звук. Здесь — это рокот одинаковых домов, одинаковых детей, жизней, одинакового пива и маршруток.
«Пенное».
Там точно есть розетка. Уговорю продавца, упрошу, дам денег — меня здесь не будет.
«Пенное»
Внутри пахнет прокисшим пивом. Липкий пол. Несмотря на ранее время, они уже открыты. Внутри слышен шум лапок, там покупают запотевшие пластиковые коричневые бутылки с пивом.
Я пробиваюсь к продавцу, пытаясь объяснить ему ситуацию. Но как только открываю рот, замечаю, как с его головы свешиваются два коричневых ребристых усика. А вместо одного из стульев высится потрескавшееся надгробие «Василий Ильич Кумочкин. Перебухал.»
Я закричал.
Я закричал так громко, как смог и бросился прочь из магазина. В нос бил едкий пивной шмон. Потеряв контроль над всем, под удивленным взглядом палящего солнца я несся сквозь тучу мамочек с колясками, расталкивая их, пробивая себе дорогу, прорываясь к остановке. Вдруг в руки ко мне упала крошечная коричневая личинка. Она удивленно смотрела на меня своими черными-черными тупыми глазами. На брюшке — как рана в здоровом теле белел обычной кожей кусок живота с крошечным пупком.
Когда-то оно было человеком.
На секунду я представил себе эту личинку в тридцать. Как оно будет идти в «Пенное». Как будет сидеть ночью на скамейке, посасывая пиво.
Остановка.
На ней стоит с десяток разных маршруток, к ним выстроилась огромная очередь.
Я не помню, как оказался в одной из них.
Но помню, что протянул водителю все, что было в кошельке, отбиваясь ногами от лезущих внутрь лап, крикнул:
«Жми в город! Жми, сука, в город!»
Подальше от коричневых домов, многолапых тварей, бутылок. Прочь от коричневых жизней.
87
Очень часто ловил чувство ДУ будучи пиздюком, когда летними, солнечными днями выходил днем на улицу, чтобы позвать своих товарищей гулять. Дворы были абсолютно пустые, то есть ни бабок у подъездов, ни кого-либо на балконах и т. д.
Наш район состоял онли из панельных пятиэтажек, что собственно тоже нихуево так триггерило ДУ
Из за падающего на дворы солнечного света, всё казалось искусственным, неестественным, как будто бы никто и никогда там не жил, не смотря на припаркованные рядом автомобили цветы в окнах и сушащееся на балконах белье.
Во всех случаях было очень жарко, что по моему мнению тоже является одним из главных триггеров
И как писал кто-то из анонов в прошлых тредах, появлялось чувство грядущего пиздеца, которое исчезало как только кто нибудь из друзей все таки выходил во двор.
88
Как по мне, гораздо более стрёмная атмосфера (еще с детства), это когда солнце прикрывается облаками на несколько секунд, и вокруг становится всё сумрачно как в чёрно-белом кино, а потом солнце выходит, и опять всё ярко. И эта чехарда сильнее давит на мозги чем ваш ДУ. Даже если кругом людно.
89
Городская местность у меня чувство дневного ужаса не вызывает (не считая к примеру если рядом идёт какая-нибудь бухая компашка, но это не думаю что к теме треда подходит), а вот в лесочках есть заброшенные огороды. Причём некоторых из людей что там обитали я знал, и лично мне несколько крипово находиться там. Такой-то контраст между детскими воспоминаниями о добром дедке который в 90ые огурцами угощал и совершенно пустым, заросшим травой огородом где как бы и есть следы человеческой жизни а вроде как и нет.
90
Проходил срочную службу в Астраханской области, там часто ловил подобное чувство, когда заступали в караул на технической позиции, которая располагалась в 10 км от части, посреди степи. Особенно летом, в августе, в период с 12 до 15 часов, и особенно в выходные, когда не приезжает всякое начальство/начальник ГСМ/пацаны на рабочку. Стоишь на вышке в 40-ка градусную жару, а вокруг на километры только синее небо, белые облака и коричнево-желтая степь. И больше нихуя, тишина. В такие моменты было как-то не по себе, всё кажется каким-то подозрительным, плюс надо высматривать не шароебится ли кто вблизи, начинаешь ловить глюки, будто где-то на горизонте на холме стоит одинокая черная фигура.
91
Всегда летом в этой Мухосране ловил ощущение дневного ужоса — вроде бы город, много бетона, но в то же время обилие зелени, открытых пространств и солнца, а в районе полудня обязательно наступает затишье. Вообще заметил, что чем больше возникает контрастов, тем сильнее ощущение.
92
Только что понял, что Spec Ops: The Line вся об этом. Большая часть игры разворачивается в дневное время, под голубыми небесами при ярком свете солнца, повсюду золотой песок.
Самая крипота в том, что сюрреальность творящегося пиздеца становится ясна только при последующих прохождениях. Начинаешь подмечать мелкие детали, которые указывают на неправильность игрового мира.
93
Солнце так пекло, что тяжело было стоять неподвижно под огненным ослепительным дождем, падавшим с неба. Ждать тут или пройтись, не все ли равно? И вскоре я вернулся на пляж и пошел по его кромке. Кругом было все то же алое сверкание. На песок набегали мелкие волны, как будто слышалось быстрое приглушенное дыхание моря. Я медленно шел к скалам и чувствовал, что лоб у меня вздувается от солнца. Зной давил мне на голову, на плечи и мешал двигаться вперед. Каждый раз, как мое лицо обдавало жаром, я стискивал зубы, сжимал кулаки в карманах брюк, весь вытягивался вперед, чтобы одолеть солнце и пьяную одурь, которую оно насылало на меня. Как саблей, резали мне глаза солнечные блики, отражаясь от песка, от выбеленной морем раковины или от осколка стекла, и у меня от боли сжимались челюсти. Я шел долго.
Вдалеке я видел темную глыбу скалы, окруженную радужными отсветами солнца и водяной пыли. Я подумал о холодном ручье, протекавшем за скалой. Мне захотелось вновь услышать его журчание, убежать от солнца, от всяких усилии, от женских слез и отдохнуть наконец в тени. Но когда я подошел ближе, то увидел, что враг Раймона вернулся.
Он был один. Он лежал на спине, подложив руки под затылок – голова в тени, падавшей от утеса, все тело – на солнце. Его замасленная спецовка дымилась на такой жаре. Я немного удивился: мне казалось, что вся эта история кончена, и пришел я сюда, совсем не думая о ней.
Как только араб увидел меня, он приподнялся и сунул руку в карман. Я, разумеется, нащупал в своей куртке револьвер Раймона. Тогда араб снова откинулся назад, но не вынул руки из кармана. Я был довольно далеко от него – метрах в десяти. Веки у него были опущены, но иногда я замечал его взгляд. Однако чаще его лицо, вся его фигура расплывались перед моими глазами в раскаленном воздухе. Шуршание волн было еще ленивее, тише, чем в полдень. Все так же палило солнце, и все так же сверкал песок. Вот уже два часа солнце не двигалось, два часа оно стояло на якоре в океане кипящего металла. На горизонте прошел маленький пароход, я увидел это черное пятнышко только краем глаза, потому что не переставал следить за арабом.
Я думал, что, стоит мне только повернуться, уйти, все будет кончено. Но ведь позади был огненный пляж, дрожащий от зноя воздух. Я сделал несколько шагов к ручью. Араб не пошевелился. Все-таки он был еще далеко от меня. Быть может, оттого что на лицо его падала тень, казалось, что он смеется. Я подождал. Солнце жгло мне щеки, я чувствовал, что в бровях у меня скапливаются капельки пота. Жара была такая же, как в день похорон мамы, и так же, как тогда, у меня болела голова, особенно лоб, вены на нем вздулись, и в них пульсировала кровь. Я больше не мог выносить нестерпимый зной и шагнул вперед. Я знал, что это глупо, что я не спрячусь от солнца, сделав один шаг. Но я сделал шаг, только один шаг. И тогда араб, не поднимаясь, вытащил нож и показал его мне. Солнце сверкнуло на стали, и меня как будто ударили в лоб длинным острым клинком. В то же мгновение капли пота, скопившиеся в бровях, вдруг потекли на веки, и глаза мне закрыла теплая плотная пелена, слепящая завеса из слез и соли. Я чувствовал только, как бьют у меня во лбу цимбалы солнца, а где-то впереди нож бросает сверкающий луч. Он сжигал мне ресницы, впивался в зрачки, и глазам было так больно. Все вокруг закачалось. Над морем пронеслось тяжелое жгучее дыхание. Как будто разверзлось небо и полил огненный дождь. Я весь напрягся, выхватил револьвер, ощутил выпуклость полированной рукоятки. Гашетка подалась, и вдруг раздался сухой и оглушительный звук выстрела. Я стряхнул капли пота и сверкание солнца. Сразу разрушилось равновесие дня, необычайная тишина песчаного берега, где только что мне было так хорошо. Тогда я выстрелил еще четыре раза в неподвижное тело, в которое пули вонзались незаметно. Я как будто постучался в дверь несчастья четырьмя короткими ударами.
94
Было мне лет 11. Я ехал на велосипеде от дачного участка, был яркий день, духота. Минув железнодорожное полотно, а чуть позже заброшенный поселок, оказался на шоссе. Рядом был нескончаемый бетонный забор, видимо какой то завод. Проехав еще пару километров, стена наконец кончилась и передо мной шоссе сворачивало, а под шоссе начинался овраг. А далее— бескрайнее поле. Почти сразу после оврага начинался ЛЭП, выглядел он в этой яркой дневной обстановке нелепо и жутко, металлические конструкции серого цвета поблескивали и неприятно гудели. Никаких больше звуков кроме гула, ни машин, ни птиц.
А дальше, буквально на горизонте, виднелся гигантского размера ангар, просто настолько огромный, и настолько далеко, что меня даже подташнивало от его массивности. В тот момент когда я смотрел в ту даль, пространство буквально застыло и меня охватило жуткое чувство тревоги. Это было впервые.
Потом такое случалось пару раз, но об этом — если уж кому то будет интересно.
95
Паста из книги Исследование ужаса, Липавского.
Есть особый страх послеполуденных часов, когда яркость, тишина и зной приближаются к пределу, когда Пан играет на дудке, когда день достигает своего полного накала.
В такой день вы идете по лугу или через редкий лес, не думая ни о чем. Беззаботно летают бабочки, муравьи перебегают дорожку, и косым полетом выскакивают кузнечики из-под ног. День стоит в своей высшей точке.
Тепло и блаженно, как в ванне. Цветы поражают вас своим ароматом. Как прекрасно, напряженно и свободно они живут! Они как бы отступают, давая вам дорогу, и клонятся назад. Всюду безлюдно и единственный звук, сопровождающий вас, это звук собственного, работающего внутри сердца.
Вдруг предчувствие непоправимого несчастья охватывает вас:
время готовится остановиться. День наливается для вас свинцом. Каталепсия времени! Мир стоит перед вами как сжатая судорогой мышца, как остолбеневший от напряжения зрачок. Боже мой, какая запустелая неподвижность, какое мертвое цветение кругом! Птица летит в небе и с ужасом вы замечаете: полет ее неподвижен. Стрекоза схватила мошку и отгрызает ей голову; и обе они, и стрекоза и мошка, совершенно неподвижны. Как же я не замечал до сих пор, что в мире ничего не происходит и не может произойти, он был таким и прежде и будет во веки веков. И даже нет ни сейчас, ни прежде, ни — во веки веков. Только бы не догадаться о самом себе, что и сам окаменевший, тогда все кончено, уже не будет возврата. Неужели нет спасения из околдованного мира, окостеневший зрачок поглотит и вас? С ужасом и замиранием ждете вы освобождения взрыва. И взрыв разражается.
— Взрыв разражается?
— Да, кто-то зовет вас по имени. Об этом, впрочем, есть у Гоголя. Древние греки тоже знали это чувство. Они звали его встречей с Паном, паническим ужасом. Это страх полдня.
96
Пугает не сколько ДЕНЬ и яркое солнце, сколько некий диссонанс в безлюдных местах. То есть когда ярко, светло и солнечно и при этом пустынно.
Испытывал такое когда один отъехал на велосипеде далеко от жилого массива (за микрорайоном сразу начинается поле и небольшие холмы) так вот отъехал километра на 3 от ближайших домов, на край этой возвышенности. Вверху солнце хуярит, где-то далеко внизу город и кипит жизнь, а я на краю этого холма.
97
Я вот в прошлом много катался по близлежащей огромной степи на велосипеде, очень далеко вглубь заезжал. Вокруг на 10-15 километров ни души, после посева и обработки полей и аж до сбора урожая никому нахуй не уперлось ездить там. И вот это было реально страшно. Только ветер гуляет. И такое чувство всегда при езде, что кто-то невидимый сзади бежит и наблюдает, в лесополосах прячутся тучи НЕХ. Ветер угрожающе веет — на полях и дорогах нередки такие вихри с пылью в 1-3 метра. Такая пустая угрожающая атмосфера, от которой ожидаешь всего самого плохого. Очень было страшно, что угроблю велосипед и придется его катить до самой ночи или станет плохо и я умру без посторонней помощи.
98
Утром на веле катался, (у нас щас светает пол 5).
Где то в 6 присел во дворе на лавку, и блин, накатило это чувство, не страха, но чего то необычного... Тишина.. ни машин не людей, нереально доставило, надо повторить.
99
«Оттого, что я ночью не спал, во мне была какая–то необыкновенно восприимчивая пустота. Мне казалось, что голова у меня стеклянная, и легкая ломота в ногах казалась тоже стеклянной. <...> Когда я вышел на улицу, я внезапно увидел мир таким, каков он есть на самом деле. Ведь мы утешаем себя, что мир не может без нас существовать, что он существует, поскольку мы существуем, поскольку мы можем представить его. Смерть, бесконечность, планеты – все это страшно именно потому, что вне нашего представления. И вот, в тот страшный день, когда, опустошенный бессонницей, я вышел на улицу, в случайном городе, и увидел дома, деревья, автомобили, людей, – душа моя внезапно отказалась воспринимать их как нечто привычное, человеческое. Моя связь с миром порвалась, я сам по себе и мир был сам по себе, – и в этом мире смысла не было. Я увидел его таким, каков он на самом деле: я глядел на дома, и они утратили для меня свой привычный смысл; все то, о чем мы можем думать, глядя на дом... архитектура, такой–то стиль... внутри комнаты такие–то... некрасивый дом... удобный дом... – все это скользнуло прочь, как сон, и остался только бессмысленный облик – как получается бессмысленный звук, если долго повторять одно и то же обыкновеннейшее слово. И с деревьями было то же самое, и то же самое было с людьми. Я понял, как страшно человеческое лицо. Все – анатомия, раздельность полов, понятие ног, рук, одежды – полетело к черту, и передо мной было нечто, – даже не существо, ибо существо тоже человеческое понятие, – а именно нечто, движущееся мимо. Напрасно я старался пересилить ужас... <...> ...Чем пристальнее я вглядывался в людей, тем бессмысленнее становился их облик. Охваченный ужасом, я искал какой–то точки опоры, исходной мысли, чтобы, начав с нее, построить снова простой, естественный, привычный мир, который мы знаем. <...>
...У меня было только одно желание: не сойти с ума. Думаю, что никто никогда так не видел мир, как я его видел в эти минуты. Страшная нагота, страшная бессмыслица. Рядом какая–то собака обнюхивала снег. Я мучительно старался понять, что такое «собака», и оттого, что я так пристально на нее смотрел, она доверчиво подползла ко мне, – и стало мне до того тошно, что я встал со скамейки и пошел прочь. И тогда ужас достиг высшей точки. Я уже не боролся. Я уже был не человек, а голое зрение, бесцельный взгляд, движущийся в бессмысленном мире. Вид человеческого лица возбуждал во мне желание кричать».
100
Блядь, вот! Вот, я нашел, как этот страх отличается от ночных страхов и страха темноты!
Кроме того, ужас может быть пережит человеком при встрече с таким состоянием окружающего человека пространства, которое поражает своей «мертвенностью», «окостенелостью», отчужденностью от всего «человеческого», или, напротив, это может быть состояние пространства, замкнувшегося в избыточности «жары», «холода», «жизненных сил». Чрезмерная неподвижность или подвижность, чрезмерность тепла или холода, жизни или безжизненности, разлитые в пространстве, способны спровоцировать явление ужаса. Непрерывность, сплошность мира как бы бросает вызов человеку с его стремлением понимать, то есть различать в мире.
Мы говорим о смертельной неподвижности и истоме жаркого летнего полдня, об ужасе и тоске бескрайних снежных равнин севера и выжженных солнцем степей и пустынь юга, о том, что Л. Липавский назвал «тропической тоской». Здесь мир не утрачивает своей пространственно–предметной определенности (которую он теряет в темноте и тумане), напротив, он словно бы «каменеет», застывает в своей непрерывности, становится как бы совершенно неподвижным, при том что физическое движение здесь вовсе не исключается (неподвижный полет птицы, неподвижное движение, ужас, исходящий от окостеневшего мира). Здесь мы также имеем дело с однообразием, но это однообразие мира–пространства без потери вещами своих видимых границ. Такое «однообразие в неподвижности» или «чрезмерном движении» по–своему активно: оно выталкивает, исключает из себя человека как понимающее существо, как индивидуальность, но «оно» это «делает» не через поглощение всего сущего, всех вещей вязкой и плотной средой (будь это липкая тьма безлунной ночи, призрачный свет ночи лунной или сплошное молоко тумана), смещающего вещи в одну неразличимую массу, а через «замирание», «окостенение» сущего: это, по метафорическому выражению Липавского, «вода (пространство, со–стоящее из множества вещей. – С. Л.), которая смыкается над головой как камень».
Короче, проще говоря — темнота, туман прячут вещи, в этом случае боишься неизвестности. При дневном ужасе вещи просто теряют свой смысл и этой бессмысленности мы боимся.
101
У меня во сне часто фигурирует туман.
При этом солнечный день голубое небо а по земле стелится туман и в нем почти ничего не видно очень тихо и немного страшно. Если выйти из туман наверх к солнцу то там будет что-то ужасное — трупы женщин детей и стариков на столах например. А в тумане ничего нет.
102
Знаете бывают летние дни когда с самого утра и до обеда свет становится будто жидким, он него невозможно скрыться, он затекает в каждый закоулок и каждую щелку и все кажется каким то нереальным. Помню в такой день себя в деревне, лет мне было 8-9. В начале того лета большинство детей еще не приехало, а мои родители сплавили меня к бабке сразу же после последнего учебного дня, и по-этому я шароебился в одиночку. От скуки нашел себе палку, заточил ее аки лезвие меча и срубал листья и ветки, рубил воображаемых врагов в салат. Забрел я на пустырь окруженный ветхими сарайками, знойное солнце пекло нехило, а там был он — огромный, сука, репейник, возможно это я был очень маленький, но запомнился он как настоящий гигант. Рубанул я его палкой, все что произошло дальше я помню будто бы через призму некого транса, из переломленного ствола лопуха на свет полезло нечто похожее на слизняка цвета тухлого мяса, оно блестело под ярким солнечным светом, разбухало и шевелилось по мере высвобождения из стебля. Мое детское воображение, подпитанное систем шоком 2 и халф-лайфом, сражу сложило два и два — оно лезет что бы сожрать меня!
Тогда наверно я еще не знал слово сюрреализм, но сейчас в памяти вся ситуация выглядит очень странно и нереально. Как я стоял на этом пустыре среди бела дня и завороженно, с ужасом смотрел как нечто вылазит из стебля огромного растения. Как же я бежал, бабушка долго не могла понять что со мной стряслось, а я ей и не рассказал ничего, не помню почему.
Потом еще я долго боялся ходить но то место, и даже по началу думал что чем то эта хрень меня заразила, лол. Через неделю примерно приехали мои деревенские друзья и им я рассказал все в красках, но когда я привел их на место, стебель был уже пустым.
103
В ДС вчера был первый летний денек в новом году, и НАКАТИЛО тут же. Выходил из ТЦ Щелковский по одному из трапов (может видел кто, что это такое). Так вот там в трубе такая жара, народу никого, и тишина. А на правой стене жесткая тень от солнца. Голова закружилась даже.
104
Помните, на некоторых уровнях в марио можно было разогнаться и перепрыгнуть флажок перед замком. Проще всего было просто подойти к флажку с другой стороны и завершить уровень, но был и вариант: бежать дальше. Назад вернуться нельзя, только Марио, синее небо, каменистая почва, какие-то кусты вдали и бесконечный бег в пустоту наперегонки с таймером отсчитывающим время до неминуемой смерти.
105
"Очень хорошо помню день, когда это случилось. Мы в это время жили за городом и я, как обычно, вышла погулять одна. Вдруг из школы, мимо которой я как раз проходила, до меня донеслась песня на немецком языке – это пели дети, у которых был урок пения. Я остановилась, чтобы послушать, и в этот момент во мне поселилось странное чувство – чувство, сложное для того, чтобы его можно было проанализировать, но похожее на то, что я переживала позже: ирреальность. Мне казалось, что я больше не узнаю школу, что она стала большой, как казарма, и все дети, которые пели, показались мне пленниками, которых заставляют петь. Все происходило так, как будто школа и пение детей были отделены от всего остального мира, в то же время мои глаза воспринимали пшеничное поле, которому не было пределов. И эта сияющая на солнце желтая бесконечность вместе с песней пленных детей в школе-казарме из отшлифованного камня вызвали во мне такую тревогу, что я начала рыдать. Я побежала в наш двор и стала играть, для того чтобы все стало таким „как прежде“, то есть для того чтобы вернуться в реальность. Тогда впервые я увидела вещи, которые позже всегда будут появляться в моем переживании ирреальности: бескрайнее пространство, слепящий свет и отшлифованность, гладкость материи."
* * *
«Я стояла у решетки окна, как будто была пленницей, и наблюдала за школьниками, с криками бегавшими по двору. Они казались мне муравьями под ослепляющим светом. Здание школы становилось огромным, гладким, ирреальным, и невыразимая тревога охватывала меня.»
106
А этот самый «нарастающий шум» или гул — это то же самое, как когда был чем-то занят, а потом ВНЕЗАПНО замечаешь этот гул/звон в фоне, который ты раньше не слышал, но теперь услышал, и раскрыл Обман, и все поняли, что ты его раскрыл (ОНИ тоже знают), и от осознания этого появляется паника.
Типа, пока ты не знал, что существуют какие-нибудь НЕХ, ты физически не мог их бояться, потому что ты находился в блаженном неведении, а когда узнал и прочёл, то ВНЕЗАПНО осознал, и может появиться паника. При этом объективно мир ни капли не изменился: всё существует вне зависимости о том, осознаём ли мы это что-то. Просто пока находишься в неведении чего-то маловероятного, то это неведение подтверждается маловероятностью, и неведение никак себя не проявляет. Но когда та самая малая вероятность происходит, то внезапно человек торопеет от переполняющего и ошеломляющего потока информации, который меняет всю картину бытия, и система впадает в шоковое состояние (зависает).
107
Я считаю, что это просто состояние полной открытости бытия.
Типа, чем ближе к ночи, тем сильнее некая (приятная) затуманенность сознания.
Поэтому знойный полдень — это абсолютно оголённая реальность, кристалльно чёткая, незамутнённая.
И в зной, как и написали здесь, жизнь как бы останавливается, и остаются только декорации.
То есть, вообще все отвлекающие факторы исчезают со сцены.
Зритель перестаёт фокусироваться на пассах фокусника, и обращает внимание ему за спину, или на ноги, и видит там всю подноготную, и ВНЕЗАПНО осознаёт, что он в Матрице, и всего этого как бы не существует, и от этого накатывает ПАНИКА. (как в историях про замороченную вдову, которая сначала поит-кормит усопшего мужа яствами, а потом, в разгар застолья, морок спадает, когда она ВНЕЗАПНО смотрит под стол, а там вместо человеческих ног — копыта).
Так вот, паника такая, когда словил полное понимание всего, и распадаешься на части, понимая, что ни тебя, ни мира — не существует, и что всё вокруг придумал ты сам себе, а потом добровольно отвлёкся, чтобы забыться, и сам в это всё поверил, а теперь это всё рассыпается на куски, и ты не в силах удержать это вместе.
108
Теперь я понимаю, почему в летние деньки на открытом пространстве, стремлюсь по быстрее съебаться.
Мысли строятся следующим образом:Быстрее,не задерживайся,уходи быстрее,уходи,не оборачивайся,тут не на что смотреть.Еще страх какой-то,из-за которого тело как будто частично парализуется и позывы с быстрого шага сорваться на бег.
109
Как таковой дневной ужас я испытал в жизни всего один раз, когда проходил в чужом городе (точнее, за городом) мимо каких-то неебически огромных металлических баков в чистом поле на фоне голубого неба — чувство было космическое, как будто это неземной пейзаж. Но зато каждое лето я очень часто испытываю приступы невыносимой щемящей тоски, смешанной с восторгом. Мир прекрасен, жарок и безмятежен, кажется, что в нем должно происходить только добро, но не происходит в нем совсем ничего, как в застоявшемся пруду. И находит ощущение того, что ты этому миру не принадлежишь, что это какое-то особое чудесное место, где нет времени, куда ты иногда попадаешь, но к которому по сути не принадлежишь, и потому, даже ловя эти мгновения, испытываешь по ним мучительную и сладкую ностальгию.
110
Недавно тут хорошая погода была (хоть и зима уже почти), солнце светило, небо голубое как летом было, шел я по своему новоебинищево до автобуса по родимой промзоне. И вот дошел до перекрестка широкого, по которому я хожу уже 20 с лишним лет, и так вышло, что вокруг меня в видимом обозрении никого и даже машины не проезжают. Только все вокруг залито жестким солнечным светом. Звенящая тишина кругом. Рядом только дорога и два забора огораживающие заводы. Глазу зацепится не за что, только за сверкающий на солнце снег.
И блять вот тогда мне и пришло в голову, что я стою на поверхности огромного шара, который вращается вокруг пылающей звезды среди пустоты, мрака и тишины. Ты скажешь — я аутист, но весь ужас этого понимания так нахлынул на меня в тот момент, что я побежал как ебанутый, лишь бы увидеть хоть какого-нибудь человека рядом, хоть что-то — едущую машину, кошку, собачку, рощицу — что-то менее великое, за что моя психика сможет зацепиться. И я блять бежал в этом приступе панической атаки! Бежал и понимал, что вот он я, хуячу по пустынной «площади», укрыться негде, легкая добыча, включился какой-то животный страх, чувствовал себя зайцем удирающим по голой поляне от хищника, и ни кусточка, ни росточка, за который можно было бы спрятаться. Быть может в этом животном инстинкте не оказаться вот так совсем на виду и есть психология дневного ужаса? Но это я сейчас анализирую, а тогда я летел вперед и боялся оглянуться назад. И когда я добежал до придомовой территории (а я живу рядом с Лосиным островом, в лесу почти), увидел людей в отдалении и деревца рядом с многоэтажками, захотелось забежать под их сень, чтобы укрыться от Солнца. Но ебаный в рот, жесткий свет рождает глубокие тени, и стоя там на границе тьмы, мне было страшно сделать шаг по направлению к ней. Мозг рисовал того мальчика из ОП-поста, который будет молча стоять за одним из деревьев.
Я бы наверное совсем там свихнулся в тот день, если б наконец вынырнувшие непойми откуда тетка с пиздюком не вернули меня к действительности.
111
В треде уже писали про связь дневного ужаса и страха перед гигантскими конструкциями при свете дня.
Такой ужас мне знаком, но по фильмам и манге, скорее. И все это был страх перед огромными планетами, находящимися слишком близко к земле.
Меланхолия, помню, адски напугала.
Еще из той же серии — манга японского хоррор-мангаки про огромную планету-убийцу, которая сначала просто приближалась к земле, а потом оказалось, что это и не планета вовсе, а хуй-знает-что, огромный организм с пастью и отростками конечностей, дрейфующий по космосу и жрущий планеты. Звучит смешно, но эта абсурдность меня приводила в ужас.
112
Дневной ужас тоже испытываю, редко (т.к. редко в такой ситуации и оказываюсь), куда чаще (каждый год на протяжении 1-2 месяцев, лол) сталкиваюсь с ужасом от наступления весны. Лужи, и не те, что грязные, а те, что попрозрачнее и почище. Листочки всякие, солнце греет как-то иначе. Но ощущение дикого волнения, будто что-то сейчас сдохнет.
Но сравнивая с дневным ужасом, это более... Более тихое и неприятное волнение. Дневной ужас — скорее даже некоторая торжественность, разворачивающаяся приятная (!) паника. А волнения от вида весны, пожалуй даже, именно чистые неглубокие лужи и ручейки меня пугают — это волнение тихое и неприятное.
113
Один раз в жизни накатила подобная хрень.
Короче, мне тогда было лет 16. Я жил с родителями и беспалевно курил. Как-то вся родня съебалась на дачу, а я остался дома, потому что посленовогодние каникулы, дом и комп в моем распоряжении, все такое. На дворе, самособой, январь, года этак 2005-ого. Я выхожу на балкон с сижкой в зубах, переполненный предвкушением отличного отдыха и чувством полной свободы. Но пока я чиркал зажигалкой, весь этот кайф улетучился. Потому что, представьте такую картину: чистое небо, сверкающий снег, яркое солнце и просто оглушительный скрип зажигалки в абсолютной тишине. Ясное дело, каникулы, все на дачах, но что бы даже птицы не чирикали... А если учесть, что у меня МКАД практически под окном, то затяжная тишина в 10 с лишком секунд была чем-то ненормальным. Ни людских голосов, ни шума ветра, тихо, как, блять в гробу. И вкупе с этой тишиной сияние свежего снежка под зимним солнцем в контрасте с голубым небом казалось каким-то неестественным, будто нелепо-яркие декорации вместо настоящего мира. Будь это все ночью, не было бы вполовину так страшно, потому что для ночи такая тишь естественна. А тут мне живо представилось, что в декорацию превратилось не только окружение, но и все люди в своих квартирах сейчас заморожены в динамичных позах, а я почему-то не заморозился и тем самым совершил страшную ошибку, потому что вот-вот в этой тишине начнут звучать глухие шаги чего-то огромного вдалеке, потом из голубизны этого фальшивого неба начнет проступать фигура ростом с пару небоскребов, а шаги медленно и постепенно начнут становится всё громче, громче, а в этой тишине все будет отлично слышно...
Ну потом кто-то таки хлопнул дверью машины у меня под балконом и иллюзия разрушилась. Я довольно легко выбросил из головы все эти неприятные ощущения. На улицу выходить не сцу и в подобные дни занавески не задергиваю, но каждый раз в зимние солнечные дни меня временами передергивает. И в такие моменты я быстро перевожу мысли на что-то отвлеченное, что бы те ощущения не повторились. Иногда прокручиваю это воспоминание по ночам, оно не так пугает. Сейчас у меня за окном, к слову, серость и пасмурность, в противном случае хрен бы я стал вытаскивать наружу описанные впечатления.
114
Причины странного ощущения следующие:
1.Момент, когда солнце замирает в мертвой точке на небосводе подсознательно пугает. Может показаться, что оно так и остановится и выжжет землю.
2. В ярком свете нельзя спрятаться, чувство беззащитности и уязвимости.
3. Давление солнечного света максимальное и организм реагирует и быкует. Также когда солнце в зените происходят на первый взгляд незаметные, но важные изменения погоды, от чего подсознательно человек чует неладное.
Всё.
115
Хм, вспомнился сейчас момент подобный. Всё-таки было и у меня, значит. Только это было в Сочи в 2001-м году. Есть там возле главного входа в парк Ривьера мемориал «Подвиг во имя жизни». Я с родителями дней 10 там отдыхал тогда, но ни разу мы не входили через главный вход почему-то и не были на территории этого мемориала. Но вот когда мы в один из дней перед отъездом вышли к нему, мне стало как-то очень тревожно на этой большой площади около него.
Сейчас на его фото смотрю и ничего такого не ощущаю, но во-первых, вполне возможно, что территория вокруг в 2001-м практически не была облагорожена, а во-вторых, я отчётливо помню, что где-то рядом стояло дерево, всё увешанное разноцветными ленточками, но никакой информации о нём я найти не смог, вполне возможно что его ликвидировали давным-давно. Но вот сочетание этого самого пёстрого дерева, строгого по сути мемориала и огромной пустой территории вокруг, возможно, и привели меня к странному чувству беспокойства.
116
Весной все должно радоваться, но я чувствую зыбкую иллюзорность. Цветение избыточно. Ландшафт слишком точен. Люди слишком громки и открыты. Однако в воздухе — пусто. Каждый апрель я чувствую апрельский ужас, независимо от времени дня. Это нарастающее чувство тревоги от пустоты. Я не знаю, как это объяснить. Наверное, снега уже нет, но деревья еще абсолютно голые. Газоны еще не исхожены и не загажены, подозрительно чисты. У столбов аккуратные черные мешки с собранным мусором. Повсюду разносится запах гари от сжигаемых прошлогодних листьев. Смутное время.
Может я не один, кого пугает весна?
117
Вчера был охуенный день, собирались пойти шашлычки пожарить. В общем стою за магазином, курю и резко осознаю, что не слышу ни машин, ни людей. Более того, за все время пока я там стоял и курил мимо меня никто не прошел.
Только насекомые в траве стрекотали.
Пиздец на меня это надавило.
118
Думать было трудно, разогретый летним зноем воздух казался вязким киселем и с трудом наполнял легкие. Над всем полем видимости стояло подергевающееся марево, а пение дневных насекомых доносилось со всех сторон и мешало сосредоточится. Очень хотелось тишины и прохлады. Мне стало не по себе.
Незаметно, через весь этот сонм раздрожителей прокладывало дорогу еще одно чувство — страх. Он словно бы взялся ниоткуда, быстро прополз между лопаток и обвил шею. Я сидел на траве смотрел на зеленые дали, голубое небо и яркое солнышко, но без всякой причны меня охватывал ужас. Иррациональная, потустороняя паника за пару мгновений заняла все сознание. Я не понимал что со мной произошло, но неведомое оцепенение сковало мое тело.
Глаза судорожно начали метаться из стороны в сторону, не хотелось сосредотачивать взгляд на чем то конкретном, ведь все в этом мире за пару секунд стало ко мне враждебным. Яркое солнце больше не грело, оно давило — втаптывало меня в высохшую черную почву. Казалось я уже умер, много-много лет назад, а светило издевалось над моим телом с каждым днем оставляя на высушенном трупе всё меньше человеческих признаков. Трава беспощадно шелестела впереди, позади — повсюду. Не затихая не на секунду, шипящее море ядовитых змей готово было сомкнуться над моей головой. И во всем этом хаосе, вдалеке, из леса кто-то шагал. Подобно вчерашним теням, он шел ко мне. Я не видел его, не слышал но чувствовал, знал что он там. Кто-то огромный, сухой, уставший и древний сотрясал землю своими шагами.
119
Сегодня между высотками испытал. Вроде шел по теньку, рядом бабы с колясками и мелкими верещат, завернул между домами... На меня солнечное тепло и тишина... Вроде город-то гудит, а все-равно тишина...
120
Сегодня шел по пустому двору, время было послеполуденное, мимо меня в некотором отдалении прошла женщина в противоположную моему пути сторону. Вокруг жарища градусов за 35 и полная тишина, все залито солнцем, я как раз собираюсь нырнуть в тень от многоэтажки.
Вдруг слышу. Прямо позади меня громкий, звонкий стук каблуков по тротуару. Я на долю секунды опешил, ведь она уже должна была отойти далеко, и обернулся.
Действительно — она перешла через дорогу и двигалась по тротуару в сторону другого двора. Но стояла настолько пустынная тишина, что звук разносился по всему периметру, как-будто его источник совсем рядом. А возник он внезапно потому, что женщина, очевидно, сократила путь по детской площадке, поверхность которой засыпана мелкими камешками и песком, которые поглотили звук, а потом снова пошла по асфальту.
И в общем я понял, что для меня суть если не прям ужаса дневного, а некоторой тревоги в том, что в атмосфере летного зноя, когда все плавится и затихает, происходят эти пространственно-акустические искажения. Когда в полной тишине один звук заполняет собой все пространство, как-будто и нет больше ничего, кроме него, как-будто ты попал в другую реальность.
Я уже писал, как в детстве меня криповал звук трансформатора в поле, мимо которого я шел к даче. Никаких звуков не оставалось, кроме этого мерного гула.
На днях такое же чувство и тоже на доли секунд словил, когда проходил через кладбище. Там есть такой пятачок, где пересекаются дороги, и стоит маленькая церковь. Я остановился ненадолго — ни ветра, ни какого другого звука природы вокруг. И буквально на несколько мгновений весь мир словно замер, а издали донесся гул неизвестного происхождения.
Вот так.
121
Чувствую небольшую тоску в жаркий, солнечный, летний день. Но прекрасно осознаю, откуда лично у меня такое чувство.
Лет в 6-7 увидел фильм «Спартак» с Кирком Дугласом. Практически весь фильм происходит под палящим солнцем, все персонажи потные и изнывают от жары. В конце как известно Спартака распяли и именно тогда я узнал что такое распятие, причём в самом фильме Спартак не умер, а остался висеть на кресте под палящим солнцем меня очень впечатлил фильм и с тех пор подсознательно я ассоциирую жаркий летний день с какой-то безнадегой и грустью.
122
Приснилась супер криповая херь. Гуляю я в полном одиночестве по этим песчаным лабиринтам, солнце высоко и светит прямо в щели на потолке, необычайно светло и такое чувство что что-то следует за мной.
123
Почитал ОП и словил то же самое чувство, которое когда то испытал, гоняя летом по своим северным мухосранскам на велике и подъехав к карьеру с огромными глыбами квадратных каменюг. Казалось бы, ничего особенного, лес, говно, елки, камни, друзья рядом, еще минуту назад шутили шутейки с друг другом, ни о чем мрачном не думали. И тут взглянул я на эти огромные, геометрически ровные скалы, на пустое синее небо над головой без какого-либо намека на горизонт высоко забрались, на потрепанные мелкие ёлки, ровную серую землю под ногами, и кааак пробрало. Место было жутко знакомым. То ли во ужастиках подсознание эти простые формы вырисовывало, то ли папка-турист в похожие криповые места заводил, то ли в фильмах про сибирские лагеря таких пейзажей насмотрелся. То ли все это вместе и сразу. Было ощущение даже не приближающейся смерти, а скорее тлеющее чувство, что я уже сдох и провалился в текстурах этого мира, и больше никогда не найду выхода в мир реальный. Короче, свалили мы оттуда, позитивный настрой выветрился из меня на неделю минимум и до сих пор порой те места вспоминаю.
Если логически подумать, то нашим глазам более привычны дикие, беспорядочные и богатые деталями пейзажи природы, мозг же наоборот склонен все упорядочивать и упрощать. Все эти простые, ровные, геометричные картинки, максимально интенсивные по цвету, могут действительно вызывать какое-то пугающее, знакомое нам чувство. Слишком знакомое. Прямиком из фантазий собственного больного разума.
124
Отрывок из книги «Дом тишины», автор Орхан Памук.
* * *
Пусть они приходят и спросят об этом, я жду, чтобы на этот раз спокойно и просто ответить им именно так. Но внизу опять все тихо. Я встала с кровати, смотрю на часы на столе: уже десять утра! Где же они? Я подошла к окну и выглянула в сад. Машина, брошенная Метином, стоит на прежнем месте. А потом я заметила, что цикад, неделями поющих рядом с кухонной дверью, тоже не слышно. Я боюсь тишины! Интересно, почему приходила аптекарша? Хотя не думаю, что ее приход с чем-то связан. Зато карлик, наверное, сейчас им рассказывает обо всем, собрал их вокруг себя и нашептывает о старом грехе. Я немедленно вышла из комнаты, подошла к лестнице, ударила палкой в пол и позвала:
— Реджеп, Реджеп, немедленно иди наверх!
Почему-то теперь я знала, что он не придет, что я напрасно стучу палкой и напрасно напрягаю свой старый голос, но я позвала еще раз. И когда звала, странный ужас охватил меня: мне показалось, что они все уехали куда-то, не сказав мне, уехали навсегда и больше не вернутся, а я осталась в доме одна! Страшно. Чтобы отвлечься, я снова закричала, и на этот раз мне стало еще страшней. Казалось, в мире не осталось никого: ни людей, ни птиц, ни наглых собак, ни даже цикад, напоминающих мне своим пением о времени и о жаре, не осталось. Будто время остановилось, и осталась одна я, и вот мой голос, в страхе и без всякой надежды, опять зовет кого-то, зовет напрасно, впустую, а палка безнадежно стучит, стучит по иолу, а меня никто не слышит. Остались только брошенные кресла, стулья, столы с толстым слоем пыли, закрытые двери — печальные предметы, скрипящие сами по себе. Вот смерть, которую ты открыл, Селяхаттин! О господи. Мне почему-то показалось, что мысли мои застынут так же, как все предметы, и станут бесцветными и безвкусными, как лед, а я вечно буду стоять здесь, в тишине. Внезапно я решила спуститься вниз, чтобы разыскать время и движение, и с трудом спустилась на четыре ступеньки, но когда у меня закружилась голова, я опять испугалась: впереди еще пятнадцать ступенек, ты не сможешь спуститься, Фатьма, упадешь! В панике, я очень медленно поднялась назад, и пока поднималась наверх, спиной к пугающей тишине, мне захотелось подумать о чем-нибудь веселом и забыть о ней. Сейчас они придут и поцелуют тебе руку, не бойся, Фатьма.
125
Я боюсь голубого неба. Я знаю, что-то там, на огромном расстоянии смотрит с ненавистью и жаждой уничтожения, ежесекундно приближаясь. Почему-то мне кажется, что оно придёт и будет рвать плоть именно в ясный солнечный день и будет видно отовсюду. Облака скрывают от меня небо, дают иллюзию защищенности. Как ребёнку, прячущемуся под одеяло от монстров из ночных кошмаров.
126
Ненавижу жаркие солнечные дни, потому что краски вокруг становятся блёклыми, как-будто всё вокруг покрыто парным молоком. Безжизненность, как на картинах Сальвадора Дали.
А ещё это чувство очень сильно при просмотре «Tetsuo the Iron Man», т.к там все сцены происходят при дневном свете.
127
Не смогу правильно описать ну и похуй. У меня это ощущение возникает из-за того что люди днем должны где-то находится (работа, учеба и т.д.) а я один нахожусь не там где нужно. Возможно,там где никого нет, происходит нечто необъяснимое.
128
История скорее атмосферная и мистическая, нежели страшная.
Короче, выдался свободный месяц, решили мы с женой устроить отпуск. Поехали незнакомой дорогой, и тут посреди дня начинается что-то странное. Ехать долго, часов 8, на середине пути у меня затекла пятая точка, и я решил малость отдохнуть.
Дело происходило на пустынной дороге, был конец конец лета. В общем, выхожу я размяться, наливаю себе кофе (кстати, анон, кипятильник от прикуривателя — вещь!), озираюсь по сторонам.
Вокруг пустынная дорога, ветра нет вообще, словно мир остановился вокруг, над головой бесконечное синее небо и палящее солнце, после закондишенного салона словно в сауну попал. Где-то вдалеке лес, вокруг поля да просеки.
Курю, пью кофеек, казалось бы — все замечательно. А потом в голове появляется мысль — что-то не так. Подсознание сработало быстрее, чем я понял, в чем дело.
Дом, анон. До ближайшего населённого пункта километров 40-50, и тут, словно из неоткуда я замечаю дом. И не старый покосившийся и заброшенный, а обитаемый. На участочке копаются люди, вроде как лет по 50-55, что-то делают.
Наблюдаем эту картину вместе, и тут, словно подстроившись под атмосферу, включается Ich Will Brennen следом Stairway To Heaven, что само по себе эпично.
Казалось бы, что здесь странного? А странно вот что:
1. Рядом нет линий электропкредачи, наличия солнечных батарей или шума генератора нет.
2. Домик стоит поодаль от дороги, но чтобы к нему попасть, надо подъехать, а с проглядываемых сторон нет следов, чтобы туда кто-то ездил
3. Нет машины. Совсем. До цивилизации — 50 километров. А люди-то есть!
Вроде бы ничего крипотного здесь нет, ну наткнулся на каких-нибудь отшельников/амишей/ещё кого, но я не могу передать именно чувства и атмосферу, в этом было что-то очень странное, словно сон, словно, то-то нереалистичное.
129
Странное дело, я думал что я один в постсоветском урбанистическом пространстве летом испытываю.. ну, не то чтобы страх, но некоторую необъяснимую грусть.
Думаю, что у конкретно таких вещей (а многие тут постили панельную застройку) природа в подспудных воспоминаниях и чувстве уходящего времени и в чётком осознании того, что потенциальный и вызывающий страх ПЕСТЕТС произойдёт без четырёх всадников, бледных коней, трубных зовов и ацких вотермарок на небе. Как вы думаете, какой была погода в Хиросиме в 45-ом? Практически уверен что тот самый летний день, вызывающий хтонический ужас у завсегдатаев треда.
Ну и да, пространство без людей, пугает по вполне объяснимой причине: люди должны быть, а их нет.
Как-то так.
130
Знаешь, анонче, было что-то по типу. Но выглядит это так : всплывают в памяти летние картины района города, в котором я рос. И тогда меня ничего не пугало, но вот в воспоминании примешивается ощущение крипоты. Тогда полууебанные двухэтажные бараки и обгоревшая табличка на одном из них о пожарной безопасности казались чем-то обыденным.
131
Есть желтый дневной ужас. Есть даже БАГРОВЫЙ, как люто жаркий вечер в Лондоне у Кинга в «Крауч Энде». Когда звенят цикады. И печёт. Как в сауне. Для меня дневной ужас это именно желтые тона. И только.
Сто раз наблюдал это в поле, в детстве помню, было странное чувство (не страха, а просто скрытой тревоги) в полях, кода мы ездили картошку окучивать. Вокруг никого. И сверчки трещат. Видны вдалеке провода на столбах...
Или в июле на Васильевском острове. Или в районе Техноложки. В ДС2. Народу — ноль. Все попрятались по своим «колодцам». И лишь пыль да редкие тачки проезжают. И жара. И тишина.
Но вот что странно — не припомню ДУ в местах с водой — озеро, река, море... Может, это только мне, а может и у других так?
* * *
Комментарий: Для меня это в первую очередь синий с белым. Густо-синий такой, до черноты синющий и белый камень зданий или песок. Сочетание номер два — синий и терракотовый, такой глиняный цвет, коричнево-розовый, особенно у всяких глиняных хибар и пирамид. Сочетание номер 3 — синий и красный. Красные скалы, с багровой каймой, подсвеченной солнцем. И только потом — синий и желтый. Но синий — всегда и везде. Потому что синий — незащищенное облаками небо, открытость бесконечному космосу, чьему-то взору. Без холодного синего эти теплые цвета не работают.
132
Помню, испытал мощный ДУ в Италии. Ехали туда в июле, на поезде из Германии. Всю дорогу из окна видны были восновном леса, Альпы, потом пошли плантации виноградников и яблоневые сады на фоне Альп. Красота. Вцелом, картинка была изумрудно-прохладная.
Еще вино бухали. В поезде, вообщем, было комфортно, прохладно.
Но когда мы приехали на место назначения и я вышел из вагона это была АДСКАЯ БАНЯ, шок. Резкий удар жары на всё туловище и на мозг. Тут же — паника. Жара градусов 40 нахуй. Асфальт плавится.
Сам городочек маленький, полу-деревня. Сонный, всем на всех похуй. Улицы пустые. Поезд ушел, станция опустела, а пока друган пошел за нашей тачилой, я стоял и охуевал (было после полудня, самое жаркое время там): незнакомая местность давит. Ставни в домах закрыты, народу никого.
Вот это жутко — именно новое, малознакомое место и сильная жара. Ну через полчаса всё прошло, осталось только плохое настроение, как осадок.
133
Посоны, сегодня у нас в мухосранске был яркий солнечный день и на безлюдной улице я взглянул на панельку и от этого вида я испытал легкое чувство паники и тошноты.
134
Пару дней словил ДУ.
Шел из магазина дворами. На пригорке стоит какая-то хрущевка, прямо напротив — заброшенный детский сад, поросший зеленью. По забору почему-то пущена колючая проволока. К хрущевке пристроено какое-то техническое здание из красного кирпича. Обхожу хрущевку — а на полянке у кирпичной пристройки стоит девочка лет семи с маленькой собачкой, оба неподвижны. Все очень яркое, кислотное, силуэты девочки и собаки будто засвечены. Летит тополиный пух огромными хлопьями, и он будто светится изнутри. Теней почти нет. И людей нет, кроме этой девочки.
135
Стоит обрисовать местность, где я живу. Город весьма мал, хотя и стар, юго-запад России. Район строить начали где-то в середине девяностых, так что конкретно классических хрущёб у меня не так уж и много (впрочем, те же типовые здания уже после гибели союза вызывают у меня гораздо больше уныния).
Первый ДУ словил в раннем детстве, в самом начале нулевых ( я поздний думерок, да). Дело было недалеко от остановки рядом с университетом, обычно людным, но день был летним, к тому же это была вторая половина выходного дня. Машины в какой-то момент проехали, оставив участок дороги абсолютно пустым, а ветер перестал ласкать тополя, и их характерный шум пропал. Мёртвая тишина, людей в поле зрения — ни одного (брат шёл рядом, но я на него не смотрел), солнце отвратительно засвечивает... Длилось несколько секунд, но запомнил я до сих пор.
Были ещё случаи, но как-нибудь позже про них.
Ключевое место на первом пике. К сожалению, фоток того периода у меня нет, то, что я прикрепил — уже 2016 год, причём с погодой тут тоже не сильно повезло а ещё там не было пивнухи с завлекающей пираткой из порнухи, да. В этой точке я до сих пор его регулярно ловлю ДУ, когда на складе ничего не разгружают.
Возможно, всё из-за двух высоток: они очень долго не были обжиты, да и сейчас обустроили и заселили только одну. Естественно, как и любой заброшенной высотки там были и наркоманы/бомжи/суицидники/малолетние долбоёбы, но мне кажется, что дело в самой монструозных для местности (милые девятиэтажки, небольшой лесок неподалёку, куча ларьков 1-2 этажа) этих серых высоких ребят.
ДУ пробился и в мои сны. Если кратко, представьте себе, что пирамиду ацтеков взяли и продавили ей свежий бетон. Останутся огромные ступени не для человеческих ног, куда-то вниз. Ступени заполнены различным мусором. Солнце где-то на час дня, наверное. И мерзкий, злобный звон, на манер аналогичного звука ЛЭП. Сколько раз снилось, спустится до конца я не успевал, просыпался.
Я вообще был очень рад увидеть этот тред и понять, что я не один такой сумасшедший.
136
Для меня ДУ — не страх, а обострённо-задумчивое ожидание важного. Вот-вот начнутся свободные дни, хочу испытать это снова.
И больше прочей архитектуры вгоняют в такое настроение газовые станции и трансформаторы в сельской местности, а ещё пустынные совковые остановки и дорожные знаки в пустом пейзаже.
137
Дневной ужас впечатляюще показан в аниме «Лейн»: как она ходит в школу в летний зной под гудящими проводами.
Да и не только это, аниме целиком про крипоту. Тревожная сонно-жаркая обстановка, отстранённые диалоги, одиночество, медлительность — будто всё происходит во сне.
В целом это аниме целиком попадает под треды /sn, такая-то годнота.
138
Очень давно мне снился сон, и как оказалось, он про тот самый дневной ужас.
Помню находился на странной локации — равнинная, я бы даже сказал, плоская местность застеленная яркозеленной невысокой травой. Стоял ясный, солнечный день.
Там, кажется, были еще и жилищные строения, совсем в небольшом количестве и на вид ничем непримечательные, хрущевки какие-то скорее всего. Ни дорог, ни машин, ни магазинов, ничего вообще, просто дома.
Каких-либо существ да и вообще двигающихся объектов я не видел.
И вскоре на меня там начал накатывать СТРАХ.
Я чувствовал приблежающуюся опасность, что ужасное должно было произойти. Но что именно я не понимал. Я двинулся до очень странных строений -
несколько бетонных коробок 25х25х25 метров стоявшие недалеко друг от друга и окруженные по периметру железным сетчатым забором, и вокруг все так же плоско и покрыто невысокой зеленью, фактически газоном. Странные бетонные коробки на вид были обветшалые, безхозные, в них проглядывались какие-то технические отверстия из которых едва виднелись срезанные до грани металлические, ржавые трубы.
Я зашел в одну из коробок, дверей даже не было.
Внутри этого строения было темно и сыро, и посреди был еще один бетонный куб по-меньше размерами. На его верхнюю грань вела железная, ржавая лестница, я поднялся по ней и оказался на верху. Там я почувствовал себя в относительной безопасности, но страх надвигающегося ужаса меня не покидал до самого конца.
Ничего потом не было, и очередной загадочный сон закончился.
139
Лет 10 назад отдыхал недалеко от села Витино, что рядом с Евпаторией. Отдыхал с дамой сердца. Каждый день — пляж, вино, секс, кинематографичные закаты. В общем, почти рай земной. Но. Ближайший магазин находился в вышеупомянутом Витино, и за сижками (ибо покупать втридорога в местом ресторане я ебал) я ходил именно туда. Ну и за пивасом. Дорога шла мимо пансионата, где мы отдыхали, огибала грязевое озеро и приводила к окраине села, где как раз были магазин и пара-тройка палаток стихийных торговцев овощами, фруктами и прочими летними атрибутами. По пути в магазин и обратно (а все мои пешие марши совершались ближе к вечеру) я лицезрел — радиотелескоп-70 (он же ПТ 2500, если я не ошибаюсь) — на фоне глубокого синего неба. К сожалению, найти похожую на то, что я видел, пикчу не удалось, но ракурс и расстояние, с которого я лицезрел, в целом совпадают. И вот иду я, а где-то за спиной еле слышно шумит ебучее море. Но его присутствие нивелируется желтой степью, раскинувшейся куда глаза глядят, травой, что волнами пригибается от ветра, этим огромным, будто висящим ниже, чем обычно, небом, ну и небольшой пипкой рт-70 на горизонте. Трудно описать, что я чувствовал в те моменты. Вышеупомянутое в треде ощущение приближающегося пиздеца? Полную гармонию внутри, резонирующую с гармонией окружающего мира? Их противоречивую смесь? Я много где бывал, но именно это место и время, спустя годы, вспоминаю с трепетом, как что-то глубоко личное, прекрасное, не до конца понятое. Но еще и пугающее наличием двойного дна (смысла?). В общем, спасибо, двач, я неплохо высрался.
140
Это тревожное чувство лишь подготовка к тому времени, когда проблемы с атмосферой станут причиной смертельно палящего солнца, глобальной засухи и вымирания человека, который будет выбираться на распалённую поверхность земли и видеть эти пустынные улицы городов с чёрными тенями.
141
Дело в том, что ностальжи и дневной ужас идут очень сильно рядышком, как мне кажется. Насыщенные цвета, желтое освещение с фиолетово-розовым оттенком и синевой в тенях, контрастность, строгость и простота форм они реально настраивают на ностальгический какой-то лад. В то же время навевают сонную атмосферу, атмосферу сну, это как концентрат лета, даже не так — концентрат сна о лете. Поэтому так и воспринимается.
142
Хм. У меня есть похожее чувство, но это ВЕЧЕРНИЙ УЖАС.
Может потому что я живу в маленьком городишке. Заметил летом, потому что приходилось гулять с собакой. Особенно, конечно, после дождя. Фиолетовое небо, грузные тучи, лужи, и абсолютно пустые улицы. Встречаются только редкие собачники, а рядом лес, из которого доносится вой бродячих псов. Очень тягостное чувство, похожее на атмосферу твин пикса, кажется, что вот-вот из-за панельки на отшибе выйдет нечто, и в абсолютной тишине порвет тебя на клочки, после исчезнув.
143
Пройдитесь по июльскому Питеру после полудня, в зной. По ваське или техноложке. Когда нет людей почти и только зной и пыль. Или в итальянских маленьких городках в это же время, типа Ровены. Это жутко. Идешь а ощущение такое, будто в самолете или в поезде смотришь в окно, такой же уход в себя происходит. В мысли.
144
Моя проблема — дневной страх купания после полудня. Я как и все побаиваюсь утонуть, но в целом норм если купаюсь утром, но вот меня в воде застигает полдень, час дня еще нормально, два часа — тревога, три — вряд ли я захочу лезть в воду. Солнечный денек, четыре часа? Меня в воду палкой не загонишь. Самый эпик, если я решил часика в два все же искупнуться и провалялся в воде некоторое время, пиздец, меня захлестывает какой-то инфернальный жуткий морок, беспричинный и иррациональный, я выхожу из воды и мне жутко оглянуться. Успокаиваюсь только когда полностью отойду. И да, дело не только в открытых водоемах, я и в ванную вечером иду через «не хочу», предпочитаю душ. Баня вечером? Идите нахуй. Вот такие дела.
145
В начале марта, как удлинился и стал светлее день, вернулось ощущение дневного ужаса. Я вообще не люблю солнечную погоду, но в детстве она мне нравилась (любая погода нравилась). А лет с 11-12 стало казаться, что солнце светит по-другому. Ярче, жжёт глаза. И природа выглядит неестественной, изменился оттенок неба (раньше был мягче, светлее).
С тех пор лето и солнечная погода ассоциируются с чем-то плохим. Теперь каждый год с удлинением дня появляется чувство — скоро всем придёт пиздец.
А недавно даже сон приснился, насквозь пропитанный дневным ужасом:
Я иду по обычной разъёбанной дороге, слева покосившиеся дома частного сектора, справа — грязища. Кое-где лежит снег. А потом я внезапно вышел на разделённое дорогой летнее поле.
Чисто-синее небо, ни облачка. Кругом неестественно яркая зелёная трава и гигантские стога сена. Мне неуютно мимо них проходить, потому что стога давят. Одни с пятиэтажный дом, другие ещё больше. Их видно далеко на горизонте. Из-за расстояния они выглядели маленькими, но во сне я знал — они длиной и высотой по сотни метров.
И никого кругом. Ни собак, ни котов, ни прохожих. Только трава, небо и Стога Сена.
146
Ярко освещённые полуденным солнцем дворы новостроек вызывают ностальгические воспоминания как я в начальных классах шёл со школы домой в обеденное время — в жилом районе безлюдно, тишина, яркий шар солнца в безоблачном небе, окружающие громады девятиэтажек и пустые детские площадки между домами. Тогда и было чёткое ощущение страха без видимых причин, сейчас очень редко его испытываю и сложно понять от чего конкретно зависит его появление.
147
Удивительно, что никто в этом треде не вспоминает подходящую по атмосфере игру Ico. Все сцены вне помещений замка веют тем самым дневным ужасом с палящим солнцем и статичным миром. Очень доставляет.
148
Случайно наткнулся на этот тред, да, у меня иногда тоже возникает такое чувство.
Попробую со своей стороны описать это.
Бетонное здание, возвышается на фоне голубого безоблачного неба, монолитом отбрасывает тяжелую удлинённую тень на раскаленный асфальт. Ярко-зеленые листья деревьев давит ослепительным светом. Трава замерла в ожидании своей смерти. Зной густым студнем остановил всякую жизнь, а тишина только изредка нарушается стрекотанием сверчков. И над всем этим, как приказ, нависает яркое солнце.
Думаю это связано с контрастом/насыщенностью цветов. А еще кто-то в этом треде писал о страхе ядерного апокалипсиса. Странное чувство, сложно описать тому кто никогда это не испытывал.
149
Сегодня приснился сон. Лето, безлюдные улицы моего города(причем не в настоящем времени, а в совке), я иду по центру, набрел на пустынное монолитное бетонном здание с серпом и молотом. Зашёл внутрь него, с там дверь в подвал, походил там, увидел там большие окна(в подвале, да), решил выйти, а на входе стоит странно выглядящий лысый мужик, говорит что я должен заплатить 20 рублей за то что посетил подвал, я ему их даю и тут слышно взрывы. Мужик говорит что началась война с американцами и они нас бомбят. Дальше происходит один большой взрыв и мужик говорит что это ядерная боеголовка на 750 кТ, в подвале поднялся ветер, появились какие-то люди, и этот ветер начал сдирать с них кожу, выбило окна, я вижу из них гриб. Вылез на улицы через разбитые окна, иду по улицам — полдень, лето, жарко, светит солнце, ни души, я иду уже не по своему городу, а по каком-то совковом ретрофутуристичном городе с огромными бетонными зданиями, статуями из мрамора, на горизонте — большой ядерный гриб, но следов разрушения вообще нет. Т.е город как стоял так и стоит, только появился гриб, и вокруг ни души, только пустынные улицы советской утопии. И тут мне почему-то кажется что я умираю, и мне пиздец, начинается лютая паника и я просыпаюсь.
150
Яркий солнечный день. Ты идешь по городу. Зеленые деревья, трамваи звенят. Яркое яркое солнце и почти нет людей и даже машин не много. И вдруг, все звуки вокруг как будто умирают и почти звенящая тишина. Ты оглядываешься вокруг и понимаешь что так не должно быть. И не может. И чувство чего то ужасного надвигается. Ты себя чувствуешь как Сара Коннор на детской площадке, за секунду до ядерного взрыва. А потом вдруг все звуки возвращаются и это чувство уходит.
Я помню один из таких дней, слишком яркое, ядовитое солнце, дома и вдруг это чувство. Тишина. Неестественная тишина. Дальше события разворачиваются в секунды. Внезапно во дворик въезжает мотоцикл, какая то пьяная тетка, бросает водителю в лицо сумку, тот теряет управление и вместе с пассажиром на большой скорости врезаются в стену. Вой, крики. Именно в такой солнечный день, крики особенно хорошо слышно. Как будто все окружающее это декорации для этой драмы.
Я маленький мальчик, ушел на другой конец города что бы купить какую то безделушку. Солнечный день. Какой то неестественно летний день. Слишком много солнца. Неестественная тишина в воздухе. Я бегу обратно домой и вдруг вижу как мне кажется знакомый дом и магазин и я думаю — может я как то срезал дорогу? Хотя умом вроде понимаю что не мог как быстро и без транспорта оказаться возле этого дома, но ведь оказался. Я бросаюсь к этому дому. Кругом мертвая тишина. Солнце. И я забредаю в дворы и понимаю что это не тот дом, что мне показалось. Тогда я бегу дальше в том направлении, мне почему то кажется что так я срежу путь. Я оказываюсь на какой то железной дороге. Бегу по рельсам. Там сидит рабочий и он просто молча смотрит на меня и ничего не говорит и даже не моргает. Как будто застыл. Я пробегаю мимо. Солнце слепит. Я вижу старый плакал «Слава какому то там съезду ЦК КПСС» и вдруг я ощущаю ужас. Я останавливаюсь. И в этот момент, в этой тишине я слышу крик — пацан стой! Бегут рабочие, в оранжевых робах. Провод оторвался. Если бы побежал дальше — мне бы пиздец. Вот поэтому я ощущаю дневной ужас.
151
Вот вроде понимаю, о чем речь. Но, именно ужаса, как перед ядерной войной, не испытавал.
Испытывал странное психоделическое чувство, которое описать очень трудно. Когда бредешь один по огромным пространствам, какой нибудь постапокалиптический объект в поле, какое то запредельное одиночество, что-то такое, что хрен объяснишь.
152
Над неоглядным и гладким жирным чернозёмом светит слепящее солнце. Зачерпнёшь рукой — утонешь в червях. Безжизненность пугает и является ложной. Об этом узнаешь, попав в холодную тень ледяных руин циклопического бетонного короба. А короб набит приводами и шестернями, мельчайшими шестернями, голиафными шестернями, всё в ржавчине и еле двигается. А откуда-то из глубины слышен стук, звон капель и запах крови. Вдруг откуда-то из-за спины, издалека всё более нарастающий давящий гул, оглядываешься — летит блестящий на солнце клубок роя пуль, только успей забежать в короб, за стенку, да надейся, что не учуют. Задерживая дыхание. И исчезает рой за пределами поля видимости в глубине поля чернозёма. Выйти, чертыхаясь, крестясь, дальше идти в дрожащем от жары воздухе. Где-то на горизонте, так вдали, что ничего не слышно, лишь картинка, как будто звук отключили, несётся золотая повозка, а перед ней тройка, а позади алый вихрь. Несётся и исчезает. И снова звенящая пустота. Шаги. Натыкаешься на утопленный в землю, торчащий носом деревянный корабль, да впереди разбросаны, валяются пустые бурлацкие лямки. В безоблачном небе маячит непонятное.
153
У меня это именно психоделическое чувство, в чем то, может быть, зловещее, но не связанное с бедой или опасностью. Есть даже желание испытать и прочувствовать это ощущение, то есть, получается, есть в нем что-то привлекательное.
Скорее я бы его описал, как чувство попадания в другое измерение, где нет времени (хотя движение возможно).
На самом деле это трудно описать. Одиночество, чувство иномирья, странная тоска, но не безысходность, а какое то щемящее чувство, желание понять что-то важное, что ли... Тревога, но не как от ожидания беды.
Почему то вспомнились безлюдные пространства Крапивина, но это тоже не то.
154
У меня было подобное. Только вот так — мы ехали те летом с другом на машине по безлюдной улице, по краям были высокие деревья, тень их полностью закрывала дорогу и тротуары по краям от солнца, была середина дня, мы ехали молча, без музыки и разговоров, на лице не было ни души. И вот мы так ехали минут 5, и вот это чувство у меня появилось. Какая-то смесь безысходности, тревоги и приближающегося пиздеца. И еще одиночество дикое.
ㅤ
Источник: 2ch.hk