Когда Костя проснулся, солнце стояло высоко, часы в тишине квартиры пробили 11 — значит, бабушка с дедушкой уже уехали на огород. Наскоро позавтракав оладьями с молоком, Костя бросает в авоську пластиковую бутылку с домашним квасом, яблоко, пару бутербродов с колбасой в толстой коричневой бумаге и книгу, приторачивает к багажнику велосипеда. В подъезде прохладно, пахнет мокрым бетоном: вымытые жильцами дежурной квартиры лестница и площадка ещё не высохли. Когда распахивается деревянная дверь на улицу, волна горячего, несмотря на утро, воздуха обдаёт лицо, яркий свет бьёт в глаза, и Костя жмурится. На лавочке, вопреки обыкновению, даже не сидят её пожилые завсегдатаи, нигде не видно и знакомых пацанов.
С лёгкой досадой вспомнив, что бабушка попросила кое-что передать её знакомой, пару раз в неделю торгующей на небольшом рынке около вокзала, Костя покатил по тихой улочке с жёлтыми домами под двускатными крышами. Через пару минут доехал до пересечения с широкой главной улицей городка, берущей начало у площади перед вокзалом. В воздухе над дорогой уже подрагивало марево, слегка искажая низкие здания и огромные старые липы на другом конце площади. Не было видно машин, улицы опустели, даже жёлтая бочка с квасом не стояла на своём привычном месте.
Стихийный рынок обычно собирался с утра в стороне от старого одноэтажного вокзала, отгороженный от главной улицы пятиэтажкой с билетными кассами на первом этаже. Площадь перед вокзалом служила отправным и конечным пунктом рейсовых автобусов — и до Москвы, и до областного центра, и до окрестных сёл. За вокзалом блестящими змеями убегали вдаль рельсы, сплетаясь и расплетаясь. А за рельсами, проводами, какими-то служебными постройками виднелись деревья и утопающие в их зелени деревянные домики — городок постепенно расползался до окружавших его деревень.
На рынке среди бабушек, лениво обмахивающихся газетами, бабы Нади Костя не нашёл.
Обратно он срезал путь по протяжённому общему двору домов, мимо которых ехал на рынок. Проехал мимо бабушкиного дома, затем старой школы с колоннами-барельефами, стадиона, редких пятиэтажек с выложенными красными кирпичами годами постройки, разбросанных среди садов деревянных избушек, миновал гаражи, пустырь, затем пешком, ведя велосипед и постоянно смотря по сторонам, как учил дедушка, пересёк железнодорожные пути. В обе стороны до самого горизонта убегали рельсы, над ними дрожал горячий воздух, терпко пахло креозотом, и солнце, отражаясь, слепило глаза. Не было слышно поездов, лишь как будто тихо и неуловимо звенело на одной ноте, но прекращалось, едва стоило прислушаться. Спустившись по лестнице полустанка на щебёнистой насыпи и перейдя по перекинутой бетонной плите заросший тростником ручей, сквозь неширокую лесополосу Костя вышел на грунтовку, змеящуюся между полей. Сев на велик, оттолкнулся от земли, надавил на педали и с некоторым замиранием сердца (бабушка с дедушкой просили не уезжать слишком далеко, к тому же за ж/д пути) покатил по неровной пыльной дороге. Солнце уже пекло над самой головой. Оно сияло белым в выцветшем небе и лило жаркие лучи, выжигая и без того сухую землю. Справа и впереди до самого горизонта расстилались поля, и их золото встречалось с небом. Высокие опоры ЛЭП отмечали дорогу сквозь них. Слева вдалеке виднелись какие-то заводы, к ним довольно близко подступал лес, а от дороги вплоть до леса и промзоны всё заросло травой.
Через какое-то время Костя остановился выпить кваса: жара сушила горло, наливала голову свинцом. Закрыв бутылку и снова привязав авоську к багажнику, бросил взгляд на цель своего путешествия — слева от дороги посреди сухого бурьяна стояло здание — пятиэтажная бетонная коробка с цоколем и первым этажом меньше остальных по длине и ширине, прячущимся под широким козырьком по всему периметру, плавно загибающимся вверх, что придавало немного футуристический вид. Его бросили, так и достроив: не случившееся будущее стало прошлым. Костя с друзьями увидели его, уехав как-то на велосипедах исследовать, что же за железкой. Осторожно, будучи готовыми в любой момент сорваться с места и оседлать велики, зашли внутрь, найдя лишь строительный мусор. Осмелев и поднявшись на крышу (родители и бабушки с дедушками тогда ещё говорили больше всего остерегаться машин, поездов и чужих собак, а не чужих людей), замерли, разглядывая открывшийся простор — можно было увидеть и крыши своих домов, и далёкие овраги, рассекающие поля, и перелески, и блестящие на солнце небольшие озёра, о существовании которых они раньше и не догадывались. Тогда мальчишки решили разузнать окрестности получше, а крышу сделать своей тайной базой.
Сегодня Костя решил поисследовать крышу ещё немного и устроить небольшой пикник — идея есть не дома за столом, а как в походе, привлекала его, превращая в воображении в первооткрывателя.
Горячий воздух ощущался почти осязаемым. Монотонно гудели высоковольтные провода, да изредка раздавалось стрекотание кузнечика. Косте показалось, будто окружающее пространство смотрит на него, бесстрастно изучает, будто выжидает. По спине пробежал лёгкий озноб, словно что-то было не так, что-то должно было произойти. Впервые за сегодня ему захотелось повернуть обратно, уехать отсюда, и фиг с ней, с этой крышей. Оказавшись дома, углубиться в книги, дождаться вечера, когда придут дедушка с бабушкой, или просто погонять во дворе в футбол. Меньше всего хотелось идти в это большое здание с пустыми окнами, которые, хоть и выглядели без стёкол незрячими, всё равно будто смотрели на него. Но взять и просто повернуть назад для Кости означало признать себя трусом. Он снова сел на велик и медленнее, чем раньше, поехал к заброшенному зданию, где уже начиналась бетонка. На подъезде к цели несколько раз тряхнуло на стыках плит, откуда пробилась трава и одуванчики. Костя объехал здание кругом. На торцевой стене начавшая обваливаться мозаика изображала строителей, космонавтов, учёных и земной шар между ними. Спешившись и стоя перед входом, Костя колебался, оставить ли велосипед прислонённым к боковой стороне лестницы в десять ступеней или затащить наверх и оставить внутри, недалеко от входа. Рассудив, что вряд ли тут кто-то пройдёт мимо и соблазнится его стареньким «Орлёнком», а убегать в случае чего будет проще, если не стаскивать велик со ступеней, Костя оставил его внизу, забрал авоську и неуверенными шагами поднялся.
Ступив в тенистый холл и ощутив лёгкую прохладу, он остановился. Из окон виднелся яркий день, в самом же холле было сумрачно — солнце вошло в зенит. Впереди справа виднелись первые ступени лестницы наверх, слева — большие окна в сторону леса. Пройдя по гулкому холлу, Костя поднялся на один этаж, с замиранием сердца прошёл полутёмный коридор, ведущий к выходу-балкону на пожарную лестницу, и вышел наружу. Повесив авоську на сгиб локтя и хватаясь руками за горячую ржавую арматуру, полез наверх. На каждом этаже доступ к следующему пролёту преграждали наспех сваренные двери, но замков на них уже давно не было, и они, скрипя, пропускали мальчика.
Наконец Костя забрался на крышу. От чёрного, нагретого солнцем рубероида шёл жар, как от только вытащенного из духовки противня. Крепко вцепившись в ржавую лестницу, Костя осторожно спустился по другую сторону кирпичного бортика. Крыша казалась большой равниной, только в одном месте торчал похожий на будку с мороженым выход с внутренней лестницы. Костя обошёл его кругом, подёргал и пару раз толкнул плечом выцветшую деревянную дверь — не поддавалась.
Свет, казалось, бил отовсюду — с неба, с окружающих полей, даже на светло-серые кирпичные бортики крыши было больно смотреть и хотелось сощуриться. Горячий воздух застыл — ни ветерка, ни дуновения, ни звука — не долетал шум машин с дорог, не лязгало железо в промзонах и мастерских на окраинах города, не стучали мерно где-то вдалеке колёса поезда, не раздавались его протяжные гудки, не гнал ветер рябь по полям. Даже кузнечики замолчали в траве. Всё замерло, залитое яркими лучами, то ли на несколько минут, то ли навсегда, как дошедшая до полудня и вставшая стрелка часов. Словно всё живое и привычное куда-то ушло, забыв тебя, и спряталось, и ты остался один в этой слегка гудящей пронизанной светом жаркой тишине, как будто в ожидании чего-то неумолимо надвигающегося. Как знать, может, каждый раз до этого обходилось, стрелка потом сдвигалась дальше, а в этот раз остановилась совсем, и навсегда застыл горячий летний полдень. И будто тебя увидели, что-то огромное, бездушное, но наблюдающее, от чьего незряче-внимательного взгляда некуда скрыться под солнечными лучами, и остаётся только ждать. Чего — Костя не знал.
Вдоволь насмотревшись на открывающийся с крыши вид, он устроился в тени выхода на крышу, перекусил бутербродами, запивая успевшим нагреться квасом, достал книгу и погрузился в приключения героев. Голова слегка отяжелела, гудение проводов уже слышалось без напряжения слуха и концентрации внимания. Прислонившись затылком к кирпичной стене, Костя встряхнул головой и на мгновение зажмурился.
...Вокруг ослепительно сияло солнце, к гулу проводов примешивался тонкий, еле слышный звон.
Он исходил отовсюду — и в то же время ниоткуда.
Костя пытался читать дальше, но чтение не шло. Встал и прошёлся туда-сюда, остановился у бортика крыши. Сощурившись, посмотрел на горизонт, пытаясь разглядеть, есть ли там что-то, кроме полей. Казалось, лёгкое марево дрожало там. Костя знал, что это просто поднимается тёплый воздух, но пару минут всё ещё смотрел в залитую светом звенящую бесконечность.
Низкий, еле уловимый гул пронизал всё вокруг, отдаваясь внутри, медленно нарастая. Вдруг его размеренность была нарушена словно далёким рыком или обвалом, крыша под ногами Кости слегка содрогнулась. Через несколько мгновений содрогнулась снова.
Взрывчатка, сносят здание?! Костя испуганно посмотрел вокруг и застыл, снова взглянув на горизонт. На далёком колышущемся в знойном мареве горизонте было что-то, отражающее свет летнего полудня. Как огромное зеркало или алюминиевая обшивка самолёта — Костя видел такой в городском парке. Оно мерно и неумолимо приближалось, вместе с его приближением нарастал гул и становился пронзительнее звон, от его сияния заболели глаза. Пришло ясное ощущение, что теперь действительно увидели.
Костя схватил свои нехитрые пожитки и заозирался в поисках пожарной лестницы, по которой залез. Ещё раз содрогнулась крыша. Поняв наконец, в какую сторону бежать, Костя развернулся и замер: с полей справа надвигалась огромная цилиндрическая штука, плавно двигающаяся на какой-то платформе, возможно, и на гусеницах. Насколько можно было судить, высотой она была не ниже трёхэтажного дома. Верхняя часть периодически вращалась вокруг своей оси. Костя бросился к пожарной лестнице. Эта штука приближалась с другой стороны здания, так что не было бы видно, как он спускается. Не ощущая под руками и ногами лестницу, рискуя сорваться, он быстро слез вниз и остановился, чувствуя, как мгновенно ослабели конечности: с этой стороны здания были видны ещё две такие же приближающиеся штуки. Земля мелко содрогнулась под ногами. Сбросив оцепенение, мальчик рванул к велику, вывел его на дорогу и, ощущая себя медленным, словно под водой, завращал педали.
Тонкий звон нарастал, от него уже начали болеть уши. Гул непонятных штуковин за спиной становился всё громче, смешиваясь с гудением проводов, когда Костя услышал выбившийся из общего мерного шума взлязг. Пару раз оглянувшись, он увидел, что странный, нестерпимо сияющий объект на горизонте стал гораздо ближе. Занимая почти весь горизонт, он был похож на крыло гигантского самолёта, обтекаемое, гладкое, блестящее, двигающееся настолько плавно, что казалось просто увеличивающимся в размерах.
На ум пришли книжки про войну, как в тихий полдень небо разрезал гул, налетали фашисты, как разрывались бомбы и ревели двигатели, оставляя за собой разрушение и мёртвую тишину... Но сейчас был только тонкий звон, идущий отовсюду, и низкое равномерное гудение.
Ощущение наблюдения за ним не покидало Костю, перерастая в панику — как там бабушка с дедушкой на огороде, их же тоже увидят, как другие люди? Надо срочно предупредить, сказать, чтобы... прятались? бежали? звонили? куда? в воинскую часть в 10 километрах от городка, в милицию?.. Ох, лишь бы успеть...
За спиной металлический гул нескольких штуковин сливался в один. Костя лихорадочно крутил педали, пытаясь подавить панику, до лесополосы и железной дороги оставалось ещё несколько сотен метров. Вдруг словно огромным многотонным кулаком ударило сзади по земле, лязгая и грохоча — штуковина догоняла. Наверное, с такой силой бьёт металлический шар по сносимым домам, промелькнуло в голове у Кости. Земля сильно задрожала, он едва не вылетел из седла. Надо бы держаться подальше от проводов и опор ЛЭП — почему-то подумалось ему — гудение проводов казалось таким же безжизненно-угрожающим, как и этот низкий гул, как если бы оно привлекало штуковины.
Костя, задыхаясь, затормозил перед железной дорогой, спрыгнул с велосипеда и рывками потащил его по щебёнке — добираться до полустанка с переходом уже не было времени. Может, бросить велик, и бегом получится быстрее? Но при взгляде на пустые широкие улицы впереди стало понятно, что всё-таки лучше на велике.
Налегая на педали, Костя высматривал людей вокруг, но залитые солнцем улицы словно вымерли. Он крикнул, чтобы предупредить, обратить внимание — короткий крик будто растворился в воздухе, никто не выглянул на него. Сзади уже корёжились под тяжёлыми гусеницами рельсы, скрежетала щебёнка.
Город казался сейчас таким родным и безопасным — мальчик надеялся затеряться в переулках и дворах, выиграть время и сказать хоть кому-нибудь хоть что-то, добраться до телефона... Но даже под старыми огромными тополями и осинами почти не было видно тени, солнце безжалостно раскрывало путь маленького велосипедиста чему-то, надвигающемуся с дрожащего в солнечном мареве пустынного горизонта.
Скрежет, грохотание и тяжёлые удары по земле сзади становились всё ближе и раздавались уже с нескольких сторон. До города оставалось совсем немного — метров сто через пустырь. Звон перерос в пронзительный визг, колющий мозг миллионами иголок, голову словно разрывало от боли, свет бил отовсюду, не давая как следует открыть глаза. Вдруг словно после поворота ручки громкости на старом телевизоре все звуки исчезли, а тело охватило таким жаром, которого Костя ещё никогда не ощущал. По шее потекло что-то влажное, смахнув это рукой, он увидел, мучительно щурясь, что пальцы окрасились багряным.
Земля заходила ходуном, и Костю пронзила боль, разрывающая тело и плавящая кости. Последняя вспышка нестерпимого света, поглощающая всё, и он почти не успел почувствовать, как лязгающее тяжёлое железо настигло, вдавливая в землю, мешая в одно целое с металлом велосипеда.
Летний полдень лил свои лучи в безмолвии, ни один листик не колыхался на деревьях, ни одного человеческого голоса не было слышно, только пронзительный звон и гул, продвигающиеся дальше под огромным выгоревшим небом...
...Вздрогнув, Костя открыл глаза, выбираясь из сна.
Вокруг ослепительно сияло солнце, к гулу проводов примешивался тонкий, еле слышный звон.
Автор: Vampire behind the door