Цикл «Мракофилия»:
1. Бесконечный подъезд
2. Как стучит Душехлёб
3. Межэтажье
4. Мёртвый колхоз
5. Лицо в ванной
6. Хрип в часовне
7. Автостанция
8. Владыка листьев
9. Выброс зла
Мракофилия. Последствия II
Рукопись, найденная проводником в одном из купе.
Пустой лист раскрытого блокнота издевательски белел на столике, манил излить ему душу, и я наконец решился.
За окном догорает вечер. Мерное покачивание вагона тщится успокоить мои расшатанные нервы. От глухих стуков рельс становится лишь тревожнее. Не спится.
Спустя сутки мой поезд будет далеко отсюда.
Уберегая вас от необдуманных решений, я нарочно не упомяну название той деревни. Вдруг упрямые скептики решат посетить злополучное место, чуть не отобравшее у меня рассудок и жизнь? Я не готов брать на себя такую ответственность.
Мать рассказывала, как моя бабка сокрушалась в декабре девяносто первого года: «Не той троицей нас партия пугала! Теперь точно наш колхоз мёртвый!» И через несколько дней преставилась. С ней умерла и её Родина, и колхозы. Я всегда улыбался этой истории, считал её милой сказкой для тоскующих по Союзу, пока своими глазами не увидел, во что превратились некогда процветающие хозяйства. В новой стране выбор у простых деревень и сёл был скудный: стать дачным посёлком для тех, у кого есть деньги, или опустеть и полностью сгинуть.
Природа брала своё, человеческие творения оказались бессильны без своего творца: поросшие травой поселения гнили под жарким солнцем. В то, что уже нельзя было назвать полноценными домами, изредка заглядывали искатели острых ощущений, «охотники за приведениями» или изнывающие от холода бродяги, что искали ночлег. Однако даже в таких деревеньках находились жилые домики, населяемые дремучими старичками, бесследное исчезновение которых стало лишь вопросом времени.
В местечке, где мне пришлось оказаться, доживали свой век дедушка с бабушкой моего близкого друга Ромки. Они слёзно умоляли внука приехать и залатать крышу, изрядно прохудившуюся за долгие годы. Ромка упросил меня съездить с ним, сказал, что вся работа займёт не более двух дней. Сам он выдвинулся в деревню вечером пятницы, а я должен был прибыть туда в субботу днём в сопровождении «Газели», загруженной всем необходимым для ремонта. С водителем машины Ромка договорился заранее. На все мои замечания, мол, почему бы не поехать вместе, он отвечал, что бабушка — женщина крайне властная, — прислала ему письмо, где намекнула, чтобы он наведался раньше остальной рабочей бригады. По всей видимости для какого-то серьёзного разговора. Я тогда решил, что старуха хочет потолковать о наследстве, поэтому возражать не стал.
В субботу около одиннадцати утра я встретился с водителем. Пыльная «Газель» помчалась по трассе прочь из города, километров через восемьдесят съехала на большак и ещё десять минут громыхала между полями. На горизонте показался лесок, наш путь лежал туда. Единственный заезд среди густых зарослей перекрыло упавшее дерево. Водитель, он же по совместительству грузчик, тяжело вздохнул, открыл дверь и буркнул мне: «Пошли».
— С одной стороны возьмём… — командовал он, закатывая рукава. — И на обочину его… на обочину.
Валежник оказался трухлявым и нетяжёлым, мы легко подняли его и забросили в кусты. Тучный водила выпрямился и поковылял в кабину. А я осмотрелся, набрал полную грудь свежего воздуха и вдруг заметил неподалёку мальчишку. Он, пригнувшись, стоял метрах в тридцати от нас. Зелёные футболка и шорты делали его практически незаметным. Малец тоже увидел меня и сию же секунду спрятался за ближайшим деревцем. Я даже улыбнулся от умиления. Тогда я ещё ничего не знал…
«Газель» проехала ещё с полсотни метров и свернула направо на небольшую улочку в семь покосившихся домиков. Ромкин — второй с края — выглядел куда лучше остальных.
Мы притормозили у хлипкого невысокого забора. Около калитки нас уже встречали хозяева. Дед Егор, лысый худосочный старикашка с седыми усами, и баба Надя, что, в отличие от того властного монстра, описанного Ромкой, показалась мне дружелюбной и приветливой старушонкой; она поправила свою забавную длинную юбку и, прихрамывая, подошла к нам, пригласила выпить чаю и отдохнуть с дороги. Водитель сразу вежливо отказался, разгрузил со мной кузов, прыгнул за руль и вскоре скрылся за поворотом.
— А где Ромка-то? — спрашивал я, ступая в узкие сени утлого домишки.
— Ой, он в колхоз поехал, — ответила баба Надя. — Ты заходи, сейчас чаю попьёшь.
В тускло освещённой комнатке меня усадили за грязный, заляпанный жиром стол.
Поставили кружку с чаем. Питьё было скверным и пресным.
Баба Надя сидела против меня, сложив руки на столе, дед же гремел чем-то на кухне.
— А Рома не говорил, что с крышей-то делать? — начал я, прервав неловкое молчание. — А с материалами? Накрыть их, может быть?
— Пусть лежат, — улыбалась бабуся, не отводя от меня глаз. — Ромочка завтра к вечеру будет, всё сделаете. Пей чай.
Ответ стукнул по голове, точно дождевая капелька: мелочь, но верный признак скорого ливня. С тех пор мне и стало не по себе.
До приезда Ромки оставалось больше суток. Время тянулось до безобразия долго. Невыносимая духота внутри дома сводила с ума. Находиться на улице тоже оказалось весьма сложно: на меня странно косились местные жители: все бледные, осунувшиеся.
Тогда я решил прогуляться по лесу, но на повороте столкнулся с выскочившим не пойми откуда сухопарым мужичком. Выглядел он встревоженно, чем и пугал. Я по-детски струхнул, потупился на месте и поплёлся обратно к домам.
И вдруг, проходя мимо заброшенной мазанки, вновь увидел мальчишку в зелёной футболке. Он таращился из-за угла. Улыбнувшись, я направился к нему поздороваться. Малец не сбежал, он стоял, прислонившись плечом к стене, и держал на ладони небольшой серый камешек. Поймав мой взгляд, паренёк убрал руки за спину и попятился к забору.
— Ты чего такой пугливый? — поинтересовался я, присаживаясь рядом с ним на корточки.
— Беги отсюда, — прошептал он.
Внутри меня всё опустилось. От неожиданности слегка раскрылся рот.
— Чего?.. — дрожащим голосом переспросил я, уже ощущая, как к горлу подкатывает ком.
— Никто не приедет, — пробубнил мальчик. И чуть тише добавил: — Колхоз мёртвый.
В тот же миг он рванул назад, перемахнул через плетень и скрылся в зарослях кустарника.
Я выпрямился и огляделся по сторонам. От испуга болезненно подёргивалась шея, бесконтрольно трясся подбородок. Я поджал губы и втянул живот — как мог загасил нарастающую панику. Взять себя в руки было непросто, на лбу и спине уже выступил холодный пот, а разум стал предательски подсовывать в голову дурные мысли: в какой такой колхоз уехал Ромка? Кто все эти изнеможденные деревенщины, что зыркают на меня из дворов, заросших сорняками?
Думалось, что спустя каких-то пару секунд из всех ближайших домов выскочат полусгнившие инфернальные существа, или что из леса выбежит изуродованный мальчик, покрытый трупными червями; и все эти твари набросятся на меня, схватят мерзкими лапами и разорвут на части.
Но улица была подозрительно безлюдна. И на обратном пути именно эта пустота с тишиной умирающей деревни наводили на меня куда больший ужас, нежели возможное нападение потусторонних монстров.
«Ромочка завтра к вечеру будет…» — крутилось в моей больной голове, когда я медленно заходил в тёмные сени.
«Никто не приедет!» — гремело следом.
«Что же за бесовщина!» — взвыл я про себя, но снаружи остался невозмутимым. Меня сдерживала присосавшаяся пиявкой гаденькая мысль, что теперь за мной следят те, от кого, по словам ребёнка, нужно бежать.
Хозяева дома куда-то ушли.
Измученный скверными думами, я отхлебнул ещё чаю из кружки и присел на скрипучий диван с замызганной тряпочной обивкой.
Померещилось что-то страшное, я вздрогнул и открыл глаза. За окном уже сгустились сумерки. Душу охватило смятение: неужели после всего случившегося я смог так просто заснуть?!
На грязном столе в измазанном воском стакане горела толстая свеча, рядом в кружке дымился горячий чай. Я было потянулся к нему, хотел перебить изжогу и согреть больное горло, но тут же осёкся и отдёрнул руку.
«Идиот… — отругал я себя. — Вот в чём дело. В чай что-то подмешали!»
Скрипнула дверь, в проёме показалась скрюченная фигура бабы Нади.
— Ты чего чай не пьёшь? — спросила она. — Говоришь, горло болит, а чай не пьёшь.
— Я во сне разговаривал? — набрав в лёгкие побольше воздуха, выдал я.
Иначе откуда бабке узнать про боль?..
Но она не ответила и скрылась в тёмных сенях.
Сделалось зябко. Казалось, что сама душа моя стала огромной глыбой льда. Я сидел на диване, поджав ноги и обхватив колени. Каждый мой выдох сопровождался жалобным стоном. Всё вокруг плыло, темнело. Сознание заволакивало непрозрачной пеленой ужаса.
Я тихонько спустился на пол, бесшумно встал на четвереньки и медленно пополз к двери, прислонился к ней ухом и расслышал хриплый голос деда:
— Надо отвар пить, пусть он пьёт. Не успеем.
— Он не пьёт, — с досадой отвечала ему бабка. — Дай я залью!
Плечи мои обсыпало мурашками.
— Нельзя, сам должен. Жди ещё. А потом пальцы ему отгрызи, — монотонно диктовал дед. — Тогда будет пить.
Я не знаю, какие высшие силы уберегли меня в ту минуту и заставили прикусить сомкнутые губы, чтобы истошный вопль не вырвался из моей глотки. Трясясь, как загнанное в угол животное, я двигал лишь глазами, пока мой взгляд не зацепился за горящую свечу.
Медлить было нельзя. Сорвавшись с места, я толкнул ногой дверь, задул огонь и забился под диван, как испуганный котёнок, в надежде, что сбежавшиеся на шум хозяева не додумаются искать меня в доме и решат, что я благополучно его покинул, скрипнув дверью, и бросился на улицу.
Послышался топот, в комнату кто-то вбежал и вдруг звонко и протяжно завопил: «У-у-шёл! Ушёл!»
От неожиданности я зажмурился. Дышать стало тяжело: от гнилого пола тянуло дохлыми мышами и плесенью.
Чернота в глазах внезапно сменилась блекло-жёлтым пятном. Я с опаской поднял веки и окостенел, увидев в метре от своего лица пару худых, похожих на собачьи, жилистых лап, что выглядывали из-под задранной юбки.
Свет пробивался сквозь окно. Баба Надя всё не умолкала: «Ушёл! Ушёл!»
А затем она ринулась к выходу так быстро, что её пышная юбка вздулась цветастым парашютом.
Когда бабкин визг отдалился, я в спешке выбрался из-под дивана. Старуха, кричащая уже вне дома, делалась всё тише и тише.
Наверное, это была дурость, глупая прихоть, вызванная тянущим чувством идиотского любопытства, но я всё-таки не жалею, что решил украдкой глянуть в окно. Мне пришлось отползти подальше, чтобы не дать себя обнаружить. И вот, смотря из полумрака, за грязным стеклом я разглядел с десяток исхудалых людей со свечками в руках. Все они стояли неподвижно, но вскоре, как по команде, резво двинулись к выезду из деревни. С ними пропал и свет.
Я наощупь добрался до сеней и вдруг услышал шёпот деда из темноты:
— Он здесь…
Ноги мои стали ватными, а дыхание болезненно спёрло.
Шаги старика были медленные, в отличие от бабкиных. Тогда, смекнув, что он не видит меня во тьме, я короткими перебежками поспешил в другую от него сторону и наткнулся на приставную железную лестницу.
Шаги остановились, скрипнула дверь комнаты.
«Ошибся, старый!» — воодушевился я.
Лестница утыкалась в закрытый деревянный люк. Едва не свалившись, я упёрся в него обеими руками и смог приподнять. Он вёл на чердак, устланный влажной соломой. Часть двускатной крыши, обращённая к лесу, наполовину отсутствовала; и сквозь огромную дыру на меня светила затянутая тучами луна.
Я различал очертания подгнивших досок и осколков шифера. Моментально сообразил, куда нужно прыгать. Но место приземления скрывалось во мраке. Я решился на мгновение включить телефонный фонарик, быстро определил, что на земле мне ничего не угрожает, но тут же остолбенел, заметив краем глаза самый настоящий труп.
Это был мёртвый Ромка, завёрнутый в прожжённое байковое одеяло, как младенец в пелёнку. Лунный свет не попадал на него. Я медленно приблизился к другу и ужаснулся: его рот оказался набит маленькими камешками; один из таких я видел в руках у странного мальчишки в зелёной футболке.
За спиной что-то бухнуло, то открылся чёртов люк. Я резко обернулся, и луч фонаря скользнул по омерзительной дедовской харе.
Хвала моей выдержке, что не позволила мне рухнуть в обморок.
Спотыкаясь, я подбежал к дыре, спрыгнул, стесав при падении кожу на ладонях, и кинулся через колючий кустарник в лес. Пока нёсся к полю, чуть не лишился глаза: по лицу больно хлестанула ветка.
Когда до трассы оставалось совсем чуть-чуть, я услышал нечеловеческий рёв бабы Нади, что эхом разнёсся по окрестностям, а затем последовал будоражащий кровь гул: он, казалось, раздался откуда-то из-под земли, но и ему уже было не под силу меня остановить. Проснулось второе дыхание, и я, не оглядываясь, побежал дальше.
* * *
За окном совсем темно, мы стоим на перегоне в ожидании отправки. Проводник открыл дверь вагона, некоторые пассажиры сгрудились в тамбуре. Моя попутчица тоже среди них, она давно вышла из купе. А я сижу в одиночестве и едва не плачу, дописывая эти строки.
Мне, конечно, интересно, что за садистский обряд сорвало моё спасение, но чем дольше я думаю об этом, тем больше убеждаюсь: намного спокойнее жить в неведении.
А ещё я никак не могу понять, видели ли те отродья загадочного мальчика в зелёной футболке и шортах? Быть может, он есть какой-то светлый дух, сохранившийся в деревнях разваленного мёртвого колхоза? Будь его костюмчик красным, я бы даже усмехнулся такому символизму. Но, видимо, дело здесь в другом.
Однако более всего волнуют последствия. Я не хочу думать об этом, но чёртов гул… Я всё отчётливее слышу его на каждой станции. И что самое страшное — мои попутчики его не слышат! Они смотрят на меня, как на безумца, но я-то знаю правду.
Теперь и вы знаете.
2021