Эта история написана в рамках осеннего турнира Мракотеки (октябрь 2025 года)
«... в сей день разверзлись все источники
великой бездны, и окна небесные отворились;
и лился на землю дождь сорок дней
и сорок ночей».
(Бытие, глава 7, стих 11-12).
Пост в телеграм-канале, посвященном загадочным случаям и таинственным преступлениям:
«Бомж — гражданин СССР.
В Москве на Ярославском вокзале сотрудниками полиции задержан бомж, который вел себя неадекватно. Задержанный имел при себе фальшивый паспорт СССР образца 1974 года со вкладышем о гражданстве Российской Федерации, выданный 32 августа 1995 года в никогда не существовавшем городе. Других документов, удостоверяющих личность, человек без места жительства не имел.
При задержании бомж вел себя агрессивно, отказывался покидать здание вокзала (на улице моросило), заявив, что точно такой же дождь когда-то убил его подругу. Лицо доставлено в ближайшее отделение полиции для установления личности и выяснения причин нахождения в Москве по поддельным документам».
* * *
То, что не было опубликовано на канале.
Рассказ задержанного, занесенный в протокол (расшифровка аудиозаписи):
«Зовут меня Сытин Павел Сергеевич. Я родился в 1979 году в городе, которого вы не найдете ни на одной географической карте. Не отыщите потому что его никогда не существовало. Точнее, для меня-то он был всегда, ибо я в нем родился и провел первые 16 лет своей жизни. Но после событий осени 1995 года города не стало (по крайней мере, для вас, тех, кто слушает или читает меня), а люди забыли о нем, или им приказали забыть — не суть важно. Короче, чтобы понять, кто я такой, откуда вообще взялся и почему у меня поддельный (по вашему, опять-таки, мнению) паспорт, попрошу сначала выслушать историю, а уже потом решать, здоров ли я душевно или нет.
Все началось ровно 10 957 дней назад, в последний день лета 1995 года. По вашему исчислению это 30 лет. Для меня же сегодня 10 988 августа. Мое время остановилось тогда и не пошло вперед, о чем я сейчас и собираюсь поведать.
То лето оставило неизгладимый след в моей памяти, и даже если бы не случилось всего последующего, я никогда не забыл бы о нем. Все дело в том, что в 1995 году я познакомился с девушкой. Звали ее Марина. Была моя подруга на год старше, чем я. Вообще-то, мы давно знали один одного. По-иному и не может быть в маленьких городках, где все на виду, где даже школа, садик и магазин одни на поселок!
В детстве мы с Мариной играли в песочнице, а потом наши пути разошлись: она пошла в первый класс, а я так и остался в старшей детсадовской группе. Через год девочка казалась мне гораздо старше и умнее: она училась во втором классе, умела читать, писать и считать, а я только-только постигал азы грамоты. На переменах мы изредка перекидывались взглядами, здоровались — и не более.
Когда Марина стала подростком и могла заинтересовать меня уже как девушка, у нее, как на зло, появился парень. Звали его Миха, он был черноволосым и смуглым и с трудом изъяснялся по-русски: родители паренька бежали из Грузии, где тогда вспыхнула гражданская война. Я в дела девушки с Михой не лез, да и они были так увлечены собой и собственными чувствами, что совершенно меня не замечали. Уж и не знаю, как они там изъяснялись, ведь Марина не слова не понимала по-грузински. Наверное, на английском языке — его в нашей школе преподавали углубленно.
Городок, где я жил, представлял собой несколько поставленных в ряд панельных хрущевок, несколько более поздних кирпичных пятиэтажек, которые образовывали замкнутый двор квадратной формы (в нем я жил), с десяток двухэтажных «сталинских» бараков без удобств из кирпича и дерева в два этажа, а вокруг — частный сектор. Чуть поодаль от наших панельных и кирпичных «коробок», в старой части города, застроенной «сталинками», находилась центральная площадь с памятником вождю пролетариата, Дворцом культуры, кинотеатром, универмагом, рестораном, где отмечались свадьбы, а также типовым зданием местной администрации, военкомата и управления внутренних дел.
Короче, поселок ничем не отличался от сотен и тысяч ему подобных, разбросанных по территории бывшего СССР. Все здесь было, как и подобается у людей.
В конце учебного года Марина поссорилась со своим грузинским ухажером. Как-то мы остались в школе вдвоем дежурить после уроков: она — в своем классе, я — в своем. Разговорились, прошлись до дома (жила девушка в моем дворе, в пятиэтажке напротив). Договорились встретиться еще. Так и понеслось.
Все лето мы тусили. Отрывались на редких дискотеках, которые, скрепя сердце, устраивали в школе учителя (на «взрослые» танцы в ДК нас, подростков, не пускали), часами беседовали «за жизнь» на трубах теплотрассы у городской котельной, гуляли по лесу, жгли костры, лазили с риском для жизни на заброшенный льнокомбинат, не вписавшийся в рыночные отношения. Короче, к концу каникул и теплого времени года Маринка была со мной «своей в доску», знала все секреты (как и я — ее) и планы на жизнь. Мы гуляли за руку, крепко обнимались, не решаясь пока на большее — то ли из страха, то ли по детской неопытности.
Ладно, я обещал рассказывать без лирических отступлений, четко и по делу. А дело, изменившее жизнь и забравшее мою единственную подругу, было так.
Лето неумолимо летело к финишу. Наступала холодная, дождливая и грустная осень, особенно непрятная мне еще и тем, что надо было идти в школу. Я представлял, как вновь погружусь в ненавистную учебу с домашними заданиями, после которых не останется времени и сил не только на прогулки с девушкой, но даже на просмотр телевизора или чтение книг. Как вредная англичанка начнет морить нас грамматическими упражнениями на отличия времен, которых я, к слову, так до сих пор и не понимаю. Как математица, словно желая отыграться за несложившуюся личную жизнь (весь город знал, что ее муж, один из поселковых начальников, ушел к молоденькой смазливой секретарше), начнет лишать этой жизни нас и душить бессмысленными задачами о пешеходах, спешащих на встречу друг с другом по прямым отрезкам и трубах, всасывающих и высасывающих воду из бассейна, а также дурацкими примерами, безошибочно решить которые без калькулатора было на грани фантастики. Калькуляторов у нас в те годы было пару на класс.
Снова отступаю от изложения фактов. Утром 31 августа Марина пришла ко мне домой. Родители работали, и день был отдан нам в полное распоряжение. Мы пообжимались, посмотрели телик, где не показывали ничего интересного, доели остатки скудной снеди из холодильника. Чем дальше себя занять, решительно не знали.
— Как я не хочу этой проклятой осени, — первым поделился я мучавшими мыслями. — Вот бы сейчас июль, а не сентябрь! Искупались бы на речке, огонь в лесу пожгли, позагорали. А так завтра — на учебу!
Марина горько вздохнула. Она разделяла мое недовольство, но ничего не могла поделать. За окном с деревьев падали первые пожелтевшие листья, ветер гонял их по двору, местами создавая круги и воронки, как при слабеньком торнадо.
— Не наступала бы осень никогда! — я озвучил свое заветное желание, за что потом всю жизнь себя ненавидел и теперь ненавижу. — Нам ведь так хорошо было летом вдвоем, ведь правда?
— Правда! — девушка горько улыбнулась. В тот момент ее темные глаза, идеально гармонировавшие с черными, как смола, волосами, стриженными в каре, выглядели обворожительно. Я представил подругу в облегающем вечернем платье, которое видел в зарубежных фильмах, вот только вряд ли в Марининой семье нашлись бы деньги на покупку такого. Девушка и в школе, и по двору ходила всегда в одном и том же — в «пацанском» прикиде из спортиных брюк поверх кроссовок и гоповатого вида синтетической китайской кофте, в кепке с логотипом баскетбольной команды из США. Тогда в подобном щеголяла не только уличная шпана, но и вообще вся поселковая молодежь. Просто другого «прикида» на рынок и в секонд-хенеды не поставлялось, а спортивки, в отличие от прочей подростковой одежды, еще и носились долго, и стоили недорого, не делая брешей в семейных бюджетах и не опустошая до нуля родительские кошельки.
— Слушай, — неожиданно заявила подруга, — я знаю одно место, которое поможет нам!
— Что за место? Оно что, желания исполняет?
— Типа того, — Марина повеселела. Мысль о наступлении осени, а за ней — зимы, вгоняла ее, как и меня, в уныние. — Помнишь, мы ходили как-то за поле, которое у лесочка, за бараками?
— Ну?
— Гну! — улыбнулась девушка моей недогадливости. — Видел там канаву и вентиль?
Конечно, я не раз бывал в тех местах, и с Мариной, и без нее, один. Оно прекрасно просматривалось с балкона моей комнаты, хоть от пятиэтажки до леса по расстоянию было километра два.
Про вентиль взрослые и пацаны что-то рассказывали, но очень туманно. Якобы, с ним была связана какая-то тайна или загадка, но в подробности меня не посвящали (если, конечно, сами были в курсе, в чем я сомневаюсь). Марина, по-видимому, знала больше, чем остальные.
Я попросил ее рассказать.
— Мой папа, — начала подруга, — когда-то работал мелиоратором, трудился на экскаваторе, а потом... Ты знаешь, в общем.
О своем отце Марина рассказывать не любила, стыдилась. Но от родителей я знал, что после развала Союза организация, где трудился мужчина, прекратила существование, и экскаваторщик, как и большинство мужчин в нашем поселении, стал безработным. Устроиться в городке, особенно в девяностые, было решительно некуда — другие предприятия тоже дышали на ладан и сокращали коллективы, месяцами не платили зарплату. В результате сильный и здоровый мужик спился и опустился на дно. Семью содержала мать на крохотный заработок медсестры в больнице, которую тоже готовили к закрытию. От голода спасал лишь свой огород.
— Папа, — Марина продолжила, — говорил мне, что вентиль этот существовал всегда, задолго до того, как сюда пришли первые строители и вырос поселок. Кто и зачем его поставил, отец не знал, как и то, что это устройство перекрывает. Такие приспособления обычно ставят на небольших плотинах и мелиоративных каналах, они запирают воду. Здесь же воды нет. Ты и сам видел: канавка настолько мелкая и давно пересохшая, что ее курица перейдет, не замочив лапок!
— Ну, и что?
— Не перебивай, — подруга говорила совершенно серьезно. — Папе на работе рассказывали не то историю, не то местную байку, что, если открутить вентиль, можно загадать желание, и оно на следующее утро исполнится.
Эти слова меня развеселили.
— Так просто? И ты пробовала? Что загадала?
— Нет, не пробовала. А вот Миха пытался, причем дважды. Первый раз это случилось, когда мы только... подружились, — Марина замялась при этих словах, наблюдая за моей реакцией. Все-таки речь шла о ее парне, пусть и бывшем. — Вся загвоздка в том, что кран этот раскрутить невозможно. Он старый, заржавел давно. Миха сперва загадал, чтобы дом в Грузии, где жила их семья, не разрушили, и дедушка был жив. Тогда все жили бы, как раньше, при советской власти. Но как бы он не пытался раскрутить вентиль, сколько бы силы не прикладывал, колесо не повернулось ни на сантиметр! Во второй раз Миха попробовал недавно. Попросил вернуться на родину, очень он скучал по местам детства. Мы с ним из-за этого поссорились даже и расстались. Ведь если он вернется, мне что делать одной? Но у него и тут не вышло ничего!
— Миха загадывал желания по-русски или по-грузински? — попытался я схохмить, но Марина шутку не оценила.
— На своем что-то лепетал. Потом перевел мне, как смог. Только все без толку!
Рассказом о своем бывшем Марина зацепила в душе нужные струнки: во мне проснулась ревность. Сам не ожидая, я вскочил с кресла и заявил:
— Пошли туда. Я откручу!
Взгляд Марины выражал восхищение, смешанное с недоверием: девушка не верила, что я смогу совершить то, что не смог Миха, слывший в школе силачом.
— Пошли!
Но сперва я пошарил в кладовке, где отец хранил инструменты. Захватил два газовых ключа — самый большой из тех, что были, и поменьше, а также, на всякий случай, молоток. Я не собирался возиться со ржавым механизмом голыми руками.
Минут через 20 мы были на месте. Вентиль, прикрепленный к бетонному основанию, перегораживавшему крохотную короткую канавку, всегда поражал меня своим цветом. Он был совершенно черным, причем краска, нанесенная не пойми когда не пойми кем, не потрескалась и не облупилась, металл не покрылся ржавчиной и казался новым, будто установленным вчера.
Я попытался крутануть руками, но ничего не вышло: зажали вентиль и впрямь до упора!
Пришлось ухватить колесо газовым ключом и надавить на получившийся рычаг. Ключ был зажат крепко, но задвижка не поддавалась. Я решил пустить в ход молоток.
Несколько ударов по железу — и приспособление дернулось. Надавивив на рычаг, я почувствовал, что кран открывается!
— Загадывай желание! — напомнила Марина.
— Хочу, чтобы осень не наступала и учебный год не начинался! — выпалил я.
В канавке что-то заклокотало, словно вода пошла из одной ее части в другую. Я не стал закрывать задвижку, оставив все, как было, только снял газовый ключ и забрал с собой.
Марина похвалила меня:
— Молодец! Какой ты сильный! — девушка пощупала мой бицепс. Я был несказанно рад: наконец-то в чем-то превзошел в силе ее «бывшего» Миху и сделал что-то лучше, чем он!
Мы шли домой.
— Почему ты загадал именно такое желание? — поинтересовалась подруга. — Мог бы попросить «Мерс» 600-й, видак, ну или хотя бы пейджер!
— Зачем? — недоуменно пожал я плачами. — Как я их родакам покажу? Что они подумают? Решат, что украл, наверное. К ментам поведут. Потом, пейджеры у нас не ловят, к видаку кассеты нужны, а «Мерса» нет ни у кого в поселке. Зачем столько излишнего внимания и хлопот?
Девушка пожала плечами. Видимо, она думала по-другому.
До вечера мы побродили по окрестностям, затем пошли к ней. Марининого отца, как я понял из слов подруги, мама отправила к теще, а сама женщина обещала вернуться поздно с вечерней смены. Мы посидели, пока не стало темнеть, и я засобирался домой. Надо было появиться перед родителями, они весь день не видели своего сына, а мать уже, должно быть, собрала вещи в школу, хотя это по всем правилам полагалось делать мне.
— Спокойной ночи! — сказал я Марине, стоя в прихожей у раскрытой двери. — До завтра! Увидимся на линейке!
— Спокойной ночи! Добрых снов! — сладким голосом проговорила подруга. — До встречи!
В тот вечер девушка впервые на прощанье поцеловала меня в губы. Теперь я ощущал ее поностью «своей». Знал бы только, что готовил нам день завтрашний!
* * *
Дома я завел будильник и проспал до утра, пока он не прозвенел. Вскочив с кровати, немедленно оделся. Натянул на ноги потертые джинсы, просунул руки в вязаный свитер. В таким виде я собрался идти на линейку в честь Дня знаний. Обязательную школьную форму у нас отменили, поэтому каждый приходил, в чем хотел, точнее — в том, что позволял приобрести родительский кошелек. А учитывая, что большая часть города у нас по полгода не видела зарплат, возможности эти были крайне ограничены. Причем мой странный костюм был далеко не самым необычным. Одноклассники могли прийти в дешевых спортивных шмотках или в перешитой после старших братьев одежке, сидевшей мешковато и выглядевшей облиняло и замызганно по причине того, что это был единственный наряд школьников, в котором они и учились, и бегали по двору.
Портфель я не брал — все-таки первый день учебы, уроков не планировалось, только торжественная линейка и поход в кинотеатр на виденый много раз фильм.
В то утро странная тишина вокруг поразила меня.
— Мама! Папа! — позвал я родителей, но они не откликнулись. Наверное, ушли на работу не должавшись моего пробуждения.
Только дождь мерно барабанил по оконным стеклам.
Выбежав из подъезда на улицу, я замер: мой родной двор словно вымер. Не играли на площадке дети, не скрипели качели, не спешили по делам взрослые, не бежали на линейку мои ровесники и «перваки» (хоть, если верить часам, мероприятие должно было начаться через 10 минут). Не копались в моторах водители редких машин, не «забивали козла» безработные пьяницы за сбитым из ящиков и поддонов столиком, не орал на всю Ивановскую с похмелья Маринин отец, даже оккупировавшие лавочки бабульки, успевавшие за утро «перемыть кости» не только каждому во дворе, но и во всем городе, куда-то исчезли, совно бы их ветром сдуло.
Я в испуге обежал двор, выскочил на улицу, дошел до главной площади. Нигде не было ни души! Перестали существовать не только люди, но и собаки, коты, даже птицы не пели, и редкие насекомые, умудрившиеся дожить до осени, не копошились в траве.
«Марина!» — вспомнил я о девушке и поспешил к ней. Больше всего боялся, что и она испарилась из поселка вместе со всеми жителями.
Но уже у подъезда я заметил подругу, стоявшую с разинутым от изумления ртом и оглядывавшую пустой двор. Ее изумление было не меньше моего.
Заметив меня — единственного человека, возможно, во всем городе, — она кинулась навстречу и повисла на шее.
— Что случилось? — шептала девушка. — Куда все пропали?
Доджь тем временем все усиливался.
— Неужели получилось? — к удивлению для себя, вспомнил я о вчерашнем желании. Мысли подруги сработали в том же направлении.
— Похоже, вентиль исполнил то, о чем ты пожелал, — вздохнула Марина. — Только не совсем так, как мы планировали. Зато теперь мы, похоже, одни во всем мире, и нам никто не помешает насладиться друг другом!
О наслаждении я думал в тот момент меньше всего. Хотелось отыскать хоть кого-то из пропавших, среди которых были и мои родители.
— Твоя мама пришла с дежурства? — спросил я у Марины.
— Нет, — изумленно ответила она. — Я ее не дождалась и заснула. А твои?
— Мои тоже — нет!
— Значит, они исчезли, как и все!
— Пошли к школе, — предложил я. — Может, там хоть кто-то есть?
Однако школьный двор оказался пуст.
— Блииин, — промямлил я, — мне же сегодня должны паспорт выдать! Как я теперь его получу?
— Тебе 16 уже? — повеселела Марина. — Ну ты и зеленый! Мне так 17 годиков давно!
— 20 августа было.
— Так у тебя была днюха? — Марина расплылась в улыбке. — Почему я об этом узнаю только сейчас?
— Мы не отмечаем. Батя считает, что не за чем. Дед мой вообще не знал, когда родился, говорил всем, что «когда боб цвел». А папе в роддоме записали на месяц позже, чтобы мать подольше с ним посидела и не выходила на работу в колхоз.
— Мои тоже не празднуют, — поддержала Марина меня. — Папке только дай повод напиться. А у мамы денег на торты и подарки нет. У кого они есть сейчас?
— Паспорт забрать нужно, — я решительно двинулся к школьному крыльцу.
— А мой дед говорит, — вставила 5 копеек Марина, — что со своим советским паспортом никогда не расстанется, и никаких бумажек к нему не потерпит. Всю жизнь, говорит, трудился на благо Советского Союза, женился, присягу давал в той стране, а что сейчас вокруг происходит?
— Говорят, скоро советские паспорта совем отменят. Новые начнут давать — гражданина Российской Федерации. И дед твой пенсию получать не сможет. Что тогда запоет?
— Так он ее и так почти не получает. Последний раз в феврале почтальон приносил! — возмутилась Марина.
Вдвоем мы зашли в школу — двери кто-то забыл запереть или специально распахнул настежь, прежде чем исчезнуть. Фойе и коридоры учебного заведения были так же пусты, как и все в нашем городе. Я начал опасаться, как бы из-за колонны не появилась чья-то тень, а из-за двери не выглянула какая-нибудь жуткая рожа.
По широкой лестнице поднялись на второй этаж в актовый зал. Там все было готово к торжественному вручению паспортов. Сами документы лежали на столах, составленных в центре сцены, и я без труда нашел свой — в красной обложке, с гербом и названием страны, которой уже почти четыре годы не существовало. Внутри паспорта лежал вкладыш, удостоверявший, что владелец его — уже российский, а не советский гражданин.
И тут я заметил мелочь, за секунду перевернувшую все представления об окружающем мире.
— Ты только глянь, — подозвал я Марину и тыкнул пальцем в страничку с датой выдачи.
Она глянула — и округлила глаза.
— 32 августа 1995 года! — прошептала подруга.
— Вот какой сегодня день! — заключил я.
— Может, это какая-то ошибка? — не могла поверить Марина.
Я переглядел другие паспорта, лежавшие на столах. Везде было проставлено одно число их выдачи — 32 августа. Ошибки не было.
— ... Чтобы осень никогда не началась.., — повторила подруга мое вчерашнее желание у вентиля. Я сглотнул и похолодел. Все сбылось в точности!
* * *
С каждым часом дождь все усиливался. Когда мы выходили из школы, на дорожках успели появиться большие лужи. Во дворе воды было по щиколотку. У нас в поселке, как и во многих маленьких городках, отсутствовала ливневая канализация.
День решили провести у Марины. Я плотно, на два замка, запер дверь, все еще опасаясь, что кто-нибудь придет и постучит (бандиты или мародеры, например). Эта предосторожность была излишней: за все время нашего пребывания в пустом городе мы так и не встретили больше ни одной живой души.
К вечеру вода залила улицы. Речка, на которой стоял поселок, вышла из берегов, а дождь все не думал заканчиваться.
Марину потянуло на романтику. Иногда мне казалось, что девушка даже рада исчезновению родителей. Вечно пьяный отец давно всех достал, мать же днями и ночами пропадала на работе, чтобы накормить семью и обеспечить, как она сама говорила, «уверенное будущее» дочери. Теперь необходимость в этом отпала.
Когда стемнело, зажгли свечу, которую подруга достала из «стенки» в зале. Свет в доме, как и во всем населенном пункте, не горел, телевизор не включался, да и толку в нем! Вода в кране пропала и горячая, и холодная, так же, как и газ в трубах. Но мы ни в чем этом не нуждались. Весь мир, казалось, принадлежал в тот момент только нам двоим, и никто был не в состоянии помешать нашему счастью.
— Слушай, — сказала Марина, — раз уж мы с тобой остались вдвоем на весь мир, то давай сегодня ночью сделаем все, как взрослые! Я давно хотела предложить, но боялась мамки.
— Давай сделаем! — согласился я и нежно обнял девушку, прижимая к себе и лаская.
В эту ночь мы спали вдвоем.
Понимаю, что утомил своим рассказом, и многое тут — не для протокола. Поэтому поведу повествование к концу.
За 32-м августа последовало 33-е, затем — 34-е и 35-е. В эти дни так и не наступившей осени 1995 года поселок медленно, но верно уходил под воду. Тогда я и стал бомжом. Пока воды на улицах стояло по колено, мы с Мариной совершили вылазку в продуктовый магазин, разбили стекло и пролезли внутрь. Поживиться двум юным грабителем было особо нечем: большая часть прилавков была заставлена бутылками водки и ее суррогатами, вроде спирта «Рояль». Мы с трудом нашли несколько буханок зачерствевшего хлеба, пару палок высохшей колбасы и немного вареной, которая оказалась несъедобной из-за покрывшей ее плесени. Спрятав в сумку это и еще кое-что (рыбные консервы и газировку), мы покинули магаз.
Украденным питались несколько дней. За эти дни под водой скрылись первые этажи пятиэтажек.
Из Марининой квартиры мы перебрались в чью-то повыше, на пятом этаже. Входную дверь забарикадировали сервантом, креслами и холодильником, который теперь, без электричества, все равно делался бесполезным.
Дождь лил и лил, только вода прибывала теперь медленнее, остановившись на уровне половины второго этажа.
Я и Марина несколько раз обшарили подъезд, в котором оказались заперты и отрезаны, в поисках съестного. Увы! Как я говорил, жизнь в 90-е была небогатой, у многих в холодильниках можно было катать шары. Кое-что все-таки посчастливилось отыскать. Тем и питались. А чтобы как-то коротать время, скучное и однообразное, я стал забирать в брошенных жилищах еще и книги.
В одной квартире нашел Библию — Ветхий и Новый Завет. Там прочитал о потопе, вызванном дождем, который не прекращался 40 дней и ночей. Больше всего меня поразило описание того, как Господь, решивший все это устроить, открыл окна небесных шлюзов, из которых на землю хлынула вода.
— Вдруг и я открыл такое вот «окно»? — поделился я догадкой с подругой.
Марина помрачнела. Похоже было, что своей гипотезой я попал в точку.
— Его надо закрыть, — заявила девушка. — Иначе погибнет весь мир! Если еще не погиб.
С этим я не мог не согласиться. Проблема была в том, как найти глубоко под водой заветный вентиль!
Дальнейшие события ускорили развязку.
В одной из квартир, к моему великому счастью, отыскалась надувная лодка с насосом. Видать, жил здесь большой любитель рыбалки. Если бы не эта прекрасная находка, пришлось бы собирать плавсредство из подручных материалов, и я абсолютно не был уверен, что сделаю это.
Все было готово, и 45 августа мы отправились в наше первое водное путешествие.
Съедобного нашли мало — магазины скрылись под водой, а в квартирах еда успела испортиться в неработающих холодильниках. Лишь небольшая часть из добытого годилась в пищу. Мысль о неизбежной голодной смерти удручала.
На обратном пути случилось то, о чем я меньше всего хочу вспоминать. Мысли об этом причиняют мне боль. Но, раз необходимо для протокола, я все расскажу.
Марина первой заметила, что капли дождя сделались едкими, и при попадении воды на кожу начинало щипать.
— Кислота! — понял я и ужаснулся. Требовалось срочно грести к дому, чтобы не раствориться и не умереть в страшных муках.
Большую часть обратной дороги было терпимо, но тут капля разъедающей жидкости попала Марине в глаз. Девушка завопила от боли.
— Срочно промой водой! — крикнул я, зачерпнул ладонью из-за борта, но сразу же вылил назад. Ладонь дико жгло, кожа покраснела и вздулась, как при химическом ожоге.
К счастью, до заветного окна, через которое мы выплыли, оставались считанные метры. Я догреб палкой и нырнул в пустой проем. Там, внутри, кислота еще не успела смешаться с водой в опасной пропорции.
Марина вопила и корчилась от боли на дне лодки. С неба ее поливало смертоносной жидкостью, убийственной для всего живого. На руках у подруги выступили белые пятна, означавшие некроз.
Я пытался затащить лодку внутрь, в комнату, но ширины проема не хватало. Плавсредство уперлось в раму. Внезапно раздался хлопок, лодка лопнула и сдулась (ее резиновые бока прожгла кислота), а моя любимая ухнула в воду и камнем ушла на дно.
Крики и плач стихли. Я стоял, как завороженный, понимая, что не спас Марину и больше никогда ее не увижу. Хотелось прыгнуть за ней, но инстинкты подсказывали: это равносильно самоубийству. Девушку в кислотном океане уже не спасти, а вот погибнуть вдвоем можно запросто. Я выбежал из наполовину залитой водой квартиры на лестницу, поднялся на этаж выше, снял одежду, чтобы просушить.
Этот и следующий день я плакал. Слезы текли от бессилия что-либо измениить, от осознания собственной беспомощности и обреченности в мире, который создал своим дурацким желанием. Я вспоминал Марину, наше лето и последние дни, проведенные вместе. Что ни говори, это были счастливые дни, самые чистые и прекрасные во всей моей жизни. И так жестоко и несправедливо все закончилось.
Теперь вы, надеюсь, понимаете, почему я до смерти боюсь дождей!
Я был виноват перед подругой. Я не смог ее спасти и вообще ввязал во все это дерьмо. Теперь моим долгом было остановить происходящее, пусть для этого и потребовалось бы пожертвовать собственной жизнью!
* * *
Два следующих дня я изучал дождь. Хотел выяснить, все ли время льется кислота или нет. К счастью, верным оказался второй вариант, иначе я рисковал задохнуться в ядовитых испарениях еще до того, как получу несовместимый с жизнью ожог и растворюсь.
По запаху установил, что кислотный дождь льет каждые два часа и продолжается минут 10. При этом интервал этот все сокращался. Медлить было нельзя.
В одной из квартир я отыскал достаточно крупный стол, отломал ножки, положил столешницей на воду, а сам лег сверху. Гребя руками, взял курс на лес, рядом с которым из-под земли торчал проклятый вентиль.
Два километра показались мне сущим адом. Руки одеревенели от холодной воды (пророк Илья «бросил в воду ледня» еще в начале августа, сделав купание невозможным, согласно народному поверью), мускулы ныли от перенапряжения. Время поджимало: небольшая задержка — и кислотный дождь превратит мое тело в дымящийся мешок с мясом и костями. Но я все-таки приблизительно отыскал нужное место.
Когда первые капли еще достаточно слабой кислоты упали с неба, я изготовился к нырку. Теперь все было ясно с этим миром: кислота «поедала» и «переваривала» здания, сооружения, растения и все то, что осталось от прежней, живой реальности, чтобы расчистить место для чего-то нового. Я не хотел думать, для чего именно. Знал только одно: у меня есть всего один шанс доплыть под водой до вентиля и закрыть его. Если это не удастся, то лучше не всплывать на поверхность и найти покой на дне.
Я прыгнул в воду со стола. Нырнул. Холод моментально пронзил сотнями острых игл все мое тело. Я не обращал внимания. С закрытыми глазами щупал дно и пространство вокруг в поисках задвижки.
«Где это кольцо, черт его задери!» — ругался я про себя, не находя искомого. Но фортуна не покинула меня. Можно было нырнуть в 50 или ста метрах от вентиля и никогда не найти его в мутной воде. Но я приплыл как раз к нему!
Руки под водой нащупали металл. «Есть!» — обрадовалось мое сознание. Ладони держались за поворотный круг. «Крути!» — скомандовал я самому себе, не отдавая отчет, что механизм мог не поддаться, заклинить, заржаветь под толщей воды. В этом случае я бы сгинул всего в шаге от победы.
Кольцо поддалось. Пары рывков хватило, чтобы прокрутить механизм вентиля, но в моих легких уже не хватало кислорода, а перед глазами бежали круги. В блаженной улыбке я обмяк, опустился на дно и потерял сознание.
* * *
Очнулся на поляне, мало напоминающей ту, с которой началась эта трагическая история. Ярко светило солнце, пели птицы, стрекотали насекомые, дождя не было и в помине. Я не верил тому, что жив, что потом закончился, а вода непонятным образом ушла или испарилась, ведь, находясь на дне, был всего на волосок от гибели.
Города с родными пятиэтажками на прежнем месте не было и в помине, сколько бы я не искал. Кто-то словно огромным ластиком стер населенный пункт со всеми жителями не только с карт, но и из воспоминаний людей.
Дальнейшая моя история мало интересна. Последующие 30 лет я бродяжничал, бомжевал, скинался от одного города к другому. В дождливую погоду прятался в укрытиях, с трепетом в душе и со сковывающим ужасом переживая ненастье. Зимой грелся по подвалам и заброшенным домам. Пока вы меня не сцапали и не доставили сюда.
На этом все. Претензий к правоохранителям не имею. С моих слов записано верно. Сытин Павел Сергеевич.
10 988 августа 2025 года».