Много здесь тропинок тайных и сокровищ, говорят.
Много здесь зверей ужасных и чудовищ, говорят.
Много сказок и поверий ходит по родной земле
И о джинах, и о пери, и о страшных шурале.
Правда ль это? Бесконечен, словно небо, древний лес,
И не меньше, чем на небе, может быть в лесу чудес.
Габдулла Тукай. «Шурале»
I
Эта история так и осталась бы тайной. Во всяком случае, я, как единственный выживший свидетель, хотел, чтобы она осталась тайной. Потому и молчал во время следствия. И имитировал частичную амнезию в психушке.
Молчание затянулось. Больше молчать нельзя.
Потому что это началось опять…
Сегодняшняя «Вечерка».
Маленькая заметка на последней полосе, между прогнозом погоды и рекламными объявлениями о продаже машин и сдаче квартир внаем.
Всего пара абзацев…
Милиция может сколько угодно тешить себя версией о том, что пропавшие заблудились.
Но я то знаю, что произошло.
ОНО зализало рану, проголодалось и снова вышло на охоту.
Шансов выжить при встрече с НИМ нет. Как не было их и у нашей троицы – двадцать лет назад. Мое спасение – чудо.
Я знал, что мне не поверят тогда, вот и молчал. Не поверят и теперь – несмотря на новые жертвы. Не поверят, даже если жертв будет много.
А вы бы поверили, к примеру, в существование вампиров?
Даже если поисковый отряд обнаружит, что осталось от этих несчастных, снова решат: виноваты волки или медведь–шатун. В марийской тайге и тех и других – с избытком.
В общем, кроме меня, правды никто не знает. Видит бог, как я не хочу даже мысленно возвращаться в холодный сентябрь 1990 года, когда, волею случая, мы заплутали в бесконечных марийских лесах на границе ***ского района Татарии. Также как и эти несчастные деревенские дурехи, про которых написала «Вечерка»…
Я собираюсь выложить эту историю в Интернете. Можете после этого считать меня сумасшедшим, мне все равно. Я это делаю не ради вас, а ради своих погибших друзей, ради Димки и Руслана. Парни, простите меня, если сможете…
II
Итак, нас было трое. Димка, Руслан и я. Все трое – новоиспеченные студенты-первокурсники факультета журналистики Казанского университета. Не то, чтобы мы были закадычными друзьями – на крепкую дружбу не хватило времени. Познакомились, когда поступали на факультет. Конкурс в тот год был бешеный — 22 человека на место. Так получилось, что во время первого экзамена – сочинения — мы сидели рядышком, за соседними столами. Сочинения я не боялся – в школе уроки литературы были моим коньком, поэтому, я частенько писал письменные работы за своих однокашников, в обмен на контрольные по математике и физике. А вот с пунктуацией бардак полный. Запятые и прочие знаки препинания я ставил, скорее, по некоему наитию свыше, нежели по правилам русского языка.
Как выяснилось на экзамене, у Димки были серьезные проблемы с орфографией, а Руслан страдал необоснованной манерой краткости изложения. Не будь моей твердой руки, весь его вступительный опус на тему «Противостояние образов Гринева и Швабрина в повести А.С. Пушкина «Капитанская дочка» уместился бы на половинке тетрадной страницы.
Быстренько скооперировавшись в деле помощи друг другу, мы успешно справились с сочинением, получили проходной бал, а заодно — прониклись взаимной симпатией. И с первых дней учебы стали держаться вместе. Однако учеба оказалась непродолжительной – буквально через неделю после начала первого семестра всю нашу группу отправили в глухой татарский колхоз на уборку картошки.
Днем мы месили грязь на колхозном поле, вытаскивая из раскисшей земли клубни, ну а вечерами веселились. Благо обстановка располагала: всех студентов разместили в здании бывшего детского сада, который больше походил на традиционную деревенскую избу с крохотными сенями и двумя большими комнатами. В одной жили наши девчонки, в другой обитали парни. Вечерами вся честная компания собиралась у огромного калорифера в прихожке, где сушились вымокшие куртки, а в углу зачем-то стоял большой бумажный мешок с макаронами. Мы допоздна орали под гитару «Безобразную Эльзу» и «Мама – анархия, папа – стакан портвейна», сдабривая бездарное пение непременной бутылкой дешевого пойла из местного сельпо. Портвейн прихлебывали прямо из горлышка, передавая бутыль по кругу и заедая кислый привкус макаронными изделиями в их первозданном, то бишь сыром виде.
В тот злополучный день, рабочая смена близилась к концу, и я уже предвкушал очередной развеселый вечерок после однообразного, но сытного деревенского ужина, когда ко мне подошли Дима с Русланом.
— Серега, хочешь прогуляться? – с заговорщицким видом начал Димон.
— В смысле?
— В смысле – вон за полем лес. В лесу сейчас грибов – до хрена. Плюнем на ужин и махнем за грибами.
Предложение казалось сомнительным. Свинцовое небо могло в любой момент разразиться малоприятным дождиком. Было откровенно холодно и неохота.
— Ну, ты чего? Давай прогуляемся – поддержал Димку Руслан. – Мы тут уже договорились с одной бабкой в деревне – она нам бесплатно замаринует все грибочки. – уговаривал он.
Я почти сдался, так как больше всего на свете уважал именно маринованные грибочки.
— Ну не знаю… Я эти грибы только есть могу, а так – нифига в них не разбираюсь.
Но моя последняя попытка уклониться от перспективы прогулки по осеннему лесу потерпела полный крах.
— Братан, обижаешь! – в бой опять вступила тяжелая артиллерия в виде Димки. — Я ж в деревне вырос. Не бойсь, поганками травить не буду.
В общем, в тот вечер, вместо того, чтобы со всеми погрузиться в открытый грузовик и отправиться в деревенскую столовку на ужин, мы прихватили по оцинкованному ведру, в которые собирали картофель, и зашагали к виднеющемуся за кромкой поля лесу.
III
Грибов действительно оказалось много. Наши ведра наполнились уже через час. Правда, половину моего «улова» Дмитрий забраковал, определив в нем поганки и даже мухоморы.
Между тем становилось все холоднее и темнее. Лес заволокло туманом, и в сумерках за стеной деревьев едва угадывалась колея, наезженная колхозными тракторами. Пора было возвращаться, да и в деревне нас могли хватиться каждую минуту. Мы вышли на дорогу и тут наш командир замер в нерешительности. Всего лишь на мгновение, но меня кольнуло нехорошее предчувствие. Прежде чем я успел открыть рот, Дмитрий повернул направо.
Еще через полчаса совершенно стемнело. По моим подсчетам мы уже давно должны были выйти к колхозным полям, однако лесная дорога все петляла и петляла между деревьями. Несколько раз казалось, что за следующим поворотом покажутся огни деревни. Но время шло, а лес по обочинам не только не редел, но наоборот становился все глуше. С каждым шагом в сердце закрадывалось липкое чувство страха, но я молчал, боясь оказаться паникером. Ноги гудели от долгой ходьбы, тело ломило от холода и усталости. Мы шли молча, но каждый, я знаю, думал об одном.
Заблудились! Это слово, казалось, витало в стылом сумраке, но произнести его вслух никто не решался.
Первым сломался Руслан.
— Мужики, давай перекурим – сил больше нет.
— Мысль – деланно бодрым голосом отозвался Дмитрий.
Я просто промолчал, тяжело опустившись в сырую жухлую траву. Они закурили самодельные самокрутки из махры. Тогда, в начале 90-х, сигареты, как и многие другие товары первой необходимости, были дефицитом, потому Дмитрий, как курильщик со стажем, всегда носил при себе спички, махорку и пачку аккуратно разрезанной на полоски газеты – все это он хранил в специальном мешочке. Пока они дымили, меня начал пробирать зверский холод. Легкая курточка и «вареные» джинсы с загадочной надписью на лейбле Malvina — от сырости не спасали. Димке и Руслану было проще – оба в деревенских ватниках и теплых стеганых штанах выглядели заправскими деревенскими мужиками. Заметив, что меня колотит озноб, а зубы выбивают чечетку, Дима протянул мне свежую самокрутку.
— Попробуй, теплее станет…
Я сомневался, что «станет теплее», но спорить не хотелось. Он дал прикурить от своего окурка. Впервые в жизни, глубоко затянувшись горько-кислым дымом дешевого табака, я конечно же, поперхнулся и закашлялся. Они оба довольно заржали и захлопали меня кулаками по спине. Мне было не смешно, я понял, что, дав прикурить от своей сигареты, он экономит спички.
— Что будем делать? – я старался казаться спокойным, хотя меня трясло уже не только от холода.
Дмитрий суетливо глянул на меня и тут же отвел глаза. Руслан тоже выжидательно молчал. Молчание становилось тягостным. И только дрожащая в Диминых пальцах самокрутка выдавала страх, который завладел уже всеми. Докурив, он молча поднялся на ноги, взял свое ведро с грибами и вывернул его содержимое. Мы последовали его примеру.
— Может, бросить и ведра? – спросил Руслан. – Тоже ведь лишняя тяжесть.
— Это не лишняя тяжесть, это колхозная собственность – буркнул в ответ Димка. — Ну что, рванули?! – он громыхнул пустым ведром и вышел на дорогу. – Куда-нибудь она нас все равно выведет.
IV
Неясный шум, больше похожий на шепот ветра. Сначала мне показалось, что я ослышался. С момента последнего привала прошел уже час. Дорожная колея давно превратилась в малоприметную тропинку, лес подступил к ней вплотную. Нами овладело отчаяние. Нестерпимо заболели стертые в кровь ноги, а грубые хлопчатобумажные рукавицы, которые нам выдали для сбора картошки, совсем не грели. Но мы продолжали брести вперед. По инерции. К тому же движение создавало иллюзию тепла. Было поразительно тихо: ночной лес будто вымер.
И вдруг этот звук. Внезапно он повторился, теперь его услышали все. Мы переглянулись — это определенно были голоса. Нас искали! Эхо едва различимо доносило, как где-то далеко, за многие километры аукали и кричали наши однокурсники. Мы разом приободрились, стало, будто, легче дышать. Боль и усталость притупились. Мы почти побежали по тропинке, грохоча ведрами и спотыкаясь о невидимые кочки. Временами казалось, что голоса становятся громче, иногда они пропадали совсем.
А потом все вдруг закончилось. Тропинка оборвалась, выведя нас на расчищенную лесорубами поляну. Дальше, вокруг небольшого пятачка, усеянного пнями, со всех сторон был только враждебный лес. Как в русских народных сказках – черный и дремучий. Голоса пропали окончательно, не было слышно ни звука. Наша надежда тоже испарилась, а вместе с ней – ушли и последние остатки сил. Не сговариваясь, мы перевернули свои ведра вверх дном и уселись тесным кружком на эти импровизированные стулья. Сколько мы так сидели, я не знаю. Может десять минут, может час. Глаза слипались и мы разом, кажется, впали в какую-то полудрему.
Новый звук ударил по ушам так внезапно, что сердце от неожиданности ухнуло вниз. Ночную тишину разорвал отчетливый треск ломающихся сучьев. Что-то, очевидно очень крупное, ломилось через чащу прямо к поляне. Мы оцепенели. Мрак вокруг лишь усугублял панический ужас, который охватил все тело, сделав его слабым и непослушным.
— Что это? – одними губами выдохнул в зябкий воздух Руслан.
Ему никто не ответил, шум и треск приближались к поляне. Сквозь выступившие на глазах слезы, я до боли вглядывался в темноту, откуда шел шум. Сердце колотилось так, что, удары отчетливо отдавались в ушах. Лицу стало жарко от нахлынувшего в кровь адреналина, а ноги сделались ватными и дрожали. Внезапно все стихло. Что-то невидимое замерло на краю поляны. Казалось, оно изучает нас. Было стойкое ощущение, что оно нас видит, видит очень хорошо, а вот мы его не видели. Что же это? Лось? Медведь? Кабан? Отчетливо потянуло смердящим душком, запах тления становился сильнее, волнами накатывая на нас и вызывая тошноту.
Димка медленно достал из кармана рукавицу, протянул мне, и я машинально схватил ее за край. В другой руке у него появился спичечный коробок. Дрожащими руками он чиркнул спичкой и поднес огонек к плотной ткани.
«Влажная, не загорится» — мелькнуло в мозгу. Но она занялась быстро и ярко. Пламя высветило наши перекошенные от страха физиономии, зато тьма вокруг стала еще гуще. Руслан ткнул мне чем-то в бок. То был сук от дерева, отрубленные ветки в изобилии валялись по всей поляне. Я надел пылающую рукавицу на сук, встал на ноги и высоко поднял факел, освещая окрестности.
— А-а-а-а! Первым заверещал Руслан, потом его крик подхватили Димка и я. Из темноты показалась какая-то вытянутая бесформенная туша, она одиноко замерла в нескольких метрах от нас, посреди вырубки. В первый миг мне показалось, что это дерево, толстый неровный ствол, высотой под два метра, который по какой-то причине избежал топора лесоруба. В неверном свете на мгновение мелькнули странные изгибы коры, больше похожие на ороговевшие чешуйчатые наросты, густо оплетенные красноватыми жилами и черным мхом, который пучками усеивал весь ствол. Только это было не дерево! То, что я вначале принял за ветки, оказалось чем-то вроде многочисленных черных щупалец, они совершенно бесшумно шевелились, вытягиваясь в нашу сторону. В самой гуще этих вонючих отростков горел единственный глаз, большой, без зрачка, сплошь покрытый сеткой красных прожилок. Холодный и гипнотический – он не мог принадлежать ничему живому, стеклянный взгляд кобры, замершей перед смертельной атакой.
Кошмарное зрелище высветилось перед нами лишь на мгновение, но этого мига оказалось достаточно, чтобы облик монстра до мельчайших подробностей впечатался в память. Затем ОНО издало мерзкий клокочущий звук и растворилось. Вновь затрещали сучья в лесу, а в лицо нам пахнуло прощальной порцией трупных миазмов. Огонек на моем факеле дернулся и погас. После чего в лес вернулась тишина.
V
Мы простояли на той поляне, словно каменные истуканы до утра. Мгла вокруг постепенно серела. Туман превращался в жалкие клочья грязно-белой ваты, которые лишь местами клубились по поляне. Вновь стал накрапывать дождь. При слабом утреннем свете показалась груда древесных стволов – уже очищенных от ветвей и приготовленных для тягача. Гигантская поленница возвышалась чуть в стороне от центра вырубки – ночью мы ее не заметили. О жутком видении ничего не напоминало, кроме наших бледных и измученных лиц. Но с рассветом отступал и страх, на смену ему пришли чувство голода и жажда. Совершенно вымотанные, мы никуда не ушли с той поляны. Димка предложил сделать привал, до наступления дня. Боязливо озираясь по сторонам, и стараясь держаться подальше от леса, мы насобирали сучьев для костра. Потом Дмитрий долго пытался зажечь огонь – сырая древесина не желала гореть. На растопку извели еще одну рукавицу, остатки газет и полкоробка спичек. Когда огонь все же разгорелся, мы сжались вокруг, стараясь согреться.
Солнце в этот день так и не появилось, но вроде стало чуть теплее. На краю поляны обнаружился большой куст рябины, усыпанной горошинами спелых ягод. Их горький вяжущий вкус показался мне бесподобно вкусным, и на какое-то время даже притупил голод и жажду.
Не знаю, как случилось, но мы опять вырубились. Как по команде, одновременно провалились в сон. Сейчас я думаю, что это не было случайностью.
Я проснулся первым, от холода. Костер давно прогорел, даже головешки остыли. Вечерело, оказывается, мы проспали весь день. Я торопливо разбудил товарищей. Осознание того, что эту ночь нам тоже предстоит провести в лесу, по которому бродит нечто непостижимое, мгновенно привело всех в чувство. Кроме того, очень хотелось пить.
Дмитрий предложил вернуться назад, и, пока еще светло попытаться найти какое-нибудь боковое ответвление, которое вывело бы нас из тупика. Отправляясь в путь, мы с Русланом за неимением другой пищи, нарвали в мое ведро рябиновых гроздей. Поедая их на ходу, медленно двинулись в обратном направлении. К счастью вскоре наш маленький отряд наткнулись на небольшую лужу дождевой воды, и мы вволю напились. Еще через пару километров нам действительно попалась развилка. Странно, что вчера ее никто не заметил. Такая же заросшая тропа резко уходила вправо от основной дорожной колеи.
«Господи, пусть она выведет нас к людям!» — взмолился я про себя и мы двинулись в новом направлении.
VI
О том, что следующую ночь нам все же придется провести в этом проклятом лесу, стало ясно часа через два. Новая тропинка оказалась обманкой, и кружным путем, увы, вывела нас на ту самую вырубку. Посовещавшись, решили больше не блуждать в потемках, а готовиться к ночлегу. Решено было установить дежурство – один из нас несет ночную трехчасовую смену, пока другие спят. Кроме того, мы натаскали большую кучу сучьев и валежника для костра. Огонь развели поближе к гигантской поленнице, так как Дмитрию пришла в голову неплохая идея: стащив несколько тяжелых бревен, мы соорудили из них крытый навес, закрепив верхние концы стволов на поленнице. Получилось что-то вроде односкатного шалаша, который поверху мы закидали густыми еловыми лапами. Боковые отверстия наглухо закрыли двумя вывороченными из земли пнями – их на поляне также валялось предостаточно — так что попасть внутрь нашей «избушки» было не так-то просто.
За всеми этими приготовлениями окончательно стемнело. У пылавшего костра, рядом с нашим укрытием казалось даже уютно. Кроме того, в этот вечер мы наконец-то согрелись горячим: только Дмитрию могла прийти в голову мысль натолочь в ведре с дождевой водой ягоды рябины и вскипятить все это на костре. Этот «компот», несмотря на хрустевший на зубах песок и привкус глины, блаженным теплом растекся по всему телу.
Первым ночную вахту нес Руслан. Вооружившись дубинкой, он остался сидеть у костра, а мы с Дмитрием залезли в землянку. В сон я провалился мгновенно. Но уже в следующее мгновение кто-то грубо растолкал меня. Это был Руслан, который шепнул: «Твоя очередь», и с наслаждением скользнул посапывающему Димке под бок. Разминая затекшие мышцы, я выполз на ночной воздух, Руслан тут же закупорил за мной вход. Отдых освежил, я подбросил в костер пару крупных сучьев и огляделся. Все было тихо. Несмотря на холод и влажность, коротать ночные часы у огня на этот раз оказалось гораздо приятнее. Дождик перестал, ветер тоже стих. Я оперся о дубинку Руслана и стал смотреть в весело потрескивающее пламя. Мысли в голову лезли нехорошие. Про голодную смерть в лесу, про стаи волков, которые могли бродить поблизости… И, конечно, про ту неведомую тварь, которая охотилась на нас прошлой ночью. Меня передернуло при воспоминании о зловонных щупальцах-ветках. Странное дело, после того, что случилось, мы даже не обсуждали друг с другом – что же это такое было. Да и мало ли… Может, каждый из нас считал, что ему померещилось.
Внезапно я вздрогнул. Вокруг по-прежнему было темно и тихо. Но тишина была какой-то неправильной. Осенний ночной лес – и никаких шорохов, никакого скрипа деревьев и шума ветра, даже сучья в огне как будто перестали трещать. И вот, среди этого абсолютного безмолвия, сверху, прямо в пламя медленно опустилось что-то черное. В изумлении я смотрел, как какая-то небольшая птица, раскинув крылья, полностью закрыла собой огонь. Открытое пламя, пробиваясь из-под тушки, мгновенно полыхнуло по перьям, запахло паленым. Самое поразительное, что заживо горящая птица не издавала при этом ни звука. В следующий миг еще одна спикировала в огонь, а потом еще, и еще. Через минуту от нашего костра ничего не осталось, кроме вонючего черного дыма, который слабыми струйками пробивался сквозь полумертвую от ожогов, копошащуюся массу пернатых.
Все это время я как истукан смотрел на происходящее, не в силах пошевелиться. А потом снова раздался знакомый треск. Это вывело меня из столбняка, я упал на четвереньки и пополз к шалашу. Пенек, закрывавший вход уже отдвинулся – четыре руки вцепились в меня и с силой рванули в темноту землянки, после чего вход был опять забаррикадирован. Мы прижались друг к другу, дрожа и сдерживая хриплое дыхание. Но трупный запах, проникший в наше хлипкое убежище, подсказал, что ОНО совсем рядом. Я услышал, как ОНО шарит по поверхности шалаша, расшвыривает ветки. Потом мгновение тишины, и этот чавкающий звук, как будто кто-то с силой бросал тухлые яйца об асфальт. Чиркнула спичка, и огонек в руках Руслана озарил наши скрюченные фигуры и Дмитрия, который сжался в комок у дальней стенки тесного убежища. Его руки и ноги беспорядочно трепыхались в конвульсивных подергиваниях. Лица я не увидел, потому что его не было. Вся голова несчастного была опутана длинными бородавчатыми щупальцами, которые проникли внутрь шалаша сквозь многочисленные щели. Эти отростки беспрестанно змеились, будто спутанные пряди волос на ветру, создавалось ощущение, что они ласково щекочут ему голову и шею. Если бы не струйки крови перемешанной с частичками мозгового вещества, обильно стекающие по телу нашего друга. И прежде чем огонь погас, я уже ломал ногти, пытаясь отодвинуть тяжелый пень с другой стороны шалаша.
VII
Когда я пришел в себя, было утро. Первое солнечное утро, с тех пор как мы потерялись. Я лежал под большим дубом, лоб саднило от огромной шишки. Память медленно возвращала меня в ночной кошмар. Я вспомнил, как пулей выскочил из шалаша и бросился в чащу. Кажется, сзади кричал Руслан, но паника превратила меня в животное, которое, словно спасаясь от лесного пожара, несется напролом, не разбирая дороги. Все тело и лицо были исцарапаны и исхлестаны ветками. Наверное, я продирался сквозь густые заросли, пока не врезался в этот дуб, где и свалился без сознания. Руслана нигде не было, да и как он мог угнаться за мной? Я осторожно поднялся, придерживаясь за ствол дерева. В глазах замелькали черные точки и несколько мгновений, казалось, что я снова потеряю сознание. Потом стало легче. Все тело болело, будто в нем не осталось ни одной целой косточки. Рядом валялась дубинка Руслана. Видимо я схватил ее машинально. Сейчас она пришлась как нельзя кстати: опираясь на палку, я медленно поплелся к видневшемуся впереди просвету в деревьях.
Просвет оказался тропинкой. А еще через сотню метров она кончилась. И я совсем не удивился, когда вновь увидел знакомую вырубку. Мне стало ясно, почему все эти дни мы ходим вокруг да около этой поляны. Стало понятным поведение ночных птиц. Кто бы ни был этот таинственный преследующий нас убийца, он – Хозяин. А мы – незваные гости, которые вторглись на его территорию.
Нас, мы… Я по привычке продолжал считать своих друзей живыми. Несмотря на пережитый прошлой ночью кошмар, я, еще на что-то надеялся… При ярком солнечном свете, надежда еще оставалась.
Поляна казалась такой мирной. На первый взгляд ничего не изменилось. Только наше убежище исчезло, будто его и не было. Бревна, из которых мы соорудили шалаш вновь аккуратно лежали в общей поленнице, исчезла подстилка из еловых лап, исчезли даже головешки от костра. Там, где прошлой ночью горел огонь, осталось пятно выжженной земли. И ни перышка, ни соринки больше. Да, эта тварь, кем бы она не была, умела заметать следы профессионально. Хотя… Пропал куст рябины, единственный источник нашего пропитания, он был вырван с корнем — в земле осталась только ямка. А еще у самой границы поляны лежало смятое в лепешку ведро, в котором мы ночью варили свой рябиновый «компот». Я сел на корточки возле ведра и внимательно осмотрел землю вокруг. Ничего. Затем взгляд упал на ближайшие деревья. Все-таки ОНО не смогло исчезнуть бесследно. Сломанные ветки указывали направление, куда двинулось чудовище, прихватив с собой моих друзей, или их останки.
И я пошел по следу. Внутри меня будто родился новый человек. Паника и ужас отступили на задний план, ярость, стыд – за то, что бросил друзей в беде, и, какое-то извращенное любопытство в одно мгновение вытеснили все прочие страхи. Скорее всего, именно в тот момент я окончательно расстался с надеждой остаться в живых.
VIII
Идти сквозь лес оказалось на удивление легко. Мне даже мерещилось, что деревья расступаются передо мной, словно попутный ветерок отклоняет преграждавшие путь переплетенные ветви. Наверное, это галлюцинация, но ощущение того, что тот же ветер ощутимо подталкивает меня в спину в нужном направлении, было совершенно явным. Вскоре журчание ручья подсказало, что, по крайней мере, от жажды я не умру. Лесную чащу пересекал небольшой овраг, наполовину засыпанный прелой листвой. По дну стекала змейка родниковой воды – такой ледяной, что после первой же пригоршни пальцы окоченели, а после первого глотка заломило зубы, и боль резко отдалась в голове. Невзирая на это, я, упав на четвереньки, с жадностью напился прямо из ручья. Сполоснув заодно лицо, вновь двинулся в путь. Что-то подсказывало, что идти осталось недолго. И, правда, лес заметно поредел, и вскоре между стволами замаячили контуры чего-то темного и массивного, похожего на бревенчатые стены. Еще несколько шагов и я с изумлением увидел, что это действительно высокая сплошная стена, охватывающая небольшое селение. Сердце на мгновение екнуло от радости, но лишь на мгновение.
Деревня была мертвой. Мертвой и покинутой. Покинутой и странной. То, что я вначале принял за стену, оказалось задними глухими стенками вплотную стоящих друг к другу строений – изб и каких-то надворных построек. Все вместе они образовывали правильный круг, попасть внутрь которого оказалось довольно легко, ибо высокие двустворчатые ворота были распахнуты настежь. Брошенные бревенчатые избы потемнели от времени и заросли мхом, ставни на выходящих во внутренний дворик окнах в большинстве своем были оторваны, либо отвалились сами. Стекла почти все разбиты, а двери сорваны. Судя по характеру построек, по специфической резьбе на ставнях и выкрашенных когда-то яркой краской крылечках – деревня была татарской, если бы не столь необычная форма расположения домов, придававшая всему поселению вид укрепленного форта. В центре этого частокола из двух десятков изб и сараев одиноко высился такой же трухлявый, заросший древесными лишайниками и поганками колодезный сруб. Ворот без рукоятки, но с дырявым ведром на ржавой цепи валялись рядом. Я медленно приблизился и заглянул внутрь. Колодец был почти доверху наполнен гнилой водой, поверхность которой густо усеивал мусор. Но помимо листьев, трухи и веток в ней плавало еще кое-что. Осторожно облокотившись на склизкие края, я ухватился за груду темного тряпья и подтянул ее к себе.
Это был мой приятель Димка, заядлый курильщик, любитель анекдотов и соленых грибов. Точнее то, что от него осталось. А осталось, кроме знакомого мне ватника, совсем немного. С некоторым усилием я вытащил размокшую телогрейку со всем содержимым из колодца.
Голова и ноги у трупа отсутствовали, развороченная грудная клетка с вываливающимися из вспоротого живота внутренностями держалась в ватнике лишь за счет рук, которые почти не пострадали. Только на правой не хватало мизинца. Машинально я залез в карман ватника и вытащил оттуда какой-то мокрый сверток. Это оказался тот самый мешочек, в котором Дима хранил свою махорку. Зачерпнув никотиновую кашицу, я поднес ее к лицу и глубоко вдохнул ядреный запах. К горлу подступила желчь, но вместо того чтобы проблеваться, я расплакался.
IX
А потом, сквозь собственные всхлипы, я услышал голос Руслана. Точнее, не голос, а стон, полный боли и страдания. С минуту я прислушивался к этим новым звукам, пытаясь определить, откуда они доносятся. Справа от колодца находился большой ветхий сарай, который, в лучшие времена, должно быть, служил местным жителям хлевом для домашнего скота. Как мне показалось, стоны доносились оттуда, из черного проема дощатых ворот, одна створка которых давно рухнула и лежала тут же, едва различимая из-за проросшей прямо сквозь щели меж досок сорной травы, а вторая еще чудом держалась на истлевших петлях. Я шагнул внутрь и поначалу, после яркого солнца, ничего не смог разглядеть. Под ногами хрустел какой-то хлам вперемешку с засохшим навозом, в воздухе воняло застарелой пылью и тем, чем обычно пахнет в заброшенных стойлах. Когда глаза привыкли, из тьмы проступили очертания странного сооружения. Внешне оно сильно смахивало на огромные козлы для пилки дров – две подпорки и горизонтальное бревно между ними . Возле этой колоды, обхватывая ее руками, стояла на коленях человеческая фигура и стонала.
— Руслан?
Фигура в ответ слегка шевельнулась и издала новый стон. Я приблизился вплотную, окончательно привыкшие к темноте глаза различили знакомое залитое кровью лицо с широко открытыми бессмысленными глазами. Он, продолжая жалобно постанывать, не мигая, смотрел на меня, и явно не узнавал.
— Русланчик, что с тобой? – я опустился рядом с ним на колени и попытался обнять его за плечи.
Ответом был громкий крик боли. Он судорожно дернулся и обмяк, потеряв сознание. Только сейчас я заметил, что его руки не просто обхватывали колоду — то был самый настоящий капкан. По центру бревна шла глубокая и узкая щель, намертво защемившая руки Руслана по самые запястья. Боль при этом должно быть была адской – кожа вокруг запястий лопнула, а кости, скорее всего, оказались сломаны. Запекшаяся кровь густым слоем покрывала и орудие пытки, и ее жертву.
Я беспорядочно заметался по сараю в поисках чего-нибудь вроде клина. Однако куски коры, щепки и ржавые амбарные гвозди, в изобилии валявшиеся под ногами – для этой цели были малопригодны. Наконец, у входа обнаружилось сбитое зазубренное рубило от топора – то, что нужно. После трех ударов камнем – ржавое лезвие почти полностью вошло в щель. Слава богу, Руслан все еще был без сознания и ничего не почувствовал – я, как можно осторожнее вытащил искалеченные руки из расширившейся щели, и, ухватив безвольное тело, выволок его наружу.
В грязном лице — ни кровинки. Если, конечно, не считать кровавой корки, которая покрывала его с головы до ног. На руки страшно было смотреть. Фаланги пальцев расплющены, осколки костей торчали из кровавого месива сухожилий и лоскутов кожи. Кровотечение не прекращалось – вены на обоих запястьях были раздавлены. Скинув грязную куртку и свитер, я рванул на себе рубаху. Пуговицы с треском брызнули в разные стороны. Как можно туже перевязав запястья, я постарался остановить кровь.
Не знаю, на что я надеялся… Его срочно нужно было оперировать, мой последний друг умирал от ран и потери крови. Но вокруг нас по-прежнему шумел угрюмый лес.
Надвигалась ночь, последняя в нашей жизни.
X
За оставшееся до захода солнца время я успел неплохо потрудиться. Натаскал большую груду досок для костра, сухих веток и листьев. Все это, вместе с остатками деревянной мебели, каких-то хомутов, колес и прочей крестьянской утвари, сложил внутри того самого сарая, в котором Тварь устроила для меня ловушку. То, что Руслан послужил приманкой, чтобы задержать меня в этом странном месте – сомнений не вызывало. Да и я давно уже догадался, кто наш преследователь. Одноглазый монстр, заманивающий людей в глушь, способный искажать пространство, повелевать лесным зверьем и птицами, но опасающийся огня и дневного света. В конце концов, всех нас в детстве пугали байками про шурале.
«Шурале» у татар…
«Урали» у удмуртов…
«Шур-лочо» у марийцев…
«Леший» у славян. Порождение седых веков, затаившееся в непроходимых лесах, легенда воспетая великим Тукаем. Только с реальным Хозяином, в отличие от поэтического лубка и народных сказок, нельзя было договориться. Нельзя было обмануть Древнее Зло, которое властвовало на земле еще до возникновения человечества. Но и отступать тоже было некуда.
Руслан так и не пришел в себя от болевого шока. Я уложил его возле колодца на охапку сухой травы и укрыл сверху своей курткой. То, что осталось от Димы, я завернул в телогрейку и отнес в сарай, где оставил возле огромной кучи дров. Не было времени рыть могилу – осеннее солнце зашло слишком быстро. Могилу заменит погребальный костер. Я решил сжечь сарай – трухлявая древесина будет гореть долго и хорошо, и никаких птиц не хватит, чтобы погасить такой огонь.
Когда скрылись последние солнечные лучи , я аккуратно зажег единственную спичку, которая еще оставалась в мятом коробке, обнаруженном у Руслана. Через несколько минут пламя охватило большой шалаш из веток, кусков коры и оторванных досок. Языки огня взметнулись вверх и жадно лизнули потолочные балки. Дым ел глаза, сухая древесина трещала и взрывалась снопами искр, поджигая клубки густой паутины. Пора было уходить. Бросив прощальный взгляд на останки Дмитрия, я вышел наружу.
Там пока все было тихо, но я уже знал, что тишина обманчива. На главных воротах сохранился массивный железный засов. С трудом, но удалось в одиночку запереть массивные створки. Но я сильно сомневался, что стены форта смогут ЕГО остановить. Убедившись, что Руслан по-прежнему без сознания, я сел рядом, спиной к колодезному срубу и стал наблюдать за пожаром. Подойти ближе к занявшемуся сараю уже было невозможно – даже на расстоянии десяти метров жар опалял лицо. За четверть часа сарай превратился в пекло и огонь тут же перекинулся на соседний дом. По моему плану, самое большее через час-полтора, сплошной огненный круг опояшет нас, гарантируя относительную безопасность. Даже если с неба вновь начнут сыпаться дождем чокнутые птицы – погасить пожар такой силы им будет не под силу. Авось, продержимся до утра. Что будет потом, я не знал. Безоружный, шатающийся от истощения и слабости, с полумертвым другом, которого я не смог бы пронести на себе и ста метров! К тому же дожить до рассвета было не такой уж легкой задачей.
Я просто ждал, наслаждаясь последними минутами тишины, разморенный горячим от пожара воздухом и убаюкивающим гудением пламени. Ждал, время, от времени поглядывая на беззвездное небо.
Однако на этот раз атака началась не с неба. ОНО послало на приступ других рабов. Сначала раздался отдаленный вой. Потом вокруг горящих строений, пока еще на безопасном расстоянии от пламени замелькали огоньки глаз. Волчья стая медленно сжимала кольцо. Время от времени из этой живой серой массы, неуклонно надвигающейся на огненную преграду, с воем выпрыгивали отдельные особи и бросались в открытое пламя, мгновенно их пожиравшее. Однако команды атаковать хищники, видимо, еще не получили, они продолжали методично кружить, выискивая для прорыва наименее защищенное огнем место.
В этот момент я отвлекся от волков, почувствовав прикосновение к шее чего-то холодного и липкого. В следующую секунду мощный приступ ужаса и отвращения буквально отбросил меня от колодца. Десятки, нет, сотни… Может, даже, тысячи змей кишели на стенках колодезного сруба, и потоком ползли, ползли наружу, переплетаясь клубками и злобно шипя.
Эта дьявольски умная Тварь знала обо мне все! Иначе как бы она догадалась, что я с детства страдаю герпетофобией — диким бесконтрольным ужасом перед пресмыкающимися?! Я не выносил вида даже безобидных ужей и ящериц – тут же ядовитые гадюки всевозможных размеров и расцветок переваливались через колодец и шлепались на землю и на беспомощного Руслана.
Я надеюсь, что он так ничего и не почувствовал, мгновенно оказавшись похороненным под ядовитым покрывалом чешуйчатых тел. Я ничего не мог больше для него сделать. Сам был готов броситься в огненное пекло, лишь бы избежать их прикосновений и укусов. Но они продолжали преследовать меня, шипя своими черными раздвоенными языками.
Это был действительно конец. Я медленно отступал к огню, спиной ощущая, как от жара саднит кожу, а волосы на голове вот-вот вспыхнут. Волчьи завывания по ту сторону пламени усилились, как будто в предвкушении моего аутодафе. В голове билось только одно слово – «Аминь». Воспитанный в угаре социалистического атеизма, я не знал ни одной молитвы. Но пока разум безмолвствовал, покорившись неизбежному, душа продолжала жить последней надеждой, взывая к небесам — «аминь-аминь-аминь-аминь-аминь-аминь-аминь-аминь-аминьаминьаминьаминьаминьаминьаминь».
XI
В тот момент, когда я физически почувствовал, как под тлеющим свитером вздувается волдырями и лопается кожа, как загораются волосы, а белки глаз наливаются кровью, я увидел ЕГО. Волкам, наконец, удалось прорвать огненное заграждение и выложить своими телами коридор для Хозяина. Тварь уже проникла внутрь огненного круга, и, не мигая, уставилась на меня своим оком. Я впервые увидел ЕГО так близко при ярком свете пожарища.
ОНО одновременно хотело и боялось.
ОНО хотело впиться в меня своими щупальцами-присосками, концы которых были усеяны мелкими иглами зубов, раздернуть меня по суставам, растереть, превратить в кровавую кашу мои кости и плоть, сожрать меня без остатка, как пожирало многих до меня, и как будет пожирать других после.
Но ОНО боялось – яркий свет и жар пламени причиняли боль, я понял это по тому, как беспокойно дергались и скручивались между собой плотоядные щупальца, как конвульсии сотрясали массивный шерстистый ствол, заменявший ЕМУ ноги, а идеально круглый, усеянный вздутыми кровянистыми прожилками глаз, размером с футбольный мяч, тревожно прикрывался сморщенной защитной пленкой.
Нет, ни волчьим и не змеиным зубам суждено было оборвать мою жизнь. Этот десерт предназначался хищным и вечно голодным щупальцам монстра, древнего, как День сотворения мира.
Все это я увидел и понял за какие-то доли секунды. Дальнейшее произошло еще стремительнее.
Много позже, после окончания следствия по моему делу, после лечения в психушке, когда меня, наконец, оставили в покое, и я очутился дома со своими сходящими с ума от переживаний, но счастливыми видеть живого сына родителями, темнота, окутавшая те несколько часов, отступила. Провал сознания двадцать лет надежно скрывал от всех, и, в первую очередь, от меня, что же произошло в момент моей кажущейся неизбежной гибели, и ранним утром нового дня, когда спасательный вертолет обнаружил полуголого, покрытого грязью и ожогами, истощенного до неузнаваемости призрака, который в сомнамбулическом трансе бесцельно бродил по дымящемуся пепелищу. Говорят, я издавал какие-то нечленораздельные звуки, тыкая обожженными до костей ладонями в глубину леса. Мое лицо, лишенное бровей и ресниц светилось бессмысленной улыбкой, по подбородку стекала струйка слюны, но глаза… Глаза лучились неземным счастьем.
Благодаря столь явным признакам безумия, мне на удивление легко поверили в то, что я решил рассказать, очнувшись через несколько дней в больничной палате.
Не надо меня упрекать за эту ложь! Если б я поведал им хотя бы десятую часть того, что с нами случилось на самом деле, одним постоянным пациентом на улице Волкова стало бы больше.
Я всего лишь рассказал, что мы заблудились и стали добычей волков. Что мне чудом удалось спастись, выбраться к заброшенной деревне, устроив пожар. Кстати, благодаря густому дыму меня и обнаружили поисковики, которые до этого безуспешно три дня и три ночи обыскивали эту местность и с земли и с воздуха.
Правда следователей приводил в тупик тот факт, что никакой деревни в районе пожарища никогда не существовало, да и вырубка леса там прекратилась еще в начале 50-х годов, после объявления территории заповедной зоной.
Впрочем, на пепелище в избытке обнаружились волчьи кости – что и стало косвенным доказательством правдивости моего рассказа.
К счастью, по причине моего лечения, я не присутствовал на заочных похоронах Димы и Руслана. Иначе, вряд ли я смог посмотреть в глаза их родителям.
Пустые гробы закопали в одной яме — на Арском кладбище. На церемонии были все наши однокурсники и преподаватели – я читал об этом в «Вечерней Казани». После моего «выздоровления» и выписки мать предложила мне вместе сходить на могилу – но я отказался.
Шли годы, шумиха улеглась, об этом происшествии быстро забыли. Тем более, девяностые оказались богаты на события пострашнее. Газеты каждый день пестрели заголовками один кошмарнее другого – заказные убийства, война в Чечне, теракты…
Я закончил факультет журналистики с красным дипломом, стал довольно известным репортером криминальной хроники на нашем городском канале. Новыми друзьями так и не обзавелся, нет ни жены, не детей, ни постоянной подружки. Вот квартирку однокомнатную недавно приобрел – спасибо родной телекомпании за помощь. А то дома с родителями совсем невмоготу стало жить – мать все переживает, говорит, что кричу по ночам во сне.
Еще бы не кричать! Именно во сне месяц назад я, наконец, окончательно «прозрел», вспомнил что же произошло в пылающих развалинах неведомой деревни. Той ночью я проснулся от собственного вопля, в холодном поту и больше не сомкнул глаз до утра. И утром не пошел на работу, зато пошел в ближайший магазин и купил бутылку водки. И банально напился. Чтобы не мучить себя бесполезным поиском ответов…
Почему ОНО выжидало целых двадцать лет, прежде чем напасть снова?
Что это за странная деревня-бастион, которой нет ни на одной самой дотошной карте республики?
И куда делся труп Руслана, ведь на пепелище милиция не обнаружила ни единого фрагмента его останков?!
Слава богу, я не ушел в запой. Хотя, в моей ситуации – это, может, и лучший вариант.
Вопросы, вопросы, вопросы – а ответов на них нет, и, наверное, не будет никогда. Хотя та деревня – есть у меня по ее поводу некоторые соображения. Конечно, это только версия, но если догадка верна – это может спасти жизнь тому, кто, не дай Бог, попадет в похожий переплет.
Я думаю, все дело в Магическом Круге. Избы специально построили в таком порядке – чтобы глухие задние стены образовывали окружность. Еще с языческих времен наши предки очерчивали себя кругом, защищаясь от нечистой силы. Стоунхендж в Англии, над загадкой которого до сих пор бьются ученые – скорее всего служил такой же защитой от демонов, как и круг из деревенских домов.
Правда иногда защита не срабатывает. Философа Хому Брута, к примеру, даже круг не уберег. Кстати, приглядитесь внимательнее к Вию. Не к тому убогому уроду с накладными ресницами, из старого детского фильма, которого сотворили так называемые художники по костюмам и гримеры «Мосфильма», а настоящего гоголевского Вия. «Весь был он в черной земле. Как жилистые, крепкие корни, выдавались его засыпанные землею ноги и руки» — мне, почему-то, кажется, что мы с Николаем Васильевичем описали одну и ту же Тварь.
Вот и те поселенцы, видать не спаслись. Родник, который питал колодец и поил всю деревню – вполне мог стать слабым звеном. Пустил Хозяин подземный ручей в соседний овраг, и вымерла деревня. А потом Шурале-Вий-Леший (или как там его еще называют?) превратил поруганный Магический Круг в место своей кровавой оргии, где я должен был стать главным украшением «стола». И у него почти получилось! Впрочем – все это не более чем домыслы.
В силу своей профессии я каждый день читаю криминальные сводки. Особенно интересуюсь пропажей людей в лесу. Все было спокойно, до сегодняшнего дня, пока не наткнулся на эту маленькую заметку в «Вечерней Казани». На последней полосе, между прогнозом погоды и рекламой… Всего пара абзацев, но мне стало страшно. Очень страшно…
Кажется, пора заканчивать свою историю. А то от стука пальцев по клавиатуре опять заныли шрамы на руках.
Увы, в сентябре 1990-го – ничего не закончилось. В тот самый момент, когда у меня был выбор – либо сгореть заживо, либо быть растерзанным Шурале, я выбрал иное. Сорвав с себя загоревшийся свитер, и кое-как прикрыв им руки, выхватил из огня пылающую жердь. Шипело жженное мясо ладоней, но в тот момент боли я не чувствовал. Размахнувшись, с силой всадил горящее древко прямо в глаз этой паскуде, всадил до самого упора. Лишенное зрачка око смачно хлюпнуло и взорвалось фонтаном слизи, вонючего гноя и сукровицы. Обдав меня этой жижей с головы до ног, ОНО заверещало тонкой вибрирующей сиреной так громко и пронзительно, что из моих ушей хлынула кровь. Последним проблеском разума я ухватил видение метнувшейся в глубь леса твари, вслед за которой, спасаясь от огня, бросились врассыпную свободные от гипнотического транса звери и гады.
В следующий миг на меня обрушились чудовищная боль, тьма и забвение…
ㅤ
Автор: Шерстнев Сергей
2008 г.