Эта история написана в рамках зимнего турнира Мракотеки (декабрь 2023 — январь 2024 года)
I
«Представляется ли возможным решить эту дилемму??» - иронично спросил Дима.
«Определенно – да, — медленно, серьезно и даже несколько угрюмо начал отвечать Сергей (Дима вздохнул). – Мы должны думать о себе. Мы устали. Окончательно стемнеет уже совсем скоро. Лучше будет, если потратим вначале наши силы на паршиво выглядящую дорогу. По ней идти тяжелее. И если она нас ни к чему не приведет, то мы, уже совсем уставшие, сделаем то, что сделать легче – вернемся по уже понятной, хотя все еще паршивой, дороге к этой развилке и пойдем (Сергей показал рукой налево) по другой, куда более, скажем так, цивилизованной».
«Не спорю, ибо бессмысленно, – произнес Дима шутливо-спокойным голосом. — Но прошу заметить, Доктор, что Вы своими сомнениями и рассуждениями отняли у нас минут семь относительно светлого времени суток. Я уж, Сереж, если честно, подумал назад к станции вернуться, раз уж навигатор нас так подводит. Поспрашивать местных о том, как до Чернозёмки добраться. На ночлег там где-нибудь остановиться, чтобы утром дорогу снова начать искать».
«Ладно уж, не такие прям серьезные опасности на этом маршруте нас поджидают, — буркнул Сергей, — пойдем».
Друзья пошли по дороге, уходящей от развилки вправо, в поле. Через несколько метров от развилки они наткнулись на пластиковые переносные ограждения ярко-красного цвета, погашенные оранжевые лампочки и две таблички с надписью «Ремонт». («Ремонт не значит запрет», - заметил Сергей под вздох Димы).
Погода портилась. Она стала портиться незадолго до того как они подошли к развилке, а после нее повалил густой снегопад. Белесые густые хлопья на фоне темно-коричневого неба. Скрип снега под ногами. Горизонт с неровной темной окаемкой.
Сергей оказался прав. Он выбрал верную дорогу. Примерно через полчаса они стали подходить к перелеску, выглядевшему ночью немного несуразно в контексте «традиционного» пейзажа российских полей с неровным лесистым горизонтом. ««Собрание кольев» посреди пустоши», - подумал Сергей.
Чем ближе они подходили, тем необычнее выглядел этот перелесок. Из его глубины сквозь нарастающую метель пробивались лучи разного цвета – оранжевого, белого, синего, зеленого, голубого, что придавало ему несколько фантасмагорический, даже немного сказочный вид. То был свет фонарей, находящихся в глубине чащи. Похоже, именно в перелеске и скрывался поселок Чернозёмка.
Отворот дороги вел к высоким, ничем не освещенным стальным воротам. Дорога, если она за ними и была, также ничем не была освещена. На воротах и калитке висели тяжелые амбарные замки. Никаких табличек или надписей на воротах не было.
«Перелезем?» - предложил Сергей.
«Стоит ли? — ответствовал Дима. — Это ж явно не общественное пространство».
«Мы приехали на день раньше, – продолжил Сергей, – скорее всего, как и в обычных СНТ, вход в поселок не свободный. Нас сегодня не ждут, но войти мы (во всяком случае, я) можем сюда на вполне законных основаниях».
«Если только это и правда Чернозёмка, а не какая-нибудь закрытая промзона или элитный поселок».
«Здесь мы этого точно не выясним, полезли уже».
Перелезть ворота и правда оказалось несложно. Улица за ними вела вглубь поселка. У ворот она не была освещена, но обильный снежный покров не давал наступить абсолютной тьме, даже несмотря на то, что с двух ее сторон по всей длине росли высоченные хвойные деревья.
«Мрачновато, жутковато, — с усмешкой заметил Дима. – Хорошо, что у меня с собой мой перцовый баллончик».
В темнеющем матовом пространстве друзья пошли по улице.
«Да, никакая это не промзона, — заметил Дима, – это точно поселок!» Слева от них тянулась хвойная роща, справа же, за деревьями – старые штакетники дачных участков, за которыми виднелись высокие темные силуэты деревянных домов. Ни в одном из них не горел свет, ни к одному из них не были протоптаны тропинки – тут никто, во всяком случае, в это время года, не жил. А вот улица явно не была заброшена – по ней явно ходили и даже, скорее всего, ездили.
Через метров триста она плавно поворачивала направо. Из-за поворота пробивался свет фонарей.
Повернув, Дима и Сергей увидели, что отсюда начиналась жилая часть улицы – подъезды к воротам и калиткам были очищены от снега, из окон некоторых больших старых из бруса и сруба двухэтажных дачных домов лился свет. Улица, уходившая вдаль почти на километр, здесь и почти до самого конца была освещена фонарями на деревянных столбах. Плафоны фонарей. Вот что было необычным. Они были разного цвета. Первые три фонаря светили оранжевым, но дальше находился зеленый фонарь, голубоватого цвета фонарь, фиолетовый, снова оранжевый, красный, голубоватый, снова зеленый, снова оранжевый, снова красный – причудливое соцветие уходило вдаль улицы.
На одной из калиток виднелась ветхая табличка с почти стершейся надписью. Подойдя к ней поближе, Сергей прочел: «Янтарная, д. 17».
«Нашли! Эта улица в Чернозёмке нам и нужна, а дом… дом нам нужен двадцать седьмой, пошли дальше», - радостно выпалил он.
Пройдя еще примерно метров двести, они остановились перед убранным (снегопад еще не успел замести) подъездом к невысоким воротам и калитке из штакетника, на которой висела табличка «Янтарная, д. 27». Надпись возвещала, что их долгий путь, наконец, завершен.
Сзади них послышались торопливые шаги. Повернувшись, друзья увидели, как по улице в их направлении быстро идут две маленькие фигуры. «Дети», - подумали оба. Действительно, через несколько секунд мимо них прошли двое детей, судя по росту, не старше лет девяти-десяти. Одеты они были в ветхого вида зимние темные курточки с капюшонами, которые вместе с шарфами полностью закрывали их лица, и темные штаны, заправленные в резиновые сапожки. Они двигались очень быстро и как-то не совсем естественно – ссутулившись и низко опустив свои головы. Они не поворачивали свои головы и могли видеть только то, что у них под ногами. Не обратив на путников никакого внимания, они просеменили к соседнему участку, и тот, что повыше («Может быть, старший брат», - подумал Дима), не поднимая головы, начал звонить в прикрепленный к столбу, на котором держалась калитка, колокольчик. Друзья молча наблюдали.
Через секунд пятнадцать за забором заскрипел снег и на улицу вышла высокая женщина в наброшенном на плечи старом тулупе. Ни слова не сказав, она подняла вверх правую руку и сильно ударила по голове вначале одного, а затем другого ребенка. Тот, что пониже, взвыл, и невольно поднял голову вверх. Женщина сорвала с него шарф и со всей силы наотмашь ударила его по рту! А потом стала наносить удары еще и еще – по щекам, по шее, по макушке. Маленький захлюпал, но невероятными усилиями удержался от рева. Его вой показался Диме немного странным, слегка глухим. На мгновение ребенок развернулся лицом в сторону стоявших неподалеку Димы и Сергея, и Диме показалось, что у того рот заклеен изолентой, обычной красной изолентой. Женщина, так и не произнеся ни слова, схватив обоих за шкирки, втолкнула их на участок.
«Эй! Уважаемая! – окликнул ее Дима. – Вы вообще в своем уме? Вы что делаете, а?!».
Женщина подняла голову и только сейчас заметила Диму и Сергея. Она стояла от них на расстоянии метров двадцати, но даже оттуда было видно, как глаза ее округлились от ужаса. Она всплеснула руками и схватилась за голову. Простояв так несколько мгновений, она ринулась на свой участок и с силой заперла калитку.
«Не ну ты видел? Она же конченная!» – ошарашенно выпалил Дима.
«Видел. Да. Конченная, — ответил его друг, — и это наша соседка. Ладно, проясним со временем, в чем тут дело, и можно ли на это повлиять».
«Да вообще-то не можно, а нужно повлиять! Это насилие, скорее всего, регулярное и чреватое серьезное травмами», - с жаром произнес Дима,
«Разберемся с этим, — резюмировал Сергей, — а сейчас пошли, проверим, открыт ли дом».
В доме и на участке никого не могло быть, но и то, и другое было подготовлено к приему гостей, как и обещал Сергею по телефону Михаил Андреевич. От калитки к большому старому, построенному еще в конце 1940х, дому из сруба вела широкая тропинка, проложенная явно недавно, и метель еще не успела выровнять ее со снежным настилом, заботливо укрывшим большой участок. Рядом с крыльцом лежала укрытая брезентом куча поленьев для топки печи. Дом также не был заперт. «Никто туда не зайдет. Мы проследим», - сказал Михаил Андреевич.
В самом доме было относительно тепло – голландка еще не успела остыть, топили ее, видимо, утром. Дом готовили основательно: полы были вымыты, с деревянной мебели - стульев и большого круглого стола в гостиной, со шкафов и комодов в спальнях на первом этаже, с дивана и кресел в комнатах второго этажа - была тщательно стерта пыль. Белье на кроватях четырех спален первого и второго этажа было свежим. Вот только окна – они были чистыми, но наглухо закрыты тяжелыми деревянными ставнями. Новыми, поставленными совсем недавно ставнями. Каждая пара на обоих этажах была скреплена тяжелым замком, что весьма удивило Сергея, ведь при всей хлипкости окон холодный воздух они не пропускали, да и в дом, судя по словам Михаила Андреевича, лезть никто не собирался.
В таком состоянии Сергей нашел дачу Николая Кузьмича, своего двоюродного дедушки, родственника, которого ни он, ни его родители, никогда в своей жизни не видели. Смерть восьмидесятилетнего Николая Кузьмича двумя месяцами ранее заставила семью вспомнить о том, что этот человек существовал. Дача перешла по наследству матери Сергея, как единственной родственнице. Ни она, ни его отец интереса к ней никакого не проявили, практически сразу решив ее продать по весне, и ни разу не ездили туда.
В недавнем прошлом выпускник Второго меда, за два года работы терапевтом в районной поликлинике Сергей настолько глубоко погрузился в каторжную рутину, что к началу этой зимы от его души осталась только пара кровавых ошметков. Работу надо менять, возможно, профессию надо менять, – понял он. Чтобы немного прийти в себя, восстановиться и подумать о дальнейшем своем пути, он решил полтора месяца пожить за городом. Родительскую благоустроенную дачу как вариант он не рассматривал. Хотелось чего-то нового, возможно, требующего труда, но дающего новый опыт, который, как вода из ледяного ручья в жару, отвлечет его и вдохнет новые силы.
Своей семьи и даже постоянной девушки у Сергея не было, поэтому он взял двухмесячный отпуск за свой счет, предложил своему старинному другу Диме поехать на полтора месяца в пустующую дачу умершего родственника. Дима, программист-фрилансер, с радостью согласился. Они давно не виделись; его свободный рабочий график, упорное нежелание заводить семью и накопленные средства вполне позволяли провести пару месяцев относительно беззаботно. В конце концов, для работы ему нужен был всего лишь ноутбук и интернет. Хотя надежда, что в Чернозёмке, расположенной в глубинах Бурцевского района Московской области, есть интернет, была некрепкой. Друзья решили, что за декабрь они приведут дачу в порядок, а на Новый год соберут большую компанию своих друзей, и шумно и весело его встретят за городом в таких чуть более экстремальных, чем это обычно бывает, условиях. Желающих набралось более десятка, и компания могла вырасти еще. Поэтому даже при том, что дачу ну никак нельзя было назвать запущенной, скорее уж наоборот, работы предстояло много.
«А ведь дети так странно голову держат, потому что эта сумасшедшая тварь их так заставляет держать, — произнес Дима, когда они вошли в дом, — издевается над ними».
«Угу, — ответил Сергей, — и не просто так она их заставляет. Она, скорее всего, сама так часто ходит – ее приобретенный сколиоз второй степени за версту видно».
«Да? Я даже и не заметил, ну, глаз врача, глаз врача», - сказал Дима.
Пока Дима разбирал свой рюкзак, Сергей, убедившись, что в доме во всех комнатах есть электричество и нет ни одной перегоревшей лампочки, включил холодильник и привезенную с собой электрическую плитку. За дверью опять послышались торопливые шаги, на этот раз тяжелые. В дверь сильно постучали.
«Кто там?!» - немного ошарашенно спросил Сергей.
«Это я — Михаил Андреевич! — был ответ. — Вы уже приехали, мы вас только завтра ожидали, встретить хотели. Неужели я не так понял чего?».
Сергей пошел к двери, позади него возник Дима с очень серьезным лицом, держа наперевес топор.
«Всегда завидовал твоему гостеприимству», - тихо произнес Сергей и, взглядом попросив друга спрятать топор хотя бы за спину, открыл дверь. На крыльце стоял и пытался отдышаться сутулый мужчина среднего роста, не худой и не полный, одетый в старую выцветшую дубленку, темные брюки и древние, хотя и не разваливающиеся ботинки. На вид ему было лет шестьдесят, у него было немного вытянутое овальное лицо и острый нос. Серые глаза виднелись за большими старыми очками в роговой оправе. Выбивавшиеся из под старой ушанки волосы тоже казались серыми. В левой руке Михаил Андреевич держал старую матерчатую сумку.
С недельной давности телефонного разговора и до сего момента Сергею никак не удавалось представить себе Михаила Андреевича. Мягкий и гибкий голос в телефонной трубке плохо ассоциировался с образом старожила глухого поселка. И вот сейчас советский дачник-интеллигент, стоявший перед Сергеем, не был похож на стереотипного сельского жителя. Его телефон дал ему бурцевский нотариус, занимавшийся наследством Николая Кузьмича: «Вам к Михаилу Андреевичу надо бы насчет дачи обратиться. Он – кто-то вроде авторитетного старожила в Чернозёмке», - сказал он.
«Заходите, я – Сергей, а это Дима», - сказал парень, протягивая руку. Рукопожатие Михаила Андреевича было мягким, а мясистая ладонь, несмотря на холод – потной. А еще оно было необычным, и Сергей не сразу понял почему. Лишь когда он пристальнее взглянул на кисть правой руки гостя, то увидел, что на ней отсутствует мизинец – был лишь маленький обрубок.
«Здравствуйте, — ответил на приветствие Димы Михаил Андреевич, — ну как доехали? Как разместились? Не поранились ли, когда ворота перелезали?»
«Да нет, все хорошо, правда, нужную дорогу долго искали, — ответил Сергей, — а Вы, Вы все правильно поняли. Это у меня планы изменились, и мы на день раньше приехали. Думали, с подготовкой дома поможем, но тут и так все, как я вижу, кристально чисто!»
«Ну, уж прямо и кристально? – улыбнулся Михаил Андреевич, — ну чем смогли, помогли, но вот по-настоящему сейчас встретить Вас не получится. Завтра готовились вас и старосте и другим жителям представить. Уж не обессудьте, только завтра. Сейчас заняты обсуждением встречи Нового года. У нас в доме нашего, скажем так, «старосты», ну неофициального конечно, нечто вроде собрания. Собрались вот, начали, и тут прибегает Надежда Александровна, ваша соседка, и сообщает, что вы уже здесь. Вот я и собрал, что успел за пять минут, и побежал вас встречать», - закончил Михаил Андреевич, доставая из сумки бутылку с мутной жидкостью, завернутый в фольгу говяжий язык и батон белого хлеба. «Превосходнейший самогон, — горделиво произнес он, — отказы не принимаются, пить буду с вами, чтобы доверие было полным».
«Да стоило ли так утруждать себя?! – изумленно произнес Сергей. – Вы и так столько для нас сделали!».
«Стоило! – убежденно и горячо произнес Михаил Андреевич, — нельзя к гостям равнодушным быть! А уж тем более к внуку, двоюродному, но внуку Николая Кузьмича, Царство ему Небесное», - добавил он, сделав правой рукой жест, похожий на крестное знамение.
«Огромное спасибо Вам, – с чувством сказал Дима, — но раз уж речь зашла о соседке, скажите, пожалуйста, а с ней вообще все нормально? Она при нас так детей (видимо, своих) так сильно избила, непонятно за что, да еще и выглядят они у нее странно. А потом на нас с таким ужасом она посмотрела, как будто адского сатану увидела».
«Не всё, – с некоторой печалью и вздохом произнес Михаил Андреевич, — не всё с ней в порядке. Я потом вам подробнее расскажу. Но вкратце если, жизнь у нее тяжелая. Она из совсем неблагополучной семьи, вы не смотрите на то, что участок и дом у нее богатый — и в, скажем так, интеллигентской среде садисты попадаются. Брак у нее неудачный. Муж от цирроза умер, а до того и ее и детей избивал. И вот она очень медленно, еще при муже, стала повреждаться рассудком. Мы (Михаил Андреевич сделал рукой полукруг) стараемся ей помогать, чем можем, и следить, чтобы детей не сильно мучила по любви своей. Знаете же, как это бывает».
«Да, — продолжал Дмитрий, — знаем, но мне показалось, что у детей, как минимум, у одного из них, рты изолентой заклеены».
«Изолентой? — грустно и тихо проговорил Михаил Андреевич, — ясно. Ладно, понял, спасибо, что сказали. Зайду к Наде, постараюсь со всем разобраться. Ну да ладно! Господа, прошу приступить!» - резко сменив интонацию на бодрую, он достал из сумки три вложенных друг в друга граненых стакана, их и снедь отдал Диме, сам же, аккуратно сложив на стуле дубленку и положив на нее ушанку, прошел в дом.
Дима нарезал хлеб и язык, сделал три бутерброда и раздал их присутствующим. Михаил Андреевич одним залпом осушил свой стакан под изумленные взгляды только пригубивших самогон парней.
«Ладно, — произнес он, — собрание продолжается, мне идти надо. Завтра в 14:00 жду вас обоих на Рубиновой дом пятнадцать. Тут недалеко. Проснетесь пораньше, посмотрите поселок — и милости прошу к нам. На Рубиновой у нас что-то вроде сельского дома культуры. Поговорить будет о чем. Ну все, до встречи». Он пожал Диме и Сергею руки, вежливо улыбнулся, быстро оделся и исчез в уже окончательно окутавшей поселок темноте.
Дима и Сергей переглянулись.
«На тебя он похож, ты таким в старости будешь!» - произнес Дима.
«Почему это?» – спросил Сергей.
«Не знаю. Речь такая же занудная, прическа на твою похожая, в чертах лица что-то общее есть. В комплекции. Только ты повыше ростом, и нос не такой аристократический, да и покрепче ты будешь, но, в целом, примерно то же. Да и ты к старости наверняка усохнешь, и сходство полным будет. Ну а палец отхряпать можно самому – было бы желание (Сергей мрачно посмотрел на него). Сам можешь проверить, очки похожие найди, да посмотри в зеркало», - завершил монолог Дима.
«Прекрасно, – ответил Сергей, невольно глянув в большое зеркало, которое Николай Кузьмич когда-то повесил в прихожей, — ладно уж, давай вещи разбирать дальше, или ты самогон хочешь продолжить пить?».
«А почему бы и нет, — хитро улыбнувшись, заметил Дима, — тем более, он совсем неплох».
Друзья допили стаканы. Желание разбирать вещи ушло. Они налили и выпили еще (хлеб и язык стали казаться еще вкуснее). Между ними стала развязываться оживленная беседа, в которой, как это часто бывает во время принятия алкоголя, постоянно менялась тема. Они говорили о кино, о девушках, о работе, о прошлом. Беседа то грозила сорваться в ожесточенную дискуссию (во время которой Дима начинал мерять шагами комнату и ерошить непослушные рыжие волосы, пока Сергей ледяным тоном выдавал железобетонную аргументацию по тому или другому вопросу), то превращалась в громкий хохот.
Но через час на них обоих навалилась смертельная усталость. Сказалась долгая дорога от вокзала города Бурцев, часть которой они прошли пешком по подобиям дорог через поселки, поля и перелески – одинокая остановка на Афинеевском шоссе была ближайшим транспортным пунктом к Чернозёмке.
Они разошлись по комнатам и легли в кровати. Когда Сергей погасил свет, из-за ставен в комнате воцарилась кромешная тьма. Сон пришел почти мгновенно. Но Сергей успел услышать скрип снега снаружи, как будто кто-то ходил вокруг дома, и донесшийся несколько раз откуда-то издалека неестественный, как будто заело пластинку, высокий старушечий возглас: «Не трогай! Это на Новый год!».
II
Друзья проснулись, когда на часах еще не было одиннадцати утра. Оба чувствовали себя прекрасно, полными сил. От самогона совершенно не болела голова. «Не соврал Михаил Андреевич – отменный самогон», - подумал Дима. Свет пришлось зажечь, потому что ставни упорно не хотели пропускать даже одного фотона света. Друзья быстро позавтракали, совершили по очереди паломничество в стоявший на улице деревянный туалет, разобрали остаток вещей, достали из колодца несколько ведер и пошли гулять. Было пасмурно, но снегопад прекратился – темно-серое небо и белый снежный покров окружали идущих по поселку.
Чернозёмка оказалась местом с яркими контрастами. Три улицы – Янтарная, Рубиновая и Сапфировая - составляли его, по всей видимости, несколько обособленную часть. Именно здесь расположились среди густых елей большие, ведущие свою историю от сталинских времен, дачи с просторными участками, большими двухэтажными домами, колодцами, просторными сараями. На многих домах были резные украшения.
Многие участки пустовали, и пустовали давно. Но пересечение Янтарной и Рубиновой было по местным меркам густозаселенным. Почти в каждом доме кто-то жил, у каждой калитки был кто-то, кто сгорбившись, не поднимая головы и не смотря по сторонам, лопатой разгребал снег после ночной метели. Рядом с поворотом на Рубиновую им повстречалась дама, своим имиджем довольно сильно отличавшаяся от всех людей, кого они до этого здесь повстречали. На вид ей было около пятидесяти лет. Она неспешно прогуливалась, явно любуясь красотой заснеженного поселка. Прежде всего, она выделялась походкой, даже ссутуленная спина не сказывалась на ее немного горделивом неспешном шаге. Более того, она прихрамывала и опиралась на резную трость, но и это она делала исключительно красиво. «Аристократка», - подумал Сергей. Аристократический образ дополняли элегантная шляпка, старое, но чистое, и когда-то наверняка безумно дорогое пальто и обаятельная улыбка, с которой она посмотрела на Диму и Сергея. Они не могли с ней не поздороваться! Она не произнесла ни слова, лишь с улыбкой кивнула им.
«Дом культуры» они нашли очень быстро – прямоугольное, двухэтажное, единственное на весь поселок здание из кирпича, не обнесенное забором, было сложно не заметить. Недалеко от входа стояла старенькая газель – единственный автомобиль, который они заметили в поселке.
У крыльца между двух кольев был растянут здоровенный транспарант, явно выполненный любителем.
«ТКВ – наш путь к спокойствию и счастью!» - гласила надпись красной краской на нем. Под этой кривоватой надписью был рисунок, отдаленно напоминавший зеленую траву – как будто ее пытался нарисовать ребенок.
«ТКВ? – недоуменно спросил Дима, — ты знаешь, что это?»
«Ни малейшего понятия», - ответил Сергей.
«Может, «труд и коллективная вера», или «танк Клим Ворошилов», или «торты, кексы и вино»», - стал строить гипотезы Дима.
«Меня больше смущает детсадовский уровень этой работы», - заметил Сергей.
Они слева обошли здание и обнаружили детскую площадку. Там, у качелей, висел еще один плакат, выполненный примерно на том же уровне мастерства. В углу плаката был намалеван зверь, в котором после некоторых усилий можно было опознать улыбающегося зайчика. Зайчик, вероятно, получил изрядную дозу, в юности побывав в Чернобыле в качестве ликвидатора. В центре плаката красной краской была выполнена надпись: «Выполняй простые правила: «Молчи. Смотри под ноги. Слушай Маму!».
«Я не помню такого у Макаренко», - скептически произнес Дима.
«И ведь это сравнительно новые плакаты, явно не советских времен», - сказал Сергей.
«Что ж, быть может, именно в Чернозёмке свет увидит новая Великая дидактика» - саркастически продолжил Дима.
Друзья пошли дальше по Рубиновой. На пути им попались еще два плаката. Первый, помещенный на стенде на обочине, маму не упоминал, но призывал молчать и смотреть под ноги.
«Ну, предположим, учитывая качество здешних дорог, что призыв смотреть под ноги разумен», - рассуждал Дима, - «но почему молчать-то надо? Старые крыши домов от звука обвалятся что ли?». Сергей молчал.
Второй плакат, расположенный там, где Рубиновая вливалась в 1-ю Трудовую, гласил следующее: «Изучай теорию концентрации внимания, ибо нет у тебя другого инструмента, чтобы жизнь свою сделать спокойной и счастливой».
«Теория Концентрации Внимания?! — воскликнул Дима, — ты когда-нибудь слышал о чем-то подобном?»
«Нет, — ответил Сергей, — и ведь это совсем не похоже на шутку. Ладно, будет о чем Михаила Андреевича расспросить».
1-я Трудовая улица, и расположенные ей параллельно 2-я Трудовая, 3-я, улица Володарского, улица Ленина, составляли совершенно иную часть поселка. Она находилась не в перелеске. Высоких деревьев тут почти не было. Изредка попадались заснеженные яблони и березы. Все участки здесь казались крошечными в сравнении с гигантами с Рубиновой, Янтарной и Сапфировой улиц. На каждом из них стояла покосившаяся, но утепленная хибара, из трубы почти каждой валил дым. Плакаты здесь были расположены через каждые десять метров: «Главное – молчи!», «Смотри под ноги!», «Не верти головой!», «Отрекись от шума и суеты вокруг. Смотри вперед и вниз!» - призывали плакаты.
«Тебе все еще не жутко?» - с нервным смехом спросил Дима. «Ну, немножко не по себе, конечно», - ответил Сергей. На улицах этой части поселка им встречались редкие прохожие. Глядя на них, Сергей подумал: «Есть ли в этом поселке хоть кто-то, у кого нет приобретенного сколиоза?». «Горбятся все», - произнес Дима, как будто прочел мысли друга. Пару раз они пробовали поздороваться с кем-то из прохожих. Женщина с черной повязкой на глазу, тащившая санки с кирпичами, при приветствии вздрогнула, но ответила им кивком головы, а мужчина в больших варежках, кативший перед собой тележку с чем-то черным, напоминавшим уголь, просто ускорил шаг. Однако никто из встретившихся не проявлял открытой враждебности.
В поселке они не увидели ничего, что бы напоминало магазинчик. Зато обнаружили длинное прямоугольной формы одноэтажное здание, из нескольких труб которого валил дым, и на самой окраине 3-й Трудовой – два вагончика, в которых были самодельные печи и где жили вездесущие гастарбайтеры. Гастарбайтеры исключением не были. У них также был сколиоз.
Вволю погуляв и наудивлявшись, друзья двинулись в обратном направлении к ДК. Приближалось время встречи. Не доходя немного до ДК, Дима остановился и, показав рукой куда-то вправо, спросил: «А это что такое?». В сторону от Рубиновой улицы вела небольшая тропинка, пролегавшая между двух пустующих участков, за которыми виднелось какое-то большое строение.
Подойдя поближе, друзья увидели совсем уж заброшенный участок, обнесенный высоким забором. Из каждой доски торчали острия ножек гвоздей, а на вершине по всей длине была закреплена колючая проволока. Строение, которое они увидели издали, было, скорее всего, жилым брошенным домом на этом участке. На запертых на огромный замок воротах висела металлическая очень старая табличка, на которой была выгравирована надпись: «Здесь жил и работал академик А.Ф. Ломов, создатель ТКВ». К воротам вела только одна тропинка, узкая и неудобная. Сюда видимо кто-то периодически приходил, но никто не озадачивался уборкой снега и приведением участка в надлежащий вид.
«Сергей, Дмитрий! Мы вас уже ждем!» - раздался голос сзади. Друзья повернулись и увидели на тропинке улыбающегося Михаила Андреевича. Он привел их в ДК. Здание имело и снаружи, и внутри ветхий вид. Построенное в середине века, оно не знало ремонта. В нем явно старались поддерживать порядок, но краска на стенах давно облупилась, в паркетном покрытии зияли дыры, а сам паркет страшно скрипел. На больших окнах обоих этажей висели большие и потерявшие из-за грязи тяжелые портьеры. Повсюду стоял запах истлевшей бумаги.
Они вошли в большую комнату с длинным столом, за которым сидело двое человек. Рослый сутулый мужчина лет пятидесяти был представлен им как Артём Александрович – «кто-то вроде старосты». Он имел мрачный и даже грозный вид, взгляд его глубоко посаженных глаз был направлен преимущественно вниз. На приветствие он ответил кивком, даже не потрудившись привстать, не говоря уже о том, чтобы подать для рукопожатия правую руку, на которой так же, как и у Михаила Андреевича, отсутствовал мизинец.
Рядом с ним сидел неопределенного возраста человек, что-то сосредоточенно писавший в блокнот. Его Михаил Андреевич представил, как Семена Игоревича – завхоза ДК. Этот не удостоил вошедших даже кивком.
Сергей и Дима сели за стол напротив мужчин на два специально приготовленных для них ветхих скрипучих деревянных стула.
«Ну что ж, — с улыбкой сказал Михаил Андреевич, — начнем, пожалуй. Сергей, Дмитрий! Давайте сразу перейдем к делу. Я Вам скажу так: идея пожить здесь, а уж, тем более, устроить вечеринку по случаю встречи Нового года, она, как бы это сказать, не особенно хороша. Вернее сказать, откровенно плохая эта идея. Вы, как я понял, по поселку нашему уже успели погулять и совершенно точно заметили некоторые, скажем так, странности. Не могли не заметить».
Дима и Сергей кивнули в ответ.
«Вы когда сюда ехали на автобусе от города Бурцева, не обратили ли внимания случайно на некоторую специфику здешнего района?» – спросил Михаил Андреевич.
«На что именно?» - уточнил Сергей.
«Ну, во-первых, на то, что крупных поселений здесь нет. В этом нет ничего особенного, но все же заострю Ваше внимание на этом. Бурцев сравнительно небольшой город, но все же город. А после него одни маленькие деревни, да поселки. Единственная железная дорога проходит через Бурцев, и из большинства деревень до нее ехать долго, автобусы ходят редко. А расположены деревни достаточно далеко друг от друга. Места здесь очень красивые – прекрасные леса и чистые реки, но не то, что для туризма, просто для гостей здесь особенно условий нет. А обратили ли вы внимание, что на остановках нет названий, а водитель автобуса никогда их не объявляет? При этом практически никто его не просит остановить автобус и никто никогда не уточняет, когда будет та или иная остановка. Люди молча заходят в автобус и также молча выходят. Они всегда знают, где они в данный момент и куда едут».
«Кстати, да», – подумал Сергей, ему это показалось немного странным, но дело именно так и было.
«Понимаете — почему так? – продолжил Михаил Андреевич, — Чужие здесь почти не бывают. Этот район, он, скажем так, для своих, для тех, кто живет здесь постоянно. Здесь все, каждый, очень хорошо знают эти места. Зачем тебе надпись на остановке, если ты живешь в деревне рядом всю жизнь и наизусть уже автобусное расписание знаешь? Да ты с закрытыми глазами в темноте и остановку, и дом найдешь. О чем водителя, который родился и вырос в соседней деревне и тоже все знает, спрашивать? Это, скажем так, закрытый мир, а каждый поселок в нем, каждая деревня в нем, это еще один закрытый мирок, который чужому будет понять сложно – свои привычки, свой уклад, свои традиции, в конце концов. А наша Чернозёмка среди всех этих закрытых и странных мирков, наверное, самый закрытый и самый странный. Ну что подумает приезжий, увидев наши плакаты, наших людей, которые ходят, согнувшись, и разговаривать не любят?».
«А что они означают эти плакаты, что такое ТКВ, Теория Концентрации Внимания? — подал голос Дима. – Некий кодекс ваш, устав?».
Михаил Андреевич вздохнул: «Нет, друзья мои, это своего рода философская концепция, которая, скажем так, берет свое начало от некоторых тезисов, сформулированных академиком Ломовым. Вы были у дома, где он жил, мемориальную табличку видели. Он придумал ряд правил для обеспечения безопасности трудового процесса на одном предприятии, на котором, скажем так, работало большинство жителей этого поселка. Предприятие закрыли еще в 1950е. Но так получилось, что правила эти пригодились жителям и в обычной жизни. Со временем они превратились вот в эту концепцию, объяснять которую, друзья мои, я, честно говоря, не вижу особого смысла. Тут, в Чернозёмке, надо пожить некоторое время, чтобы понять ее. Но, поверьте, она работает на наше общее благо», - с натянутой улыбкой закончил Михаил Андреевич.
Дима и Сергей многозначительно переглянулись.
«Знаю, знаю, о чем вы подумали, — снова начал Михаил Андреевич, — и спешу вас заверить: сектантством тут и не пахнет. Мы не молимся мумии академика и не приносим ему жертв в полнолуние, да и в равноденствие тоже. Мы вместе со всей страной празднуем государственные праздники (вот Новый год готовимся встречать), мы активно взаимодействуем с властями Бурцевского городского округа, нас часто посещает участковый, сюда есть доступ скорой помощи и мчс. Магазин на колесах два раза в неделю приезжает. Инфраструктура у нас своя, своя подстанция, но водопровода нет, газовые баллоны некоторым из нас, у кого есть газовые плиты, из Бурцева все еще привозят. Но зато тут есть интернет и сотовая связь ловит. Да вы и сами это уже могли заметить. В общем, тут есть своя специфика, но от внешнего мира мы закрыты не полностью».
«А почему идея устроить вечеринку в доме Николая Кузьмича плохая?» - спросил Сергей.
«Из-за нас, – ответил Михаил Андреевич, — из-за местных. Мы не любим никакого шума, мы не любим посторонних, особенно когда они начинают говорить».
«В смысле, когда они начинают говорить?» - нахмурив брови, спросил Дима.
«Ну как вам объяснить? – Михаил Андреевич взял в руки карандаш и начал его теребить, начав смотреть куда-то вверх. — Если на самом простом уровне, то в основе нашей философской школы лежит идея о том, что любой отвлекающий от сиюминутного занятия фактор – лишний попадающий в поле зрения объект, лишнее знание, лишний шум – все это сбивает человека с пути к спокойствию и счастью. Полное погружение в процесс, будь то ходьба или ремонт дома, полная отрешенность – это то, что наводит порядок в мыслях, привносит ясность в умозаключения, активизирует и правильно направляет все духовные и физические силы для решения конкретной задачи (в этот момент Артем Александрович одобрительно кивнул головой). Даже в минуты отдыха, Ваша отрешенность, становится источником благотворной рефлексии, источником (как ваше поколение сейчас любит говорить?) дзена. Хотя, конечно, это состояние не стоит сравнивать с подлинным дзеном из восточных философских систем. Понимаете? И тут вы, скажем так, привозите шумную компанию и сами ходите по поселку, в диалог пытаетесь вступить с местными. Поверьте, никто по отношению к вам агрессии сам проявлять не будет. На вас не будут нападать, никто не будет провоцировать. Но вот пять лет назад, летом было дело, приехала в поселок компания подростков. Уж не знаю, как они сюда забрели. Приехали и стали ходить по поселку, фотографировать, местным вопросы задавать, а потом задумали неподалеку от ворот пикник с ночевкой устроить. Зачем им было это надо, почему в этом месте — я ума не приложу. Но устроили шум. Местные подошли к ним и вежливо попросили другое место поискать, желательно за пределами поселка. Но те ни в какую: «Мы вам не мешаем! Ни на чей участок не лезем, и вы нам не мешайте!» Местные, уж на что, молчаливые люди, но в словесную перебранку втянулись, а там уже и до драки было недалеко – один из недорослей к Юрию с улицы Ленина полез кулаками отношения выяснять. Перебрал пива. Никто серьезных травм не получил, но я думаю, вы оба понимаете, о чем я говорю? Никто вам тут не рад будет. Понимаете? Не потому, что вы какие-то не такие, а просто, как это ваше поколение говорит, «у нас тут своя атмосфера». Не нужно ее нарушать».
Артем Александрович снова одобрительно качнул головой. Сидевший рядом завхоз во время всего монолога Михаила Андреевича упорно продолжал что-то записывать ручкой в лежащий перед ним на столе блокнот. Он продолжил это делать и когда тот замолк. Казалось, его вообще не интересует происходящее. Иногда он поворачивал голову влево, и в какой-то момент Сергей обратил внимание, что у того отсутствует мочка правого уха.
«Так что же? Вы предлагаете нам немедленно убираться из поселка восвояси?!» - задал вопрос Сергей.
«Понимаете ли, законных оснований просить вас сделать это у меня, у нас, – Михаил Дмитриевич показал рукой на сидевших рядом, – нет. Ну ни единого основания нет. Вы – сын законных владельцев участка на Янтарной. А уж тем более прогонять внука Николая Кузьмича, которого я лично хорошо знал и глубоко уважал, я не посмею. Но обратимся к фактам. С вами мы легко найдем (и кажется, уже нашли) общий язык, но вот за местных я ручаться не могу. Скорее, могу гарантировать, что вы общего языка с ними никогда не найдете. И даже если я буду ежеминутно находиться с вами – вряд ли это сделает ваше пребывание здесь более комфортным».
«Так Вы же сказали, что нас никто трогать не будет?» - возразил Дима.
«Не будет! Абсолютно точно. Но Вы представьте себе, молодой человек, жизнь в обществе, где от Вас, отворачивается всякий, где Вам вслед бросают подозрительные взгляды, где, только завидев Вас на улице, все будут тут же переходить на другую ее сторону? А если с Вами что случится? Ну, например, упадете и сломаете ногу. Кого будете звать на помощь? Кто Вам ее окажет? Правильно. Никто не подойдет. А компанию привезете. Девушки наверняка будут. Им комфортно в такой ситуации будет? Как, по-вашему? Поэтому, дело ваше, парни. Запретить вам оставаться у нас прав нет. Но имейте в виду, мы всегда готовы оказать вам и окажем всестороннюю поддержку в продаже дома и участка, поможем и подскажем (родителям так и передайте), всегда вот мы трое (Михаил Андреевич показал на себя и двух своих соседей) готовы привезти вам продуктов, довезти до станции и обратно. Но, умоляю вас, не рассчитывайте на, скажем так, благоприятный психологический климат от местных. Вам будет очень неприятно с ними».
«Мы будем думать», - ответил за двоих Сергей.
«Ну и хорошо, — с улыбкой произнес Михаил Андреевич, — а к семи часам я вас обоих приглашаю ко мне в гости. Посидим, уже не спеша, пообщаемся, если, конечно, вы до этого еще не уедете», - последние слова он произнес с некоторым нажимом, и поднялся, протянув друзьям правую руку.
«Мы подумаем», - тихо сказал Сергей. Михаил Андреевич одобрительно похлопал его по плечу. Артем Александрович попрощался с ними кивком головы, но на этот раз поднялся из-за стола и направился вместе со всеми к выходу. В комнате, в которую через окна уже потихоньку вползали сумерки, остался один Семен Игоревич, все также продолжая что-то записывать в блокнот.
Когда они вчетвером вышли на широкое крыльцо ДК, то увидели, что рядом с ним стоит невысокий полноватый неопределенного возраста мужчина, с большими и грустными глазами. Увидев спускающихся, он подошел поближе к крыльцу, достал что-то из кармана и приложил к своему рту. Это был кусок скотча. Мужчина заклеил себе рот. Он больше ничего не делал, только вытаращил глаза и с заклеенным ртом продолжал смотреть на четырех человек. Дима и Сергей замерли. Глаза Артема Александровича налились кровью, он хотел было подойти к человеку с заклеенным ртом, но почти незаметным движением Михаил Андреевич остановил его.
«Смотрите, парни, — произнес он, — вот с этим «чудом» вам также придется иметь дело, если останетесь тут жить».
«Кто это? Что с ним?» - спросил его Дима.
«А это друзья мои, Сашенька – наш диссидент, — выделив слоги последнего слова, проговорил Михаил Андреевич, — единственный житель Чернозёмки, не довольный теорией концентрации внимания и открыто выступающий против нее. Мы сейчас наблюдаем его акцию протеста!»
«А в чем ее суть? – задал вопрос Дима, — И чем он недоволен?».
«Недоволен тем, что болтать любит, а собеседников нет, — ответил Михаил Андреевич, — а суть в том, что он подходит к людям, рот себе скотчем или изолентой заклеивает и смотрит на них выпученными глазами».
«И все?» - уточнил Дима.
«И все!» - утвердительно кивнул Михаил Андреевич.
«А как эта акция протеста ему помогает, и почему он до сих пор из Чернозёмки не уехал? – не унимался Дима.
«Блестящий вопрос! — воскликнул Михаил Андреевич, — возможно, вам следует задать его самому борцу с тиранией». Артем Александрович смерил Михаила Андреевича яростным взглядом, но тот лишь иронично улыбнулся. «Ладно, друзья, пойдемте, я провожу вас до вашего дома, а вечером буду ждать у себя», - сказал он.
Дима и Сергей пошли с ним, а Сашенька выпученными глазами смотрел им вслед.
Лишь оставшись дома и немного помолчав, они поделились друг с другом некоторыми мыслями.
«Это не просто странно, а очень очень и очень странно!!! – затараторил Дима, — понимаешь, поселок, где живут одни горбуны, все исповедующие какой-то совершенно абсурдный, не дикий, а именно абсурдный культ, который тем не менее, человеку с детского возраста осанку калечит, староста какой-то непонятный, и чужих не принимают! Да у них гастарбайтеры, понимаешь, Дима, гастарбайтеры, зараза, сгорбленными ходят! Да что это вообще?!»
«Кстати, ты обратил внимание, что за все время мы действительно слышали человеческую речь только от одного Михаила Андреевича? – спросил Сергей, — никто, я подчеркиваю, вообще никто при нас даже звука не издает, ни прохожие, ни дети. Хотя, стой. Я ночью, засыпал когда уже, сквозь сон услышал, как кто-то чуть ли не кричит: «Не трогай! Это на Новый год!». Может, почудилось?»
«Нет! – возразил Дима, — Нет. Я тоже слышал, и тоже подумал, что мне это приснилось. Очень странный старушечий голос высокий».
«Вот-вот, — произнес Сергей, — странный голос. Хотя приятно узнать, что в этом зоопарке, кто-то умеет разговаривать помимо Михаила Андреевича. А знаешь, что еще странно, и мне от этого не по себе больше, чем от всего остального?»
«Что?» – спросил Дима.
«Помнишь женщину с повязкой на глазу как у пирата? Помнишь, как выглядели Артем Александрович и Семен Игоревич? У одного мочки уха нет, у другого – пальца. Да и та дама в шляпе. Помнишь? Она хромала».
Дима утвердительно кивнул.
«И не знаю, обратил ли ты внимание, но мы когда мимо диссидента Сашеньки проходили, я увидел, что у него на левой руке среднего пальца нет».
«Нет, не обратил», - произнес задумчиво Дима.
«Дима, — тихо проговорил Сергей, — нам с тобой за все время здесь еще не встретилось ни одного человека без увечий…».
III
«Давай ка по-быстрому соберем вещи и уберемся отсюда к самой чертовой из всех матерей, — предложил через некоторое время Дима, — а уже в Москве через моих знакомых ментов попробуем разузнать, какого черта тут вообще происходит».
Сергей молча кивнул. В целом, он был согласен с точкой зрения Димы, но присутствовали в нем и сомнения, природу и содержание которых он не очень хорошо осознавал. «Давай, может, напоследок в гости к Михаилу Андреевичу заглянем? Может, удастся побольше разузнать об этом месте?» - предложил он.
«Сереженька, после того как ты совершенно правильно сфокусировал мое внимание на том, что никого без увечий мы здесь не видели, я перманентно хочу драть отсюда деру, пусть даже и в тапочках. Оставаться в этой секте горбатых калек я не хочу более ни секунды», - выпалил Дима.
«У них нет горбов — у них у всех приобретенный сколиоз», - задумчиво заметил Сергей.
«Да дьявол тебя имей в носовые пазухи! Серег, ок, хорошо сколиоз у них у всех – сути это не меняет! Давай дадим отсюда деру ко всем отработанным половым органам!!!» - взмолился Дима.
«Ну хорошо, хорошо», - вздохнул Сергей.
Друзья наспех перекусили и приступили к сбору вещей. Часам к пяти сборы были завершены.
«Так, вот что, — заметил Сергей, — если уж перестраховываться, то по полной. Давай сейчас запишем небольшое видео отсюда и разошлем родным и друзьям. Что, мол, мы в таком-то месте, тут очень странно, мы тревожимся и собираемся покинуть его сегодня. И, если, дорогие, мы не выйдем на связь сегодня поздно вечером или, на крайний случай, завтра утром, то просим начать искать нас».
«А что – действительно дельная мысль, — согласился Дима. На твой смартфон запишем, или на мой?».
«Давай на мой. Так, стоп, а где он?» - стал озираться по большой комнате Сергей. «На улице не мог потерять? В ДК не выкладывал из карманов?» - спросил Дима.
«Нет! – ответил тот. — Я совершенно точно помню, что я не брал с собой его. Он разрядился, и утром перед уходом я оставил его на зарядке здесь».
«Ты вышел на улицу без смартфона? Я недооценивал твою мощь. Ну давай искать», - предложил Дима.
Они обшарили большую комнату, потом все спальни первого этажа, потом поднялись на второй. С каждой комнатой Сергея все сильнее охватывало чувство слабости, все же смартфон был ему очень нужен – там для него было все: переписки, музыка, контакты, записная книжка. Не то чтобы он не мог жить без смартфона – почти четыре часа прогулки он вот выдержал – но это была бы довольно существенная потеря для него. На часах уже было без пяти восемь, когда обессилевшие друзья сели на диван на первом этаже.
«Украсть же его не могли?» - вяло пробормотал Дима.
«Да нет, — ответил Сергей, — никаких следов того, что в наше отсутствие тут кто-то был, нет. Ну что, может, переночуем, а утром еще поищем. А сейчас запишем видео на твой?»
«Мой разрядился давно. Я в поисках твоего и не заметил этого, — ответил Дима. – Слушай, Серег! А ну его этот смартфон, давай по-быстрому свалим отсюда. Ну, ей богу, не хочу тут больше оставаться, а потом в Москве мы новый купим смартфон тебе, в складчину».
«Ну, давай так», — вздохнул Сергей, медленно поднялся с дивана и пошел к своему рюкзаку проверить, на месте ли его паспорт. И в кармашке, в котором лежал паспорт, он увидел свой заряженный смартфон, поставленный на беззвучный режим, который он сам же, начисто забыв об этом, при начале сборов, чтобы не забыть его, убрал в рюкзак».
«Вот же он! – почти закричал он. – Сам его убрал в рюкзак и забыл об этом!».
«Я искренне сочувствую Господу Пантократору, что ему приходится выслушивать молитвы и видеть дела таких как ты, — медленно проговорил Дима, глядя куда-то в окно. – Ладно, хорошо, что нашли, поехали уже».
«Постой, — сказал Сергей. – Ничего себе, тут двадцать два пропущенных вызова от Михаила Андреевича. Может, все же зайдем к нему?»
«А вот может и не будем заходить?! Отойдем на безопасное от поселка расстояние, позвоним ему и попрощаемся? А лучше сделаем это завтра, уже из Москвы», - выпалил Дима, и в этот самый момент во входную дверь раздался тяжелый, но частый и очень громкий стук – кто-то лупил в дверь.
«Кто там?» - подал голос Сергей. «Да я это – Михаил Андреевич», - почти кричали снаружи. Сергей открыл дверь. «Ну слава Богу, вы здесь, — с некоторым облегчением произнес Михаил Андреевич, — а я уж думал, вы гулять ушли в темноту. Вы что это вещи собрали? Все же решили уехать?»
«Да», - ответил Дима.
«Ну что ж, это решение то верное, — с просиявшим лицом сказал Михаил Андреевич, но тут же с явной тревогой в голосе добавил: «А стоит ли сейчас, ребят. Ну уж тогда утром, с комфортом поедете, я Вас довезу на газели, быстро долетим».
«Да нет, спасибо, — промолвил Дима, — мы сейчас решили уезжать. Извините, что в гости не зашли».
«Да, ребят, да давайте посидим, вам даже ходить никуда не надо, — почти умоляюще произнес Михаил Андреевич. – Я прямо сюда угощение принесу, хотите?»
«Нет, — отчеканил Дима. – Мы уходим прямо сейчас! Серег, пошли». И он двинулся к двери.
«Ребята, ну, пожалуйста, ну не надо выходить!» - Михаил Андреевич почти плакал.
«Серег, одевайся, пошли», - сказал Дима и продолжил движение к двери. Из темноты за спиной гостя выросли четыре здоровенных силуэта. «Простите, ребята, не могу выпустить, — почти шепотом сказал тот. – Правильно, что решили уезжать, но уедете утром, а сейчас – нельзя».
«Ну ладно», - с деланным спокойствием произнес Дима и сделал шаг назад. Из темноты в дом улыбаясь вошли двое здоровенных детин, у одного из них отсутствовал нос, у другого – ухо.
«Серег! – спокойно, но при этом громко произнес Дима. – «Не дыши и береги глаза», он быстро достал из кармана перцовый баллончик и выпустил разъедающую жидкость в лицо вначале одному, а затем и другому здоровяку. Сделал он это очень спокойно и очень быстро. Крик держащихся за лицо и падающих на колени мужчин еще только начал заполнять дом, а Дима, с силой толкнув Михаила Андреевича, ринулся к двери с криком: «Серега, за мной!». Сергей растеряно последовал за ним, обходя лежащего на полу Михаила Андреевича и двух орущих амбалов. На улице у крыльца уже корчился познакомившийся с содержимым Диминого баллончика детина, второй получил струю, когда Сергей показался в дверном проеме.
«Серега, бежим!», - закричал Дима. Он развернулся и хотел ринуться к калитке, как вдруг замер как вкопанный. Его взору предстала странная картина.
Из-за крыши дома Сергея вверх поднимался огромный, не менее пяти метров в диаметре черный шар. Его поверхность состояла из сферических сегментов разной формы – сферических многоугольников с разным количеством углов – сегменты были разделены тонкими серебристыми линиями. Поверхность сегментов была как будто тонированной – на ней отражался свет уличных фонарей.
«Серег, ты это видишь?», - растеряно пробормотал Дима. Сергей все видел, но ответить другу не успел – те несколько мгновений, пока они в оцепенении смотрели на нечто поднимавшееся над их домом, оказались роковыми. Через калитку на участок ворвалось минимум человек пятнадцать, которые сшибли с ног его, и пытались скрутить Диму.
«Рты!!! Прежде всего, заткните им рты!!!» - в исступлении орал вышедший на крыльцо Михаил Андреевич. Лежащему на земле Сергею рот закрыла чья-то тяжелая ладонь, в грудь уперлись колени, на каждую его руку и ногу кто-то встал, кто-то держал его голову прижатой к земле. Но глаза его были открытыми, и он увидел, как шар медленно поплыл куда-то вперед над тропинкой, над калиткой, пока не скрылся из поля зрения. Он заметил, что никто, кроме него и Димы, на шар внимания не обращал, фактически на него никто не смотрел, хотя не заметить громадину, плывущую в метрах двадцати от земли, было невозможно. («Невозможно, если только не смотреть себе под ноги», - промелькнула мысль у Сергея).
Судя по крикам, Дима все еще был на ногах и пытался с помощью баллончика и кулаков отбиться от пытавшихся его скрутить молодчиков: «Твари, что вам надо! – орал он, перекрывая своим криком даже истошные вопли Михаила Андреевича. – Отпустите меня. Это все из-за той штуки, да? Из-за шара этого? Что это? Что это за шар, уроды?!».
«Заткнись, подонок, не смей говорить, не смей!» - уже почти визжал Михаил Андреевич. А потом он внезапно бессильно рухнул на колени и сделал знак нападавшим. Те оставили Диму в покое.
«А теперь друга, друга моего, уроды, также отпустили!» - грозно прокричал он.
Но Сергея никто и не думал отпускать, ладонь, закрывавшая ему рот, исчезла – ее сменила изоляционная лента, обмотанная вокруг головы его несколько раз, так чтобы у него не было никакой возможности открыть рот. На ухо один из молодчиков прошипел ему: «Ни звука. Один звук, вздох, стон – умрешь сию секунду же, ясно?». Сергей кивнул. Его все еще плотно прижимали к земле, но отпустили голову, и он смог повернуть ее так, чтобы видеть Диму.
Из-за елей вновь выплыл черный шар. Он завис над участком практически над Димой. На шар никто из чернозёмкинцев не смотрел – ни молодчики, ни Михаил Андреевич. Смотрели только Дима и Сергей.
«Нарушение протокола безопасности», - громко возвестил механический голос. Источник его было определить очень трудно. Казалось, он звучал повсюду.
«Нарушитель – Мазурин Дмитрий Олегович, — продолжал голос. — Начинаются: показательная дезинтеграция нарушителя и воспитательные меры».
Дима вдруг прижал руки к корпусу и свел ноги вместе, и начал дергаться, как будто путаясь высвободиться из опутавших его невидимых веревок. А дальше он взлетел вверх на полтора метра и застыл. Взгляды всех на участке теперь были устремлены на него. Он провисел в воздухе несколько мгновений, а затем с мягким хрустом его нос вдавился в голову, а нижняя челюсть сплющилась и прижалась к верхней. Через несколько секунд Дима открыл рот и начал орать. Это был крик от непереносимой физической боли. Правая рука его затряслась, а затем ее предплечье само сломалось в нескольких местах так, что даже Сергею с места, где он лежал, было видно торчащие кости. А потом предплечье и кисть взорвались, залив красно-белым снег под висящим в воздухе Димой. Оказалось, что до взрыва он еще орал не так громко, как после. Крик его ввел Сергея в состояние оцепенения, ему показалось, что он даже забыл дышать. То же самое произошло с левой голенью и ступней Димы – несколько открытых переломов и взрыв. Потом с левым предплечьем, потом с правой голенью. А он все почему-то не терял сознания от боли. Он кричал и кричал, и, казалось, крик его заполнил всю Чернозёмку, проник в самые дальние ее уголки. Потом сломалось и взорвалось его правое плечо. Потом – правое бедро. А он все кричал и кричал, смотря прямо перед собой. Потом, судя по возникшему на джинсах разрыву, взорвались его половые органы. И только когда он остался совсем безо всех конечностей – одна орущая голова, торчащая из туловища – взорвалось вначале туловище, а затем, секунд через пять и голова, которая до последнего момента уже беззвучно, но яростно продолжала держать рот открытым.
Красные с белым лужи на снегу, бывшие когда-то Димой, через несколько мгновений закипели и испарились без следа.
Сергей находился в оцепенении. Он не мог отвести взгляда от места в пространстве, где еще несколько секунд назад висел его друг.
«Внимание! – прозвучал где-то вдали от сознания Сергея голос Михаила Андреевича. – Сейчас начнется. Вы знаете, что будет очень больно, но самая главная задача – удержать вот этого (он показал рукой на лежащего Сергея). Не дайте ему издать ни звука и не дайте ему сбежать. Помните – упустите, и последствия будут еще хуже. Страхуем друг друга».
Сергей не успел даже осознать смысл сказанного, как у парня, который уперся ему в грудь коленями, взорвался левый глаз. Парень завыл от боли и свалился с его груди, на его место тут же взгромоздился другой, у которого фонтан крови хлестал из кисти левой руки, где раньше был безымянный палец. У молодчика, который стоял на его правой руке, тоже взорвался левый глаз, и он упал за землю. Тут же на его место встал другой, у которого кровь хлестала из правого ботинка. Михаил Андреевич, у которого кровь текла из взорвавшегося большого пальца на правой руке, еле хватало сил, чтобы продолжать стоять и контролировать обстановку. Каждый на участке в этот момент что-то терял.
До Сергея стали долетать крики за пределами участка. Он слышал женские крики, мужские, кричали и дети. Кричали люди по всей Чернозёмке.
А потом он почувствовал, как его мизинец на левой руке стал неконтролируемо дергаться, а потом он взял и взорвался, а Сергей утонул в боли. Ему не повезло. Ему не удалось потерять сознания. Он как через подушку услышал звучание механического голоса: «процедуры завершены», и краем глаза, в корчах, он успел заметить, как черный шар плавно сдвинулся с места и уплыл за деревья.
А он сам плыл по красноватым волнам боли, как бы через пелену видя, как вокруг люди стараются помочь друг другу, делая перевязки из множества невесть откуда взявшихся бинтов, дезинфицируют раны антисептиками из невесть откуда взявшихся бутылочек. Тех, кто держал его, перевязывали по очереди. Пока перевязывали одного, на его место заступал тот, кого уже перевязали. Над все еще лежащим на земле Сергеем пошатываясь от боли склонился человек в старой черной солдатской шинели. Сергей с огромнейшим трудом его узнал. Это был Семен Игоревич, завхоз. В руках у Семена Игоревича был обрез, дуло которого было направлено аккурат в голову лежащему. Узнать его было и правда сложно, потому что на месте носа была огромная зияющая рана, все еще кровоточащая.
Семен Игоревич бросил к правой руке Сергея на снег ручку и лист блокнота. «Кем ты работаешь? – медленно, корчась от боли, процедил он. – Напиши, на листке, кем ты работаешь. Напишешь хотя бы букву, не связанную с ответом на мой вопрос, и я нажму на курок, даже не сомневайся».
У Сергея не было никаких сомнений. Он написал ответ и протянул листок Семену Игоревичу, успев лишь подумать, что оказывается здесь не только Михаил Андреевич и таинственная старушка умеют разговаривать. «Ух ты, — усмехнулся Семен Игоревич. – Врачи нам нужны, а сейчас-то (он оглянулся) нужны, как никогда».
«Ну ладно, — вновь обратился он к Сергею, — Отречешься от суеты и шума? Теорию концентрации внимания примешь? Поживешь еще. Увидимся скоро. Сделайте ему перевязку!», - приказал он кому-то. Сергей судорожно закивал головой, но Семен Игоревич этого уже не видел. Он пошел к крыльцу дома, где стоял, перевязывая рану, Михаил Андреевич.
Пока Сергею перевязывали остаток основной фаланги мизинца, до его слуха долетел крик. На этот раз это был не крик боли, а вчерашний странный, как будто заело пластинку, старушечий возглас: «Не трогай! Это на Новый год! Алешенька, не трогай, это на Новый год!».
IV
Следующие два дня для Сергея слились в один длинный кошмар. Его держали в подвале ДК и ни на мгновение не оставляли одного. Его рот был замотан изолентой все время за исключением тех пятнадцати минут в день, которые ему отводились на еду. Перед каждым из двух приемов пищи, к нему подходил здоровенный бугай с обрезом, и приставив его к голове Сергея, говорил: «Отвлечешься от еды. Издашь хоть один звук. Я стреляю». Сергей кивал, и набрасывался на безвкусную похлебку. Не до звуков ему было, настолько сильно его мучил голод.
Когда ему нужно было в туалет, вне зависимости от того была ли нужда большой или малой, рядом с ним всегда находилось три бугая, следившие, чтобы у него даже мысли не возникало снять изоленту.
Его били каждые три-четыре часа. Временами, когда боль отступала и сознание прояснялось, он успевал подумать: «Вот же влип, надо бы с Димкой обговорить… а, нет его больше, Димки нет больше». Он еще не чувствовал боль от потери друга, его просто лихорадило.
Били его, казалось просто так, и, как правило, ногами. Битье продолжалось минут десять, после чего, его, связанного, на три-четыре часа оставляли в покое. С ним не разговаривали, не угрожали ему, ничего не предлагали – просто били. В перерывах, ему удавалось даже немного поспать.
Два вечера (насколько мог следить за временем Сергей, лежавший связанным в подвале) к нему приходил Артем Александрович. Теперь его левый глаз закрывала черная повязка. Точь в точь, как у той женщины, с которой они с Димкой пытались поздороваться. Изоленту на допросах не снимали. На вопросы его Сергей должен был отвечать письменно. Перед каждой встречей ему делали уже стандартное предупреждение: «Хоть одна буква, не связанная с ответом — и получаешь пулю в голову».
Артем Александрович подробно расспрашивал его о том, где и как он работает в качестве врача, кто входит в его ближайший круг общения, кто его родители, насколько скоро его начнут искать, если он перестанет выходить на связь. Сергей отметил необычность речи «старосты». Он практически не использовал сложносочиненных и сложноподчиненных конструкций. Равно, как не использовали их и охраняющие его молодчики: «Кем ты работаешь? Когда тебя ждут? Как матери писать будешь? Телефон? Интернет?» - никаких сложных предложений – острые и резкие фразы.
Узнав, что Сергей уже сегодня вечером должен звонить матери, Артем Александрович приказал дать ему его же смартфон, который «отряд» Михаила Андреевича забрал из дома на Янтарной, и под его присмотром написать сообщение матери с просьбой о переносе разговора на пару-тройку дней по причине сильной загруженности. Дом, да и участок, оказались запущенными, и они с Димой (Сергей дрогнул, когда набирал его имя в мессенджере), работают не покладая рук, чтобы его привести в порядок. Точно так же Артем Александрович следил, чтобы Сергей отвечал на все поступившие за последние сутки сообщения в соцсетях таким образом, чтобы у всех создавалось впечатление, что с ним и Димой все в полном порядке.
Потом он подробно допрашивал Сергея о том, кем был Дима и каков его круг общения. Создать впечатление, что с ним все в порядке, по понятным причинам было куда сложнее.
«Вот что! Друзья общие есть? Есть. Пиши близкому другу Диме. Знаешь такого? Знаешь. Пиши. «Потерял смартфон». «Место глухое» «Новый купим через неделю» Понял?» - придумал в какой-то момент Артем Александрович.
Сергей понятия не имел, что будет через неделю и как объяснить друзьям, если спросят, почему он не может дать Диме свой смартфон, но сделал, как ему приказали.
Артем Александрович уходил, забирая его смартфон, а его продолжали бить.
На второй день, между побоями, его навестил Семен Игоревич. Большая часть его головы была покрыта бинтами. Он говорил с ним чуть более рельефными, чем Артем Александрович, но столь же простыми фразами. «Привычную речь» из этой троицы использовал только Михаил Андреевич.
«Я не этот рохля. Миндальничать с тобой не буду, — очень спокойно и тихо сказал он Сергею. – Красиво болтать он умеет. Я – нет. Я занимаюсь делом. И тебе советую заняться. Выбора у тебя нет. Ты думаешь, если тут место глухое, что у нас машин нет, мы до твоей матери и отца не доберемся? Поверь! Будешь делать не то, что говорят, доберемся. Ни в чем убеждать я тебя не буду. Уговаривать – не буду. Шутить – подавно. Ты сам все видел. Думай».
От его спокойного и серьезного тона, у Сергея даже в его состоянии, в жилах чуть-чуть понижалась температура крови.
На третий день побои прекратились, и Сергея накрыло переменчивое состояние. Он то проваливался в тотальную апатию, даже не предпринимая попыток пошевелить связанными руками, то уходил в полубредовое состояние, ведя ожесточенные внутренние диалоги с Димой. В этом состоянии он ожесточенно спорил с ним. Спорил о чем-то важном.
Он стал приходить в себя, когда его куда-то поволокли, предварительно натянув черный мешок на голову. Его потащили по ступеням наверх, поставили на ноги и накинули на плечи что-то теплое. Далее его подхватили под руки и потащили куда-то. Вокруг стало холодно, и он услышал пение птиц и шум ветра. Он на улице. Его, спотыкающегося, вели минут семь, прежде чем на что-то посадить и снять с головы мешок.
Он сидел на покрытой снегом скамейке, а перед ним стояли три его охранника и Михаил Андреевич.
«Дальше я сам ребята, я сам с ним», - говорил он им. «Да это уж как водится! – немного нагло ответил ему один из молодчиков. — Чтобы мы туда пошли? Мне маме потом в глаза глядеть». Охрана отошла от них. Михаил Андреевич, помог Сергею подняться и, подставив свое плечо, произнес: «Сейчас тебе можно будет говорить. Просто потерпи немного, буквально две минутки. Потерпи, и сможешь мне и все рассказать, и все спросить, что интересует. Сейчас, уже почти пришли».
Они подошли, к стоявшему на отшибе, не принадлежащему никакому участку, одинокому и старому деревянному туалету. Михаил Андреевич повернул болтающийся на гвозде «замочек», открыл дверь, затолкал внутрь Сергея и зашел туда сам. Закрыл дверь, запер ее, продев ржавый крючок в не менее ржавую петлю. Он сорвал с головы Сергея изоленту. Тот, едва боль от срыва изоленты улеглась, почувствовал в полную силу и вкус, и запах фекалий и замерзшей мочи, смешанный с морозной свежестью.
«Здесь говори свободно! О чем душа твоя пожелает! — сказал ему Михаил Андреевич. – Спрашивай меня сейчас, о чем хочешь, но, пожалуйста, не забывай и слушать!».
Сергей задал первый и самый безумный вопрос: «Скажите, Дима погиб?»
«Увы, да», - мгновение помолчав, грустно ответил Михаил Андреевич.
Последняя надежда Сергея на то, что смерть друга ему привиделась, рухнула.
Он помолчал несколько секунд.
«Что его убило?» - таков был его следующий вопрос.
«Корректор, — спокойно произнес Михаил Андреевич, — вот тот черный шар, который ты видел, это корректор».
«Корректор? Что, что это такое?»
«Сложная автоматизированная система, корректирующая работу еще более сложного и куда более опасного механизма»
«Почему Дима погиб?»
«Он нарушил протокол безопасности. Он вслух заговорил о корректоре. Его можно видеть, о нем можно думать, хотя и нежелательно, но о нем нельзя говорить, о нем нельзя писать».
«Как его уничтожить? – внезапно очень тихо, но твердо спросил Сергей.
«Корректор? Его нельзя уничтожать!!! – чуть не заорал Михаил Андреевич. – Это наш Спаситель! Без него тот другой механизм уничтожит, да не то, что уничтожит, он сотворит с нами такое, что смерть благом покажется».
«Как его уничтожить?» – также тихо повторил Сергей.
«Да пойми, ты, идиот! – внезапно сорвался Михаил Андреевич. – Вот именно поэтому вас, двоих кретинов, мы и пытались выдворить поскорее. Для этого, когда вы на день раньше приперлись к нам, хорошо Надька предупредила, мы и опоили вас самогоном с очень хорошим снадобьем снотворным, безвредным, но действенным. Я когда вышел из твоего дома, полчаса блевал, чтобы не уснуть. Для этого мы с товарищами всю ночь у вашего дома бродили, следили, чтобы никто из вас, полудурков, на улицу случайно не поперся и не увидел шар! По той же причине все окна ставнями непроницаемыми заделаны! А как иначе? А как вам объяснить, что такое шар. Вот ты сейчас смотришь на меня, и первая твоя мысль – как его уничтожить, ты даже не пытаешься понять, что я тебе говорю!!!»
«А Вы зачем в гости к себе звали? Для чего?» – поинтересовался Сергей.
«Стратегически, — вновь относительно спокойно заговорил Михаил Андреевич, — чтобы уговорить вас покинуть это место. Аргументация у меня была заготовлена, будь здоров. Неделю речь репетировал. Тактически – чтобы вас опоить, и вы снова всю ночь проспали».
«Ну а если бы не согласились уезжать – каждую ночь бы поили?» - продолжил Сергей.
«Мы продумывали разные варианты, но все же старались придерживаться принципов гуманизма», - уклончиво ответил Михаил Андреевич.
«Я спрашиваю еще раз! Как уничтожить шар? — процедил Сергей. – Шар, который убил моего друга, который ни в чем не был виноват!»
Михаил Андреевич закатил глаза: «Да, пойми ты, последствия от уничтожения шара, будут несоизмеримо плачевнее, чем то, что случилось с твоим другом и тобой и мной. Ну прости ты меня за эти слова, но это так». Михаил поднес к лицу Сергея замотанную бинтом кисть правой руки.
«Знаете, — ответил Сергей неожиданно нагло, — плевать мне как-то на то, что случится с Чернозёмкой вашей, я, может, даже порадуюсь, если она в пепел обратится».
«Дурак! – вновь закричал Михаил Андреевич. – Не о Чернозёмке речь! Страна, континент, мир, понимаешь, целый мир накрыться медным тазом может! Не понимаешь? Не понимаешь! Когда ту установку впервые в 1953 году запустили здесь, тут такое началось – с пространством и временем стало происходить такое, что тебе ни один фантаст не опишет и ни в одном фильме никогда не покажут. То, что видели мои родители, родители Темы и родители ныне безносого Семена, и пересказывать страшно. Я сам, и не только я, иногда такое вижу на границе поселка вечером и утром. Понимаешь? Установка начинает сбоить по ночам. Шар, соответственно, корректирует работу установки по ночам. Но делает он это не мгновенно. С небольшим опозданием, и сбой в работе установки можно увидеть. Увидеть своими глазами. Придет время – поймешь о чем я!»
Сергей молча кивнул.
«Неее, — скептически произнес Михаил Андреевич, — меня не обманешь. Ты ни одному моему слову не веришь. Ну и ладно. Главное запомни следующее. От этого твоя жизнь зависит и наше здоровье. На здоровье наше тебе плевать, а вот на жизнь на свою, надеюсь, нет. Слушай внимательно! Никогда, ни здесь, ни за пределами поселка, если когда-нибудь вырвешься отсюда, не смей ни писать, ни упоминать о шаре. Даже если говоришь сам с собой, даже если пишешь дневник, который никто никогда не прочтет. Никогда, ни при каких обстоятельствах, не смей писать или говорить вслух о шаре. Корректор настроен именно так. Даже если ты уедешь в Антарктиду, или улетишь на Луну, он отследит вербализуемую или превращаемую в письменный текст мысль о нем. Далее он сделает с тобой то же, что и с твоим другом, где бы ты не находился. Нам тут он торжественно огласит, что он тебя грохнул как нарушителя и вырвет нам всем, всем без исключения, нос, может палец, член, глаз или что еще. Исключений не будет. Вина будет коллективной.
Твой друг, чтобы ты понимал, калеками целое поколение новое оставил три дня назад. Детей маленьких, Нового года ждавших, никогда такой боли не испытывавших. Теперь каждый с увечьем. Пятнадцать лет мы ничего подобного не допускали, и вот тебе. Понимаешь? Просто запомни и не говори никогда и нигде о шаре. Вообще, видеть его разучись! Есть только одно место, которое по непонятной причине шар не видит. И в этом месте ты свободно можешь говорить и писать о нем, только не забывай бумажки при выходе из этого места с упоминанием сжигать»
«Это место – этот туалет?» – поинтересовался Сергей.
«Именно! — обрадованно воскликнул Михаил Андреевич. – Да это странно. Шар, возможно, способен отследить мысль и поступок по всей Вселенной, но не способен это сделать, если человек сидит в этом туалете. Говорят, правда, что в доме родовом Темы, в смысле, Артема Александровича еще точка есть похожая, но это слухи»
Сергей закрыл лицо руками и медленно стал сползать на покрытый грязный снегом пол.
«Так, парень, все понимаю. Но наше время истекает, пора возвращаться. Поверь, ты привыкнешь и освоишься. Я тебе в этом постараюсь помочь», - Михаил Андреевич наклонился к Сергею и хотел похлопать его по плечу. Но в этот момент Сергей резко рванул его за руку на себя, сам резко выпрямился, поднял Михаила Андреевича за грудки и изо всех оставшихся сил ударил того в челюсть. Тот рухнул на сундук, на котором располагался стульчак. Открыв дверь, Сергей стремглав бросился из туалета и побежал в чащу прямо за ним.
«Он убегает, — крикнул из туалета Михаил Андреевич. Пошатываясь, он вышел из деревянного строения. Один из бегущих к нему бугаев с криком «Говно!» нанес ему сильнейший удар в голову. Михаил Андреевич как подкошенный рухнул на землю, на этот раз полностью потеряв сознание. «Вот идиот, — прорычал боец, — Сам, сам. Индивидуальный подход тут нужен, понимаешь, нужен кнут и пряник, твою мать! Доигрался, полудурок, сейчас упустим. Эй, — обратился он к кому-то из своих, — зови Игорича».
Сергею было плевать, что его лицо уже через минуту бега покрылось царапинами от ударов еловых лап. Он бежал вперед, примерно соображая, где может быть выход. Он не знал, который час, он просто хотел любой ценой покинуть страшный поселок. Убежать, вернуться в Москву, а там хотя бы один день посидеть в тиши и придумать, что делать дальше. Слова Михаила Андреевича ему казались абсолютным бредом, но все же шестое чувство подсказывало ему, что экспериментировать и говорить о шаре прямо сейчас не стоит. «Нужно все обдумать, эх, сейчас бы Димка… нет больше Димки».
Он пересек Янтарную улицу в самом ее конце. Пересекая, он услышал рев мотора и крики людей. Это газель. Это погоня. Он перепрыгнул забор, пересек чей-то участок и нырнул в чащу. Эта чаща уже должна вывести его к полю, а там до дороги, по которой они пришли сюда с Димой, недалеко. По снегу доберется как-нибудь. Он бежал, а еловые лапы лупили его по лицу. Из разбитых губ шла кровь. Он чувствовал ее солоноватый вкус.
Он не знал, сколько времени продирался через чащу. Силы оставляли его. «Не упасть бы и не замерзнуть тут насмерть» — подумал он, — обидно будет, ведь, кажется, начало получаться».
Он посмотрел на небо. Начало светать. Значит уже утро. Декабрь. Ну, значит, часов восемь утра. Деревья стали редеть. В сердце Сергея забился свет робкой надежды. Ну точно! Роща кончается, и впереди виднеется пустое пространство. Это поле. Неужели у него получится? Они, правда, могут его заметить на открытом пространстве. Ну ничего! Он будет осторожен.
И вот Сергей вышел на опушку перелеска. Перед ним действительно открылось пустое пространство, каменистое пустое пространство, над которым раскинулось коричневое небо без намека на восход.
Справа от него метрах в двухстах было какое-то невообразимое движение. Сергей пригляделся. Там будто в силках билась исполинская птица. Она пыталась взлететь. Наверное, длина ее от кончика клюва до кончика хвоста составляла не менее пятидесяти метров (Сергей на автомате это прикинул). Пернатое пыталось взлететь, но ему не давали…. Это были не силки.
Крылатого гиганта пытались прижать к земле три столь же громадных гриба. С мясистыми стволами, диаметр каждого из которых вряд ли был меньше метров пяти и гигантскими раскачивающимися шляпками. Шляпки, немного наклонившись нижними складками, присосались к птице, и буквально растворяли ее. С птицы падали перья, она кричала от жуткой боли, от нее отваливались дымящиеся куски мяса, куски размягченных костей. Прямо на глазах Сергея птицу, растворяя и всасывая в себя, пожирали исполинские грибы.
Сергей медленно посмотрел вправо. Всего метрах в тридцати от него рос еще один гриб. Точно такой же. С мясистым стволом и красной огромной шапкой. Гриб немного наклонился к Сергею, и тот увидел, как на внешней стороне шапки открылись две прорези. Это были глаза. Настоящие грибные глаза. Гриб смотрел на него. А потом шапка немного выгнулась вверх, и нижние складки изогнулись в улыбку. Хищную улыбку. Гриб, улыбаясь, стал стремительно наклоняться, чтобы своей «пастью» накрыть Сергея. Тот уже вполне отчетливо почувствовал тошнотворный запах, но сил куда-либо бежать уже не было.
Прямо над ним мелькнула черная тень. И когда до «пасти» гриба оставалось метров десять, вся эта фантасмагория, к которой Сергей вышел из леса, стала мерцать, и в мгновение ока исчезла. Перед ним было заснеженное поле. На горизонте занималась заря. Где-то всего в километре пролегала дорога домой.
Сергей повернулся и посмотрел вслед улетающему черному шару, испытывая к нему очень странные чувства. Корректор сделал свою работу. Сбой был устранен.
Сергей задумчиво смотрел в поле.
Семен Игоревич и Артем Александрович с группой поселковых штурмовиков, стоя на перекрестке Янтарной и Рубиновой, оживленно обсуждали план погони и перехвата Сергея в Бурцеве или даже в Москве, когда тот, обессиленный, вышел из чащи и направился прямо к ним. По его безумному взгляду они примерно поняли, что с ним произошло. Сергей засунул руку в карман, демонстративно достал оттуда изоленту и сам заклеил себе рот. Семен Игоревич и Артем Александрович облегченно выдохнули.
Последний подошел к Сергею и торжественно положил тяжелую руку ему на плечо.
«Друг мой! – торжественно сказал он, — путь к концентрации внимания тернист! Он требует иногда полного самоотречения, но он стоит того. И первый, возможно, самый трудный шаг, ты уже сделал!».
V
«Хронокомбайн…»
«Чего??? Это шутка?» - переспросил Сергей.
«Хронокомбайн, — медленно повторил Михаил Андреевич. – Да, вот такое название предложил Александр Федорович Ломов, выдающийся академик и герой».
Они сидели в деревянном туалете на сундуке по разным сторонам от стульчака. Левая рука Сергея уже почти не болела. А Михаил Андреевич восстанавливался после сотрясения мозга, хотя голова его еще была забинтована.
«Хронокомбайн. А что? – продолжил он. – Вполне себе в духе своего времени название. Ну а полное название такое – Установка по произвольной и вариативной трансформации пространственно-временного континуума. Ломов курировал процесс создания, испытаний и внедрения установки».
«Что она должна была делать?» - задал очевидный вопрос Сергей.
«Вот поэтому и хронокомбайн – множество операций. Сворачивать, растягивать, нарезать пространство-время», - ответил Михаил Андреевич.
«То есть это машина времени?», - задумчиво произнес Сергей.
«Ну, о том, чтобы слетать в Древний Рим и поглазеть на бои гладиаторов или съездить в Меловой период и полюбоваться на динозавров, речи не шло, однако кое-что любопытное на испытаниях на полигоне установка смогла продемонстрировать. Например, насколько мне известно, она отлично ускоряла время для созревающей пшеницы. Ну, то есть ты посеял пшеницу. Ночь подождал, а утром у тебя уже урожай! Теоретически можно было бы собирать урожай десятки раз за год. Хватило бы только комбайнов, обычных, и ресурсов для посева. И, заметь (и когда это он успел перейти со мной на «ты», думал Сергей), ни с полем, ни с зернами ничего не происходило. Им не требовалось куда-то лететь и приближаться к скорости света, чтобы замедлить свое время. Все тут, на Земле, только включи хронокомбайн. Что интересно, говорят, будто полигон располагался совсем недалеко отсюда, от Чернозёмки. Ну да уже неважно. Еще он показал прекрасные результаты при решении медицинских проблем. Предположим, человек умирает от неизлечимой болезни, ну или просто от трудноизлечимой болезни. Лекарство изобретут лишь лет через пять-десять. Для больного время замедляется, и ждет он буквально один час, а снаружи проходят, как раз те самые необходимые пять-десять лет. А он уже через час получит лекарство. Да, безусловно, он исчезнет для своего социального окружения на все эти годы, но в итоге выживет.
А уж какие перспективы открывала эта установка для оборонки – дух захватывает. Настоящее абсолютное оружие.
Впрочем, в сравнении с тем, что видел ты, и что видел я, это, конечно, мелочи. И команда Ломова, и сам Ломов прекрасно понимали, что их установка способна на куда большее. И тому были экспериментальные подтверждения, которые, как писал сам академик в своих дневниках, продемонстрировали помимо сверхрезультатов, нестабильность самой установки.
Представь себе огромный кусок ткани – вдруг перешел на шепот Михаил Андреевич – представь, что это наш пространственно-временной континуум. Это очень грубый пример, но все же. А хронокомбайн (Сергей опять поежился, услышав это слово) это многофункциональная машинка с разнообразными иголочками, пилочками и другими инструментами, размещаемая вот на этом куске. Она может вырезать какую-то его часть, она может растянуть какой-то его фрагмент, она может начать сворачивать его. Например, взять и притянуть к себе противоположный конец. И ты, грубо говоря, делаешь шаг, и оказываешься на другом конце континуума. А можно свернуть по-другому, и за один шаг ты попадаешь в Лондон минуту назад или Лондон XV века. А еще Она может начать сворачивать его вокруг себя, образуя многочисленные складки, и тогда можно быстро перемещаться между самыми разными точками континуума. То, что ты видел тогда в лесу, это, наверное, лучше называть складкой»
«А в какой исторической эпохе существовали гигантские улыбающиеся грибы?» - иронично спросил Сергей.
«Возможно, это было далекое будущее, или другая планета, — отвечал Михаил Андреевич, а, возможно, со временем установка «разогрелась» и стала сворачивать континуум сильнее, притягивая все более дальние, возможно, даже выходящие за пределы нашей Вселенной, точки. Не знаю. Но факт тот, что все это удавалось делать без гигантских энергетических затрат. Принцип действия хронокомбайна держался в строжайшем секрете, но он был прост, поэтому и для испытаний в Чернозёмке не понадобилось каких-то гигантских построек. Установка была размещена в доме самого Ломова…»
«Стоп! – прервал его Сергей. – Объясните, пожалуйста, две вещи. Каким бы ни был простым этот принцип, речь идет о создании сложнейшей машины в докомпьютерную эпоху. Откуда у Ломова был подобный информационный ресурс? Подобное требует сложнейших расчетов, усилий множества людей. Второе – Вы серьезно? Невероятно сложный аппарат, с невероятной силой влияния на окружающую среду, а также этот корректор, нарушающий все известные законы физики одним своим существованием, размещаются в простом дачном поселке, на огороде, или где там – на обычной кухне, в обычном доме из сруба?»
«Ответ на первый вопрос ты, при своей пытливости и смелости, — Михаил Андреевич почесал забинтованную голову, — скорее всего, скоро найдешь сам. Я бы сказал, что здесь имел место эффект снежного кома. Ну и вот ответ на второй твой вопрос. Уникальность установки заключалась, в том числе, и в ее портативности».
«Как такое вообще могли разрешить? Люди же, обычные люди подвергались самой что ни на есть смертельной опасности. Да до сих пор ей подвергаются. Более того, они вынуждены изолироваться от окружающего мира. Мне тут уже рассказали, какие бешеные усилия вы прилагаете, чтобы власти Бурцевского округа, жители окрестных поселков, социальные службы (да та же скорая), с которыми вы вынуждены контактировать, ничего не заподозрили. Вызовы только в дневное время, все работы по совершенствованию инфраструктуры вблизи, только в дневное время, даже если свыше дано разрешение на ночную работу. Взятки, всевозможные хитрости и прочее» - не унимался Сергей.
«Да, это действительно, тяжко. Ну а что? – продолжал Михаил Федорович. – Эксперименты на полигоне показали великолепные результаты, Ломов обладал огромным авторитетом, и ему дали «добро» на проведение испытаний в самом безопасном режиме работы установки на самых безопасных объектах. Он хотел сделать счастливым отдельно взятый поселок в Подмосковье, и поначалу все шло просто отлично. Летом 1952 года здесь был уникальный урожай яблок и слив. Вернее сказать, четыре урожая за одно только лето - прекрасные, сладчайшие плоды. А вот летом 1953 года что-то пошло не так. Мой отец, близкий друг Ломова, рассказывал, как одной августовской ночью к нему прибегает академик собственной персоной в состоянии, близком к помешательству, и говорит: «Не туда повернули!». Отец не понял: «Куда не туда? Кто не туда?» Ломов чуть-чуть пришел в себя и говорит: «Тумблер не туда повернул, комбайн из под контроля вышел». Отец ему и сказал: «Поверни, — говорит, — обратно». «Не выйдет, – Ломов чуть не плакал, — не выйдет уже! Все пропало!» Выяснилось, что в преддверии отчетного периода (над Ломовым все-таки начальство было очень серьезное), академик решил усилить мощность установки, чтобы увеличить число урожаев, и допустил какую-то ошибку.
Первые двое суток все шло, конечно, не очень хорошо, но чернозёмцы не особенно на это внимания не обращали. Просто ночь не заканчивалась. Выйдешь из поселка, и снаружи все в порядке, смена темного и светлого времен идет своим чередом, а в Чернозёмке – ночь. Неприятно, но местные и похлеще горе знали. А вот на третьи сутки, мой отец вышел из поселка и увидел, что дорога в поле (ты ее помнишь) вместе с полем свернулась спиралью и куда-то вверх уходить стала. Машинка застопорила движения ткани, и та сворачиваться вокруг ее стала. Он кинулся к Ломову. Тот за три дня постарел лет на двадцать, а и так уже не молод был. Он отца выслушал и спокойно ему сказал: «Запускаю корректор, не хотел этого делать, но надо. Довольно долго он сможет действие установки корректировать, пока «снаружи» не поймут, как ликвидировать последствия аварии». И ввел он алгоритм в корректор, прямо при отце моем. Ломов боялся, что люди из условно «внешнего» мира опасности подвергнуты будут, а, следовательно, чем меньше людей об аварии будет знать, тем меньше пострадает. И ввел он в корректор алогритм, согласно которому тот будет уничтожать абсолютно любого, кто будет говорить о нем, или писать о нем, а тех кто рядом с ним находится – калечить. Вот так, как нас с тобой и всех остальных, помаленьку. Жители Чернозёмки входят в обязательный список калек, ибо представляют собой образцовый коллектив, который, по мнению Ломова, должен нести ответственность за то, чтобы никто не разглашал тайну»
«Но передвижение корректор никак не ограничивает? – уточнил Сергей.
«Нет, конечно – воскликнул Михаил Андреевич. – Александр Федорович был гуманистом и был убежден, что нельзя ограничивать свободу человеческого передвижения. И, заметь, насколько он оказался прав стратегически. Сейчас физическое передвижение стало не столь значимым, но трансляция информации за секунды с континента на континент решает судьбы миллионов. Кроме того, для обеспечения наивысшей степени безопасности, корректор каждую ночь, когда он начинает свой цикл, провоцирует низкую облачность над поселком, чтобы его не было видно ни с самолета, ни с вертолета»
«То есть…» - начал Сергей.
«Именно так, — грустно улыбнулся Михаил Андреевич, — многие из живущих здесь никогда не видели звездного неба ночью»
«А как же квадрокоптеры? – спросил Сергей. – Ведь прилетит когда-нибудь и заснимет».
«Это проблема, — вздохнул Михаил Андреевич. — Пока не знаем, как ее решить. Слава Богу, пока никто не прилетал».
«Послушайте, но как же аварию можно ликвидировать, если о ней никто не узнает?» - произнес Сергей.
«Ломов предусмотрел и это, по его словам, на «базе», то есть на полигоне уже были в курсе аварии и принимали меры, там, уже тогда в 1953 году стали работать над вариантами решения проблемы»
«И?»
«И вот тут, действительно непонятно, мы ждем помощи уже восьмой десяток лет» - резюмировал Михаил Андреевич.
«Я все равно не понимаю, – проговорил Сергей. – Речь идет об открытии, может быть самом грандиозном за всю историю человечества, если не всей Вселенной. Происходит сбой, грозящий катастрофой планетарного масштаба, и об этом нигде ни слова, ни намека? Да даже при всей строгости в деле сохранения тайн в советское время, хоть какая-нибудь информация бы да просочилась».
«Тайна сия велика есть, — процитировал Михаил Андреевич апостола Павла. – Слухи, конечно, разные ходят, но их распространять я не хочу».
«И все же, поведение Вашего Ломова, напоминает поведение идиота, исподлобья, взглянув на собеседника, произнес Сергей. – Ну что значит: тумблер не туда повернул? Как это возможно?».
Михаил Андреевич прикрыл глаза: «Вы еще молоды, но даже в Вашем возрасте следует с гораздо большим уважением относится к людям, во-первых, добившихся столь блестящих успехов в администировании, а во-вторых, пожертвовавших своей жизнью, чтобы спасти других»
«Ломов погиб?»
«Да, после запуска корректора, и после того, как он рассказал отцу основные правила поведения, предписанные алгоритмом, он, взяв собой своего ассистента, Алексея Зайцева, и пошел в последний раз пробовать самостоятельно остановить хронокомбайн. Представь себе (Михаил Андреевич снова перешел на «ты»), что ты пытаешься остановить оставшийся без управления комбайн, еще толком не зная, на что он способен. Комбайн изрубит тебя на куски, расфасует и выплюнет. Вряд ли ты выживешь. Ломову повезло: он не выжил. Его обгорелый труп нашли через час. А вот Алексею повезло меньше….»
«Что с ним?» - тихо спросил Сергей.
«Сегодня ночью увидишь, а пока нам пора возвращаться к делам нашим будничным, а ты надень ка лучше изоленту на рот и не снимай ее часа два. Поверь, после этого места обычно еще часа два трещать с первым встречном хочется о комбайнах, складках и шаре».
После того, как Сергей провел осмотр примерно двадцати чернозёмцев на предмет того, как заживают их раны, полученные на последних «воспитательных мероприятиях», а Михаил Андреевич завершил телефонные переговоры с главой Бурцевского городского округа, они встретились на Янтарной, у дома Сергея, где тому все же разрешили жить, и пошли к дому с мемориальной табличкой. Черный шар летал над поселком. Михаил Андреевич вовсе не смотрел на него, Сергей – изредка косился. Оба молчали. На часах было около восьми вечера. Уже было темно. Шла середина декабря.
У ворот они увидели сгорбленную старушку, которая ключом отперла тяжелый амбарный замок, взяла стоявший рядом мешок и потащила его внутрь.
«Пошли», - тихо сказал Михаил Андреевич.
Старушка обошла дом и остановилась у небольшого деревянного строения, по виду напоминавшего старый сарай. Сергей и Михаил Андреевич неслышно, насколько это было возможно, шли за ней.
У крыши сарая прямо в воздухе висела голова. Огромная голова младенца. Тела не было. Зато с головы спускались редкие и седые волосы, а на правой щеке была огромная родинка. Голова, которая в диаметре имела не меньше пяти метров, была вполне живой. Ее глаза двигались, а в какой-то момент уставились на старушку. Рот приоткрылся и исказился в некоем подобии улыбки.
Сергей тыльной стороной ладони зажал себе рот. Михаил Андреевич еле слышно усмехнулся. Старушка поволокла мешок к сараю. Голова как-то очень резко, рывками, поплыла за ней, приближаясь к мешку.
«Не трогай! Это на Новый год! Алешенька не трогай, это тебе подарочки на Новый год, а на сейчас вот это!» – старушка порылась в мешке и вытащила оттуда огромный кусок замороженной говядины. Радостная улыбка озарила лицо младенца. Голова подплыла к женщине и прямо из рук огромными зубищами взяла у нее кусок говядины и с чавканием стала его жевать. «Кушай, ты мой хороший», - умиленно проворковала старушка.
Уже через десять минут Сергей и Михаил Андреевич сидели в туалете.
«Слушай, давай недолго сегодня поговорим, а то, что-то прохладно стало» - попросил Михаил Андреевич.
«Что это было?» - выпалил Сергей.
«То, что когда-то было Алексеем Зайцевым, ассистентом Ломова, — невозмутимо произнес главный по связям Чернозёмки с окружающим миром. – Голова возникла через пять дней после того, как Алексей не вернулся из закрытой комнаты, где находился хронокомбайн. Его мать опознала в голове своего сына. Собственно, мать его ты только что видел. Каждый год за месяц начинает ему к 31 числу мешки со сладостями подносить, чтобы у ребенка праздник был на Новый год. Она его по родинке опознала на щеке. Ну а то, во что ее сын превратился, окончательно ее лишило рассудка».
«Погоди… те, какая мать? Ей сколько лет было, когда все случилось?» – недоуменно спросил Сергей.
«В 1953м ей было 76 лет, столько же ей было в 1973, столько же в 2003м, столько же было вчера, сегодня, и завтра столько же будет, — все так же невозмутимо продолжал Михаил Андреевич. – Хронокомбайн что-то сделал с ее личным временем. Не то, чтобы она застряла в одном и том же дне, но она перестала стареть, перестала меняться. На ней все та же одежда, что была в день исчезновения сына. Она не рвется и не пачкается. Но смену времен года она осознает. Ведь не каждый же день она ему подарки к Новому году таскает. Только с декабря. И еще кое-что. Мать и этот младенец – единственные в поселке, кому не вредят воспитательные мероприятия. За все годы, ни мать, ни сын, не потеряли ни зуба, ни уха».
Сергей несколько мгновений осмысливал услышанное, а затем спросил: «А почему голова двигается так странно?»
«Потому что голова эта размещена на туловище, — со вздохом произнес собеседник. – И туловище это не невидимое, оно просто расположено где-то не здесь. Мы пробовали подсовывать во время того, как оно ест, зеркало под его горло. И что ты думаешь? Мы видим, как продукты попадают в горло и… исчезают. Ну и движения такие резкие, потому что младенец этот, видимо, передвигается на четвереньках. Он маленький, еще ходить не умеет, уже почти семьдесят лет не умеет, поэтому и такие рывки при движении».
«А не здесь – это где?» - спросил Сергей.
«Ни малейшего понятия, — ответил Михаил Андреевич. – Может за пару километров, может на другой планете, может в будущем. Не знаю».
«А оно старое? Волосы-то седые»
«Нет, не старое. Времени для него в нашем привычном понимании, как и для его матери не существует. А волосы седые потому что, ну вот так хронокомбайн его «нашинковал» — тело из одного возраста, волосы, по всей видимости, из глубокой старости»
«А размер?» - уже почти в отчаянии спросил Сергей.
«Да откуда ж я знаю, — улыбнулся Михаил Андреевич. – Ну растяни ткань в месте где рисунок, и изображение увеличится.
«Вы пробовали его убить?»
«Пробовали, и несколько раз. Бессмысленно. Колющее и режущее его не берет. Пули и лезвия щечки его поглощают, а потом они из этой головы как из желе выпадают. Ну а пару раз его, видимо, выстрелы разозлили, он голову приблизил к стрелкам, и двоим головы на месте откусил на радость маме» - закончил Михаил Андреевич.
Сергей сидел, обхватив руками голову. «Скажите, — обратился он к собеседнику, — я когда-нибудь смогу покинуть это место?»
«Вряд ли, если только сам не сбежишь, а это у тебя может получиться, — спокойно ответил Михаил Андреевич, — но, имей ввиду, тебя будут искать и искать постоянно. Кому надо, чтобы ты в алкогольном угаре, или где еще в ситуации стресса взял да и рассказал о нашем шаре. Пойми, население Чернозёмки с четырехсот человек в 1953 году к 1956 до восьмидесяти сократилось, пока мой отец – первый староста – не научил всех, как себя вести нужно. И то поколение я еще помню. Почти все не то, что без пальцев, без рук, без ног. Мы – я, Тема, Семен, из первого поколения, кто за всю жизнь терял не более двух конечностей. Благодаря твоему другу, по третьей потеряли. Только зажили, только отметку в триста пятьдесят жителей перешли».
«Тех подростков, о которых Вы мне на второй день говорили, Вы их всех поубивали? Это из-за них у Вас мизинца нет» - печально спросил Сергей.
«Нет, — со смехом ответил ему Михаил Андреевич, — только там началась перепалка, подъехал наш Семен со своими архаровцами. Ну они и «уговорили» подростков изменить место отдыха. Били, скажем так, с удовольствием, но не до смерти. Сложно поверить, но Семен – гуманист. Так и вот еще что. Встречи наши здесь надо завершать. Тех, кто сюда ходит, уважают в Чернозёмке не так, чтобы очень. Считается проявлением слабости, сюда ходить. Артем Александрович сильно переживает, говорит: концентрация только при полном самоотречении возможна, а какое самоотречение, когда ты в вонючую яму выговориться ходишь. Один соблазн да тлетворное влияние. Ну в чем-то он прав, некая тлетворность – Михаил Андреевич повел носом – тут и правда есть.
Придя домой, Сергей без сил рухнул на кровать. Он ввел в рот ночной кляп, хорошо пропускавший воздух, но не дававший говорить во сне (таким пользовались все чернозёмцы), и тут же отключился.
VI
Через два дня он с бригадой из десяти человек ходил ночью за дровами в чащу на восточной границе поселка. Походы туда, как правило, не разрешали, но жители 2-й Трудовой отчаянно нуждались в дровах, а в этой чаще их было достать проще всего.
Сергея уже неделю как никто особо не охранял. Первый в истории человек, вернувшийся после побега сам, и принявший ТКВ, заслужил всеобщее уважение. Смущало окружающих в нем только то, что он слишком уж часто ходил в «вонючую ям». Для самого Сергея же посещения туалета на окраине – слепой зоны черного шара – стали чуть ли не главной отдушиной за время жизни в Чернозёмке. Его уже даже не смущал запах экскрементов. Наоборот, он стал воспринимать его как нечто очень родное.
Но в ту ночь он шел через чащу и случайно отстал от бригады. Время уже было предрассветное. Движение справа отвлекло его. Он положил вязанку дров на землю и вгляделся сквозь деревья. Сомнений не было. Между двумя березами возникла складка. Справа и слева от них по прежнему была чаща, а вот между ними – какое-то новое пространство. Он не смог пересилить любопытство и просунул голову между ними. Он увидел черно-серое небо, по которому плыли странные, как ему показалось, металлические конструкции. Какие-то немыслимые нагромождения из то ли балок, то ли свай. «Облака из металлолома», - подумал Сергей. Равнина вокруг была покрыта чем-то белым, возможно снегом. Во всяком случае, в новом пространстве было только чуть теплее, чем в реальности Сергея. Впереди же простиралось что-то напоминавшее густой лес, в котором лежало нечто. То ли живой организм, то ли гигантский механизм. Продолговатый, будто положенный на бок, своим другим боком он почти касался краев металлических облаков. В центре его, что-то пульсировало. Какое-то неведомое сердце – красноватое мерцание сопровождалось очень низкими звуками. Сергей опустил взгляд – по равнине в сторону «леса» двигались какие-то странные черные конструкции.
Сергей не чувствовал опасности, но ощущал сильнейшую тревогу…
Постояв так несколько минут, он отошел от берез и быстрым шагом, насколько это позволяла чаща, стал догонять бригаду.
VII
Утро Сергея начиналось с обучения. Он обязался постичь теорию концентрации внимания (собственно, выбора у него не было) и теперь выполнял данное Артему Александровичу обещание. Он посещал обычную школу вместе с детьми девяти-десяти лет. Она располагалась в одном из помещений длинного приземистого здания в рабочей части поселка, здания, которое они с Димой обнаружили на второй день.
Конечно, он не посещал ни уроки математики, ни уроки русского языка. В его обязанности входило ежедневное посещение уроков концентрации внимания. Этому было посвящено три, идущих друг за другом, урока. Первая часть посвящалась истории и, прежде всего, биографии Ломова и отца Михаила Андреевича. Конечно, на занятиях ни слова не говорилось ни о хронокобмайне, ни о корректоре. Речь шла о внезапном открытии Ломовым принципа концентрации внимания и о страшной каре, которая постигла тех, кто не стал или не смог выполнить базовые принципы новой теории. Дети должны были заучивать и потом пересказывать слова учителя о том, как у их не столь далеких предков, взрывались руки, ноги, глаза и прочие органы. После этого учитель рассказывал им о том, как отец Михаила Андреевича всех спас, проведя тяжелейшую просветительскую работу, будучи уже почти полным инвалидом.
Вторая и третья части урока были посвящены упражнениям. Базовым из них была ходьба с опущенной головой через лабиринт из парт. Дети по очереди, должны были идти сквозь тесно расставленные парты, глядя только себе под ноги. Их главной задачей было пройти через «лабиринт», не задев ни одной парты. При этом учитель периодически кидал в голову ребенка, какой-нибудь не сильно тяжелый предмет. Ребенок ни в коем случае не должен был реагировать на удар. Можно было поморщиться (хотя за это полагался минус), но поворачивать голову, тереть больное место было нельзя, за это полагалась «двойка» и хохот одноклассников. Сергей был худшим в классе. Он прошел испытание только на седьмой раз.
В Школе он познакомился с отцом одного из своих «одноклассников». Здоровый мужик – Виталя, как он себя называл – всегда ждал своего сына во дворе с двухколесной тачкой. Его жена работала в соседнем со школой помещении в длинном здании – ткацкой фабрике, где фактически работала подавляющая часть женского населения Чернозёмки. Поселку нужно было что-то производить для бурцевских рынков, иначе добывать деньги на взятки администрации, было невозможно. Да и самим жителям было мало собственных огородов и своих швейных машинок. Они отдавали заработанные копейки, специально подготовленным Семеном Игоревичем людям, которые ехали в город и делали покупки на заказ.
Мужик же зарабатывал выращиванием фруктов и овощей, он обладал одним из лучших и больших огородов в Чернозёмке. Зимой он выращивал морковь и чеснок. Тачку он привозил во двор школы, чтобы похвастаться перед другими родителями. С горделивой улыбкой он демонстрировал ее Сергею: «Из Бурцева привезли. Два года на нее копил. В хозяйстве абсолютно незаменима». Мужик мог битый час без умолку мог рассказывать о том, как он ведет хозяйство. «Поверь мне! – доверительно он сообщал Сергею, — Таких овощей как у меня, ты не купишь ни в Бурцеве, ни в Москве. Своя система у меня, свой метод». Глаза его в этот момент светились счастьем. Он совершенно забывал натягивать шапку, чтобы скрыть отсутствие уха.
Познакомился Сергей и с Ашконом, отцом маленького Озода, ходившего в тот же класс. Правда, Ашкон, приехавший из одной из стран средней Азии, просил называть себя Лешей. Сергей не спорил.
«Мне тут хорошо, — говорил Ашкон. — Приехал сюда пять лет назад. Здесь люди хорошая, и работа всегда есть. Денег нет, но работа всегда есть. А что с оплатой, так я и едой беру, и вещами. Кто супом накормит, кто штаны старые отдаст. Так мало по малу и живем. Здесь люди хорошие, душевные, отзывчивые. Пробовал я в Москве. Там нет таких людей. Да, вот несколько дней назад без пальца остался, шумел там в лесу кто-то, вот и наказали. Но за столько лет, это единственная неприятность».
После школы Сергей отдыхал, перекусывал (или бежал в туалет разговаривать с Михаилом Андреевичем), а дальше шел в местное подобие больницы, осматривать пострадавших после последних воспитательных мероприятий.
Когда до Нового года оставалось буквально девять дней, Сергей решил сходить в чащу на прогулку. В предрассветное время. Он уже смутно осознавал, что его влечет к складкам, какими бы чудовищными они не казались. Идя уже по довольно знакомому маршруту, он вышел к опушке уже через минут пятнадцать, как покинул свой дом. Ничего не происходило. Шар тихо носился над поселком. Заглядевшись на него, Сергей почувствовал, что мерзнет, и в этот момент его обдало очень теплым воздухом. Он повернул голову и увидел, что перед ним возвышается огромная гора. Он стоял у начала тропинки, ведущей в ярко зеленый лес у подножия. Буквально метрах в четырех от него росла высокая сосна. Ярко светило солнце и было очень жарко.
«Что это, Япония? Другая планета? Другая Вселенная?» – подумал он. Внезапно желание рискнуть охватило него. Он сделал один шаг, другой, и вот он уже шел к сосне. Рядом с ней лежало бревно, на которое он сел, положив рядом фонарик, неудобно лежавший в кармане. Вокруг почти не раздавалось звуков. Лишь еле слышные дуновения ветерка. Ему внезапно, впервые за несколько недель, стало по-настоящему спокойно и даже хорошо. Он закрыл глаза и прислушался к наигрышам ветра. Солнце, пробиваясь через крону сосны, ласково касалось его лица. Он ни о чем не думал. Ему было хорошо. Так он просидел, наверное, несколько минут.
«Ладно, — решил Сергей, — пора назад. Он двинулся по направлению к странно выглядевшему на фоне летнего пейзажа отверстию в воздухе, в котором виднелся зимний лес Чернозёмки. Не успел он ступить на укрытую снегом землю, как пролетевший над ним черный шар, разгладил складку. Гигантская гора исчезла. И только сейчас Сергей понял, что забыл на бревне свой фонарик. Он посмотрел на то место, где по идее он должен был остаться и не обнаружил его. Он искал его минут сорок, прежде чем понял – фонарик остался там. «А значит пройденное по другой реальности расстояние влияет на возможность возврата», - понял он. – «Как же хорошо, что он тогда не побежал от улыбающегося гриба все дальше в каменистую степь».
Вечером того же дня, возвращаясь из больницы домой он познакомился с дамой в шляпке, той самой, которая обворожительно улыбалась ему и Диме, когда они пошли гулять по поселку. Даму звали Элеонорой, и она была потомственной художницей.
Сергей ни черта не понимал в живописи, но от него это и не требовалось. Она ему говорила о своих картинах, о том, как долго искала свой стиль, на какую тематику она пишет сейчас. А он рассказывал ей о том, как работает в больнице. Живая, непринужденная беседа развлекала Сергея. Он сам не заметил, как разговор плавно перетек на политические темы и, в частности, на достоинства и недостатки режимов с государственной идеологией. «Вы знаете, — внезапно твердо сказала ему дама, — к теории концентрации внимания можно относиться по-разному, и да, уж простите мою крамолу, в ней есть изъяны. Я могу понять нынешних подростков, которые периодически допускают разговоры о том, что в том, чтобы смотреть вверх, нет ничего страшного. Но что я Вам могу еще с уверенностью, заявить, так это то, что без этой теории, без системного и, что тут скрывать, тяжелого ее освоения, я бы никогда не смогла обладать столь крепким здоровьем как у меня. Смотрите сами – за всю свою жизнь, я ни единого раза не споткнулась, ни разу не подвернула ногу и ни разу не заблудилась!» Сергей кивал ей. Она, удовлетворенная беседой, предложила ему посмотреть на ее последние работы. В темной гостиной ее большого дома на стене висели две картины. На одной были изображены дети в белых рубашках, играющие на лугу. Неподалеку от них были изображены взрослые (вероятно их родители), смотрящие куда-то вдаль. На их лицах явно читалась тревога. Небо было безоблачным и пронзительно голубым. Картина называлась «Гроза сейчас начнется».
На второй картине был изображен догорающий пожар. Языки пламени еще лизали развалины какого-то рухнувшего под натиском пламени дома, но в основном от пожара остались только нагромождения багровых углей. Перед пожарищем в полоборота стоял человек. Его лицо перекосила злобная улыбка. В его огромных глазах читался восторг. Картина называлась «Рождение нового мира».
А ночью за Сергеем зашел Михаил Андреевич и сообщил ему, что тот приглашен на традиционную предновогоднюю прогулку для взрослых жителей города. Прогулка на деле оказалась обычным субботником, о которых сам Сергей слышал от своих родителей. Взрослые жители поселка собирались на углу Янтарной и Рубиновой и помогали украшать пространство вокруг ДК и, в частности, невысокую елку, росшую у правого угла здания. Детей в помощь не брали, они сидели запертые по домам – ведь в такое время на улице можно увидеть нечто, мешающее концентрации внимания.
Здесь 31 декабря в полдень должен был состояться их праздник и несколькими часами позже – праздник для взрослых. Жители украшали улицу всевозможными, сделанными дома разноцветными гирляндами, разноцветными фонариками и другими украшениями. К елке были приставлены с двух сторон длинные лестницы, на которых разместились человек восемь, украшавшие дерево. У всех было праздничное настроение, лица чернозёмцев был светлыми. Повсюду стоял гомон. Сергей впервые слышал, чтобы жители поселка так много разговаривали. Он уже привык, что с ним говорили отдельные люди, но чтобы в таком количестве и так громко. Они говори о самых простых вещах: кто, что подарит ребенку или супругу, кто, что будет готовить.
Черный шар летал над улицей как одержимый. Но жители научились не видеть его. Один раз он пролетел чуть не коснувшись верхушки ели, которую наряжали. Сергей заметил, что стоявшие на лестнице почти синхронно, не прерывая разговора, отвернули головы в другую сторону.
Они научились не видеть шара.
VIII
Следующий день принес ему судьбоносную встречу. Сергей давно искал возможности пообщаться с Сашенькой-диссидентом. Тот сам нашел его и кивком головы показал, что хочет поговорить. Разумеется, Сергей знал, куда они идут. В туалет, по которому тот, ввиду нежелания Михаила Андреевича говорить о шаре и всем, что с ним связано, уже успел изрядно соскучиться.
«Что тебе наплел, этот старый лицемер? – сразу задал вопрос в лоб Александр.
«Вообще-то очень много чего, — ответил Сергей, — но на целый ряд вопросов он отвечает либо уклончиво, либо несет какую-то ахинею».
Александр расхохотался: «А ты, что думал, что этот выдающийся представитель «старой школы» все тебе выложит? Он хоть, что-нибудь дельное тебе сказал о причинах аварии, помимо хрестоматийного бреда о том, что академик повернул тумблер не в ту сторону?»
«Вот значит как, промолвил Сергей, — значит, никакого тумблера не было?»
«Был! – с довольным видом произнес Александр, — и академик его, правда, не туда повернул. Вот только как это могло случиться, тебе Михаил Андреевич тебе не расскажет никогда».
«Признаться мне этот эпизод всегда казался подозрительным – сообщил ему Сергей, — так что же все-таки произошло в тот роковой августовский день?»
«Слушай внимательно, — почти шепотом стал говорить Александр. – Мой отец работал вместе с отцом Михаила Андреевича с А.Ф. Ломовым и точно также был знаком с его дневниками, а также с целым рядом материалом, о которых отец Михаила Андреевича прекрасно знал, но никогда никому не показывал. Я думаю, что ты уже мог по рассказам догадаться, по косвенным признакам, что никакого хронокомбайна Ломов не изобретал. Он был, возможно, не самым плохим администратором, но никогда, ни единой минуты своей жизни он не был ученым. Лидером собранной им команды был некий Соколов, действительно одаренный, а может и гениальный ученый, который стоял у первых экспериментальных установок трансформации континуума. По большому счету именно он, выведший уравнения, позволившие собрать первую складку, и его команда, отвечавшая за технологическое обеспечение процесса, и создали Ломову его комбайн. Никогда бы в жизни Соколову не пришла бы идея использовать нестабильную установку для улучшения жизни отдельно взятого поселка. Но он не мог, не имел возможности идти против начальства. Некомпетентный Ломов, поверивший в простоту обращения с установкой, использовал ее здесь один. Не было рядом ни Соколова, ни кого-либо из его команды. Смерть Алексея Зайцева была безусловной трагедией, но она же являлась следствием вопиющей некомпетентности ассистента, его абсолютном непонимании того, как работает установка и что она может с ним сделать.
Но ужас заключается в том, что для Ломова обеспечение безопасности было тождественно неразглашению тайны. Ну ей Богу, лучше бы он ввел в корректор алгоритм, благодаря которому, тот физически не давал бы никому выходить за пределы Чернозёмки, и входить в нее. Но нет, Ломов запретил не физическое движение, а слово. А как показало время, именно слово, возможность говорить, обсуждать и дискутировать и есть главный двигатель социального, технологического, научного прогресса. Посмотри на современный мир, в нем физическое перемещение значит немного, а возможность транслировать информацию за доли секунды с континента на континент определяет судьбы миллионов»
«Он сейчас же дословно Михаила Андреевича повторил, — отметил Сергей, — вот только минус поменял на плюс».
«Ну, были бы мы в физической изоляции — продолжал Александр, — ну нашли бы способ связаться с другими поселениями, с городом, с Москвой. Но нет, информационный голод привел нас в тот ад, где мы пребываем, периодически, когда шар обозлится, лишаясь наших органов. Да, кстати, а ведь на вопрос, почему помощь так и не пришла, сын первого старосты тебе ведь так и не ответил вразумительно».
«Нет, — произнес Сергей, — сказал что-то невразумительное, что, мол, ходят какие-то слухи».
Александр хохотнул: «Ага, как же слухи! Отец читал материалы Соколова и отчеты, приходившие Ломову с «базы». База находилась где-то не далеко. Именно там происходил запуск первых экспериментальных хронокомбайнов и именно там, по всей видимости, Соколову удалось собрать самую мощную систему безопасности, превосходящую по своим возможностям корректор. Именно оттуда, с «базы» должна была прийти помощь. Но по последним отчетам, которые уже пришли после гибели Ломова и Зайцева, там на базе, тоже случилась какая-то авария. Точно неизвестно. А потом, все - полная тишина. Последняя телефонограмма от Душелюбова, зама Ломова на проекте, сообщала, что «Соколов сейчас активирует самый радикальный способ защиты». И после этого все. Не просто никаких известий. Неееет (Александр саркастически улыбнулся), речь идет о том, что база, как бы это точнее выразиться – исчезла из истории. Представь себе машинку на огромном куске ткани («Да что ж такое» – подумал Сергей). Ткань – это континуум. Машинка может сворачивать его, растягивать, а может вырезать кусок. По всей видимости, Соколов, решил, что авария на «базе» приведет к последствиям еще более ужасающим, чем здесь и включил механизм, который «вырезал» и «базу», и всех, кто там находился из истории. Ты представляешь, когда из ткани вырезается кусок, и она сшивается, чтобы дыры не было видно – остаются неровности, появляются несостыковки в узоре. Вот и у нас остались телефонограммы и дневники никогда не существовавших людей. А еще остались мы, непонятная красная нитка на белом неровном пространстве – никому не известное напоминание о том, чего никогда и не было».
В ту ночь Сергей не мог уснуть. Он ворочался и думал, думал, думал. Под утро он не выдержал и снова пошел в чащу. Ему повезло - из пространства между двух близко растущих елей лился яркий свет. Он заглянул в складку. Здесь росли ели, а там он оказался между двух огромных ваз с высоченными растениями. Он попал в огромный и светлый зал, наполненный улыбающимися людьми в очень красивых, отдаленно напоминающие современные ему строгие костюмы. Зал был ярко освещен, но при этом за его огромными окнами не было тьмы. Сергей подошел к одному из таких окон. За ним он увидел высокое синеголубое с постепенным переходом в зеленый цвет небо и огромное, на сколько хватало глаз, пространство водной глади. То же он увидел и за окном на противоположной стороне. За торцевыми окнами тоже виднелись небо и вода. Они находились посреди океана. Люди несколько удивленно смотрели на мечущегося от окна к окну человека в странной одежде. Однако большинство из них столпились у стены, на которой висел гигантский экран. «Сейчас начнется!», «Потерпите немного» - доносились до Сергея реплики. Люди с радостными лицами ожидали чего-то.
«Любезнейший, — остановил Сергея обращением высокий человек в ослепительно белом костюме, — неужели Вы так боитесь черного шара?»
Сергей остолбенел. «Вам можно говорить о черном шаре? – изумленно промолвил он. Человек расхохотался. «Ну а Вам разве нет?» - отсмеявшись спросил он Сергея. «Нет, ведь он же меня убьет, а Вас покалечит» - замявшись, ответил он и с ужасом понял, что сейчас, прямо сейчас он погибнет. Но секунды шли, а шара нигде не было, и никто громогласным голосом не возвещал о начале дезинтеграции. Человек в белом с интересом смотрел на него.
«Полноте, голубчик, — начал он. – Поверьте, никто еще от черного шара не умирал, и покалечен им не был. А тут все его пробуют, ну почти. А хотя…. Может Вам больше интересен белый шар? А? Мда… диллемма. А позвольте, я помогу Вам ее разрешить. Я предлагаю Вам зеленый шар». Человек в белом щелкнул пальцами и прямо перед абсолютно изумленным Сергеем в воздухе возник зеленый шар. «Берите, не стесняйтесь, — человек в белом подмигнул ему и удалился». Сергей взял в руки небольшой, сантиметров двадцать в диаметре зеленый шар, который оказался почти невесомым и приблизил его к лицу. Шар влился в него, одарив его ощущением легкости, радости и тепла. Не как наркотик, не как алкоголь. Радость и тепло были чем-то естественным, что и так было в Сергее, и чему шар просто помог высовободиться.
Сергей совсем забыл о времени. «Пора возвращаться, пора ли?» - пронеслась в нем мысль. Он легкой походкой пошел назад к вазам и вошел обратно в свой зимний лес. Он не стал ждать, пока шар разгладит складку, а все той же легкой походкой пошел к себе домой. Он, кажется, начал понимать, как Соколову удалось создать хронокомбайн и корректор. Достаточно собрать первую складку, которая даст возможность познакомиться с цивилизацией более развитой, с ее достижениями, с ее технологиями, и дальше процесс пойдет по нарастающей. Интересно, где Соколов обнаружил нужные ему технологии, позволившие не просто сделать нужный ему инструмент, а сделать его портативным настолько, что он помещался бы в кухню на даче.
Но не эта мысль будоражила его, прежде всего. Он осознал нечто невероятно важное – власть шара не распространяется на некоторые, а может и на все иные миры, куда ведут складки.
IX
На следующий день он провел две беседы в деревянном туалете. Обе его разочаровали, но не удивили. Утром он прогулял школу и, найдя Александра, поговорил с ним. Перед работой в больнице он нашел Михаила Андреевича и вызвал его на разговор на «вольную» тему, заверив его, что он будет последним.
Беседы строились одинаково. Вначале Сергей каждому из них рассказал о трех своих последних вылазках на складки, подробно описав, что там с ним происходило. А затем изложил следующие тезисы:
1). Черный шар не неуязвим и уж, во всяком случае, не всесилен.
2). От его влияния необходимо освободиться. Это сложно, но пытаться надо.
3). Есть три пути. Первый снарядить экспедицию из подготовленных Семеном Игоревичем и Михаилом Андреевичем людей в окрестности Чернозёмки на поиски или самой установки, или ее следов, или хотя бы хоть каких-то крупиц информации о выброшенном из истории проекте – поиск «странно торчащих ниток».
Второй путь – через «разведку» Семеном Игоревича осторожно «прощупать» нет ли в Москве или других регионах хоть кого-то, кто хоть что-то знает о возможностях решения этой проблемы. Уговорить этого кого-то приехать, сюда и тут в туалете провести консультацию. Возможно, это будет кто-то из ученых, кто не знал об этой проблеме, но будет в состоянии помочь в ее решении. Конечно, же его обязательно заранее следует предупредить о рисках.
Третий путь – создать исследовательскую группу, которая бы изучала закономерности в появлении складок, выявляя потенциально благоприятные миры, проводя по возможности в них короткие эксперименты.
4). Все три пути можно и нужно пробовать параллельно.
5). Нужна скоординированность и согласованность действий всех лиц, уставших от диктатуры шара.
Александр, когда слушал Сергея, почти не перебивал его, лишь изредка вставляя короткие ничего не значащие реплики, а Михаил Андреевич молчал все время рассказа.
Когда Сергей закончил, Александр долго смотрел на него подозрительным взглядом, ничего не решаясь сказать прямо. Он начал что-то бормотать про риски, про свою занятость и обещав подумать, стремительно ретировался.
Реакция Михаила Андреевича была совсем иной. Он долго и пристально смотрел на Сергея, а потом медленно и очень тихо произнес: «Ты понимаешь, что ты сейчас надругался над трудом не только всей моей жизни, но и трудом всего моего поколения. Все то счастье, все то тепло, которые мы собирали по крупицам, чтобы жить, жить здесь на своей земле, ты попросту захотел у нас отнять. Ты жизнь нашу захотел отнять». Его серые глаза поблекли, в них читалось нечто куда более сильное и пронзительное, чем просто разочарование.
Михаил Андреевич вышел из туалета. Сергей видел, как он уходил сгорбившись. Так уходят с похорон дорогого человека. Сергей понял, что он для Михаила Андреевича только что умер.
X
Они пришли убивать его тем же вечером. Сергей думал, что он готов к этому. Он собрал за пару часов легкую сумку, и тихо ждал. Но вот к чему он не был готов, так это к тому, что по его душу придет человек восемьдесят. Почти вся боеспособная часть населения Чернозёмки. Артем Александрович и Семен Игоревич в этот раз решили его не недооценивать. Но пришли не только крепкие и сильные. Через окно в комнате с погашенным светом (ему все-таки удалось пару дней назад, снять ставни на окнах второго этажа.) он видел как в молчаливой толпе промелькнуло лицо Витали, а с соседнего участка сумасшедшая Надежда вывела своих двух детей, несмотря на темноту (она все контролировала, она готова была опустить голову детей резко вниз при первом же приближении шара), полюбоваться на расправу с предателем. Где-то в конце толпы, как ему показалось, мелькнула женская шляпка. Когда люди, один за другим стали быстро пробегать через калитку, Сергей понял, что сейчас ему будет тяжело. Он прекрасно понимал, что его план побега уже не удастся. Толпа сейчас перекроет все улицы и все возможные тропы к чаще. Спустившись по заранее приготовленной веревке из окна другой комнаты, он слышал, как люди уже ворвались на второй этаж. «Да где же он?! Неужто, успел уйти?! – донеслись до него крики».
Он понял, что ему оставался только один, наименее очевидный (как он надеялся) для толпы вариант. Он может двигаться только в направлении ДК. А куда дальше? Дальше конец. Мозг Сергея лихорадочно работал. Внезапно поразившую его идею, он вначале отмел как безумную, но при этом не теряя времени он двигался через соседний участок по намеченному маршруту. Соседней участок пустовал – заботливая мать Надежда увела своих детей смотреть презабавнейшее зрелище. Выскочив на Янатрную уже после участка Надежды, он прижимаясь к обочине, побежал в сторону ДК. Чем ближе он подбирался к нему, тем серьезнее, относился к показавшейся вначале безумной идее. Шанс один на миллион, но других шансов у него просто нет.
Он выскочил на свет перед ДК. Кто-то, он даже не понял кто, крикнул: «Да вот же он!». А после он услышал где-то сзади хищный ликующий рев толпы. Они ринулись за ним. У него есть секунд пятнадцать. Лишь бы она пришла, лишь бы она пришла. Он пробежал ДК и стремглав бросился в сторону заброшенного участка Ломова. Да! Она пришла. Старушка с мешком уже открывала тяжелый замок на воротах. Он поравнялся с ней и вперед нее пробежал вперед. Нужно было осмотреться. Да! Похоже у сарая лежит именно то, что ему нужно.
Старушка, идя за ним, смотрела ему вслед, ласково улыбаясь и шепча: «Ну чего так волнуешься, Новый год же скоро».
Когда Сергей бежал к стене сарая, он увидел, что гигантская голова младенца, висевшая в воздухе там же, где и в прошлый раз, заметила его и с двинулась в его направлении. «Подожди, Алешенька, чуть-чуть подожди, родной», - подумал Сергей.
Толпа прорвалась на заброшенный участок. Люди один за другим обгоняли и толкали старушку. Созданный ими шум отвлек голову младенца от Сергея. «Вот черт, — подумал он, — а вот сейчас не вовремя ты Алешенька отвлекся!» Он схватил стоявший у стены сарая лом, вытащил из сумки нож и стал ждать. Бегущие останавливались как вкопанные за метров десять от головы. Она же, улыбаясь, смотрела на них.
Сергей прижался к стене. «Да вот же он!» - крикнул кто-то. Вперед толпы вышел Семен Игоревич. В его руках был обрез. Он начал целиться, и в этот момент Сергей ринулся с ломом наперевес к другой стороне тропы ведшей к сараю, пробежав, таким образом, мимо челюсти уже совсем низко висевшей головы. В этот момент Семен Игоревич выстрелил. И попал голове в глаз.
Толпа затихла. Голова стала хныкать густым и утробным басом. Семена Игоревича в этот момент кто-то с силой и злобой толкнул в спину – это была старушка, мать младенца. Голова совершила резкое движение в мгновение ока очутившись у Семена Игоревича и быстро откусила ему голову. Толпа единым движением отхлынула назад. Люди падали друг на друга.
Старушка умиленно улыбалась глядя на то, как ее сын пережевывает голову Семена Игоревича. Никто не услышал, как она тихо произнесла: «Кушай, мой родной. То, что в сарае, то на Новый год, а это сейчас кушай».
Толпа разбежалась далеко не вся. В центре тропы, окруженный группой штурмовиков стоял Артем Александрович. Один из них уже поднимал ружье.
«Сейчас!» – решился Сергей. Он бросился ко все еще очень низко висящей голове и преодолевая дичайшее отвращение воткнул один конец лома между двумя передними зубами – глаза головы округлились, а второй конец закрепил между двумя верхними. Голова попыталась сжать челюсть, но у нее ничего не вышло – лом лишь погрузился на несколько сантиметров с каждого конца в десна.
Артем Александрович и штурмовики изумленно смотрели на происходящее.
«Ну давай!» - крикнул сам себе Сергей и залез в ротовую полость головы. Запах, стоявший там, был чудовищен. Если где-то и был идеал гниения, то именно в ротовой полости нечто. Стараясь действовать как можно быстрее, Сергей схватился за мясистый, покрытый какой-то пеной язык и стал спускаться в горло Младенца. «Только бы голову не вырвало», - подумал он. Он уперся ногами и спиной в содрогающиеся стенки глотки, и начал продвигаться вниз. Когда он прекратил видеть улицу через ротовую полость, он двинулся еще на полметра вниз и вонзил приготовленный нож в плоть исполинского младенца.
XI
Никогда еще Сергей не был так благодарен самому себе за то, что системно занимался плаванием, живя в Москве, и за то, что так усердно посещал лекции по паталогической анатомии.
Время, за которое он продирался, через внутренности ребенка, к месту, где по его расчетам, тот не смог бы достать его своими ручонками, каждая из которых, скорее всего, должна была весить не менее тонны, ему показалось вечностью. Двигаться было тяжело. Не потому что младенец в ужасе двигался, а потому, что те разрезы, которые он делал хорошо заточенным ножом, затягивались очень быстро. Вряд ли движение заняло более двух минут, иначе бы Сергей, скорее всего, задохнулся бы, но это были одни из самых худших минут в его жизни, хуже были только мгновения смерти Димы.
Когда он выбрался из тела младенца, то, прежде всего, постарался отползти от него как можно дальше. И это было единственно верным решением. Гигантское безголовое тело отчаянно дергалось и дрыгалось, а отверстие, которое прорезал для себя ножом Сергей, уже затягивалось. Он осмотрелся. Тело младенца находилось на огороженной почти десятиметровым забором площадке. Верхние доски были по всему периметру обиты чем-то мягким.
«Это же манеж, — догадался Сергей, — ну и как отсюда вылезти. Внезапно в метрах трех от него в стене открылась незаметная маленькая дверь, в которую просунулся человек и позвал его рукой. Сергей кинулся к нему.
Только за дверью, упав на колени, будучи почти полностью обессиленным, он понял, что вокруг него зеленая трава, позади лес, а в небе сияет яркое солнце.
Пока он лежал, к нему стали подходить люди. Он поднялся на ноги и осмотрелся. Сразу за поляной, где стоял гигантский манеж, начиналось поселение, залитое солнцем. Невысокие кирпичные домишки, улочки уже покрытые потрескавшимся асфальтом, повсюду зеленые насаждения.
Но не это сейчас привлекало его внимание больше всего. Он как завороженный смотрел на зависший в метрах десяти над ним и людьми огромный сверкающий белый шар.
XII
Стоявший ближе всех к нему пожилой человек, похлопал по его плечу и сказал: «Пока успокойся. Здесь ты можешь свободно говорить и о своем черном шаре, и о нашем белом» Можешь ругать их, можешь хвалить – разницы нет. Полномочия черного шара на эту территорию, не распространяются.
«А где я?» - спросил Сергей.
«Ты в поселке городского типа Белое» - ответил ему человек.
«Вы и есть «база»»? - поинтересовался Сергей. Человек утвердительно кивнул. «А где мы находимся и почему сейчас лето?» - продолжил спрашивать чудом выживший врач. «На этот вопрос ответить трудно», — произнес его собеседник. – С одной стороны наш поселок находится в четырех километрах от Чернозёмки, из который Вы прибыли столь нетривиальным способом. Но с другой, нас не существует в Вашем мире, с 1953 года. Мы вычеркнуты из Вашего бытия». Сергей молчал. А человек продолжил: «Раз вы знаете про «базу» и точно знаете про аварию в Чернозёмке, то, скорее всего, слышали и о сверхмощной системе защиты, созданной Соколовым (Сергей кивнул). Когда в Чернозёмке началась эта трагедия, Соколов и его начальник Душелюбов, попробовали изменить настройки хронокомбайна, расположенного здесь. Куда более мощного и опасного. Но они пошли на риск, понимая, что выбора нет. Ошибки Ломова грозили почти что концом света. К огромному сожалению, Душелюбов, всегда противопоставлявший себя Ломову, считавший себя подлинным специалистом в области управления научными проектами, совершил ровно те же ошибки. Он также как и его начальник, испугавшись отчетности и проверки, не дал Соколову окончательно выверить все настройки хронокомбайна.
Когда здесь началась авария, и в Белом на несколько суток установился вечныйдень, отчаявшийся Душелюбов активировал без ведома Соколова корректор. И так, как он считал себя противоположностью Ломова, он предложил корректору полностью противоположный алгоритм»
«Какой алгоритм?» - настороженно спросил Сергей.
«Об этом позже, — невозмутимо продолжил старик, — видя, что оба его проекта, контролируемые дилетантами, привели к чудовищным катастрофам Соколов пошел на самый отчаянный шаг в своей жизни. Он активировал установку защиты, которая не просто уничтожала все, что он создал. Она вымарывала это из истории. Давайте, представим, что континуум это огромный кусок ткани…»
«Спасибо, я хорошо знаком с этой аналогией» - выпалил Сергей.
«Отлично, — продолжил старик, — тогда представьте, что на этой ткани кто-то снизу или сверху пришивает маленький мешочек с отверстием. Такой своего рода кармашек. Вот именно такой кармашек и создала установка Соколова, и именно туда она поместила всю базу и весь поселок Белый, где находились все материалы, вся аппаратура и почти вся команда Соколова, а сам он погиб во время запуска, равно как погиб и Душелюбов. Так одна авария продолжает развиваться в Чернозёмке, но другая – еще более кошмарная, была ликвидирована, благодаря усилиям Соколова. Здесь, в «кармашке» хронокомбайн не может навредить никакой реальности. Время у нас течет примерно также как и на Вашей Земле. Однако ни о какой смене времен года здесь не идет речи. Смена суток происходит, но ночь длится всего полтора часа. Пространство «кармашка» заканчивается на границе поселка. Что там вверху, насколько можно двигаться вверх мы, к сожалению, не знаем. У нас есть сомнения, что нас греет и освещает полноценная звезда, а не какая-то ее проекция из Вашего мира».
«Скажите, — хрипло произнес Сергей, — ваш этот «кармашек» покинуть можно?».
«Конечно, можно! – ответил старик. – Помимо тела младенца у нас есть еще три вполне цивилизованных….ээээ…. выхода. Боюсь только, что Вы никогда не захотите покидать Белый».
«Почему? – хрипло воскликнул Сергей. – Впрочем, стойте! Можно я посплю хотя бы час, а потом Вы мне расскажете?»
«О нет-нет, дорогой, — воскликнул его собеседник, не спешите засыпать. За ближайшие сорок пять минут Вы должны поговорить со мной или с кем-то из присутствующих о белом шаре, еще минимум три раза. Иначе последствия будут ужасными».
«В смысле?» - почти перешел на хриплый шепот Сергей.
«Понимаете, — медленно начал старик, — Душелюбов был ярко выраженным гуманистом, ему казалось дикой идея Ломова о том, что человека можно ограничивать в суждениях. Поэтому он ввел обратный алгоритм, не изменив основных настроек в отношении карательных функций корректора. Наш корректор карает не за то, что вы кому-то говорите или пишите о нем. Он карает за то, что вы не делаете этого. Если кто-то из нас не будет трижды упоминать его в речи в течение каждого часа, то он по, наверное, хорошо знакомой Вам методе будет публично уничтожен, а остальные наказаны отъемом различных органов. Душелюбов считал, что авария будет ликвидирована, если не утаивать информацию, а, наоборот, максимально ее разглашать, поэтому корректор так и работает. У нас казней и членовредительства не происходит уже лет двадцать, и мы очень гордимся этим»
«Вы все здесь постоянно говорите о шаре? – изумленно спросил Сергей.
«Абсолютно точно» - с улыбкой ответил старик. – Для удобства и скоординированности каждый день с 12.00 до 14.00, а вечером с 19.00 до 21.00. мы всем поселком выходим на центральную площадь и вместе трижды хвалим шар. Это можно делать и по отдельности, но когда делаешь это вместе, чувство единения сильнее. Вы можете не говорить о шаре, только когда спите, но спать можно не более шести часов в сутки. А вот если Вы покинете Белый и вернетесь на свою Землю, и вступите в вербальную коммуникацию с любым человеком, то корректор даст Вам буквально полчаса на то, чтобы Вы смогли его убедить приехать сюда и помочь с ликвидацией аварии. Не справитесь – и он уничтожит Вас, где бы Вы не находились, а нас лишит какого-нибудь органа. Юрисдикция белого шара шире чем у черного – он воздает как в «кармашке», так и на Земле».
«А похитить человека и привезти его нельзя?» - спросил Сергей.
«Нет, Вы что! – возмутился старик, — это полностью противоречит принципам Душелюбова. Он считал, что никого нельзя заставлять идти сюда силой. Вы должны привести сюда человека за счет силы убеждения! Именно поэтому никто не покидал Белый уже семьдесят лет».
«Кстати, кстати, сейчас я бы предложил Вам интересную возможность отдохнуть. Вам предстоят исключительно трудные дни адаптации. Говорить Вам придется постоянно и очень много. Может быть Вам вначале набраться сил. Знаете, в работе корректора есть одна аномалия. В Белом есть место, в которое можно забраться, молчать там сколь угодно, а корректор этого не засечет».
У Сергея похолодело внутри.
«Спуск в канализацию, закрытый люком. В городе такой спуск, который почему-то не «видит» шар, только один. Мы открываем люк, Вы залезаете, мы его закрываем. Вы стоите на лестнице, ведущей вниз — продолжил старик. — Потом мы открываем люк – Вы, отдохнувший, вылезаете и возвращаетесь в коллектив, продолжая говорить о шаре. Есть одна проблема правда – график посещения спуска расписан на два месяца вперед, но, возможно, сегодня мы найдем для вас в порядке исключения свободный час. Пойдемте!».
Сергей медленно брел за стариком. Он смертельно устал. Сил не осталось. Но он должен, просто обязан выстоять час на лестнице под канализационным люком, потом еще несколько часов постоянно говорить о шаре, и только потом ему дадут немножко поспать.
«Пришли!» — торжественно объявил старик. – Открывайте люк и наслаждайтесь своим правом на свободу молчания!»
Эпилог
Несмотря на страшную усталость, в окутавшей его темноте Сергей почувствовал себя удивительно спокойно. Его больше не мучили сомнения. Он твердо знал, что будет делать. Да у него ничтожно мало шансов, но он все равно это сделает.
Он, конечно, научиться спать по шесть часов, а в оставшееся время беспрестанно болтать о белом шаре. Он и здесь на время попробует стать и станет своим. Но в какой-то момент, когда он все разузнает про выходы из «кармашка», когда он придумает, как двигаться по Чернозёмке, незаметно, не рискуя ни с кем вступить в контакт. Он не будет никого убеждать и ни с кем разговаривать о перспективах. Теперь он сам по себе. Он может надеяться только на себя, на свой ум, на свои силы. Он вернется в Чернозёмку, в этот странный поселок, причудливо освещенный разноцветными фонарями. В это место, которое стало адом, хотя могло стать дверью в миры потрясающих сказок. Он пройдет по пустынной Янтарной улице, и войдет в рощу у восточной границы поселка. Он выйдет к опушке и будет ждать складку.
Он, Сергей Юрьевич Шаповалов, будет ждать своего шанса и обязательно его дождется.