Эта история написана в рамках весеннего турнира Мракотеки (апрель — май 2024 года)
В этом году луг зацвел необычно рано. Покрылся голубым кружевом незабудок в самом начале мая. Никто не ожидал такой ранней весны в этих краях.
— Бери лопату, пошли копать, — сказал отец в первый день, как мы вернулись на нашу дачу после долгой зимы.
Я послушно поплелся к сараю.
Наш домик находился на краю дачного поселка, в тени раскидистых берез. Отец не раз порывался их срубить, но мама всегда его останавливала. Говорила, что они очень красивые и создают уют. Отец же ворчал, что на участок совсем не попадает солнце.
Батя копал в конце участка. Там, где начинался луг. Я медленно шел к нему, волоча лопату по земле.
— Давай живее, сегодня надо управиться.
Я с тоской посмотрел на него:
— Пап, может не нужно все это..
Отец даже перестал копать и удивленно повернулся в мою сторону. По его лицу стекали крупные капли пота, волосы прилипли к нахмуренному лбу. Тяжело дыша он шагнул мне навстречу и с размаху влепил подзатыльник.
— Мы для чего сюда приехали, щенок?! Забыл?!
Я вжал голову в плечи и прикусил губу.
Он же чуть смягчившись добавил, — Давай, решили, значит нужно сделать.
Но надо сказать, что решил он, не я. А его решения не обсуждались.
* * *
В конце ноября, как-то после ужина, мама, вытирая со стола хлебные крошки, неожиданно заявила отцу, что уходит к другому. Сказала, что подала на развод, а в конце недели уезжает в другой город и меня забирает с собой. Отец, взбешенный услышанным, перевернул кухонный стол.
Я сидел в своей комнате, боясь пошевелиться и делал вид, что не слышу происходящего, даже звук в наушниках прибавил. Правда, это не помогало. Ссора разгоралась сильнее, мама плакала. Отец сказал ей собираться и спускаться вниз, чтобы поговорить в машине. «Ребенок не должен слушать твои истерики!» Но мама отказалась, заявив что никуда с ним не пойдет. Тогда он вытолкал ее в подъезд прямо в халате и тапочках.
Из коридора крикнул мне, чтобы я ложился спать и не ждал их, потому что они вернутся поздно.
Утром он зашел ко мне в комнату и сообщил, что мама уехала к любовнику в другой город и больше не вернется. «Мы ей не нужны» — развел руками отец. Я не поверил ему тогда. Помню, как плакал и говорил, что он врет, ведь я все слышал о ее планах уехать через неделю и забрать меня с собой. На это отец сказал, что она передумала и уехала ночью.
— В халате и тапочках, — отозвался я, глядя на него исподлобья и вытирая заплаканные глаза.
Лицо отца перекосила гримаса ярости.
Он долго и пристально смотрел на меня, прежде чем заговорил снова:
— Она вернулась, когда ты спал и переоделась. А за тобой она не придет и не надейся, потому что ты будешь мешать их брачным играм.
Что за игры я тогда не понимал, мне шел одиннадцатый год. Единственное, что я понял из слов отца, что мама нас бросила и уехала в другой город, чтобы выйти замуж на нового мужа.
Первое время я не верил, что мама уехала навсегда. В моей детской голове это не укладывалось. Телефон не отвечал (абонент был недоступен), и я набирал ее номер снова и снова. Писал сообщения. И ждал, ждал, ждал.
Надо сказать, что маму никто кроме меня не потерял, потому что терять было некому. Так сложилось, что бабушек и дедушек у меня не было. Отец вырос в детском доме, а родители мамы умерли задолго до моего рождения. Мама в последние годы нигде не работала (папа настоял, чтобы она занималась домом), и никуда особо не ходила, за исключением магазинов и парикмахерской. Близких подруг у нее тоже не было, только пара приятельниц, с которыми она изредка общалась по телефону. И я все думал, где она могла встретить этого нового мужа. Однажды даже спросил об этом у папы и он ответил, что в интернете, добавив, что там много охотников за чужими глупыми женами, которые нужны им на один вечер. Но вечеров прошло много, а мама не возвращалась.
Папа попросил никому не рассказывать о случившемся. И на любые вопросы знакомых отвечать, что мама дома и у нас все хорошо.
Но про маму меня никто не спрашивал. Только соседка тетя Инна, однажды встретившись со мной на лестничной площадке, сказала, что маму давно не видно. Я пожал плечами и ответил, что наверно они в разное время выходят из дома. Соседка согласилась и, улыбаясь, ласково потрепала меня по волосам.
Когда мама и через месяц не вернулась я совсем отчаялся. Я очень злился и обижался на нее. И своими переживаниями мог поделится только с отцом. Он лишь кивал и говорил, что нужно поскорее забыть о ее существовании, потому что она предательница и не достойна моих слез и волнений.
Как-то прибираясь дома (теперь эта обязанность лежала на мне) я спросил у отца, куда можно сложить мамины вещи. Они были повсюду. В коридоре, в комнате, в ванной. У нее всегда было много вещей. Наверно, вдвое больше, чем у нас с ним вместе взятых. И отец неожиданно предложил выкопать на лугу рядом с дачей большую яму и закопать их там. «Чтобы ничего больше не напоминало о ней», — пояснил он. Я сначала подумал, что он шутит. Потом, видя его серьезный настрой, — что он повредился умом. Мне эта идея совершенно не понравилась, ведь мама могла вернуться и потерять свои вещи. Но отец был непреклонен и в который раз напомнил, что она предательница и никогда не вернется.
Собственно, отец и не спрашивал меня как поступить, а утверждал, что нужно сделать именно так.
* * *
Той весной я копал могилу для собственной матери, не подозревая об этом.
Земля подавалась тяжело. Отец, обливаясь потом, копал рядом. Сначала он снял дерн с голубыми цветами и аккуратно отложил его в сторону, чтобы потом вернуть на место. Дальше мы копали вместе. Конечно, толку от меня было мало. Когда я едва ли углубился сантиметров на двадцать, он со своей стороны уже стоял в яме метр на метр — по колено. Он копал как бульдозер, кряхтя и вздымая клубы пыли, я же лишь слегка взрыхлял землю.
— Что ты там копошишься, никакого толку от тебя нет!
— Пап, для чего нам такая глубокая яма, у мамы не так много вещей. И тем более какими-то мы и сами могли бы пользоваться. Зачем их закапывать?
— Не рассуждай, копай лучше нормально! Или ты собираешься носить ее платья?!
Отец много не разговаривал. Он был резкий и грубый. И я не пытался с ним спорить. Через пару часов он отправил меня в дом, сам же остался копать дальше. В окно я видел, как он продвигался все глубже и глубже, пока полностью, с головой, не скрылся в яме.
Вечером он напился и отрубился раньше обычного. На улице было еще светло и я, не зная чем себя занять, вышел во двор. В последние месяцы я чувствовал себя очень подавленно и одиноко, часто плакал и не мог ни с кем поделиться своим горем (потому что отец запретил рассказывать о маме). Друзьям тоже не мог сказать. А так как молчать об этом было невыносимо, я просто перестал с ними общаться. Друзей мне заменили компьютерные игры и соцсети, и отец не возражал. Он в последнее время много пил и его вполне устраивало, что я нашел себе занятие и не донимал его разговорами о маме. Но так как интернета на даче не было, я отправился искать развлечения на улице.
Слоняясь по двору я обошел дом и подошел к старому колодцу. Им уже несколько лет не пользовались, потому что уровень воды в нем совсем упал. Отец говорил это из-за скважин, которые пробурили на соседних участках. Позднее и у нас на участке появилась скважина. А колодец отец планировал засыпать. Мне всегда запрещалось к нему подходить, мама боялась, что я туда упаду. Сейчас запрещать было некому и я решительно шагнул к высокому каменному выступу. Мне было интересно, есть ли там вода. Я не без труда отодвинул тяжелую деревянную крышку и заглянул внутрь, ожидая увидеть свое отражение.
Но вместо него я увидел, как на меня из колодца смотрела мама.
Мама..
Я не мог поверить своим глазам. Она лежала наполовину в воде. Ее изуродованное тело было неестественно изогнуто, голова запрокинута вверх. Мутные белесые глаза на распухшей, покрытой язвами и кровоподтеками коже смотрели прямо на меня. Некогда красивое ухоженное лицо сейчас напоминало уродливую маску. А слипшиеся волосы торчали в разные стороны. На маме был тот самый плюшевый халат, в котором я видел ее в последний вечер. Я его узнал, несмотря на то, что он больше не был белым и напоминал старую половую тряпку.
Задравшийся халат обнажал вспухшие, в гниющих пятнах бедра. Одна нога была вывернута под неестественным углом, как будто мама совершала немыслимый акробатический номер. А ее рот был открыт, словно она хотела мне что-то сказать, но не могла этого сделать, потому что он был забит жирными, белыми червями. Которые копошились и вываливались через край в воду. От увиденного я закричал. Я орал так, что меня должен был слышать весь дачный поселок. А потом хлопнулся в обморок.
Но услышал меня только отец. По крайней мере он единственный, кто прибежал на мой крик. Когда я пришел в себя, он держал меня на руках и мне показалось, что сейчас он скинет меня в колодец, и я останусь там навсегда рядом с мамой. Но он отнес меня в дом, уложил на кровать и сказал, что нам надо серьезно поговорить. Я с ужасом смотрел на него, как будто видел его впервые. Я смотрел на убийцу своей матери.
Его пьяный мозг с трудом подбирал нужные слова. Запинаясь и плача он рассказывал мне, что не планировал ее убивать. И что она сама во всем виновата, и это она спровоцировала его.
Тело он скинул в колодец, предварительно обмотав веревкой, чтобы потом можно было вытащить его и закопать в землю.
Засыпать ее в колодце он не рискнул, потому что вода могла подняться весной и выдать его тайну.
Он хотел все сделать тихо и незаметно, хоть и не без моей помощи. Но он не рассчитывал, что его тайна станет мне известна. Не ожидал, что она оттает по весне, как оттаивает собачье дерьмо на тротуаре, припорошенное за зиму снегом.
Отец сказал мне в тот вечер, что если я хоть кому-нибудь скажу правду его посадят в тюрьму, а меня отдадут в детский дом, где старшие мальчишки смогут делать со мной все, что захотят, в том числе играть со мной в брачные игры. Он ни на минуту не смутился и в подробностях (не выбирая выражений) рассказал мне, как это будет происходить. Ужас накрыл меня снова. Передо мной стоял выбор жить с убийцей своей матери или играть в брачные игры со взрослыми ребятами в детском доме. Но отец все-таки был моим отцом, и ничего плохого лично мне не сделал. Мой выбор был очевиден.
Маму он закопал ночью. Я не мог уснуть и видел все происходящее в окно. Видел, как он волок ее, завернутую в одеяло через участок, как скидывал в яму, как закапывал. В ту же яму он сбросил несколько пакетов с ее одеждой, обувью и косметикой. Позднее, отвечая на вопросы знакомых, он с печальным видом рассказывал историю, как жена собрала свои вещи и сбежала к другому, бросив их с сыном на произвол судьбы. И как ни странно люди ему верили и сочувствовали. Хотя, что тут странного, у них не было причин сомневаться.
Меня же с того страшного вечера стали мучать кошмары. Практически каждую ночь. Я снова и снова видел маму на дне колодца. Только во сне она всякий раз оживала, начиная двигать сломанными конечностями. Медленно поднималась и карабкалась вверх по каменным выступам. Ее глаза неотрывно и с укором смотрели на меня сквозь мутную белесую пелену. Губы шевелились, силясь что-то сказать, а изо рта вываливались и падали в воду целые колонии жирных белых червей.
А иногда я видел во все, как отец подносит меня на руках к колодцу и скидывает вниз. Прямо на маму.
И каждый раз я просыпался от собственного истошного крика, сырой от пота, и не только от него.
* * *
Через пять лет, когда мне исполнилось пятнадцать, а луг снова необычайно рано подернулся голубым покрывалом незабудок, я убил своего отца.
Мысль об этом не давала мне покоя с тех пор, как я узнал про маму.
И в тот день, когда голубые цветы в пятый раз распустились над ее могилой, а отец снова достал из сарая лопаты, я понял, что время пришло.
С утра на участок привезли отсев.
Отец заказал его, чтобы наконец-то засыпать колодец, который к тому времени почти полностью высох. Зачем, спрашивается. Я уже вырос и точно не собирался туда нырять. Но в пьяном бреду он как-то обмолвился, что колодец вызывает у него дурные воспоминания (Да неужели?!) и еще какие-то нехорошие видения. Но о них он рассказывать не стал. Наверно тоже видел, как мама выбирается из колодца. И очень надеюсь, что его видения были наяву, а не во сне.
Я вышел во двор.
Отец стоял возле колодца и задумчиво смотрел вниз, оценивая масштаб работы.
Меня он не замечал. Рядом с большой кучей щебня на земле лежали лопаты. А слева от меня под крышей сарая висел большой отцовский топор. После колодца батя намеревался заняться березами.
Я бесшумно подошел сзади. И с размаху ударил его обухом по голове. Он обмяк, повиснув на каменном ограждении. Нет, он не умер от одного удара и даже не потерял сознание, просто упал, оглушенный ударом топора. Так что мне осталось только перекинуть его ноги. И он с глухим ударом и звонким хрустом приземлился на дно. Но и тогда он не умер. Застонал, закашлял, пытаясь что-то сказать, я заглянул в колодец. Он лежал на спине, почти в той же позе, что и мама, из его рта алыми струйками стекала кровь. В глазах застыли недоумение, страх и мольба о помощи.
Я оглянулся на кучу щебня. Работы предстояло много, а помощников у меня не было. Поэтому поднял лопату с земли и энергично принялся за дело.
12 мая 2024 года.