Эта история написана в рамках весеннего турнира Мракотеки (апрель — май 2024 года)
Я не знаю, что меня ждёт через час. Буду ли я вообще жив. Нашёл тут укромный уголок на балконе 12 этажа, надеюсь, сюда этот… Чёрный не доберётся. Но я понимаю, что шансов на моё дальнейшее выживание просто нет. У меня страшный кашель, мои руки зудят. Рано или поздно мне придёт каюк. Видимо, скорее рано, чем поздно. Только сейчас заметил, что там, на горизонте, из рыжей мглы появляются какие-то чёрные столбы. Спросил у Головы, что это. Он не знает.
Хорошо, что взял с собой сумку, а в сумке — тетрадка для вышмата, ручка, карандашик... Короче, я пишу это не чтобы мне кто-то помог. А чтобы меня — или то, что от меня останется? — кто-то нашёл. И записи мои нашёл. Я очень хочу верить, что я не остался единственным разумным существом на планете.
Так. Ща. По порядку. Мне просто очень больно это писать, физически больно.
Короче пошли мы с 30 апреля на 1 мая бухать с моими трамваищами-однокурсниками. С моими родненькими обрыганами... Боже, где они щас? Ну мы взяли заранее пивчанский, Архангельскую, на закусь не хватило. Я божился, что смешивать не стану. Смешал. Мудила.
Чё там дальше было — помню смутно. Пили мы на детской площадке, специально пошли в самые долбеня моего района, где никто нам на мозги капать не будет. На карусели катались. Даня, главный кореш мой, кажется, даже подраться успел. Ну ладно, я это пишу, чтобы тупо успокоиться. Успокоиться надо, плохо мне. В общем, наступила у меня интоксикация, блеванул, дальше не помню ничего. Заснул.
И вот тут, ребята, начинается диско.
Значит, просыпаюсь я утром. Рано. Время глянул в телефоне — полседьмого утра было или около того. Мне ещё странным показалось, что интернет не работает.
Полностью. Вообще. Совсем. Ну, думаю, баланс на нуле, забыл пополнить, это в моём стиле. Смотрю вокруг — моих собутыльников нет нигде. Думаю, кинули меня тут бухого, суки. А ночи ведь холодные... ещё бошка болит так конкретно. Но ладно, встал я, отряхнулся, взял сумку и пошёл себе домой. Ну, думаю, меня там ждёт второй акт: у меня предки в меру, но строгие. С учётом, что от меня с вечера не было ни ответа, ни привета, бошку мне точно открутят. А потом я такой прихожу, немытый, грязный, ну понятно.
Я иду дворами. Я их с детства знаю, тут ничё не меняется. Но вот чувствую, что что-то не так. Они какие-то не такие. То бишь. Иду мимо подъездов, где клумбы, и на одной клумбе, условно у 4 подъезда, стоял раньше белый лебедь из покрышек — постсоветское прикладное искусство. А теперь он оказывается уже у 3 подъезда. Или вот на торце такого-то дома была мозаика с рыбками, а теперь её нет. Ну, думаю, галюны. Чё ещё странным показалось, что людей не было. Ну вот обычно рано утром в выходной день есть забулдыги, — вроде меня, ага, — есть самокатчики. Ещё ощущение было такое, что мне телефон врёт: небо светлое, белое, ну как будто пополудни. А мне он показывает, что 6:30 утра.
А дальше больше. У меня дом расположен недалеко от трассы. Вот каждый день и каждую ночь открываешь окно — трасса шумит, машины ездят. Ток если в 3-4 часа ночи открыть, вот, может, тогда будет тихо, и то ненадолго. А так она всегда шумит. ТАК ВОТ. Я подхожу к дому, А ТРАССА ТУПО ПУСТАЯ. Вот тут я реально напрягся. Думаю, ну галюны (хотя откуда, никогда их не было у меня), ну мерещится, но чтоб такие… тишина, сплошная тишина вокруг.
Но иду домой. Смотрю, подъездная дверь открыта, а рядом, на лавочке, сидит тёть Тоня: издалека узнал её по лохмотьям. Она наша соседка по тамбуру, алкашиха, уходит куда-то по вечерам, потом заваливается домой, а её собственный муж в квартиру не пускает. Думаю, опять не пустил. Я обычно с тёть Тоней не контачу, нахер надо, а тут чёт решил даже поздороваться.
— Здрасьте, тёть Тоня!
Молчание. Думаю, упившаяся в край. Смотрю на неё. А у неё, ну. Глаза плёнкой какой-то покрыты. Белой такой, как катаракта. И рот открыт. Вот тогда я уже реально очканул. Бегом побежал в подъезд, в лифт, и на свой этаж. Смотрю на себя в зеркало. Ну, хотя бы моя харя не изменилась, уже хорошо. Дух перевожу. Труп. Натуральный труп сидит себе и сидит у меня перед подъездом…
Вышел на своём этаже. А двери в тамбур нет. Просто нет. И свет нигде не горит, лампочки не работают. И вот как знал, как знал, сука, что не надо было мне в темноту эту идти. А я пошёл. Не знаю, «мой дом — моя крепость», может, поэтому. Фонариком на телефоне себе путь освещаю, захожу в свою квартиру (надо ли говорить, что и тут двери тоже нет). Тут уж у нас окна на светлую сторону выходят, поэтому всё видно. И вот моя комната, она прямо впритык к прихожей находится, так вот, она пустая. Белые обои, пол — и ничего. И никого. Это первое, что заметил. И ещё запах такой вокруг стоит, затхлый, душный, дышать нечем, будто тут сто лет не проветривали.
Меня уже разум начал покидать потихоньку. Пошёл я на кухню, думаю, воды попью. Там всё, как всегда, вся мебель, утварь. Ничего странного. Взял чайник, лью в чашку. Вода красная. И пахнет неприятно так, химией какой-то что ли, едким чем-то. Отставил от себя. Думаю, последнее, что можно предпринять, это пойти в комнату родителей.
Если они дома, а они должны быть дома, то помогут разобраться.
Захожу. А там тьма кромешная стоит, шторы на окнах задёрнуты плотно. Кровать, где родаки спят, аккуратно застелена, что самое ироничное во всей этой ситуации. Вижу, что в кресле, на котором моя мать обычно шьёт что-то, хэндмэйдом занимается, кто-то сидит. Тень такая большая, закутанная во что-то. И я понимаю, что если я подойду ближе, взгляну, кто же там сидит, то я ёбнусь. Буквально. Сойду с ума от страха. Даже подходить ближе не стал.
И я тогда робеньким таким голоском спрашиваю:
— Ма-ма… это ты?
И мне тут же, как на пластинке, отвечает голос, обычный такой, размеренный, спокойный, слегка уставший голос моей мамаши:
— Да, сына, это я.
— А, а чё происходит тут? — логичный вопрос, да.
— Ничего, солнце, я простыню зашиваю.
— Это понятно… а чё тут… ну это… в чайнике вода красная.
— А это не вода, это сок. Я сок через простыню твою цедила и её порвала.
— А чё за сок… — тут я уже просто пошёл у этой сущности на поводу, бред нёс, какой мог.
— Ну который твой отец настаивал раньше, в ванну сходи посмотри.
Я, повинуясь какому-то совсем дебильному инстинкту, иду в ванную. Оттуда духан идёт, вот как из чайника, только в миллион раз сильнее и мерзотнее. Химозный такой.
Чувствую, что ванна чем-то наполнена до краёв. И в ней что-то ещё плавает. Я достал телефон, фонарик включил. И… всё, не могу. Не могу. Тяжко, тяжко, бля…
Короче там батя мой лежал. Не знаю, живой, мёртвый, мне казалось, что он шевелится. Голый лежал. Голову запрокинул, зубы скалит, как будто смеётся. И у него по всему телу какие-то отростки что ли шли. И из башки его лысой тоже. Вот видимо оттуда поступал в ванну… «сок». Сок, мать его.
— Попробуй… — раздаётся голос из-за спины. И в этот же момент мне на плечо опускается рука. Кисть. Шершавая, тонкая и тяжёлая. Как птичья лапа. Оборачиваюсь. Нет, это не моя мать была. Кто угодно, но не она, хотя и говорила идентичным голосом. У неё тело было худое, обугленное, чёрное, состоящее только из костей. Огромные, матово-белые глазища. Гладкий, как у черепахи, череп. И огромный зубастый рот до ушей, который постепенно, медленно, но верно растягивается вниз.
— Трупный сок вку-у-у-усны-ы…
Ну а дальше я уже не всматривался.
Я рванул оттуда. Это не мой дом, не моя крепость, и мне тут не место. К огромному счастью, тварь так и осталась в ванне, за мной не побежала. А я тем часом уже был у лифтов. А там, лицом к окну, стоит наш сосед. Потный такой, обрюзгший скуф-курильщик в чёрной футболке с принтом «Motörhead» и замызганных шортах. У меня с этим типом отношения так себе, но, думаю, может, хоть он в адеквате, надежда ведь умирает последней. Меня он не слышит и не видит. Только стоит и сопит себе под нос. Окликнул его, типа:«Эй, дядя!» Ноль реакции. Подошёл, потряс за плечо. Он как-то задёргался и медленно начал поворачиваться.
У него не было лица. Буквально. Ни глаз, ни рта, ни ушей, только две огромных ноздри на гладкой поверхности. Они ещё так мерзко раздуваются, вот так дышит мой соседушка тяжело. И тут эта громадина медленно, но верно идёт ко мне. Руки протягивает, дотронуться хочет. И это даже не руки, а какие-то отростки, ну вот как щупальца у осьминога какого-то. Только гладкие, толстые и не такие длинные.
Как я проскользнул между соседом и стеной — не знаю. Как бежал до подъезда — не помню. Я помню, что только об одном думал: что на улице безопаснее. Там ведь нет никого, я же никого не видел.
Когда выбежал, заметил, что тётя Тоня с лавочки под подъездом пропала. Не знаю, почему, но я это сразу зафиксировал. Я отошёл подальше, сел куда-то на бордюр и думаю. Рассуждаю: если у меня галюны или сон, то это надо как-то проверить.
Ущипнул себя. Больно. Вообще все обстоятельства говорили о том, что происходящее более чем реально. Но разум отказывался в это верить. Потому что если это реальность — значит, моей кукухе скорое мандец придёт от осознания неизбежного.
Тогда, думаю, если это сон, и выйти из него возможности у меня нет, то надо играть по местным правилам. Что бы я сделал, если бы пришёл домой с пьянки, и у меня под домом труп, а в квартире моя «мать» выделения моего «отца» цедит? Ситуация не из простых. Но излишне рефлексировать не стал, вредно. Решил, что оставаться на открытом пространстве тоже идея… так себе. Если все эти чудища по норам сидят, значит, на них солнце и воздух как-то неблаготворно влияют, так? А что если и на меня?
Оглянулся зачем-то. И заметил, что издалека, из-за моего двора движется что-то… странное. Как стена дыма. Или вернее песка. Огромное такое мутное облако.
Медленно, незаметно, но приближается. И тут я понимаю, что в это облако я попадать точно не хочу. И, кажется, осознаю, почему эти твари по домам сидят день-деньской. Я вот просто смотрю на этот туман, мглу, или что это, и у меня в глубине души что-то очень нехорошее. Тревога, страх. А этот дым клубится так, далеко пока что, ещё даже до нашего двора не дошёл.
А на улице всё спокойно. Тишина сплошная, даже птички не поют, хотя конечно, откуда им тут взяться? Тут черёмуха цветёт, там яблоня. Решил я в итоге пойти в ближайший магазин, где я обычно провиантом закупаюсь. А до него — пару кварталов идти точно. Ну, если там никого не встречу, как я тогда подумал, то и хорошо. И поесть, и переночевать. Если встречу… хреново конечно. Но разберусь.
Магазин стоял на месте, только покорёжен он был, как после взрыва. Стёкла выбиты, двери выдраны. И внутри… ну да. Темно. Теперь снова очково стало. Понимаю, что туда заходить точно не надо. Там по-любому кто-то есть. И этот кто-то будет очень рад меня увидеть. Действительно рад. Кушать же не только мне хочется. Еле-еле переступил через страх и вошёл внутрь, освещая себе путь фонариком.
Внутри — никого. Пусто. Я уже рад был, что тут меня никто не встретит. Начал набивать себе карманы всем, что под руку попалось, мне ж чем-то питаться надо, правильно ведь? Перекусил чипсами и шоколадкой.
А вокруг тишина. Нет, вру, кое-что всё-таки слышно. Слышно, как вода где-то капает. По ощущениям — откуда-то из мясного отдела, где мясо в холоде лежит. Иду туда. Сам не знаю, зачем, просто ощущение, что мясной отдел проверить надо.
Там, естественно, темно, как в бочке. И холодно, хотя электричества нет. Включил фонарик. И обомлел. Там трупы лежали. Подхожу ближе: вот он, труп тёти Тони, полуобглоданный. А рядом её муженёк лежит. Короче я так насчитал наверное 8 или 10 тел. Изуродованных, но ни у одного нету признаков разложения или гниения. Видно, что их кто-то периодически ест.
Вот теперь у меня пазл окончательно сложился. Значит, кто-то обустроил магазин как склад. Как берлогу даже: всё-таки поди плохо, жить там, где еда под боком. И мне уже желательно отсюда уходить. Потому что хозяин вернётся. Обязательно. Вопрос только, когда. Ну, я вышел из мясного отдела, подошёл к дверям. А там, за пределами магазина, уже небо и воздух какие-то оранжевые. Песчаная буря, не иначе. Думаю, надо бы выходить. Но страшно.
Короче, не знаю, как, но я оттуда вышел. Дышать на улице нечем, дым этот поганый глаза застилает. Порвал рубашку, замотал нос и рот, чтобы хоть как-то идти.
И вот тут из рыже-бурой мглы вышло оно. Оно было покрыто чёрно-серой шкурой. Передние конечности были похожи на лапы богомола, без пальцев или когтей, и были прижаты к груди. Тварь стояла на задних лапах, и была в таком положении ростом под два метра или около того. А лицо… да, у неё было лицо. Обычное, человеческое. Я даже узнал это лицо, так выглядел сын моего соседа (того самого, который лишился всех органов на лице, кроме ноздрей). Только вот это лицо было у него неживым.
Сморщенным, огрубевшим, потёртым. Даже глаз из-под нависших век видно не было. Мы так стояли несколько секунд. И я побежал. Помню, бегу и мне этот дым в рот, в лёгкие, в ноздри набивается. Я кашляю так, как будто в последний раз. Думаю, всё, сейчас буду кровью харкать. А та тварь не отстаёт. Ей этот туман — что слону дробина.
До своего дома я добрался, а до подъезда так и не добежал. Заскочил в первую же открытую дверь и только тогда сделал передышку. Кажись, хищник отстал. Но долго мне нельзя было оставаться внизу. Кашель, страшный кашель начал распирать грудь. Я бы выдал себя, если бы закашлялся прямо тут. Я не нажал на кнопку лифта и ощутил ужасную боль в пальце. На моих руках появилась какая-то сыпь. Нечто похожее на экзему и ветрянку, кожа вздулась тошнотворными волдырями.
Лифт пришёл. Я зашёл внутрь, снял, наконец, импровизированную маску. Глаза слезились, но лицо было в порядке. Превозмогая боль, нажал на кнопку 12 этажа. Самого высокого. Где меня никто не достанет.
Наверху никого. Стены ободранные, везде мусор. Здесь когда-то жили бомжи, видать. Но здесь светло, нет той тьмы, которая была у меня на лестничной клетке.
Я доковылял до балкона, открыл дверь и завалился на пол. Меня трясло. Я не сразу обратил внимание на то, что было в верхнем углу, над дверью.
Огромный сгусток грязно-серой массы нависал надо мной, как сталактит. А из него выступала голова. Обычная такая человеческая голова, только покрытая такой же серой дрянью, с отверстиями для носа, глаз и рта. И тут эта голова открывает рот и произносит:
— Что, парень? Попал?
— Чё тут происходит, бля? — я уже чуть не плачу.
— А хер знает… — а голос такой скрипучий, низкий, хриплый. — Я год назад вышел на балкон покурить. Тут туман пришёл. Туман всех людей изменил. Либо изуродовал, либо… либо убил.
— Это ж сколько я спал… год что ли?
— Я сейчас тут живу. — продолжает Голова. — Тут безопасно. Сюда не заходит никто. И мгла рыжая не приходит. Она там, над землёй. А я тут. Я своими собственными клетками питаюсь. Отрастаю ещё на несколько сантиметров и сам же себя поедаю. Жить захочешь, и не так извернёшься. Все эти уроды, например, света боятся. А я не боюсь. Чё мне будет?
Я зарыдал. Просто зарыдал от отчаяния, безысходности, бессилия. Даже забыл о боли в руках. Кажется, мои струпья сейчас уже почти затянулись. Надолго ли? Не знаю.
Я пишу это и вижу, как над домами, на красно-рыжем небе всходит огромное, чёрное солнце. А днём оно было белым. Может, у меня уже начала разрушаться сетчатка глаз, не знаю. Я пишу это, чтобы кто-то, кто придёт сюда, нашёл эти записи. Наверное, то, что ты прочитаешь, поможет тебе хоть как-то выжить на этой чужой планете. Я хотел бы зафиксировать то, как сейчас меняется мой организм, что сейчас чувствуют мои руки, горло, лицо. Но я не успею, я не смогу. Сил нет.
Вот. Где-то внизу слышны шаги, шорохи. Я спросил у Головы, что это там. Он сказал, что Чёрный вышел на охоту.
— По твою душу идёт, на след твой напал. Он ведь может и в тумане ходить, и по домам. Он особенный, сильный. Его все боятся.
Я сразу понял, о ком он. Всё-таки то существо из заброшенного супермаркета нашло меня.
— Все твари ночью охотятся. А он и днём тоже. На людей охотится, вроде тебя.
— Так значит, люди ещё остались?
— Может, и остались. Только я не видел.
Что я буду делать, когда сюда придёт двухметровая тварь с мощными лапами, как у богомола? Что я смогу противопоставить, если я уже не в силах встать с пола? Дверь балкона закрыта на щеколду. Но Чёрному ничего не стоит вырвать её. И когда он её вырвет… я не знаю, чё я буду делать.
Ущипните меня кто-нибудь. Пожалуйста.