– Так что я сюда последний раз приезжал лет десять назад, наверно. Тогда ещё дед с отцом не разругались, и нас с братом каждое лето отправляли в глушь, чтобы мы «без дела по улице не шатались». И мы шатались по лесам и оврагам. Каждый раз, когда приезжал, с непривычки было тоскливо как-то, а потом я осваивался, замечал, как за год всё здесь изменилось… И не изменилось. Кстати, мы деду на террасе в свое время целый зоопарк устроили. В одно лето принесли из леса хромого зайца. Вылечили, отнесли в лес, а он уходить не захотел. Так и остался… На другой год нашли ёжика, он потом тоже остался. Дед возился с ними всё время, – Юра замолчал и уставился на дорогу.
Чувство вины не утихало с тех самых пор, как стало понятно, что Константин Викторович перестал выходить на связь. Не в его правилах было «докучать» единственному оставшемуся в живых родственнику, и всё их общение ограничивалось редкими телефонными разговорами, инициированными Юрой. Конечно, ему не была совсем безразлична судьба старика. Он не раз предлагал тому перебраться в город, впрочем, всегда заранее зная, где тот – «не сочти за грубость», – видел эту Москву. Каждый вёл свою, никак не пересекающуюся с другим, жизнь и лишь держал на границе сознания факт существования родственника где-то на этом свете. Подтверждением привычного порядка вещей всегда служил знакомый голос на том конце провода, и вот уже третий день Юра вместо него слышал тоже знакомый, но холодный, механический голос, сообщавший, что «абонент находится вне зоны действия сети». Может, дед утопил телефон на рыбалке. Может, древняя «Нокия» просто отжила свой век. А если не «Нокия»? Если не она, а сам Константин Викторович, то сколько дней с момента их последнего разговора тот был уже «не в сети»? Почему Юра не позвонил раньше, почему не приехал, не уговорил бросить старый дом, почему оставил его в этой проклятой глуши? Ему хотелось биться головой об руль, терзая себя этими вопросами, но он смотрел на дорогу.
На соседнем сиденье пыталась не уснуть Люба. Она внимательно слушала, кивала головой и не прерывала ностальгический Юрин монолог. За окном проносилось цветущее лето. Молодая роща сменилась бескрайним желтым лугом, за ним выплыла высокая стена леса и обрушилась перед спокойной речкой, в которой плескалось розовое небо. Солнце почти скатилось за горизонт, а их путь обещал тянуться еще несколько часов.
Резким рывком Любу вышвырнуло из сна обратно на переднее виденье, слева крикнули «Твою мать!», а потом мягким голосом спросили:
– Всё в порядке?
– Да… Что это было?
– Пёс какой-то прямо под колёса сиганул, я его, кажется, задел.
– Пойдём посмотрим? Может, еще живой? – Спросила Люба, уже открывая дверь
Они несколько раз обошли машину кругом, заглянули с фонариком под колёса. Юра выдохнул:
– Никого. Не убил, слава богу. Мы, кстати, почти на месте.
Остаток пути ехали молча. У поворота на развилке Люба едва разглядела блеснувшую в темноте табличку с названием: «Незавидово».
Юру била дрожь, руки на руле вспотели. В голове против воли разыгрывались сцены. Вот он пробирается сквозь заросли неделями не кошенной травы, ступает на крыльцо, чувствует гнилостный запах смерти. Открывается дверь и в глаза бросается искорёженный труп, лежащий в прихожей. Его почерневшее лицо выражает вселенскую скорбь, а его скрюченные пальцы сжимают пластиковый корпус старой «Нокии» со светящимся на дисплее Юриным номером.
– Приехали.
Вывалившись из машины, Юра начал орать во всё горло. «Дед! – позвал он Константина Викторовича, – это Юра! – назвал он себя, – да черт возьми!» – воззвал он к черту. Глупо, конечно. Он особенно не рассчитывал на ответ.
Старый деревенский участок встретил молодых людей тихим шелестом яблонного сада. Вопреки ожиданиям Юры, они с Любой не утопали в бурьяне. Вокруг совсем не ощущалось запустения. Аккуратные тропинки, ровные ряды каких-то кустов, побелённые деревья, цветущие клумбы, выложенные круглыми булыжниками, – во всем этом чувствовался кропотливый труд заботливых рук. Парой тёмных окон смотрел на пришельцев добротный двухэтажный дом с высоким крыльцом. Туда они и направились.
Несколько минут Юра перебирал ключи, пытаясь угадать подходящий. Только сейчас ему в голову пришла мысль, что за столько-то лет дед вполне мог сменить замки. Вряд ли он ожидал, что кто-то кроме него будет здесь хозяйничать.
Вопреки опасениям, один из ключей провернулся в скважине, щёлкнул замок, и дверь со скрипом открылась. Внутри пахло пылью. Переступая порог, Юра ощущал, будто заходит в ледяную воду. Он был почти готов к встрече с мертвецом в прихожей. Люба нащупала на стене выключатель, и яркий свет на секунду ослепил обоих. В комнате не оказалось ничего примечательного. Юра пробежался по дому, врубив всё освещение. Дом был пуст.
Вероятность того, что Константин Викторович покинул дом и сгинул где-то в своём саду была, конечно, маленькой, но Юра достал из рюкзака два фонаря и протянул один Любе.
– Спасибо, что не пустила меня одного. Я бы с ума сошел без тебя…
Люба прижалась к его плечу и сцепила их руки в замок.
– Не нужно так убиваться, Юр, ты ни в чём не виноват.
Это был, наверно, сто первый за сегодня раз, когда она говорила это. Юра был благодарен, но не согласен. Он промолчал.
Через тропинку от дома находился сарай. На двери висел новенький замок, ключа от которого в связке быть никак не могло. Юра уже было растерялся, но память вдруг подкинула одно запылившееся воспоминание. Он нагнулся и подцепил пальцами каменную плитку тропинки, упиравшуюся в порог. Сначала она не поддавалась, будто её зацементировали, но потом отделилась от земли с каким-то противным рвущимся хрустом. В темноте показалось, будто в открывшемся углублении шевельнулось что-то живое. Потом там блеснул маленький ключ. Юра выпрямился, отряхивая его от земли. Какие-то вещи никогда не меняются.
Сарай ожидаемо оказался наполнен садовым инвентарём, инструментами, досками, шифером, какими-то мешками. У дальней стены стояла лестница и стеллаж с разложенной на нём походно-рыболовной амуницией. Хлопнула дверь, звякнули гвозди в жестяной банке. Молодые люди направились через огород к небольшой постройке, служившей когда-то деду, по воспоминаниям Юры, мастерской и «личным кабинетом».
Как не странно, в связке нашелся подходящий ключ. Внутри всё оказалось примерно так же, как когда-то. Стол, верстак, шкафы, заставленные непонятно чем. Не помнил Юра только тяжелой двери, запертой на ключ. Дверь не поддалась ни ударам, ни сомнительным навыкам взломщика-дилетанта. Стояла, могучая и несокрушимая, на страже… Чего? Почему-то это казалось очень важным. Юра вышел, обещая себе завтра же утром разделаться с этой преградой.
Девушка отстала от него и свернула перед старой искривлённой яблоней, прошла мимо неё, проведя рукой по шершавой коре. Заглянула в приоткрытую теплицу. По балкам, извиваясь, ползла зелёная лоза. С потолка свисали крупные сочные листья, из земли пробивались молодые побеги, среди которых не было видно ни одного сорняка. Земля оказалась такой сухой, будто не видела воды уже несколько недель. Люба сорвала широкий звездообразный лист, висевший прямо перед глазами. На сломе стебелька образовалась тёмная капля. «Очень странные огурцы…»¬ – подумала Люба, выходя наружу.
Перешагнув невысокий забор, Юра добрался до очередной постройки. Эта была заперта лишь на щеколду. Он распахнул дверь и замер. Из густой темноты на него таращилась горсть чьих-то светящихся глаз. Вот она шевельнулась, перемигнулась и подалась вперёд. Человек отшатнулся. Из темноты проступили нечеловеческие детали: треугольные уши, вытянутые рыла… Существо хрюкнуло.
– Твою ж… – Юра выругался, и за спиной тут же возникла Люба.
– Что тут? – спросила она, уже протискиваясь в дверной проём.
Он указал лучом фонаря на узников деревянного загона.
– Чуть на тот свет меня не отправили, скоты.
– Ой… Они, наверно, голодные…
Голодными они не выглядели. Жирные бока лоснились в свете фонаря, глаза довольно блестели. В углу обнаружилось корыто, наполовину заполненное какой-то зловонной гадостью.
– Это они что, не доели ещё? – воскликнула Люба. – Значит, совсем недавно их кто-то покормил, – она посмотрела на Юру, ожидая, что тот загорится надеждой.
– Может, кто-то из соседей сюда ходит? Завтра с утра пойду в деревню, поспрашиваю.
* * *
Очень не хотелось ночевать здесь. Незнакомый дом, хранивший тайну исчезновения своего хозяина, был самым неуютным местом на свете. Но об этом нужно было думать раньше. Они легли, не раздеваясь, на старом продавленном диване и уснули, когда в небе разгорелся рассвет.
Через несколько часов солнце уже настойчиво пробивалось красным сквозь веки. Воспоминания последнего дня еще не успели проявиться в сонном мозгу, и Люба открыла глаза в удивительно хорошем настроении. В комнате больше никого не было. Она тихо встала и подошла к окну. Позвала Юру. Тот выглянул из сарая с пристройкой. Махнул рукой и исчез.
– С замком возится, – подумала Люба.
Положение требовало от неё каких-то действий. Эти стены знали куда больше, чем они с Юрой, и могли рассказать о многом. По крайней мере, ей так казалось. Она спустилась на первый этаж, прошла по короткому коридору в светлую комнату. Занавески отбрасывали кружевные тени на шкафчики, занимавшие всю правую стену. В углу стоял маленький столик, застеленный полосатой клеёнкой. За самодельной шторкой, скрывавшей несколько деревянных полок, обнаружились ровные ряды разноцветных закруток. Взгляд упал на подоконник. Из цевочных горшков свисали бурые листья давно засохших растений. Вспоминая вчерашние тепличные джунгли, Люба со странным чувством вышла из кухни, вертя в руках сморщенный листок фиалки.
Судя по Юриным воспоминаниям, Константин Викторович был изобретателем и неугомонным исследователем. Получил образование в Москве и полжизни проработал в каком-то НИИ, занимаясь селекцией стручковой фасоли. На пенсии увлеченно продолжил углубление теоретических знаний и то ли в шутку, то ли взаправду рассказывал о том, что вывел в своей оранжерее какую-то принципиально новую культуру.
Сейчас Люба разглядывала книжные полки, обходя по периметру зал домашней библиотеки, и с интересом читала надписи на пыльных корешках. Названия, идущие друг за другом в алфавитном порядке, красноречиво говорили о педантичности своего владельца. На столе у окна громоздилась стопка бумаг, прижатых фигуркой толстого кота. Самая верхняя заметно поблёкла от долгого лежания на солнце. Люба села в кресло и начала аккуратно перебирать одинокие страницы.
В пятый раз пробуя трюк с открыванием замка булавкой, Юра вдруг что-то нащупал и наконец услышал заветный щелчок. Дверь отворилась и взору предстала крохотная коморка, в которой не оказалось ничего кроме стола и массивного шкафа с инструментами.
Страшно матерясь про себя, Юра направился прочь с участка. По дороге написал «Любашке»: «Прогуляюсь по деревне, скоро вернусь». Настроение было ни к чёрту, нервы тоже. Плюсом ко всему – какое-то дрянное самочувствие: ослабевшее тело с трудом переставляло ноги. Он не питал особых надежд относительно общения с местными. Ещё десять лет назад эта деревня теряла своих последних постоянных обитателей, чьи владения либо становились дачами их городских отпрысков, либо медленно зарастали бурьяном и врастали в землю.
Юра уже решил, что, когда вернётся, заберёт Любу, и они немедленно поедут в ближайший посёлок подавать заявление о пропаже. Потом собирать добровольцев, прочёсывать окрестности. Что ещё делают в таких ситуациях?
Как и следовало ожидать, дачные участки среди недели пустовали. В одном из покосившихся домиков Юра заметил через окно человеческую фигуру. С минуту позвал у калитки хозяев. Никто не вышел. Он поплёлся назад с мыслью, что завтра наверняка сляжет с простудой.
Незаметно увлекла за собой тропинка, отходившая от главной дороги. Она вела прямиком к лесу и у его границы круто поворачивала, становясь параллельной опушке. Юра решил немного углубиться в лес без какой-то определенной цели. Умиротворяющей прогулки не получилось. Всё вокруг как нарочно старалось выбесить. Ветки никли к нему, путались в волосах, норовили ткнуть в глаз. Колючки цеплялись за одежду, крапива натурально преследовала. Пройдя несколько сот метров, Юра заметил, что земля стала очень уж мягкой и время от времени хлюпала под ногами. Он было решил повернуть назад, но впереди замаячил просвет. Деревья редели, и Юра надеялся, что выйдет из леса к какой-то дороге и вернётся в деревню другим путём. Дохлюпав до границы густой тени, он, к своему разочарованию, понял, что просвет оказался выходом на большую открытую поляну.
Среди невысокой травы кое-где торчали скелеты мёртвых деревьев. В рваных дырах на зелёной поверхности отражалось небо. Над одной из таких дыр бликовала непонятная конструкция. Пара десятков металлических балок стояли кругом и были связаны какой-то толстой проволокой на разных уровнях. Таким образом, сооружение, по крайней мере, его видимая часть, была похожа на каркас какого-то железного шалаша. Юра даже не думал пробираться через болото, чтобы разглядеть эту ерунду получше, а когда заметил, что тень её периодически подрагивает, а от её основания по воде равномерно расходятся круги, вообще поспешил удалиться со злополучной поляны. Обратный путь занял в два раза больше времени. Ноги будто налились свинцом, идти стало совсем тяжело.
Люба встретила холодно.
– Ну и зачем так делать? Я на минуту отвернулась, смотрю, а его уже нет. Сложно было предупредить? – отчеканила она, исподлобья глядя на Юру. – Я думала, тебя гномы унесли…
– Какие гномы?
– Лесные, – она скрестила руки на груди, уже не пытаясь притворяться сердитой.
Юра невольно улыбнулся:
– Извини, забыл, что твой телефон всегда на беззвучном.
Люба протянула мобильник с открытой перепиской. Действительно, последнее сообщение от Юры было отмечено позавчерашней датой. Связи не было.
– Ой… Тогда правда извини, я дурак.
– Не буду тебя переубеждать, – Люба взяла его за руку и потащила в комнату с книгами. – Не знаю, важно ли это, но я тут нашла что-то вроде дневника. Твой дедушка пишет о том, как провёл какой-то ритуал. Вроде хотел вдохнуть жизнь в умирающий сад, но вдохнул… Что-то другое. Что-то страшное.
Юра хмыкнул.
– Знаешь, я сегодня в лесу тоже кое-что «страшное» ощутил, – он потёр порез, оставленный на щеке сухой веткой.
– В лесу? Там-то ты что забыл?
Юра начал рассказывать о своём утреннем приключении.
– Стой, стой, стой! – воскликнула Люба, когда он дошёл до описания конструкции посреди болота. – Я только что читала про это, – она выудила из стопки жёлтый лист бумаги. – Тут всё каракули какие-то, на человеческом языке всего пара строк. Пишет, что с помощью этой машины собирается спасти мир, – листок оказался в Юриных руках.
На странице был изображен кривобокий обруч с распределенными по всей окружности жирными точками. От каждой точки в сторону отходила тонкая вязь непонятных символов. Таким образом, весь рисунок напоминал уродливую помесь солнца с морской каракатицей. Юра нахмурил брови и в недоумении перевернул листок. Здесь была схематично изображена видимая им на поляне конструкция. Сразу стало очевидно и значение первого рисунка – её вид сверху.
– Блять! – выругался Юра и вскочил с кресла. – Он же, наверно, в этом болоте и…
Люба закрыла рот руками и округлившимися глазами проследила за желтой страницей, которая медленно спланировала на пол.
– Едем отсюда. Возьми с собой эти сочинения, может, пригодятся, – бросил Юра и вышел, шипя себе под нос что-то про «старого маразматика».
Ещё несколько секунд Люба не могла прийти в себя. Сидела и тупо смотрела на желтый прямоугольник на полу. Потом встала и подняла его. Потом собрала в стопку несколько раз перечитанные страницы.
Представив, что воспалённый мозг мог изобразить такую мерзость наяву, Люба поёжилась. Ей стало очень жаль несчастного старика.
Юре тоже было жаль. И было жаль любимую девушку, которую он втянул в это. Он шел к машине, мысленно осыпая себя проклятиями, как вдруг вспомнил про свиней, запертых в сарае. Направился в их сторону. Хотел покормить и выпустить. Они-то были ни в чем не виноваты.
В этот раз здесь пахло еще хуже. Над нетронутой похлёбкой гудели стаи зеленых мух. Жирные свиньи так же стояли, сбившись в кучу, и тупо таращились на пришельца. При дневном свете Юре почудилось в них что-то странное. Сколько их вообще было? Одна… Две… Пять голов. Каждая из них поворачивалась то в одну, то в другую сторону, шевелила ушами, посапывала, похрюкивала, повизгивала. Тела тёрлись друг о друга, под слоем жира перекатывались мышцы. Может, поэтому их никак не получалось сосчитать. Показалось, что в тени дальнего угла две свиные туши срослись друг с другом. Юра открыл калитку и осторожно наступил в мягкую солому. Ни на секунду не упуская из вида всю компанию, начал её обходить. Вдруг под ногой что-то хрустнуло. Тут же раздался пронзительный визг ближайшей свиньи. Она захрипела и подалась вперёд. Кожа на её спине натянулась и увлекла за собой складку с чужого бока. Завизжала вторая голова, к ней подключилась третья. Что-то беспорядочно задвигалось под соломенным покровом. Визжащая груда мяса, подрагивая всеми телами, попыталась сдвинуть себя с места в направлении Юры. Он в ужасе попятился назад, споткнулся о забор и повалился на спину. Сквозь звон рвущихся глоток услышал, как где-то очень далеко раздался хлопок двери и быстрые шаги застучали, приближаясь. Юра опомнился, вскочил и чуть не сбил с ног Любу, бегущую навстречу. Схватил её в охапку и потащил к машине, игнорируя слабые попытки вырываться.
– В смысле срослись? Как срослись? Я же вчера их видела, нормальные свиньи, – перекрикивала Люба дребезжащий визг.
Уже в машине она вдруг выдала:
– А я почему-то сразу поверила во все, о чём он писал.
Юра только поднял брови.
– Вот он говорит, будто в яблони что-то вселилось. А ведь они и правда странно пахнут, я ещё вчера обратила внимание. А огурцы в теплице… – Любу передернуло от воспоминаний о кровавой капле на стебле. – Может, оно и со свиньями так... Выело их изнутри и притаилось.
– И что ты предлагаешь? – Юре вдруг резко стало всё равно.
– Ну… – протянула Люба, повернув голову в сторону дома. – Мне кажется, нельзя просто сбежать.
Он вышел из машины следом за ней. Глядя на удаляющуюся Любину фигуру, он заметил, как странно тянутся травинки за её шагающими ногами. Вытягиваются вслед, когда подошва отрывается от земли, и расходятся в стороны, когда опускается. Точно схватить пытаются. Сразу вспомнились симптомы утренней слабости в ногах. Стало не по себе.
Когда Юра запер на ключ входную дверь, Люба, почему-то шёпотом, поведала об обнаруженных в кухне мёртвых цветах и о том, почему, по её мнению, это хорошо:
– Это значит, что сюда оно не попало, понимаешь? – сказала Люба, умолчав о том, что ещё это значило.
Но Юра сам догадался. Константин Викторович не появлялся в доме достаточно давно, чтобы цветы успели зачахнуть от обезвоживания. А больше он не понимал ровным счётом ничего.
В руках оказалось три тетрадных страницы.
– Вот, прочитай пожалуйста. А я поищу ещё что-нибудь, – Люба разложила на коленях веер исписанных бумаг.
«2.04
Уже четвертую неделю в мутном сосуде покоилась безжизненная сфера, но сегодня утром во время чтения шестидесятой строфы второй книги Вуорра на поверхности воды появилась лёгкая рябь. Не знаю, чем объясняется его запоздалое пробуждение, но очень надеюсь, что это не скажется на дальнейшем развитии.
3.04
Спустя сутки горлышко сосуда затянулось перламутровой плёнкой. Она подрагивает в такт волнениям внутри. Когда я читаю молитву, волнение усиливается до такой степени, что я опасаюсь, как бы сосуд не опрокинулся и не разбился раньше времени.
4.04
От греха подальше, закреплю сосуд на штативе.
11.04
Семя проросло ярко-красными ветвящимися жгутиками, которые ритмично колышутся в мутной розоватой жидкости. Пока они не пристали к стеклянным стенкам, нужно поместить зародыш в почву.
13.04
Вот и все. После завершения многочасового ритуала я наконец могу немного отдохнуть. Руки до сих пор ощущают жар живого сердца, которое я бережно извлёк из расколотой надвое бутыли. Оно забилось сильнее, почувствовав моё сухое прикосновение. Я поспешил погрузить его на дно глубокой ямы, вырытой накануне в полу моего подвала. Крохотные трепещущие отростки извивались, тянулись к стенам и щекотали мои ладони. Едва коснувшись почвы, они начали расползаться в стороны, и, когда первые комья земли полетели вниз, уже образовали на дне замысловатый красный узор.»
«17.04
Не ожидал, что моя авантюра обернётся таким успехом. Старые поникшие яблони снова потянулись к солнцу, а всходы на грядках вымахали, как на дрожжах.
19.04
Звучит смешно, на кажется, будто растения ко мне тянутся. Пройду мимо яблонь, и каждая норовит погладить веткой мою плешь. Засыпаю и слышу, как скребутся ветви о стекло. «Странно, – думаю – когда ж слива успела до второго этажа дорасти». А природа она живая, и тоже, видно, благодарность умеет чувствовать.»
«22.04
Утром открыл окно, и на меня пахнуло несвежим ветром. Везде посмотрел, всё обшарил, непонятно, откуда так благоухает. Подхожу ближе к яблоням, запах усиливается. Сам себе не верю. Глядь, на ветках бутоны набухли и кое-где уже цветы раскрылись. И вот они и пахнут как будто мясом сырым что ли. Чертовщина.
26.04
Проснулся среди ночи. Сел на кровати, осушил стакан воды, оставленный с вечера. Вдруг спиной прямо почувствовал, будто кто-то на меня смотрит. Позади окно, второй этаж. Ну кто там может смотреть? Убедил себя, что почудилось, лёг обратно. По стеклу опять заскрежетали ветки.
28.04
Сегодня упал с лестницы, благо, ничего не сломал. С утра хотел чуть обрезать сливу, что скребётся в окно. Совсем надоела. Приставил к стене лестницу, забрался и… Очнулся уже на земле. Потом опять поднялся, все ветки перебрал, все листья пересчитал, каждую завязь осмотрел. Не было там никаких глаз. Решил не резать ничего, к чёрту.
29.04
Я сделал какую-то ужасную глупость. Теперь бессмысленно это отрицать. Утром, наплевав на завет не беспокоить всход сорок дней, спустился в подвал. И обомлел. Из дыры в земле лезут серые массивные корни. Как будто там, внизу, вверх ногами вдруг выросло дерево. А может, и не корни это вовсе… Блестят, подрагивают, и что-то в них медленно перекатывается. Будто кишки переваривают. Я лопату взял и давай рубить эту погань. Из ран хлещет черное, заливает пол. Вдруг заметил, что из дыры что-то наружу лезет. Размахнулся и как дал по этому лезвием, прям по серёдке. Тут же на меня плеснуло жгучее, залило лицо, глаза. Я ослеп, задышал с трудом. Бросился к выходу. Уже не помню, как выполз на улицу. Думал, там и умру.»
Юра озадаченно почесал голову.
– Какой ещё подвал? Где тут подвал?
– Тебя что, только это удивило? – Люба подняла на него круглые глаза.
– Да нет, просто… – Юра встал и начал закручивать угол тяжёлого ковра, покрывавшего пол. – Вдруг это сейчас прямо под нами?
Другой угол прижимал высокий книжный шкаф. Юра с лёгкостью сдвинул его с места. Взялся за угол и скрутил ковёр в трубку. В полу не обнаружилось никаких люков.
– Сколько был здесь в детстве, ни о каких подвалах не слышал, – бормотал Юра, обратно раскручивая ковёр.
Вдруг Люба встрепенулась и посмотрела в окно.
– Что слу… – она прервала вопрос, резко приложив палец к губам. Юра прислушался к тишине. Вдруг её прорезал короткий скрип. Потом металлический лязг. Кто-то только что закрыл калитку.
– Господи, – выдохнула Люба, отползая от окна. Ей стало не по себе от мысли, что с улицы она видна, как на ладони.
Тихо поднявшись на второй этаж, в спальню, из которой открывался лучший обзор на участок, они прильнули к окну. Мерно качались пушистые кроны, в синих сумерках сгущались тени. Вдруг из-за кустов показалась длинная фигура. Она хромым шагом, шатаясь, петляла между деревьями. Силуэт сливался с темнотой, и не сразу можно было различить в нём беременную женщину. Люба бросилась вниз по лестнице, крича на ходу:
– Наверно, с ней что-то случилось, нужно помочь!
Юра побежал следом.
Когда они подошли, незнакомка бессмысленно петляла в саду, не замечая ничего вокруг. Её взяли под руку и повели к дому.
– Осторожно, ступенька, – предупредила Люба, когда они всходили на крыльцо. Женщина всё равно споткнулась и чуть не впечаталась лицом в порог.
– Что с вами случилось? Как вы здесь оказались? Вас похитили? На каком вы месяце? Как себя чувствуете? – Люба пыталась вытянуть из незнакомки хоть слово. Та молчала и лишь испуганно водила глазами по сторонам. На её худощавом лице судорожно подрагивали синюшные веки. Пальцы нервно перебирали полы длинной юбки. На плечи была накинута ветровка будто с чужого плеча, волосы убраны синей косынкой, сверху накинут капюшон. Люба продолжала расспросы несколько минут, а потом отправила Юру принести воды. Очень не хотелось оставлять их наедине, поэтому он спешил так, что на обратном пути расплескал половину стакана на пол.
Люба успела пересесть с пола на диван и, аккуратно держа женщину за руку, мягким голосом повторяла в десятый раз:
– Вы потерялись?
Та едва заметно мотнула головой.
– Вам нужна помощь?
– Нет, – тихо прошелестел её голос.
– Вам плохо?
– Нет.
– Вас преследуют?
– Нет.
– Выпейте воды, – Люба передала ей в руки стакан, и та трясущимися руками расплескала оставшееся, не донеся ни капли до рта. Люба едва успела поймать стакан, полетевший на пол.
– Отдохните у нас до утра. А там… – Люба замялась. – Всё обязательно будет хорошо.
Они взяли незнакомку под руки и помогли ей подняться на второй этаж. Люба усадила её на диван и принесла снизу ещё одну подушку, для живота. В последний раз попыталась заговорить:
– Вы ждёте ребёнка? Мальчика?
Она едва заметно кивнула.
– Здорово. – Люба улыбнулась.
– Его зовут Анис, – прошептала женщина, сложив руки на животе.
Улыбка на губах Любы вдруг на миг скривилась.
– Какое необычное имя, – бросила она и поспешила к Юре, который наблюдал за происходящим, стоя у стены. Они вместе спустились в библиотеку.
На её белом, как мел, лице читался ужас. В глазах застыли слёзы:
– Знаешь, оказывается, у нас осталось так мало времени до апокалипсиса…
Господи, неужели она говорит это всерьёз...
– Ты ведь сказала, что у него был какой-то план. Всё еще можно исправить, – Юра гладил её по спине, пытаясь успокоить, и не понимал, кто из них первым сошёл с ума.
– Да не знаю я, что у него за план. Не знаю, что он нагородил там, в лесу, и зачем. Не знаю, знает ли он сам. Он только и делает, что ругает себя, причитает и философствует, старый дурак! – Люба сорвалась на крик и расплакалась Юре в плечо.
Когда спустя полчаса она перестала всхлипывать, он осторожно высвободился из её объятий и подошёл к столу, на котором была разложена ненавистная хроника чужого сумасшествия.
««2.05
Сегодня впервые встретил того, кого впустил в наш мир. Он явился во сне. Угрожающе навис надо мной, и в моей голове зазвучали речи на непонятном язаке. Сотни его глаз бешено вращались, перекатываясь с одного места на другое, отверстия на теле выдыхали жаркие облака затхлого воздуха. Он был в любом месте, куда бы я ни посмотрел. Сон длился, кажется, целую вечность, и нёс в себе бесконечной ужас надвигающейся беды.
8.05
Как во сне, он приближается и начинает говорить. Я слышу его. За это время он успел вырастить новые голосовые связки и почти полноценное человеческое лицо. Я вижу, как в глубине его пасти ворочается вполне человеческий язык. Не могу поверить своим глазам.
Он протягивает ко мне один из своих теменных отростком и меня прошивает током.
Тысячи микроскопических игл вонзаются в кожу. Я вижу, как от места прикосновения ползёт вверх чёрная паутина. Это амниотическая жидкость из утробы Вселенной.
Мир вокруг гаснет. Я ничего не слышу, ничего не вижу, не знаю, где верх, а где низ. Не знаю ничего. Ничего нет. Меня нет. Меня никогда не было. Кто-то парит в бескрайних глубинах околоплодных вод. Чьё-то крошечное сердце бьётся в такт тектоническим сдвигам на поверхности. Проходит целая вечность, прежде чем в безмятежное небытие врывается порыв ледяного ветра. Он срывает с меня вязкую пелену. Я появляюсь на свет. Свет багровый за закрытыми веками. Я открываю глаза, но ничего не меняется. Небо окрашено в багровый. На небе не видно ни солнца, ни луны, ни звёзд. Оно, как беззубая пасть, разверстая надо мной. Я смотрю в даль и вижу пустынный каменистый остров, на котором толпятся тощие фигуры. Они толкаются, теснятся у берега, взбираются на отвесные скалы, падают и разбиваются. Я опускаю глаза и вижу, что по щиколотку увяз в багровом болоте. Я пытаюсь бежать, но ноги крепко застряли в трясине. Тогда я пробую идти медленно и настойчиво. Одна за одной, шаг за шагом. Багровое обглодало мои щиколотки до костей. С каждым шагом ноги становятся тяжелее. Воздух становится гуще. Его всё труднее проталкивать в лёгкие. Когда я добираюсь до берега, я уже по пояс в воде. Я чувствую, будто меня варят заживо. Пытаясь сберечь руки, я простираю их к небу. Кончики пальцев обдаёт жаром. Приходится согнуть руки в локтях. Я взбираюсь на каменный выступ по лестнице из чужих костей. Льну к самой земле, чтобы не дать раскалённому красному туману коснуться меня. На камнях сидит несчастная мать, баюкая на руках крошечного младенца. Её грудь, испещренная глубокими язвами, судорожно вздымается, острые плечи подрагивают, подбородок трясётся. Выше глаз лицо исчезает в непроглядной красной пелене и оттуда по щекам скатываются крупные кровавые слёзы. Она дрожащими руками слепо протягивает ко мне своё дитя. Разлепляет чёрные запёкшиеся губы, и в моей голове раздаётся голос:
– Это Анис. Пожалуйста, спаси его.
Затем её руки опадают и тело безвольно скатывается по каменной стене. В голове зияет красная дыра. Ровный срез черепа и вывороченные наружу мозги. По камням струится кровавый водопад.
Когда видение заканчивается, я открываю глаза, лёжа на ступенях. Глаза мокрые от слёз. Как же я был слеп. Я не хочу верить в то, что явилось мне. Этот чудесный ребёнок, этот славный мир не заслуживает того, чтобы умереть. Пока из памяти не стёрлись важные детали, я собираюсь всё записать.»
«15.05
Да, вы правы, не совсем корректно называть это «видениями». Но я, пожалуй, оставлю за собой право использовать привычные слова хотя бы в личном дневнике.
Не сплю толком уже пять ночей. Обложился пыльными многотомниками, вспоминаю то, чего никогда не знал. Пытаюсь провести проекцию открывшихся мне законов этого мира на привычную физику. Благо, теперь не нужно ломать голову над системой сигналов коммуникации. Мы наладили невербальную связь какой-то пока неизвестной мне природы.
Я и представить не мог, какому испытанию подвергаю свой старый дряхлый мозг, затевая всё это. Я бы благополучно прозябал еще с десяток лет перед тем, как мирно отдать Богу душу. Но после того, какие картины будущего вы мне открыли, мою душу заберёт чёрт, если я не подарю этому миру шанс на спасение.»
Юра поднял глаза и посмотрел перед собой. Люба лежала в кресле в позе эмбриона и ровно дышала. Он встал и прошёлся по комнате. Все мысли заполнил красный туман, что учтиво скрывал от взора то, чему нет названия и от чего нет спасения. Перед глазами маячили ряды закорючек и чёрточек. Юра всматривался в их причудливый танец на тетрадных страницах, но не вчитывался в слова, которые они складывали. Боялся вчитываться. Он подсмотрел за трапезой монстра сквозь замочную скважину и хотел отбежать от двери, притворившись, что ничего не видел. Но за спиной вдруг исчез коридор, по которому он только что пришёл. Провалился в бездну, оставив только один путь – вперёд, открыть дверь. Вырвать из лап монстра эту незнакомку, о чьей страшной смерти он только что прочёл, и её ещё неродившегося ребёнка, и Любу, и всех тех, кто ни о чём не догадывается. Наверно, теперь это его долг.
Наверху скрипнула половица – женщина встала с дивана. Раздались тихие шаги по лестнице. Она явно кралась. Не хотела тревожить хозяев? Или… Юра, сам не понимая зачем, притворился спящим. Шаги остановились где-то совсем рядом. Потом заскрипели, удаляясь, в сторону входной двери. «Воздухом захотелось подышать человеку. Что ты себе напридумывал? – пронеслось в голове – а ключи-то я с собой забрал». Юра уже почти встал, чтобы выйти к незнакомке, как вдруг услышал металлический звон. Щелчок. Скрип. Стоп. Откуда у неё ключи? Она была здесь? Она знакома с дедом? Она причастна к его исчезновению? Юра пошёл за ней, снова разуверившись в потустороннем подтексте всего происходящего.
– Куда ты? – зевая, спросила только что проснувшаяся Люба.
Юра решил, что объяснит всё потом и, выходя, бросил:
– Пойду покурю.
Он вышел. Крыльцо пусто. На улице – никого. Только дверь мастерской с пристройкой раскачивалась на ветру. Почему-то возникло плохое предчувствие. Юра сжал в руке фонарик, найденный в кармане. Быстрым шагом направился вперёд. Осторожно заглянул внутрь – пусто. Тяжёлая дверь напротив призывно приоткрыта. За ней сплошная темнота. Откуда-то снова появился страх. Юра заглянул за дверь. Коврик, лежавший до этого посреди комнаты, был отброшен к стене. В полу зиял квадратный провал люка. «Так здесь в самом деле был подвал» – пронеслось в голове очевидное. На всякий случай вооружившись ломом, найденным в первой комнате, Юра медленно шагнул вниз. В свете фонаря дальние ступени переливались каким-то перламутром. «Сейчас же развернись и захлопни чёртов люк», – вопил внутренний голос – «в багажнике лежит канистра с бензином». Юра сделал ещё шаг. Может, сейчас ему всё станет ясно. Ещё шаг. Из-под низкого свода что-то блеснуло. Блики на неспокойной воде. «И какой это ветер волнует подвальные воды, интересно», – Юра с плеском спустился с последней ступеньки. С потолка что-то горячее капнуло на лоб. Он медленно поднял голову. В нескольких сантиметрах от его лица, пружинно скручиваясь и раскручиваясь, болтался конец блестящей трубки, ползущей по потолку. Слева и справа от неё извивалось что-то червеобразное. Сегментированные трубки тянулись по потолку и стенам, напоминая уродливую сетку варикозных вен. Они ветвились, переплетались и срастались обратно. В недрах этого огромного ритмично дышащего монстра беспрестанно что-то перекатывалось и вибрировало так, что тряслись стены. Кирпичная кладка подвала была разрушена. Омерзительное нечто рвалось наружу и каждым свободным отростком зарывалось в землю. Всё это впечаталось в Юрин мозг кусками, вырванными из темноты лучом фонаря. Вода под ногами плескалась. Где-то внизу что-то хлюпало. Свет быстро нашёл источник звука. Над водой возвышался холмик, от которого отходило несколько массивных отростков. Он бешено сокращался и, плюясь во все стороны, пытался то ли проглотить, то ли исторгнуть из себя кусок серой плоти. Юру замутило. Вдруг слева раздался громкий всплеск. Луч молниеносно метнулся вслед за звуком. В углу, бешено сверкая глазами, лежало уродливое голое существо с суставчатыми выростами на голове. Оно тяжело дышало и беспокойно водило лапами по вздымающемуся круглому животу. У ног, опутанных тонкими трубками, валялась изорванная синяя тряпка. Это стало последней каплей. Юра отвернулся, и его скрутил рвотный позыв.
Опомнился он уже на последней ступеньке. Захлопнул люк и, не думая, повалил сверху тяжёлый железный шкаф.
Стараясь сохранять на лице спокойствие, Юра вернулся в библиотеку. Люба снова сидела в кресле. В её руках лежала очередная тетрадь.
– Юр, я ничего не понимаю, – она запрокинула голову. В глазах снова стояли слёзы. – Что он сделал? Кого он хотел спасти? Она принялась читать вслух:
«Вчера вы сказали, что портал, открывшийся в моём подвале, так слаб и мал, что вот-вот окончательно зарастёт. Сегодня же утром на свет появился ещё один Анис. Он на моих глазах взобрался по стене и присосался к корням живородящего древа. Прекрасное дитя в одной из своих прекраснейших форм. Моё сердце радуется, когда дети возвращаются к корням. Недавно я встретил самку его вида, которой не посчастливилось вовремя напоить своего ребёнка красным соком живого дерева. Он обглодал её руки до костей и грыз живот, из которого только что вышел, пока не наелся»
«Что ждёт их всех, когда погибнут последние леса, под сенью которых тысячелетиями жило и множилось их племя? Для меня это больше не секрет. Каждую ночь я тону в крови и горю в огне последнего дня их мира»
Она перелистнула страницу:
«когда я вырезал последнюю руну на двенадцатом столпе, маяк ожил. В нашем мире он обречен лишь слабо биться, распугивая болотных гадов, но новорождённый отпрыск Вуорра, впервые открыв глаза, устремится на его яркий свет. Он выйдет из красных вод умирающего мира, и спокойные земные воды омоют его исполинское тело. Корни напитают его свежей кровью, и тогда он наберётся сил и примется точить зубы о ткань мироздания. Из открывшейся бреши в его родной мир хлынет свежий ветер. Он принесёт страждущим созданиям весть об освобождении. Распростёртые объятия земли будут ждать их по эту сторону»
Да, Константин Викторович грезил не спасением человечества. Юра не знал, в какой момент тот сошёл с ума. Может, одиночество подкосило психику несчастного старика, может, паразит из другого измерения съел часть мозга, отвечающую за здравый смысл. Юра знал наверняка только одну вещь. Он почувствовал это ещё там, в подвале, когда смотрел на агонию существа, пришедшего рожать к корням, чтобы выблядок не сожрал его заживо. Чувствуя духоту и жар трепещущего над головой мяса, он каким-то древним, животным чутьём ясно ощутил, что ЭТО никогда не сможет сосуществовать рядом с человеком. В его природе было лишь убивать и поглощать.
Он, тысячу раз пожалев о том, что рассказал Любе об увиденном, пытался донести до неё свою мысль. Она лежала на полу и плакала, разрываясь между жалостью, страхом и отвращением. Она умоляла Юру выпустить из подвала мать с ребёнком. Кричала на него, обзывала последними словами, вытирала слёзы и продолжала кричать.
В конце концов, Юра сдался. Её доводы или её слёзы, он не знал, что именно, пошатнули что-то в его душе. Вся холодная решимость рассыпалась, как карточный домик. Снова захотелось просто чтобы всё было хорошо. Приказав девушке стоять снаружи, он, с прежним ломом в руках, медленно зашёл в мастерскую. Прислушался. И вошёл во вторую комнату. Снизу никто не бился, хотя Юра не сильно удивился бы, увидев люк выломанным. Было тихо. Он сдвинул шкаф и откинул тяжёлую металлическую крышку. Затем быстро вышел, схватил Любу за руку, и они, не оборачиваясь, побежали к машине.
Юра почти сразу пожалел о содеянном. В кустах по обеим сторонам дороги ему мерещилась высокая фигура мстительной твари, преследующей машину. Это было очень не кстати, учитывая его дальнейшие планы. Люба молчала на соседнем сиденье. Когда Юра, проехав не больше сотни метров, вдруг свернул с дороги в траву, девушка испуганно посмотрела на него.
– Что ты делаешь?
Парень опешил.
– Ты забыла, что находится в лесу? – с раздражением в голосе ответил он. – Хочешь, чтобы завтра утром оттуда пожаловали полчища свирепых тварей?
– А ты хочешь их всех убить?
– Я хочу всех нас спасти, – он увернулся от протянутой к нему руки.
– Решать всё за других – это у вас в крови? – Люба в который раз за вечер расплакалась. – Сначала один, никого не спросив, решает впустить их в наш мир, потом другой решает забрать у них появившуюся надежду.
– Я всего лишь пытаюсь исправить то, что натворил этот старый дегенерат, – Юра тоже повысил голос. – Вот что ты мне предлагаешь? Что?
Люба закрыла лицо руками и тихо заскулила.
Юра протянул руку и взял с заднего сиденья тяжёлый топор. Самое внушительное, на его взгляд, оружие, найденное у деда.
– Я пошёл, – сказал он, открывая дверь. – Если хочешь, оставайся.
Люба нехотя вылезла из машины вслед за ним. По щекам катились слёзы обиды, безысходности и скорби. Шедший впереди, ставший вдруг таким чужим, высокий широкоплечий мужчина светил фонарём в разные стороны и беспрестанно крутил головой. Вокруг вились мошки. Вдалеке покрикивала какая-то птица. Они подходили к границе леса.
Вдруг резкая боль пронзила виски. Ноги оторвались от земли, и из горла раздался дикий крик. Юра обернулся и увидел, как что-то, схватив за голову, быстро утаскивало вверх его Любу. В свете фонаря мелькнули тонкие суставчатые конечности, на глазах деформирующиеся, становящиеся почти неотличимыми от узловатых ветвей. Туловище, в темноте незаметно слившееся со стволом старой сосны, прильнуло к хрупкой человеческой фигуре. Люба продолжала бешено визжать и колотить ногами по дереву на высоте десятка метров от земли. Она кричала, задыхаясь, и узловатые ветви всё плотнее оплетали её тело. Она кричала, и острые сучья впивались в её кожу. Крик резко оборвался. На Юрино лицо брызнуло горячим и красным. Искромсанное тело, зависшее над землей, начало темнеть. На гладкой недавно коже забугрилась неровность шершавой коры. За несколько секунд дерево поглотило человека, и, если не знать, куда смотреть, невозможно было заметить очертания искорёженной тонкой фигуры.
Юра рыдал, ревел, как бешеный зверь, ползал по земле. Не помня себя, он брёл сквозь чащу к проклятому болоту. Он то и дело замечал на деревьях сверкавших глазами ублюдков. Может быть, это был один, преследовавший его от самой границы леса. Что Юра знал наверняка, так это то, что ублюдок его боялся. Он... Или она. Оно, тощее ущербное отродье, боялось сильного здорового человека. Оно убило добрую нежную Любу просто потому, что смогло. Может, потому что она была слишком доброй, чтобы взять в руки топор. Вооружилась добротой и состраданием к ублюдкам. Юра, шёл, скрежеща зубами, и ненавидел весь их поганый род. Он забрался в болото и с остервенением крошил проклятый маяк, пока тот не перестал биться и не остыл каждой своей проклятой балкой. Когда Юра, опустошив лёгкие, погружался на дно болота, единственной успокоительной мыслью, оставшейся у него в голове, было то, что проклятый отпрыск Вуорра, кем бы он ни был, никогда больше не увидит света и сдохнет, раздавленный между небом и землёй.
Умирая, Юра не подозревал, что с высоты десятка метров за его стенаниями следили Любины глаза. Смерть на миг погасила в ней пламя сознания, а потом что-то зажгло в ней… Нет, не жизнь. Призрачный блуждающий огонь. Она была собой и не была. Она ощущала себя бесконечно протяженной и бесплотной. Ощущала, как над головой или там, где раньше была голова, копошатся птицы, как они выстукивают клювом там, где раньше было тело. Ощущала, как постепенно теряет способность ощущать себя чем-то отдельным.
Иногда она чувствовала, что где-то есть такие же, как она. И она была права. В километрах отсюда, у большого болота, росла старая сосна, на которой, если приглядеться, можно было заметить скрюченный безобразный силуэт. Оттуда вниз смотрело что-то, когда-то называвшееся Константином Викторовичем. Оно давно наблюдало за тем, как высокие существа с суставчатыми выростами на голове поют странные песни и строят болотный маяк, как когда-то строил какой-то Константин Викторович.