Андрей Буркин с самого раннего детства был любознательным. Воображение у него было богатое, и иногда он видел что-то необычное в самых обыкновенных вещах. Часто он искал новых впечатлений в ярких, захватывающих книгах. Обычно это были фантастика или ужасы. Придумывал он и собственные истории, рассказывал их друзьям. Выходило у него это на самом деле очень здорово.

Но детство давно прошло, наступила взрослая жизнь, началась учёба, работа, рутина. А теперь домом Андрею стала психиатрическая больница.

Когда же случился роковой надлом в психике молодого человека? Сказать по правде, каждодневное пребывание в заведении, где комнаты обиты войлоком, а окна забраны железными решётками, это ещё не самое худшее в жизни Андрея, который в общем-то и жизни ещё не видел. Самое страшное было до этого, однако парню чудом удалось пережить случившееся, вот только его психика не выдержала такой колоссальной нагрузки. Произошёл сбой. Иногда психика не справляется с той информацией, что ей предоставлена. Это как если напихать в сумки кирпичей и идти по открытому полю в жару. В конце концов, надорвёшься, а солнце как размахнётся своим горячим кулаком, да как стукнет по макушке. И пиши пропало. Но такова реальность.

Однако иногда, верите вы в это или нет, за реальностью прячется, как бы это странно и нелепо не звучало, другая реальность — та, что время от времени является людям из чёрных бездн пространства и времени.

Детство у Андрея никогда не было плохим или каким-то неполноценным. Жили не богато, но денег хватало. Семья была полной, отец не пил, и никто не ругался матом. Маленький Андрюша жил как бы в двух разных мирах: один мир ­— реальный, мир, где были родители, друзья, кот Васька; другой — вымышленный, придуманный, скрашенный грёзами и фантазиями, которые замысловато переплетаясь, являли собой настоящую сказку, полную необычных явлений, событий, загадок и тайн.

У семьи Буркиных была своя дача — дорогое удовольствие по нынешним временам. Родителям Андрея несколько раз предоставлялась возможность приобрести дачный участок. Два места оказались неудачными, а одно пришлось в самый раз. Это был участок, расположенный в семидесяти километрах от Москвы.

Сначала построили дом. Как-то, приехав с родителями, Андрюша очень удивился, увидев на ступенях крыльца жующего травинку старого пастуха. Его коровы, отгоняя назойливую мошкару и слепней, мирно паслись неподалёку. Тогда ещё можно было увидеть и стада коров, и коз, и овец. Теперь этой живности становилось всё меньше. Поля, где раньше в изобилии росла картошка и кукуруза, зарастали ковылём, люпинами и полынью. Зато машин на дорогах с годами становилось всё больше и больше. И даже за городом, вдали от душного мегаполиса, от них было никуда не деться: на раскалённом шоссе они бешено сновали туда-сюда. «И куда торопятся-то? На тот свет? Это всегда успеется», — говорил покойный дедушка Петя.

За садово-нотариальным товариществом, где был участок Буркиных, располагалась деревня. Самая обычная деревня. Там, как и везде, был небольшой продуктовый магазинчик, свой Клуб культуры, большую часть времени пустовавший. Рядом с клубом был памятник не вернувшимся с Великой Отечественной войны. Около улиц и дорог ещё можно было увидеть допотопные, разваливающиеся «журавли» и пожёвывающих травку коз.

Жизнь поменялась. Остались памятники прошлого, разваливающиеся монументы советской эпохи. К ним принадлежали огромные заброшенные заводы, фабрики, Дома пионеров. Андрей часто подолгу рассматривать их, делать фото с разных сторон. Он вообще искал подобные места, его привлекал их заброшенный, печальный вид. Он прикасался ладонью к их шершавым, облупленным стенам, заросшим мхом, ему нравились витающие вокруг особенные запахи. Места и запахи далёкого прошлого.

Из книг Андрей вычитал, что у каждого такого места есть своя душа. Места, где за долгое время как бы накапливались и переплетались тысячи самых разных энергетических образов — людей и событий. Накладываясь один на другой, они формировали уникальную ауру, которая аккумулировалась многие годы. «Следы» прошлого. Эти старые, покосившиеся дома с пустыми окнами-глазницами, разваливающиеся заводы с прорехами в крышах, пустующие фабрики с толстыми, прокопчёнными древними трубами, будто шептали что-то по ночам заросшим ряской и укрытым ивами прудикам, вековым дубам и тенистым, загадочным клёнам; безоблачными ночами взывали к звёздам и луне. Эти постройки видели и помнили многое. И это вызывало трепет.

Именно на окраине той деревни стоял давным-давно покинутый дом. Это место представляло собой что-то вроде местной легенды. Ну где как не вокруг заброшенного дома роиться множеству леденящих душу историй и баек?

Мальчишки и девчонки обожали это место, здесь они играли в прятки и догонялки. Но вот забраться внутрь покинутого жилища не решался никто. И только тихими вечерами, когда всполохи далёкого и одновременно близкого заката блекли среди неподвижных, тускнеющих облаков, местная ребятня кучками осмеливалась подойти к постройке максимально близко. И едва только кто-то слышал непонятный шорох, скрип, стук внутри или снаружи дома (как всем казалось), гурьба в миг пускались наутёк, пронзительно вереща и улюлюкая. Мелкие нагоняли страху, преувеличивали, разыгрывали друг друга всякими страшилками и небылицами.

Что только не выдумывали про этот дом, о чём только не болтали. Кто-то сочинил про косматого старика-людоеда, питающегося неосторожными детишками и подошедшими близко животными; некоторые говорили про какую-то огромную собаку, которую якобы можно было видеть неподалёку от дома, когда наступали сумерки. Кое-кто постарше из ребят рассказывал, будто дом принадлежал одной семье, в которой жестокий отец морил голодом жену и детей, держа их на цепи в тёмном подвале. Один из старшаков выдвинул версию, что дом в качестве убежища якобы использовал маньяк, который действительно орудовал несколько лет в тех местах. Были ли пожиратель детей, страшный пёс и державший в плену близких глава семейства правдой, но маньяк действительно орудовал в тех местах несколько лет. Однажды грибники обнаружили его тело разрубленным пополам на железной дороге: видать, под поезд случайно угодил.

Трепались, будто глубокими вечерами этот самый маньяк ловил припозднившихся молодых девушек и женщин, затыкал им рот или сильным ударом лишал сознания; затем тащил в дом, насиловал и жестоко расправлялся с ними, используя ремни и цепи; тела пропадали бесследно. Цепь, которую нашли однажды на гнилых ступенях крыльца, служила неопровержимым доказательством злодеяний убийцы. А местный хулиган Пашка Рыжий даже клялся перед девчонками, что, мол, несколько раз видел в темноте подозрительную фигуру в капюшоне.

Короче, сколько бы там не существовало всяких жутких версий и историй, дом-развалина по-прежнему продолжал таращиться из-за густых зарослей крапивы, шиповника и акаций своими немыми окнами, чьи рамы уже давно лишились последних кусков стекла, выбитых шпаной. Что может быть задорнее нестись по высокой траве после звона разбитого стекла? Пот заливает глаза, жжёт случайная крапива, холодеет спина и сердце уходит в пятки…

Дом и в самом деле выглядел очень мрачно и зловеще даже в самую солнечную, яркую погоду. Что уж говорить, как он смотрелся, когда на всё опускались сумерки или небо хмурилось от туч. Стены его становились ещё более тёмными, покрывались пятнами, как больная, подверженная заразе кожа. Зев дверного проёма и окна так и сочились внутренней темнотой, копившейся там немало лет и словно обрётшей осязаемость — казалось, до неё можно было дотронуться. Что-то угрожающее, даже зловещее, было в самом доме, в его темноте. Деревенская ребятня давно прозвала это деревянное чудовище «Домом с чёрными окнами».

После дождя, когда всё кругом оживало и свежело, дом, резко контрастируя с окружающим, походил на позабытый разлагающийся труп. Разбухали от дождевой воды доски, всё было молчаливым и неприветливым. Живность, будь то яркие бабочки-капустницы или птицы, словно бы старались держаться подальше от строения и окружающей его запущенной местности. В сильную жару окружающие дом акации «стреляли» семенами, некоторые из которых попадали на последние огрызки оконного стекла. В тишине полуденного марева даже такой привычный и, казалось бы, безобидный звук таил в себе нечто тревожное и пугающее. Когда-то росшие на участке яблони гнули ветки к земле от веса своих сочных, налитых здоровьем, плодов. Но спустя несколько лет после того, как хозяева оставили дом, деревья заболели «раком», листья сжурились, некоторые ветви странно деформировались, а яблоки сморщились, потемнели, и даже черви брезговали поселяться внутри их мякоти.

Сумеречными безмолвными вечерами, когда вдалеке на деревенских улицах зажигались тусклые огни фонарных столбов, дом дремал, окутанный дымкой тумана, а окружающие его уродливые яблони тянули свои кривые ветки к небу, словно цеплялись за последний шанс излечиться от смертельной болезни и остаться в живых. А акации в полутьме походили на каких-то загадочных, задремавших на посту стражей.

Впервые приехав на трёхмесячные каникулы на дачу, Андрюшка сразу заприметил тот дом, одиноко темнеющий на фоне густой зелени и мёртвых, чёрных деревьев. Да, что-то было в этом доме, какая-то тайна.

Но если его шебутные друзья видели в заброшенном доме лишь способ развлечения и неиссякаемый источник пугающих небылиц, то Андрей почти по-взрослому задумывался о пустующем строении на отшибе. Кому он раньше принадлежал? Какая судьба у его хозяев? Почему они его покинули? Пацан с живым любопытством осматривал дом со всех сторон. Он подходил к нему и с поля, и со стороны дикого сада. Подолгу глядел из-за высоченной крапивы на обшарпанные и потемневшие от непогоды и времени стены, на чёрный, немой проём двери и такие же безответные окна. Однако, несмотря на весь свой интерес, из осторожности, мальчик всё же не подходил слишком близко к местной легенде.

Как-то вечером Андрей возвращался домой по памятной местной ребятне заросшей тропинке, проходящей мимо Дома с чёрными окнами. Уже минув постройку, он случайно оглянулся и заметил в старом саду маленькую, неподвижную фигурку. Это была девочка. Она неподвижно стояла между двух голых яблонь и глядело прямо в тёмные окна. Только что в саду никого не было: откуда она появилась? Ещё некто не подходил так близко к страшному дому, сообразил про себя Андрей и внутренне содрогнулся.

Смелая. Надо же — как будто совсем не боится!

Андрей огляделся кругом. Тихо и безветренно. Сверчок заливался на берёзке. Осмелев, он сделал несколько шагов назад к заброшенному дому, но в запущенном саду уже никого не было. Незнакомка исчезла, будто и не было её.

— Эй! — крикнул Андрей. Однако голос его прозвучал как-то тихо и неуверенно. Он сделал ещё несколько шагов назад. Может она решила поиграть в прятки. Какая бесстрашная.

— Эй! Ты где? — снова позвал он, на этот раз громче.

Но никто не отозвался. Сверчок умолк, вероятно испуганный громким человеческим голосом, как и стрекочущие кузнечики. Только несколько голубых стрекоз безмолвно и сонно летали над травой и кустами душистого шиповника.

Андрею вдруг стало как-то не по себе. Правда, совсем немножко. Чего здесь бояться? Какой-то девчонки?

И тут в доме что-то глухо стукнуло. В груди сжалось. Что это? На первом или на втором этаже? А может быть, в тёмном, пыльном подвале?

Быстро темнело. А он стоял тут совсем один, стоял возле зелёной армии крапивы, а из-за кустов на него угрюмо глядел старый, ветхий дом. Казалось, в целом мире он остался совсем один, и не существовало ни его родителей, ни его дачи, ни деревни. Вообще ничего. Кто его здесь услышит, если что-то произойдёт? А что если кто-то или что-то утащило девчонку в дом? Тот старик-людоед или какой новый маньяк… В голову тут же полезли все эти кошмарные истории.

Что-то зашевелилось в кустарнике. У Андрея чуть душа не ушла в пятки, но когда он понял в чём дело, облегчённо выдохнул. Безобидный ёжик. Только и всего.

Резко зашуршало за спиной. Шаги! Кто-то приближался к нему сзади! Андрей резко обернулся и закричал во весь голос.

На ветках самой большой яблони повисла белая простыня с чёрными пятнами на месте глаз…

Андрей уже развернулся, чтобы броситься наутёк, но тут до него донёсся звонкий, задорный смех. Ах вот как! Просто розыгрыш! Его разыграли как дурака!

Девчачий смех влетел в пустые окна заброшки, исказился там, завибрировал, а затем смолк. Но Андрею показалось, что это смеялся кто-то другой — тот, кто был в доме.

— Ах ты! Ты… — нашёл в себе силы произнести Андрей и кинулся вслед за убегающей по тропинке девчонкой в лёгком летнем платьице. Простыня упала в крапиву.

Именно после того случая с простынёй Андрей и Вероника подружились. Постепенно они отделялись от компании и всё больше времени проводили вместе. У них было много общего. Так происходило каждое лето. В городе они даже пошли в одну школу и в один и тот же класс.

* * *

Совсем скоро из неусидчивой и любознательной девочки с веснушками Ника превратилась в красивую девушку с белой кожей и огненно-рыжими волосами, а Андрей из маленького, худенького мечтателя вырос в высокого, статного парня, которого трудно было оторвать от его любимой гитары и книг. Первая подростковая любовь, взращенная на почве крепкой дружбы, сладкий, как мёд, школьный роман.

В старших классах школы оба увлеклись зарубежным и отечественным роком. Обменивались дисками и альбомами. Обоим захотелось создать собственную группу. И им это удалось, хоть и оказалось не очень просто. Вскоре они познакомились с толковым звукорежиссёром, парнем постарше их. У них появилась своя звукозаписывающая студия, и они вышли на более профессиональный уровень. Идей было много и все их хотелось реализовать.

Спустя годы они вместе вернулись за город и бродили по знакомым местам неподалёку от деревни. Как и Виктор Цой, им больше нравилась ночь. Ночь завораживала, будоражила, манила скрытыми в тенях тайнами, будила потаённые уголки души. В ней было комфортно. А ещё в ней были загадки и тайны. Тайны и загадки жизни. Они были разбросаны повсюду и людям предстояло их узнать.

На закате летнего дня они, обнявшись, шагали по заросшей тропинке. Темнело. И снова, как и много лет назад, в берёзе стрекотал сверчок. Теперь только к этому звуку прибавилось уханье совы в перелеске. Казалось, что даже рельеф облаков был тем же, как в тот далёкий вечер, когда они впервые познакомились, и когда Ника разыграла Андрея. И тёмный, заброшенный дом был всё тем же: казалось, он совсем не изменился и не стал более обветшалым.

— Проказница, — усмехнувшись, сказал Андрей. — Я тогда чуть кирпича не выдал. И оба прыснули.

— Я помню маленького, неуверенного мальчонку, стоящего среди бурьяна и крапивы, — произнесла Вероника сквозь смех.

— Тихо! — вдруг встрепенулся Андрей и немного привлёк Нику ближе к себе, ощутив тепло её тела и запах волос. — Слышала?

— Что?

— Как будто стон… — кивнул парень в сторону постройки.

— Ну вот, началось, — Ника закатила глаза. — Твои ребяческие штучки…

— Вот, опять, — Андрей замер. — Теперь слышишь?

Они вслушивались, глядя на дом.

— Да не слышу я ничего, — сказала наконец Ника.

Какое-то время они стояли молча. Никаких подозрительных звуков не было.

— Хватит дурака валять, — улыбнулась Вероника. — Меня этим не возьмёшь.

— Да, ты не из робкого десятка, это точно, — отозвался Андрей.

— Ага.

— Мне, наверное, показалось, — сказал Андрей. — Эти звуки.

Оба закурили. Когда чиркнула зажигалка, лица как бы повисли в пространстве. Два огонька робко горели в сумерках.

— А помнишь, как ты тогда зашёл в эту развалюху? — спросила Вероника. — Ведь из местных там до этого никто не бывал.

— Конечно помню, — сказал Андрей. — Ведь если бы я туда не пошёл, ты бы меня не поцеловала.

— И не подумала бы даже, — отозвалась Ника. — Хотя может и поцеловала бы.

— Фиг там, — фыркнул Андрей.

Из памяти всплыл тот день. Стоял август, когда бывает темнее, чем обычно. Он, маленький и худенький Андрейка, сжав кулачки, направился через заросший сад прямо к старому дому. Постояв какое-то время в нерешительности, он в конце концов ступил на прогнившие ступени крыльца, а затем медленно вошёл в дверной проём. У него был фонарик, поэтому было не так страшно. Он словно попал в другой мир — в мир застарелой, многослойной пыли, давно покинутых комнат, жалобных скрипов и позабытых воспоминаний. Луч фонаря высвечивал из сгустившегося мрака какой-то непонятный хлам, остатки брошенных вещей. Если что и было ценное, кому надо, уже давно всё вынесли. Везде пусто, но мальчику казалось, что кто-то невидимый наблюдает за ним.

Им владел страх, заставлявший беспокойно прислушиваться и вздрагивать от шорохов и скрипов половых досок, и в то же время он ощущал затаённый восторг, странную радость участия и присутствия. Он знал также и то, что Ника должна будет поцеловать его, когда он вернётся обратно. Это часть их уговора. Он смаковал этот момент во всех подробностях. И ко всему прочему его всё же одолевали сомнения. Сомнения в том, что девчонка его действительно поцелует или сомнения в том, что он выйдет из этого дома?

Дом оказался гораздо больше, чем он выглядел снаружи. Подсвечивая себе ручным фонарём, он бродил по тёмным помещениям. Не рискнул только ступать на совсем хлипкую на вид лестницу, ведущую на второй этаж. Верхняя часть дома так и останется загадкой. Да, дом пугал своими звуками и мраком, который наверняка царил в нём и при свете дня, хоть и не такой густой. Однако ничего жуткого он так и не обнаружил: ни ржавых цепей, ни топора, ни окровавленной простыни. Старых трупов гниющих животных тоже не обнаружилось. Просто заброшка, какими они обычно бывают. И всё-таки это было здоровское приключение. Ему могут не поверить, потому что даже старшаки не бывали внутри этого логова страха и полумрака. Никто сюда не забирался: ни днём, ни вечером, а про ночь и говорить не приходилось. Будь ребятня свидетелями его вечерней вылазки, он посчитали крутым и очень бы зауважали. Но ему важнее было другое. Он выйдет из страшного дома героем и победителем в глазах Ники, и она его поцелует. Ей придётся. А если нет, он с ней разговаривать перестанет, какой бы она там не была.

Но рыжая Вероника сдержала своё слово, и он получил свой поцелуй, честно его заработал. Поцелуй был мягким и приторным, как медовое, яркое лето. И у него тогда аж голова закружилась — его никто ещё так не целовал.

И тут из темноты со стороны дома послышался тихий, невнятный полустон-полувздох. Будто-то кто-то очнулся после долгого сна. Теперь они оба услышали этот звук, вернувший их из прошлого в реальность. Да, похоже это был стон. Но кто мог его издавать? Звук повторился, уже громче — он как будто призывал. Дом казался опустевшим и заброшенным, но на самом деле кто-то обитал в нём. Казалось, это стонет сам дом. Воображение сразу стало рисовать яркие и пугающие картинки.

Вероника и Андрей замерли, вслушиваясь. И всё вокруг как будто замерло. Умолк сверчок, замолчала сова. Фонарные столбы в деревне казались такими далёкими; они горели тускло, с трудом разгоняя сгущающуюся темноту. Далёкими казались и деревенские дома с живущими в них людьми.

Что на самом деле знают люди об этом покинутом, старом доме, который отдалился от всех, как прокажённый? Только десятки замысловатых и пугающих баек придавали ему живости. Благодаря им он служил центром внимания.

Они смотрели на дом — приземистую, тёмную громаду с покорёженной и крошащейся кирпичной трубой. Он невольно напоминал одинокий гробовой камень, давно покинутую всеми неухоженную, заросшую могилу. Мертвец в могиле давно сгнил, осталась только горстка костей, преданных забвению.

Только теперь парень и девушка буквально кожей ощущали вибрации, исходящие от тёмных стен, от чёрных окон и дверного проёма. Здесь витала тёмная аура. Создавалось впечатление, что всё вокруг молча ненавидело их: дом, кривые яблони без единого листа, причудливые переплетения кустарника, армия крапивы, и, наконец, наступающая ночь. Что могла она скрывать в своих глубинах?

Они пошли по бурьяну по направлению к дому. Снова этот стон — теперь ближе и отчётливее. За высокой крапивой кто-то был или в самом доме, не понять.

Похоже, стонал человек. То ли девочка, то ли женщина.

— В доме кто-то есть, — произнёс Андрей. — Мы должны посмотреть, кто подаёт голос. Может человеку помощь нужна.

— Пошли, — не раздумывая, ответила Вероника.

Вдруг Ника споткнулась обо что-то и полетела на землю. Андрей не успел ухватить девушку. Пятерня Ники угодила во что-то мягкое, влажное и скользкое. В ноздри ударил тяжёлый, приторный запах — так могли вонять дохлые кошки, забравшиеся в сырые, душные подвалы.

Поднимая Нику, Андрей быстро включил фонарик на своём телефоне. В его свете полусгнивший человеческий труп предстал во всей своей неприглядности: уши отсутствовали; виднелись остатки выцветших волос на жёлтых висках и плешивой макушке; вместо носа и глаз — провалы; Чёрный, кривой рот с обнажившимися зубами широко раскрыт. Андрей понял, что Нику угораздило попасть ладонью прямо в рот мертвецу. Она разворошила логово личинок, густо полезших из глазниц и рта. Туловище трупа словно вросло наполовину в землю. Они заметили множественные раны и большие, круглые язвы с запёкшейся кровью. Какая трагедия тут разыгралась?

От такого зрелища их замутило. Андрей ощутил, как в желудке что-то неприятно зашевелилось. Густой запах разложения мешал нормально дышать. Некоторое время парень и девушка стояли на месте, ничего не предпринимая.

— Надо сообщить, куда следует, — прервав тишину, промолвил Андрей. — Но сначала надо туда заглянуть.

Он указал рукой на дом, и у Ники всё невольно сжалось внутри. События этого вечера приняли неожиданный оборот. Что-то происходило, и им предстояло это выяснить.

Девушку немного трясло. Медленно вошли они в мёртвый, неподвижный сад. Андрею представилось, что они оказались в огромном гнезде какого-то неведомого, тёмного создания. Здесь и самом деле было жутковато: странные звуки в старом доме, дикий, похожий на джунгли, сад, и ещё это полузарытый, червивый мертвец во дворе. Кто оказался жертвой, а кто палачом? С чем ещё они могут здесь столкнуться?

И чёрт их тогда дёрнул войти в этот проклятый дом. Это обернулось трагедией, и назад вышел только один из них.

А он вот он – дом. Он зазывал внутрь: «входите…, входите…». Ближе и ближе. Андрей и хотел зайти, и, вместе с тем, другая его часть противилась, сопротивлялась этому.

Они уже стояли перед приоткрытой ветхой дверью, словно приглашающей зайти внутрь.

— Готова? — спросил Андрей у девушки.

— Да, — отозвалась Вероника, но всё внутри неё этому противилось, а разум уверял не делать этого. Однако она всё же утвердительно кивнула.

Вдруг резкий, короткий вскрик. От неожиданного звука у Андрея на затылке шевельнулись волоски, а по пищеводу неприятно прополз холодок. Ника крепче стиснула потными пальцами ладонь своего парня, ощущая, как пот течёт между грудей и по спине.

Откуда раздался крик? Из одной из комнат или из подвала?

Да, было не по себе, но следовало решаться: либо заходить, несмотря ни на какие опасности, либо убираться отсюда. И Андрей решился.

Преодолев скрипнувшие крылечные ступени и увлекая за собой Нику, он схватился за ручку двери, потянул на себя. И сделал шаг во тьму длинного коридора. Они уже переступили порог и очутились внутри, поэтому не увидели, как как над трупом в траве поднялось что-то чёрное, змееподобное, и, извиваясь, волнистой тенью исчезло в одном из оконных проёмов.

Здесь, внутри, стоял густой мрак, куда не проникал слабый свет далёких фонарей с деревенских улиц. Андрей зажёг фонарик на телефоне, который, впрочем, не особо-то рассеивал темноту. Они осматривались, осторожно исследуя каждую пустую комнату. Всё было так, как было и тогда, когда он впервые сюда зашёл. За столько времени, казалось, ничего не изменилось. Только было это ощущение чьего-то чужого взгляда из-за угла, чьего-то постороннего присутствия. И ощущение это Андрею не нравилось.

Толстый слой пыли на полу и фрагментах ненужных вещей выглядела давно никем не тронутой. Только нити паутины шевелились от колебаний воздуха, когда они шли мимо. Справа — ступени кособокой, но основательной лестницы, уводящей в чёрную дыру наверху, на второй этаж. Наконец они остановились возле серой деревянной двери, которая, насколько помнил Андрей, вела в подвал. Дверь была распахнутой, и проём её поглощал густой мрак. Оттуда, снизу, поднимался какой-то тошнотворный запах, какого Андрей ещё никогда не ощущал. Что-то звериное, мерзкое, сырое. Тишина была подозрительной, напряжённой, словно весь дом, впустив незваных гостей, недобро затаился, раздумывая, как с ними поступить.

Ни стонов, ни криков. Только шорох их шагов, тихое поскрипывание пола, пощёлкивание старых, потемневших стен, давно не знавших яркого света.

Следующим этапом на их пути был глубокий, тёмный подвал. Не говоря ни слова, прикрывая ладонями нос и светя себе фонариками, они стали осторожно спускаться по обшарпанной каменной лестница. В детстве Андрей и помыслить о таком не мог, даже старшие деревенские ребята не отваживались на такое.

По мере спуска, запах усиливался, становился гуще, обволакивал, неприятно резал глаза, выдавливая слёзы из век. Впереди всё начало зыбко подрагивать, в свете фонарей возникли наползающие друг на друга неровные, лучащиеся круги. В горле появился неприятный осадок: едкий воздух всё же проникал через стиснутые на лице пальцы. Липкий смрад обволакивал их, когда они ступали по последним ступенькам. Глаза стало резать ещё сильнее.

Андрей зашарил своим фонариком по грязному, усыпанному мелким мусором бетонному полу. Отсветы запрыгали по стенам. На полу были странные следы, похожие на разводы. Будто здесь волочили что-то массивное, тяжёлое. След тянулся к дальнему левому углу подвала. Андрей и Вероника направили лучи света в этот угол. Там было нагромождение всевозможного хлама: какие-то старые, разбитые ящики, сетка-рабица, поломанные стулья, погнутый и ржавый, покрытый паутиной, каркас раскладушки; и над всем этим что-то тёмно-бурое — не то покрывало, не то мешковина.

На глазах пары в свете фонарей куча зашевелилась, высвобождая что-то безобразное, трудно определимое. Но это было какое-то живое существо… Оно выбиралось медленно, словно боясь электрического света, привыкшее к темноте, к своему привычному сумрачному миру. Но то, что явилось им, не было человеком или каким-либо известным земным зверем. Это было вообще не пойми что. Всё остальное, что увидел Андрей в следующие мгновения, лишило его покоя и сна на всю оставшуюся жизнь.

Бесформенная туша колыхалась, разевая несколько кривых, влажных, окровавленных ртов, щуря множество разноцветных, неземных глаз без век. У существа были десятки волнообразно извивающихся отростков-щупалец — длинные и короткие, они тянулись во все стороны. Нечеловеческие глотки шипели, стонали, всхлипывали, кричали…

Поражённый этим зрелищем, Андрей застыл на месте, не в силах ни говорить, ни двигаться, а инстинкт самосохранения подсказывал убираться отсюда и как можно быстрее.

Вдруг из туши выскочил прямо к ним длинный щуп.

— Назад! — прокричал Андрей.

Но было поздно. Длинное щупальце с хрустом вошло Нике между ног, и девушка издала такой звук, словно чем-то подавилась. Из-под платья полилась кровь, россыпью чёрных капель она брызнула на пол изо рта девушки.

Андрей даже не успел осознать, что произошло за эти несколько секунд.

— Нааазааад!!! — прокричала тварь, нелепо имитируя крик Андрея.

Ещё мгновение, и парень недоумённо, как во сне, уставился на ладонь Ники: её пальцы всё также крепко держали его ладонь, только там, где был локоть, виднелась белёсая кость в обрамлении лохмотьев кожи, мышц и сухожилий. До этого был рывок, которого он почти и не заметил, находясь в шоке. Ника исчезла. От неё осталась оторванная рука и лужа крови на полу.

Адреналин подскочил в крови, возвращая к действительности, понуждая к активным действиям. Как в полусне Андрей схватил с пола какую-то железку и запустил ей в тварь. Затем развернулся и бросился к ступеням лестницы. В мгновение, не оборачиваясь, он взлетел по ней и захлопнул за собой дверь.

Пулей выскочил он из дома и только тогда обернулся. В этот момент из окна в ночь вылетело что-то чёрное, неопределённое, и устремилось к небу, где быстро исчезло.

* * *

Жизнь, втиснутая в жёлтые стены психбольницы. Палата без единого окошка.

Парализация. Инвалидное кресло-каталка.

Почти полная амнезия.

Покрытая сединой голова, хотя ему не было ещё и тридцати.

После того случая с домом Андрей лишился всех связей с миром. Скоро он почти перестал спать. Ни одно из лекарств, какие давали ему в больнице, не помогали.

Он не хотел засыпать, страшась увидеть Их, выползающих из темноты. Бесформенных существ с щупальцами, тварей, безумно хохочущих, кричащих что-то на непонятных, гортанных языках. Они были повсюду…

Его обнаружили в углу палаты. Он перегрыз себе вены на запястьях. Спасти не удалось.

Пропавшую Веронику Петрову не нашли, сколько не искали.

Произошедшее в старом доме, «Доме с чёрными окнами», так и осталось для всех загадкой. Вскоре постройку снесли. На его месте теперь заросший сорняками пустырь, к которому не отваживается приближаться не только ребятня, но и взрослые.