Эта история написана в рамках зимнего турнира Мракотеки (декабрь 2023 — январь 2024 года)
Говорят, что боги глухи. На самом деле это не так. Боги слушают нас, но только в детстве и только один раз. Пожелает шестилетка: «хочу каждый день есть конфеты» — и выйдет потом устроиться только на кондитерскую фабрику дегустатором. Кушай, не обляпайся. Или скажет деточка: «хочу быть такой же как мамочка» — и получит две работы, младенца в люльке и мужа-космонавта. Но мы продолжаем хотеть и просить, такова уж наша природа.
Света мечтала быть Снегурочкой. На своем первом утреннике в детсаду она, самая мелкая из всех снежинок, почти снежная пылинка, с восторгом пялилась на огромную под потолок тетю в потрясающем голубом платье с жемчужной вышивкой. Еще у Снегурочки была длиннющая русая коса, а на голове блестело что-то совсем невообразимо прекрасное, все в серебре, жемчужинках и бархате. Она ласково улыбалась детям и Свете тогда казалось, что она улыбается ей, именно Свете и больше никому. Дед Мороз со сладким подарком, танцы и песни — все как-то потерялось, померкло по сравнению с чудесной фигурой у елки. А ещё она ужасно красиво пела, и обнимала всех, кто попросит, а руки у нее были мягкие как облачко.
— Хочу быть Снегурочкой, - заявила тогда Света маме, когда они возвращались домой.
— А растаять по весне не боишься? - шутливо хмыкнула та, поправляя помпон на шапке.
Света тогда удивилась. Зачем ей таять, если она волшебная. Она же может заклинание наложить или в теплые края улететь. Ну и вообще, Снегурочка же самая красивая и самая добрая. Разве такие тают?
Ещё как тают — вздыхает про себя Светлана Владимировна, парясь в чертовом синем халате уже вторую елку. Первую проводят для палат младших, вторую для старших. Каждый год одно и тоже: «Светочка, ну ты у нас такая стройненькая и сапожки как раз твоего размера». И так третий Новый год подряд как по мановению волшебной палочки педиатр превращается в Снегурочку. Как выяснилось, по ту сторону халата жарко, неудобно, дети больно тянут за косу (надо бы искусственную купить, да каждый раз не до того), на третьем часу обниманий болят руки. Однако ж каждый год соглашается. Детские мечты, что б их…
В этом году уже не до мечт, однако. Можно было бы и отказаться, но тогда придется объяснять, а потом терпеть расспросы, взгляды в спину, вздохи сердобольных санитарок. Кто знает, тот знает, а всем пока знать не надо. По крайней мере пока Тамариванна из томографии не выйдет с больничного. У нее муж в онкоцентре работает, а ещё язык без костей - любая сплетня за секунду всю больницу облетит, ещё и за окна выпорхнет. Но пока ещё есть время. Вот только сил почти нет. Хочется плакать и курить. Курить здесь нельзя под страхом увольнения. Плакать не позволяет гордость.
— Теть Свет, я уже дочитал.
Влад вышел из палат и стоит, прислонившись к подоконнику, глядит на нее исподлобья, косит красноватым белком глаза как звереныш какой.
— Что, всего Гофмана?
— Все равно не сплю.
Влад странный. Вроде детдомовец, но кто-то же оплачивает ему отдельную палату. С его анемией ему бы лежать трупиком в палате, а он ходит по коридорам, как ни в чем не бывало. Кровь ему переливают раз в сутки, но улучшения так и не видно. Однако по Владу не скажешь, что его это хоть как-то беспокоит. Как и то, что у него совершенно нет друзей. Все дети волей-неволей дружатся палатами или хотя бы парами, а Влад всегда один, даже в столовой вокруг него какой-то вакуум. Дети его то ли игнорируют, то ли побаиваются. Света носит ему книги из домашней библиотеки. Сама не знает, почему, просто подумала, что надо чем-то развлечь такого буку. И он оценил. Ни к кому сам не подходит, только к Свете, хотя бы и просто попросить новую книжку.
— Я тебе тогда Гауфа завтра принесу.
— Спасибо, теть Свет.
Какие у него странные глаза. Как будто не 13 лет ребенку, а все 50. Хотя тут у многих такие такие глаза, особенно у лежачих.
— Теть Свет…
— Ну чего тебе?
Нужно улизнуть на служебный и покурить, до второй елки всего десять минут осталось.
— Ты ведь не хочешь умирать?
Он смело встречает ее удивленный взгляд, в кои-то веки не исподлобья. В первый момент у нее ухает в желудке. Откуда этот-то узнал?? А потом она вдруг замечает детали, которые глаз до того игнорировал.
— Что, Владик, в роль вошел?
На нем чёрный плащ с алой подкладкой, на шее висит клыкастая маска. Кто бы сомневался, что этот благодарный читатель Стокера из общей кучи выберет именно этот костюм.
— Я и не выходил, теть Свет.
Он уходит в палату, а Свете почему-то больше не хочется курить.
* * *
Ночное дежурство сегодня на удивление спокойное. Света сидит одна в ординаторской и бездумно заполняет карточки. Мысли далеко, они уже в грядущем. Химия (маловероятно поможет), операция (ещё маловероятнее), прыгнуть с крыши (а если не сработает). Вариантов масса, а исход видимо один. А может…
Стук в дверь только с третьего раза достигает ее сознания.
— Кто там?
— Это я, теть Свет. Впустите.
— Не заперто же, Владик. Заходи.
Она оборачивается на бледную, застывшую на пороге фигурку. Из окна льется лунный свет и в его молочно-белом сиянии мальчик кажется какой-то китчевой статуей. Костюм он так не снял.
— Ты чего не спишь? Если плохо, надо кнопку нажать, знаешь же. Подойди, я тебя посмотрю.
Он подходит ближе. Протягивает руку. Она привычным движением щупает ему пульс. И не находит. Красноватые глаза в лунном свете сверкают будто кошачьи.
— Влад, ты…
И тут она вспоминает. Нет у него пульса. И сердце не стучит. И легкие не дышат. И зубы куда острее, чем любой шприц. Она все это уже сто раз видела на каждом обходе. Просто тогда Влад не хотел, чтобы она это заметила.
— Тебя ведь не Влад зовут?
Страха нет. То ли опять он своим гипнозом действует, то ли ей уже все равно. Свете просто любопытно, как ученому, столкнувшемуся с инопланетянином.
— Нет. Я не помню своего настоящего имени. Иногда я их меняю.
— А почему именно Влад?
— Подумал, что это забавно.
— А здесь ты зачем обосновался?
— Мне здесь удобно.
Удобно ему. Она вдруг вспоминает, кто лежит в палатах по соседству. Неужели он… Влад едва заметно качает головой, хмурится почти оскорбленно.
— Донорская кровь, - он хмыкает и стучит себя по носу, предлагая восхититься его смекалкой.
— Но зачем?? - она глядит ему прямо в глаза, старые как седая древность. Оттуда на нее глядит нечто. И произносит голосом тринадцатилетнего мальчика:
— Хотел попробовать жить как вы. Это было… интересно.
Она не знает, что говорить дальше. Почему она? Зачем ей знать этот секрет? Или ему надоела пакетированная кровь и он решил перейти на живую дичь?
— Я могу сделать так, что ты не умрешь.
Это утверждение застает ее врасплох. Она ошеломленно таращится на карнавального вампира, который уверенным тоном объясняет что-то про укус инициации, переливание крови, Великого Хозяина и прочие вещи, отдающие готическими романами и свинцовыми белилами. Интересно, ей бы пошло черное бархатное платье? Перед внутренним образом встает этакая Мортиша Адамс: алые ногти, черный корсет, изящные клычки. В конце концов можно же остаться в больнице, вскрывать по ночам пакеты с кровью, или вообще перейти на донорскую станцию…
— Я не хочу такой жизни, - слышит она собственный голос. И только тогда до конца понимает, что, и правда, не хочет. Она — Снегурочка, этот костюм уже не обменять. Он хмурится, в этот раз печально.
— Эта штука у тебя в голове… ты будешь страдать. Долго и неприятно. Неужели ты хочешь боли?
— А что ещё ты можешь мне предложить?
Как он и обещал, ей совсем не больно. В первый момент Света чувствует легкий укол («как комарик укусит»), а потом тихая слабость постепенно затапливает все тело. Она закрывает глаза и по каплям в блаженном забытьи тает… тает… тает…