Эта история написана в рамках зимнего турнира Мракотеки (декабрь 2023 — январь 2024 года)
Тридцатое декабря, вечер. Новый год совсем скоро! Вот-вот небо загорится разноцветными искрами фейерверков, уже люди целыми семьями гуляют по заснеженным паркам, улицам, торговым центрам. Есть и те, кто выжидает завтра, занятые пока приготовлениями к такому важному празднику. А кто-то очень маленький и энергичный носится по всему дому, всем своим детским сердцем мечтая, чтобы завтрашний день наступил уже сегодня. Всюду играет праздничная музыка, всюду пёстро украшенные ёлки самых разных размеров, всюду фигуры и наклейки снежинок, оленей, зайчиков, медведей, Снегурочек и Дедов Морозов... В общем, может и не всюду праздник.
Атмосферу последних дней декабря, увы, не все способны чувствовать. И у всех на то есть свои причины: драматичные, обусловленные скорбью, тоской, внутренней грустью. Возможно, некоторые лишились вкуса к жизни с взрослением, некоторые, скача из крайности в крайность, отрицают всё веселье, будто бы насильно вгоняя себя в рутину. А некоторые – всё, но понемногу. Холодная липкая масса, плотно прилипающая к языку и не позволяющая получать удовольствие ни от чего.
Двухкомнатная квартира. Всё убрано, нет ни пылинки, ни соринки. Не стояло ничего лишнего, всё было на своих местах. Только мест этих было слишком много, словно квартира была на треть пуста. Где-то полки были толком не заполнены, где-то не заполнены совсем. На тесной кухне стояли, как кажется с первого взгляда, мама и дочь, что-то усердно готовили. Несмотря на довольно небольшую площадь, оставшуюся не занятой какой-нибудь мебелью, они проворно, с лёгкостью носились по всей кухне, то что-то почистив там, то что-то нарезав здесь. И ни единой крошки, ни единого кусочка не упало на блестящую плитку.
Мать выглядела так, словно возраст её уже давно близится к сорока, но даже когда ей стукнет пятьдесят по паспорту, она всё никак не достигнет конца четвёртого десятка своей жизни. Да и одета она была молодо: в светлое, удобное. Глаза бледно-голубые, всегда добрые, особенно когда всё остальное лицо строгое. Рыжие непокорные кудри. Черты её были мягкие, местами округлые: неострый подбородок, заметные щёки, маленький нос. Движения у неё были кроткие, она не размахивала руками, ходила очень тихо. Шестнадцатилетняя дочь же была почти не похожа на мать: на голову выше, закрытая в серо-чёрном, прямые холодно-русые пряди, собранные в пучок, серая безразличная радужка. Серое безразличное лицо. Рельефное, острое. Пожалуй, единственное внешнее сходство было в движениях: она была так же аккуратна.
– Может, волосы соберёшь? Они все в еде потом окажутся, – пробубнила вдруг девочка, словно совсем не собиралась озвучивать данную мысль.
– Да ладно, Марго, для себя же готовим. Да и не лысею вроде пока, все на месте, – шуточно ответила ей весёлая женщина, напевающая про себя знаменитую новогоднюю песню Френка Синатры.
– Я уже вижу волос в оливье, – без особого напора возразила Маргарита.
– А с чего ты взяла, что он мой? – всё так же несерьёзно отвертелась обладательница пышных волос, увлечённая готовкой.
– Он рыжий. У меня таких нет.
– Твоя правда, — согласилась весёлая женщина, но волосы собирать не стала. Маргарита не обратила на это никакого внимания.
– Опять дома или пойдёшь куда-нибудь с друзьями? – спросила она между делом. Марго лаконично ответила:
– Дома.
Между увлечёнными готовкой хозяйками на время повисло молчание, которое разбавляли включённый кран, стук ножа о доску, срезание кожуры с моркови, картошки.
– Ты писала когда-нибудь письмо Деду Морозу? – спросила невзначай рыжеволосая дама.
– Да, мы всегда их писали. Воспитатели их потом собирали и дарили нам подарки по возможности. Само собой, дарили чаще не то, что просили в письмах. Но к подаркам прилагалась записка. Обычно там писали что-то в духе: «Прости, пожалуйста, внучок или внучка, но я не смог найти то, что ты у меня пожелал. Надеюсь, в следующем году у меня обязательно получится отыскать подарок, который ты просил!».
– Оу... Звучит очень мило и немного грустно, на самом деле, – слегка дрогнув голосом, произнесла старшая из них.
– Да, есть немного, – безучастно согласилась русоволосая девочка.
– ... Слушай, а сейчас ты не хочешь написать такое письмо? Я понимаю, что сказки про Деда Мороза тебе нет смысла рассказывать. Но просто из интереса. Я тоже напишу, и мы вместе... Хм, не знаю... Самолётиками отправим их из окна?
– Нет, я не хочу. И почему именно из окна? Почему не в какой-нибудь там почтовый ящик положить или под ёлку? По-моему, мы так просто намусорим.
– Ну... Скажем, Дед Мороз уже собрал всё с почтовых ящиков, поэтому туда нести уже поздно. А если их подхватит, допустим, Северный ветер, то доставит их прямо своему хозяину, – на ходу придумала женщина ответ на вопрос Марго.
– Ладно, хорошо, но я всё равно не хочу, – продолжала упираться Маргарита.
– Ну Марго, – умоляла рыжая женщина упёртого подростка. При этом, она никак не давила интонацией, лишь чистосердечно просила.
– Нет, – поставив точку, отрезала Маргарита. Рыжие кудри немного поникли. Ей, выдержав короткую паузу, ответили:
– Хорошо, не в этот раз, значит.
Что-то тут было не так. Марго чётко ощутила. Не обиду, не злобу, не недовольство – чистую прозрачную грустью. Как у ребёнка, внезапно заболевшего в Новый год. И вот девочка стыдливо посмотрела в пол. Одна только мысль, что для ребёнка – совершенно бескорыстного, дружелюбного маленького человечка – она послужила злостным вирусом, вызывало внутри неприятно сосущую где-то под сердцем вину. И усладой для этой вины служило безмолвие. Тишина, застывшая между ними. Нежелание таяло, испарялось, всё больше и больше казалось надуманным...
– Хотя хорошо, напишем, ладно. Думаю, от одного письма не умру уж, – выдохнув, прекратила затишье Марго. Услышав это, та, что предложила эту идею, повернулась к ней и засияла, широко улыбнулась. Скоро они закончили с готовкой и пошли за бумагой.
Кое-как, весело шелестя кудрями, миниатюрная женщина отрыла два слегка посеревших неисписанных листа. Один оставила себе, другой отдала Марго. Уголки рта хмурой девочки слегка приподнялись.
– Ну что, пишем! Только подглядывать нельзя, так неинтересно!
– Да, и первое, что ты сделала после этих слов – попыталась мне в письмо заглянуть, – скромно улыбаясь, Марго, успевшая начеркать пару предложений, закрывала рукой письмо. Злостный шпион тут же, смеясь, отсела подальше, чтобы не возникло ни капли соблазна. Убедившись в полной конспирации, Маргарита как следует задумалась над письмом...
Оба письма уже были сложены в два самолётика: простенький длинный и небольшой, весь из себя замудрённый. И оба были готовы к запуску. Хозяйки открыли окно, взяли бумажных летунов в руки, как вдруг рыжая женщина вскрикнула. Марго подскочила на месте и непонимающе обернулась в её сторону.
– А как же подписать! Ты подписала? – затараторила та.
– А ты нет что ли?
– Я забыла! Так, сейчас, – раскрыла ненадолго она самолётик, чтобы написать своё имя. – Де-ви-на. Со-фь-я. Я-ко-вле-вна. Всё, подписала! А ты отчество тоже написала?
– Ну... Давай я лучше напишу по-другому, хорошо?
– Хорошо-хорошо. Главное, чтобы Дед Мороз понял, хах.
Марго быстро что-то вписала и снова сложила письмо.
– Раз! – крикнула ей Софья.
– Два!
– Три!
Сливаясь со снегом, послания для Деда Мороза рванули в полёт.
– Ой, Марго, смотри! Мы в парнишку какого-то попали! Давай-ка закроемся. А то посмотрит на нас и подумает, что за дуры тут мусорят, – прошептала смущённой девочке весёлая Софья, мигом прикрывшая форточку и задёрнувшая шторы. Маргарита молча кивнула.
Время было уже позднее, близилось к полуночи. Марго только-только готовилась ко сну в своей комнате, Софья уже давно спала в гостиной. Спать ей не хотелось, но она понимала, что к завтрашнему дню лучше выспаться, чтобы дотерпеть до боя курантов... Хотя Маргарита совсем не понимала, зачем ей всего этого дожидаться? Ведь всё равно нечего делать всю ночь. Ей не с кем было отмечать Новый Год, не с кем погулять перед ним. Нет, подруги у неё были. Три одноклассницы, с которыми она изредка общалась в школе гуляла. Более чем крепкая дружба, на самом деле, просто Марго редко что-то им рассказывала, намного чаще слушала, как-то поддерживала, шутила. И ведь подруги с радостью бы и её выслушали да поддержали, просто сероглазая Маргарита даже об этом не подозревает.
Жила она далековато от них всех, сейчас тем более они все разом уехали кто куда: к бабушке, в коттедж, в другой город. Софья с Марго остались одни в этом городе. Безусловно, у Софьи тоже были те, с кем она могла разделить праздничное настроение, с кем могла сесть за один большой, забитый едой стол и с кем могла прекрасно провести эту ночь. Да вот никогда не любила она шумные компании и предпочитала отмечать праздники в кругу своей семьи. Возможно, поэтому Марго всегда терпела до полуночи. Ей почему-то не хотелось оставлять Софью в праздник одиноко сидящей в гостиной.
Растрёпанный подросток тихо ходил по комнате и расставлял всё по своим местам. Несмотря на то, что спальная не была такой уж и большой, она была наполнена всякими безделушками, от которых Марго всегда была в тихом восторге и потому с трепетом относилась к каждой вещице. Все шкафы, полки, столы не обходились без хотя бы одного «жителя»: старая тканевая кукла в пыльном платье; несколько медвежат; два маленьких брелка-тигрёнка, которые были слишком громоздкие для того, чтобы носить их с ключами; старинные часы на цепочке, найденные бог знает где; маленький плюшевый серенький зайчик в стильной чёрной бабочке на шее и пришитой к уху биркой; неполный набор каких-то коллекционных карточек; целая армия крошечных фигурок из «киндер-сюрпризов» и ещё много чего другого. И облезлый вытянутый жуткий щелкунчик, сидящий вечно на подоконнике. Советская суровая игрушка с винтовым механизмом, способным колоть самые прочные орехи. Правда, колоть вусмерть, так как со скорлупой всегда странным образом крошилось и её содержимое. Уродливый солдатик в красном мундире достался Марго от отца Софьи – Якова Львовича. Очень мрачного и нелюдимого старика.
Марго никак не понимала, почему до сих пор не выбросила это недоразумение. Каждый раз, пересекаясь с нарисованными лет восемьдесят назад полустёртыми глазами, она чувствовала фантомную боль в своих тонких пальцах. Для столярного зажима, снятого с верстака и замаскированного под игрушку, эти пальцы хрупки, словно стекло для кувалды. И внешний вид этого чудища всегда не давал ей покоя. Марго никогда не могла понять, как такое может оказаться у кого-то дома, в семье, там, где есть дети... Каждый раз, как замечала его, Марго прятала деревянную куклу, закрывая плотные шторы. Трогать его она не рисковала.
В очередной раз зашторив окна, чтобы не видеть это недоразумение, она легла в постель и стала медленно засыпать. Мысли долго не давали ей уснуть. Семья, неприятное прошлое, мимолётные страхи – всё это вспыхивало перед её глазами, заставляя нервно ворочаться. Десять минут. Полчаса. Час. И вот она наконец погрузилась в сон, окончательно вымотавшаяся в тревожных раздумьях...
Маргарита проснулась, приподнялась со своей кровати. Что-то скрипнуло. Голова ещё не совсем включилась, поэтому все мысли упирались в тупик и тут же обрывались. Глаза, несмотря на то что привыкли к темноте и могли различать форму отдельных предметов, почему-то не видели ничего, кроме плотной чёрной занавесы. Марго неуверенно встала и пошла туда, где у неё в комнате находится выключатель. Прошла она уже много. Явно больше длины своей комнаты раза в два. Пройдя ещё пару метров, Марго поняла, что что-то не так. Она осмотрелась. Стен не видно. Видно множество пустых железных кроватей с плоскими матрацами. У таких вместо перекладин мелкая сетка, которая громко скрипит от любого движения.
Она не дома – первое, что больно ударило по сонной Марго.
– Что происходит, где я? – шёпотом, дрожа, произнесла испуганная девочка, – Это же сон? Сон ведь, да?
Маргарита попробовала ущипнуть себя, чтобы проснуться, и поняла: либо это всё реально, либо это крайне дрянной метод для таких целей. Она тихо, как мышь, продвигалась по огромному абсолютно тёмному пространству в поисках выхода, хоть какой-то двери. Возможно, сквозь дверь она сможет вернуться в свою комнату?
Шагала она медленно, на цыпочках, плохо ориентируясь без света. Вокруг не было видно ни единой живой души, в принципе, ничего. Только жёсткие спальные места и половицы, гадко гнущиеся и бухтящие под ногами. Проходя мимо очередной койки, боковым зрением она заметила в ней какое-то отличие. То ли в размере, то ли в очертаниях, то ли... то ли в чём-то ещё, в чём-то еле уловимом. Вставшая в ступоре у странной кровати, Марго тщательно всматривалась в кромешный мрак, чтобы разглядеть сквозь чёрно-белую зернистую рябь, что с ней не так. Как оказалось, всё. Матрац на ней был объёмный, выгнутый, словно кто-то напихал под него тяжёлых массивных подушек. Впрочем, наверное, так и было, ведь всё было накрыто большим плотным одеялом, чьи размытые края Маргарита смогла кое-как выцепить среди общей неразличимой мешанины из форм. Но и подушками это тоже не было. Замершая в морозном оцепенении девочка поняла это довольно поздно, как она думала. Вернее сказать, слишком поздно. Как, например, непутёвый грибник, невероятно долгое по его ощущению время считавший, что перед ним находится замысловатой формы булыжник, тыкая палкой в змею. И в тот момент, когда ползучий гад покажет свои жала, он осознает, что всё это время дразнил длинную ядовитую рептилию. Марго увидела, как «гора подушек» под одеялом начала ёрзать, видимо, приняла более удобную позу. И она была слишком крупной для этой кровати. Нечто под одеялом толком не умещалось в двухметровое ложе, так как лежало, свернувшись гнутым крюком.
«Бежать, бежать, бежать!», – первое, что пришло Марго в голову по прошествии последних секунд остолбенения. Прямо у неё в груди произошёл страшный всплеск энергии, ударившей с силой в ступни, икры, колени. Её передёрнуло, но она смогла себя остановить. Всё так же неспешно она двинулась дальше, чуть ли не задерживая дыхание. Все вопросы, возникающие в буйствующем мозгу, мгновенно терялись на фоне простого страха смерти, обуревавшего хрупкое девичье тело.
Шаг за шагом, под давлением, разрывающим её изнутри, Маргарита продвигалась всё дальше и дальше от единственной занятой кровати в огромной спальной. Всё болело, не выдерживало. Но Марго шла вперёд, не задевая ничего. Каждое движение было плавным, чтобы не издать ни звука. Она не разбудила нечто, держалась молодцом. Нечто проснулось само. Далеко за спиной раздался режущий уши скрежет ржавой сетки, с которой поднялось что-то тяжёлое. Поднялось и замерло, не подавало никаких признаков своего присутствия. Но Марго прекрасно знала: оно ходит неподалёку, вне её видимости. Несмотря на свои габариты, обитатель непроглядного мрака ходил почти беззвучно. Только глухой невнятный шелест, словно бы мнимое шуршание сопровождали его. Порой оно будто совсем останавливалось, шагов не слышно вовсе. И вдруг снова фьють... фьють... фьють... Оно ходит совсем в другой стороне. Или вовсе сразу всюду. И призрачно далёкий детский смех, который всегда звучал одинаково неслышно, будто бы измывался. Буквально отголоски чудом добирались до ушей Марго, казалось, шаг в сторону – и хохота не будет слышно совсем. Но он словно следовал за ней строго на расстоянии, при котором смех почти не различим, но всё же ясен слуху.
Спустя текущие подобно смоле минуты девочка наткнулась на стену. На стену с дверью. Со спасительной, как ей сперва показалось, дверью. И, что вогнало Маргариту в неуёмную дрожь, с дверью, у которой точно скрипнут неухоженные петли. Открыть дверь – привлечь внимание блуждающего по темноте. Не открывать – остаться тут, в одной с ним комнате. Была – не была! Тихонько подойдя к выходу, она резко дёрнула за ручку, не отпуская её. Эхом по всей комнате прокатилось невербальное послание: «Она там, у двери». Детский смех усилился, прозрачный шелест стал приближаться, превратился в громкие удары чего-то совершенно неупругого об пол. Ощутив стремительное приближение, Марго замерла. Она просто не могла никак двинуться, пока удары смешивались с гремучим звоном пихаемых в стороны кроватей. Три... Оно уже было в пяти метрах от неё. Марго кричала, кричала внутри себя, билась, скованная цепями ужаса. Два... Маргарита увидела высокий неоднородно округлый широкий силуэт. Сердце забилось так сильно, что, казалось, рвались кровеносные сосуды, по которым к нему поступала кровь. Но она не смогла воспротивиться страху, сорвать с себя его цепкие оковы. Один...
Свет. Она снова видит свет, хоть какой-то свет. Марго захлопнула дверь, прокрутила до упора ключ, торчавший с её стороны из замка, и упала на пол. И вновь тишина. Ей жгло сетчатку, было больно. Но очень скоро она свыклась с тем, что теперь видит всё чётко. Немало времени ушло только на то, чтобы замученный подросток хотя бы отдышался и успокоился. По бледным щекам текли бессильные слёзы – проявление всего душевного кавардака, что был спрятан за рёбрами.
Немного придя в себя, она осмотрелась. Вокруг была маленькая коморка, подсобка с очень высокими потолками. Обоев не было, полы всё те же, с потолка свисала лампа на драных проводах. Большой шкаф, плюшевый крокодил где-то в углу, три картины. Притянув зелёную игрушку к себе ногой, она её как следует осмотрела. От неё неприятно пахло, словно внутри кто-то умер, на боках были грубые порезы, изо рта были вырваны все зубы, где-то торчали обломанные иглы. В остальном, игрушка как игрушка – с потешными глазами и синей шляпкой на резинке, – поэтому она аккуратно положила её рядом, стараясь не задевать грязные острия.
Позже она стала изучать криво висящие картины, написанные, как ей казалось, в очень знакомом стиле. На каждой было изображено по одному объекту на пустом нераскрашенном фоне: разбитый шприц, безэмоциональная девочка, очень похожая на неё, и кукла из ткани, что лежит дома на одной из её полок. Голова её вдруг закружилась. Со дна её памяти поднимались осевшие воспоминания о прошлом. О том, что было до Девиной Софьи. О том, что было до Девина Эдуарда – любящего сочувствующего мужа Софьи. До них были другие.
Свет вдруг начал неуверенно дрожать. От шкафа доносилась возня, словно кто-то из него лезет. Он распахнулся, в тот же момент намертво потухла лампа. Марго закричала. Что-то тёрлось о стенки шкафа, что-то, похожее по звукам на ткань. Что-то, неуклюже скрипя и вываливаясь, оказалось в подсобке. И тишина. Крик Маргариты застыл в горле, вся она сжалась, забилась отчаянно в угол, всхлипывала. На пол что-то звонко посыпалось. Что-то лёгкое, небольшое. Нарушитель, ворвавшийся в подсобку, начал рыскать где-то в стороне шкафа, что-то достал. Потянулся поближе к девочке... И вспыхнуло пламя свечи. Свеча была очень маленькая, поэтому освещала далеко не всё помещение. Марго видела перед собой много маленьких деревянных кубиков, на каждой стороне которых были полустёртые буквы. Из кубиков пока было выложено всего одно слово. Марго видела перед собой совсем выцветший закрытый кукольный домик. Потрёпанный, весь в какой-то грязи, потерявший прежние краски много лет назад. Марго, сидя на полу, плача, тревожно дыша, видела перед собой две длинные ноги, тонущие в сумерках, отчасти закрытые изорванным бедным платьем и усеянные швами. Они были то тощие, то будто вздувались пузырями, гнойниками, из которых выпадала изъеденная молью и покрытая высохшей плесенью вата через места, где швы расходились. Выше ног было не видно ничего, но Маргарита знала: сверху из темноты на неё смотрели. Свет свечи вдруг моргнул. После домик открылся, а на полу было выложено слово: «смотри».
В домике было несколько оловянных фигурок. Все они были оплавлены, обезображены до ужаса. Из темноты опустилась рука. Ноги, при этом, не сгибались, рука просто тянулась откуда-то сверху. Верхние конечности мало чем отличались от нижних. Только четырьмя толстыми набухшими истлевшими пальцами. Пятый – безымянный – отвалился, от него остался только почерневший обрубок. Опухшая ладонь схватилась за одну из фигурок, свет моргнул, появилась надпись: «ты». Затем за другую – это была «кровная мать». Третьим был «кровный отец». После рука вновь исчезла среди темноты. Марго дрожала, очень сильно дрожала, но бежать не могла. Её приковало и собственное тело, и обстоятельства. Она сама загнала себя в угол. Вдруг свет погас на полминуты. Самые долгие для девочки полминуты. Она ждала развязки, даже смерть не казалась ей плохим исходом. Главное, чтобы всё закончилось. Кубики перестроились в целое предложение. Как только Марго дочитывала, свеча вновь тухла на время, потом появлялось новое предложение. Таким образом Маргарита, дыша урывками, прочитала следующее:
«Жили-были муж и жена. Жили они богато, ящеров продавали беднякам, а гады те рвали тех, кто их купил, на части, а нынешние хозяева их тому только радовались. И сколько жили вместе, детей они всё не хотели да не хотели. Но у Боженьки были другие планы на них. Послал он им дочку прекрасную нежданно-негаданно. Муж и жена бросать девочку не стали, стали воспитывать, уму-разуму её учить, да от ящеров злых отгонять. И жили они так счастливо вплоть до того, как дочери десятый год стукнул. Думали-думали, что же дочери подарить. Подарили куклу прекрасную, в платье кротком, да изысканном, с глазами голубыми, да пустыми, с лицом округлым, да красивым. И я той куклой была. От ночных чудищ дочку стерегла да обаянию и заботе душеньку учила.
В школу она не ходила, дома сидела да сама училась, а родители ей в этом помогали. Грешные люди были, да не лишённые доброты и любви были к юной девице, человека пытались из неё воспитать. И получилось у них, девица доброй была, порядочной, умной не по годам. И станется ей однажды стать не по годам взрослой.
Не долго отец и мать её с того момента торговали. Нашли их царские слуги, разлучили да в темницу посадили надолго. А дочь отправили в приют, так как родичей у неё не нашлось больше. Горько тогда она плакала, долго мать с отцом ждала, верила, что вернутся. Да в тот день не суждено было душе её детской остаться таковой.
В детском доме увидела она прочих сирот: у кого Богу душу отдали, у кого в темнице сидят, у кого отказались с дитятком возиться. Долго девочка та говорить не могла с кем-то, кроме меня. Да вот подошло к ней совсем юное сердце, годиков шесть, и стало жалеть мою хозяйку. И таким пламенем дружбы загорелись их сердца, что не могли они друг без друга с того дня. Вместе шалили, вместе получали, вместе учились. Хозяйка моя учила малышку всякому, словно мать её, а та ей помогла с другими ребятками да няньками сдружиться. И жили они так вместе впроголодь, да, вроде как, в счастье.
Вот как три года жила торговцева дочь в детском доме, так и дальше жить думала, хоть и худо ей было часто. Да и не знала, что за ней приедут. Забрали её оттуда новые отец и мать. Да живёт она у них до сих пор...».
Вдруг кубики застыли. Словно чего-то ждали. И оно не двигалось, тоже чего-то дожидаясь. Марго, испуганная и полностью высушенная, не понимала, чего от неё требуют. Кубики задёргались, закатались, уже не стесняясь тусклого огня свечи. Они сложились в вопрос: «чья ты дочь?». Маргарита молчала, не в силах ответить. Кубики снова стали кататься. И снова вопрос: «чья ты дочь?». Оно стало хрипло, еле слышно дышать. Марго что-то прошептала. Яснее сказать у неё не выходило. Дыхании усилилось, кубики приказывали ей. «Громче». «Громче». «Громче». Девочка всё так же шептала, не в силах повысить голос. Дыхание перетекало в протяжный визг, но само оно никак не двигалось.
Марго сама была не уверена, чья она дочь. На вопрос давалось слишком мало времени, чтобы ответить. Она вспомнила свою мать, ту, которая родила её на свет. Вспомнила доброго, в меру строгого отца. Вспомнила то, как они оберегали её от их участи. Их заботу, желание исправиться... Они её любили, как никого другого. Но самого ареста она даже не подозревала, что они... такие... А затем вспомнила Софью, вспомнила Эдуарда. Они просто заменили ею другого, искали так утешенья и смирения. Если бы не эта нужда, они бы даже не переступили порога приюта... Ведь она – ребёнок второго сорта, брошенный всеми... Даже приёмный отец... Но... Но ведь только отец... И всё равно она для них лишь замена. Лишь отчаянные попытки всё вернуть, но никак не живой ребёнок... Особенно отец... Но ведь только отец...
Наконец Марго тихо и неразборчиво что-то сказала. Визг стал громче, гнилые ноги стали трястись. Кубики сложились в дрожащее «повтори». Маргарита повторила. Всё так же непонятно, оно хотело чёткого ответа. Приподнявшись, потянувшись куда-то рукой и посмотрев туда, откуда на неё должна была смотреть пара требующих пустых глаз. И вдруг, схватив быстро свечку и поднеся её к мерзким длинным ногам, что есть духу крикнула она:
– Софья! Моя мама – Софья!
Пламя быстро охватило всё его тело, набитое сухой ватой, оно вспыхнуло. Кукла громко и протяжно выло, в судорогах тряслось, скакало по светлой как никогда комнате, пока Марго, тоже будто охваченная огнём, юркнула в дверь, ведущую из каморки, громко захлопнув её.
Внутри шкафа оказался узкий коридор с бетонными ступенями, ведущими вниз, и голыми стенами. Быстро перебирая ногами, Марго летела вниз по ступеням. Спуск был очень долгим, из-за чего икры начинали ныть, а голова – кружиться. И вот Маргарита оступилась и покатилась по лестнице вниз. Ступеньки, казалось, пересчитали ей все позвонки, пару раз она несильно ударилась затылком, набила на руках и ногах несколько тëмных синяков. Так она и оказалась внизу. А перед ней – другая дверь, железная, знакомая. Прямо как та, что отделяла от подъезда их общий с соседями предбанник. Рядом лежали кучи всякого тряпья.
Подниматься было очень больно, поэтому Марго решила перевести дух на лестнице, обдумать происходящее сама с собой:
– Как же... Больно, блин... Я точно не сплю... Иначе я бы уже давно вскочила с кровати. Значит... Нет, может, это всë-таки сон? Очень на то похоже. Тот... человек, наверное... То чудовище...
– Чего-то от тебя хочет, да? – раздался вдруг совсем рядом сломанный подростковый голос, чем-то похожий на урчание. Словно сквозь ткань грубовато говорил какой-то юноша. Душа Марго ушла в пятки на секунду, потом она оглянулась. Рядом с ней на ступеньках сидел кто-то широкий, высокий, с виду очень крепкий и напяливший на себя порванный местами, набитый чем-то выцветший костюм волка. В пасти глотка была зашита чёрной тканью, где были вырезы для глаз.
– Ты кто?! – испуганно спросила девочка.
– Я? Я Вова, —сказал парень и протянул ладонь в знак знакомства.
– Вова?..
– Да, Вова, учусь в той же школе, что и ты. Я тебя видел иногда, – уточнил внезапно появившийся мальчик.
– А... Так это не сон?..
– Понятия не имею. Так что, как тебя звать? – спросил он, всë дожидаясь того, что ему пожмут в ответ руку.
– Маргарита... – безо всякого интереса ответила она ему, явно увлечённая чем-то своим. Каждый её мускул поник, девочка отрешённо смотрела в пол.
– Хм... Ладно. Ты давно тут? – тоже будто погружённый в свои мысли, обронил ненавязчиво Володя.
– Нет, – отрезала пусто Марго.
– А я давно.
Девочка будто и не слышала его. Парень поднялся со ступенек, отряхнулся. Он собрался уже было уйти, сделал пару шагов. Но услышал сзади подрагивающий голос Марго, которая упёрлась лицом в колени:
– Это ты так маскируешься?
– В плане? Ты о чём? – не понял её совершенно Вова. Стеклянные глазки на морде волка злобно на неё уставились, а от пасти стало исходить приглушённое рычание.
– Костюм волчонка на тебе. Это отпугивает монстров? – объяснила Маргарита, с боязливым интересом поглядывая на недружелюбный наряд.
– Нет на мне никакого костюма... – смутно отрицал Вова. Марго промолчала, решив не продолжать расспрашивать его дальше.
– Слушай, а кто твой монстр? – поинтересовался Володя.
– Без понятия. Но оно называло себя Куклой, – холодом сорвалось с бледных губ девочки, словно мысль вслух.
– Кукла? Нечасто их вижу. Обычно звери какие-то. Я бы поглазел на неё.
– Уже поздно. Я ударила её свечой, и она тут же вспыхнула. Не понимаю, как у меня получилось... – пространно вылетело прямиком из потока спутанных мыслей Маргариты.
– Повезло тебе, что так легко сгорела. Да и что сам монстр тебе подсобил, что принёс с собой свечу. Тут далеко не все так легко горят.
– Далеко не все?..
– Ага. Своего монстра я спалил давно, да вот только чужие... Смотри, – процедил невольно сквозь зубы он и высунул из кармана мощную металлическую зажигалку с большой пятиконечной звездой. Затем открыл её. Из неё сочилось очень слабое пламя, которое почти сразу потухло, – Это я на чужих всё растратил.
– И ты до сих пор здесь?.. – печально выдохнула Марго.
– Обычно человек рано или поздно просто пропадает отсюда... Хотя, может, они до сих пор бродят в глубинах этого огромного дома... В любом случае, да, я до сих пор здесь. Возможно, для этого человек должен убить всех своих монстров. Но это всего лишь дурацкая теория... И я на собственном примере могу её оспорить.
– И кто у тебя?.. – неожиданно сочувственно для себя произнесла Маргарита.
– Собака, самая настоящая псина. Ну как настоящая, плюшевая, само собой. Но она была скорее похожа на чучело, чем на игрушку.
– И ты её сжёг?
– Дотла, выжег её в пепел, – резко слетело с уст Вовы, чьи глаза в этот момент искрами источали почти угасшую, но всё же ненависть. Девочка снова ничего не сказала в ответ, немного отстранившись от Володи.
– Ладно, Маргарита, мне пора идти.
– Куда? У тебя есть тут какие-то другие дела, кроме как сбежать отсюда? – вопросом остановила его Марго.
– Нет, но для выживания мне нужен огонь. Пока я тут с тобой болтаю, кто его будет искать?
– Может, поищем вместе? Не думаю, что в такой ситуации стоит гулять поодиночке.
– Уж поверь, стоит. Чем больше человек вместе, тем больше к вам лезут чудовищ. А огня нет ни у меня, ни у тебя, – злобно вдруг сказал он и ушёл, отбросив ногой особенно большую кучу ткани в сторону и скрывшись за железной дверью. Часть полетела в её сторону. Это были обрывки тяжёлой одежды. Марго не стала его догонять. Ей было всё ещё больно подниматься. Как-никак, она хорошо так скатилась с лестницы.
Она опёрлась рукой на пол, на какой-то кусок от свитера, который оказался рядом благодаря Вове. Под ним она почувствовала что-то угловатое и прямоугольное. Это был коробок спичек. Марго искренне улыбнулась этой находке. Теперь у неё есть огонь. Ещё немного отдыха и можно выдвигаться. Час пролетел в мгновенье ока, грёзы о том, как она с лёгкостью покинет это место, совсем отвлекли её от насущных дел. Наконец она собралась, приподнялась. Переломов нет, только пару ушибов. Это ещё сильнее подняло её настроение. Хотя лодыжка левой ноги сильно ныла во время ходьбы, вполне можно было передвигаться. Руки тоже побаливали, да и не проблема, на самом деле.
– Не на руках же я убегать буду, правильно? – расслабленно улыбнулась Марго и открыла железную дверь. И улыбки, как и не было.
Заворожённо приоткрыв рот, Маргарита переступила невысокий порог. А за ним всё до боли знакомо. Чистый коридор. Всё убрано. Нет ни пылинки... ни соринки. Только полки заставлены. Дезодорант, мужские духи, чёрный вязаный шарф. Она оказалась в квартире Софьи. Дома, наверное. Но всё было не так, как она помнит. Было холодно, всё утопало в сумраке. Плитка блестела совсем тускло, отражая случайный свет из окон. Шкафы и тумбы были похожи на скалы, о которых разбиваются буйные серые волны. Ни звука. Траурная тишина. И впереди – чёрная неосязаемая стена, лампочки были выкручены из плафонов люстр. Слишком много люстр. Весь потолок был ими бессмысленно усеян. На полке в полумраке Марго смогла разглядеть несколько длинных свечей. Несложно догадаться, что она тут же сунула все, кроме одной, в карман. Один раз чиркнула спичкой о коробок – стало светлее. Ей определённо везло. Свет позволил глазу пробиться чуть дальше, вглубь коридора. Но конца не было видно. А есть ли он тут вообще?..
Марго медленно шла вперёд, сжимая в руке источник огня, своё оружие. Ей казалось, что помещение постепенно сужается. Сверху давил низкий потолок, увешанный металлическими канделябрами на цепях полностью, без клочка свободного места, с боков – нескончаемая громоздкая мебель. Если и бежать, то либо вперёд, либо назад. Иногда, тревожно осматривая всё подряд, Маргарита замечала, как к некоторым люстрам за их потёртые ветви был привязан обрывок толстой верёвки. А на полу могли валяться сломанные игрушечные машинки. Когда девочка увидела одну из них, сразу стала осторожнее.
Она вдруг остановилась и замерла, сдавив в руке свечу, от чего та начала потихоньку ломаться. Сердце забилось чаще, воздух стал жёстче, хуже наполнял лёгкие. Прямо перед ней, на расстоянии нескольких шагов, показалось белое мохнатое лицо. Ну или скорее морда. Хотя это не было ни тем, ни другим. Что-то человеческое тут определённо было, но и звериное тоже. Голова была неестественно, чересчур вытянутой, расстояние между людским, но подвижным носом с длинными тонкими ноздрями и округлым скошенным подбородком было некомфортно велико. Белок огромных косых глаз, похожих на стекло, был почти не виден, радужки не было, почти всё пространство между широко распахнутыми веками занимал чёрный круг зрачка. Губа была раздвоенная, заячья, как бывает иногда у неудачливых новорождённых. За ней был виден один широкий блестящий желтоватый зуб. Звериное рыло почти пополам разрезал большой кривой рот. Длинные человеческие уши торчали по бокам. Две растянутые вытянутые ушные раковины. На синей отёкшей шее была туго затянута чёрная глянцевая бабочка.
Марго стала потихоньку отступать. От этого рыло, покрытое тонкой светлой шерстью, сквозь которую было видно кожу, становилось только неприятнее, покрываясь тенями. Оно не моргало. Маргарита, вспомнив, что чудовища боятся огня, сделала шаг в сторону урода. И тот сразу же скрылся, нырнув обратно во мглу. Испуганная девочка долго крутилась, размахивая свечой, осторожно продвигаясь вперёд. Минута, две, пять. Морда так и не показалась вновь. Сжавшись, Марго ускорила шаг.
Коридор всё не менялся, никаких других комнат по бокам просто не было. Опасливо она стала поглядывать на шкафы с огромными дверцами, ждала, что за ними может что-то скрываться. Но вот её внимание привлекло нечто совсем другое. Наконец справа показался проход, откуда шёл свет гирлянды. Красный, жёлтый, синий. Зелёный. Перед Марго показалась пустая гостиная, усеянная маленькими цветными огоньками. Она совсем уже забыла, что совсем скоро Новый Год. Посреди комнаты на полу лежали два букета опавших, а рядом с каждым – письмо. Сперва она прочитала первое, написанное хоть и наивной рукой ребёнка, затем второе – красивым взрослым почерком, с круглыми влажными пятнами:
«Привет Здравствуйте, дорогой Дедушка Мороз! Мне уже почти одинадцать! Я совсем взрослый! Я хочу чтобы ты подарил мне взрослый подарок! Я хочуу я хочуууу набор юнов юного химика! Пожалуйста подари мне набор юного химика! Девин Саша Эдуардович.»
«Дорогой Дед Мороз. Не думал, что когда-либо ещё буду писать тебе письмо. Но, как видишь, всё случается. Именно, всё случается. Не так давно мы с моей женой Соней взяли девочку из приюта. Её зовут Маргарита. Прекрасная девочка, конечно. Чудесный ребёнок. Правда, она немного запуганная и постоянно сторонится нас, как бы мы не старались проявлять к ней заботу. Не знаю, что с ней делали в детском доме, но видно, что это на неё повлияло. Мне кажется, она до сих пор тоскует по своим родителям. Одна из воспитателей мне сказала, что в первые месяцы она очень сильно тосковала по ним. А потом просто привыкла к этой тоске. Я не знаю, что мы делаем не так. Но она будто терпеть нас не может. Я был готов к этому, я знал, на что иду... Но, Дед Мороз, мне так больно. Иногда после подобных выходок мне хочется плакать, но приходится терпеть. Я... Я не могу больше. Каждый раз, когда я смотрю Маргарите в лицо, я вижу ег
Не думаю, что тебе, Дед Мороз, хочется дальше слышать это. Видимо, для меня это письмо – отдушина своего рода. В общем, прошу тебя, Дед Мороз. Подари нам всем счастливое будущее! Девин Эдуард Артурович».
Дочитывая второе письмо, Маргарита тряслась. От обиды, от злобы, от тоски. На письме появились свежие мокрые пятна, а Марго стала грустно шмыгать. Вот она закончила с чтением. Сжала кусок бумаги в кулаке и сильно измяла. Бросила его как можно дальше от себя, заливаясь слезами, а затем присела в углу комнаты, обняв колени. Порой ей мерещилось, что кривое заячье рыло скрывалось где-то за углом, прячась в темноте. Рыло, перекошенное злобой, горем и потаённым тлеющим сумасшествием.
Спустя время Маргарита слегка успокоилась. Лицо её было всё ещё красным, щёки мокрыми, а голос не покидали всхлипывания и содрогания, но она была готова дальше продолжить путь. Окружённая светом гирлянд, она совсем не заметила, как её свеча потухла. Девочка достала спичку и попыталась её зажечь. Но та предательски сломалась в её неспокойных бледных пальцах. Её обломок с парафином улетел куда-то и словно пропал. Его нигде не было видно. С досадой, которая почти сразу утонула в пролитых ранее слезах, Марго достала другую. Та сразу поддалась, фитиль загорелся вновь. Она приподнялась, вытерла глаза предплечьем и покинула освещённую комнату.
Образ ушастой рожи не покидал её разум. Всё тело знало, что где-то в темноте бродит он. Часто Маргарита нервно оборачивалась, чувствуя затылком, спиной, что на неё кто-то смотрит. Но сзади никого не было. Монотонность ходьбы по бесконечному коридору погружала Марго в раздумья, в воспоминания. Как она в первый раз попала в этот дом, как потерянно шаталась по нему целыми днями, так как боялась детей во дворе. Как Софья и Эдуард ничего не могли с этим поделать, каждый раз предлагая ей погулять с ними на выходных. Как квартира была по будням пуста. Ей казалось, что она вернулась в то время. Снова всё стало таким же незнакомым и холодным. Нахлынули и воспоминания более ранние. Куда более неприятные. Быстро, махая воображаемой ладонью, Маргарита разогнала эти мыли, ненадолго сжав веки. Мысли её переключились на очередное навязчивое давление сзади. Она снова посмотрела назад. Всё так же ничего. Продолжая путь, она ненароком шёпотом стала размышлять вслух:
– Что же это всё-таки за место? Если я не сплю, то где я? Может, я мертва?.. Всё это очень похоже на персональный ад... Это место будто говорит со мной, обращаясь к моему прошлому. Но зачем? Это такой изощрённый способ пытать?.. Но зачем это место даёт мне надежду?.. Не затем ли, чтобы пытки были мучительнее?.. В общем, далеко не факт, что это не затянувшийся кошмар, после которого я вскочу ночью в холодном поту. А Вова – лишь иллюзия, образ, который создало моё сознание. И его слова о людях, которые выбрались отсюда, могут не иметь никакого смысла. Надеюсь, всё это кошмар...
Марго снова почувствовала знакомый дискомфорт в затылке, но не стала уже оборачиваться, дожидаясь, пока он утихнет. Но он не утихал, наоборот, рос и перетекал во что-то осязаемое, в тихий стук размашистых шагов. Не вынеся этого, Маргарита резко повернулась, размахивая на вытянутой руке источником огня. Не успела она толком ничего увидеть, как громкий удаляющийся топот пропал где-то в темноте. Он всё это время ходил за ней по пятам. Это осознание опустошило всё внутри неё. А пустое место заняла паника, страх. Она крутилась на месте, высматривая с обоих сторон преследователя. Ей казалось, что в любой момент он может появиться рядом с ней. Что в любой момент она может снова увидеть это белое лицо.
Собравшись немного, она хотела двинуться дальше... Но забыла, в какую сторону она шла. Зад и перед спутались для неё в однообразном коридоре. Мысли покинули её окончательно. Бессмысленно перебирая всё в памяти, она всматривалась в окружение, пытаясь понять, куда ей дальше идти. Ничто не выдавало ей нужного направления. Но вопрос вдруг решился совершенно неожиданным образом. Она снова услышала топот. Только не затухающий в этот раз. Наоборот, к ней приближались. Громко приближались. Марго встала в ступоре, не понимая, что происходит. Но только она завидела, как кто-то бежит в её сторону, широко размахивая словно насильно растянутыми голыми белыми ступнями, оно кинулась прочь, выронив источник света.
Она бежала в кромешной тьме, не разбирая дороги. Несколько раз она наступила на разбросанные по полу машинки, о которых совсем уже забыла, но ей везло. Они больно впивались в ноги, но Марго не теряла равновесия. Топот сзади неумолимо нарастал. Она начинала слышать громкое склизкое сдавленное дыхание позади, его что-то душило. Тонкие колени стали подкашиваться, бежать становилось тяжелее и тяжелее. Бой сердца сбивался, взгляд стал мутнеть. Но вот в глаза ударил яркий свет. Перед ней появился проход – последнее, что она увидела перед тем, как запнуться и упасть. Она как могла держалась, чтобы доползти до света. Однако сознание её покинуло раньше, пока где-то далеко раздавались звуки борьбы.
В угасавшем разуме покадрово мелькали абстрактные формы, непонятные зарисовки жёлтым карандашом в детском альбоме. В ушах звон, словно за толщей воды. Марго летела. Лёгкая, невесомая. Всё земное её отпускало. И она отпускало всё земное. Она летела вверх. Далеко-далеко к бесцветному манящему небу. Будто что-то огромное, что-то могущественное толкало её снизу. Голова кружилась, иногда ей казалось, что её вывернуло наизнанку, но она становилась свободной, она становилась всё легче и легче. А потом тяжелее. Что-то тянуло её обратно во мрак. Она цеплялась ногтями за воздух, пыталась удержаться вверху, но что-то неумолимо тащило её вниз. Вдруг Марго согнулась. Она сидела на чём-то мягком, укрытая чем-то. Голова у неё очень болела, её слегка подташнивало, тело покрылось гусиной кожей. И вокруг светло. Она была в небольшой скромной комнатке. Простые кровать, рабочий стол со стулом, ковёр, шкаф. И всё, в принципе. На кровати была Марго, а на стуле – Володя.
– Утро доброе, – блекло сказал он. В помещении была какая-то серая дымка. Марго молчала, недоумевая.
– Что... Где я?.. А?..
– Когда я открыл дверь, ввалилась ты и сразу вырубилась. Ну и я притащил тебя сюда. Монстра я кое-как отогнал зажигалкой. Та почти не горела, но я всандалил ему ею прямо в шею. Он не загорелся, но заорал и убежал прочь, кинув в меня какой-то тетрадкой. Жуткая же к тебе тварь прицепилась, – сидя, закинув ногу на ногу, рассказал только очнувшейся девочке Вова, показывая потрёпанную тетрадку, – Там все буквы смазаны, но несколько слов всё же можно прочитать. Зажигалка кончилась, но я смог по пути найти два коробка спичек, газету, которую тоже можно поджечь, а ещё обломок доски. Им тоже можно огреть хорошенько монстра, если обмотать горящей газетой.
– А?.. Тетрадка?.. – звучали неразборчивые бормотания только проснувшейся Марго. Раздалось тихое рычание.
– Да, тетрадка... Ладно, думаю, тебе нужно в себя прийти сперва... Хм, та-ак. Долго же мы не виделись. Хотя сложно об этом судить, так как тут нет часов в принципе. Знаешь, хорошо, что тут не голодают. В этом доме, – болтал Вова будто бы сам с собой, затем самонадеянно, слегка задрав голову, добавил, – Да хотя не впервые голодаю, мне в принципе всё равно. А вот для тебя это, наверное, в новинку. Не так ли?
Марго всё ещё приходила в себя, поэтому пока застыла сидя, пытаясь перебороть рваную боль внутри своего черепа. Мальчик продолжал болтать:
– Видимо, в новинку. Тебя кормят родители, опекают. А я, считай, сам по себе. Живу у бабушки, да как бедная женщина на пенсии сможет прокормить сразу двоих? Вот поэтому и сам по себе. Сам всё...
– Я знаю, что такое голод, – перебили вдруг загнавшегося парня неожиданные слова девушки.
– Откуда? – спросил с некоторой претензией Вова, всполошённый тем, что его так резко прервали.
– Знаешь, откуда. Вся школа знает, – ёжившись, уклонялась от ответа Марго.
– Не знаю, я ни с кем не общаюсь особо. Из бедных что ли? – заинтересовался Вова, смотря на Марго напрямую. Костюм рычал громче, шерсть на хвосте потихоньку начинала вздыматься.
– Нет, – отрезала уже пришедшая в себя Марго.
– А почему тогда? Отец мразь?
От этого предположения у девочки в груди что-то закололо, оно нажало туда, где был плохо зашитый шрам.
– Нет... Не поэтому... – пространно ответила она, вжавшись в стену, не готовая продолжать разговор. Вова, казалось, всматривался в Марго, будто пытался что-то в ней заметить, что приведёт его к разгадке. Он пришёл к выводу, что он на верном пути.
– Знаешь, не одной тебе не повезло. Ну, не знаю, почему ты с ним не в ладах, на самом деле. Мой – тот ещё подонок. Пьянь свихнувшаяся. Одна рюмка – и всё. Влетало и мне, и матери. Причём влетало много, до крови. И эта тварь не работает ещё. Сидел на шее у матери, клянчил деньги на синьку да в автоматы закинуть. Ни разу он не выиграл. Ни копейки в дом не принёс. Ещё и шлялся где-то на стороне. Ну, в какой-то момент, лет в двенадцать, мне пришлось научиться давать отпор. И прочие школяры, и сволочь эта. Само собой, далеко не сразу всё вышло. Да вот я в деда пошёл по маминой линии, а он тот ещё кабан. В пятнадцать взял как-то да вышвырнул с боем за порог эту собаку. Он, воя, к своей суке и ушёл. Пару раз пытался в моё отсутствие войти, да как получал потом по морде.
– Оу... Ну... Думаю, у меня всё не настолько плохо, – печально отвела взгляд Маргарита.
– А у тебя что?
– Ну... У меня приёмный отец, – с какой-то небрежностью и презрением протиснулось через её зубы.
– Отчим что ли?
– Нет, приёмный. Как и мать. Как и я...
– Так ты из детдома?
– Угу, – обхватив руками колени, посмотрела в стену Марго и к чему-то приготовилась.
– Ого... И что, совсем с едой было туго? – с искренним сочувствием спросил Вова, наклонившись на стуле в сторону девочки. Рык из пасти уже начинал пугать её, но она старалась его игнорировать. Хвост стал уже совсем похож на ёршик.
– Туго. Много с чем было туго. Только с дошколятами и смогла найти общий язык. Никто больше не принимал...
– Тоже били? – пристыженно чуть ли не мямлил Вова, пододвинувшийся к Марго ещё ближе.
– Да, иногда, – совсем тяжело и сдавленно сорвалось с её подрагивающих губ. И оба они замолчали: Маргарита что-то удерживала внутри себя, из-за чего её чуть ли не рвало изнутри, а Вова остерегался смотреть на неё, отворачивал морду. Волчья маска, негодуя, не пропускала ничего наружу, но что-то в его позе, в его неловко скрещенных лапах выдавало вину, и сочувствие, и понимание.
– Огонь всё? – спросила неловко Марго.
– Что?
– Огонь кончился, спрашиваю?
– Да, зажигалка всё, – ответил равнодушно Вова сквозь ворчание костюма, замкнувшись.
– У меня есть спички и свечи.
– Я знаю, они у тебя выпадали постоянно, пока я тебя нёс. Не сильно удобно, конечно, но с огнём лучше, чем без огня, верно? Твои свечи и спички я на столе положил. Не переживай, себе ничего не забирал. Хоть учёт веди, – судя по звукам, усмехнулся Вова. Девочка свесила ноги с кровати и посмотрела на волчонка. С пластиковых клыков капельками стекала пена, а вместо серого мохнатого отростка сзади торчала совершенно прямая колючая щётка.
– Я так и не поняла, что за наряд на тебе. Мне кажется, я ему не нравлюсь, – прикоснулась Марго к жёсткому меху на руке мальчика. Тот сразу встал дыбом и начал колоться.
– Маргарита, на мне нет никакого костюма, поэтому я не понимаю, о чём ты, – спокойно возразил мальчик, отдёрнув свою лапу. Марго перестала его трогать и призадумалась. Она посмотрела на глаза, грустно глядящие на неё из сморщившейся от злобы вечно открытой пасти. Мелкие, карие, вечно уставшие. И ей казалось, что они обращались к ней с немой просьбой, умоляя её о чём-то.
– Кстати, не хочешь посмотреть, что за тетрадь? – неловко спросил у неё Вова.
– Да, давай.
Вова поднял со стола потрёпанные записи и передал их Марго. На обложке ничего не было. Она открыла первую страницу, где, на удивление, всё было чётко и понятно.
– Странно... Я могу прочитать, что тут написано.
– Можешь прочитать вслух?
– Да, хорошо, – ответила она и начала неспешно читать...
«Запись 1.
Ну привет, читатель. Не знаю, зачем ты это читаешь... Да и не знаю, зачем я это пишу. Может, просто хочется выразить все свои чувства через дурацкие записки, так как иначе просто никак... Не понимаю, чем тебе сдались эти записульки, но положи их там, где взял, хорошо? На днях у меня родился сын! Боже, я... Я переполнен всем, чем только можно. Когда я вижу это крохотное создание, мне хочется плакать от счастья. Мне кажется, что я преодолел гигантский путь вместе с Соней. От неловкого знакомства, до... до Саши. В его маленьких глазках я вижу своё прошлое: учёбу, первые цветы, радость и горе, свадьбу, моё становление... Я будто вижу в нём всю свою жизнь... Интересно, те же ли чувства испытывает Соня?
Запись 2.
Он сделал первые шаги! Боже, это такое волнение... Я чувствую невероятную гордость. Первые свершения, первые шаги в жизнь... Господи, я так рад, что встретил тогда Софью. А ведь воля случая, и я бы мог никогда не стать отцом и не почувствовать то, что чувствую сейчас. Самое забавное, что мы только-только отметили Новый Год. Видимо, вот он – мой подарок... Спасибо тебе, Дед Мороз, если это действительно ты!
Запись 3.
Ну и тяжело же было пропихнуть Сашку в детский сад. Уже пару месяцев, как мы смогли его туда отправить, а я до сих пор волнуюсь. Хорошо, что я могу обеспечить его всем, что ему нужно. И неважно, что для этого мне приходится корпеть над новыми статьями ежедневно... Да уж, творческой свободы в газете намного меньше, чем я думал. Спустя столько времени я в этом окончательно убедился. И труднее это, чем я думал, будучи подростком. Кто ж знал, что придётся писать в таком страшном темпе... Да, в общем, какая разница, если я могу жить спокойно. Сашка нашёл себе много друзей, его там не обижают. Главное, что не обижают... Я не знаю, как смогу научить его постоять за себя... Софья куда более бойкая, чем я, но ведь она мать... Хотя Софьин отец, думаю, сможет научить его этому. Человек суровый всё-таки... Думаю, не стоит смотреть так вперёд пока. Пока Саша только-только учится общаться с другими детьми.
Запись 4.
Сегодня с Софьей мы поссорились, пока Сашка был в детском саду. Он там впервые подрался... Ну, Саша не смог дать отпор. Она попросила меня научить его защищаться, а я... Ну... Я не могу. Я сам в жизни ни разу кулаками не махал. Я предложил ей записать его куда-нибудь или отправить Сашку к её родителям на выходные. Ей не понравилось, что я пытаюсь спихнуть ответственность на кого-то другого. А я же действительно не могу, она это знает... Возможно, я слишком жалкий, чтобы быть отцом... Попробую научить его сам.
Запись 5.
Получилось... Боже, я нёс такой бред, когда объяснял Саше, что нужно уметь за себя постоять. Я очень волновался перед ним. Хорошо, что он усвоил только главную мысль, а не мои «боевые приёмы». Он смог дать сдачи задире. Видимо, он пошёл в Якова Львовича, а не в меня. И слава Богу. Софья тоже довольна, хоть и поругала его за драку. Всё-таки как же мне повезло с ней... И с сыном. Жаль, что им не сильно со мной повезло, но я делаю всё, чтобы они были счастливы.
Запись 6.
Школа. Новый этап в жизни мальчика. Читать я его научил. Получается у него хорошо для его возраста, считать смог научить пока только до десяти. Он не очень любит читать, Сашка очень беспокойный. Но в его возрасте почти все дети такие, не так ли? Форма у него готова, принадлежности все тоже. Мы накупили ему на полжизни канцтоваров, ей Богу. Софья взяла их с ого-го каким запасом.
Запись 7.
Сашка уже в пятом классе. Судя по его рассказам, он тот ещё ловелас! Рассказывает, что его девочка в щёчку поцеловала. Учится он нормально, кроме русского, очень любит биологию и ждёт, когда уже начнётся химия и физика. Не хочу разочаровывать его раньше времени, так что пока всячески поддерживаю его интересы. Очень любопытный мальчик растёт. Учёным станет... Ох не дай Бог, на самом деле... Хотя если он будет счастлив, то почему бы и нет? Софья уже о втором думает. Она хочет себе дочку. Я пока думаю над этим. Не уверен, что смогу так же совладать и со вторым ребёнком... Я и на Сашку столько нервов убил. У Сашки аллергия на молоко и животных. А мы думали над тем, чтобы завести собаку. Видно, не судьба. Главное, чтобы Сашка был здоров... Порой мне кажется, что я волнуюсь за него слишком сильно. Как-то не по-отцовски что ли. Хотя это явно лучше, чем совсем жить без отца... Ему намного интереснее общаться с дедушкой, чем с папой. И неудивительно, Яков Львович – человек умелый, хоть и грубый. Он подарил ему на днях жуткую игрушку. Щелкунчика Бог знает каких времён. Такой можно пальцы сломать, её будто автомеханик из подручных средств и бревна сделал. Но Сашке эта безделушка нравится. Главное, чтобы в пасть ей пальцы не совал... Хотя зря беспокоюсь, наверное.
Запись 8.
Саша умер неделю назад... Я... На похоронах... Его сбила машина... Он... Он просто стоял слишком близко к дороге... Боже, я не могу...
Запись 9.
С его смерти прошло столько... Я до сих пор не могу... Для Софьи это тоже был удар, но сейчас она более-менее оправилась, но всё равно видно, что ей на душе очень плохо... А я – нет. Я не могу... Софья предложила взять ребёнка из детдома. Того же возраста примерно, что и Саша. Я не знаю... Но что-то есть в этой идее. Но не сейчас точно...
Запись 10.
Каждый раз, когда я вижу Марго, я понимаю, что на её месте мог быть Саша... Я не чувствую, что люблю её так, как и его. Она хороший ребёнок, она просто не он...
Запись 11.
И снова разговор о том, что нужно уметь за себя постоять... В этот раз Софья не настаивала, но я сам понимал, что это нужно. Одноклассницы сломали ей палец... Я не знаю... Я не знаю, как я скажу ей об этом. Я ощущаю себя таким жалким... Я сожалею, что женился на Софье. Я жалею, что встретил её... Никто бы не пострадал, если бы не я... Я чувствую себя лишним, куда бы я не пошел. Яков Львович словно меня ненавидит. Меня словно ненавидят все... И кому я тогда нужен?
Запись 12.
Прощайте. Не вините себя в том, что я решился на это. Вините во всём меня... Я ужасный отец, ужасный муж... Я ужасный человек. Я долго думал над... Я просто не могу больше... Меня давно выкинули с работы, потому что я просто не могу выдавить из себя текст. Теперь работает только Софья... Я просто лишний голодный рот, который весь день ходит по городу, как приведение. Меня все обходят, обводя странным взглядом. Всё чаще и чаще я слышу голос Саши... Звонкий... Весёлый... Живой... Прощайте..."
– Прощайте... – закончила читать Марго. И ни слова больше. Её ногти впились в тетрадь и застыли. Как и она сама. Жадно вцепились в последние слова последней записи остекленевшие зрачки. Радужка ещё никогда не была настолько матово-серой, свет исчезал на её поверхности. Костюм Вовы неожиданно замолчал, не подавал признаков жизни. Володя смотрел прямо на Маргариту, просто не мог отвести взгляд куда-либо. Он был поглощён ею. Всматривался в каждое еле-заметное движение её тела. А она почти не дышала, пока лицо медленно алело, а губы сгибались в печальную дугу. Положив на кровать лапу, волчонок тихо, с плавностью реки, произнёс:
– Марго...
Реакции нет.
– Марго, с тоб... – хотел задать вопрос мальчик, но его прервал всплеск. Громкий плачь наперебой володиным словам заполнил всю комнату. Крупные капли то стекали по беспокойной шее, то падали на кровать, оставляя там большое серое пятно. Посыпались проклятия, сжатые слезами, безнадёжные проклятия, направленные в потолок:
– Почему?!.. Почему ты просто не можешь меня отпустить?!.. Почему я не могу просто тебя отпустить, скажи мне?!.. Ты никогда меня не любил, никогда! Ты никогда не станешь мне отцом! Так почему ты до сих пор со мной?! Почему ты никак меня не отпустишь?! Ты бросил меня, бросил Софью!.. Бросил мою маму! Так долго я винила вас обоих... Что вы просто хотите заменить мною Сашу, будь он проклят, сраного Сашу! Но виноват только ты, слышишь меня?! Как мама старалась, чтобы я чувствовала себя любимой, чтобы смогла оставить прошлых родителей... Они так и не вышли из тюрьмы... Они и не выйдут... И я это знала, но не переставала их ждать... Софья... Моя мама... Прости, что я была так к тебе жестока. Я винила тебя за то, что ты просто хотела найти замену. Но ты не виновата...
Раздались тихие всхлипы человека, не имевшего больше сил плакать. Затем шёпот, словно опустошённое ворчание в сторону неба:
– Ну почему мне снова так больно?.. Почему это место постоянно говорит мне о нём?..
Казалось, Вова совсем не знал, куда деться. Остаться ли здесь или просто уйти. Он уже давно сидел где-то посередине между выходом и кроватью, не решаясь выбрать направление. Словно он хотел коснуться её, но руки его были сильно обожжены. Вскоре истерика Марго совсем стихла. Печальные серые глаза упали взглядом под пол. Он к ней неуверенно подошёл, снова сел рядом и снова посмотрел на неё. А она, заплаканная, – на него.
– Маргарита... Но он ведь не виноват, – лапа Вовы опустилась ей на худое плечо. Она никак не реагировала. – Ты пойми их... Они потеряли любимого сына. Они хотели лишь всё исправить... Они просто не смогли с этим смириться так сразу. Он просто не смог выдержать. Это его не оправдывает, но многое объясняет. Ты ведь пойми, он старался принять. Но не все люди способны пережить такое горе... Ну... Он просто не смог... Отпусти его, тогда и он тебя отпустит...
Марго не произнесла ни слова, лишь смотрела в слишком блестящие карие глаза. Так ничего и не сказав, она встала с кровати, засунула в карманы свечи, спички, свёрнутую в трубку тетрадь, после подошла к двери.
– Ты со мной? – с холодом посмотрела она на Вову.
– Да, – спокойно ответил он, схватив свои находки.
Они вышли. Их встретило большое тёмное помещение без какого-либо назначения. Оба зажгли по свече, чтобы быть наготове. Марго вдруг начала разговор:
– И что побудило тебя пойти со мной в этот раз? Огонь-то свой у тебя есть.
– Не знаю, просто так.
– Хорошо, – безразлично ответила она.
В кромешной темноте, не проронив ни слова, они долго шли вперёд. Комната была похоже на ту, в которой Марго оказалась, как только сюда попала, только кроватей тут не было. Как и чего-либо ещё. Совсем пусто. И всё никто так и не появлялся. Маргарита ждала появления монстра, Вова ждал чего-то от Маргариты, поворачивался к ней. Но в итоге ничего не получал, от чего лишь досадно снова устремлял свой взгляд вдаль, в плотную чёрную вуаль. Она же, всё ещё заплаканная и мрачная, из-за чего иногда коротко шмыгала, отмахиваясь иногда от назойливых длинных волос, шла, погружённая в свои чувства. От волчонка она держалась на небольшом расстоянии, совсем отстранившись. Вова решил разбавить звуки их шагов своей отвлечённой болтовнёй:
– Знаешь, думаю я, что времени тут нет в принципе. Либо какое-то кривое и запутанное. Хотя, может, дело в нас. Я слышал, что разные животные воспринимают время по-разному. Я нахожусь тут по ощущениям достаточно долго всё же, в этой вечной борьбе. Но я вообще не изменился. Всё такой же, как и попал сюда. Вот ты сколько тут по ощущениям?
– Часа два-три, – отчуждённо буркнула Маргарита.
– А я, может, месяцы уже, годы. Чувствую, что настолько долго уже здесь, что вряд ли смогу отсюда свалить, – последнее предложение сделало вид девочки ещё более мрачным, – Стой!.. Слышишь?
Марго остановилась спустя секунды три, посмотрела непонимающе на Вову. Тот насторожился, напрягая каждый мускул. Затем мигом достал спички и зажёг конец обломка доски, который поуже, обмотав его газетой. Дерево было достаточно сухое, поэтому скоро оно вспыхнула большим факелом. Только он это сделал, как к нему кто-то быстро подбежал. Тот, сделав размах, огрел нападающего горячей дубиной, отчего внезапно появившийся противник задымился и убежал прочь, разгоняя своей горящей тушей густую темень. В ней скрывались ещё несколько таких же тварей. Они были похожи на одичавших собак, но имели больше волчьих черт. Все были порванные, облезлые, вата из них сыпалась на пол. Кто был в дурацкой шляпе, кто в очень маленьком свитере, кто в штанах. И у всех были битые куски то ли стекла, то ли зеркал вместо зубов. Все они тут же кинулись с рёвом на Вову.
– Твою ж мать! В этот раз вас что-то слишком дофига, – со злобой крикнул Володя и стал отбиваться от стаи плюшевых чудищ. Ошарашенная всем этим Маргарита не торопилась бросаться в бой, но она не осталась незамеченной для своры злых волков. Один из них, в розовой замызганной рубашке, побежал прямо на неё и затем сбил с ног. Та в панике всадила свечу прямо в дыру, откуда сыпались мягкие внутренности зверя. Тот взвыл и убежал прочь. Второй побежал в её сторону. Затем третий. По одному она спалила легко воспламеняемых тварей. На неё особо не обращали внимания, все набросились на мальчика в волчьем костюме. Тот уже лежал на полу и кое-как отмахивался от них. Марго, отползая постепенно назад, сжигала подходивших к ней по одному зверей. Вдруг она увидела, что у Вовы почти потух его факел. Он пытался поддерживать огонь, касаясь доской пылающих волков, но сильно это не помогало. И вот она видит, как кто-то уже вцепился ему в ногу. Раздался громкий крик Володи. Девочка стояла перед выбором, на который у неё было меньше секунды. Она впала в ступор, страх сковывал её, как бы Марго не хотела, тело её не слушалось. Соблазн убежать был велик, но что-то не позволяло ей оставить Вову волкам. Что-то непонятное ей, несмотря на столь же непонятную обиду в его сторону, удерживало её здесь. Раздался громкий голос Володи, будто он совсем рядом, будто вся стая оказалась у неё под носом:
– Марго, сзади двое, берегись!
Ступор прошёл, она вмиг очнулась. В руках у неё пылающий обломок доски, мышцы болели, а вокруг плотной стеной собралась свора злых рычащих псов. Марго ловко крутанулась на месте и огрела подходящих с тыла животных. А у неё в ногах сидел Вова, свечой подпаливающий тех, кто подбирался к ней слишком близко. Маргарита сама не понимала, как оказалась вдруг в самой гуще событий, но теперь выбора не было. Пан или пропал. Удар за ударом она отбивалась, как могла, пока раненный волчонок помогал ей. Плечи уже невероятно ныли, их жгло кислотой изнутри, но напор собак уже потихоньку спадал. Опалённые псы, убегающие с воем прочь, поджигали своих же. Победа была близка.
Вот убежал последний волк. Девочка, бросив в сторону тлеющий обломок, без сил свалилась прямо на колени парню, из-за чего тот болезненно взвизгнул. Марго пересела на пол. Их окружал пепел, обугленные куски ткани, битое стекло. Опёршись в изнеможении друг на друга, Вова и Маргарита пытались перевести дыхание. Ещё не восстановив дыхание, Марго прерывисто заговорила:
– Уф... Господи... Как нога?
– Тер... Терпимо, из-за одежды он не смог особо вгрызться... Чёрт... – так же прерывисто пропыхтел волчонок, – Тебе не надо было встревать в самый кипиш, я бы сам справился.
– Мы... Мы живы? – перебила его девчонка.
– Живы.
– Вот и закройся, – грубо заткнула Володю Маргарита, после чего уже куда более доброжелательно спросила, – И... И часто у тебя так?
– Ну не слишком. Каждую третью дверь примерно.
– Чего?
– Ну в одной из трёх комнат на меня нападают волки. Но их обычно не так много.
– Да уж... Не дают же они тебе покоя, – устало произнесла Марго. Призадумавшись, Вова невзначай сказал:
– Видимо, пока всех не перебью, не выпустят...
Марго посмотрела на него. Его костюм вновь стал тихонько рычать. Что-то посетило её голову. Какая-то странная теория, в бредовости которой она была определённо уверена... Наверное.
– Ладно, собираемся, пора идти дальше. Чую, в следующей комнате нас будет ждать тот заяц, – поднялся с ног Вова, поднял кусок доски и протянул Маргарите руку. Та приняла помощь. Они собрали все свои оставшиеся припасы. Оба прихрамывали, но твёрдо пошли дальше в поисках следующей комнаты, которая не заставила себя долго ждать.
Снова перед Марго была железная дверь, как перед квартирой Софьи – её безусловной матери. Но в этот раз она была вся изодрана и помята, вогнута, будто по ней ударили чем-то тяжёлым. Она была выбита внутрь, хоть и открывалась наружу. С неё кусками послетала краска. А ручка вбита, словно её и не было. Вова и Марго остановились перед ней, разглядывая нанесённые ей увечья. Вдруг Володя начал размышлять вслух:
– А ведь знаешь. До меня только дошло. Этот дом будто делится на зоны, где обитает только один вид монстров. Я никогда не видел сразу несколько разных вместе. При этом, в погоне за мной они могли покидать свои комнаты, если знали, куда я бегу... Согласись ведь?
– Ну да, – согласилась Марго, никогда не задумывающаяся о таком.
– А есть ли монстры, которые... Эм... Ты за этой дверью видела зайца, да? – обеспокоенно спросил Вова.
– Ну... Похоже на то, но эта какая-то потрёпанная. И что ты хочешь сказать?
– Просто мне кажется, что он там не один. Лучше нам смотреть в оба.
Маргарита не совсем поняла его опасений, но перечить не стала, поэтому аккуратно вошла, не забыв зажечь свечу. Вова поступил так же.
Их встретил уже знакомый Маргарите длинный тёмный коридор, но что-то тут было ново и для неё. Многие плафоны на люстрах, в огромном количестве висящих на низком потолке, были разбиты. Где-то светильник и вовсе упал целиком. Хорошо, что оба подростка были в обуви, поэтому осколки не могли им навредить. Но теперь каждый их шаг сопровождался хрустом. Местами были сдвинуты шкафы. Но кое-что осталось тут неизменным: абсолютная тишина.
– Тут и раньше было так? – прошептал сдавленно Вова.
– Нет... – шепнула в ответ Марго.
Как она и ожидала, коридор не кончался так просто. Порой откуда-то из-за спины доносился хруст, порой – шорох. Но в этот раз девочка не была уверена в том, что за ними кралась именно заячья растянутая маска, словно вшитая в человека, в кожу. Внезапно посреди дороги показался опрокинутый шкаф, опёршийся на стену. Напарники молча прошли под ним.
– Что тут произошло?..
– Не знаю...
В нос бил смрад, будто исходящий от сырой трухлявой древесины вперемешку с нафталином. И холод, совершенно непонятный холод. В тёмном коридоре было тепло, даже немного душно, но ладони у Марго всё равно были ледяные: мороз шёл изнутри. Ощущение складывалось болезненное, похожее на лёгкую лихорадку. Тот самый ядовитый жар, возникающий в теле страдающего. Что-то следило за ними из темноты, с нескольких сторон следило, тем самым прокалывая насквозь тонкими неосязаемыми иглами. Вова и Маргарита невольно прижались друг к другу, поочерёдно нервозно озираясь по сторонам. А вонь становилась всё невыносимее.
Шаг. Другой. Ещё один. Издали доносилась какие-то возня, грохот, скрежет. То что-то трескалось, то громко визжало. Девочка и волчонок замедлили ход, Вова снова зажёг доску. Хоть и неохотно, но она вспыхнула – видимость от этого выросла не сильно. В мелких карих глазах блеснула искра уверенности, а после и большие серые начали легонько светится.
Шорох... Совсем близко. Ещё шорох – ещё ближе. И тихий-тихий топот. Кто-то приближался к подросткам. По шажку приближался к ним, крался. Марго встала на месте, Вова тоже остановился. Удушливый запах обвился цепью вокруг их шей, Марго прикрыла лицо ладонью, Вова невольно зарылся глубже в костюм. И снова из мрака на девочку смотрели знакомые непроглядные стеклянные глазки, длинное нечеловечье рыло... Рыло, искажённое в животном ужасе. Стекляшки источали страх. Одно уродливое ухо было кем-то оторвано, а рожа увешена порезами, вмятинами, где-то на дряхлых лицевых складках зияли раскрытые швы, откуда вываливалась плесень. Широко разинутый дрожащий огромный рот сковало в печальном крике, от большого зуба была отколота немалая часть. Казалось, если бы он открыл рот ещё сильнее, смог бы коснуться шеи затылком.
Вова был готов, чтобы как следует размахнуться и вмазать порванному уроду, но что-то вынудило его остановиться. Заячья морда с молениями впилась зрачками в него. По мятой морщинистой то ли коже, то ли ткани скатилась грязная чёрная капля. Ему было нечем плакать, в этом ожившем чучеле просто не было места слезам. Но что-то было сильнее этого.
Бух. Все трое вздрогнули, Марго и Вова испуганно уставились вглубь затопленного мраком коридора. Там что-то вязко било по полу и разбрасывало в сторону ошмётки. Звучал звон металла и битых плафонов. Бух. Звериное рыло беззвучно завыло в панике, будто не знало, куда ему бежать. Насквозь мокрые долговязые лапы вцепились в голову, чудовище засеменило на месте. Бух. Звон перерос в скрежет. Ноздри драло невероятное и резкое зловоние. Тот бросился к первому попавшемуся шкафу, он трясся, судорожно пытался зацепить нелепыми конечностями его косые дверцы. Бух... Но только он начал залезать внутрь, как взлетел. Его будто подбросило, отбросило тяжёлым ударом. Но всё оказалось иначе... Почти у самого потолка, сдавливая и выгибая тощие люстры, нависала грузная массивная рука без двух пальцев. В руке был длинный кусок верёвки, смазанный жидкой угольно-чёрной смолой. Впрочем, как и сама конечность. На конце верёвки была петля, надетая на шею урода, покрытого белой шерстью. Сперва он бился в агонии, плескался тухлой водой, пытался вырваться. Но прошло десять секунд – и он задубел, подобно остывшему трупу. И вот до слуха подростком дошёл пронзительный хруст, сменившийся мокрой хрипотой. По его вытянутой голове уже струились чёрные ручейки. Один только невыносимый дух, пропитавший весь воздух вокруг, выворачивал наизнанку и вырывал из черепа разум. Володя и Марго застыли, словно увязли в чём-то по самый пояс.
С грохотом вдруг показалась вторая рука, уже целая, держащая ещё один повешенный «трофей». Обожжённое чумазое тряпьё, в которое, как казалось, был завёрнут ещё один мертвец. Разглядев ту сажу, которая осталась от жертвы, Марго увидела рыжие кудри. Погасшие, свисавшие обрывками с плеч... До жестокого тёплые рыжие кудри... Серые глаза погасли. А в ушах звенело, громко звенело. Это не был обычный болезненный писк, перекрывающий все остальные звуки. Нет, этот звон был осмысленный. Хохот. Бульканье. Насмешки. Хохот. Бульканье... Насмешки... ХОХОТ! БУЛЬК!.. НАСМЕШКИ... Всё повторялось раз за разом. Всё накладывалось на всё, смешивалось в вопли. Пол растекался под ногами, расслаивался, что-то оседало, что-то всплывало. Мир смешался в зловонную смесь, содержимое ведра с объедками, и Маргарита была в этой куче яблочным огрызком. Она тлела, разлагалась в этой зловонной массе, становилась её частью. И холод... Трупный мороз царствовал всюду, пронизывал каждый кусок гнили. И её...
Марго открыла глаза. Сумерки. В окнах кромешная ночь. Жёлтый тусклый электрический свет источала потёртая стеклянная колба на потолке. Она сидела на ледяном твёрдом полу. Вокруг поломанные парты, стулья без сидений, свалившаяся с ободранной ветхой стены доска. На одной из парт сидел Володя, бесконечно повторяющий себе под нос: «безумие... это безумие...». Его шёрстка вся была измазана в смоле. Вскоре девочка поняла, что и она покрыта вязкой зловонной жижей.
– Что... Что произошло? Где мы?.. – вырвалось отчаянно из дрожащей груди Марго. Волчонок резко обернулся.
– Мы? Мы... Мы в школе, – потерянно ответил он.
– Что...
– Мы в хреновой школе! – крикнул истерично Вова и громко стукнул кулаком по хлипкой парте. Его охватила дрожь. Он всхлипывал, сдавливая в себе что-то. Но голос его выдавал:
– Этот ублюдок... Он держал тело моей матери на петле!.. Тряс... Тряс ею, как какой-то сраной игрушкой. Висящим в петле трупом! Я видел её светлые волосы... Он... Он повторял... Не прекращая, повторял... Повторял... – обронил Вова. И тут же зажал лапой свой рот. Маргарита услышала знакомое рычание.
– Ты чего...
– Что? – удивлённо спросил волчонок. Его вопрос почти полностью заглушался воем и рёвом костюма, который злобно смотрел девочке прямо в серые глаза.
– Ты только что заткнул себя. Рукой...
– Не затыкал я себя, – немного раздражённо процедил Вова, не повышая голоса. Он ничего не понимает. Марго уже не могла игнорировать это, потому застыла в раздумьях, тяжело всматриваясь в тёмную волчью пасть. Затем на хвост, затем на весь костюм в целом.
– Знаешь... Я видела рыжие кудри... – опомнилась вдруг девочка, отчего речь её постепенно затихала, пока окончательно не потухла.
– Но там были светлые волосы, я видел, – возразил Вова.
– А я – рыжие.
– Ты вообще отрубилась, мало ли что тебе почудилось, – приткнул ей волчонок.
– Да ну? И костюм твой, хочешь сказать, мне тоже чудится? – крикнула в ответ Маргарита.
– Так и думаю, – злобно подтвердил Володя, – Что рядом со мной ходит псих чёртов...
– Ну раз я псих, так и ходи сам по себе!
– Аргх, и снова. Снова! Как я мог снова влипнуть в это? Столько раз ведь, столько раз! Столько раз я ввязывался в чужие сраные драки, в чужие проблемы, столько раз помогал! И что теперь? Я опять остался один! Ни с чем! Хочешь, скажу, сколько я повидал таких, как ты? Много. И раз за разом вы у меня только забирали! Забирали, оставляли ни с чем! И я думал, что ты другая... Что хотя бы ты не очередная, твою мать, «дама в беде». Но нет! Только и делаю, что спасаю тебя.
Марго молча смотрела в сторону Вовы, который был вне себя от ярости. Но взгляд был сосредоточен не на нём самом. А на сморщенной, измазанной смолой волчьей пасти, согнувшейся в самодовольную ухмылку. Девочка буравила ненавидящим взором эту маску. Она и сама не заметила, как достала из кармана коробок спичек, достала одну, чиркнула ей о торец и приблизилась к Володе... Последнее, что видела Марго перед вспышкой яркого пламени, – испуганные глаза Вовы, испуганные глаза костюма... Звучали истошные крики мальчика, сгораемого заживо. Звучала животная паника волка, запертого среди пожара. Звучал громкий треск огня. Частицы пуха, тлеющие на ветру, хороводами разлетались по комнате. Костюм оказался куда более плотно набитым, чем выглядел внешне. Вата моментально таяла, объятая рыжей вспышкой, тут же чернела, сворачивалась, сжималась, пока не испарялась полностью. Игрушечные зубы повыпали, сплавились, покрылись копотью, после слились в общую кучу сгоревшего мусора. Два стеклянных глаза-шарика вслед за зубами отвалились и громко покатились куда-то в угол комнаты. Обоняние ощущало едкий дым, запах пали, отчего горло схватывал резкий кашель.
Скоро волчонок перестал брыкаться, сдавшись, упал на пол. Языки пламени становились короче, затихали, пока вовсе не пропали. Гарь начинала рассеиваться. На полу лежал крепко сложенный и широкий подросток в тёплом свитере и трико, в грузных зимних сапогах. Он был весь измазан в саже, но ожогов на нём не было. Он вдруг встрепенулся, распахнул свои крохотные веки и удивлённо посмотрел на Марго. Она снова плакала, губы её дрожали. Парень совсем ничего не понимал. Его глубокие впавшие от недоедания щёки покрылись румянцем. Худой маленький рот приоткрылся. Он схватился руками за свои очень короткие волосы, сбритые почти под ноль. Затем грубыми пальцами в мозолях пощупал свой грузный нос. Вдруг он почувствовал удар, словно в него что-то врезалось. Это была Маргарита, обвившая его тонкими чумазыми руками, уткнувшая ему в грудь зарёванное личико.
– Так вот оно как... – облегчённо, будто захлёбываясь, произнесла она.
– Что... Что произошло? – судорожно протараторил он своим настоящим, кротким и тихим басом.
– Я волновалась... Я думала, ты сгоришь... Извини, я не хотела... – не слыша его слов, плакала Марго. И Вова обнял её.
Они сидели так долго. Не разговаривая, не обмениваясь взглядами, почти не дыша. Они просто были рядом всё это время, вцепились друг в друга, не желая отпускать. Но вот Вова убрал свои длинные руки, которыми опёрся на пол, и тихо сказал:
– Марго, нам нужно идти дальше.
Маргарита сразу вскочила на ноги, словно придя наконец в себя.
– Да, нам нужно идти, – растерявшись, пробормотала она, – И много раз ты оставался один?..
Вова утвердительно кивнул, после чего поднялся, опёршись неуверенно на парту. Скрипнула облезлая хлипкая дверь – Марго и Володя покинули разрушенный кабинет. У обоих до сих пор всё болело, поэтому шли они неспеша. Оружия у них больше не было, та доска окончательно истлела и развалилась, но каждому в глубине души казалось, что против обладателя смолистых рук никакой огонь не поможет.
– Погоди, Вов. Тут есть окна. Может, мы уже выбрались? – предположила девочка, подошла к тонкому стеклу в кривой раме и обомлела. Снаружи ничего не было. Буквально ничего, пустое и абсолютно чёрное пространство, откуда веяло морозом. Володя почти не удивился: он и не надеялся на такой лёгкий побег. Маргарита тоже не слишком разочаровалась. Поэтому они просто поплелись дальше по широкому коридору школы. Штукатурка отошла от стен, а её место заняли смола и плесень, смешавшиеся в некоторых местах в противную смесь, похожую чем-то на мазут. В этой жиже увязло несколько собак, похожих на тех, что постоянно докучали Володе. Тела были усеяны язвами, в которых что-то пузырилось и шипело. Вскоре хромающая пара добралась до конца коридора и зашла в крайний кабинет. Единственный, дверь которого не была покрыта гнилью.
Внутри он мало отличался от того помещения, где они оба очнулись. Была только одна действительно заметная особенность. У доски стояло нечто, одетое, как учитель. Тело его полностью состояло из плесени и смолы. Агрессии он не проявлял, только начертил что-то мелом на доске. Это было слово «садитесь».
– И что будем делать? – прошептал настороженно Вова девочке.
– Думаю, лучше сесть, – ответила она, немного подумав. Они послушались и сели за самую дальнюю от «учителя» парту. «Учитель», в свою очередь, оставил своим туловищем тонкий слой жижи на доске, которая очень скоро впиталась. Таким образом он стёр надпись. С потолка вдруг свалились чёрные куклы, подвешенные за руки. Они были похожи на учеников. На доске появилась тема: «жестокость». Под ней стали появляться новые записи под безжизненный пляс марионеток. Их резко дёргали за верёвки, из-за чего они подлетали до самого потолка, а потом с хрустом падали вниз. Под их безумные движения «учитель» молча начеркал мелом это, иногда стирая что-то из-за нехватки места:
«Жестокость. Жестокость – порок, который невозможно искоренить. Даже любовь неспособна окончательно изничтожить это в человеческом сердце. У Жестокости много матерей: Ненависть, Озлобленность, Обида, Гордыня, Глупость. Все они рождают Жестокость.
Наилучшая почва для Жестокости – сломанные детские души. Они очень хрупки, сломать их можно лишь слабым нажатием взрослой руки или постоянным давлением детских ладоней. Мальчик, сын Пса, живший под отцовскими истязаниями долгое время, отвергнутый всеми, одинокий, несмотря на своё дружелюбие и чуткость, окутанный корнями Жестокости, станет злым Волком. Девочка, ненавидимая каждым ребёнком, что узнает её поближе, чей разум воспитан в чужом холодном гнезде, ставшая жертвой отцовской слабости, сама себе станет Гильотиной, на которой была казнена толпой однажды.
При этом, Жестокость не только царапает сердца другим людям. Иногда Жестокость царапает тех, в чьих сердцах она хозяйка. Каждый раз, когда человек смотрит на себя в зеркало, Жестокость разбивает стекло, уродуя его портрет, в котором один только человек видит себя. Жестокость коварна. Она до последнего не показывает человеку, что живёт в нём. И тем она и опасна больше всего...».
Больше человек из гнили ничего не писал на доске. Куклы скрылись за потолком, замерев тогда, когда мел перестал шуршать на зелёной поверхности.
– Марго... Он ведь про нас? «Так ведь?» – спросил тихо Вова.
– Похоже на то... – сквозь зубы простонала она, сжав свои пальцы на левой руке, словно её пронзала там страшная боль.
– Тогда о какой Гильотине он нам говорит?
Маргарита нахмурилась, вороша далеко не самые приятные воспоминания. Однако потом монотонно начала свой рассказ:
– Когда я только попала в новую школу, все сразу прознали, что я приёмная. Для многих это было прекрасным поводом для издевательств. Я просто пропускала все их колкости мимо ушей. Иногда что-то отвечала. Всё это хоть и не закончилось, но знаешь, стало значительно реже. Я смогла спокойно в дальнейшем подружиться с тремя девочками. Но не об этом сейчас. Нас в школу попросили принести какую-нибудь игрушку, которую подарили на новый год нашим дедушкам-бабушкам в их детстве. Мне откопали уродливого щелкунчика. Когда я пришла с ним в школу, сразу посыпалось что-то в духе «как он на тебя похож» или «какой красавец, явно получше тебя будет». В общем, скоро это затихло. На самом уроке одна избалованная девочка вякнула что-то в этом духе. А меня это уже начало подбешивать, поэтому я её матом послала куда подальше. Возможно, зря я это сделала. Вокруг неё водилось куча подпевал, с которыми она меня подкараулила в туалете. Пока меня держали и били, главная достала щелкунчика из моего рюкзака и зажала в его челюстях мои пальцы. Домой я пришла в слезах и с переломом. После меня перевели в другую школу, там уже вроде особо никто и не возникал против меня. Но общаться со мной тоже больно никто и не хотел. Не суть уже, короче.
– И этим сукам ничего не сделали? – злобно рыкнул Вова.
– Да нет, девочка из богатой семьи, всё такое.
Володя понимающе молчал, схватил Марго за руку, смотря ей в глаза. Та отвела взгляд куда-то в сторону. После сказала:
– Ладно уж, пошли дальше.
– Нет, погоди. Ты так это преподносишь, будто херня какая-то, – возразил вдруг парень, – Неужели тебе настолько всё равно?
– Это одна из тех вещей, на которые мне уже всё равно. Всё-таки со мной происходили вещи и похуже, – ответила ему всё также безразлично Марго. Однако глаза её были влажные, а лицо слегка покраснело. Они покинули класс, никак не общаясь. Снова шли по коридору, но уже узкому, где они не умещались в ширину. Тут совсем не было дверей. Но было большое высокое зеркало. В длину оно доходило до самого потолка. Сперва мимо него прошёл Вова, затем Марго. Проходя мимо своего отражения, краем глаза она заметила: что-то не так.
– Эй, погоди, – крикнула парню Марго и пошла в сторону зеркала, – Оно какое-то странное.
Вова молча обернулся. Марго приблизилась к огромному стеклу, не понятно зачем нужное здесь. По ту сторону ничего не было, как и за окнами. Только слегка испуганное отражение девочки, стоящее за тонким слоем холодного стекла, отдающего синевой. Огромное чёрное полотно размером с треть длинной стены. Решившая не испытывать судьбу, она решила пойти дальше. Только она сдвинулась с места, как раздался тихий треск. Ускорив шаг, Марго быстро покинула коридорчик. Треск не унимался. Чем громче трещало и звенело стекло, тем отчетливее был слышен грохот тяжёлых рук, бьющих с обратной стороны зеркала. Бух. Бух. Бух. Володя и Маргарита тут же кинулись прочь, кое-как убегая, оббегая чёрные лужи, терпя ломающую боль в ногах. Вот осколки зеркала попадали на пол, громко звеня. К счастью, подростки к этому времени были уже далеко. Они нашли лестницу, ведущую вниз – это был проход на первый этаж. Там они, стоя в пересечении двух коридоров, остановились отдышаться. По пути они увидели ещё несколько таких же зеркал, у которых они задерживаться теперь точно не собирались. Вокруг витал знакомый смрад.
– Снова это он... – шептала Марго.
– Ну и как нам его победить? – спросил так же шёпотом Вова.
– Без понятия, но я очень сомневаюсь, что он в принципе загорится.
– Согласен.
В одном конце одного из коридоров вдруг вылетела дверь, за которой оставался след из смолы. Согнутый чуть ли не вдвое, оттуда вышел он. Ростом он еле-еле укладывался в помещениях. За ним шёл густой шлейф вонючей жижи. Чего бы он не коснулся, на всём оставалась зловонная маслянистая грязь. Весь кривой, будто сколоченный из корявых ив, долговязый, он мог обхватить и сдавить вусмерть человек двадцать. Голова была небольшая относительно его широко раскинутых плеч. Ржавый измазанный винт, вбитый ему в челюсть, лопастями торчал с левой стороны его лица. В одной руке он держал две толстые верёвки, перекинутые ему через плечо за спину, что удерживали «добычу», которую он нёс. К голове была прикручена треуголка, как у какого-то генерала. Все движения его были топорные, порывистые.
Вова и Марго, ошеломлённые грохотом, наблюдали за ним. Как он своей свободной рукой резкими движения, чуть ли не ломая себе рот, крутил винт, отчего его нижняя челюсть отпала ему по пояс. Как он безмолвно, достал из плесневеющей стены третью конечность, которую вкрутил себе в бок. Как он на четырёх конечностях, пятой удерживая груз, бросился к ним, за секунду преодолев половину коридора. Во вторую секунду подростки смогли совладать с собой и метнуться за угол. С размахом чудище врезалось в стену, замешкалось ненадолго, и кинулось вслед, иногда кувыркаясь, теряя равновесие, но не теряя от этого скорости. Те, кого он преследовал, завернули в один из кабинетов. В панике они искали ещё пути для отхода. Но, кажется, оно пронеслось мимо. Маргарита и Володя остановились перевести дыхание.
Сперва никто из них не решался произнести хоть какого-то звука, однако скоро они стали переговариваться шёпотом.
– Какой он сука быстрый.
– Очень быстрый... Думаю, мы даже свечу зажечь не успеем, как он нас порвёт.
– Но его нам нужно грохнуть. Иначе никак.
– Похоже на то... А как?
– Ну слушай. Если каждая тварь ссылается на наше личное, то можно за что-то да зацепиться.
– Как в книжках что ли? Побороть свои страхи и всё?
– Ну не бояться эту тварь тяжело... Знаешь, с самого начала нашего знакомства я всё сомневался по поводу кое-чего... Возьми, – мальчик достал из кармана две аккуратно сложенные бумажки и очень тихо спросил, – Там твоё письмо, ведь так? Твоё и твоей приёмной матери?
– Откуда...
– Не знаю, я как-то шёл по дому в поисках новой двери, как в меня влетело два самолётика. Я прочитал их.
Марго разложила два письма, из которых когда-то действительно сделали самолёты, что было видно по диагональным линиям на бумаге. Она стала читать их про себя, начав сперва с маминого, только потом переключившись на своё, которое ей просто хотелось увидеть снова:
«Дорогой Дед Мороз! Привет! Как поживаешь? Не забыл меня там, да? Я не обижусь, даже если и забыл. Давно я тебе не писала всё-таки. Но в этот раз я смогла уломать Марго! Я так этому рада. Честно, не знаю, почему я так счастлива. Может, представила случайно, что пишу его вместе с Сашкой и Эдиком... Да нет уж, не в этом дело. Мне до сих пор тяжело без них, но всё-таки знаешь, Дедушка. Я рада, что у меня есть Марго. Да, может, она меня не любит. Зато люблю её я. Я очень счастлива, что она захотела написать со мной письмо тебе. Это прекрасная девочка, которой просто не повезло. Ребёнок просто очерствел за все эти годы, которые он жил без любви, поэтому не чувствует, что он любим кем-то. Я далеко не самая лучшая мама, далеко не самая лучшая жена... Наконец я пришла к этому. Может, хоть стану хорошей мачехой ей. Поэтому, Дедушка Мороз, я прошу у тебя только одного: подари ей счастье!
Девина Софья Яковлевна»
«Здравствуй. Не понимаю, зачем вообще пишу тебе. Вряд ли хоть что-то исполнится, что я загадаю в этом письме. В общем, в этот раз почему-то отказать оказалось тяжелее, чем обычно. Ну и если ты действительно видишь это письмо перед своими глазами, то я удивлена. Надежда совсем пустая, но всё же на всякий случай пожелаю чего-нибудь. Не думаю, что для тебя это будет так тяжело, но я просто хочу начать жить счастливо. Просто сбросить с себя весь этот груз. Если ты, Дед Мороз, читаешь это, то буду очень рада, если первого января дышать вдруг станет намного легче.
Девина (раньше Златовласова) Маргарита, живущая сейчас у Девиной Софьи Яковлевной».
– Так вот я какая, оказывается... – прошептала стыдливо Марго, отбросив своё письмо куда подальше, прижав к груди другое – матери. Вот-вот по её щекам поползли бы грустные капельки, но всё сорвал страшный грохот за дверью. Ещё мгновения – и преграду страшной силой сорвало с петель. В проёме торчала чёрная перевёрнутая голова с огромной вытянутой пастью, в кабинет быстрыми ручьями потекла смола. К подросткам потянулись руки. Их было много. Пять, десять, двадцать – не ясно, все слиплись в огромную конечность из гнилого дерева и чёрных нечистот. Не видя иного выхода, Марго с Вовой ломанулись к окну, распахнули его и перескочили через подоконник. Они оказались снаружи – в пустоте. Оба подсознательно ожидали провалиться в бездну, но под ногами оказалась невидимая жёсткая поверхность, на которой вполне можно стоять. Не разбирая пути, они бежали прочь по темноте. Да вот только оно всё так же бежало за ними. Жижа словно срасталась с темнотой, вся фигура терялась в бескрайнем мраке. Казалось, она была везде. Куда не бежали подростки, на их пути возникал он. Дыхание постепенно сбивалось с ритма. Деваться некуда, нужно драться. На бегу Маргарита зажгла свечу, что получилось у неё лишь три спички спустя. Источник пламени она бросила в хаотичное чёрное нечто. То ли не попала, то ли он не загорелся. Всё без толку. Долговязый только больше разозлился, только увеличивался в размерах. Откуда-то из темноты он собирал всё больше и больше рук, туловищ, ног. Иногда он разделялся надвое, одна половина была без головы и пыталась ухватится за кого-нибудь, безумно прыгая, извиваясь, размахивая конечностями и разливая всюду вязку смолу, которая липла к ногам. Но очень скоро он всасывал двойника в себя, так как слепое безголовое чудище постоянно двигалось не туда. Так же оно не оставляло в стороне руку, в которой держало трупы на верёвках. Взяв одно тело одной конечностью, оно размахивало ею, словно в его руках была плётка или кнут, которым оно стремилось ударить то Вову, то Марго. И несколько раз получилось ведь. Хромые подростки кое-как пытались уворачиваться, но это было очень тяжело для и без того побитого тела.
Вова вдруг решил попробовать всадить свечу в чудище, подойдя к нему в упор. Впопыхах уклонявшись от беспорядочно летящих в его сторону рук и поломанного в кровь трупа зайцелицего, он приготовил оружие для удара, подошёл совсем близко к голове, занёс пламя над головой... И тут же отлетел в сторону, сбитый с ног сильным ударом деревянного кулака. Затем оно схватило его за ноги петлёй, вылезшей из толстых недр гнили, шваркнуло несколько раз оземь и швырнуло прочь. Володя грохнулся на жёсткий невидимый пол, так и не поднявшись снова. Изуродованный, он перестал шевелиться в луже собственной крови.
Марго прекрасно видела, что произошло с Вовой. Слышала тот безумный хруст, с которым его впечатали в пол. В глубине души она чувствовала, что всё. Володя больше не дышит. Но внешне она до сих пор не осознала этого. Когда чудище рвануло к лежащему без признаков жизни парню, Маргарита с рвением, не жалея ног, бросилась на его защиту. Опять вспыхнул фитилёк, опять она была вооружена. Но тщетно. Одним толчком она была отброшена прочь. Девочка больно ударилась затылком, в глазах стало темнеть, всё стало кружиться. Каким-то чудом она смогла подняться на ноги, но сдвинуться с места она просто не могла. Монстр отвлёкся на неё. Измазанную смолой, плесенью, собственной кровью. С совершенно помутневшим сознанием. Способную упасть от любого дуновения ветра. Он облепил её вязкими ладонями и притянул к своей раскрытой пасти. Растянул её и положил спиной на свою нижнюю челюсть. Затем потянулся к винту. Громкий скрежет, скрип судорожно затягиваемого винта. Сломанные хрупкие рёбра. Сдавив в тисках не сопротивлявшееся тело, похрустев дробленными костями, огрев несколько раз трупами на петлях, чтобы точно больше не встала, он небрежно запустил со всего маху его метров на пятьдесят прочь. Неловко подскочив после соприкосновения с землёй, перекосившись, перемолотая девочка распласталась на бескрайней черноте.
«Дыши», – пронеслось вдруг мгновеньем в погасшем разуме почти мёртвой девочки. И грудь её стала вздыматься. Каждый вдох причинял ей страшную боль, рвал её изнутри обломками костей, кровь пузырями вылетала из носа, стекала по губам. Но ей нужно было дышать.
«Поднимайся», – снова прозвенело эхом в ней. Маргарита двигалась вопреки. Она встала, чёрно-бордовые реки стекали со всего ее тела, нога балластом волочилась за словно пережёванным туловищем. Из глаз сочились алые слёзы. Собственный вес стремился исколоть её переломами, истощить внутренними кровотечениями, чтобы тело окончательно развалилось от своей же тяжести. Но ей нужно было стоять.
«Пылай!», – криком оглушил её внутренний голос. Согнутая в обратную сторону рука, дрожа в жаре и истязаниях, вытащила спички. Кривыми пальцами с разбитыми ногтями другой руки она достала ту, что не была потушена кровью... Марго вспыхнула, как тряпка, мочёная в бензине. В застывшем на одной мысли сознании до сих пор теплилась надежда, что Вова может быть жив. Огонь жёг до самого нутра, кожа тлела, кровь спекалась прямо на коже. Но так ей стало только легче дышать.
Услышав треск пламени, Щелкунчик обернулся на источник звука. Медленно, выдерживая всю боль полученных ей ран, объятая пламенем, девочка ковыляла к голове деревянной твари. Оболочка, движимая посмертной мыслью, до сих пор верила, что сможет сжечь врага. Прогадала. Одним толчком Щелкунчик опрокинул оживший труп, который почти тут же потух.
Приняв свой изначальный вид с двумя руками и ногами, чудовище со своими трофеями направилось к Вове, приготовив для него отдельную верёвку. Но вот его снова прервали. Из-за спины послышалась возня. Уже обуглившаяся Маргарита опять стояла на ногах. Волосы давно сгорели, кожа тоже, глаза растаяли и вытекли. И вот она пошла. Пошла прямо к давно погибшему Володе, не обращая никакого внимания на Щелкунчика. Тот пытался её будто спровоцировать. Размахивал руками, раскрывал челюсти, плевался жижей. А Марго его и не замечала. Ничего не понимающий деревянный солдат наблюдал за тем, как она доковыляла до парня, упала без сил рядом с ним и обняла. Тот тоже приподнялся, обнял в ответ.
Темнота. Темнота окружала подростков, окутывала их бездыханные тела. И абсолютно чёрный мороз, продувающий насквозь. Он свистел между рёбер, бесновался в язвах и ранах, пронизывал всё. Но вот что-то невероятно лёгкое и холодное коснулось кожи Маргариты. И ещё, и ещё, и ещё. Множество холодненьких частичек покрывало её. Маленькие снежинки, от которых почему-то становилось лишь теплее, жарче. Они осыпали её с ног до головы, из-за чего Вова с Марго, покрытые рыхлым снежком, стали небольшим сугробом. И вот девочка очнулась. В первую очередь она осмотрела себя с ног до головы, удивляясь, что она может видеть. Она была цела: ни царапины, ни ожога. Она тут же повернулась к Володе – на нём тоже не было ни единого следа недавних истязаний. Марго, вцепившись в плечи парню, сильно встряхнула его, отчего тот проснулся.
– А... Что... Почему я?.. – хотел было спросить ничего не соображающий Вовка, как тут же ему наперекор затараторила радостно Маргарита:
– Понятия не имею, но мы живы! Мы живы, Вова! Я думала, что мы оба погибли!
– Я тоже думал... Где мы? Почему тут так тепло? Мы же сидим в снегу.
– Понятия не имею... Смотри! – показала вдруг пальцем девочка в сторону большой ёлки, украшенной здесь, посреди заснеженного пустыря под чёрным куполом неба. Новогодняя ель была огромна. Подростки, подойдя к ней в упор, не могли достать даже до иголок – каждая хвоинка в длину с человека. Гигантское дерево светилось разными цветами, на ней были конфеты, цветастые шарики, звёздочки, мишура. И всё блестело, всё искрилось, всё сияло в огнях пёстрой гирлянды. У самого ствола лежали две коробочки в глянцевой обёртке: один в красной, другой в голубой. Обе завязаны изумрудно-зелёными лентами. А на каждой – бирки с именами. «Для Маргариты» и «Для Владимира». Адресаты подарков тут же начали распаковывать их. У Володи оказались две ёлочные игрушки: собачка в новогодней шапке, подмигивающая и высунувшая язык, и волчонок в кафтане, у которого в руках табличка с надписью «С новым годом!». У Маргариты подарок был очень похож, только игрушки были другие: кукла в светском наряде французской дамы, зайчик в очках и с шоколадкой в лапах и деревянный солдатик в красном мундире, так же поздравляющий всех с новым годом. Так же в коробке Марго было письмо:
«Здравствуйте, мои любимые внучата! Ох, надеюсь, что письмо это дойдёт до вас в скорейшем будущем! Ваши письма дошли до меня в целости и сохранности! Да уж, внучата, желания ваши сложные очень, тяжело мне их будет выполнить, но это не значит, что останетесь вы без подарочка, дорогие мои! Вам нужно лишь подождать, и я обязательно исполню ваши заветные желания! Ты, Вовочка, получишь любящую семью, как и попросил в десять лет! А ты, Маргоша, заживёшь счастливо! Ух как заживёшь! Но для этого вам нужно будет вести всё это время себя хорошо! Не сделать, так делать! Не побороть, так бороться! Не обещаю, что смогу ваши желания исполнить полностью, но хотя бы путь к вашим мечтам вам да выстрою, внучата! С новым годом вас! Желаю вам от всего сердца счастья!
Дедушка Мороз, ваш покорный слуга»
Подростки молча переглянулись, не в силах сказать ни слова. Сзади вдруг вспыхнули лучи белого света. Это была дверь, открытая настежь. Оттуда веяло теплом, пахло шампанским, имбирным печеньем, мандаринами. Взявшись за руки, Марго и Вова сперва неуверенно пошагали к свету, затем чуть ускорили ход и, наконец, побежали что есть мощи к приятному жару, к прекрасному аромату, ко свету, держа в руках свои драгоценные подарки.
* * *
На календаре первое января. На дворе уже как несколько часов новый год. Золотистый на солнце снег, словно пляжный песок, нежно сверкает, ничуть не делая больно глазам. Дома спят, отсыпаются после бурной праздничной ночи. В каждой квартире стоит новогодняя ёлка. У кого выше, у кого ниже, у кого совсем маленькая. В одной из таких квартир сейчас спят девушка с русыми холодными волосами и грузный парень, стриженный под ноль, а лет им уже по двадцать пять. Они спят и не подозревают, что что-то произошло, пока они спали. В общем, так даже лучше. Прошлой ночью к ним заходили матери, друзья и подруги, другие родственники. Сейчас же они мирно отдыхают, уставшие принимать гостей.
В большой красивой гостиной у них стоит роскошная ёлка. Игрушки на ней все обычные: шарики, звёздочки, снеговички да олени. Но есть ещё пять украшений, не похожих ни на какое другое. Вы же все знаете, что это за игрушки, не так ли, друзья?