— Фигня какая-то.
Илья недовольно сплюнул в костер. Небольшие языки пламени угрожающе зашипели, бросив в сторону подростка скудный сноп искр, и тут же вернулись к своим прямым обязанностям – жадно и со вкусом пожирать поленья.
— Плита прав – ты не умеешь рассказывать страшные истории, — поддержал друга Стеблов. На защиту понурого Сашки выступила Лена Копылова:
— Вань, ну чего ты к нему привязался? – положила маленькую ладошку на острую коленку парня. В свете костра было видно, как вспыхнули румянцем его щеки – Лена нравилась Иванченко с пятого класса. Копылова посмотрела на него: — Ты хорошо рассказываешь, — произнесла ободряюще, но тут же добавила, будто извиняясь: — Только не всегда страшно.
Сашка понимающе вздохнул. Сейчас ему было важнее, что девочка не убирает свою ладонь с его ноги, он даже дышать боялся. И пусть он не умеет так вещать как Илья Плиточкин, пусть его за это в очередной раз ругают, зато Лена прикоснулась к нему и жалеет. Ради этого он готов пересказать еще десяток скучных и не ужасных историй, которые в большинстве своем основаны на фильмах.
Ребята сидели возле догорающего костра, над которым недавно возвышался мангал. Подростки изредка подкармливали его небольшими веточками, чтобы он совсем не потух – крупные поленья почти превратились в угли. Недалеко от костра возвышался большой двухэтажный дом: яркие проемы окон манили теплом, дверь распахнута, но вход прикрыт противомоскитной сеткой, слышится негромкая музыка.
Александр Иванченко, Илья Плиточкин и Иван Копылов дружили с первого класса. Сестра Ивана – Лена присоединилась к их группе два года спустя, когда пошла в первый класс. Она быстро понравилась остальным ребятам и у нее появилась тройка защитников, которые заступались за нее, как за родную сестру.
Дружба ребят вылилась в дружбу их родителей и теперь, когда на дворе июль месяц, а впереди еще два с половиной месяца каникул, они собирались на даче у Копыловых на выходные.
— Вы там не замерзли?
— Нет, мам. Не мешай, — отмахнулся Иван от миловидной женщины, что выглянула из дома.
— Не буду, не буду. Только долго не засиживаетесь, а то комары сожрут.
— Хорошо! – хором ответили брат с сестрой. Ванька покачал головой: — Мама.
— Она беспокоится за нас.
Подросток вновь отмахнулся рукой, теперь от сестры, но увидев, что та немного расстроилась его поведением, обнял ее и произнес примиряющее:
— Знаю. Но мы давно не маленькие и уж как-нибудь справимся с комарами. Правда, Илюх? – подмигнул другу.
— Это точно… Так, кто еще не пытался нас напугать? – Плита оглядел ребят.
Прежде чем кто-то ответил, в свет костра вошел высокий мужчина, в шортах и сандалиях на босу ногу.
— Привет, архаровцы. Чем занимаетесь? – присев возле Иванченко, подкинул в костер несколько веточек.
Лена пожала хрупкими плечами.
— Да так – ничем. Страшные истории рассказываем, костром любуемся.
Мужчина посмотрел на ребят, подмигнул Илье.
— И о чем же ваши истории? Наверняка про монстров обитающих в лесу и о маньяках, что живут в подвале дома.
Мужчина усмехнулся, поняв по глазам ребят, что догадался.
— Это все детский лепет на лужайке, который в каждом фильме можно увидеть.
Плиточкин посмотрел на сидящего напротив мужчину, спросил заинтересованно:
— А ты знаешь другие страшилки?
— Знаю, сын, знаю. Только не страшилки – это у вас они для детского сада, вижу же, что ни капельки не напуганы. – Владимир Сергеевич вновь подмигнул сыну: — Мы в свое время не знали таких ужастиков, что сейчас по ТВ показывают. Для нас «Дикая охота короля Стаха» и «Вий» были верхом ужаса.
Саша удивленно посмотрел на дядю Вову.
— Как же вы тогда играли?
Плиточкин-старший улыбнулся.
— Эх, молодежь, мы сами придумывали страшилки и, поверьте, вашим голливудским Фредди Крюгерам и прочим монстрам, что из телевизора после телефонного звонка вылезают, далеко до наших историй.
Владимир Сергеевич ностальгически смотрел на потрескивающий огонь.
— Помню один пацан – Ленька Ветров, даже описался от страха.
Илья с сомнением посмотрел на отца.
— Да ладно, — в голосе прозвучало недоверие. – Может, расскажешь? – вот это уже был вызов и дядя Вова принял его.
В костер плюхнулось полено, огонь с жадностью набросился на него, как шакал, что голодал неделю. Тут же начал вгрызаться в деревянное тело, обволакивая его красно-желтыми руками.
— Уверены?
Ребята дружно кивнули, даже Лена, что не так любила, когда ребята бахвалились друг перед другом, кто знает более страшную, а значит более кровавую историю.
Плиточкин-старший довольно потер ладони, в отблеске костра блеснули его глаза.
— Хорошо, сами напросились. Только, чур, не перебивать, а то не буду рассказывать, — предупредил он. Молодежь вновь хором кивнула.
— Давно это произошло, мне тогда не больше вашего было... Вот таким же летом, в каникулы. У нас своя компания была, человек пять. Бывало на велосипеды сядем, нас родители только и видели, что под вечер, когда сил крутить педали не было. По-моему, мы тогда весь город объездили вдоль и поперек, и соседние захватили… Да, интересно было. Не то что сейчас, когда вас из дома не выгонишь, привыкли в сети общаться, да по телефонам эсэмэсками бросаться.
— Папа, — прервал воспоминания Илья. – Ты хотел страшную историю поведать, а не рассказывать как прикольно было в ваше время.
Владимир Сергеевич укоризненно посмотрел на сына, вздохнул тяжело – как же он быстро подрос, а ведь только недавно слюни до земли пускал и научился ходить.
— Ладно, торопыга, — потрепал Сашку по волосам, бросил еще одно полено в костер. – В то лето мы жили у твоей бабушки…
— Бабы Веры?
— Да, — кивнул отец и тут же напомнил, чтобы его не перебивали. Остальные ребята строго посмотрели на Плиту, а Лена даже пальцем пригрозила.
— Частенько у нее бывали, что там было езды от дома до деревни полтора часа на велосипеде, вот мы и наведывались к ней, нередко оставаясь на ночь, а то и на насколько дней.
Илюха знает, а вам скажу, что замечательные там места: речка недалеко, лес рядом, вот с такими грибами, — дядя Вова показал ладонями широкую шляпку, что больше походила на тарелку, а как там птицы поют – заслушаться.
Плита согласно кивнул, но промолчал. Лена Копылова немного завистливо вздохнула, она любила природу, лес, речку, в огороде с мамой копаться.
— И все бы прекрасно было, — тем временам продолжал Владимир Сергеевич, — но жила в той деревне старуха одна. Сейчас, конечно, понимаю, что она больной человек и ничего в ней такого не было, но тогда она казалась… — замолк, подбирая слово.
— Ненормальной, — услужливо подсказал Иван.
— Да. И страшной казалась. Зимой и летом ходила она в одной и той же старой юбке и затертой до дыр телогрейке, из которой вата торчала. Да платок на голове, непонятного цвета. Только не это в ней пугало. Всюду она возила с собой старую детскую коляску, с жутко скрипучими колесами. Ощущение такое, будто одновременно кто-то несмазанную дверь открывает, пенопластом по стеклу водит, и кот мартовский орет, — Владимир Сергеевич поежился. – Если кто-то слышал это, сразу знал, что старуха идет.
— А что в коляске было? – не удержалась от вопроса Лена, уж больно интересно было. Дядя Вова задумался на какое-то время, потом дернул плечом.
— Бог его знает – я туда не заглядывал и ее не спрашивал, а она не предлагала. Она вообще сторонилась людей… точнее они ее. Знаю только, что разговаривала она с коляской, будто там кто-то живой лежал… — он вновь задумался, тревожа красные угли костра длинной веткой. – Нет – вру, один раз я все-таки увидел, что она возит в коляске.
Мы с пацанами возвращались с речки, где весь день провели, купаясь и загорая, а чтобы попасть на нашу улицу надо дорогу перейти; машины, конечно там не часто ездят и все же случается.
Старуха как раз собиралась пройти, когда из-за поворота выскочил жигуль и, не снижая скорости, промчался точно рядом с ней. До сих пор не понимаю, как он ее не сбил, хотя коляску задел. Да так, что она подлетела в воздух и рухнула в нескольких метрах.
Вот тогда мы и увидели, что прятала старушенция и с кем разговаривала…
— Вы там не замерзли? Может, домой пойдете?
— Мама! – возмущенно возопили Копыловы, и их поддержали остальные ребята.
— Хорошо, хорошо, — женщина, защищаясь, подняла ладони и скрылась в недрах дома.
— Так на чем я остановился?
— Жигуль. Коляска перевернулась. Старуха, — наперебой выпалила молодежь.
Если вначале они скептически отнеслись к рассказу Плиточкина-старшего, то сейчас внимательно слушали его, ловя каждое слово. Было не страшно – интересно.
— Правильно. Так вот мы увидели, что храниться в коляске. Там было… — дядя Вова взял театральную паузу, специально нагнетая обстановку.
Где-то прокаркала ворона, но ребята ее не услышали, они замерли в ожидании следующих слов. Владимир Сергеевич бросил обгоревшую ветку в костер. Почесал затылок.
— Признаться, не то мы думали увидеть. Оказывается, эта безумная возила в коляске какой-то мусор.
Возле костра раздался разочарованный выдох.
— Я-то думал, там ребенок как-то… мертвый, — Сашка был обескуражен больше остальных. Все его подростковое воображение, основанное на сотне фильмов ужасов, говорило, что в старой детской коляске обязан быть мертвый ребенок, который должен выходить по ночам и терроризировать соседей, убивая их одного за другим.
— Нет – точно мусор: какие-то банки, тряпки, по-моему, подушка даже была – я не всматривался особо. Но точно помню, как она на нас смотрела, когда проехали мимо нее: с такой злобой, что я чуть с велосипеда не упал. И она что-то говорила, тихо так, будто заклинание какое читала, — Владимир Сергеевич вновь поежился, хотя возле догорающего костра было еще тепло.
На несколько минут в летней ночи наступила тишина, лишь было слышно, как негромко играет музыка в теплом и уютном доме, как недовольно каркает ворона, да из последних сил потрескивает костер, которому, словно отощавшему псу, бросили сухую ветку.
— Знаете, что странно? Мы ведь знали, кто сидели за рулем того жигуленка, и старуха знала. Единственный в деревне, кто ездил на ядовито-зеленой автомобиле с битым бампером был Колька Никифоров – та еще заноза для всех деревенских. С ним предпочитали не связываться, он как выпьет так за нож хватается, а бухой он часто ходил. Да и за руль садился глубоко под шафе.
Мало кто не любил ту старуху, за ее… — Владимир Сергеевич повертел пальцем у виска, — а кто-то боялся. Колька тоже боялся, а оттого люто ненавидел. Пытался ее как-то задеть, подколоть, но только издалека или за спиной. Сейчас я думаю, что он специально так близко проехал, чтобы напугать ее… — замолчал, а потом добавил вмиг севшим голосом: — С тех пор никто не видел Никифорова. Говорят, что совсем спился, да угодил на машине в овраг, но что-то я в это слабо верю. Колька даже пьяным водил жигуль так, как некоторые по-трезвому никогда ездить не будут. Нет, тут что-то не чистое было.
Дядя Вова замолчал. Когда молчание стало слишком долгим, Илья спросил недоуменно:
— И что тут страшного? Пап, ты придумал какую-то историю, которую в детском саду никто не испугается.
Плиточников-старший удивленно посмотрел на сына, хотя в подступившей темноте, трудно было разглядеть его лицо, да и потухший костер не помогал.
— А кто сказал, что я это придумал?
С этими словами он резко встал и быстрым шагом направился к дому. Уже возле него обернулся:
— Эту старуху тоже никто больше не видел. Говорят, что она подалась в другую деревню… По-моему, я видел ее в этих краях, — откинул сетку в сторону и исчез в светлом проеме двери, оставив ребят одних в темноте и тишине.
Скоро молчание стало гнетущим, давящим, словно огромный валун разом свалился всем на плечи, грозясь придавить своей массой. Молодежь понимала, что самой историей напугать нельзя, сейчас по телевизору идут фильмы и передачи куда более ужасные… но почему так хочется поскорее вернуться в дом.
Ребята искоса поглядывали друг на друга, не решаясь вставать, ведь каждый считал, что первый окажется трусом, поэтому сидели погруженные в темноту и ночные звуки.
— Какая-то не страшная история, — попытался непринужденно произнести Сашка, но голос предательски отдал хрипотцой.
— Ага, — поддакнули остальные, — ничего ужасного.
— Плита, твой отец не умеет…
Что именно не умеет отец Ильи, Иван так и не сказал. Где-то за воротами раздался противный скрип и молодежь испуганно вздрогнула.
— Да ну вас, дураки, — обиделась Лена, встала и быстро пошла к дому.
Иванченко проводил ее взглядом, бросил напряженный взгляд на высокий забор.
— Холодно что-то стало, — поежился, и тоже пошел к теплому и светлому дому.
Илья и Ваня, не сговариваясь, вскочили со своих мест и, стараясь не сорваться на бег, устремились вслед за другом.
Хорошо проводить время на даче, когда вокруг родные и близкие люди. Недалеко от дома выситься лес, в котором так приятно гулять днем, а вечером вдыхать его хвойный аромат. И речка почти рядом, и рыба там водится, на которую так приятно охотиться с удочкой. Разве может быть что-то прекрасней, шашлыков над мангалом и жаренных сосисок над костром.
Все это радовало Ивана до сегодняшнего дня. Теперь он лежал в своей комнате и сон не шел к нему, будто потерял дорогу. На соседней кровати легко посапывал Илья, раскидавшись на постели и подмяв под себя подушку.
Копылов, с завистью поглядывая на друга, и сам пытался несколько раз заснуть, но только промаялся с закрытыми глазами. Наконец, ему надоело просто так валяться, он решил спустится в кухню, попить сока.
Встал, стараясь не разбудить друга, хотя почему-то именно сейчас ему хотелось, чтобы Плита не спал, а рассказывал очередной анекдот, над которыми они будут смеяться до утра. Или чтобы они играли в карты.
Свет из холодильника осветил кухонный стол, отразился от висящих сковородок и выхватил сжавшуюся на стуле одинокую фигуру. Иван обернулся, дернулся и пачка сока выпала из рук.
— Не шевелись, — прошептали испуганно. Ваня с трудом узнал голос Иванченко.
— Сань, ты чего?
Дрожащий палец указал за спину Копылова.;— Там.
Иван повернулся... и обомлел. В горле встал комок, заставляя парня жадно глотать воздух и пытаться что-то произнести.
В небольшое кухонное окно, прикрытое прозрачной занавеской, кто-то заглядывал. Не трудно было разглядеть темное пятно вместо лица, закутанное в платок, тем более что ночной гость подсвечивал себя фонариком, от чего казался еще страшнее и мрачнее.
Неожиданно раздался противный скрип, будто кто-то провел пенопластом по стеклу. У ребят одновременно по спинам пробежал морозящий холод и застрял где-то в пояснице. Словно издеваясь за окном раздался противный смешок, от которого хотелось закричать, но ребята только разевали рты, будто рыбы выброшенные на берег.
— Хотите прокатиться в моей коляске? – приглушенный окном голос, наконец, прорвал застрявший комок в горле и по дому разнесся ребячий крик.
Фигура на улице нервно заметалась. Фонарик в руках запрыгал, упал на землю, закатился под ступеньки, обиженно освещая небольшой кусок дорожки перед домом.
Первым на кухню ворвался Николай Дмитриевич: в трусах, с всклокоченными волосами и автоматом в руках. По взглядам ребят он понял, что произошло что-то страшное и, не разбираясь что именно, направил оружие на окно, за которым угадывалась фигура с высоко поднятыми руками.
Секунду спустя на кухне стояли все обитатели дома. Женщины бросились к ребятам. Мужчины схватили все, что могло послужить оружием. Молодежь распласталась вдоль стены, стараясь не мешать взрослым.
Не выпуская замерзшую фигуры из поля зрения, Копылов-старший протянул руку к выключателю и на крыльце зажегся мощный фонарь, выхватывая фигуру ночного пришельца.
— Это старуха… Старуха, — испуганно шептали Иван и Саша, губы у ребят тряслись, руки дрожали, даже объятия матерей не могло успокоить это.
— Сейчас проверим, что это за старуха, — зло произнес Николай Дмитриевич, передергивая затвор.
— Это старуха… Старуха.
Остальные ребята были напряжены, ведь все помнили, что рассказывал дядя Володя.
— Наташ, дверь открой.
Женщина распахнула дверь и Копылов-старший медленно вышел на улицу. Его не было несколько секунд, но испуганным ребятам показалось, что прошли часы, прежде чем Николай Дмитриевич вновь вошел в дом. За ним шла старуха.
Однако только сейчас молодежь разглядела то, что не смогла в темноте ночи: на старухе был только старый платок, который прятал лицо. Ниже была футболка с коротким рукавом, шорты и сандалии на босу ногу.
— Папа, ты… ты… — Плита не мог найти слов, чтобы выразить негодование, страх и облегчение одновременно. В голову приходил только мат.
Плиточкин-старший снял с головы платок, виновато улыбнулся.
— Я же тебя пристрелить мог! Ты головой думал или чем? – Николай Дмитриевич поставил автомат на предохранитель.
Со всех сторон посыпались обвинения, особенно со стороны женщин. Владимир Сергеевич вновь виновато растянул губы, попытался объяснить свое поведение:
— Я курить вышел, а чтобы свет не включать, взял фонарик с собой. Тут Сашка на кухню спустился и меня как торкнуло. Молодой, ты извини, но не удержался я, — обратился он к Иванченко. – Схватил тряпку какую-то, да надел как платок, а уж воображение и фонарик сыграли свою роль.
Александр зло посмотрел на семейство Плиточкиных, будто обвиняя в своем испуге не только дядю Володю, но и его жену, и Илью. И ничего не говоря, направился к себе в комнату, оттолкнув материнские объятия. Конфликт исчерпал себя с уходом Иванченко, хотя женщины еще поругали мужчину, больше для острастки. Час спустя дом вновь погрузился в благодатный сон.
И все же не спалось, что-то тревожило, но он не мог понять, что именно. Илюха опять сопит, будто ничего не произошло, а он вновь ему завидует. Свет опустившийся луны проникает в комнату, раскинувшись широкой полосой на полу и подоконнике открытого окна. Ночь свежа, ветер слегка качает верхушки яблонь, головки цветов.
Ваня повернулся на другой бок, полежал, надеясь, что заснет, но скоро понял, что и на этот раз не получится. Лег на спину, положил руки под голову, посмотрел на потолок. Широко зевнул и вконец понял, что сегодня точно не заснет. Тут еще и в туалет захотелось.
Копылов выбрался из кровати, нащупал кроссовки, надел и пошел вниз. Ступеньки дубовой лестницы слегка поскрипывали под его ногами… Звук смываемой воды приглушила закрытая дверь. В темном коридоре возник светлый прямоугольник, но уже через пару секунд погас, возвращая дом в сонное состояние.
Подросток постоял, решая, отправится ему вновь в кровать или пойти попить соку. Сок – решил он про себя и, слегка шаркая ногами, направился на кухню… На этот раз холодильник не осветил скрючившуюся фигуру на стуле – здесь он был один. Холодный напиток заставил узкий стакан покрыться испариной. Кадык дернулся в ожидании, когда руку слегка обожгло приятным холодом стекла.
Неожиданно стакан в руке дернулся, и остатки сока пролились на футболку. Ваня выругался, поставил стакан на стол, схватил тряпку и попытался оттереть пятно.
Он не заметил, как за окном мелькнула темная фигура. Как заглянула в дом. Наклонилась и подобрала фонарик. Заинтересованно покрутила его в руках и направила через окно на подростка.
Копылов зажмурился, прикрыл глаза рукой.
— Очень смешно, — проворчал. – Дядя Володя, второй раз уже не страшно.
В окно заглянула голова в платке, убеждая молодого, что его вновь пытаются напугать. Но он не Сашка Иванченко – он не боится.
Фигура стояла, не шевелясь, будто всматриваясь в подростка и светила фонариком в лицо.
— Да пошли вы, — показал средний палец, отвернулся к столу, не собираясь участвовать в очередной глупой шутке.
За окном раздался звук, ударивший по нервам: будто кто-то пенопластом провел по стеклу, где-то заорал мартовский кот и дверь несмазанную открыли.
— Ну все, — разозлился Копылов, бросил тряпку и направился к двери.
Однако когда он открыл ее, возле окна никого не оказалось, лишь брошенный фонарик катался из стороны в сторону. Ванька схватил его, посветил в разные стороны, но возле дома он был один.
Скрип послышался со стороны огорода, следом раздался звук открываемых ворот. Иван бросился туда и успел увидеть, как фигура выходит на улицу.
— Удрать решили – не выйдет.
Парня обуревала решимость догнать Владимира Сергеевича и сказать ему, что шутки у него не смешные, а истории не страшные.
Фонарик освещал дорогу. Луна взирала бесстрашно на то, как Иван Копылов вышел на улицу и устремился за темной фигурой, что неспешно шла в сторону ворот, за которыми начиналась дорога.
Дядя Володя шел чуть прихрамывая, обходя небольшие участки освещенные фонарями. Однако, не смотря на неспешный шаг, Иван не мог догнать его, хотя почти бежал; возле ворот фигура оказалась раньше. Остановилась, будто что-то ожидая, потом слегка приоткрыла их и скользнула в образовавшуюся щель.
Копылов ударился о ворота, не сумев вовремя остановиться. Навалившись всем телом распахнул их, посветил фонариком, пытаясь найти Владимира Сергеевича и обнаружил того стоящим возле кромки, что разделяла обочину и асфальтированную дорогу.
Подросток посмотрел по сторонам, справа, вдалеке, маленькими огоньками показались фары приближающейся машины. Иван посветил в спину мужчины и только сейчас заметил, что тот странно одет. Куда-то исчезли шорты и сандалии, их заменили юбка и рваный тулуп с вылезающими из него кусками ваты. На голове был старый платок, больше напоминающий тряпку.
— Дядя Володя? — в голосе послышалась неуверенность и зарождающийся страх.
— Маленький мой, изголодался весь. Сейчас я тебя покормлю. Ты пока поспи, поспи, родной.
— Что? Что вы сейчас сказали? Дядя Володя, это уже ни черта не смешно.
Фигура медленно повернулась к подростку и тот захлебнулся криком. Он не видел лица, его надежно скрывал платок, но испуганным сознанием Иван понимал, что перед ним стоит та самая старуха, а рядом детская коляска, в которой кто-то копошится.
Копылову бы убежать, но он будто прирос к земле, не в силах смотреть на живое воплощение не страшной в начале истории и в тоже время не в силах отвести взгляда. Луч фонарика медленно начал подниматься по старушечьему телу, пока не осветил лицо.
Сердце подростка остановилось, когда он встретился с взглядом полным ненависти и с сжатыми в нитку губами. Старуха смотрела на Ивана, а ему хотелось только одно — проснуться. Это ведь не правда, страшные истории не могут оживать, они не должны быть реальностью.
Не отрывая взгляда от Копылова, старуха взялась за ручку коляски и принялась медленно покачивать ее.
— Потерпи, родной, скоро будешь кушать, — она говорила тихо, еле различимо, при этом очень нежно, будто с маленьким ребенком. Вновь в коляске кто-то зашевелился, послышалось невнятное мычание. — Да, маленький, кушать будешь. Скоро, — старуха взглянула на подростка, в голосе послышалась угроза: — Очень скоро.
Старуха перестала качать коляску, долгим, пронизывающим взглядом, посмотрела на Копылова. Тот почувствовал как ноги стали деревянными, фонарик в руках стал весить тонну, пришлось его сначала опустить, потом бросить. Тело будто ватным стало, хотелось лечь на асфальт, но мешали одеревеневшие ноги и отяжелевшие руки.
Огни фар приближались, водитель явно торопился, хотя сейчас перед ним опасный участок дороги, на котором всего несколько работающих фонарей.
— Потерпи, родной, скоро будешь кушать. Совсем немного осталось.
Мрачный взгляд, вновь, пронзил Ивана и он не смог оказать сопротивления, когда губы самопроизвольно открылись и он спросил:
— Кто там? — указывая непослушной рукой на коляску.
Старуха словно бы ожидала такого вопроса. Она вновь взялась за коляску и к ужасу подростка, пошла к нему. Копылов пытался сдвинуться с места, но не мог, приклеенный то ли невидимой силой, то ли страхом.
Чем ближе была старуха, тем сильнее Иван понимал, что в коляске точно кто-то лежит и мычит. Старуха вплотную подошла к застывшему подростку, уперлась коляской ему в живот.
— Хочешь посмотреть на моего маленького?
Иван хотел замотать головой, зажмурить глаза, закрыть уши, лишь бы не видеть того, что находится в коляске. Хотел, но не мог, не имея возможности пошевелиться.
Старуха положила руку на коляску, взглянула на Копылова и сложила защитный козырек, полностью обнажая люльку. Комок встал посреди горла, когда подросток увидел, кто в коляске.
Там был не младенец, как он думал. В коляске лежал сам Иван: без рук и ног — мычащий обрубок с испуганными глазами.
Копылов задергался и вдруг почувствовал, что может двигаться. Он побежал не разбирая дороги, лишь бы подальше от этого кошмара.
— Осторожно, малыш, — услышал за спиной встревоженный голос.
В эту же секунду по глазам резануло ярким. Раздался визг тормозов. Тело Копылова потряс удар. Сильной рукой отбросил на обочину. Иван потерял сознание.
Он медленно приходил в себя. Голова болела, перед глазами все расплывалось, тело стонало от боли. Иван хотел пошевелить рукой и не смог, как не смог двинуть ногой. Он вообще не чувствовал их.
Перед затуманенным взором показалась фигура. Копылов с трудом сфокусировал взгляд. Дернулся, когда понял, что это старуха склонилась над ним. Но вместо злого взгляда он увидел нежный, добрый, так мать смотрит на свое дитя. Иван попытался встать, убежать, но смог только повернуться на бок.
Перед глазами была старая, местами порванная ткань непонятно-грязного цвета. Над головой вдруг поднялся козырек и мир слегка покачался. Раздался скрип старой детской коляски. Иван открыл рот и... испуганно замычал.
— Потерпи, маленький, скоро будешь кушать. Поспи пока.
Автор: Александр Рожков