Перед тем, как вы прочтёте этот текст, я попрошу вас совершить несколько простых действий. На первый взгляд они покажутся странными и бессмысленными, но поверьте, это действительно необходимо для того, чтобы понять, о чём пойдёт речь ниже. Не беспокойтесь, ничего сложного от вас не потребуется, можно даже не вставать с дивана, а весь процесс займёт не больше пары минут. Единственное условие — в непосредственной близости не должно быть работающих электронных приборов, поэтому, пожалуйста, внимательно ознакомьтесь с приведённой инструкцией, а затем выключите компьютер или телефон, по памяти повторите указанную последовательность манипуляций и лишь после этого возвращайтесь к чтению. Электрическое освещение при необходимости можно оставить, но желательно, чтобы его источник был как можно менее ярким, в идеале же всё должно проводиться при естественном свете или свечах, но не в полной темноте. Итак, если вы готовы, можем начинать.
Поднесите ладони на уровень лица, держа их примерно в десяти сантиметрах от него. Растопырьте пальцы. Затем расфокусируйте взгляд и сосредоточьте внимание на уголках глаз. По возможности не моргайте. После того, как картинка перед глазами «поплывёт», осмотрите окружающее пространство, плавно поворачивая голову и глядя сквозь промежутки между пальцами. Взгляд при этом должен оставаться расфокусированным, избегайте смотреть прямо перед собой, ориентируйтесь на боковое зрение. Если в процессе вы заметите какое-либо движение на периферии обзора — игнорируйте его. Оглядевшись вокруг себя таким образом, завершите эксперимент и читайте дальше.
Готово? Ну что ж, теперь я могу продолжить свою историю. Хотелось бы сказать что-то вроде «пожалуйста, не считайте меня сумасшедшим», но вполне возможно, что в действительности я уже давно такой и есть, поэтому не забивайте голову лишний раз и просто следите за повествованием — вскоре вы узнаете, зачем это было нужно.
Всё началось около пятнадцати лет назад, в конце далёких теперь уже нулевых годов. Тогда мне только-только исполнилось восемнадцать, я как раз закончил школу, не с медалью, конечно, но с весьма неплохим аттестатом, планировал поступить в университет на биофак и в будущем заниматься наукой, но в последний момент мне не хватило проходного балла. Это известие основательно выбило меня из колеи, я совершенно не представлял, что делать дальше, а перспектива идти устраиваться на работу и жить взрослой самостоятельной жизнью пугала. Именно тогда, в один из вечеров, когда я мрачно накачивался пивом в компании бывших одноклассников, которые, в отличие от меня, успешно поступили и теперь отмечали это событие, мне в самый неожиданный момент позвонила мама и дрожащим, то и дело срывающимся на плач голосом сообщила, что умерла моя бабушка.
Настроение и так было подавленным, а внезапная кончина в общем-то ещё не старой и довольно крепкой бабули, которую я очень любил, и вовсе вогнала меня в шок. Мама пребывала в ничуть не лучшем состоянии, ей требовалась помощь, поэтому пришлось срочно отложить все свои дела, которых у меня, впрочем, сейчас особо не было, и ехать на похороны.
Бабушка, Лидия Дмитриевна, жила в деревне где-то под Нижним Тагилом, куда я, будучи школьником, регулярно приезжал на отдых почти каждое лето. Там у нас была своя компания, состоявшая из таких же «понаехавших» из близлежащих городов пацанов и девчонок примерно одного возраста. Будучи предоставлены сами себе, мы предавались типичным для подобной публики развлечениям — бегали купаться на речку, собирали грибы в лесу, играли в войнушку, жгли костры в овраге по ночам и рассказывали друг другу страшные истории про встающих из могил мертвецов. Это было хорошее время, до сих пор вызывающее тёплые воспоминания, однако шли годы, и с каждым сезоном нас становилось всё меньше и меньше — приятели росли, взрослели, у всех находились более интересные дела и желающих проводить каникулы в сельской глуши оставалось немного. В конце концов пару лет назад перестал наведываться в деревню и я, погрузился в обычную городскую жизнь старшеклассника. И то правда, делать в деревне стало нечего, от старой компании к тому времени уже никого не осталось, а с местными отношения как-то не складывались, да среди них и не с кем было особо общаться — либо малышня, либо алкашня, едва ли не с колыбели заливающая в себя всё, что горит, и к двадцати годам выглядящая на все тридцать пять. А потом случилось то, что случилось, и волей судьбы мне снова пришлось оказаться там.
Про сами похороны рассказывать не буду — к моей истории это не имеет непосредственного отношения, да и к тому же, если честно, вспоминать о том дне до сих пор тяжело. Скажу лишь, что после них нам с мамой пришлось задержаться в деревне до самого конца лета — требовалось уладить много дел. Точнее, делами в основном занималась она, а я присутствовал главным образом в качестве моральной поддержки, так что свободного времени у меня было предостаточно, занять его практически нечем, а как-то отвлечься от переживаний очень хотелось. Смартфоны с доступом в интернет тогда были ещё очень дорогой роскошью, компьютера в бабушкином доме, конечно, не имелось, смотреть телевизор я перестал ещё в детстве, да и всё равно он показывал тут только один канал. Так что у меня оставалось всего два варианта досуга: либо бухать, не просыхая — не просто выпивать, а именно бухать, жёстко, по-чёрному, как это делали здесь добрые две трети населения, либо ходить на рыбалку — клёв на ближайшей реке всегда был отменным. Пьянство не слишком вдохновляло, поэтому я выбрал второе, благо удочки и рыбацкие снасти, оставшиеся ещё от давно покойного деда, так и пылились до сих пор в сарае. Я по несколько часов просиживал на берегу каждое утро, а иногда приходил и на вечернюю зорьку. Именно в один из таких вечеров, когда оранжево-красное солнце уже клонилось к закату, собираясь вскоре скрыться за кромкой чернеющего вдалеке леса, над зеркально неподвижной поверхностью тихой речной заводи, где не было течения, во множестве толклись комары, а ярко-жёлтый поплавок солдатиком замер среди их стаек в ожидании поклёвки, ко мне и подошёл Женька.
Женька был местным, на несколько лет младше, в тот момент ему было, наверное, что-то около четырнадцати или пятнадцати. В нашу компанию он не входил, мы с ним были едва знакомы, да и с другими деревенскими его тоже можно было увидеть достаточно редко. Большую часть времени он проводил в одиночестве — бродил по окрестностям, по лесной опушке, по деревенскому кладбищу, лазил по заброшенным избам, часто говорил сам с собой, а иногда внезапно застывал в неестественных позах, уставившись в одну точку, или наоборот, принимался бегать по кругу и размахивать руками. За Женькой давно и прочно закрепилась репутация деревенского дурачка, которую он постоянно подтверждал своим странным поведением, и от издевательств со стороны соседских пацанов его спасало только наличие старшего брата, здоровенного детины, нёсшего на лице явные признаки умственной отсталости, но обладавшего пудовыми кулаками и вспыльчивым характером. Родители у них, конечно, пили, отец регулярно распускал руки, жена и младший сын то и дело появлялись на улице с синяками, старшего же батя, по всей видимости, боялся трогать даже по пьяни.
— Здарова! Я уж думал, вообще больше не приедешь, — сказал неожиданный визитёр и уселся рядом на траву. Он будто рос вместе со своей одеждой, точнее одежда с ним, начиная с младших классов — всё та же замызганная футболка с логотипом какой-то группы, джинсы, обрезанные выше колена и теперь именовавшиеся шортами, и грязные кроссовки, нос которых явно просил каши не первый год, а шнурков не было вовсе. Волосы отливали сальным блеском и почти не шевелились, даже будучи растрепанными на ветру, испачканную в пыли щеку пересекала свежая царапина с запёкшейся кровью, а левое запястье почему-то было сплошь исчеркано синей ручкой. Одно слово — дурачок.
— Привет, — удивлённо кивнул я. Чтобы этот парень сам первым подошёл и с кем-то заговорил, тем более с городским — это было что-то сверхъестественное. Хотя кто знает, может, за прошедшие годы его привычки и поменялись, переходный возраст и всё такое.
Мы обменялись несколькими дежурными фразами, поинтересовались, как друг у друга дела, Женька неловко посочувствовал мне по поводу смерти бабушки, и на этом наша беседа иссякла. Не о чем было разговаривать. Он ковырял землю рваным носком кроссовка и задумчиво вертел какой-то ключ на веревочке, я же вернулся к своему занятию и вновь уставился на поплавок, погружаясь обратно в медитативную пучину собственных мыслей.
— А хочешь на чертей посмотреть? — спросил вдруг Женька.
Вынырнув из транса, я недоумённо уставился на собеседника. Тот почесал нос, громко шмыгнул им и повторил:
— Говорю, чертей хочешь увидеть?
— К Егорычу сходить предлагаешь, что ли? — усмехнулся я, — А тебе не рано пить-то ещё?
Дед Егорыч был известен на всю деревню как производитель и продавец самого убийственного во всех смыслах самогона, в который он, по слухам, добавлял для крепости дурман, белену и мухоморы. Не проходило и года, чтобы его пойлом не травился насмерть кто-нибудь из здешних алкоголиков, но их выжившие коллеги всё равно продолжали его покупать, мотивируя тем, что оно дешевле водки и хорошо даёт в голову, да к тому же дед стабильно наливал в долг.
— Не, — мотнул Женька вихрастой башкой, в красноватом свете закатного солнца со своей стоящей торчком шевелюрой сам похожий на беса со средневековых гравюр, — Настоящих чертей, они разные бывают. Я покажу, если не боишься. Пойдём, тут недалеко!
Вздохнув, я поднялся с травы и начал сматывать снасти:
— Ну идем, только удочку домой занесу.
Не знаю, почему я согласился — то ли из любопытства, то ли меня задело это «если не боишься». Наверное, скорее второе — признаюсь, взять меня на слабо в то время было довольно просто, а уж прослыть трусом перед кем-то младше себя и вовсе казалось недопустимым. Так или иначе, клёва этим вечером всё равно почти не было, так что вскоре я уже топал следом за своим чумазым проводником по извилистой собачьей тропе сквозь бурьян. На все мои вопросы Женька либо отмалчивался, либо отвечал в духе — сейчас, мол, сам всё увидишь, и в голову уже начали закрадываться мысли о том, что не подослала ли его окрестная шпана, решившая шутки ради заманить чужака в тихое место, избить и отобрать деньги. Впрочем, скорее всего, те не стали бы изобретать такую сложную комбинацию и просто подкараулили бы где-нибудь по дороге.
Выбравшись из зарослей, мы очутились перед расположившимся на отшибе старым бревенчатым домом, построенным на сибирский манер с крытым двором, так, что и сама изба, и хлев со скотиной, и сеновал, и все надворные постройки находились под одной крышей — очень удобно суровыми северными зимами, чтобы не приходилось постоянно расчищать метровые сугробы. Не помню, кому это жилище принадлежало в прежние годы, но сейчас оно явно стояло заброшенным — окна были заколочены досками, ворота покосились, в щелях меж брёвен виднелся разросшийся мох, а высоченные кусты крапивы и осота недвусмысленно говорили о том, что парадным входом уже давно никто не пользовался. Поманив меня за собой, Женька ломанулся прямо через жгучие джунгли. Меня аж передёрнуло — я-то ладно, в штанах и ветровке, а ему в шортах каково?
За воротами царил полумрак — двор был огорожен сплошным дощатым забором высотой в полтора человеческих роста, и скудные вечерние отблески света пробивались лишь через небольшой промежуток между ним и плоской односкатной крышей. Когда-то здесь, должно быть, присутствовало искусственное освещение, но сейчас, конечно, не горела ни одна лампочка. Слева расположилась глухая стена избы, справа — пустое пространство, заваленное всяким хламом вроде поломанной мебели и огромных тракторных покрышек, а впереди меж стен протянулся длинный широкий коридор с многочисленными дверными проёмами, ведущими в сени, загоны для скота и подсобные помещения. Перед этим коридором мой спутник и остановился.
— Здесь, — тихо сказал он, нервно подёргав себя за рукав, — Тут дед Архип раньше жил, он колдун был, с чертями знался. Баба Фрося у магазина говорила, что ходят тут всякие, я и проверил — дед-то в позапрошлом году помер, а черти его остались, всё бродят и бродят по двору, да выйти не могут.
— Ну, и где они? — скептически фыркнул я, оглядываясь по сторонам и чувствуя, что несмотря на внешнюю браваду, где-то под рёбрами у меня начинает шевелиться скользкая давящая тревога — это мёртвое место, когда-то принадлежавшее людям, а теперь стоящее опустевшим и всеми забытым, само по себе вызывало напряжение.
— Просто так их не увидишь, это уголками глаз надо смотреть, — почти прошептал Женька шуршащим, словно лапки ползающих по оконному стеклу насекомых, голосом, — Но у тебя, наверное, с непривычки не получится, ты вот так попробуй.
Он вытащил из кармана тот самый ключ, который недавно теребил на берегу, и поднёс его к лицу:
— Вот, через ушко́ погляди.
Последовав совету, я взял ключ из рук парня, и зажмурив один глаз, прижал его ко второму, попытавшись осмотреть окружающее пространство через маленькое отверстие. Вышло так себе — стало только темнее, различить почти ничего не удавалось, по углам шевелились какие-то чёрные тени, но это были обычные для такого плохого освещения оптические эффекты, никаких чертей я не заметил, о чём недовольно и сообщил Женьке.
— Хм… — задумался тот и провел грязной рукой по волосам, пригнувшимся и тут же выпрямившимся обратно, — А если так?
Он повернулся спиной к коридору, широко расставил ноги и наклонился вниз головой, словно пытаясь дотянуться макушкой до земли:
— Вот так стой и смотри между ног, так их хорошо видно, они ж перевёрнутые.
— Ты, блин, акробат хренов, а раком тебе не встать? — буркнул я, принимая указанную позу и чувствуя себя последним идиотом. К голове немедленно прилила кровь, в ушах зашумело, перед глазами замелькали точки, но заявленные в программе черти по-прежнему никак не выдавали себя.
— Ну ладно, повеселились и хватит, — возвращаясь в вертикальное положение, ответил я на немой вопрос спутника, — Давай, пока, пойду домой, что ли. Если вдруг порыбачить сгонять захочешь, заходи, только без охотников за привидениями, окей?
Среди разбросанного у стены хлама вдруг что-то зашевелилось, послышался лёгкий шорох, звякнула откатившаяся в сторону дырявая крышка от кастрюли и в пятне падавшего сверху света мелькнул на фоне мусорных завалов чей-то искажённый мохнатый силуэт. Я вздрогнул было, но тут же успокоился — источником шума оказался толстый полосатый кот, выбравшийся из какого-то закутка и пытающийся теперь незамеченным прокрасться мимо нас, совершенно по-человечески бросая исподлобья недовольные взгляды на нежданных нарушителей спокойствия.
— О, то, что нужно! — моментально среагировал Женька, и прежде, чем я успел что-то сказать, ловко сграбастал кошака в охапку.
— Эй, эй, ты чего задумал? — воскликнул я, решив почему-то, что доморощенный любитель паранормальщины собирается прямо сейчас принести животное в жертву или что-то вроде того. Но тот лишь протянул на удивление спокойного и даже не пытающегося вырываться четвероногого бродягу мне:
— Между ушей ему посмотри. Самый верный способ, так сто пудов разглядишь.
Хмыкнув, я осторожно взял на руки довольно увесистое пушистое тело, успокаивающе погладил кота по спине, от чего тот немедленно заурчал, поднял его на уровень лица, почти прижавшись носом к кошачьему затылку, и через пространство меж его острых треугольных ушей пристально уставился в сумрак. И тогда я увидел.
Воздух заметно колыхнулся, словно в жаркую погоду над раскалённым солнечными лучами асфальтом, и из его колебаний в одно мгновение соткались чудовищные контуры... Этого. По коридору медленно и абсолютно беззвучно двигалось бесформенное серое нечто, состоящее из пульсирующих и постоянно видоизменяющихся сгустков пыли, клубков шерсти, пучков соломы, частей тел животных и ещё каких-то невообразимых субстанций. Оно то собиралось в почти идеальный шар размером с арбуз, то расплывалось в полупрозрачное облако, занимавшее собой едва ли не всё пространство коридора, то отращивало себе сразу десяток конечностей, среди которых были одновременно собачьи, козлиные и птичьи, вытягивало их во все стороны под неестественно искривлёнными углами и цеплялось ими за стены. Ничего похожего на лицо или морду у него не было, но периодически то тут, то там открывались и закрывались огромные вертикальные пасти с раздвоенными языками и множеством иглоподобных зубов. Манера движения тоже всё время менялась, существо могло плыть по воздуху, потом скользить по полу, а потом подняться к потолочным балкам и ползти по ним на манер паука. Конкретной цели оно, похоже, не имело, просто хаотично перемещалось из стороны в сторону, время от времени скрываясь в соседних помещениях и появляясь снова.
После очередного его исчезновения в каком-то покосившемся дверном проёме прошло около минуты, и я уже думал было отпустить кота, но в следующее мгновение пространство в метре от меня разошлось вибрирующей рябью. Тварь возникла из пустоты так же внезапно, как и при первом своём появлении. На этот раз из туши торчали кости, хаотично перемотанные узлы кишечника, из дрожащей серой мяши вытягивались какие-то дополнительные отростки, а еще… Еще появились глаза — на первый взгляд вполне человеческие, но стоило какому-то из них моргнуть, как зрачок в нём менялся на горизонтальный. С каждым колыханием массы глаз становилось всё больше, они вращались, вспыхивали и гасли, исчезали в толще омерзительного тела и появлялись снова, и при каждом их движении казалось, что когда очередной глаз моргнет, то непременно уставится на меня, и тогда сама суть реальности, само моё «я» исчезнет навсегда, растворившись в бездне, которой не должно существовать.
— Не бойся, он нас не видит, — откуда-то издалека, словно из-под воды послышался приглушённый голос Женьки, вернувший меня к действительности. Мои пальцы разжались, кот выскользнул из рук, мягко приземлился на лапы, недовольно мяукнул и убежал куда-то в темноту. Без него чудовище тут же пропало, в одну секунду погаснув, как изображение на выключенном мониторе.
— Это что за херня? — сдавленно прохрипел я, — Ты тоже это видел?
— Чёрт это, — спокойно пожал плечами парень, будто говорил о чём-то само собой разумеющемся, — А я и сейчас вижу, я вот так ещё могу.
Он поднёс к лицу ладонь с растопыренными пальцами, глядя сквозь них:
— Вон он, по стене ползёт, сейчас в кляксу какую-то превратился с лапками. О, а теперь слез, снова летает. Тут, кстати, другие ещё есть, хочешь их тоже посмотреть?
— Да нет… Что-то, пожалуй, с меня хватит, — пробормотал я, продолжая, впрочем, пялиться в безмолвную пустоту двора. В какой-то момент мне показалось, что даже без кошачьих ушей и прочих ухищрений я заметил краем глаза какое-то движение, но стоило только повернуться в ту сторону, как всё исчезло.
— Ну ладно, пойдём тогда, — кивнул Женька и направился к выходу. Я последовал за ним, с трудом подавляя желание оглянуться, но почему-то чувствуя твёрдую уверенность в том, что делать этого ни в коем случае нельзя.
Покинув заброшенную усадьбу, мы молча разошлись каждый в свою сторону, едва кивнув друг другу на прощание. До дома я добирался долго, нарезая круги по пустынным вечерним улицам и пытаясь собраться с мыслями. Что это было — галлюцинация? Одинаковая сразу у обоих — сомнительно, даже если бы мы надышались там какой-нибудь плесенью и у нас поехала крыша, то видели бы мы наверняка разное. Разве что предположить, что я окончательно сошёл с ума и мой спутник тоже был плодом воображения. В таком случае для полного соответствия канонам жанра не хватало только встретить сейчас какого-нибудь знакомого, который рассказал бы мне, что на самом деле Женька умер три года назад или его вообще никогда не существовало, ха-ха. Что ещё могло быть — розыгрыш, какая-нибудь голограмма? Да скорее уж можно поверить в чертей, чем в то, что в глухой спивающейся деревне, где до сих пор не все ещё знают, что такое компьютер, кто-то сумел бы организовать подобное.
Забегая вперёд, скажу, что это не было ни розыгрышем, ни голограммой — существа, которых Женька называл чертями, оказались вполне реальны. Страх вскоре отошёл на задний план, уступая место любопытству — как-никак, я лицом к лицу столкнулся с чем-то неизвестным науке и не поддающимся никакому рациональному объяснению, и мне захотелось более подробно изучить это явление, тем более что тяга к естествознанию и жажда открытий у меня присутствовали всегда. Так что уже через два дня я решил поговорить с Женькой снова, благо знал, где он живёт. Правда, застать его дома не удалось, и я имел сомнительное удовольствие пообщаться с его дебильным братом, который подумал, что «гомосек городской» явился драться с кем-то из них, но так или иначе это недоразумение было вскоре улажено и мы смогли встретиться.
Нелюдимый парень, совершенно не имевший друзей, искренне обрадовался моему интересу. Он рассказал, что начал видеть «чертей» ещё в раннем детстве, случайно посмотрев между ушей дворового пса на деревенском кладбище во время похорон своего прадеда, куда его, пятилетнего, зачем-то притащили родственники, и с тех пор сталкивался с ними постоянно, придумав ещё множество способов рассматривать обычно невидимых человеческому глазу существ — вроде переворачивания вниз головой или растопыренных пальцев. Несколько раз он пытался показывать их соседской ребятне, но те либо ничего не видели, либо сразу пугались и убегали — я оказался первым, кто осмелился на повторение эксперимента.
Вместе с Женькой мы за остаток лета облазили все окрестности в поисках объектов для исследования. Рыбалка была заброшена, и я с головой погрузился в новое увлечение — в конце концов, что в этом такого, кто-то наблюдает за птицами, кто-то за подводными обитателями с помощью хитроумных устройств вроде акваскопа, а мы наблюдали за выходцами из иных миров. Выглядели они, прямо скажем, жутко, но никакого внимания на нас не обращали, а мой новый приятель утверждал, что видеть нас они не могут — они, мол, видят только колдунов и ведьм, которые специально их призывают, так что после нескольких таких встреч я почти перестал их бояться. Необходимость каждый раз ловить котов или подманивать собак тоже со временем отпала и постепенно я научился, как Женька, замечать их через любые маленькие отверстия, через поднесённые к лицу пальцы, из перевёрнутого положения, да и просто боковым зрением — в общем, в любой ситуации, когда смотрел на окружающий мир не совсем обычным образом и мой взгляд был расфокусирован.
Эти существа были весьма разнообразны — одни представляли из себя ещё более фантасмагоричное зрелище, нежели то первое, увиденное мною в заброшенном доме покойного деда Архипа, и вызывали ассоциации с творчеством Босха и Гигера, другие же почти не отличались от людей. Встречались они тоже в самых различных местах — помимо нежилых зданий, им нравилось кладбище, пустырь за околицей на краю леса, старый полуразвалившийся мост через реку, перекрёстки дорог, также они часто бродили вдоль заборов или стояли у чьих-нибудь ворот. Иногда их можно было увидеть и посреди людной улицы, и даже у себя во дворе, но гораздо реже. А вот глубоко в лесной чаще они практически не попадались — там, по словам Женьки, обитала некая Козлиная Мать, куда более могущественная, которая изгоняла со своей территории конкурентов. От попыток посмотреть на эту «мать» таким же способом он меня категорически отговаривал, да и в целом заметно напрягался при упоминании о ней и быстро сворачивал беседу.
Однако хоть я и упомянул, что они перестали вызывать у меня тот первоначальный испуг, тем не менее были случаи, которые оставили ощущение если не панического ужаса, то чего-то близкого к этому. Например, однажды поздно вечером я зашёл, не помню уже по какому делу, в одну из комнат просторного бабушкиного дома. Эта комната обычно стояла закрытой, потому что именно в ней старушка и умерла, и там же до самых похорон лежало её тело — с тех пор там всё оставалось нетронутым и мы с мамой старались лишний раз не входить туда. Едва отворив дверь и не успев ещё включить свет, я сразу же заметил краем глаза какое-то движение на застеленной белым покрывалом бабушкиной кровати. Уже по опыту зная, что это значит, я вздрогнул от неожиданности — никак не предполагал, что такие вещи могут происходить прямо в доме. Притащив с кухни спавшего там старого кота Ваську, с которым играл когда-то, ещё будучи мальцом, я посмотрел на пустую комнату через его уши и увидел, как по постели, ставшей смертным одром для бабы Лиды, бегают и прыгают маленькие, ростом с новорождённого младенца, тощие чёрные человечки. Различить их черты не удавалось, они казались плоскими силуэтами, вырезанными из чёрной бархатной бумаги, у них не было ни лиц, ни глаз, только одна сплошная темнота и стоящие дыбом волосы на крошечных головах. Они были очень подвижными и скакали по кровати, как кенгуру, пританцовывая, топая ногами и размахивая руками — было странно наблюдать это в полной тишине. Иногда кто-нибудь из них вставал на четвереньки и прижимался тем, что у него находилось на месте лица, к одеялу, словно пытаясь что-то высосать из него.
Обычно меланхоличный Васька вдруг забеспокоился, начал громко мяукать и вырываться, оцарапав мне руку до крови. Я выпустил его, кот тут же выгнул спину и зашипел, а потом опрометью бросился прочь. Человечки пропали, а вместе с ними пропало и моё желание находиться здесь, это зрелище оставило крайне неприятные впечатления, будто от вида копошащихся в гниющем трупе опарышей, так что я вышел из комнаты, запер её на ключ и с тех пор больше не заглядывал туда даже днём.
Ещё одна странность приключилась во дворе у Женьки. Он рассказал, что начал в последнее время иногда замечать там что-то странное, но никак не мог рассмотреть это «что-то» более детально, оно каждый раз ускользало, поэтому мы решили устроить засаду. Выбрав момент, когда его отец и брат куда-то ушли, мы забрались на чердак, улеглись на пыльные перекрытия, подстелив одеяла, и провели так часа два, вглядываясь в происходящее на дворе сквозь узкие щели между досками. Ничего интересного за всё это время заметить не удалось, снаружи царила самая обычная для жаркого летнего дня сельская идиллия — гудели шмели, копошились в песке куры, спал в тени у забора рыжий пёс по кличке Ушан, да время от времени то туда, то сюда проходила по каким-то своим делам тётя Люба, Женькина мать. От лежания на жёстком дереве у меня затекло всё тело, напарник чувствовал себя не лучше, и мы уже хотели было спускаться, разочаровавшись в затее, как вдруг снаружи послышался громкий скрежет открывающихся ворот — должно быть, вернулся кто-то из домочадцев. Кто именно пришёл, с чердака было не видно, но так или иначе ни с батей-алкашом, ни с братцем-придурком мне встречаться совершенно не хотелось — вдруг привяжутся, да и Женьке могло влететь. Он, видимо, подумал о том же самом, потому что тут же приложил палец к губам и зашептал:
— Т-с-с, подожди, пока в избу зайдёт, потом слезем. Ну его…
Мы затаились, стараясь не издавать лишних звуков, и от нечего делать продолжили пялиться на залитый полуденным солнцем двор, где снова появилась всё та же тётя Люба, почему-то с пустым коромыслом на плечах. В этот раз она никуда не шла, просто стояла на одном месте, уставившись в сторону огорода и не обращая никакого внимания на вошедшего. А тот, в свою очередь, гулко протопал по пересохшей от долгой засухи земле, с натужным кряхтением сбросил с плеч что-то тяжёлое, лязгнувшее металлом и плеснувшее водой, неразборчиво выругался полушёпотом и наконец оказался в поле зрения.
Это был не отец и не брат моего приятеля. Это была его мать. Ещё одна.
Тяжело дыша, она остановилась буквально в паре шагов от своей точной копии и при этом даже бровью не повела в её сторону. Две тёти Любы выглядели словно отражения в зеркале, были одеты в одну и ту же одежду, я разглядел даже абсолютно одинаковые неровные заплатки на их замызганных цветастых халатах, только у одной аляповатый кусок ткани красовался на правом рукаве, а у другой на левом. Это, да ещё коромысло — вот и всё, что отличало их друг от друга.
— Женька, паразит! — во всю глотку завопила та, что пришла с улицы, — Ты где шляешься?! Мать тут с вёдрами горбатится, на колонку таскается за тридевять земель, а он по задворкам в бирюльки играет, как дитё малое, нет бы помочь!
Вздрогнув всем телом, словно через него пропустили электрический разряд, Женька повернулся ко мне. Этот парень всегда был безбашенным, сколько я его помнил — вызвать у него страх мог разве что отцовский ремень с тяжёлой латунной пряжкой, а «чертей» он воспринимал исключительно с любопытством, как экзотических жуков или необычного вида многоножек, жутковатых, но совершенно безобидных. Теперь же я впервые видел его по-настоящему напуганным, побелевшим как снег, выпучившим глаза и истерично дёргающим нижней губой, словно загнанный в ловушку заяц.
— Там… Мама… Она не настоящая! — сдавленно прохрипел он, — Это как вообще, а?
Я и сам был изрядно шокирован неожиданным явлением, но всё же сохранил способность мыслить трезво, благо к самым разнообразным обликам потусторонних существ, способных мимикрировать под что угодно, уже вполне успел привыкнуть. Конечно, если бы моя собственная мама вдруг неожиданно разделилась надвое, я бы, скорее всего, чувствовал себя ничуть не лучше, а так, честно говоря, никаких особенных эмоций не испытал, хотя всё равно чувство какой-то неправильности происходящего вызывало осязаемую тревогу. Но в любом случае нужно было спускаться, а Женька категорически не хотел этого делать и всячески упирался, стуча зубами и цепляясь за потолочную балку, так что мне пришлось едва ли не силой стаскивать его вниз.
Когда мы выбрались наружу, настороженно оглядываясь по сторонам и нервными дёргаными движениями отряхиваясь от чердачной пыли, во дворе уже была только одна тётя Люба, выглядевшая злее любого чёрта. Мне она ничего не сказала, лишь устало махнула рукой — мол, иди уже, а вот сыну досталось изрядно. Ковыляя в сторону дома, я ещё долго слышал доносившиеся из-за забора крики рассерженной матери и неразборчивое бубнение оправдывающегося Женьки, но напрягла меня не эта тривиальная семейная сцена, а то, что перед тем, как выйти за ворота, я всё-таки не удержался и на секунду обернулся, поднеся к лицу ладонь и мазнув взглядом между пальцев. Женщин по-прежнему было две, причём вторая, стоявшая поодаль, теперь повернулась в мою сторону и улыбалась во весь рот какой-то приклеенной пластмассовой улыбкой, а глаза её блестели карикатурно-яркой желтизной.
Было и ещё несколько неприятных историй, но все они показались мелочью по сравнению со случаем, который произошёл накануне моего отъезда и был связан с соседским пьяницей Саней Брылько́вым, жившим через забор от нас — в ходе очередной неудачной попытки выйти из запоя он словил белую горячку. В этот день я был дома, по просьбе матери копал картошку в огороде — не пропадать же урожаю. Старательно пересыпая очередное ведро клубней в мешок, я вдруг услышал громкий шум с соседнего участка — неразборчивые крики, треск, звуки ударов, а потом во двор выбежала растрёпанная брыльковская жена в засаленном халате, прижимающая к лицу окровавленную тряпку. Под глазом у неё наливался свежий фиолетовый фингал.
— Лю-у-ди! Помогите, убивают! Милиция! — заголосила она и кинулась к калитке.
Семейные разборки с рукоприкладством и визитами участкового у этой четы были в порядке вещей ещё и в прежние годы, так что я лишь глубоко вздохнул — ну вот, время идёт, а в деревне ничего не меняется. Только на всякий случай перехватил лопату поудобнее — мало ли что. Санина супруга, конечно, стоила своего мужа и пила не меньше него, а после каждой склоки они неизменно мирились за следующей бутылкой, но всё-таки дело уже дошло до крови, нехорошо… Кто знает, что в следующий момент выкинет буйный алкоголик?
Брыльков, однако, преследовать женщину не стал. Вместо этого он выскочил из дома на пустынную улицу через окно, с грохотом разбив стекло, и не обращая внимания на порезы от осколков, заметался из стороны в сторону, размахивая в воздухе ножкой от табуретки:
— Уйди, мразь! Пошла вон, скотина драная, все клешни тебе переломаю нахер! — кричал он, отбиваясь от незримого противника и выводя своим оружием такие пируэты, которые сделали бы честь опытному фехтовальщику. Взгляд его был остекленевшим и пустым, на губах пузырилась пена вперемешку с кровавой кашей, а по небритому подбородку стекала слюна, ещё больше дополняя сходство с берсерком в боевой ярости. Создавалось полное ощущение, что безумец действительно насмерть бьётся с кем-то агрессивным и опасным, но на изрытой колёсами грузовиков дороге, кроме него, никого не было. Это, наверное, могло бы выглядеть довольно комично, если не учитывать тот факт, что он явно был полностью невменяем, уже поранил свою жену и вполне мог наброситься и на меня, а ведь нас разделяла лишь хлипкая дощатая ограда и ничего больше.
Желания идти утихомиривать разбушевавшегося алкаша у меня не было, да и бесполезно — все симптомы белки налицо, тут только вызывать скорую и ментов, скручивать и везти в дурку. По-хорошему стоило бы запереться в избе и позвонить куда следует, однако что-то удержало меня от этого. В голове промелькнула мысль, что если сумасшедший действительно кого-то видит, то этот кто-то может существовать не только в его воображении — уж я-то знал, как это бывает. Выудив из кармана треников ключ от дома, я прижал его к глазу и осторожно приблизился к забору, пристально вглядываясь в происходящее за ним.
И нападавший действительно был не просто галлюцинацией отравленного алкоголем разума — сквозь отверстие в ушке ключа я увидел, как пьяницу атакует жуткая химера, состоящая, казалось, из сшитых между собой фрагментов отдельных тел. Существо перемещалось на четырёх искривлённых конечностях, заканчивающихся ладонями с очень длинными узловатыми пальцами, его сегментированное тело было покрыто редкими крупными волосками, как у паука-птицееда, сзади выписывал круги похожий на плеть голый хвост, а на плечах возвышались сразу две человеческие головы на тонких шеях, абсолютно лысые, с растянутыми до ушей ртами, полными жёлтых зубов, и широкими плоскими носами. Его движения были резкими, быстрыми, периодически оно прижималось к земле, как разъярённая кошка, а потом прыгало вперёд, но не долетев до своей жертвы буквально несколько сантиметров, прямо в полёте меняло траекторию и уходило в сторону. Не похоже, чтобы его пугала импровизированная дубина в руках Брылькова и его нелепые попытки ударить, которые в сравнении со сверхъестественной скоростью твари смотрелись как конвульсии умирающего — оно скорее играло с ним, развлекалось, в любой момент имея возможность поставить окончательную точку, но не делая этого просто потому что ему пока не хочется.
Внезапно Саня из глухой обороны решил перейти в наступление. Раскрутив обломок мебели над головой, он проорал что-то невнятное и бросился на чудовище, как раз готовившееся к очередному прыжку. Оно не стало уворачиваться, а напротив, дождавшись, когда противник приблизиться, метнулось вперёд и впилось тому в бедро сразу обеими пастями. Пьяница истошно закричал, выронил палку и неуклюже опрокинулся на спину, колотя по земле руками и царапая ногтями дорожную пыль.
— Твою же мать… — ошарашенно пробормотал я, не в силах оторвать взгляд от ужасающей картины. На моих глазах происходило что-то невероятное — «чёрт» не только видел человека, но и был для него более чем осязаемым и мог причинить ему физический вред. Это совершенно не вписывалось в сформировавшуюся у меня за прошедшие два месяца картину мира, хотя стоило ли удивляться — ведь само существование подобных монстров уже и так нарушало все возможные законы нашей реальности.
Тварь вдруг отпустила корчащуюся в грязи добычу и медленно отползла, широко расставляя согнутые в нескольких местах руки-лапы. Её головы склонились к земле, и без того широкие ноздри расширились ещё больше и затрепетали — она принюхивалась. Похоже, что-то заинтересовало её больше, чем воющий от боли распластавшийся на дороге Брыльков. Существо повело головами, слепо таращась своими белёсыми буркалами в окружающее пространство, а потом сделало шаг в мою сторону. И ещё один. И ещё. Из обеих её глоток синхронно вырвался низкий гортанный рык, в котором сквозил голод, злоба и чистая рафинированная ненависть. Никогда раньше мне не доводилось слышать, чтобы они издавали какие-то звуки.
Я в страхе отшвырнул ключ в сторону, словно мерзкое насекомое, и отступил назад. Тварь пропала, но не сразу — ещё целую секунду я невооружённым глазом видел её прямо перед собой, и она, я в этом уверен, в тот миг тоже увидела меня. Вместо того, чтобы броситься бежать, я впал в какой-то ступор, не в силах пошевелиться и ожидая, что вот-вот на моей ноге, руке или шее сомкнутся бесплотные зубы, но этого не произошло. Прошла минута, другая, а существо никак не проявляло себя, лишь стонал на земле несчастный сумасшедший, безуспешно силясь подняться. Бросив затравленный взгляд в его сторону, я не заметил на нём никаких признаков крови и ранений, даже штаны вроде как были целыми, но укушенная чудовищем нога, в отличие от остальных конечностей, которыми он весьма активно дрыгал, растянулась на дороге безжизненным неподвижным бревном, словно больше не принадлежала своему хозяину и была лишь бутафорской деталью костюма.
Саня так и остался частично парализованным — когда приехавшая через два часа скорая грузила его в машину, он по-прежнему не мог пошевелить этой ногой, правая рука к тому времени тоже стала отниматься, да и в сознание больной не пришёл, только мычал и пускал пузыри. Врач сказал — инсульт на фоне алкогольного делирия. Что стало с ним дальше — не знаю, через несколько дней я уехал из деревни и больше никогда туда не возвращался, о судьбе Женьки мне тоже ничего не известно. Но в тот вечер я впервые задумался — если мы, люди, или по крайней мере некоторые из людей, можем без особых затруднений видеть этих существ с помощью таких простейших приёмов, даже без использования каких-то сложных технологических устройств или магических ритуалов, то что мешает и им тоже придумать свои способы увидеть нас? И что они в таком случае будут с нами делать? В их дружелюбии после всего произошедшего были большие сомнения.
Так или иначе, вскоре я сложил в рюкзак свои скромные пожитки и сообщил матери, что возвращаюсь в Екатеринбург. После этого случая оставаться здесь не хотелось, равно как и продолжать эксперименты с подглядыванием. Если с фактом, что рядом есть нечто сверхъестественное и ты можешь его увидеть, а оно тебя нет, ещё можно было смирится, то с тем, что какая-то неведомая тварь только что откровенно норовила тебя сожрать… Такое себе ощущение.
Мама, собирая меня в дорогу, поминутно вздыхала и причитала о тяжёлой судьбе деревни, о здешнем пьянстве, о детях и их будущем, да и в целом о том, как теперь жить. Я слушал ее вполу́ха, потягивая чай из кружки, и смотрел на дом соседа, где теперь вместо стекла зияла темная дыра. Казалось, что время от времени там мелькает бесформенная размытая тень, хотя скорее всего, это была просто иллюзия, порождённая уставшим мозгом. Дальнейшие наши планы не отличались особой сложностью — возможность поступить в вуз в этом году я всё равно упустил, так что было решено, что по приезду домой мне нужно сразу искать работу, чтобы протянуть какое-то время до того, как мать продаст родовое гнездо в этом чудном месте.
— Ты как в квартиру зайдёшь, то свет сразу не включай, проверь, не случилась ли с газом что, ну, знаешь же все, знаешь, — мама улыбнулась, окинула меня взглядом с ног до головы и неожиданно перекрестила. Я вопросительно уставился на нее — вроде бы она всегда была закоренелой атеисткой — но родительница лишь покачала головой. В волосах её белело несколько седых прядей, которых не было ещё каких-то два-три месяца назад.
* * *
Заходящее сентябрьское солнце окрасило деревья огненно-алым, готовясь скрыться за горизонт и уступить свое место промозглой ночи. Я сидел на остановке, расположившейся за околицей на краю леса, мерно жевал купленную в магазине сосиску в тесте и запивал лимонадом, вглядываясь в пыльную даль дороги в ожидании автобуса и надеясь, что все гнетущие переживания этого лета без следа растворятся в круговороте привычной городской жизни, подобно тому, как всегда растворялись образы иномирных чудовищ, стоило только посмотреть перед собой нормальным, обычным взглядом без всяких кошачьих ушей. Немного осталось — сейчас только доеду до вокзала, потом дождусь электрички, а ночью уже буду видеть сны в своей уютной мягкой кровати, не вспоминая больше о том, что пришлось пережить в чёртовой деревне, и к чёрту всех здешних чертей.
Я расслабился и откинулся на жёсткую спинку скамейки, наслаждаясь последними тёплыми лучами угасающего небесного светила. Уставшие от напряжённой слежки за трассой глаза расфокусировались, начав непроизвольно блуждать из стороны в сторону, и это было ошибкой. Неожиданно над дорогой задрожало уже знакомое по дому умершего колдуна колеблющееся воздушное марево, и в тот же миг резкий порыв ветра привёл в движение устилавшую асфальт палую лиственничную хвою. Клубы пыли и мелкого мусора шевельнулись, закручиваясь вокруг своей оси и образуя небольшой вихрь, в столбе которого мельтешили многочисленные чёрные точки, напоминающие толкущихся над выгребной ямой мух. Внезапное чувство опасности захлестнуло с головой, холодная игла тревоги слепо ткнулась в кишечник, но вместо того, чтобы отвести взгляд, уставиться себе под ноги или вовсе зажмуриться, как мне подсказывал — нет, буквально кричал — опыт предыдущих встреч, я трясущимися руками положил еду на лавку, сложил ладони вместе, растопырил пальцы и поднес их к лицу.
Мерзкого вида тварь, напоминающая клубок чёрных волосатых гусениц, конвульсивно извивалась в песке, рассекая воздух бесчисленными мохнатыми отростками-щупальцами, кончики которых время от времени трансформировались в ожесточённо топочущие по грязи раздвоенные копыта. Отвратительные пульсирующие узлы на её бесформенном теле постоянно видоизменялись, принимая формы звериных голов, или скорее их фрагментов, расплывающихся и перетекающих друг в друга — если бы в то время я был знаком с примитивными нейросетями первого поколения, то скорее всего, ассоциации возникли бы именно с ними. Лишь одна из морд, рогатая и напоминающая козлиную, не торопилась менять обличие — напротив, она становилась всё более чёткой и увеличивалась в размерах, а вместе с ней росла и сама туша чудовища. Если изначально существо было величиной с корову, то спустя несколько мгновений разбухло до габаритов грузовика, потом — трёхэтажного дома, затем стало уже с гору, а дальше и вовсе заполнило своей массой всё пространство горизонта и нависло надо мной безграничной космической бездной. И в этот момент на исполинской личине дрогнули и раскрылись сразу десятки круглых жёлтых глаз, рассечённых тёмными щелями горизонтальных зрачков. Все они глядели прямо на меня.
Когда наши взгляды пересеклись, мир стал серым и вязким, как кисель. Заслоняющая небо морда раззявила бездонную пасть, утыканную рядами треугольных акульих зубов, вывалила синий язык, пульсирующий багровыми сплетениями вен, и исторгла из себя разрывающий барабанные перепонки гул, настолько низкий, что казалось, источником этого звука был сам космос со всеми его чёрными дырами и супервойдами. Я замер, словно окоченевшая ледяная статуя, не будучи в силах даже моргнуть. Все чувства подсказывали, что стоит лишь пошевелить хотя бы мизинцем, попытаться убрать руки и отвести взор, как оно тут же накинется, сожрёт — нет, просто поглотит, растворив в своей громаде, как кит переваривает планктон, сделает одной из молекул своего циклопического организма, и участь эта будет намного худшей, нежели смерть.
— Э, парень, ты едешь или чё тут сидишь-то? Чё с тобой? Афганки дунул? — врезался вдруг в уши совершенно неуместный здесь хриплый прокуренный голос. Нормальный, весёлый, человеческий.
Реальность будто включили, как старый телевизор с выпуклым экраном. В голове всё ещё пульсировали отголоски дьявольского гула, то отбирая звуки окружающего пространства, то снова возвращая. Плавающее зрение постепенно восстановилось, я увидел перед собой всё ту же пыльную дорогу, старый пазик около остановки и стоявшего перед ним небритого мужика в спортивном костюме и кепке-восьмиклинке — видимо, хозяина транспорта.
— Да, еду, голову просто напекло — отмахнулся я, сгрёб недопитую бутылку лимонада и полез в автобус.
— Ну я и думаю, а то сидишь, руками около лица водишь, на чертей, что ль, смотришь, — хохотнул водитель, выудил из кармана пачку сигарет, щёлкнул зажигалкой и с наслаждением затянулся, глядя в закат, — Ща подымлю и двинем, расписание-то поджимает уже.
Я тупо таращился на него из салона, не понимая, как пропустил приезд автобуса и что это вообще было. Ни разу ещё со мной не случалось вот таких вот полных выпадений из действительности — каких бы невообразимых тварей мне ни доводилось наблюдать, я всегда оставался в здравом рассудке и контролировал ситуацию, зная, что могу избавиться от пугающих образов в любой момент, даже тогда, в случае с Саней. Теперь же всё случившееся воспринималось как кошмарное сновидение, когда изо всех сил хочешь, но не можешь проснуться — только вот оно произошло наяву.
А что, если всё-таки галлюцинация? Мысль об этом показалась спасительной — мало ли, вдруг здесь чем-то воду травят, вот и мерещится всякое. В конце концов, Тагил же рядом, город-завод, кругом вредные производства, что угодно могут в реку насыпать. Решено, вернусь — и первым делом к психиатру, пусть таблетки выпишут, пусть даже в дурдоме закроют, лишь бы всего этого больше не видеть. Хватит уже с меня деревенской крипоты.
* * *
— Я вот всё думаю, чё молодые в города-то прутся, вон, и у нас живут же люди, Женька тот же — никуда не поехал, и ничего, умный парень растет! Тут же ж натуральное все, воздух свежий, а в Свердловске вашем химикаты одни, гэмэо это, в нубуки уткнутся и сидят, тык-тык-тык, — ворчал водитель, плавно вращая руль.
— Ну как, в городе же всё движение, возможности, в городе жизнь! — раззадорившись, парировал я. Не то чтобы мне хотелось спорить, но настроение в беседе заметно улучшилось и тревога отступила на задний план. Я расположился на сидении, обращённом внутрь салона, спиной вперёд, но ради столь оживлённой дискуссии развернулся вполоборота к кабине шофёра, всё равно в автобусе больше не на что было смотреть — других пассажиров на этом рейсе не оказалось.
— Да какая там жизнь, какие возможности, сколиоз за комплюхтером заработать? — всплеснул руками собеседник, — Вот тут жизнь! В деревне! Овощи свои в огороде, лес, рыбалка, работа настоящая, мужская — что ещё надо? А выйдешь ночью на двор — небо-то какое, звёзды ковром! Не то что у вас, полторы точки мигают и всё.
Этому аргументу мне нечего было противопоставить. Я лишь кивнул, улыбнулся, повернул голову в салон и застыл от удивления, округлив глаза. На дальних креслах, прямо напротив меня, сидела сгорбленная старушка с закутанным какими-то тряпками лицом и мерно покачивалась в такт движению автобуса. Я точно помнил, что остановок мы не совершали, а в около деревни со мной больше никто не заходил. Или просто поначалу не заметил соседку, будучи ещё под впечатлением от своего видения?
Напряжённо сжимая рюкзак, я снова повернулся к водителю, сделал пару глубоких вдохов, чтобы не показывать волнения, и дрогнувшим голосом спросил:
— А вы чего про руки и чертей говорили? Не совсем понял.
— А, да это байка местная — мол, так сделаешь, и можно разглядеть всякое, — пожал плечами мужчина, — А ты чё? Увидел что-то?
— Да не, я так, просто лоб чесал, — нервно соврал я.
— Водички, может, тебе? Иль покрепче чего? А то смотри, у меня есть тут, — обернувшись, хохотнул рулевой и снова уставился на убегающую вперёд пустынную трассу.
Я ничего не ответил, и в автобусе повисла тишина, разбавленная лишь дребезжанием старенького мотора. Между тем в горле действительно пересохло, так что, расстегнув сумку, я извлёк на свет початую бутылку лимонада, в которой оставалось всего ничего, и сделал судорожный глоток. В этот момент автобус тряхнуло и часть жидкости пролилась мне на подбородок. Проведя ладонью по лицу, чтобы утереться, я нечаянно посмотрел между пальцев…
— Сучёныш, видел все! Видел! — раздался скрипучий голос прямо в глубине черепа, минуя ушные раковины. Бабка больше не сидела спокойно на своём месте — теперь она металась по салону, словно пойманная в банку муха, то распластываясь на полу и чёрным сталагмитом вырастая передо мной, то каким-то образом оказываясь вниз головой на потолке. Её длинная юбка при этом бесстыдно задиралась, открывая взору уродливую морщинистую задницу, хлещущий по ляжкам короткий хвост и кривые ноги, оканчивающиеся козьими копытами. Мир вокруг снова посерел, все цвета осыпались с него, как осыпается облупившаяся краска с фасада давно заброшенного дома. Я попытался было зажмуриться и закрыть глаза руками, но время и пространство для меня будто застыли, и даже такое ничтожное движение, как сжимание век, тянулось невыносимо долго по сравнению с нечеловеческой скоростью твари.
— Козлиную Мать видел, теперь сдохнешь — нельзя тебе жить! — старуха придвинулась ко мне вплотную, едва не тыча в лицо огромными заскорузлыми бородавками, на манер рогов выпирающими прямо из её лба. Зловонное дыхание проникло в лёгкие, сдавив горло болезненным спазмом, костлявые руки-ветки метнулись к моей шее и сжались на ней с неожиданной силой, окончательно перекрывая и без того уходящий кислород. Действительность начала куда-то уплывать, на периферии зрения замелькали тени, принимающие облик всех тех существ, за которыми мы с Женькой так самоуверенно охотились, будучи убеждёнными с собственной безопасности. Из последних сил дёрнувшись в отчаянной попытке освободиться, я каким-то непостижимым образом сумел частично вырваться из железной хватки и развернуться в сторону кабины, но лишь для того, чтобы увидеть, как безвольно опустивший голову водитель мешком заваливается набок, а за лобовым стеклом стремительно разрастается что-то большое и массивное. Вспышка. Удар. Темнота.
* * *
— Он в сознании! Очнулся! Врача, скорее! Сынок, ты меня слышишь?! — прорезал тишину приглушённый вскрик. Я медленно выплывал из чёрной бездны небытия, старательно цепляясь за доносящийся словно из-под тяжёлого ватного одеяла звук знакомого голоса, чтобы не свалиться обратно, туда, где всё ещё калейдоскопом мелькали бесконечные зубы, рога, копыта и кудлатая шерсть. Попытавшись было открыть глаза, я обнаружил, что они и так уже были широко распахнуты, но видели перед собой в основном темноту, которая, впрочем, всё-таки понемногу рассеивалась, будто нехотя пропуская через себя постепенно обретающие чёткость контуры окружающего пространства.
— Женщина, женщина, покиньте палату, — раздался в стороне гулкий мужской бас, — Сейчас я его осмотрю, и если он будет в состоянии, то сможете побыть с ним, только недолго.
— Да, да, доктор, делайте всё, что нужно, спасибо, — сдавленный всхлип, хлопок закрывающейся двери. Неожиданно загорелся яркий свет, показавшийся ослепительным на контрасте с той тьмой, из которой я вернулся — пришлось прищуриться.
— Как самочувствие, говорить можешь? — послышалось откуда-то сверху. Надо мной нависла размытая фигура, в которой не без труда удалось распознать нахмуренного усатого мужчину в очках, облачённого в синий халат и такого же цвета шапочку. По мужчине пробегали волны белого шума, его контуры дрожали, двоились и троились, а голос то будто проваливался в трясину, то выныривал оттуда и громом ударял по перепонкам.
— Могу, — кое-как разлепив пересохшие губы, выдавил я из себя, — Я в больнице? Авария?
— Авария, — вздохнул врач, — Пазик в лепешку, водитель двести, сразу. А ты как-то выкарабкался, да еще и цел… Почти. Сейчас главное — резких движений не делай, тебе покой нужен.
— А как так-то? — сдавленно прохрипел я, пытаясь удержать то и дело уплывающее сознание. Каждое слово давалось с заметным усилием, нужно было сделать болезненный вдох, чтобы хоть немного пошевелить языком, да ещё и мысли тараканами разбегались в разные стороны, отказываясь формулироваться в осмысленные фразы.
Доктор зачем-то оглянулся на дверь и пожал плечами:
— Честно тебе скажу, хрен его знает. Я такое за двадцать лет практики впервые вижу. Автобус будто специально поставили так, чтобы переднюю часть снесло. Её как станком откусило, а вместе с ней и ногу твою задело. Множественные переломы, кость расплющена, но ничего, спасли, ходить будешь, только не сразу — первое время на коляске покатаешься, потом на костыли, а потом уже и сам. А вот шофёра по трассе собирали — да что там, соскребали почти. Короче, фура протаранила. Водитель фуры через стекло переднее вылетел, до сих пор не опознали, а машина вообще в угоне числится и хозяина найти не могут. Странно всё, в общем.
— Пиздец, — не стесняясь, выругался я, — Что ж вы мне так сразу всё скопом вывалили?
— Тебя следаки затаскают с этим, всё равно хрен теперь из головы выкинешь, — усмехнулся собеседник, — Один капитан уже второй день за дверью дежурит, с матерью на пару. Ты, как-никак, единственным пассажиром был — подозревают, что мог напасть на водителя, и тот из-за этого потерял управление. Бред, конечно, но у них там свои методы, так что давай, готовься общаться.
— Точно единственным? — вздрогнул я, вспомнив жуткую старуху.
— Точно, точно, — чуть помедлив, кивнул врач, — Ты это… Пока без сознания был, бормотал тут всякое — про козу какую-то, про бабку, ещё про что-то. Никаких коз и бабок там не было, ты просто головой ударился, при сотрясении и не такое бывает. Сейчас энцефалограмма в норме, но ты лучше не чуди больше, а то ещё тебя виноватым выставят, дело-то надо закрывать — признают невменяемым и отправишься в дурдом лет на семь. Понимаешь?
— Понимаю, — попытался я в свою очередь тоже кивнуть, но задеревеневшая шея не слушалась, получилось лишь слегка дёрнуть головой.
— Так, так, я же говорил — никаких резких движений, — замахал руками доктор, — Сейчас медсестра придёт, поставит капельницу, а потом сможешь с матерью поговорить. Давай, отдыхай, всё нормально будет, недели через три выпишем.
Сил продолжать разговор больше не было, я расслабился и прикрыл веки, растекаясь бесформенным желе по больничной койке. Угол обзора сузился до еле заметной щели между ресницами, в которой виднелся лишь кусок потолка и мигающая люминесцентная лампа. В последний момент перед тем, как врач окончательно исчез из поля моего зрения, мне на долю секунды показалось, что его глаза за очками вспыхнули жёлтым.
* * *
Таскали меня в итоге не так долго, как пророчил эскулап — после пары бесед и кучи подписей переквалифицировали из подозреваемого в потерпевшего, пожелали скорейшего выздоровления и отпустили с миром. Через три месяца я встал с инвалидного кресла, а через полгода уже мог почти нормально ходить — правда, приступы ноющей боли в ноге при перепадах атмосферного давления остались со мной на всю жизнь. Я без особых затруднений нашёл работу, а на следующий год всё-таки поступил в университет и с отличием его закончил. Даже побывал у психиатра — частного, конечно, идти в муниципальную клинику в моём положении было бы слишком рискованно. Всех подробностей я ему не рассказывал, ограничившись упоминанием эпизодических галлюцинаций на фоне стресса из-за смерти бабушки, но всё равно обследовали меня довольно основательно, диагностировали посттравматический синдром и тревожное расстройство, выписали таблетки, однако никаких серьёзных отклонений, при которых требовалась бы госпитализация, не обнаружили. Лекарства я пропил полным курсом и после этого действительно стал чувствовать себя спокойнее.
Вот только видения никуда не пропали — по-прежнему, стоит мне только расфокусировать зрение, как я повсюду замечаю образы жутких существ. Здесь, в городе, они другие, не такие, как в деревне, но их ничуть не меньше, а возможно и больше — ведь и сам город гораздо обширнее, и в нём попадаются самые разнообразные локации, притягивающие их, словно магнитом. Промзоны на окраине, пустынные уголки парков, заброшенные здания, тихие дворики домов старой застройки — например, в небезызвестном Городке Чекистов мне как-то встретилась целая процессия из медленно бредущих друг за другом тощих человекоподобных фигур под три метра ростом, с птичьими головами и свисающими едва ли не до земли верхними конечностями, которые целеустремлённо шли со стороны краеведческого музея в направлении площади Советской Армии. А уж в подвалах под этим самым городком, куда меня однажды занесло на импровизированную экскурсию, устроенную местными диггерами, и вовсе творилось такое, что я хоть и не любитель алкоголя, но потом весь вечер трясущимися руками вливал в себя рюмку за рюмкой в компании каких-то едва знакомых гоповатых типов, лишь бы забыть то, что пришлось там увидеть.
Зато они почти никогда не появляются в современных офисных многоэтажках из стекла и бетона, в торговых центрах и других многолюдных и оживлённых местах, крайне редко их можно увидеть рядом с включенными компьютерами, телевизорами и прочими электронными приборами. Именно поэтому профессии биолога, к которой меня влекло с детства, я предпочёл работу менеджером в компании по оптовой продаже электроники — там, в ярко освещённом опенспейсе на двадцатом этаже, среди серьёзных, рациональных и озабоченных карьерой эффективных сотрудников в пиджаках и галстуках, где по определению нет места ничему сверхъестественному, я могу чувствовать себя в относительной безопасности. По крайней мере до тех пор, пока не приходит время возвращаться домой, в свой обманчиво тихий и спокойный спальный район.
В какой-то момент, правда, привычные кошмары настигли меня и за монитором — когда в интернете спустя несколько лет после описанных событий появились первые графические нейросети, я пришёл в ужас, попытавшись их использовать. Эти заплетённые узлом пальцы, искажённые непропорциональные головы, дополнительные руки и ноги, вырастающие из текстур личины и сливающиеся в одну общую массу тела полулюдей-полуживотных — всё это я уже видел, и видел отнюдь не на экране. Творчество искусственного интеллекта настолько живо напомнило мне о тварях, обитающих там, за глазами, что у меня едва не началась паническая атака. Разумеется, о работе с этими инструментами пришлось забыть.
Так или иначе, постепенно я приспособился к жизни рядом с ними и кое-что о них узнал, хотя никогда целенаправленно не искал информацию, не читал никакую оккультную литературу, которую считаю шарлатанским бредом, и всячески избегал любых контактов с другими людьми, которые тоже могли их видеть, хотя неоднократно встречался с такими. Их легко было распознать по характерным движениям, жестам, и даже если они не размахивали руками перед лицом и не переворачивались вниз головой, их всё равно выдавал взгляд — расфокусированный, плавающий, как у наркомана, когда человек вроде бы смотрит прямо перед собой, но его внимание сосредоточено где-то сбоку, на уголках глаз. Думаю, они тоже узнавали меня, но ни разу ни один из этих людей не попытался со мной заговорить.
Таким образом, все знания о невидимых обычным зрением существах были почерпнуты мной из личного опыта. Я не считаю, что они какие-то демоны или черти, как говорил Женька — мне кажется, они вполне материальны, только материя, из которой состоят их тела, имеет пока ещё не известные нашей науке физические свойства. Они, безусловно, разумны, хоть их разум и совершенно иной, нежели у человека. Бесполезно пытаться постичь их жизнь, их цели — они слишком далеки от наших, точно так же, как и наша реальность бесконечно чужда им. Именно поэтому прямое столкновение с ними смертельно опасно — могу предположить, что они воспринимают нас как непонятную угрозу и стремятся уничтожить, потому что мы представляемся им такими же противоестественными и отвратительными чудовищами, как и они нам. А может, и не стремятся, может, они просто проявляют любопытство, пытаются изучать нас и контактировать с нами доступными им способами, но эти способы в силу самой их природы оказываются для нас разрушительными, подобно тому, как глупый ребёнок отрывает крылья мухе не из жестокости и целенаправленного желания причинить боль другому созданию, а из чистого интереса — посмотреть, как она будет ползать без них.
К счастью, им довольно сложно увидеть человека, поскольку в обычной ситуации нас просто не существует в их картине мира. В этом нет ничего удивительного — вы ведь тоже часто не замечаете, к примеру, бомжей на улице, даже когда те проходят прямо перед вами, потому что они живут совершенно иной жизнью, ваши с ними интересы и сферы внимания никак не пересекаются, да и не хотите вы на них смотреть, скорее всего. А ведь это тоже люди, существа одного с вами вида — что уж говорить о невообразимых тварях из других измерений!
Однако есть как минимум две возможности стать видимым для них. Первая — это если человек находится в изменённом состоянии сознания. Алкоголики во время приступа белой горячки, вроде злосчастного Сани, наркоманы под кайфом, галлюцинирующие шизофреники, объевшиеся мухоморов шаманы — словом, те люди, мозг которых больше не воспринимает окружающую действительность в том виде, что считается нормальным. Вторая же — это именно то, что произошло со мной. Я намеренно искал их, я следил за ними, я пристально всматривался в них, и в конце концов моё внимание стало для них осязаемым. Примерно так оно и работает — как с той пресловутой бездной, в которую глядели слишком долго. Они начинают чувствовать, что за ними наблюдают, они ощущают ваше присутствие, и тогда, похоже, действительно используют какие-то свои, им одним ведомые способы заглядывать за границы реальности, как я когда-то пялился сквозь свои пальцы или уши кота. А главное — чем больше вы подсматриваете за ними, тем больше ваш собственный разум смещается в сторону их мира, тем проще становится их увидеть и тем доступнее для них в свою очередь становитесь вы сами. Причём судя по всему, этот эффект, появившись однажды, остаётся навсегда и со временем только усиливается.
Именно поэтому я избегаю любых, даже самых поверхностных и непродолжительных встреч с ними, именно поэтому использую всевозможные ухищрения для того, чтобы никогда, ни при каких обстоятельствах не расфокусировать взгляд — не подношу руки к лицу, не наклоняюсь, не смотрю в маленькие отверстия и прочее, из-за чего моё поведение кажется людям странным и эксцентричным. Каждая промелькнувшая на периферии зрения тень и каждый бесформенный силуэт в свете тусклого ночного фонаря приближают меня к тому, чтобы однажды окончательно провалиться туда, где границы между нормальностью и иномирным хаосом полностью сотрутся, а все эти чудовища разом заметят меня и тут же растерзают. Так маленький мальчик, заслышав посреди ночи скрип открывающейся дверцы шкафа, изо всех сил зажмуривается и натягивает одеяло на макушку, потому что верит, что пока он не увидит буку, тот тоже не сможет его обнаружить. Вот так вот глупо, по-детски прятать голову в песок и игнорировать опасность — я тебя не вижу, я тебя не слышу, я в домике — кто бы мог подумать, что в действительности это единственный эффективный способ защитить себя!
Но увы, для меня, кажется, уже слишком поздно. От обычных тварей, какими бы жуткими они ни были, я мог бы, наверное, скрываться ещё довольно долгое время, ведь и так уже продержался немало лет, но то существо на дороге, которое чёртова старуха из автобуса назвала Козлиной Матерью, не было обычным. Я ни разу с тех пор не видел ничего подобного, но какое-то шестое чувство, развившееся у меня за годы существования бок о бок с потусторонним, в последнее время всё настойчивее шепчет мне о том, что Она где-то рядом, и Она всё ещё ждёт. На улицах мне часто встречаются люди с жёлтыми глазами, рассечённым горизонтальным козьим зрачком — они никуда не исчезают и их облик не меняется, даже если глядеть на них в упор. Я стараюсь делать вид, что не замечаю их, но они всегда поворачивают головы мне вслед. Неподалёку от моего дома есть помойка, облюбованная окрестными бездомными — недавно среди них появилась бабка с закутанным лицом, которая каждое утро провожает меня до автобуса, держась на расстоянии, но при этом особо и не скрывая, что идёт именно за мной. В рассветной тишине её шаги по асфальту отдаются раскатистым цокотом, как если бы она была обута в туфли на шпильке, но представить себе престарелую бомжиху на каблуках у меня как-то не получается. С каждым днём желтоглазых становится больше, бабка подходит ближе, на моей лестничной площадке вот уже неделю нестерпимо воняет козлом, а позавчера ночью я отчётливо слышал за окном низкое гортанное блеяние — да, в городской квартире на седьмом этаже.
Вот, собственно, и вся моя история. Сейчас самое время вернуться к её началу и вспомнить о действиях, которые я просил вас совершить — теперь вы уже знаете, для чего они были нужны. Видите ли, именно в этом заключается моя последняя призрачная надежда, пусть наивная, но утопающий, как известно, хватается за соломинку. Чем больше людей смогут увидеть тех существ и соответственно раскрыть себя для них, тем сильнее будет рассеиваться их внимание — они будут вынуждены охотиться не только за мной и моими немногочисленными товарищами по несчастью, а уже за сотнями, тысячами, десятками тысяч потенциальных жертв, и тогда, может быть, сам я буду представлять для них меньше интереса и смогу выторговать для себя ещё несколько лет жизни. Простите, друзья, но моя цель — не уберечь человечество от опасности, а всего лишь выжить. А если это не сработает… Что ж, по крайней мере умереть не в одиночестве будет менее обидно.
Соавтор: Николай Геллер