Кап. Кап. Дождь стучал, словно разумное существо, своими каплями по тряпкам, тканям, они выполняли роль крыши. Это маленькое сооружение укрывало пару человеческих косточек, разорванную кожу и куски свежего мяса. Это труп. Бывший человек, бедняга которому не повезло, получил в шею и лопатки спины пару стрел, а может болтов из арбалета. Кровь смывалась с грязью, размокшей из-за дождя. Кожа виде тряпок, завязанных с верху, протекала, роняя воду на тело, смывая алую жидкость с сочащийся ран. Свет появился на секунду, буквально, зеленоватый луч. Как казалось, ничего не произошло, дождь продолжал лить, плоть продолжала гнить и все было в кругах своя. Но... Кожа по слезала с мяса, сам источник белка сгнил, мгновенно оголяя кости и их соединения — суставы и мослы. Корни, маловатые деревянистые, они цепляли фаланги пальцев, соединяли ребра и пластинки позвоночника. Череп зашевелился, задрожал, челюсть раскрылась в страхе, в ужасе, осознавая, что произошло, что случилось. Скелет, измазанный в собственной крови, шатнулся и приподнялся, встал аккуратно уперевшись на сырую землю. Вот он, груда костей, живой мертвец, нежить, уродливый и ужасающий. Что ему делать, куда идти? Война забрала его жизнь, теперь случайность, либо... даже думать не хочется, что может стоять за этим. Теперь это его жизнь. И эту жизнь вряд ли можно назвать жизнью, вряд ли можно назвать чем-то похожим на жизнь, это... Мрак. Темнота. То, чего люди боятся, чего не хотят видеть, он воплощение страха, он нутро человека, он монстр.
Что же ему делать?
Дождь стих. Деревушка, как казалось, вздохнула спокойно, люди начали работу, начали заниматься своими делами. Позабыв о грозе, позабыв об громе, предвещавший молнию, и об самой молнии тоже. Они забыли об страхе, дети перестали прятаться по домам, они устремились на улицу, к взрослым и родителям. Начали готовку к суровой зиме, ох зима. Голод и холод, прошлая зима трудно прошла для их деревушки, жизни унесла болезнь. А пшеницы еле как, хватала на голодные рты детей. Никто и думать не хотел как прокормить взрослое поколение, лишь бы еды хватило на ребятню. Сейчас, вроде как дела по лучше, не смотря на войну, на ожесточенные бои, проходившие рядом, еды прибавилось, тепло долго держалось, не собираясь покидать этот край. Это вселяло надежду, не смотря на всё.
— Матушка! Матушка!
— Чего тебе, Аська?
— Папенька, не возвратился, папенька...
Мать посмотрела на девочку, провела рукой, по уставшим век глаз, и обняла дочурку что было сил, так прогоняя эмоции и нахлынувшую печаль и горесть.
— Он... — Она еле держалась, чтобы не зарыдать, — придет он, Ась, придет...
Ночь проступала, показывая мерцающие звёзды. Сверчки начали петь. Это банальная, но красивая мелодия, которую знает каждый, спокойная и страшная одновременно. Означающая приход темноты, сумрака, ночи. Малые улочки деревни пустовали, жители уже давно спят в своих домах, видят прекрасные сны, где все не так, где все по-другому. Но Ася не спала, она всматривалась в окно. В темноту, кишащую на улице. На звёздное небо, на луну. Полную луну. Белый круг будто бы был живым, будто бы он смог ответить, где её отец. Она хотела узнать это, не важно от кого. Хоть у мрака, хоть от далёкой луны, хоть от холодного ветра. Девчушка, встала от окна, слезла с кровати. Запрыгнула ножками в ботинки, и осторожно, не создавая много шума отворила дверку дома. Мать этого не слышала, она спала крепко, как и все деревенские. Аська пробежала несколько метров, вставши около заборчиков и калитки, словно завороженная уставилась на молочное пятно в небе. Луна молчала, доносился лишь звук сверчков. И тогда девочка решила заговорить первой:
— Скажи луна, где папенька мой? Где родитель кровный? Прошу помоги, луна, знаю я, видишь ты многое да помогаешь нуждающимся, помоги и мне волчье солнышко!
Раздался шепоток шелковисто бархатный, только ей услышанный.
— Живой родимый твой... Стоит он по отдали тебя.
Девочка осмотрелась, увидев силуэт темненький, стоящий напротив, около дома.
— Спасибо луночка, родимая, спасибо!
Побежала тогда Ася со всех сил, плача и вздыхая. Наткнулась на человека, на одежду и солдатскую экипировку. Точно такая же, как и у отца её. Руки тянет человек, а Ася обниматься лезет, плачет навзрыд.
— Ох, папенька, как тосковала я по тебе , думала не увижу даже. Думала сгинул ты.
Воин не отвечал, лишь обнимал и смотрел на неё, не сдирая взгляд.
— Маменька совсем плоха стала, да что уж там вся деревня уж. Но... Все это наладится, коль ты вернулся наладиться всё!
Тишь. Взор, не спадал с юной девицы, которая крепко накрепко подбоченилась к доспехам.
— Ну же, папенька, скажи что-нибудь!
Девушка посмотрела на лицо державшей её сущности, поняла, как ошиблась, когда не слушалась маму, когда ненароком вышла задом, когда... Спросила у луны, где же её отец. Черные угли — глазницы черепа усиленно смотрели на неё. Мрак окутал пеленой, а вместе с ним пришел страх. Скелет не двигался он держал в объятиях скованную Асю, так что она не могла пошевелиться, не могла пискнуть. По доспехами, кольчугой и сапогами торчали кости, корни деревья и лозы. Потрескавшейся черепок разинул свою челюсть, она отвисла и казалось, что сейчас упадет на землю. Из проема показался паучок, ростом примерно двадцати сантиметров. Членистоногий слегка касался лапками серого горла скелета, перебрался на лицо девушки, на свежую и детскую кожу. Ткач начал плести паутину, заплетал так чтобы девочка точно не смогла двинутся, парализовал её. Скелет, наблюдавший за этой картиной, перебросил малышку через плечо, забрав с собой. С собой туда, откуда он и пришел. Ведь она оторвала его от вечного сна, она захотела посмотреть на родного отца. Есть вещи о которых лучше не знать, не видеть и не слышать.