Эта история написана в рамках весеннего турнира Мракотеки (апрель — май 2024 года)
Если здесь есть кто-то, кто сидел в телеграм-чате под названием «радиодурка» в 2018 году – сейчас он уже удалён, а те, кого я знаю, не смогли мне помочь. Так вот. Если вы сидели в «радиодурке» в 2018 году, прямо перед закрытием, вы можете припомнить пару человек оттуда. У одного из них на аватарке был Пинк Гай, юзернейм – frankthefilthiest, все называли его Фрэнк. Второго звали Коппер из-за ника Broadcast Coppercoil, на аватарке – индуктор CTX10 с лицом Бенедикта Камбербэтча, помню, как смеялся, когда первый раз увидел.
Фрэнк – это я.
Если вы часто заглядывали в «радиодурку», то должны помнить и её конец. Как всё началось с ерундовой стычки между Чембером, который был админом, и Жужжалкой, одним из олдов, кто сидел в чате с самого основания. Как ещё один старожил чата начал обострять и настраивать всех против Чембера, выволакивая на свет какие-то заплесневелые обиды. В общем, вы, скорее всего, помните, как «радиодурка» закрылась и через некоторое время была удалена Чембером. Но я по-прежнему общался с несколькими людьми оттуда. В том числе и с Коппером.
Я знал его имя, но не фамилию. Знал город, но не знал адрес. Мы мало говорили про такие, казалось бы, элементарные вещи. В основном мы трепались о всяком, скидывали мемы, впустую пытались найти какую-нибудь живую номерную станцию, слушали любителей в сорокаметровом и восьмидесятиметровом диапазоне. Из наших, из «радиодурки», вещал только один, и ещё у Чембера была коллективная радиостанция, с позывным которой мы могли выходить в эфир.
В 2018 мне было двадцать два, я совсем недавно закончил радиотех – правда, по информатике и вычислительной технике, а не радио. Я знал, что Коппер старше на пять лет. Я никогда не спрашивал, где он учился, может, вообще нигде, но он шарил в радио гораздо, ГОРАЗДО лучше моего. Он научил меня CW-телеграфу – способу радиопередачи азбукой Морзе, рассказывал про антенны, про отражение коротких волн от ионосферы, за счёт чего они могут расходиться на тысячи километров по всему миру.
Весна принесла заморозки в начале мая, и я не мог пропустить ни одной лужи, чтобы не похрустеть свежей ледяной коркой. Тем же духом аутизма были пропитаны наши с Коппером поиски в эфире. Мы ещё не оправились от закрытия «радиодурки», и могли ночи напролёт слушать китайские станции и любительский телеграф. В такие вечера я обычно брал что-то поесть, приёмник, чай или кофе, устраивался на тёмном балконе с керосиновой лампой, мы с Коппером созванивались в телеграме и уходили по волнам.
— Я там был, — сказал он в тот раз.
Не так давно Коппер нашёл остров на озере. Довольно далеко от своего города. Он часто развлекался тем, что находил на викимапии тоннели, заброшенные ДОТы, вышки, ангары и другие постапокалиптические декорации. Но «в поля» выезжал редко. Только когда попадалось что-то действительно стоящее.
— И как туда добираться?
— На собаках, по классике. Электричка не идёт, попутку поймать нереально. Автобус – до райцентра, дальше восемь километров либо искать, кто довезёт, либо идти пешком. Я выбрал пешком. Там будет деревня, но это ещё не всё. В самой деревне пришлось искать лодку. И от деревни до озера ещё с километра три, хорошо ещё, что лодка была на озере, а не у того мужика дома. В сезон они все их прячут на озере, к дому близко, туда-сюда таскать неохота. Потом минут пятнадцать плыть на вёслах, и это ещё если хорошо грести. Но вот когда догребёшь…
На одном из островов вдали от берега стоял дом. Не то какая-то бывшая станция, не то пост. Все стёкла целые, крыша без дыр, дверь со встроенным замком, два ключа от которого нашлись под отстающей доской крыльца. Внутри было мало ценного, но много интересного – карты местности на стенах, старые документы, какие-то записи, аптечка, запас тушёнки, макарон, сухарей, сигарет и чая. Походило на то, что станция либо оставлена не так давно, либо становится действующей время от времени.
Но особенную загадку заключал в себе главный элемент станции, из-за которого её профиль хорошо узнавался даже с берега. Загадкой была причина, по которой местные ещё не спилили этот элемент на металл. Здоровая, метров пятнадцать, мачта с вертикальным диполем, видимо, самодельной конструкции – ничего из популярных магазинных образцов Коппер не опознал. Антенна торчала во дворе и крепилась к бревенчатой стене дома – может, для надёжности.
Не считая ржавого консервного ножа, нескольких отвёрток, спичек, топора и «фэйри» для мытья посуды, никакого оборудования Коппер не нашёл. Я решил, что оно и логично. Иначе те, кто оставил станцию, едва ли прятали бы ключи под дощечкой. Документы датировались интервалом от 2004 до 2011 года, что могло говорить о заброшенности станции с 2011, а могло и не говорить. Все важные документы гидрологи, геологи или кто бы то ни было забрали с собой. Коппер нашёл только графики дежурств, журнал учёта инструктажей ПБ и подобную ерунду, которая либо накапливалась по инструкции, либо только по случайности не пошла на растопку древней буржуйки.
— Так что, когда ты?
Мы говорили об этом с прошлого лета, а после развала «радиодурки» начали говорить почти каждый день. Чтобы кто-то из нас собрался с силами и приехал к другому в гости через полстраны. Учитывая мою более-менее приличную работу в техподдержке и крайне туманный род занятий Коппера, я подозревал, что этим кем-то в конце концов буду я. После закрытия «радиодурки» я сказал Копперу, что надумываю совершить набег на его колхоз, и он начал натурально бредить этой «впиской века». Честно говоря, я заразился его энтузиазмом и прикидывал перед сном, каких общественно опасных сюрпризов наготовит этот шизоид. Поэтому в конце концов я, образно говоря, пришёл с ножом на перестрелку.
Коппера не было.
Я уже купил билет на самолёт. Даты мы выбрали заранее – неделя, когда ни у него, ни у меня точно не будет никаких дел. План, который он предложил, был прост ровно настолько, насколько и безумен, но меня, как я уже сказал, захватил его энтузиазм. Слушая Коппера, я с каждой секундой всё больше убеждался, что это роскошная идея: приехать к нему в гости прямо на заброшенную станцию, куда он успел натаскать дров, ещё кое-какой еды, а главное – привезти свой трансивер. Он смог подключить его к той самой антенне возле дома и загадочно уклонялся от расспросов, уверяя, что это надо видеть и слышать самому. Но в самый последний момент, когда до вылета оставалось шесть часов, я получил сообщение.
Коппер писал, что из-за проблемы с одним аккумулятором ему придётся уехать в другой город на пару дней. Но он всё, конечно же, продумал. Предвидя что-то подобное, он заранее отправил второй ключ от станции бандеролью до востребования – из своего города в другое почтовое отделение в нём же. По его подсчётам, ко дню икс ключ должен был уже лежать на почте несколько дней. Таким образом, у меня оставалось больше трёх недель в запасе, чтобы забрать его по прилёте.
Уже тогда мне стоило бы задуматься.
Заштатный городок Коппера встретил меня заросшей взлёткой и ярким солнцем, похожим на раскалённую добела сковородку. После моих дождей и вечной облачности перемена радовала. Через сорок минут в набитом душном автобусе радоваться я перестал. Коппер выбрал отделение поближе к автовокзалу. По дороге я успел обойти весь крохотный центр, поглазел на красивый главный парк, средней красивости главную площадь и совсем уродский главный торговый центр. На почте, как ни странно, было пусто. Почти в ту же минуту, что я вошёл, в руках у меня оказалось содержимое бандероли – не очень художественно вырезанный из алюминиевой банки пенис, пять крышек Волковской пивоварни, записка «ФРЭНК ЛОХ» и длинный жёлтый ключ с чёрной пластиковой головкой.
Потом был ещё один душный автобус на несколько часов, поиски попутки и самая медленная в моей жизни поездка из райцентра в Копперовскую деревню с трактористом. Добрался я на самом закате. Впереди маячила роскошная перспектива – искать мужика с лодкой по деревне, искать лодку в сумерках на берегу, искать остров на тёмной воде, одновременно налегая на вёсла. Из меня не бог весть какой определитель направлений ветров, но щедро обдуваемые щёки намекали, что грести, возможно, придётся против семи или даже десяти метров в секунду.
Мужик, назвавшийся Максимом, был предупреждён. От него я получил координаты арендованной Коппером лодки, спрятанной под брезентом на берегу. Оставалось найти её и переплыть озеро.
Я родился и вырос в большом городе. Лес всегда меня пугал. В городах лес кажется местом, в котором не стоит находиться. В котором таится опасность. Неважно, бомжи, наркоманы, серийный убийца, стая собак или что-нибудь пострашнее. Для городского жителя лесополосы, заросшие пустыри, лесистые окраины – это место, где заканчиваются привычные правила, и может случиться что угодно.
Я шёл среди огромных сосен, которые верхушками, казалось, уходили за предел видимости, сходились в точку в открытой черноте космоса. Там, вверху, скопления звёзд превращались в зарево. Мне редко доводилось видеть их так ясно. Большие города страдают световым загрязнением от уличных фонарей, от миллионов окон, фар машин, подсветки на высотных зданиях. Атмосфера всегда подёрнута смогом и облаками пара. Подобно тому, как город засоряет помехами радиоэфир, заставляя любителей подключаться к удалённым приёмникам WEBSDR, стоящим в безлюдной местности, он накладывает свой шум и на свет звёзд.
Дойдя до нужных координат, ни брезента, ни лодки я не нашёл.
Может, это можно было списать на мою непригодность к выживанию в лесах. Может, я и сухогруз не нашёл бы днём, не то, что замаскированную деревянную лодку, используя только фонарик и палку. Но я обполз на коленях всё на двадцать метров вокруг, простучал каждый странный бугорок – ни следа чего-то, хоть отдалённо похожего на лодку.
Темнота вокруг давно стала непроницаемой. Даже свет телефона рассеивался на ближайших деревьях, бледно освещал хвою, пластинчатую кору на стволах, оставляя чёрные тоннели между ними, уходящие невесть куда. Я не раз подумал, что фонарик может привлечь чьё-то внимание. Но, во-первых, я рассудил, что опаснее всего дикие животные, которых свет может отпугнуть. А во-вторых, без света мои шансы найти лодку резко устремлялись к нулю.
Так же внезапно, как до этого я не нашёл лодку, теперь я её увидел. Она качалась на воде в естественной или кем-то вырытой нише под берегом, прикрытая ветками так, чтобы походить на прибрежные кусты, подтопленные озером во время весеннего половодья. Лодка выглядела старой и гнилой. В местах, где должны быть уключины, борт совсем разрушился. Я понял это, когда выволок её из-под берега, отвязал, погрузил рюкзак, сел у носа и взял старое чёрное весло, чтобы установить его, как следует. Устанавливать было некуда. Выругавшись про себя, я пересел лицом к носу. Впрочем, я быстро сообразил, что для удобной гребли с уключинами всё равно нужно второе весло, иначе я до утра вертелся бы в пяти метрах от берега.
Ветер на озере дул ещё сильнее, чем в лесу. Однако я ошибался: в кои-то веки моя непригодность к выживанию (в этот раз – к определению направления ветра) пошла на пользу делу, и ветер помогал мне, задувая в спину. Летний воздух был тёплым даже здесь, на воде. Я решил расстегнуть куртку, чтобы стать немного шире и давать ветру большее сопротивление. Мне тут же стало смешно от собственной идеи, и я налёг на весло уже без тревоги.
Чёрная вода рябила, как экран, отражая звёзды. Луны не было. Со всех сторон берег еле различался, даже с той, от которой я только что отплыл. Я испугался, что могу заплыть не туда, перепутать остров или вообще пристать к какому-то мысу, даже не поняв этого. Странно, но именно на озере, со всех сторон ограниченном землёй, я впервые за день осознал, что могу заблудиться. Однако страх тут же прошёл. Удивляясь своей тупости, я достал весло из воды, разблокировал телефон и открыл карты. Взглянув на метку, я почувствовал, как что-то обрывается под рёбрами. Метка всё ещё была на берегу.
Если подумать, в этом не было ничего странного. Мозг, принадлежавший когда-то сухопутным рыбам, первым делом бросился к проверенному естественным отбором треугольнику: бей, беги или замри. Но затем в работу включились более новые слои. Они напомнили, что геолокация на телефонах всегда работает неточно, и разброс в двадцать или тридцать метров – больше норма, чем аномалия. Конечно, я грёб изо всех сил и по подсчётам при попутном ветре должен был проплыть уже половину пути. То есть – никак не меньше трёх сотен метров. Но что такое подсчёты, когда кругом темнота, весло одно, а гребец видел лодку пару раз в жизни? И разве не может видимая геолокация отстать от реальной?
Минут через пять я понял, что всё это время плыл правильно. На фоне неба вырос силуэт антенны Коппера. В темноте было трудно разглядеть, но мачта всё же узнавалась. Я вымотался. Собрав остатки сил, я начал загребать то справа, то слева, пока лодка не уткнулась в каменистый откос.
Не буду описывать, каких сил стоило вытянуть лодку на берег. Я осознал всю глубину слова «жалеть», вспоминая о канате, который остался дома. Окончательно измотанный, с тяжёлым рюкзаком на плечах, я с фонариком искал станцию. Окна действительно оказались целы: свет отражался в их черноте, не цепляя ни единой трещины. Найдя во внутреннем кармане длинный ключ с чёрной головкой, я вставил его в скважину и нажал. Ключ не поворачивался.
Посветив фонариком, я заметил, что ключ подозрительно торчит. Словно не вошёл целиком. Вынув его из скважины, я вставил снова – на этот раз резко и с силой. Внутри что-то скрежетнуло, ключ вошёл почти по головку. Теперь я смог его повернуть. Замок тихо лязгнул, и дверь открылась.
Внутри оказалось тесновато. Те, кто строил станцию, не особо заморачивались с жилым пространством. Узкая, метра полтора, и короткая прихожая примыкала к единственной вытянутой комнате, похожей на вагон. Её ещё больше сужала невысокая поленница, сложенная справа от входа. Из дверей я увидел только левый (для меня) конец жилой комнаты. В углу стояла чугунная буржуйка. Войдя в комнату, я смог осмотреть правую часть – если стать спиной к буржуйке, то по правую руку оказывались два окна без штор, по левую – маленький самодельный стол с парой табуреток, двухъярусная кровать и металлический шкаф. У дальней стены, слева от шкафа, стоял рабочий стол с третьей табуреткой. На столе царил беспорядок. Переплетения проводов, детали, инструменты, расходники, стопки бумаг, блокноты и книги. Посреди этой свалки стоял трансивер Коппера.
Съев батончик, я завалился на нижний ярус прямо в одежде и мгновенно заснул.
Когда я проснулся, солнце уже было слишком высоко, чтобы бить в окна. Глянув на телефон, я удивился тому, насколько вымотался вчера в пути. Я заснул около одиннадцати, а был уже почти полдень.
День я решил потратить на осмотр острова и всего, что не заметил ночью. Книги, которые лежали на столе, скорее всего, принадлежали Копперу – радиотехника, электросхемы и «Солярис» Лема. Ещё одна вещь, похожая в темноте на книгу, оказалась чем-то типа ежедневника. Ежедневник был частично заполнен записями, которые я решил изучить позже. Между окнами у стены стояли два солидных литиевых аккумулятора, один из которых был подключён к запутанному контуру с участием преобразователя и трансивера. Выходит, Коппер уехал с третьим.
Над столом и над аккумуляторами висели карты местности разного масштаба. Обозначения на них были слишком общими, чтобы понять, чем здесь занимались люди. Во всяком случае, полезных ископаемых не нашлось ни на одной карте. Деревня, озеро и остров были отмечены на всех трёх, а вот станция не была подписана даже на той, где отметили зимовье и родник. Чёрный прямоугольник на месте, но никаких букв рядом. Это было странно. Даже если станция не действует, её не будет на новых картах, но эти-то определённо старые, судя по виду. При этом даже на старые сам дом нанесён, то есть стоит достаточно давно.
Матрасы на кровати выглядели плохо. Фанерный пол потрескался во многих местах. Коппер явно прибирался, но в тех местах, куда он не добрался, слежалась вековая пыль. Я так же плох в следственных мероприятиях, как и в выживании, поэтому не смог бы сказать, накопится такая за месяц или за десять лет. Об истории дома всё это говорило мало.
Антенна, которую Коппер назвал «странной», показалась мне самой обычной. Конечно, я не разбирался в них так, как он. Но я видел перед собой немного загруженную дополнительными элементами конструкцию вертикального диполя, и ничего больше.
Остров оказался узким, но довольно длинным, и состоял как бы из двух частей. Та часть, где стоял дом, представляла собой почти ровный луг на возвышении, с густой травой и крапинами мелких белых цветов. У берега он обрывался крутым невысоким откосом и грудами крупных камней. Метрах в пятидесяти за домом начиналась узкая, не шире четырёхполосной трассы, короткая перемычка – спуск вниз, к камням и крохотной бухте, и снова подъём к отдалённой части острова, где начинался лес.
Эту часть я попробовал осмотреть вдоль берега, не уходя в чащу. Даже днём постоянные сумерки между стволами сосен нагоняли на меня смутную тревогу. Берег был крутой и каменистый с «правой» стороны, если стоять лицом к окнам и двери, которые смотрели на озеро и деревню, и более пологий с «левой». И по карте, и по шагам расстояние от дома до дальней оконечности острова составляло чуть меньше километра. Из них примерно пятьдесят метров занимал луг с цветами, пятнадцать-двадцать – спуск-перемычка, а остальное – лес на второй части острова.
За осмотром дома и острова, растопкой буржуйки, чтобы сварить макароны, зарядкой телефона от пауэрбэнка и прочей бытовой суетой я не заметил, как солнце снова пошло к закату. Поддевая вилкой макароны с плавленым сыром, я решил посмотреть, не писал ли что-то Коппер. Он уже давно должен был добраться до того города, в котором собирался решить проблему с аккумулятором.
Коппер ничего не писал. Коппер вообще не появлялся в сети с того момента, как отправил мне сообщение про аккумулятор. Я попытался отогнать тревогу рациональными доводами. Получалось так себе. Я решил не выходить в онлайн до утра – тем более мобильного интернета здесь едва хватало, чтобы получать сообщения в телеграме. В браузере большая часть вкладок грузилась вечно.
Вместо этого я решил сесть за радио. Каждый раз, когда мы говорили про него, Коппер напускал тумана, говорил загадками. Что он хотел мне показать? Я надел наушники, включил питание трансивера и антенны и вслушался в последнюю частоту, которую оставил Коппер. Кто-то передавал радиоспектакль. «…Вступить в бой… Возможно, последний в самой истории. Решающее сражение…» Я послушал немного, связь была поразительно чистой, почти без шумов. Попробовал перескочить дальше. Очень скоро я поймал китайскую станцию, на которой пела женщина. Пела довольно красиво. Качество и здесь было запредельным. Гораздо лучше, чем когда мы ловили Китай с Коппером, созваниваясь в телеге. Я подумал, что дело в близости Китая к Копперу и удалённости от меня.
Ловилось очень хорошо. Станции попадались часто, в основном из коммунистического соседа и русскоязычные. Несколько раз я попадал и на телеграф, но все сообщения содержали какой-то код, разгадать который я вряд ли смог бы без ключа. Один раз мне попалась немецкая частота, на которой через равные промежутки женский голос произносил слово «Achtung», пять каких-нибудь цифр, а после шёл длинный звуковой сигнал. Так повторилось несколько раз, и частота замолчала.
Когда я почувствовал, что уже давно хочу спать, телефон показывал 2:40. Наслаждаясь чистотой сигнала и почти полным отсутствием шумов, я даже не заметил, как просидел больше пяти часов. Отключив трансивер, я снова, как и вчера, лёг спать, не раздеваясь.
Сон был всего один, но странный и тревожный. В нём была ночь без звёзд. Я стоял и смотрел на тёмный лес в дальней части острова. Я не понимал, что пытаюсь там увидеть. Но был уверен, что нужно не сводить глаз с этой кромки леса, иначе я могу не заметить что-то, что не замечать нельзя.
Проснувшись, я решил, что мне удалось подняться с утра. Но это было не утро. Я проверил время в интернете, однако результат остался всё тот же. 16:40. Я проспал почти до вечера. При этом я не чувствовал себя выспавшимся. Разбитость, сонливость, тугие мысли, ворочающиеся, как бетономешалка. Теперь я должен был закончить все бытовые хлопоты намного быстрее, чем вчера, потому что уже скоро нужно было опять ложиться спать. Поэтому ещё до наступления пяти часов я вышел к озеру за водой. И там увидел вторую лодку.
Всё же по глупости мы надеялись, что станция заброшена насовсем. Но никто этого не обещал. Ни наслоения пыли, ни отсутствие документов позднее 2011 года ни о чём не говорили. Ясно было, что те, кто оставил ключ под доской, могут вернуться в любой момент. В пользу того, что дом не брошен, говорили и целые стёкла, и антенна, и запас продуктов.
Стараясь быть как можно незаметнее, насколько это позволял голый пологий берег, я вернулся в дом и тихо затворил за собой дверь. Трясущимися руками побросал все наши вещи в рюкзак и с большим усилием застегнул его. Нужно было разобрать аппаратуру Коппера, что-то сделать с огромными тяжёлыми аккумуляторами, но я не представлял, как всё это потащу и куда спрячу. Поэтому я решил просто выйти из дома так же тихо, как зашёл, запереть дверь и положить ключ на место.
Вдруг я увидел желтоватый блик. Блестящий предмет лежал между нижними поленьями в поленнице. Встав на четвереньки, я вытянул длинный жёлтый ключ с чёрной головкой. Второй ключ от дома.
Как он сюда попал? Коппер уехал без ключа?
Но как тогда он вышел?
Чувствуя холод внутри, я быстро складывал два и два. Нет, на этой лодке никто не приплывал. Её оставил здесь Коппер. Вот почему я не нашёл лодку по координатам, которые дал её хозяин в деревне. Это и есть та самая лодка. Я взял чью-то ещё. Она была не завёрнута в брезент, а укрыта наломанным кустарником на воде.
Поленница у самой двери. Тогда, ночью, когда замок заело, а я с силой протолкнул ключ – не мог ли я выбить другой ключ, торчащий изнутри?
Если дела обстояли именно так, то Коппер к моему приезду должен был всё ещё находиться в доме.
Я зачем-то рассеянно обшарил каждый угол, словно Коппер мог закатиться под стол или потеряться в поленнице, как тот ключ. Открывшаяся фантасмагория напрочь выбила меня из колеи. Очень нескоро я догадался зайти в интернет, но последним временем онлайна Коппера всё ещё значилось то самое, в которое я получил его сообщение. Несколько звонков в телеграме также ничего не дали. Наконец меня посетила первая стоящая мысль за весь день.
Я решил использовать трансивер Коппера, чтобы выйти в эфир под позывным коллективной станции Чембера. Коппер время от времени её слушал, так что шанс был. Если повторять одно и то же сообщение, как попугай, некоторое продолжительное время… Это точно могло сработать.
— Коппер, вызывает Фрэнк. Не могу с тобой связаться. Ответь, как только сможешь.
Пауза.
— Коппер, вызывает Фрэнк. Не могу с тобой связаться. Ответь, как только сможешь.
Так я повторил примерно раз пять через равные промежутки, записывая на диктофон. Закончив запись, я зациклил её и положил телефон возле микрофона. Качество будет не ахти, но разобрать можно.
Я искал, чем себя отвлечь, пока транслируется передача. Взгляд упал на ежедневник на столе. Коппер явно его читал, значит, стоило почитать и мне. Вчера я не обратил на это внимания, но записи выглядели весьма странно. В основном это были частоты коротковолновых диапазонов с минимальными пометками или вообще без пометок. Напротив каждой записи стояли два времени, например, 23:01:35 и 23:02:07. Там, где пометки всё-таки были, их с тем же успехом могло бы и не быть. Фразы, которые выглядели просто набором слов, а иногда и букв.
«7.028.014 В ТАКОМ 23:01:35 23:02:07».
«7.028.577 23:03:02 23:03:14».
«7.028.223 ПЕРЕД СП 23:03:41 23:03:52».
«7.027.890 23:04:00 23:04:05».
Я пролистывал страницу за страницей, и на каждой было только это: частота, буквы и две временные отметки, либо только частота и время.
Постепенно я начал находить закономерности. Это у меня всегда выходило хорошо. Лучше, чем искать лодки.
К примеру, доходя до определённого времени, записи всегда прерывались. 04:11:58. Не прерывались буквально. Не было ни отступов, ни каких-то пометок. Но я увидел этот разрыв. Каждый раз, доходя до этой таинственной границы, записи перепрыгивали на следующий день. Дат не было, но время отскакивало назад, к одиннадцати-двенадцати часам ночи. Не всегда записи кончались именно на 04:11:58. Иногда было особенно сложно, когда они кончались, к примеру, в 23:30:23, и потом начинались в 23:03:17. Разрыв очень маленький, но время всё равно ушло назад, что означало следующий день. Во всех остальных случаях время шло только вперёд.
Ещё одна закономерность: время всегда повторялось. Сочетания могли быть разными, вторая отметка могла быть позже или раньше. Но практически всегда, если в каком-то дне было первое время 23:01:35, оно повторялось снова и снова в следующие дни. Многообразие отметок было слишком большим, чтобы сказать, были ли отметки, которые повторялись только один раз. Но большинство первых отметок вскоре появлялось снова.
Третья закономерность: частоты в большинстве случаев располагались в начале диапазона. На большей части из них связь была только через CW-телеграф. В этот момент меня посетила одна мысль. Если частоты – это телеграф, а первые отметки – время начала связи, то вторые отметки – это время конца связи. А пометки текстом в записях – сообщения.
Меня вдруг захватила идея, которой я сам испугался. Что, если пройти по разным частотам близко к тем, которые упоминались в записях, в отрезки времени, приближенные к временным отметкам? От этой мысли по коже пробежали мурашки. Но рациональная часть меня давила и убеждала. Это всё походило на псевдослучайную перестройку рабочей частоты, но без последовательности на руках. Как если бы кто-то сумел случайно найти эту последовательность и попытался вклиниться, поняв, что сигналы повторяются изо дня в день по одним и тем же правилам.
В глубине души я вопреки всякому здравому смыслу видел связь. Мне казалось, что неким неведомым образом эти записи могут иметь отношение к исчезновению Коппера.
Я остановил передачу сообщения для Коппера и надел наушники. Взглянул на телефон. 23:16. Ближайшими временными отметками, которые я нашёл, были 23:18:44 и 23:19:10. Частоты скакали в сорокаметровом диапазоне в пределах 7.025–7.033. Вслушиваясь в шум, я плавно мигрировал с одной частоты на другую. 23:18, сорок два… сорок три… сорок четыре… сорок пять…
Ничего. Не знаю, чего я ждал, но тишина меня раздосадовала. Более нервные и резкие переходы между частотами, виной которым была моя досада, не улучшали ситуацию. Ничего не случилось ни в 23:19:10, ни в 23:19:57, ни в 23:23:34, ни в 23:24:01, ни в 23:30:23. С каждой неудачей я становился всё спокойнее, хоть и разочарованнее. Я всё больше убеждался, что ошибся. Что записи строятся как-то иначе и могут вообще не относиться к связям телеграфом.
В 00:10:12 я поймал сигналы.
Сперва я даже не понял, что случилось. Уши привыкли к шуму, и до меня даже не сразу дошло, что при прохождении частоты 7.028.113 приёмник дал два коротких. Осознав, что случилось, я вздрогнул, словно обжёгся. Вернув приёмник на сто тринадцать, я вслушался в шумы помех. Кто-то отчётливо передавал сигналы. Три длинных. Й, О или Ш. Длинный, короткий, длинный. К. Длинный, короткий. Н. Три длинных. О.
Окно.
Я резко повернулся к окну. Снаружи ничего не было. Но что могло там быть? По неизвестной причине я связал сообщение, полученное по телеграфу, с собой, с местом, где я нахожусь. Я словно догадался в какой-то момент, что эти сообщения предназначаются мне.
Но они не могли предназначаться мне. Загадочный летописец принимал их здесь месяцы и годы, судя по количеству записей в ежедневнике. А я появился здесь только вчера.
Если сообщение и содержало что-то ещё, с перепугу я всё пропустил. С усилившейся досадой я принялся осторожно перебирать частоты, пытаясь уловить в шуме сигналы. 00:14:05. 00:14:53. 00:15:39. Похоже, тот, кто делал записи, здорово набил руку. Каждый день ему удавалось поймать почти полный набор временных интервалов. Я же пока зацепил всего один.
К двум часам ночи я решил, что с меня хватит. Нужно было отойти от этого бешеного напряжения. Я определённо что-то поймал. Была это псевдослучайная перестройка частот, или просто какой-то эрзац-метод любителей, я понятия не имел. Но я получил слово «окно». Какова вероятность случайного совпадения четырёх букв таким образом? Одна тридцать третья в четвёртой степени? С этими мыслями я лёг на свой обжитый нижний ярус. Сон пришёл быстро.
Мне снилось, что стена без окон, обращённая к лесу, на самом деле имеет одно окно. В нём был виден луг, спуск на узкий каменный перешеек и стена леса на той стороне. Среди сосен что-то было. Я не мог разглядеть, но видел, что в одном месте лес не похож на себя. Кто-то стоял там, в тёмном коридоре между стволами, и смотрел прямо в третье окно.
На этот раз я проснулся около десяти ночи.
Осознав это, я резко сел на койке. Такого не может быть. Я не мог настолько устать, на меня не могло так повлиять и нервное напряжение. Ни разу в жизни я не просыпался в десять, если только не засыпал вечером.
Я был сбит с толку долгим сном так сильно, что перед каждым простым делом цепенел минут на пять. Реальность путалась. Мне никак не удавалось определить, насколько сильно хочется есть или пить, поэтому пришлось просто перемолоть зубами два батончика и влить в себя бутылку воды. Я несколько раз проверил телеграм, но время последнего выхода Коппера в онлайн не менялось. Я решил опять звонить ему. После десятого по счёту звонка я отложил телефон.
Прошло не меньше двух часов, когда в голове начало проясняться. Нужно было послушать станцию Чембера. Коппер мог потерять или сломать телефон, а вот если он добрался до дома, то сможет выйти в эфир. Помимо этого переносного трансивера у него имелся ещё один, побольше и потяжелее. С этими мыслями я сел за рабочий стол, включил питание, надел наушники и настроился на частоту нашей коллективной станции. Почти сразу же я услышал сигналы.
Три коротких. Три длинных. Три коротких. Три коротких. Три длинных. Три коротких.
Сигнал бедствия.
Я ни секунды не сомневался, что это Коппер. Только он передавал CW-телеграф под позывным коллективной станции Чембера. Коппер передаёт сигнал бедствия. Я лихорадочно соображал. Нужно было кому-то сообщить. Спасателям? Полиции? Я даже не знал, где находится Коппер, однако спасатели могли быстро запеленговать источник передачи. Но прежде, чем я успел взять телефон в руки, мне на глаза попался вольтметр, мониторящий антенну. Трансивер был включён в режиме приёма, при этом антенна показывала скачущее напряжение.
Не до конца соображая, что делаю, я взял телефон и подключился к WEBSDR. Кто-то зовёт это озарением. Кто-то интуицией. Сигнал бедствия всё ещё передавался на обычной частоте коллективной станции. Медленно, словно во сне, я отключил питание трансивера. Сигнал пропал. Включил заново. Сигнал появился.
Он шёл от антенны за стеной.
Я помню, как вышел из дома с рюкзаком в руке. Помню, что не бежал и старался двигаться как можно тише. Не уверен, закрыл ли дверь. Я плыл через озеро и шёл обратным путём к деревне в оцепенении, не думая ни о чём, кроме сигнала на острове. К Максиму я не пошёл. Вместо этого я прошагал ещё восемь километров до райцентра по ночному лесу. Вечером того же дня я уже сел на самолёт, заплатив за обратный билет втридорога.
Дело в том, что Коппер так и не появился в сети. С тех самых дней я не знаю, где он и жив ли он вообще. Я сообщал о сигнале бедствия и спасателям, и полиции, но это ни к чему не привело. Сигнал пропал. Если кто-то и искал Коппера, то мне об этом не сообщали. Я не родственник и не близкий друг. Звучит нелепо, но ведь я знал только его имя, город и аккаунт в телеграме. После долгих поисков мне удалось найти его мать, но она даже не ответила на моё сообщение. Мы думаем, что знаем кого-то в сети, хотя на самом деле нередко знаем только частоту в радиоэфире, которую никогда не сможем найти снова, если однажды она замолчит.
Если здесь есть кто-то из «радиодурки», кто знал Коппера или кого-нибудь из его окружения, свяжитесь с frankthefilthiest. Это я. Я хочу понять, что случилось в те несколько дней 2018 года. Что случилось с Коппером и со мной. Я никогда не смогу заставить себя вернуться на остров на озере.
А если это единственный способ – то никогда не смогу и узнать.
Соавтор: Никита Корнеев.