Новость о смерти деда застала меня врасплох, прямо посреди привычной рутины. Она обескуражила и оставила, как казалось, огромную дыру где-то в моей душе. Голос матери слегка дрожал, когда она позвонила мне рассказать. Я знал, что ей тоже сейчас так же плохо и больно. Я все прекрасно понимал, но меня возмутила будничность, с которой она сообщила мне это. Привет, как дела, дед Петр умер. Да, я немного нагрубил ей, на некоторое время моя скорбь превратилась в ярость. Раздражало ее желание сохранять самообладание даже сейчас. Я надеюсь, что она меня простит.
Лично мне не хотелось сохранять контроль. Я расшиб о стену кулаки, написал заявление об отпуске, немного заляпав его кровью, и отправился в деревню. Хотелось увидеть дом, обнять резко осиротевшую бабушку. В последние годы мы не особо общались с дедом, взрослая жизнь, мать ее. Никогда нет времени на поездку в тмутаракань. Но я искреннее деда любил, еще с самого детства.
Он стоял перед глазами всю дорогу. Я вспоминал его голос, больше похожий на далекий громовой рокот, его карие глаза с вечной искоркой веселья. По моей памяти он всегда был здоров и силен, поэтому новость о его смерти так сильно меня шокировала. В городе я часто думал, о том как мы с братьями приезжали летом в деревню, помню крепкий дубовый стол, ломящийся от тушеных овощей и мяса. Дед всегда сидел во главе, крякал после рюмки самогона, флиртовал с бабушкой, на что та игриво охаживала его кухонным полотенцем. Это было счастливое время, когда мы собирались, шутили и ели, не задумываясь о том, что нас ждет в будущем. Наша семья осталась дружна, я уверен, что на похороны мы снова будем вместе. И я знаю, что место во главе стола теперь будет пустовать.
По моим ощущения дед всегда любил меня больше, чем моих братьев. Возможно, потому что я любил слушать его истории и в целом всегда ходил за ним по пятам. Даже когда я потерялся в недрах мегаполиса, он все равно надевал очки и медленно, буква за буквой печатал для меня поздравления со всеми мелким праздником. Я их не читал, к своему стыду. Это были самые обычные поздравления из сети, но каждая приходящая от него смска заставляла меня улыбаться.
Деревня встретила меня как обычно. Самое непримечательно поселение на несколько сотен душ с разваливающимся ДК и одним магазином. Здесь не изменилось ничего со времен моего детства. Отпало только чуть больше побелки со зданий да местные жители стали чуть более морщинистые. Конечно, поселок вымирал. В основном здесь остались старики, вся молодежь из тех, что попрактичнее уже давно разъехалась по разным городам. Остались только ханыги и тунеядцы, промышляющие нехитрым ремеслом за бутыль самогона. Бабушка встретила меня у ворот. На ее лице тоже появились новые морщины, в уголках глаз блестели бусинки слез. Но руки ее пахли все так же. Пахли пирожками и моим детством.
Когда первые эмоции от долгожданной встречи схлынули, а десяток пирожков за чаем съедены я начал расспрашивать о деде. Оказалось, что ждать никого не стали и его почти сразу похоронили на местном кладбище. Родня постепенно будет собираться, но на 40 дней точно приедут все. Бабушка держалась бодро, иногда даже казалось, что смерть деда ее мало трогает. На вопросы о том, как это произошло, отвечала уклончиво.
— Старый баламут, что с него взять – только и разводила она руками
Убранство дома внутри осталось тем же, и день пролетел быстро в клубах ностальгии. Мы говорили о моих знакомых ребятах, некоторые из них уже умерли от метилового спирта, остальные уехали. Вспоминали деда, бабушка достала самогон из-под полы. Рассказывала, что он очень скучал по всем нам и велел передать, чтобы мы не убивались. Когда бутылка самогона показала дно, я спросил, где именно его могила, намереваясь пойти прямо сейчас.
— Дома сиди, неча шастать ночью. Тем более по кладбищу! Собрался он, ишь! Хватило мне одного гуляки. — Ее слова мгновенно меня отрезвили.
— Так что случилось то, ба?
— Случилось, случилось. Чего должно было того и случилось! Заладил ты смотри!
Не смотря на то, что говорить мне она ничего не хотела, алкоголь в крови и эмоции взяли свое и я услышал историю, которая заставила меня переосмыслить безоблачные дни моего детства.
Мой дед был человеком советской закалки, работящим крестьянином в самом хорошем смысле этих слов. Он был из той породы, что не боялся ни черта ни пули. Всю свою жизнь он прожил в деревне, резко обрубая все разговоры о переезде в город. К благам цивилизации он относился очень скептически, морщась и фыркая. Не смотря на притеснения церкви и разного рода мистики, всю жизнь он носил на теле осиновое распятие. К нему он относился очень бережно, хотя никогда не выставлял свое мировоззрение напоказ. Он не стыдился его, не боялся насмешек, просто для него это было сугубо личное, спрятанное где-то глубоко внутри души.
Его религиозная позиция очень легко уживалась с древними верованиями, перекликалась с легендами, которые шепотками передаются по деревне до сих пор. Он знал их все наизусть, и часто рассказывал мне теплыми летними вечерами. Слушать его было невероятно интересно, по большей части из-за того, что он сам истово верил в то, о чем говорил. В доме всегда было блюдце молока и краюха хлеба для домового, он всегда выражал почтение лешему заходят в лес, топил кусочки сала в местном озере, задабривая водяного. Кто-то посмеется и скажет, что это дремучие суеверия, но он всегда возвращался домой целый и невредимый. Приходил с полными корзинами грибов или ягод, всегда приносил лучшую дичь и самых крупных рыб.
Конечно, мимо односельчан такой успех не мог пройти просто так, все считали, что он знает секретные слова и может говорить с землей. К нему часто приходили за советом, и он действительно помогал, вспоминая одну из множества историй, которые собирал всю жизнь. Лавируя на грани реальности, он спасал браки, помогал людям бросить пить, принять верные решения. Конечно, он не был каким-то знахарем или ведьмой. Не было кладбищенской земли, засушенных трав и прочих атрибутов. Он просто умел слушать, а его острый разум давал дельные советы, которые он подкреплял какой-то мистической байкой. Местным это очень помогало.
Его гибель стала горем для всей деревни, многие проливали слезы, но это не было неожиданностью. Бабушка огорошила меня, сказав, что дед знал, что пришло его время. В последние несколько лет, из-за вымирания деревни местное кладбище совсем пришло в запустение, и там дед стал проводить большую часть времени. Он красил ограды, следил за могилами, убирал опавшие листья, высаживал цветы. Его усилиями кладбище получило вторую жизнь. Местные, конечно, тоже помогали по мере возможностей. Мертвых все здесь уважали.
Где-то полгода назад дальнюю часть кладбища начало затапливать из-за сильных мартовских дождей. Недалеко от кладбища было болото, которое начало расширять свои границы. Дед боролся с этим, насколько хватало сил. Носил мешки с песком и почвой, правил оградки. Но стихия была сильнее. Многие могилы оказались потеряны, дед начал вести себя странно. Почти перестал спать, ночи напролет проводил на кладбище. Приходил грязный и уставший, под глазами начали появляться мешки.
В один из дней он поцеловал бабушку, через нее попрощался со всеми нами и ушел. Нашли его через четыре дня, на выходе из кладбища. Разбухшее, синее тело утопленника лежа прямо на тропе и из его рта снопом вылетали мухи. Как он оказался там, где был, никто не смог сказать, включая местного участкового. Врагов у деда не было, да и он сам был крепким, вряд ли из местных кто-то мог с ним справиться. Деда похоронили, дело замяли, по деревне поползли слухи, что пришло на кладбище что-то нечистое. Ходят туда теперь только днем, по несколько человек. И всю дорогу крестятся.
— Сам утоп, дурак старый. Дошастался по темну. А тело видать волки притащили али собаки. Не слушай ты этот бред, мы тут все ополоумели, по домам сидим света белого не видим.
Бабушка махнула рукой, выпила еще стопку и покряхтывая отправилась к себе в комнату, показывая, что разговор окончен. Я остался один, в тишине дома, нарушаемой только тихим тиканьем часов. От чего-то мне стало жутко в доме, где я знал каждый уголок. В ребячестве я часто бывал на местном кладбище. Проверяя друг друга на храбрость, мы ходили туда даже ночью, видели, как светятся могилы и прочие мелочи. Тогда это пугало и шокировало, сейчас все объясняется просто и понятно. Открыв окно я закурил, выпуская струйки дыма в деревенскую тьму. За окном мерно стрекотал сверчок, где-то брехала собака. Слышалось даже мычание коров. Обычная деревенская ночь.
Глядя сквозь стекло в чернильный мрак, я видел и отражение кухни, темный проход в прихожую был прямо за моим окном. Я на несколько мгновений прикрыл глаза, чувствуя, как никотин разливается по моему телу теплой волной. Когда я снова взглянул на стекло, я увидел, как из темного прохода выглядывает лицо деда. Это был мой дед, его черты были легко узнаваемы. Только лицо немного осунулось, стало резким и угловатым, а в глазах больше не было искорки веселья. Он смотрел прямо мне в затылок своими пустыми глазами, не выражающими абсолютно ничего. Мурашки пробрали все мое тело. Что стоит делать, когда твой недавно погибший дед выглядывает из темного прохода? Кричать казалось глупо, бежать не по-мужски. Я находился в светлой и теплой кухне, но страх все равно парализовал мое тело.
Спустя секунды лицо деда исчезло, и я с облегчением выдохнул, затянувшись вновь. Руки дрожали от стресса, сигарета наполовину истлела. Боясь шевельнуться, я как мантру повторял себе, что это игра воображения, стресс и алкоголь сделали свое дело. Словно насмехаясь над моими убеждениями, дед выглянул снова. Только смотрел он теперь не на затылок, а прямо на свое отражение в окне. Когда я осознал, что он понимает, что я вижу его, мне стало дурно. В глазах поплыло. Дед медленно покачал головой и снова исчез. А я, судя по всему, потерял сознание.
— Чаво тебя разморило так, две стопки выпили всего!
Разбудил меня утром веселый бабушкин возглас. Я обнаружил себя спящим за столом, на сложенных руках. В пепельнице лежала наполовину скуренная сигарета, на стол натекла лужица слюны. Голова не болела, самогонка была качественной.
— Бошку убери! – Бабушку легонько пихнула меня в плечо. Когда я поднялся, передо мной приземлилась тарелка с дивно пахнущей яичницей. – Кушать подано и почти в постель! Посуду за собой помоешь, а я к соседке. – Еще раз пихнув меня в бок она ушла.
Некоторое время я тупо смотрел на тарелку перед своим носом, силясь вспомнить события прошедшей ночи. От выглядывающего деда все еще встают дыбом волосы на загривке. А вот что было дальше? Сознание от вчерашней выпивки все еще было мутноватое, воспоминания ускользали прямо из рук. В любом случае, на кладбище стоит сходить сегодня. Я где-то слышал, что покойники просто так не приходят.
Переобувшись в дедовы сапоги для рыбалки, прикончив яичницу и сполоснув посуду, я бодро шагал по деревне. Настолько бодро, насколько позволяло мое состояние. В голове беспокойным ворохом шуршали различные мысли и воспоминания. Эхом звучала фраза бабушки:”Шепчется народ, что нечисть из болот на кладбище тела жрет. Один не ходи, себя береги”. Она вызывала внутреннее беспокойство, желание смалодушничать, испугаться россказней, вернуться домой. Сигареты и теплый солнечный свет отгоняли все дурные мысли. Никотин отлично подавлял панику, давал мыслям прямой и логичный ход. Вокруг была зелень, щебетали птицы, в воздухе витали запахи ранней весны. Из тысяч рассказов деда про разных сущностей, обитающих в наших краях, питающихся кровь и страхами внезапно всплыл один, который он часто рассказывал мне в солнечные деньки.
Дед называл их псы дня. Он говорил, что в солнечный день, в некоторых местах ткань реальности становится тоньше, податливее как пластилин. В такие моменты, если тебе нужна помощь, если ты находишься на границе отчаяния, твой зов может быть услышан. И тогда приходят к несчастному светящиеся как солнце собаки. На них нельзя смотреть, потому что их свет, подобно солнечному выжигает тебе глаза. Их нельзя трогать, потому что шерсть их раскалена. Они появляются и разгоняют мрачных чудовищ, которые преследуют твою душу. Выводят из леса потерявшихся путников и исчезают так же внезапно, как и появились. И остаются после них только собачьи следы на обугленной траве. Дед говорил, что однажды они спасли ему жизнь, еще в детстве, и он благодарен им до сих пор.
Именно история о псах дня успокаивала меня, когда я входил на кладбище через старые ворота. Могилу деда я нашел быстро, она была ближайшей к выходу. Я подошел к кресту, положил на него руку, и закрыв глаза простоял несколько минут. Моя душа успокоилась, я почувствовал, как пара слезинок стекли по щекам. Но разум хотел ответов. Убрав руку с креста, и закурив еще сигарету, я медленно пошел к дальней, заболоченной части кладбища.
Я не знаю, что ожидал увидеть там. В глубине души я понимал, что никакого откровения не будет. Что это глупая и довольно опасная затея. Но с каждым пройденным метром моя уверенность в том, что я поступаю правильно, возрастала. Каждым шагом я как будто вбивал пудовые гвозди в крышку гроба старинных легенд. Показывал себе, что бояться здесь нечего, и не стал сворачивать, когда под ногами ощутимо захлюпало. В кустах я нашел длинную палку, которой проверял свой путь дальше. Вокруг я видел мешки с песком и грунтом, которые сюда носил мой дед. Болото, судя по всему, почти не продвинулось после его смерти. Перескакивая опасные, на мой взгляд, участки, я погружался вглубь кладбища. Могилы вокруг становились все менее ухоженными, вокруг стали появляться деревья, заросли которых становились все гуще. В один момент я увидел развороченный гроб. Бархатная обивка была разорвана и валялась кусками, сломанные доски были разбросаны повсюду. Крепкий, гранитный памятник был треснут напополам, и разобрать хоть что-то на нем не представлялось возможным.
От этого зрелища меня едва не вывернуло и я начал всерьез задумываться, чтобы повернуть назад. Но почему-то не повернул. Развороченных могил становилось больше, местность выглядела все более дико. Из кучи земли я заметил скелетированную кисть. Этот участок я постарался проскочить быстро, чтобы случайно не рассмотреть на ней следы чьих-то крупных зубов. Когда кроны раньше декоративных, а сейчас полностью диких и разросшихся деревьев окончательно сомкнулись надо мной, а дорога вперед без лишнего риска не представлялась возможным, я наконец-то остановился.
О том, что здесь было кладбище, напоминала только чудом сохранившаяся и насквозь ржавая оградка, да фундамент от какого-то из памятников. Больше никаких остатков. Здесь, в полутьме, уже на дальнем конце кладбища, в полном одиночестве на меня напал первозданный ужас, подобный которому я больше никогда не чувствовал. Я наконец-то понял, какую глупость совершил. Местность вокруг меня жила своей жизнью, по своим правилам. И мне казалось, что эти правила готовы легко перемолоть глупого человека. Невероятный приступ паники заставил меня бежать, не разбирая дороги, перепрыгивать через ограды, падать, вставать и снова нестись неизвестно куда. Конечно, мой забег не мог длиться долго. Моя нога угодила в трясину буквально через метров сорок, но этого хватило, чтобы мне захотелось выплюнуть легкие.
Попадание в трясину остудило мой пыл, паника начала постепенно сходить на нет. Осторожно двигая ногой, я пытался вытащить ее из сапога. Нехотя она поддавалась, и я уже начал намечать как буду выходить обратно на главную тропу. Стану на ту кочку, пройдусь у той оградки, перелезу через это странное бревно. Занятый выстраиванием маршрута, пытаясь спасти свою ногу и жизнь, я не сразу заметил, что бревно постепенно приближается. А когда заметил, было уже слишком поздно.
Непонятное существо, цвета черной гниющей древесины подвигалось ко мне, нелепо перебирая множеством человекоподобных рук. При движении они скрипели как несмазанные шарниры, движения были медленные и угловатые. На передней части “ствола” я мог рассмотреть человекоподобное лицо, с большими черными и влажными глазами. Рот постоянно открывался и закрывался, демонстрируя ряды желтых, кривых зубов. Создание охало, скрипело и постепенно приближалось ко мне. В длину оно было метра два, округленное к концам. Конечности были по всей его длине. Они изгибались, немного поднимая продолговатое тело, а потом резко распрямлялись, роняя его немного впереди. С туловища сваливались какие-то черные ошметки, маленькие белые личинки, оно все было в болотной жиже. Даже топь, непроходимая для меня, не остановила его. Я смотрел в черные печальные глаза, в открывающийся рот и не мог даже кричать. К своему стыду я почувствовал, как что-то горячее стекает по моим ногам. Из глаз брызнули слезы, когда я услышал еще несколько созданий вокруг.
Испуганный, плачущий, совершенно неспособный к сопротивлению я смотрел и слушал, как моя смерть постепенно подбирается ко мне по старому затопленному кладбищу. Я не мог кричать, но мысленно звал маму, деда, кого угодно кто мог бы освободить меня от этого кошмара. И они действительно явились. Несколько солнц вспыхнуло вокруг меня, заполняя пространство звонким лаем. Светящиеся словно изнутри собаки напали на окружающих меня существ, обжигая их толстую кожу своими лапами, разрывая их плоть крепкими, белыми клыками. Бревноподобные чудовища отчаянно охали, стараясь уползти, спрятаться в глубинах топи. Я не особо обращал внимание на происходящее. Высвободил ногу, и повторяя слова благодарности как можно быстрее побежал к тропе, прыгая с кочки на кочку.
Обернувшись на секунду назад, ослепленный ярким светом я увидел деда в окружении собак. Он трепал их за ушами, а они пытались облизать его лицо и виляли хвостами. И знаете, я могу поклясться, что в его глазах снова плясали веселые, шальные искорки.