С грязно-серых небес сыпался крупный белый снег, укрывая село Калдырино, населяемое столь малочисленным контингентом, что и сыскать-то его можно только на военных картах. В первой от околицы хате сидел юноша с голубыми глазами, бутылью самогона и надкусанным огурцом.
Парень задумчиво глядел в родные просторы и чем-то напоминал пьяного художника, благоговеющего перед своим высокохудожественным замыслом и робеющего сделать первый штрих на натянутом холсте. Он величественно наполнил стакан, достал из стола тетрадный лист с неровными краями, щёлкнул услужливой корейской авторучкой «KING Jeller», купленной за 9 рублей в заезжающей в село каждое воскресенье автолавке, и начал письмо:
«Я знаю: скорее всего, Вы сочтёте выдумкой эту историю, но доказательством моей правдивости пусть послужит пустая бочка из-под огурцов, стоящая в сенях дома №4 по Красно-большевистской улице.
Года два назад пошли мы с соседом на рыбалку. Обычное дело. События в подробностях не помню, но щуку поймали. Огромная была щука. Петруха попервах всё норовил куда-то сообщить: нас, дескать, в книгу рекордов впишут. Но закуска кончилась, а самогона было ещё в достатке, и красавицу щуку постигла участь того петуха, что Петя порубал на винегрет в своём дворе неделею ранее. Щуку потрошил лично я, и заявляю, что в её животе нашёл странное кольцо со старой истёртой надписью, которую разобрать не смог. Единственное, что удалось различить на потемневшей меди, – «по…ю хо…ю», никак не приблизило меня к пониманию смысла написанного. Рыбина оказалась с изрядным количеством икры, которую я сложил в трёхлитровую банку. А руки я сполоснул в бочке с солёными огурцами, она у Петьки постоянно в сенях стоит. А зачем? Не ест он их! Посидели неплохо, да расползлись. Я до калитки дополз, а Петруха и до кровати своей не смог.
Почти через год, весною же пашу я поле наше агрофирмовое и чую: глохнет мой мерин железный. Работает с перебоями, тарахтит – вот-вот рассыплется. «Дотянем до леса, решили друзья», – пришла мне на ум песенка, только поехал я на последнем издыхании своей железяки на берег речушки. Там думаю, постою и подмогу буду ждать, ежели Митька-механик не в запое. Я ещё хотел, главное, немного подальше от реки-то встать, ан не вышло: заглох, блин, как памятник, на самом обрыве.
И только взгляд во в меру мутные воды упёр, как замечаю: волна нешуточная прёт на нас. Прям цунами, ё-моё. Но этого природного феномена в Калдырино отродясь не бывало, что тогда? Ну, я сразу смекнул: русалки косяком попёрли. В прошлом годе они Егора Павловича вместе с лодкой упёрли километров на десять вниз по течению. Почитай, до самого Дряхлогорска он на волне, как завзятый «виндсерфер», летел, покрикивая нецензурно на встречающихся ему рыбаков и пастухов по оба берега. Неделю пил после этого. Говорит: «Стресс снимаю». Стресс он снял окончательно вместе со своим знаменитым кожухом, подаренным его отцу маршалом Будённым. По-моему, он всё врёт насчёт Будённого, но, как ни крути, лишнюю банку «огненной воды» на маршале он всё-таки накрутил, а в Калдырино теперь два человека, уверенных в том, что ныне дырявый кожух, который годится только на то, чтобы новорожденных телят укрывать, когда-то принадлежал легендарному кавалеристу.
Так вот тогда ещё вышел спор: можно ли этих водных фурий тормознуть? Пашка, который знаменит тем, что в 1976 году застрелил сома из двустволки, утверждал, что невозможно, и только после принятых «на коня» поменял формулировку на «возможно, но нереально». И стою я, значится, на обрывчике крутом и думаю думы невесёлые. Счас волна долбанёт, берег подмоет, и – прощай, трактор, прости, директор. Да не простит ведь: до самой смерти горбатить буду на этот трактор, который в былые годы давно пионеры бы на металлолом забрали. Была не была, думаю – и, не раздеваясь, в воду с обрыва бултых. Эффект, видимо, получился неслабый: чуть сбавили атаку девушки водные – растерялись. А я им навстречу, значит, сажёнками водную гладь меряю. И, главное, виду не подаю, что сапоги на дно тянут что тот домкрат, который Митька использовал всё лето в качестве груза для «донки/резинки» и страшно удивился, когда достали его осенью весь проржавевший.
А план мой был прост, как двигатель внутреннего сгорания. Очень давно, когда ещё на месте сельского мини-супер-маркета был клуб, смотрел я в нём фильм про индейцев и Гойко Митича. Чтобы отвернуть мчащийся на него табун лошадей, мужик застрелил вожака.
Русалки шли клином. Я подгрёб к главной, чуть не столкнувшись «лоб в лоб», и поймал ртом её губы. Вообще-то я человек брезгливый и меня просто воротит, когда на «Discovery» Рэкс Хант взасос целует рыб; но, во-первых, русалка всё же не рыба, а во-вторых, моя была похожа на Уитни Хьюстон. Я видел её в картине «Телохранитель» с Кевином Костнером. Чудные у них имена, чес-слово! Парню с именем Кевин в нашей агрофирме даже телят бы не доверили стеречь, а там… Демократия, одним словом.
Ага! Поцеловал я её, значит, и действительно: стая тормознула, основная волна до трактора не дошла и подмыла берег в том месте, где царапала калдыринское небо одинокая осина. Дерево с треском рухнуло поперёк реки, где и находится сейчас в подтверждение моих слов. И тут я, пожалуй, увлёкся чешуйчатой подругой, ибо обнаружил себя крепко стоящим на речном дне, посреди застолья.
«По какому поводу пирушка, голуба?» – спрашиваю.
«Да так, – отвечает Уитни, – в водяные тебя принимаем». И смеётся радостно почему-то.
«За что?» – только и смог спросить я, ощущая неприятный холод в нижней части спины.
«А что ж ты, милок, щучку заколбасил?» – спросила меня хвостатая, откусывая изрядный шмат бутерброда со свежевыметанной кем-то икрой.
«Да мало ли щук тут? Это же беспредел», – вспомнил я популярное газетное слово.
«Простых много, конечно, – согласилась она, – а эта особенная. Её только 200 лет как Емеля отпустил. Кольцо находил у неё с надписью: «По щучьему велению, по моему хотению?»
«Находил, – кивнул я, – но оно было внутри, и буквы стёрлись…»
«Неважно это всё, – перебила русалка. – Она и сама наверняка говорила вам, что теперь вы её хозяева».
И тут я вспомнил, что когда Петруха кудесницу-щуку глушил лопатой, которую мы использовали в качестве весла на собранной из камер трактора «Беларусь» лодке, то приговаривал: «Надо же так нажраться: уже щуки со мной разговаривают».
Вслух же я спросил что-то вроде: «Кто тут у вас главный?»
«Да она и была главной-то, дорогой, – сообщила мне Уитни, почти теряя интерес к разговору, – а теперь царевна-лягушка главенствует. Её это распоряжение: вас в водяные определить».
Мне стало плохо, тем более, что я обнаружил, будто уже минут десять не дышу. И, надеясь уже на чудо и срываясь на булькающий крик, я проверещал, что должен же быть какой-то выход.
«Есть, – согласилась она, подмигнув мне правым рыбьим глазом. – Если у тебя осталась щучья икра, то вылупившийся щурёнок, по нашему закону, наследует место родительницы, но это маловероятно, так что приготовься к ритуалу».
Я сразу вспомнил, что часть икры, смытая с моих рук в бочку с огурцами, вероятно, всё там же и находится, поскольку Петруччио огурцами брезгует, предпочитая им мясо и квашеную капусту. Что делать? Попросил три дня у чешуйчатой подружки на поиск наследника. Она усмехнулась, поскольку, видимо, сочла это за шутку, а когда поняла, что я серьёзен, пришла в ярость.
«Оставайся здесь, и нечего торговаться из-за трёх дней. Думаешь, мы тебя не найдём? – кричала она, распаляясь. – Даже на подводной лодке от нас не схоронишься. Или не люба я тебе?»
«Люба… Люба», – кричал я, задыхаясь…
«Открой глаза, скотина!» – прокричала она мне в лицо. Я сделал усилие и поднял тяжеленные веки. Прямо передо мной было ярко-синее небо и лыбящееся лицо Любки-пастушки. Ничем не примечательная личность, скажу Вам откровенно, только и того, что денег много: так она ж и не пьёт. Ездит на джипе марки УАЗ и ждёт принца на белом «Шевроле». Вот отец её был нашим поселковым астрономом: всё знал о звёздах и космических кораблях. Все его любили слушать, но мало у кого хватало терпения дослушать до конца. Ему бы ещё жить да жить, а не судьба: заказал костюм у плотника. С плотником история особая. Работал, стало быть, Кузьмич плотником при «Льноконоплепроме», план перевыполнял и был на хорошем счету у начальства, хоть и не женатый. А только узнал он на заре «перестройки», будто американская марихуана и наша конопля – одно и то же. Не знаю: верить ли тому, но пить плотник бросил, скопил деньжат и поставил у себя в хате спутниковую антенну. Вот тогда ему крышу-то и сорвало: после просмотра канала мод пришло ему в голову, что он может шить не хуже всяких Версаче и Юдашкиных. Работу бросил, приобрёл швейную машинку и пошёл по селу в поисках клиентов. Поостерёгся народец у плотника костюм шить. Только Любкин отец, в благодарность за выслушанную Кузьмичом лекцию о программе освоения Марса, сделал заказ на твидовый пиджак. В нём и похоронили болезного.
– А чё это ты обо мне говорил? – спросила дочь астронома.
– Как ты тут оказалась? – ответил я вопросом на вопрос.
– А я, – говорит, – на том берегу коров пасу. Смотрю, трактор подъехал, ты из него вышел, выпил бутылку водки и в реку с крутого бережка. Ну, думаю, спасу парня. Поплыла тебе навстречу, а когда встретились, поцеловал ты меня и на дно топориком пошёл. Насилу вытащила. Бормотал что-то о щучьей икре.
– Я, Люба, у русалок был, – откровенно признался я ей.
– Это белочка, – сказала она грустно.
Глупый всё-таки народ эти женщины: неужели я русалки от белочки не отличу? Но спорить с ней я не стал и рванул к Петрухе. На дне старой бочки, среди надкушенных огурцов дремала небольшая щучка. Но, рассудив здраво, я пришёл к выводу, что привыкшая жить в рассоле повелительница не перенесёт пресной воды. Именно это обстоятельство, а также необходимость постепенной замены воды на пресную речную, задержало меня этой осенью. Весною ждите непременно.
Искренне Ваш, Иван Балагуров».
Юноша не спеша допил содержащуюся в стакане жидкость, молодецки крякнул и захрустел подвернувшимся огрызком огурца. Закончив жевательные движения, он удовлетворённо сплюнул на пол, извлёк откуда-то из недр стола конверт с маркой лысого мужчины и, высовывая язык, вывел адрес:
«Районный центр, Военкомат».
Чуть подумав, он дописал:
«Начальнику».