Настоятельно рекомендуется к ознакомлению перед чтением:
Первая часть
Вторая часть
Весна 1735 г., усадьба Глинки, Московская губерния
Из-за грозы Вавила и так спал плохо, но окончательно его разбудил неожиданный голос Хозяина – что он забыл на конюшне ночью? Разобрать слова не вышло: мешал стучащий по хлипкой крыше дождь.
Глаза крестьянского сына уставились в щель между досок. Владелец поместья, он же Хозяин, нёс в руке масляный фонарь, освещавший его морщинистое, но полное достоинства и мудрости лицо. Вавила и раньше видал Якова Вилимыча «не при параде», но сейчас тот шёл в одних портках – а ведь стояла холодная весна. Сам слуга спал в тулупе, да и то мороз изрядно пробирал. В последние месяцы Вавила, прежде – верный конюх и работник на все руки, чувствовал себя брошенным и ненужным.
Вслед за Хозяином в сени вошёл тот, из-за кого это случилось. В отличие от крепкого не по годам Якова Вилимовича, новый слуга был тощим, сгорбленным, плешивым. Когда Вавила первый раз увидел этого нескладного человечка, то вспомнил потешные картинки с Бабой-Ягой из детства. Полная противоположность его самого: молодца с косой саженью в плечах, рыжей копной волос, широким открытым лицом. Возможно, этой простотой Вавила и нравился своему барину: был этакой ходячей отдушиной на фоне головоломной жизни. Когда-то был.
Теперь барин полюбил неизвестно откуда приехавшего доходягу со странным именем Гор (может, он последнюю букву «б» потерял? – простодушно предполагал Вавила). Новый слуга был не только гнусен видом, но угрюм, скрытен и нелюдим. Общаться с народом из окрестных деревень он и не пытался. Но вот ума, как и самому Якову Брюсу, Гору было не занимать. На той почве они и сблизились, ведь в последние годы бывший царский учёный отошёл от придворных дел и целиком посвящал себя науке. Настолько, что его усадьба под Москвой стала на глазах ветшать. Вавила и рад был что-нибудь починить, но Хозяина почти ничего не интересовало, окромя его опытов, зачастую странных и мрачных.
– Ну-с, мин херц, начнём! – молодцевато прервал тишину Брюс, едва заметно дрожа от холода.
У Вавилы стало неспокойно на сердце, когда он увидел похожую на могилу яму, рядом с которой встал Яков Вилимович.
– Ну что ж, мусье Гор, не терпится узнать, как вы собрались провести нужный нам опыт-с, учитывая вашу, гхм, конституцию...
Из-под капюшона слуги сверкнули огоньки злобных глаз. На что обиделся Гор, Вавила не понял, поскольку не ведал значение последнего слова на «к».
– Сейчас всё будет, всё будет, господин... – проскрипел горбун и откинул капюшон. Прежде морщинистое лицо, по которому Гору можно было дать лет пятьдесят, выглядело гладким и молодым. Может, из-за освещения? Или он напудрился? Ещё и парик надел: волосы снова были на месте!
Далее произошло то, что испугало бы многих. Но не Вавилу. Из темноты к Брюсу и слуге вышла Железная Баба. Про неё все местные крестьяне знали, и никто не боялся. Это была кукла в человеческий рост, скрученная из досок, железок и всяких там колёс с шарнирами. Для красоты на неё надевали личину, как на маскараде, а также платье, перчатки и всё прочее. Двигалась Железная Баба смешно, покачиваясь на ходу, как гусыня, и скрипя, когда не смазали шестерёнки. Брюс использовал рукотворную служанку, например, чтоб подносила ему кофий.
– Ложитесь наземь, господин, – попросил Гор, и Хозяин послушался, поставив фонарь на ящик.
Вавила разглядел в руке Железной Бабы топор. Не простой, мужицкий, а этакую секиру стрельца. Видимо, взята у одного из рыцарей, стоявших в коридоре усадьбы.
– Ну, с Богом, дружище Гор! Обезболивающее уже действует, почти сплю. Когда вернусь с того света, проведём-с диспут о впечатлениях! Тебе-то не впервой, ха-ха.
Вавила не успел подумать над мудрёными словами Хозяина. Железная Баба рубанула по ноге Брюса. Тот даже не вскрикнул.
«Настой, убирающий боль... Что-то такое Хозяин варил не раз.»
Одна за другой конечности Хозяина были отделены от тела. Чем завершился последний взмах, Вавила не разглядел, запоздало бросившись на подмогу.
Через несколько минут он обнаружил себя рядом с могилой, в которой лежал ящик, набитый кусками его барина. В руках у Вавилы был боевой топор. Железная Баба и горбун исчезли.
– Что ж натворил я... Что ж натворил, люди добрые! – возопил, срывая голос, крестьянский сын, будто желая перекричать гром.
Шесть лет спустя. Богадельня неподалёку от деревни Глинки
Отец Герасим вёл гостя по двору под напряжённые взгляды насельников. После правления императрицы Анны к германскому племени православный народ относился подозрительно. Однако прибывший «по поводу усадьбы Брюса» Рудольф Янсен был вежлив, учтив и аккуратен, а потому произвёл на монаха хорошее впечатление. Лет двадцати пяти на вид, темноволосый, стройный, он разговаривал почти без акцента: возможно, не первый год жил в России. Как веры придерживался гость, отец Герасим спросить не успел: тот, как принято у тевтонов, сразу перешёл к практическим вопросам.
Оказалось, господина Янсена послал наследник поместья – Александр Романович.
– Но что вам и ему нужно от этой юдоли скорби? – спросил монах.
– Наследник насторожен слухами крестьян, что в доме якобы кто-то до сих пор живёт. Призрак, например.
– Вы в это верите, Рудольф?
– Не особенно. Возможно, в особняк забрались дикие животные или дети-озорники. Однако стоит проверить всё досконально. А кто лучше может знать особняк, чем верный слуга Брюса?
Слово «верный» резануло слух монаха – как-никак, этот человек несколько лет назад прикончил своего господина. Следствие не поняло мотивы крестьянского сына, поскольку он лишился рассудка и лепетал всякий бред. Одни говорили, что Вавила проверял на барине «живую воду», над которой Брюс работал в последние месяцы. Другие, склонные хаять Церковь и Россию, – что «необразованный обскурант из суеверного страха прикончил деятеля науки».
Поскольку даже пытка не помогла раскрыть суть дела (возможно, ещё сильнее повредив разум бедняги), то разбирательство замяли (тем более, что Брюс в последние годы жил почти в затворе и растерял внимание светского общества), а Вавилу законопатили вместо каторги в богадельню. Отец Герасим подозревал, что господин Янсен может быть связан с врачебным делом – на плече он носил сумку, как у докторов. Что, если он способен исцелить рассудок несчастного?
Монах и немец вошли в длинное кирпичное здание с боковыми комнатами наподобие тюремных камер. В общем-то, богадельня от тюрьмы не сильно и отличалась. Хотя, некоторым из её жителям – не самым безумным, – позволялось гулять по дворику и выполнять простую работу. Последние пару лет и Вавила немного шёл на поправку. Разве что в грозу выл и стенал.
– Вы ведь знаете, за что здесь этот человек? – спросил монах, когда Рудольф подошёл к искомой двери. Немец кивнул, но сразу после этого попросил открыть дверь.
Отец Герасим перекрестился и не без страха впустил господина Янсена в комнату с Вавилой.
– Здравствуй, братец. Этот гость – учёный человек. Он хочет с тобой побеседовать, – сказал монах узнику.
Тот поднял голову, но промолчал. Лицо у Вавилы исхудало от суровой жизни, но от природы крепкое тело оставалось могучим.
– Меня зовут Рудольф, – заговорил немец, присев на корточки перед сидящим на кушетке здоровяком, – я послан родственником твоего господина, Якова Вилимовича.
– Хозяин. Хозяин злится! Он не хочет меня видеть, да?! – повышая голос до крика, запричитал Вавила.
Гость вздохнул.
– Нет, брат. Никто не злится. Хозяин тебя простил, я уверен. Хочешь прийти к нему в гости?
– Нет, нет! Там смерть! Не хочу смерти! Он за мной придёт! Он не человек!
Здоровяк обхватил голову руками, пытаясь вырвать и так остриженные рыжие волосы, и заскулил: ыыыа, ыыыа.
– О ком он? – спросил немец у монаха.
– Брюс был загадочной фигурой. Не один Вавила верит, что его призрак ходит по земле.
– Сердце-то моё горемычное!!! – завыл временем убийца, – облейте сердце моë живой водою! Закопайте в могилушку меня-то! Оживите, оживите, как Бабу Железную!!!
Вскочив с кровати, Вавила схватил немца за камзол, и Герасим подумал: всё, конец гостю. Но тот ловко достал из сумки тряпицу и закрыл громиле нос и рот. Вавила закачался на ногах, после чего упал, но достаточно мягко, чтобы не сломать ни лежанку, ни свои кости.
– Вы ведь не отравили его? – со страхом спросил отец Герасим.
– Конечно, нет. Это средство вроде эфира, но несколько более мощное. Мне дан указ: любыми средствами в рамках человечности доставить этого субъекта в усадьбу. Готовьте экипаж, отец.
Примерно тогда же. Усадьба Брюса
Трое непрошенных гостей перемахнули через забор ещё до темноты. Кого бояться, раз хозяин поместья умер, а слуги разъехались? Правда, крестьяне говорили о «свете в окнах и шуме внутри стен»… но это либо зверьё, либо какие-то недоноски, которых Ростокинские вышибут в два счёта. Ведь их ватага который год наводит ужас на всю округу.
Собственно, слухи по кабакам и харчевням сподвигли разбойников залезть в усадьбу царского учёного. Вроде как все ценные предметы со смертью Брюса вывезли в Петербург, но, если нет – был шанс добыть какую-нибудь диковину и продать. Не так почётно, как «заработать» золотишка в бою, но тем не менее.
– Ага, а вон и дракон, о котором чернь трепалась! – послышались слова вожака их тройки. Палец в перчатке показал на верхушку башни, что торчала из центральной части особняка. Там стояло нечто, напоминающее скелет птицы или раскидистое дерево без листьев.
Разбойники прошли мимо сухого круглого фонтана.
– Живут же, сволочи… – процедил сквозь зубы щербатый и тощий Влас, потрясая дубиной с шипами. Речь против богачей он не продолжил, ибо с крыши взлетела крупная птица, которую увидели все трое.
– Только не говорите, что ворон нам принесёт неудачу, – услышали разбойники от вожака.
Тяжёлая двойная дверь была заперта, и дюжий Васька разбил обухом боевого топора окно, после чего вся шайка попала внутрь, мигом испачкав осенней грязью красный барский ковёр.
– Негусто здесь сокровищ-то, – присвистнул Василий, оглядывая стены, на которых раньше, наверное, висела куча картин.
– Ага, их в коридоре, по-твоему, должны оставить, дуралей,?! – огрызнулся Влас, – в подвал надобно идти.
– Не собачьтесь, а ищите! – строго приказал третий голос.
– Слушаемся, Старшой!
– Я буду на шухере. За работу, братцы.
Когда Влас и Васька почти зашли за угол, с лестницы, ведущей наверх, послышались шаги. Разбойники обернулись и увидели перед собой девушку в длинном платье и белом чепце. К Старшому она стояла спиной, и не было понятно, почему два матёрых головореза замолкли. От этих стоило ожидать грязной шутки или мгновенных попыток обесчестить барышню.
– Стой, пигалица! Покромсаю! – выпалил Влас, но девушка подошла к нему и без разговора выломала руку в локте. Дубина упала на пол. Разбойник застонал, осел на грязный ковёр и, похоже, потерял сознание.
– Ах, ты стерва проклятая! – заорал Васька и стал полосовать лицо девицы топором. Только она не падала, хотя кровь брызгала во все стороны. Отчаявшись, разбойник побежал прочь, но девица метко запустила ему дубиной Власа в затылок. Судя по багровой луже, удар был смертелен. Потом служанка (или кто там она?) раздавила ногой шею первого противника.
Завершив расправу, девушка в белом обернулась, и в лунном свете Танька Ростокинская увидела изрубленное до лохмотьев лицо, под которым было… железо вместо костей?
Две пары женских глаз встретились в узком коридоре.
Разбойница нервно рассмеялась: ту, кого не могли поймать жандармы и боялись маститые налётчики (а подручные почтительно звали «Старшой»), прервавшую жизней больше, чем средний плюгавый мужичонка даже в мечтах, – убьёт другая женщина.
«Перекреститься, что ль, перед смертью, буду, как тот разбойник из Библии» – подумала Танька, впервые за многие годы вспомнив о вере.
«Или уйти гордо, ни о чём Его не прося, а?»
Но уходить не пришлось. Раздался звук ключа в скважине, дверь усадьбы открыли снаружи. Потом в коридор влетел свёрток размером с крупное яблоко. Перекатившись за спину железной барышни, он отвлёк её, и служанка-убийца повернулась к Таньке спиной. Из шара пошёл дым.
Потом разбойница услышала выстрел и звук битого стекла. Железная барышня задёргалась и упала на спину. Воздух запа́х порохом.
В дверях стоял недурного вида мужичонка – довольно молодой и статный, прилизанный, в чёрном камзоле с блестящими пряжками. В руке незнакомец держал короткое ружьё меньше аршина длиною – кажется, такое называют «пистолет».
– Ты кто? Кто она? Что тут творится?! – затараторила Танька, будто сама стреляла словами из ружья.
– Слишком много вопросов. Вставайте, фрау, я тоже не ожидал того, что вижу.
Разбойница ухмыльнулась: вот это обращение – «фрау»! Ещё бы «леди» назвал, на аглицкий манер…
А потом до Таньки дошло: от страха смерти она встала на колени. На разбойницу накатил стыд перед незнакомым хлыщом, и она резко вскочила, проверив, не упал ли с пояса верный кинжал.
– У тебя пушка волшебная, что ли? – старательно сменила тему Танька.
– Что? Нет. Я не колдун, фрау. Просто у креатур есть уязвимое место. Сосуд с плотью. Обычно здесь.
И он ткнул себе пальцем в район затылка.
– Ни хрена не понимаю.
– Пойдём. Надо поговорить в тихом месте.
Примерно в то же время, богадельня
Поначалу отец Герасим принял незнакомца за бродячего инока или калику перехожего. Особенно диковинно смотрелся ворон на его плече. На вид путник оказался жутковат – сутулый, да ещё и кожа какая-то сухая, будто кто-то чужое лицо на свой череп натянул. Но ведь не внешней красотой славен человек!
Однако и в общении странник оказался неприятен. Не пожелав монаху здравия, он резко бросил:
– Чернец, веди меня к холопу Брюса.
– Ты бы хоть представился, добрый человек, да рассказал, кем ему будешь.
Отец Герасим рассмотрел промокшую под дождём птицу странника. Ворон был грязный, растрёпанный, с пустыми глазами и торчащими из-под перьев... скобами?
Не дожидаясь ответа бродяги, монах переборол отвращение и кратко рассказал о встрече с Янсеном.
– Какой немец? Кто допустил? Куда его повезли?! – брызжа слюной, взвился горбун, казалось, готовый вцепиться в бороду монаха или выцарапать ему глаза.
– Уходи отсюда, не нарушай наш покой, – сказал Герасим, будучи уверенным, что кликуша сравнительно безобиден, хоть и гадок.
Тот дотронулся до своего питомца, и ворон перелетел с плеча хозяина на голову монаха, сбросив скуфейку в грязь. Отец Герасим почувствовал острое железо на лысеющей макушке. Когти птицы казались лапками огромного мерзкого паука.
– Я могу убить тебя прямо сейчас, чернец. Не люблю ваше племя, честно. И никто не станет искать птицу, заклевавшую человека.
– Что тебе нужно?..
– Задавать вопросы буду я. Куда повезли того холопа?
– В-в усадьбу Б-брюса.
Незваный гость стал ходить по двору богадельни туда-сюда, напряжённо размышляя. Потом сказал:
– Мне нужны лошади. И телега.
Монах закивал. Лучше отделаться малым, чем связываться с безумцем и, возможно, нечестивым чернокнижником. Главное, чтобы не требовал богопротивных деяний…
– А ещё – помощники, чтобы справиться с тем немцем.
– Ты что ж удумал? Монахов выставить против него? Знай, нас хватятся, до Синода дело дойдёт, тут тебя и вздёрнут!
– Не глупи, чернец. Я возьму именно тех, кого не хватятся.
У отца Герасима, несмотря на холод, выступил пот на лбу.
– Да какие это бойцы… Они же как дитяти. Побойся Бога! А, ты же нехристь, поди, что с тебя взять!
Вместо ответной ругани горбун полез под крыло своей птице и извлёк небольшую склянку с розоватой жидкостью.
– Ты недооцениваешь силу плоти, чернец. А перед тем, как я начну, покажи, где у вас хранятся орудия труда.
Несколько позднее в усадьбе Брюса
– По легенде, рецепт плоти животворящей подсказал людям сам дьявол. В прошлые два века колдуны Европы творили гнусные вещи при помощи зелий из нерождённых младенцев. Те, кто боролся со слугами дьявола, со временем образовали орден. Я – его эмиссар. Ну, в смысле, посол.
Танька раньше бы захохотала в ответ на такие речи, а то и прирезала чудака. Однако, увидев содержимое подвала особняка, она очень захотела, чтобы на людей вроде его владельца охотился какой-нибудь «ордер». Особой чувствительностью матёрая разбойница, само собой, не отличалась, но здесь, помимо лягушек и птиц в банках, был, например, привязанный к столу пёс, у которого в голове и груди крутились шестерёнки наподобие часовых.
А в дальнем конце подземного зала стояло нечто похожее на столешницу или крышку гроба, высотой аршина три. На уровне человеческих шеи, запястий и лодыжек, располагались кандалы.
«Похоже на прибор из Тайной канцелярии. Вот изверг поганый. Возможно, даже хуже жандарма»
Подвал наверняка бы смердел от трупной вони, но хозяин этого места, как объяснил немец Рудольф, напускал сюда каких-то химических паров.
К слову, новый знакомый Таньки вёл себя весьма хладнокровно. Как она поняла: был опытен в изучении подобных мерзких вещиц. Минуты шли и шли, а он деловито собирал в сумку всякие предметы со стола и полок.
Разбойница тем временем обнаружила дверь в подземный ход, через которую хотела убежать в одиночку, ибо Рудольф был чем-то похож на сыскаря. С другой стороны, любой полицейский узнал бы Таньку Ростокинскую, значит, этот – всё же не из них. К тому же, стоило держаться рядом с ним на случай, если в здании есть ещё какие-нибудь жуткие секреты.
В общем, когда немец закончил сбор добычи, разбойница предложила уйти через подземный лаз вместе, дабы оказаться сразу рядом с деревней.
– Это невозможно, фрау, ответил тот, – во дворе ждёт экипаж. А в нём – человек в беспомощном состоянии. Я хотел привести его сюда, но сейчас важнее доставить улики властям.
– К псам идти?! И не проси! – взвилась Танька.
– Фрау Танья, опомнитесь. На кону, возможно, жизнь вашего народа! Колдуны придумали, как сращивать плоть и металл! Представьте армию из подобных той служанке!
– Да харкать мне на народ! Чернь поганая нужна, чтобы её стричь! Не мы, так железные разбойники будут, делов-то…
Немец попытался потащить разбойницу за рукав. Та выхватила кинжал из-за пояса:
– Тронь ещё раз, сволочь, изуродую так, что псина на столе красивей покажется!
Вообще-то, Рудольф был вооружён похлеще, но к пистолету тянуться не стал. Вежливый какой…
Когда страсти схлынули, Танька тихо сказала:
– Ты не понял? Я разбойница. Глава целой ватаги. Для меня идти к сыскарям – верная смерть.
– Наш орден основали разбойники. Господь даёт каждому выбор: добро или зло, – ответил тот.
И они покинули подвал вдвоём. Танька, конечно, не собиралась идти к полицейским, но… мало ли, чем ещё помочь получится? В конце концов, немец её спас, а у разбойников есть какие-никакие правила чести.
В коридоре по-прежнему лежали трупы Васьки и Власа. А полу-железная служанка – пропала. Кровавые следы вели на улицу.
– Слушай, красавчик, ты же её убил, – нахмурилась Танька.
– Действие зелий плоти непредсказуемо. Случаются остаточные явления.
– Как курица бегает после отрубания башки, ага.
– Верно уловила. Если тебе некуда идти – можешь присоединиться к нам.
Танька не успела вдоволь поразмышлять над удивительным предложением, ведь, выйдя из дверей, они увидели не меньше двух десятков людей с факелами, вилами и топорами.
– Вот он, чернокнижник! – раздался крик, и толпа загудела.
Вперёд вышел грузный бородатый мужик. Взъерошенный, с заплывшими от слез глазами и заляпанной бурыми пятнами рубахе.
– Нехристь ты, ирод, Машутку мою извё-ё-ёл! – по-медвежьи взревел мужик, хлюпая носом, и показал окровавленное белое платье. То, что было на служанке.
– Домой явилась доченька… мать свою голыми руками придушила… пока сама не упала… – причитал мужик.
– Я не чернокнижник, добрые люди, я пришёл бороться с ним, – начал Рудольф, но вежливый говор потонул в криках крестьян.
– И не одну ведь такую загубил, колдун!
– Вздёрнуть тебя мало!
– ТИХО, ЧЕРНЬ!!! – срывая глотку, заорала Танька и вытащила кинжал, – а то на лоскуты порежу!
Сперва народ замолк, но потом из толпы какая-то баба крикнула:
– Это ж Танька, душегубка Ростокинская!
– Так это что, разбойница с колдуном якшается?! – добавил кто-то рядом.
– Обоим кишки выпустим!
Танька стукнула немца локтем в бок и цыкнула:
– Моя взяла. Придётся через пещеру.
Под крик толпы они вернулись в коридор, наспех заперев дверь дубиной Власа, а потом ринулись в подвал. Рудольф зажёг фонарь, готовясь к походу по подземелью к деревне, но железную дверь открыли c той стороны.
В лабораторию (это слово Танька недавно узнала от немца) вошёл сгорбленный человек в рубище с капюшоном. Лицо у него было бледное, мертвецкое, с острыми скулами и носом.
– Нехорошо лазать по чужим усадьбам, – процедил гость, – и красть чужих слуг… А это что за девка?
Сказав это, гость понюхал воздух, а потом обратился к немцу:
– Говори, герр Янсен, где Вавила.
Танька стала прикидывать: пнуть плюгавого уродца под зад или взять за шкирку (за «девку», да и просто, чтобы не грубил). Сил ей должно было хватить. Но из тёмного проёма вышел другой человек. Если это можно было назвать человеком.
Тело мужика, от природы вполне обычного, раздулось в нескольких местах, суставы и вены бугрились под кожей верёвками. Взгляд его был по-скотьи тупой, на губах пенилась розовая слюна, рот издавал бессмысленное бурчание. На месте правой кисти у уродца был топор, будто растущий из руки, а вместо левой – три ножа.
– Я узнаю́ эту униформу, – взволнованно прошептал Рудольф.
Танька не поняла удивления немца: наряд как наряд, светлые брюки да сорочка. Разве что порваны в нескольких местах от распухания тела.
Немец дёрнул разбойницу за рукав, и они ринулись через дверь наверх.
– Похоже, красавчик, мы в капкане. Куда ни кинь – всюду клин.
– Идём наверх, в обсерваторию.
– Ага, и обсеримся там. Хуже задумки и мой папаша не выдал бы по пьяни. Или ты у нас летать умеешь?
– Не я, – почти таща разбойницу по лестнице с красивыми деревянными перилами, отвечал немец, – ты видела, что стоит на башне? Брюс, помимо зелий, изобретал летательный аппарат! Его не увезли в Петербург: слишком тяжёлый. Это наш единственный шанс.
Тогда же, во дворе усадьбы
Вавила проснулся – или очнулся? – от криков и ругани где-то вдалеке. Голова болела, как после пьянки, а тело поначалу не слушалось.
Последним, что он помнил, был разговор с чудным немцем. Что он там гутарил? Что Хозяин готов простить Вавилу?
Размявшись, крестьянский сын и обитатель богадельни обнаружил себя… в карете! Во дела, как барин. Однако шум за окошком заставил его вывалиться наружу.
Там было темно, мокро и холодно, но на его тонкую холщовую одёжку кто-то заботливо накинул тулуп. Как в ту ночь.
И, как в ту ночь, сверкнула молния, потом ударил гром. Вавила стал истово креститься, борясь с ужасом.
Но не только погода напоминала о прошлом: перед его взором стояла усадьба Хозяина! Только не в весеннем мокром снегу, а в рыже-зелёных цветах середины осени.
В окне особняка мелькнул свет.
«Там что, есть люди?! Может, чудной немец перенёс меня в прошлое, чтобы исправить ошибку?»
Идя, как зачарованный, к воротам бывшего места службы, Вавила увидел в фонтане с дождевой водой труп дородной крестьянки. Под телом растеклась лужа крови: видать, убили недавно. А шею и живот бедняжки кто-то выгрыз.
«Неужто волки напали? Вот каково без верного слуги, и защитить некому!»
Возле ворот валялись ещё тела. Над двумя из них склонились люди в такой же, как у Вавилы, светлой одежде.
«Жители богадельни в доме Хозяина? Что за диковинный сон?!»
Его товарищи по приюту грызли и рвали трупы крестьян.
«Не просто сон, а кошмар! Господи, спаси!»
Молитва и мысли о том, что это лишь морок, придали Вавиле мужества. А ещё упыри, в которых превратились обитатели богадельни, не нападали на него.
– Петруша, Микитка... Вы, что ль? – ахнул бывший Брюсов слуга, присматриваясь к знакомцам в свете луны, – кто ж вас так изувечил, родненькие?!
Лица у Петра и Никиты распухли, челюсти разъехались, из спины и рук торчали железки. По пустым осоловевшим глазам Вавила понял: разум бедолаг, и без того повреждённый, окончательно угас.
Верный слуга снова увидел в окне свет и подбежал ближе, оставив безумцев. Внутри усадьбы, держа фонарь, шёл очень знакомый человек.
«Это тот мерзавец! Настоящий убийца.»
Теперь Вавила вспомнил, что увидел той ночью в сенях.
«Хозяин ушёл навсегда. Защищать некого: надо мстить.»
Дождь полил с новой силой.
Рыжий мужчина в тулупе начал ломиться в запертую дверь.
– Это мусор! Просто мусор! Verdammt!
Танька-разбойница отметила: первый раз в её присутствии борец с нечистью вышел из себя.
На верхней площадке башни действительно обнаружилась «железная птица»: конструкция из металлических прутьев размахом крыльев около двух саженей. Только быстро стало понятно, почему эту штуку не попёрли в Петербург: полететь на ней было можно только прямиком в землю по причине отсутствия любого рода движителя: хучь механического, хучь волшебного.
– Спустимся на крышу крыла усадьбы, попробуем переждать, – предложил немец, – кажется, крестьяне внизу успокоились. Может, из-за погоды?
– Уж насколько я презираю чернь, но вершащую самосуд толпу водичка не остановит! Что до крыши: там саженей пять вниз, ты кости переломать вздумал?
Тем временем немец достал из сумки крюк-«кошку» и прицепил между башенных зубцов.
– Полезли, трос выдержит двоих.
– Э-э, браток, мы так не договаривались, не буду я с тобой обжиматься!
– На кону наши жизни, хватит чепухи! – гаркнул немец.
Первый раз за годы, не считая детства (да и то, батя быстро понял, что с дочуркой лучше не шутить, получив в промежность поленом) Танька Ростокинская позволила себе послушаться мужика. Нет, всё-таки мужчину.
Схватившись друг за друга, они с немцем стали спускаться по верёвке. Но аршинах в двух от земли скольжение превратилось в полёт, и оба больно стукнулись. С крыши упал крюк, а у Рудольфа свалилась сумка с плеча, и из неё высыпался скарб колдуна, включая разноцветные склянки.
– Ногу вывихнул, или даже сломал, – процедил немец, потирая правое колено.
С башни они услышали голос:
– Чужака убейте, а бабу ко мне.
Наверху стоял горбун из подвала. За ним появились две фигуры, не слишком различимые в лунном свете. Но Танька прекрасно понимала, кто они.
– Что, уродец, по доброй воле не хотят с тобой? – крикнула разбойница, – ну так сделай ещё одну железную дуру и её…
– Примитивные скоты, мысли только об одном! Мне нужно не это. Ты ведь разбойница, я понял. Разбойники – особый сорт людей. Вы умеете побеждать. И у меня к вам личные счёты.
«Наш орден основали разбойники» – мелькнуло в Танькиной голове. Они с Рудольфом – старые враги?
Горбун продолжал:
– Ты будешь не простой служанкой. А матерью Плоти. Ты ведь невинна, разбойница, я почуял ещё в подвале. Парадоксальное сочетание физического девства и страсти к беззаконию.
– Что... Как ты... – сквозь зубы зашипела Танька. Почему-то ей стало стыдно и гадко. Возможно, потому что лежащий рядом немец услышит.
Да, за свою бурную жизнь разбойница так и не побывала с мужчиной. Ходили слухи, что она прекрасна и недоступна. Или, наоборот, такая страшная, что от её вида удар хватит. Ни то, ни другое, не являлось правдой. Просто ей нужен был тот, кто сильнее. А таких на пути удалой девицы ещё не встретилось.
«Но что со мной сделают, если не снасильничают? Кто такая матерь плоти?»
Пока она думала, а Рудольф пытался встать, двое слуг колдуна спрыгнули с крыши и, хотя наверняка сломали что-то, заковыляли к жертвам. Уже знакомый уродец с топором и «когтями» вместо рук, и другой – грузный, приземистый и лысый: у того из рук торчали серп и вилы, а рот был разорван от уха до уха, и внутрь черепа вставлен капкан.
Потом на плечо первому уродцу слетел с башни крупный ворон с блестящим клювом. Танька догадалась: эту птицу она уже видела.
Немец попытался выстрелить, но раздался лишь щелчок: порох вымок, наверное. Танька выхватила кинжал, но Рудольф закричал:
– Стой, ты не справишься с конструктами! Побереги себя!
Внезапная забота огорошила разбойницу. Отбежав к краю крыши, она спихнула с края крыши ещё одного «конструкта» (со второго раза слово запомнилось).
А потом за спиной Таньки раздался грохот. С башни упала «железная птица», и из-под груды железа виднелись расплющенные тела колдуна с его слугами.
«Меткий удар, уважаю!»
По крыше потекли, мешаясь с дождевой водой, багровые струи, а к ним примешивалось что-то цветное.
Разбойница вскинула голову. На башне стоял и глядел вниз коротко стриженный рыжий мужик за тридцать, самого простецкого вида, с осунувшимся лицом, но от природы крепкий.
«Неудивительно, хлюпик бы не сдвинул Брюсову птичку»
– Это тебе за хозяина, паршивец! – воскликнул исхудавший здоровяк и немного потешно погрозил вниз кулаком.
– Вавила, друг! – радостно воскликнул немец.
– Обниматься потом будете, – усмехнулась Танька, – внизу ещё ходят уродцы. Впрочем, главная опасность, как я понимаю, подохла.
Ливень ударил с новой силой, сверкнула молния, потом небо загрохотало. Мужик на крыше закрыл уши и застонал.
– Что это с ним, Рудольф?
– Долгая история. Расскажу, когда уйдём отсюда.
– Птица! Железная птица работает! – раздался голос сверху.
– Ишь, умник нашёлся, – усмехнулась Танька, – птица эта, как курица, токмо вниз летает!
– Движется она, люди добрые! – продолжал горлопанить рыжий, – смотрите же! Чудо-то какое!
– Надоел хуже горькой редьки… – процедила Танька.
– Фрау, берегитесь! – вскрикнул Рудольф.
Разбойница обернулась и увидела, как железные крылья расправляются. Ожившая мешанина из металла и плоти трёх людей двигалась и хлюпала.
– O, mein Gott. Сверхслияние.
Три глотки (одна из которых напоминала капкан) издали свистяще-ревущий вопль, и махина развернулась к башне. Мышцы нарастали на железе, создавая невиданное существо. Механическую, но не птицу.
– Ни дать, ни взять, змий из сказок! – воскликнула разбойница.
Рудольф притянул к себе крюк-кошку и, подпрыгнув на здоровой ноге, зацепился за спину «змия», а потом влез туда сам. Чудище, вероятно, ощутило боль, и полезло по стене вверх.
Вымокший до нитки Вавила стоял на башне. Поднявшись сюда, он не сразу решился напасть на Гора: с ним рядом были ещё два обитателя богадельни. Но когда они спрыгнули вниз, настал час расплаты. Дабы колдун не улизнул, Вавила не стал бежать к нему, а со всей дури толкнул железную птицу Хозяина в сторону паскудника. Всё должно было кончиться.
Но теперь крестьянский сын наблюдал, как к нему взбирается груда железа, обтянутая мясом и кожей. Там, где у человека подмышки, у «железной птицы» торчали головы: одну он узнал (ещё один горемыка из богадельни…), а вторая была с челюстями больше медвежьих. Посередине скалился Гор (да, так его звали, нечеловечьим именем). Лицо ненавистного убийцы Хозяина будто натянули на железный длинный череп.
На спине чудища сидел всадник, в котором Вавила узнал гостя богадельни.
– Дай мне оружие! – кричал чужестранец, показывая пальцем вниз.
Оружие на змия? Какой русский мужик с детства не знает: змия бьют копьём.
Вавила схватил с пола один из железных прутов (видимо, остались лишние при создании «птицы») и кинул иноземцу. Тот поймал. Потом раздался вопль трёх глóток, и змий взлетел ввысь.
На глазах у Таньки дракон из железа и плоти поднимался в небо. Из спины чудища торчал железный прут, за который держался Рудольф.
– Копьё ему, как комариный укус, ты его не одолеешь! – закричала разбойница.
– Не я одолею, фрау! – ответил Рудольф, перекрикивая шум дождя, – противное природе поразит Господь самой силою природы!
– Прыгай же, он выше летит!!! Ещё немного, и точно не выживешь! – снова, сама от себя не ожидая, орала женщина. Ей не хотелось, чтобы немец разбился.
– …побереги себя, – бессильно бросила Танька в пустоту и опустилась на колени.
Чудовище летело вверх, и последнюю фразу Рудольфа разбойница не разобрала. Была это молитва? В глубине души женщина надеялась, что тёплое прощание с ней самой.
Татьяну почти ослепило от вспышки над усадьбой. Очередная молния попала прямо в железку, торчащую из спины дракона. Чудище обуяло вспышками света и дымом. Гром заглушил его предсмертный вопль. Точнее, их.
Со спокойной душой Вавила спустился по лестнице и вышел из дверей к фонтану. Небесный огонь испепелил мерзавца Гора, ставшего змием. Правда, немца тоже: это придавало грусти, вроде хороший был парень. Вавила не помнил его имени и не знал веры, потому коротко помолился про себя о милости Божьей «к этому храбрецу».
Гроза закончилась, а вскоре стало светать. Вавила отвёл лошадей от «своей» кареты (вот же натерпелись бедняги за ночь) в давно знакомое стойло, разжёг барский камин, согрелся. Правда, еды не нашёл. В конечном итоге он решил похоронить трупы по-человечьи.
Бывших соседей по богадельне Вавила во дворе не нашёл. Будто испарились! Возможно, это были бесы, принявшие вид его знакомых. Правда, тела крестьян не исчезли, к тому же, сохранили ужасные раны. Но мало ли на какие фокусы способен нечистый? А богословом крестьянский сын не был…
Когда рассвело окончательно, в усадьбу Брюса пришли крестьяне во главе со старостой.
– Это ж Вавила, слуга Вилимыча, что с глузду съехал лет пять назад! – воскликнул один из ходоков.
– Братец, Бога побойся, вовсе я не сумасшедший! – горячо ответил тот, а потом складно и внятно рассказал, что произошло в усадьбе ночью. Разбойники напали, народ покрошили. Искали, видать, сокровища. Да нету здесь ценного: всё вывезли.
Только про колдуна, дракона и всё прочее, он умолчал перед сельчанами. Лишь вернувшись в богадельню, поведал всё, что на деле творилось в усадьбе, отцу Герасиму. И тот поверил.
Потом Вавила собрал немного скарба в дорогу и покинул это место. Вместо «сбежавших» бедолаг сюда должны были привезти новых: крестьян, что были в смятении от резни в усадьбе. Отец Герасим пообещал объяснить им, что тайну «железных людей» не стоит предавать огласке. Ну, а сам бывший слуга Брюса от безумия избавился: чего ему тут теперь делать?
Несколько лет спустя, где-то под Москвой
Когда пришли жандармы, четвёртая кружка дешёвой браги из трактира сделала своё дело: осоловевшая Танька была не в состоянии дать отпор. Да она особо и не хотела.
После той ночи в усадьбе Брюса жизнь не могла стать прежней.
Когда битва в небе завершилась, разбойница хотела найти тело Рудольфа. Но, увы, была более важная задача.
Прихватив сумку немца, Татьяна вернулась в опустевший подвал, разбила и раздавила всё, что могла. Потом для верности подожгла остатки масляным фонарём, а под конец затоптала огонь сапогами и убежала через подземный лаз.
Идя по лесу, разбойница поняла: сумка Рудольфа до сих пор у неё. А там – ещё колдовские зелья. Танька достала один пузырёк, с ярко-жёлтой жидкостью, в которой плавали какие-то ошмётки.
А что, если получить эту силу? Получится разбойница с силой трёх мужиков, не чувствующая боли, а то и летающая. Она станет легендой. Ещё знаменитей, чем прежде. Шайки по всей России станут бояться Таньку. И сами царские сыскари.
Открыв пробку, она поднесла пузырёк ко рту. Терпкая капля упала на язык. Что-то горячее разлилось по телу, перед глазами прошла сеть красных трещин.
Нет! Рудольф бы не одобрил это! Зло есть зло.
«Даже разбойнику Господь даёт шанс выбирать» – или как он там говорил…
Танька промыла рот водой из дождевой лужи – как могла усердно. Между зубов захрустела почва. А за спиной – ветки.
Руководствуясь разбойничьей привычкой, женщина резко обернулась. Настойчиво и тупо в её сторону ковыляли недобитые увальни с железками вместо рук.
– На кой ляд вы за мной прётесь?! – ощерилась разбойница.
А потом поняла: не за ней. Бедолаг влекла отрава, которой их поил (или мазал?) колдун, чтобы срастить плоть и железо.
Приманивая уродцев, Танька дошла до крутого глинистого склона реки и бросила в бурный поток сумку немца. Создания колдуна зашагали к берегу и сверзились вниз один за другим.
«Надеюсь, жабры им горбатый не прирастил»
После этого ночной кошмар для Таньки Ростокинской наконец закончился.
Но лихой женщине стало не хватать той мимолётной и ни с чем не сравнимой горечи. За неимением зелий разбойница пристрастилась к чарке. Пила она и раньше, но теперь – топила в браге и водке чёрную печаль из глубины души. Вылазки совершала по старой памяти, но уже как-то неохотно. Её всё ещё боялись и уважали, но, кажется, больше не питали товарищеских чувств.
В один из кабацких вечеров какой-то краснобай рассказывал: дескать, пришёл в Москву из Архангельской земли крестьянский сын, Михайлом звать, да стал учёным при дворе. Много чего умелец изобрёл, недавно, например, способ дом от молнии защитить. Надо на крышу шест высокий железный поставить...
Услышав это, пьяная Танька уткнулась в дубовый стол и зарыдала. Сдавленный плач заглушили звуки кутежа, а если б кто услышал и устыдил – получил бы нож в бок.
Мужчину она к себе так и не подпустила. Ходили слухи, что разбойница милуется с Ванькой Каином, но на деле и самый отъявленный головорез вызывал у неё скорее жалость. Настоящее мужество – не в числе убитых и не в весе украденного золота. А в способности биться против зла и не стать его рабом.
Возможно, ей стоило уйти в монастырь, но Танька так и не нашла сил бросить горькую.
– Ладно простой грабёж, – приговаривал жандарм, заматывая руки разбойницы верёвкой, – но крестьян изувечить, как вы в Глинках – это зверем надо быть. Говорят, они ещё и мясо жрали, как упыри!
– Пришибить бы тебя и в канаву кинуть, да не велено, – добавил его товарищ.
А Танька предпочла бы, наверное, канаву.
Она не стала отрицать налёт на усадьбу Брюса, хотя и сказала, что зверства «чинили другие» (признавать за собой людоедство было как-то слишком). Но всё же лучше пострадать по ложному обвинению, чем выдать тайну дьявольских зелий.
Перед казнью к Таньке в каземат приходил «особый следователь»: в дорогом камзоле, парике, с круглым стëклышком на глазу.
– Мы оба знаем, что тех крестьян убили конструкты Плоти животворящей, – заговорщически сказал он через решётку, сверкнув золотым зубом, – расскажи мне всё, и мы устроим тебе побег.
– И не старайся. Их убила я. Не сгинешь отсюда, хлыщ, и тебя урою, решётки не спасут.
– Мне говорили, что разбойники упёртые... Но и мы не лыком шиты. Мы всё равно добьёмся своего, – оскалился «особый» и ушёл.
1934, Москва, Большая Сухаревская площадь
Грузовик с синей кабиной, грохоча, увозил очередную гору каменной крошки. На смену ему ехал другой. Башня исчезла ещё три дня назад, сейчас разбирали основание. Рабочие сновали туда-сюда с мешками и кувалдами, проходящие прохожие временами вздыхали, грустно глядя на уходящую в небытие достопримечательность. Не слишком громко, стоит отметить: за осуждение действий Партии и посадить могут.
За стройкой наблюдали, стоя поодаль, двое. Один – грузный и лысеющий, хотя не слишком старый, в сером пиджаке. Типичный обитатель партийных кабинетов. Второй – сухой, остролицый, в фуражке и чёрной кожанке, выглядел гораздо более сурово.
– Эх, были же умельцы и в царское время, не все лаптем щи хлебали! Брюс этот, говорят, даже летательный аппарат изобрёл! Представляете, товарищ, если б во времена царя Петра у России аэропланы появились? Бомбы кидали бы на страны империалистов! – восхищённо тараторил «пиджачник». Мужчина в кожанке слушал его спич снисходительно-скучающе, как отец, уставший от расспросов сына-почемучки.
– Говорят, сам ищет в башне книгу тайных знаний! – продолжил упитанный партиец.
– Стыдно для научного материалиста верить в такие байки, Ефим Андреевич, – усмехнулся собеседник, выпуская из тонких, почти неподвижных во время речи, губ, струи дыма дорогих иностранных сигарет.
Чиновник поëжился. О его собеседнике ходили самые мрачные слухи.
– Нет никакого тайного отдела НКВД по поиску сверхъестественного, – будто прочитав мысли Ефима Андреевича, ответил мужчина в кожанке, – думаете, легко такое утаить? Оставим эти слухи бульварным писакам.
– Почему тогда башню обыскивают?
– Скажу вам по секрету, мой друг. Это отвлечение внимания. Пусть зеваки насочиняют баек про драконов, механическую женщину, призрак самого Брюса. По-настоящему любопытное его наследие утеряно. А если нет, искать стоит не здесь.
– А где? – встрепенулся партиец.
Но ответа не последовало. Бесцветные серые глаза смотрели куда-то в пустоту через клубы сигаретного дыма и каменную пыль.