Давно дело было. До революции ещё.
Нинку все жалели, но никто не любил.
Росла она какой-то растеряхой, растрёпой да попрошайкой. Так и звали её — Нинка-канючка.
Матери у неё не было, отец день и ночь в работниках пластался, чтоб какой кусок заработать. А Нинка — как трава придорожная — росла сама по себе.
Утром отец-то рано вставал. Ну, наварит чем Бог послал, сам поест, Нинку накормит, да и уйдёт в работу. А Нинка обход начинает по деревне. Там кружку молока выпросит, там лепёшку ржаную стащит, а то погородничать втихую примется.
Только всё равно голодная Нинка ходит. Кто молока нальёт, так она половину выпьет, а вторую половину разольёт. Лепёху ест, а куски под ноги падают — курам да петухам на радость. И нет бы отцу к вечеру чего припасти — всё сама съест. В одежонке тоже порядку не было. Порвёт Нинка платье — да так и ходит в рванье. Соседки-то тычут ей — зашей, мол, чё ходишь растяпой? А она канючит — ниток нету, игла сломалась, дайте лучше платье какое старенькое, какое вам не надь. Ну, жалели. Давали. А любить — не любили Нинку. И то, сказать, какая она хозяйка-то без матери растёт? Так — недоразумение одно.
Вот уж время пришло, Нинка девкой стала. А парни с ней не водятся. Чай — матерей своих наслушались, да и глаза есть — не хозяйка Нинка-канючка. А той обидно — любовь то не выпросишь, как лепёшку ржаную. А что делать — Нинка и не знает.
Вот маялась она так, маялась, да и решила — прыгну в колодец — чего зря небо коптить? Побежала за околицу, к заброшенному колодцу, а вечерело уж. Коровы домой пришли, все бабы по дворам разбрелись, подойниками застучали.
Добежала Нинка до колодца, перегнулась... а сердце то молодое, умирать ой как не хочет! Обняла Нинка старый журавель, да разрыдалась от души. Плачет, а сама всё журавлю про свою жизнь рассказывает. Ревела, ревела... чует — отпустило её. Ровно кто на ухо шепчет — иди, Нинка, домой. Всё у тебя будет, только меня не забывай — приходи сюда почаще. Напослед пожалилась журавелю, как её Коська обижал — то вместо семечек горсть земли насыпет, то в спину плюнет, то ночью под окнами пугает. И пошла. Домой.
А через день Коська руку сломал. Хотел Нинке подножку поставить, да сам в своих ногах и запутался. Упал, руку зашиб. А Нинка в сердцах и скажи:«Поделом тебе, косоротый! А дружкам передай - кто забижать меня станет - тому плохо будет!»
Коська посмеялся вначале-то, дружков ещё подговорил Нинку пугать, как с вечёрок пойдёт. Ну, напугали. А через день, через два ли — пошли в баню, да и угорели. Все. Только Коська остался. Он с рукой-то первым из бани вышел.
Тут и призадумался Коська. Стороной Нинку обходить стал. А та и рада. Опять к колодцу пошла. Пришла в сумерках уж. Рассказала всё как есть. И про Коську, и про дружков тоже. Да ещё на соседку свою пожалилась — дескать, жадная совсем. Кружки молока — и той не допросишься.
На следующий день соседка коровку свою из стада не дождалась — волки задрали. У пастуха глаза навыкат — сколь, — говорит,— стадо гоняю, а не видал николи, чтоб средь бела дня, летом, волки стаей нападали! Какой уж, коровку отбивать! Скорее других отогнал, чтоб хоть этих не слопали.
Так и повелось — кто Нинку обидит — она сейчас к колодцу. Всё расскажет, да и ждёт. Да и деревенские — не дураки, чай. Замечать стали — всем горе, одна Нинка гоголем ходит, да посмеивается — так, мол, меня обижать!
Бабы, пока коров ждут, уж Нинку ведьмой окрестили. Бояться её стали. Почуяла Нинка, что силу имеет, канючить перестала. Теперь, коли надо чего — требует. Попробуй, откажи-ко! Жить, чай, всем охота. Приказы-то Нинкины выполняют, а за глаза чего только не нажелают ей!
Но всему есть край. И терпению тоже. Задумал тут Коська жениться. Девку бойкую присмотрел. Что в работу, что в пляс — всё в руках у неё горит. И собой хороша, и хозяйка будет умелая. А Нинке то что нож вострый. Обидно ей, что Коська на другую глянул! Пошла она к колодцу. Так и так, мол, соперница у меня! Постояла, пожалилась, да и домой пошла.
День прошёл, неделя... ничего не происходит. Вот уж свадебный поезд готовят — молодых венчаться повезут. Вот уж невеста в пролётку садится. Нинка с калитки смотрит, аж губу закусила.
И тут, птица из-под лошади порх! Лошадь на дыбы! Пролётка опрокинулась, да невесту и придавила! У Нинки аж в горле зашлось! Глядит — достали невесту-то, живая, а лицо-то всё искорёчено — аккурат по лицу и ударило.
Понял Коська сразу — чьих рук дело. Кинулся к Нинке во двор. Токо Нинку долго уговаривать не надо — задами к колодцу побежала! Коська кол из плетня выдер, да за ней. Ну, тут дружки тоже подхватились, гости там какие — все бегут, кричат: «Ведьма, ведьма! Хватай, держи её!»
А Нинка до колодца добежала, прыг на венцы, да и сиганула со всего маху в колодец! Только коса мелькнула! Притащили багры, канаты... до вечера в колодце шарили. Нету Нинки — как и не было никогда. А куда подевалась, что с ней сделалось — никто не знает.
Много лет прошло. Деревня захирела. Народ в город подался. А кто остался — помнят Нинку-то. Вечером, коли пойдёшь мимо старого колодца, так и услышишь, как Нинка жалится. А может, это просто старый журавель скрипит?