Навья Пасха — традиционный праздник восточных славян, связанный одновременно с христианской Пасхой и древним дохристианским праздником поминовения усопших. Наибольшее распространение этот праздник получил на Украине.
Пасха мертвецов
Навья Пасха — Пасхальный праздник мертвецов — в разных регионах Украины приходится на разные дни. На Левобережной Украине, Киевщине и Подолье — в Чистый четверг Страстной недели или на первый четверг после Пасхи. «Навий день» иногда отмечали во вторник на Фомин день — то есть в первый вторник после Пасхи. На Херсонщине считают, что Навья Пасха случается в Чистый понедельник, в самом начале Великого поста.
В Навью Пасху мертвецы выходят из своих могил. Особенно опасны они в сумерках. В этот день на них не влияют ни «крест святой», ни молитва. По древним верованиям, мертвецы на улице не трогают только того, кто догадается облиться водой. В помещениях следует зажечь свечу или лампадку, чтобы праведной душе было легче найти дорогу. На подоконник надо выставить кутью — поминальное блюдо. В этот день запрещено употреблять слова вроде «мертвецы» или «покойники» (усопших предков можно только по имени), потому что они в это время возвращаются домой и все слышат. Называть усопших предков можно только по имени. А тем, кто не уважает своих умерших родственников, может прийтись особенно тяжко.
Кроме того, к Навьей Пасхе убирали могилы, оставляли там пищу, угощали старцев — с просьбой помолиться за умершего. Кое-где пекли специальный обрядовый хлеб: одну большую лепешку или три маленькие, их еще называли «мисками». На Фомин день производили «прощальную трапезу» — проводы умерших в мир иной.
Согласно одному из поверий, мертвецы в этот день выходили из могил не просто так, а чтобы отпраздновать Пасху, но только на мертвецкий лад. В полночь, по троекратному зову трубы или колокола, мертвецы встают из гробов и направляются в местную церковь. Впереди — священник, также умерший. Он произносит молитву, после чего дверь церквушки сами открываются. Весь умерший народ входит и смиренно слушает необычную службу. У алтаря стоят, притихнув, умершие дети. Они держат в руках яйца, набитые паклей. Такие яйца, в отличие от обычных пасхальных, символизируют мир мёртвых; они пусты, а пакля, пригодная разве что для изготовления мешков и ряден (обрядовых полотенец), олицетворяет тлен. После службы все христосуются и выходят из церкви. Произнеся проповедь, священник закрывает двери храма. Вскоре поют третьи петухи, и мертвецы расходятся — каждый в свою могилу.
На Харьковщине в старые времена отмечали еще один подобный день. Четверг Пасхальной недели называли Мавской Пасхой. В этот день здесь чествовали мавок — умерших некрещеных детей. Считали, что в это время они выходят из воды и до Троицы ходят по земле.
Старинные поверья, связанные с Навьей Пасхой
Оглядки
Согласно приведённому выше поверью, если даже человек повстречал на улице или в своем доме мертвеца, это отнюдь не обязательно приведет для него к фатальным последствиям. Правильно выполненный определённый ритуал позволит ему отделаться легким испугом. Согласно же ещё более древним верованиям, живым нельзя видеть ничего потустороннего — это может сказаться на их физическом и психическом здоровье и на благополучии, а то и привести к смерти. Однако порой находились смельчаки, которые специально отправлялись в ночь Навьей Пасхи поглядеть на мертвецов. Бывало также, что это происходило случайно, через ведьмовские козни или из-за тоски по умершим родственникам.
Так, в одной легенде старшая сестра пошла в церковь в полночь на Навью Пасху, чтобы увидеть младшую, которая умерла накануне. Дойдя до паперти, девушка увидела свою покойную сестру, которая заходила последней. Та тоже сразу узнала её и сказала: «Беги домой, а то мертвецы тебя задушат!» Живая бросилась бежать, мертвецы — за ней. Девушка успела забежать в свой дом и рассказать обо всем, что видела, однако после сразу же умерла.
Как правило, в подобных преданиях рассказчик предостерегает оглядываться, убегая от мертвецов. Мотив «оглядки» распространен как в сказочных сюжетах, так и в обрядах. С одной стороны, он связан с табуированием взгляда, подглядывания в особые, ритуально значимые моменты жизни человека — во время рождения, свадьбы, смерти. С другой — с представлением о пространстве «за плечами» человека. Ибо все, что перед глазами, — реальное, а все, что «за плечами», — невидимое, чужое, потустороннее.
Поэтому новорожденного младенца, который еще не крещен, нельзя класть матери «за плечами», а она не должна лежать спиной к ребенку. По этой же причине во время венчания молодым нельзя оглядываться. Это объясняют тем, что один из них «оглядывается по второму»: когда один оглянется, со вторым может случиться всё что угодно. В результате может получиться так, что хорошей жизни не будет: не будет вестись хозяйство, дети будут умирать, а супруги в конце концов разойдутся. Разумеется, существовала масса предостережений относительно пребывания ночью на кладбище — средоточии потусторонних сил. Ведь в темноте, будучи недоступными человеческому зрению и потому ничем не останавливаемые, гости с того света могут вытворять невесть что.
Наиболее опасен, конечно, взгляд в потусторонний мир. Поэтому во многих легендах о мертвецах живой погибает, оглянувшись и увидев мертвого, — собственно, то, что живому видеть запрещено. Более того, если мертвый и живой увидели друг друга, то между ними возникает двусторонняя связь, благодаря которой мертвец может сам начать искать человека. Так, в одной из легенд рассказчик объясняет, почему мертвая мать хотела съесть живую дочь на Навью Пасху:
— Нащо б же вона її з'їла?
— Так дуже зраділа, що побачила.
Как спастись от мертвеца?
Однако иногда после встречи с мертвецами удается остаться в живых. На Херсонщине рассказывают такую быль. Жили супруги, а с ними была старуха. Однажды она рассказала, что накануне Чистого понедельника, после заговения на Великий пост, если спрятать за губу творога с вареника, то можно увидеть ведьму. Она якобы сама придет в дом и расскажет, где, когда и чьих коров доила. Мужик и взял это себе на примету. Когда настало Прощеное воскресенье, он так наелся и напился, что задремал прямо над блюдом с варениками. Однако о ведьме не забыл: припас для нее творога, как и было ему велено. И тут услышал мужик колокола. Да и не заметив, что уже полночь, направился к церкви. Войдя и сняв шапку, заметил одного человека, уже умершего, и тут понял, что церковь полна мертвецов. Не успел он опомниться, как мертвецы бросились к нему с криками: «Дай, дядя, вареника! Дай, дядя, вареника!» Испугавшись — ведь на всю мертвецкую братию половины вареников не хватит, человек начал креститься и молиться. Однако, конечно, на Мертвецкую Пасху умершие ни креста, ни молитвы не боятся. Так и разорвали бы его, но тут петух: «Ку-ку-реку!» — и вся нечисть враз подевалась не пойми куда. Проглотил мужик половину своего вареника, вытер пот со лба и пошел домой.
История о Навьей Пасхе, случившаяся в советские годы
Это случилось в те времена, когда празднованию церковным праздникам в нашей стране не уделяли должного внимания. Хотя эпоха всеобщей борьбы с религией закончилась, на смену ей пришла другая — эпоха религиозного равнодушия. Церковные праздники, народные обряды и традиции теряли свою актуальность. Народ постепенно забывал свои корни. Но даже несмотря на это, Пасха отмечалась всегда, во всяком случае, практически каждый деревенский житель (да и городской тоже) знал наверняка ее точную дату.
В том году Пасха была поздней и отмечалась накануне Дня Победы. К привычной каждому крестьянину работе в поле и на огородах добавились предпраздничные хлопоты: нужно выбелить хату, выкрасить и подремонтировать всё, что требует ремонта в доме, в усадьбе. Ведь сегодня же Чистый Четверг, а значит, всё должно быть в чистоте: и хата, и подворье, и сам человек чист мыслями и делами.
Суетливый день близился уже к концу. На горизонте догорала яркая красная полоса майского заката, чёткими линиями вырисовывая очертания колокольни заколоченной когда-то церквушки. В мягких сиренево-розовых сумерках, что незаметно спустились на нашу грешную землю и теперь нежно окутывали село, разлились, растворились, рассыпались тысячами ароматных частиц запахи сирени, цветущих яблонь, груш, гиацинтов, тюльпанов, нарциссов, свежескошенной молодой травы и теплого парного молока.
В окнах загорались первые огни, хозяйки собирали на стол ужин.
На улице не было никого, лишь колхозный тракторист Степан, припозднившийся в этот день на работе, устало шёл по пыльной дороге, ведущей с поля в село. Вокруг густая, давящая темнота, бледный тонкий лучик месяца еле-еле освещает дорогу, в зарослях придорожных кустов тихонько шёпотом о чем-то рассказывает ветер. Вот уже перед Степаном и знакомый перекресток, за которым, если повернуть налево, сразу же покажутся колокольня и часовня заброшенной церкви, а оттуда до своей хаты уже и рукой подать. «Умели же люди на века строить», — проносится у Степана мысль, когда он, проходя мимо церкви, бросает взгляд на высокое деревянное здание, стены которого сохранили ещё свою прочность, несмотря на то, что церковь построили ещё в начале позапрошлого столетия, и что вот уже около 40 лет стоит она заколоченной. Старики поговаривают, что, когда вывозили из неё всё, «заплакала» одна из икон. Сказки это всё: врут, наверное.
Так размышлял Степан, проходя мимо церкви. Как вдруг внимание его привлекла полосочка тусклого света под дверью. «Что за напасть такая?! Может бандюги какие обосновались там?», — подумал он. Подойдя поближе, тракторист с удивлением отметил, что двери как и раньше заколочены с внешней стороны и не видно было, чтобы в ближайшее время кто-то пытался войти внутрь храма. Странное обстоятельство ещё больше подхлестнуло любопытство Степана. Позабыв о предосторожности, он подошёл к забранному решёткой церковному окошку, прижался к нему лицом и напряженно глянул в средину. Сквозь малюсенькое, давно не мытое стекло пробивался слабый неверный свет, как будто в разных частях церкви кто-то держал небольшие свечки.
Степан отшатнулся, ступил 2-3 шага назад и, пустившись было бежать, споткнулся, упал на что-то острое. Моментально встав на ноги, он попытался повторить свою попытку, но боль в ноге помешала быстро двигаться. Да и проснувшееся опять любопытство всё с новой силой подстрекало его разузнать тайну заброшенной церкви. Поколебавшись несколько мгновений, он тихим шагом осторожно направился к тому же окошку. «Взгляну лишь краем глаза, увижу, что всё мне лишь почудилось и уйду, даже к окну близко подходить не буду», — решил он.
Но к окну действительно близко подходить не пришлось, ведь на расстоянии одного шага уже можно было разглядеть, что свет внутри стал ярким. Возле самого окна и по всему залу толпились люди. Вместо паутины, осыпавшейся штукатурки и немытых досок на стенах и под куполом храма совершенно чётко можно было разглядеть иконы и росписи.
Степана окатил горячий пот, пальцы сжались в нервной судороге, в горле перехватило дыхание.
В это время в толпе загадочных «прихожан» появилось оживление и суета, резко оборвавшаяся внезапной тишиной. Все замерли. Тишина в храме, тишина не улице : тишина во всём мире, лишь учащённый стук сердца человека, притаившегося у маленького окошка заброшенной церкви.
И вот : слышится тихое пение церковного хора, к иконостасу подходят несколько священников, начинается загадочная служба.
Степан несколько раз поглядывает на женщину, усердно молящуюся у одной из икон. Что-то неуловимо знакомое чудится в ней: в её фигуре, в осанке, в одежде. Женщина ставит свечу, крестясь оборачивается, Степан, напряжённо вглядываясь в её черты лица бледнеет... Перед ним его давно умершая мать.
Не помня себя от страха, он мчится подальше от этого места, к себе, домой.
С тех пор прошло уже много лет, но история, рассказанная трактористом, передаётся не одному поколению сельчан.