— Лучше бы мы в Припять поехали, — сказал Славик и пнул подвернувшуюся под ноги сломанную ветку. — Там всяко интереснее.
— В Припяти? — Кречет даже не оглянулся. — Да туда экскурсии автобусами возят. Посмотрите направо, здесь была библиотека, там до сих пор остались книги. Посмотрите налево, здесь был бассейн. Тоже мне развлечение.
— Там хоть город, — возразил Славик. — А тут что?
— А тут мало кто был, — ответил вместо Кречета Серый. — Эксклюзив.
— На хрен такой эксклюзив, — Славик хлопнул себя по шее, убивая комара. Это было бессмысленно — комариное поголовье в Мещерском лесу не знало счета.
Пронизанный солнцем сосновый лес наполняли птичий щебет, шорох ветра в кронах, тонкий звон комарья — и хруст хвои и сушняка под ногами троицы.
— Куда мы идем, блин? — поинтересовался Славик через десять минут. — Вы хоть на карту смотрите?
— Серый, — Кречет был невозмутим, как долбаный супергерой. — Ты говорил, твой приятель нормальный. Хрен ли он ноет, как девка?
Серега оглянулся на Славика одновременно виновато и укоризненно.
— Я хотел на пустой город посмотреть, — мрачно сказал Славик. — А не на живую природу.
— А я хотел миллион баксов и золотой вертолет, — так же невозмутимо бросил Кречет. — Приехали значит приехали. Расслабься. Здесь тоже когда-то город был.
— Поселок, — поправил Серый с легким смущением.
— Ну, поселок, — мирно согласился Кречет. — Но с ним такое стряслось, что куда там городу.
— Да чего такого, сгорел и сгорел, — сдаваться Славику не хотелось. Несколько часов, проведенные в душном поезде, потом еще два часа на дизеле и вот уже второй час пешей прогулки по лесу, пусть и почти лишенному подлеска — все это не настраивало на благодушный лад.
— Сгорел и сгорел, — непонятным тоном повторил Кречет. — А ты представляешь, каково это? Живешь себе, живешь, лес заготавливаешь. Для Страны Советов. Детей растишь, норму на заготовке леса выдаешь, хавку тебе подвозят на поезде. А потом вдруг раз — и кругом огонь. И некуда бежать. Лес горит, дома горят — железка, и та горит. Шпалы-то деревянные. И вагоны деревянные. Кругом сплошная растопка.
Славик невольно передернул плечами — и тут же почувствовал, как тянет спину рюкзак.
— Что ж они, — недовольно спросил он, — заранее не знали, что леса горят? Чего не ушли-то?
— Дурак, — откликнулся Кречет без осуждения. — Это тридцать шестой год был, соображаешь? Попробуй, уйди с рабочего места без разрешения.
— И что, — спросил Славик почти против воли. — Они тут так и сгорели?
Кречет кивнул.
— И они, и пожарные, и солдатня, которую тушить пригнали. Кое-кто вроде как в пруд залез, говорят, так и спасся — но что-то я нигде ни разу об очевидцах не слышал. Все только и говорят: была Курша — и нет Курши, слизало огнем подчистую.
— Так а что там смотреть-то тогда? — не сдержался Славик.
— Ее потом отстроили, — Кречет пожал плечами, — но снова забросили. Это уж неизвестно, почему. Людей вроде как вывезли, железку отремонтированную сняли, а дома оставили гнить. Так что остатки поселка там есть, только это уже то, что после пожара было. Но поглядеть, говорят, есть на что.
— Типа этого, да? — неожиданно подал голос Серый. Махнул рукой в сторону.
Славик и Кречет повернули головы одновременно.
Там, куда показывал Серый, врос в землю полуразвалившийся домик, сложенный из почерневших, гнилых даже на вид бревен. Из темных окон лезла лохматыми кустами трава, на крыше росла тонкая березка.
— Типа этого, — согласился Кречет. — Дальше таких побольше должно быть. И остатки депо еще, с самых старых времен. Оно-то кирпичное было. Но вообще, считай, пришли. Еще немного, и приглядывайте место для палатки.
Славик облегченно вздохнул — и закрутил головой по сторонам с внезапно ожившим любопытством. То тут, то там были видны остатки построек, иногда сохранивших очертания, иногда раскатившихся по бревнышку почти полностью. Местами из травы торчали только крыши или срубы, местами сложно было понять, бурелом это или останки дома, бывшего когда-то жилым — но перед ними вне всяких сомнений был мертвый, заброшенный полсотни лет назад поселок.
Лес поредел быстро и неожиданно — и они вышли на поляну, на которой таких останков было еще больше.
— Ну что? — Кречет остановился. — Здесь и встанем, я думаю? В центре города, считай. На главной площади.
Серый молча скинул свой рюкзак. Славик спустил с плеч лямки, присел, чтобы уронить рюкзак в траву, а потом еле выпрямился. Уперся руками в колени — и услышал, как звенит в ушах кровь.
— Тихо как, — вдруг сказал Серый. — Птицы не поют.
— И ветра нет, — согласился Кречет. — Вот и тихо. Давайте-ка сперва палатку поставим, а то скоро темнеть начнет. А потом уже посмотрим, где тут депо, где еще что.
Палатку ставили Серый и Кречет — Славик попытался помочь, но оказалось, что он только мешает: собирать легкие алюминиевые дуги и натягивать на них чехол его спутники умели прекрасно, а он сам такую конструкцию видел впервые. Так что он просто сел на бревно неподалеку и стал бездумно смотреть по сторонам. Солнце становилось из желтого красным, и в закатном свете жалкие остатки маленькой деревеньки выглядели призрачными. Тихо было, действительно, как в могиле — ладно птицы, ладно ветер, но даже комарье как будто заткнулось. Тишина показалась густой и вязкой, поглощающей звуки и замедляющей движения — видимо, сказывалась усталость после долгой дороги. Пока он так сидел, ребята успели не только поставить палатку, но и разгрузить свои рюкзаки — и Кречет уже занялся костром, а Серый, как обычно, молча пошел собирать дрова. Славик со вздохом поднялся, не дожидаясь язвительного комментария, и тоже пошел за сушняком.
Наклоняясь за встречавшимися по пути ветками и скользя взглядом по гнилым крышам и черным окнам брошенных домов, он неожиданно выбрел к низинке. Перед ним был пруд — маленький, едва ли достигавший двадцати метров в самом широком месте. Берега заросли высокой острой травой, но сам пруд не цвел — ровная, как стекло, совершенно неподвижная вода ловила последние отблески солнца и, казалось, поглощала их так же, как местная тишина глотала звуки.
Славику стало зябко. В Припяти, небось, еще страшнее было бы, — подумал он, перехватил охапку сушняка поудобнее и развернулся к костру. За спиной что-то зашуршало. Славик вздрогнул, уронил несколько веток и заставил себя обернуться. Высокая трава на берегу пруда колыхалась, но рядом никого не было.
«Это ж лес, — напомнил себе Славик, — тут, может, и звери водятся. Ночью от костра лучше ни ногой».
Костер уже потрескивал, облизывая принесенные Серым сосновые ветки и сучья. Пламя казалось совсем бледным в свете заката — но скоро должно было стать самым ярким пятном на поляне.
— Я там пруд видел, — Славик свалил груду веток неподалеку от костра. — Какой-то он. Сильно глубокий, что ли.
— Поглядим, — Кречет выпрямился. — Как раз и пройдемся. А потом уже ужинать. Серый, пошли.
— Я покараулю, — быстро сказал Славик. У костра ему стало спокойнее, и отходить уже не хотелось.
— От кого, от зайцев, что ли? — Кречет усмехнулся. — Ну, карауль. Пиво в моем рюкзаке, если что.
Славик кивнул. Серый, возившийся с чем-то в палатке, вылез из нее и повертел головой.
— Славик говорит, пруд там, — Кречет кивнул в ту сторону, откуда Славик вернулся с сушняком. — Пошли глянем. А депо, значит, в другом конце. Пройдемся, короче.
Шелест травы стих, когда Кречет с Серым ушли, и теперь тишину нарушало только потрескивание сучьев в костре. Славик смотрел на пламя и невольно представлял себе охваченный пожаром лес и в панике мечущихся по поселку людей. Он почти слышал детский плач, женские крики и безнадежный мат мужчин, а пляшущий перед глазами огонь казался завесой пожара, сквозь которую не было прохода. Он не заметил, как закат сменился сумерками, а когда ему на плечо вдруг опустилась рука, подскочил и чуть не заорал.
— Нервный ты какой, — со смешком заметил Кречет. — А туда же, за приключениями.
— Шуточки у тебя, блин, дурацкие, — буркнул Славик, передергивая плечами.
— Да ладно, — примирительно заметил Серый. — В первый раз всегда так. Кречет, ты будто не помнишь.
— Не помню, — сухо сказал тот. — Я в первый раз один в Острогляды ездил. А там домов-то побольше. Да еще усадьба и кладбище. Ничего, не обосрался.
— Кладбище и здесь есть, — зачем-то сообщил Серый.
— Ага, — оживился Кречет. — Прямо рядом с депо. Братская могила, один памятник на всех. Не хочешь глянуть?
— Завтра, — мрачно сказал Славик. — Что там в темноте-то смотреть.
— Это верно, — Кречет заглянул в палатку, вытащил оттуда пенку и присел к костру. — Давайте поедим, что ли. А пиво ты что ж, не доставал?..
Общими усилиями они быстро приготовили нехитрый ужин. Славику сперва казалось, что ему кусок не пойдет в горло, но день, проведенный в дороге, и вечер на свежем воздухе дали о себе знать, и плохо проваренные макароны с тушенкой он съел с большим аппетитом. Налил себе пива из двухлитровой «торпеды» в складной стаканчик и снова уставился на костер. Кречет подкинул дров, когда котелок с ужином был снят с огня, и теперь высокое пламя разрывало густую ночную темноту, отбрасывало блики на лица и освещало часть поляны красно-рыжим плящущим светом.
Откуда появилась женщина, не заметил, похоже, никто из них — потому что Кречет расплескал пиво, Серый выронил бутерброд, а сам Славик почувствовал, как встали дыбом волоски на шее, когда глухой и недовольный женский голос сказал:
— Нашли где костер палить, безобразники.
— Добрый вечер, — Кречет пришел в себя быстрее всех, как и положено супермену. — Мы все по правилам развели. И окопали. И вода у нас есть.
— Вода, — женщина вышла из черной тени за костром и остановилась напротив них. — Проку здесь от той воды.
Сквозь огонь был виден только силуэт — высокие резиновые сапоги, широкая юбка над ними, длиннополая куртка — руки женщина держала то ли в карманах, то ли скрещенными на груди. На голове у нее был платок или капюшон, и тень от него мешала увидеть лицо.
«Местная, наверное, — растерянно подумал Славик. — Тут же какие-то деревни есть, хоть и далеко. И лесник километрах в пяти отсюда живет».
— А вы, значит, местная? — повторил его мысли Кречет.
— Местная, местная, — согласилась тем же недовольным голосом женщина. — Присяду у вас, посижу. Находилась по лесу. А тут, смотрю, костер жгут. Надо, думаю, поглядеть.
— Пива хотите? — невозмутимость Кречета, казалось, была нерушимой. — Или поесть?
— Потом, — женщина опустилась на бревно за костром. Теперь было видно, что руки она держит в рукавах куртки, будто мерзнет — хотя августовская ночь была теплой. Впрочем, подумал Славик, это им тут у костра тепло, а ночью в лесу-то... Он снова посмотрел на женщину, пытаясь представить, зачем можно бродить в одиночку по лесу в темноте. Сквозь пламя блеснули из-под низко надвинутого платка темные глаза под густыми бровями и чистое, видимо, молодое лицо.
— Меня Татьяна Максимовна зовут, — сказала странная гостья.
— Юрий, — вежливо сказал Кречет.
— Сергей, — раскрыл рот Серый.
— Вячеслав, — назвался Славик, подавив желание спросить, сколько Татьяне Максимовне лет. Кто их знает, деревенских, может, они с детства по отчеству представляются.
— Вы тут зачем? — спросила вдруг Татьяна Максимовна.
— Да вот, — Кречет развел руками. — Поглядеть пришли.
— Поглядеть, — повторила она. — Значит, знаете.
— Знаем, — согласился Кречет, — как не знать.
Славик почти с восхищением отметил, что он подстраивается под манеру речи собеседницы. Вот же ловкач.
— Да что ж тут глядеть-то, — заметила гостья. — Сгорело все. Это вон, — она дернула подбородком куда-то в сторону тьмы за костром, — потом уж понастроили. Думали, жить будут.
— А что ж не вышло-то у них? — поинтересовался Кречет, подмигивая покосившемуся на него Славику.
— Ничего не вышло, — неожиданно резко сказала женщина. — Нельзя им тут жить.
— Плохое место, а? — поддержал разговор Кречет. — Вроде как проклятое?
— Что ж ты несешь-то, — с укоризной сказала Татьяна Максимовна, — а еще комсомолец.
Славик чуть не фыркнул, глядя на выражение лица Кречета.
— А что тогда? — спросил тот, решив, вероятно, пропустить «комсомольца» мимо ушей.
— А что ж ты говорил, что знаешь, — Татьяна Максимовна как будто удивилась. — Вот и не знаешь ничего, а говоришь. Тут есть, кому жить.
— Да ведь сгорели же... — начал Кречет, но женщина покачала головой.
— Молчи уж лучше. Кто сгорел, а кто и спасся. Вот им тут и жить.
— Да кто тут спасся-то! — Кречет, похоже, начал терять самообладание. — Тут же бревна вместо людей вывозили, я читал! Поезд пришел, мог бы людей увезти — а его диспетчер послал лесом грузить, норму отправлять на станцию! Коммунисты, блядь, трудяги!
Славик подумал, что этого Кречет, наверное, рассказывать не хотел. Еще он представил, как едет сквозь горящий лес поезд, доверху нагруженный бревнами, и как смотрят ему вслед люди, оставшиеся в поселке.
— А ты как думал?! — голос женщины стал вдруг резким и пронзительным. — Стране лес нужен, дома строить, бумагу делать, тетради для школьников! А я его, значит, не отправляй?! У меня план есть, норма есть — а я на них, значит, тьфу? А я вместо леса людей сажай? На тебе, дорогая страна, погорельцев вместо леса, корми их, сели их, спасай — так, что ли? А меня потом во враги народа, значит?
Славик оцепенел. Женщина поднялась на ноги — и стала куда выше, чем была до этого.
— А кто ты такой, чтоб меня судить?! — ее голос продолжал набирать силу, он звенел, разрезая глухую тишину. — Ты тут был? Ты видел, как лес горит? Костер они жгут, мерзавцы! От такого костра Мещерские леса и загорелись, а им наплевать! От такого костра, — женщина разняла руки, вынула их из рукавов, и Славик с ужасом понял, что кисти у нее угольно-черные, — огонь и понизу, и поверху пошел!
Она повела рукой, будто показывая низ и верх, и яркий, невыносимо яркий свет залил поляну. Костер потерялся на фоне пламени, вставшего стеной от корней до крон деревьев на опушке.
— Низовой огонь трещит, — нараспев сказала женщина, — а верховой-то ревет. Низовой траву ест, подлесок выжигает — а верховой ничего не оставляет.
Тишину, уже расколотую ее голосом, слизнул и превратил в ничто глухой рев пламени, рвавшегося в темное небо с верхушек сосен. Славик оцепенело смотрел, как корчатся в огне маленькие елочки на краю поляны, превращаясь в изогнутые черные скелетики. Языки пламени скользнули по траве, затрещали, подбираясь к ним.
— Все горит, — неожиданно спокойно сказала женщина, — а я в диспетчерской сижу. Дверь закрыла и стулом подперла. А они ломились. Зачем ломились? Все равно сгорели. И вы сгорите.
— В пруд! — заорал вдруг Кречет таким голосом, какого Славик никогда раньше не слышал ни от него, ни от кого-то еще. — Нахер вещи, быстро в пруд!
Оцепенение спало мгновенно — Славик дернулся вперед, упал на колени, подскочил. Серый уже бежал в сторону пруда, Кречет задержался, оглядываясь на Славика. Огонь ревел в кронах, хрустел мелкими сосенками, подбираясь все ближе к ним.
— Иду, — прохрипел Славик, только теперь почувствовав, как раздирает легкие густой тяжелый дым. — Я иду.
Кречет кивнул и рванул в темноту — правда, теперь она уже не была темнотой, сполохи пламени из-за спины освещали ночь лучше всяких фонарей. Славик, путаясь в высокой траве, побежал за ним.
Низина с прудом открылась неожиданно — на берегу замер в неподвижности Серый, Кречет, подбежав, остановился рядом с ним, а еще через секунду Славик понял, почему они встали.
Пруд был полон людей.
Мужчины, державшие на плечах детей, женщины в платках и простоволосые, подростки — там, где взрослым вода доходила до плеч, им она была по горло — люди молча стояли в пруду, глядя пустыми мертвыми глазами туда, где бушевало пламя.
— Ну что, мальчики? — женщина оказалась рядом с ними, ее руки вновь были убраны в рукава. — В пруд?
В лесу рушились сожранные пламенем деревья, огонь гудел, как ураганный ветер, трава трещала, дымясь уже совсем рядом, почти под ногами.
— Это галлюцинация, — Кречет потряс головой. — Глюки. Мы дыма надышались, вот что. Ну же! — он потер лицо. — Ничего нет, ну!
— У тебя кроссовки тлеют, — глухо бормотнул Серый. — Черт, лучше уж в пруд!
И рванулся через траву к воде. Люди в пруду зашевелились, расступились, освобождая для него место.
— Твою мать! — Кречет подпрыгнул, будто пытаясь затоптать занявшиеся огнем кроссовки. — Да хрен с ним, у берега постоим! Славка, давай!
Славик оглянулся. Пламя, казалось, было готово облизать его в следующую же секунду, но что-то было не так. Дым забивал легкие и мешал дышать, но что-то было не так.
Он услышал плеск — видимо, Кречет прыгнул в пруд — и вдруг понял: он не чувствует жара. Вокруг бушует пожар, тут должна быть адская температура — но ее нет. Славик помотал головой.
— Умный очень, — с неодобрением сказала женщина. — Или трусливый? Ну ладно.
Она оказалась рядом со Славиком раньше, чем он успел даже пошевелиться. Откинула капюшон — и Славик все-таки заорал, глядя в черное обугленное лицо и чувствуя сладкий тошнотворный запах.
Вот теперь ему стало жарко.
— Ну, что у нас здесь? — лесник Куршинского лесничества пробрался сквозь бурелом и вышел на поляну. — Опять гости? Вот же ж...
Утреннее солнце делало стволы сосен золотыми и розовыми, мягко шуршала трава и в унисон ей шелестели под ветром кроны. Яркое пятно палатки на фоне леса выглядело чужеродным, а кострище казалось черной кляксой на зелени.
Лесник остановился перед палаткой и подождал немного, слушая тишину.
Потом рядом с ним появилась блеклая фигура — платок, брезентовая куртка, широкая линялая юбка, резиновые сапоги.
— Потревожили тебя, Максимовна? — лесник покачал головой. — Вот же люди. И что им дома не сиделось... Куда ты их?
— Куда обычно, — в глухом женском голосе была слышна обида. — Костер жгли. Обижали меня.
— Да уж вижу, что жгли, — лесник взял за лямку рюкзак, потом подхватил еще один. — Давай-ка тут приберемся.
Возле пруда в острой траве лежал лицом вниз труп.
— А этот что ж? — лесник, кряхтя, развернулся и бросил рюкзаки в воду. Вода плеснула совсем тихо, еле слышно.
— Не хотел, — откликнулась женщина. — Чуть не ушел.
— От тебя, Максимовна, уйдешь, пожалуй, — лесник пихнул труп ногой. Потом еще раз. Тело, проминая дорожку в траве, сползло к пруду и соскользнуло в воду, так и не перевернувшись. Это было удачно — смотреть на лицо трупа леснику совсем не хотелось.
— Ну, сейчас еще палатку уберем, и все, — пробормотал он под нос и пошел обратно к кострищу.
— Спасибо, — женщина отступила назад, потом сделала еще шаг и слилась с кустами.
В лесу защебетали птицы.