Данный рассказ является художественным произведением и фантазией автора, хоть и основан на реальных событиях. Имена действующих лиц, а также их мотивы, изменены.
1.
Заметка в газете «Витебский пролетарий» за 24 февраля 1938 года:
«Паровоз наскочил на автомашину.
Вчера в 9 часов утра на 7-м километре Оршанского шоссе в направлении машинно-тракторной станции (МТС) ехала полуторатонная автомашина с рабочими Селютской МТС. Шлагбаум переезда был открыт, и машина въехала на железнодорожные пути. В этот момент на нее наскочил паровоз и разбил вдребезги.
При аварии убиты рабочие МТС товарищи Сергеев, Николаев и Барановский, тяжело ранен рабочий Степанов, стажер Романовская и шофер Фельдшеров.
Строж переезда Максимов, по вине которого произошла авария, арестован».
2.
Из протокола допроса арестованного Максимова (гриф «Строго секретно. Снятие копий воспрещается»):
«Следователь: Почему Вы не опустили шлагбаум, зная о приближающемся составе?
Максимов: Клянусь, я этого не делал!
Следователь: Тогда кто же это совершил? Почему проезд был открыт?!
Максимов: Это сделал он... мальчик... не совсем мальчик...
Следователь: Вы допустила на охраняемый объект ребенка?
Максимов: Я его не пускал. Он постоянно ошивался у переезда. То придет, то исчезнет. Я не мог уследить.
Следователь: И как это понять?
Максимов: Не мальчик это вовсе, а дух, призрак. Я сильно боялся его.
Следователь: Вы хотите запутать следствие? Предупреждаю об ответственности за дачу ложных показаний.
Максимов: Не хочу! Мальчик стоял у шлагбаума и ждал. Ждал, пока проскочит белая лошадь. Он специально открыл переезд, чтобы ее пропустить, а тут эта машина и поезд. У мальца волчья голова!»
3.
Из Витебска в Оршу и дальше — в Минск (или, как его называли по-белорусски, — Менск) тянулось длинное прямое шоссе. Сразу за деревней Сокольники его пересекали железнодородные пути Смоленского направления. По бокам магистрали раскинулись поля колхоза имени Ворошилова, совхоза имени МОПР (Международной организации помощи революционерам) и «Звязды», а дальше, у самого горизонта, — бывшего польского национального колхоза имени Станистава Ланцуцкого, незадолго до описываемых событий переменованного в честь народного комиссара внутренних дел Ежова.
Сразу за переездом, по левую сторону, если ехать из Витебска, стоял двухэтажный деревянный особняк. В нем расположилась школа-коммуна имени Калинина. Тут вместе с бывшими беспризорными и сиротами учились дети из окресных сел и деревень — Карпово, Мастыки, Кочаны, Малышки, Орлово, Полугрядки, Прудники, и даже из далеких Селют, где находился центр сельсовета.
Двое мальчишек — Михась и Язэп — грелись у костра в неглубоком овраге возле старого деревнского кладбища. Вечерело. Только прошел снег. Со стороны железнодорожной насыпи донесся гудок паровоза. Ему вторили слышавшиеся со стороны коммуны звуки веселого новогоднего праздника.
Подходил к концу день 31 декабря 1937 года.
Наши ребята не пошли на елку, организованную для детей руководством школы-коммуны и шефствующими организациями. У Язэпа и Михася на вечер были свои планы, куда важнее, чем чтение стихов Сталину у огромной зеленой красавицы-ели, поставленной накануне во дворе у входа в особняк. Водить хороводы и смотреть фильм «Ударом на удар» о маневрах Красной Армии они тоже не собирались.
Киноустановка являлась гордостью коммуны — мало у каких школ не только в Витебском сельском районе, но и во всей Белорусской ССР имелась такая техника. Несколько лет назад аппарат для демонстрации фильмов торжественно передал образцовому детскому дому сам Александр Червяков — глава правительства союзной республики. Сейчас об этом старались не вспоминать — Червяков считался «врагом народа», и любые упоминания о нем новые руководительно тщательно вымарывали.
Показать на Новый Год детям фильм о красноармейцах и пограничниках было не лучшей идеей. Два друга, улучив момент, тайком сбежали с сеанса, вышли одним им известным ходом за территорию коммуны и направились к кладбищу у старых хуторов, где, как думали дети, их никто не станет искать.
Обоим мальчишкам было по 10 лет. Язэп родился неподалеку от коммуны, в деревне Огородники, где впоследствии был организован колхоз имени Ланцуцкого.
Родителями мальчика были бедные крестьяне-поляки. Земли у них, как и у других местных горемык, имелось крайне мало, едва хватало на прокорм. А тут еще Язэпов дядя решил поделить отцовский надел и зажить обособленным хозяйством. Случилось это еще до коллективизации, в 1927 году.
Спор между братьями произошел из-за крохотной пахотной полоски рядом с болотом, где никогда ничего особо не росло. Но никто не хотел ее уступать.
Однажды жарким летним днем братья вышли на сенокос и в который раз повздорили. Слово за слово — и отец Язэпа схватил косу и полоснул ее лезвием родича по горлу.
Маленький Язя родился буквально накануне семейной трагедии. Он лежал дома в люльке, когда к матери ворвались соседи, косившие траву неподалеку, и сообщили страшную весть. Отца судили и отправили за решетку. Мать не могла прийти в себя от горя и позора — отныне все село тыкало в нее пальцем, как в «жену душегуба».
Обезумевшая молодая женщина постоянно шипела на младенца:
— Это все из-за тебя, гаденыш! Из-за тебя я потеряла кормильца и пойду побираться! Лучше бы к бабке сходила за зельем, чтобы тебя в животе задушило!
В семье, действительно, не стало продуктов, мать отнесла малыша в приют, а сама пошла по людям. Когда Язэп подрос, его определили в школу-коммуну. Обо всем этом ребенок узнал от чужих людей.
Михась, в отличие от друга, своих родителей хоть слабо, но помнил. Отец его трудился на заводе «Красный металлист» в Витебске, ковал плуги и считался ударником. Когда началась коллективизация, кузнеца в числе других 25-тысячников направили в деревню создавать колхозы. Отец уехал, да так и не вернулся назад. Первое время мать получала от мужа письма, а затем он как в воду канул.
Женщина не смогла пережить голодный 1933 год, долго болела и в конце концов умерла, а 6-летнего Михася зачислили в коммунары.
Мальчишка уже и забыл об отце, но в начале 1937 года школу навестили гости с Дальнего Востока — агитаторы из Еврейской Автономной области «Биробиджан». Они думали навербовать выпускников строить новую жизнь на краю света.
Руководство выдало вербовщикам списки старшеклассников, собиравшихся выпускаться, а также других учеников, среди которых были евреи.
Однажды агитатор подозвал на коридоре Михася и шепнул ему на ухо:
— Знаю твого отца. Пару лет назад с ним работал. Теперь он во Владивостоке большой начальник!
Так мальчик узнал, где искать папу. Гость с Дальнего Востока сообщил не только город, где жил отец, но и учреждение, где тот служил, и его должность. Отныне все мысли юного коммунара были занять одним: как попасть во Владивосток, на берег Тихого океана, в противоположный конец необъятной страны, за тысячи километров от Витебска, чтобы там встретить папу — единственного на всем свете родного человека — и броситься к нему на грудь.
Михась отправил отцу несколько писем, но ответа не получил. Тешил себя мыслью, что письма не дошли — в те годы это случалось часто. Мальчик, конечно, понимал, что папа — «большой человек» — столько времени не дававший о себе знать и не интересовавшийся судьбой ребенка, скорее всего, живет с другой семьей, а призраки из прошлого ему вовсе не нужны. Однако детская душа жаждала чуда.
Раз нет ответа по почте — нужно увидеться лично. Если папа при встрече с сыном отвернется, прогонит, уйдет, выставит за дверь — тогда Михась будет знать наверняка, что отца у него нет и как-нибудь проживет с этой мыслью. Ну, а если примет...
Как и все детдомовцы, Михась мечтал о семье. Коммуна не могла ее заменить, хоть детям постоянно твердили обратное. Мальчишка теперь думал только о том, как бы сбежать.
С Язэпом они были закадычными друзьями. Вместе сидели за одной партой, вместе трудились на школьном огроде и опытных полях, вместе, тайком от воспитателей, совершали вылазки по окрестностям.
Еще с лета приятели приметили овраг у старого сельского кладбища, и устроили там свой «штаб». О существовании потаенного места, естественно, никто кроме них не знал. Тогда же созрел план побега: полями и лесными тропинками пробираться к Витебску, там затеряться среди горожан и беспризорников, переждать, пока прекратятся поиски, а потом ехать на поезде до Москвы, из Москвы — до Владивостока. Язэп взялся сопровождать друга в столь рискованном предприятии. В коммуне ему не сильно нравилось, к тому же тянуло посмотреть мир, о которых он знал только по газетам, попадавшим в школу, по редким картинкам в учебниках, да по рассказам Мироныча (так звали учителя истории).
4.
Мироныч вел историю в старших классах коммуны, но на его уроки тайком пробирались и ученики помладше, в том числе и Язэп с Михасем, часто пропуская для этого другие занятия и получая нагоняи от педагогов и воспитателей.
По вечерам коммунары собирались в комнатке историка или в учебном классе и слушали занимательные рассказы учителя о прошлом родных мест, о легендах и преданиях белорусской земли. Фактически, вокруг Мироныча сформировался краеведческий кружок. Руководство школы откразывало самодеятельному объединению в регистрации, ссылаясь на какие-то постановления, иногда даже пугало педагога грозными обвинениями в «национал-демократизме». У других за одни подозрения в этом страшном грехе летели головы, а Мироныч только вздыхал, махал рукой и удалялся. По-видимому, он ничего не боялся, а угрозы на учителя особо не действовали.
Неизвестно, стращали ли историка всерьез или просто для виду, но препятствий в работе тайного кружка любителей родного края дирекция не создавала. По истории дети у Мироныча имели хорошие оценки, и это устраивало всех. Особенно плодотворными для юных краеведов были летние месяцы, когда они с учителем выбирались в походы и экскурсии.
Как-то раз Мироныч повел школьников в Лятохи — деревню на живописном берегу речки Лучосы, в нескольких километрах от коммуны. Целью похода были древние курганы в лесном массиве у Лятох.
Язэп и Михась также пошли. Именно тогда они и поняли, где достать деньги, необходимые для успеха побега и на долгую дорогу до Владивостока.
Сейчас, у зимнего костра, ребята вспоминали детали и слова любимого учителя.
Когда утомленные пешей прогулкой ученики нашли, наконец, насыпи древнего могильника в лесу, Мироныч взобрался на один из курганов и достал из сумки потрепанную книгу. Называлась он «Витебщина» и была издана, судя по дате на обложке, в 1925 году. Хранить подобную литературу было опасно: многие из тех, кто ее составлял, редактировал и писал статьи, теперь, в 1937 году, считались «врагами народа». Владелец экземпляра краеведческого сборника запросто мог отъехать в места не столь отдаленные, либо просто исчезнуть, но Мироныча, видимо, и это не волновало.
Достав книжку и вкратце разъяснив коммунарам, куда они пришли, учитель открыл нужную страницу и принялся читать:
«Данная местность имеет название «Лятохский Бор», а у местных жителей — «Ровная Дубрава». Лятохи — древний населенный пункт, когда-то стоявший на торговом шляху из Витебска на Оршу и Могилев, ныне забытом.
Население именует курганы «волотовками» (по народным представлениям, в них лежат кости древних гигантов, «волотов» или «осилков» по-белорусски), «шведскими» и «французскими» могилами.
Крестьяне рассказывали предания, служившие приманками для кладоискателей. В одном из них речь идет о существовании документа, в котором указывается, что в одном из больших курганов в двух саженях от дороги-гостинца зарыт клад, и поискам его предшествуют следующие приметы: раскопка сверху обнаружит пепел и угольки, глубже будут кости человека, а под ними, на некоторой глубине, колеса, на которых стоит котел с деньгами.
Согласно другой легенде, в конце XIX века один из списков попал в руки Витебского вице-губернатора, который приехал сюда и взялся за раскопки. Когда чиновник проезжал через лес, то видел у курганов белого коня на скаку, что, по поверьям крестьян, также сулило успех поискам сокровищ. Правда, вице-губернатор так ничего не нашел и уехал отсюда ни с чем».
Дальше Михась не слушал. Мироныч читал длинную лекцию о том, что курганы в Лятохском Бору не имели никакого отношения ни к Северной, ни, тем более, к Отечественной войне 1812 года, что появились они здесь за тысячу лет до этих событий и, следовательно, никаких сокровищ в могильнике быть не могло, а любые несанкционированные раскопки тут — это вандализм и преступление против науки, а также памяти предков.
Доводы учителя Михася не интересовали. Мальчик представил, как они вдвоем с Язэпом раскопают курган, заберут золото и на него отправятся на Дальний Восток к отцу.
— Ты все хорошо запомнил? — спросил Михась друга, когда экскурсанты возвращались назад.
Язэп кивнул. Теперь, сидя у костра и счищая снег с заранее припрятанной лопаты, дети воскрешали в памяти подробности — как отыскать заветный курган и на какую глубину копать.
5.
На предновогоднем небе вспыхнули первые звезды. Для друзей это был сигнал: пора покидать «штаб» и отправляться в Ровную Дубраву на поиски клада. Откопать его следовало непременно в полночь на Новый Год. Это, а также некоторые другие тонкости предстоящего дела, без которых кладоискатель рисковали повторить неудачу вице-губернатора, им поведал Бирюк.
Бирюком, или волком-одиночкой, звали отшельника, жившего в землянке в Лятохском Бору.
Хоть мужик этот и выглядел шлубоким стариком, диким, взлохмоченным, со спутанной густой бородой и пасмами нестриженных грязных волос на голове, в реальности человеку было лет 40-45. Имени своего отшельник не помнил, и никто его не знал.
Бирюк считался ветераном империалистической и гражданской войн, сражался он и с белополяками в 1920 году. От увиденного и пережитого на фронте мужчина, по-видимому, тронулся умом. Демобилизовавшись из Красной Армии, он вернулся в родные места, под Витебск, в Лятохи, но решил не жить со всеми в деревне, а вырыл землянку в лесу. Там же, на крохотной полянке, разбил огород, снабжавший своего хозяина всем необходимым.
Во время коллективизации к Бирюку приходили уполномоченные и агитировали вступать в колхоз. Заманивали туда льготами, которые давало бедняцкое состояние отшельника, давили на классовые чувства бывшего красноармейца. Не добившись своего, угрожали, пугали выселением. Бирюк в ответ мычал и лепетал что-то нечленораздельное, смотрел в сторону пустым взглядом, выражавшим полное непонимание происходящего. Уполномоченные ушли ни с чем, и так повторялось несколько раз.
Поняв, что Бирюка не уломать, решили отвезти его в Витебск в психбольницу. Больших трудов стоило поймать отшельника. Из больницы он сбежал и опять вернулся в землянку. Это же повторилось и при новом визите врачей и санитаров. Единственным, чего удалось добиться психиатрам, — это справки о поной нетрудоспособности Бирюка. После этого начальство успокоилось, и лесного обитателя больше не трогали: все равно от него в коллективном хозяйстве не было никакого проку. В колхоз имени Буденного его, правда, все же зачислили спустя некоторое время, но задним числом и без ведома самого Бирюка.
Работать вместе с другими человек не мог, хоть свое небольшое хозяйство и содержал. Теперь оно полагалось Бирюку на законном основании, в соответствии с Уставом сельхозартели. Как нетрудоспособному, лесному жителю иногда в урожайные годы переподала небольшая «пенсия» в виде продуктовых подачек. Тем он и жил.
* * *
Михась с Язэпом наткнулись на Бирюка случайно, еще в августе, осматривая лес и курганы. Сперва ребят напугал дикий человек, неожиданно возникший из-за деревьев и кинувшийся за детьми, но во второй свой визит в Лятохи дети отыскали убогое жилище Бирюка, дождались владельца, надеясь, насколько то было возможно, разузнать у него о местных легендах и о спрятанных в курганах сокровищах.
Отшельник, к радости Язэпа и Михася, оказался на редкость миролюбивым. В присутствии детей у Бирюка развязался язык, а в голове, похоже, замелькали проблески сознания, чего при взрослых не случалось. Речь сумасшедшего сделалась более-менее внятной и связной, и ребята-коммунары в тот день (а также в другие дни, летние и осенние, когда они возвращались в Ровную Дубраву) услышали массу интересного о кладах, могильнике и белом коне.
Оказалось, что искать котел с деньгами можно не всегда, а только один раз в году — в новогоднюю ночь. Это было связано с какими-то циклами, с какими именно — темный и неграмотный Бирюк объяснить не мог, он лишь нечто ощущал. Причем новый советский календарь был лучше дореволюционного — в ночь на Старый Новый Год с 13 на 14 января ничего не вышло бы.
Копать следовало точно так, как и было указано в документе несчастного вице-губернатора: через пепел, кости и угольки — к сокрытому в земле сокровищу. Белая лошадь служила своеобразным сторожем клада. В славянских мифах деньги могли принять форму призрачных предметов (например, горящих свечей), людей и потусторонних существ (чертей, Деда-Белуна и Купальского Дедка), но чаще всего — животных, чей цвет соответствовал цвету металла, из которого отливали монеты. Белый означал серебро, а красный — золото.
Таким образом, монеты в Лятохском кургане были серебряными.
Обо всем этом Михась и Язэп узнали не сразу, а осознав, были дико удивлены. Рассказ Бирюка выглядел путаным, сбивчивым, отрывочным и противоречивым, как повествование любого нездорового человека. Психическая болезнь и необразованность не давали отшельнику излагать мысли четко и внятно, зато погружали его в странное состояние, походившее на транс — и детям в такие моменты казалось, будто кто-то посторонний шевелил губами Бирюка. Будто это сама окружавшая их природа и лес, частью которого являлся крестьянин, вела рассказ и отвечала на вопросы мальчишек.
С помощью белой лошади зарытый клад предстояло вытянуть из ямы — по-иному он не давался. Кто-то должен был оседлать коня, пока тот ходил вокруг разрытого кургана, накинуть на шею животного-призрака веревку, а товарищу в тот самый момент следовало крюком на другом ее конце подцепить котел и дернуть посильнее, чтобы сокровище осталось на поверхности. Проделать эти манипуляции нужно было как можно скорее, а всаднику требовалось успеть еще и спрыгнуть с коня на землю, пока животное не ускакало невесть куда.
О последствиях, которые могли наступить, если бы что-то пошло не так, Бирюк пробовал предупредить, но дети ничего не понимали. Речь лесного жителя вновь делалась отрывистой и невразумительной, разобрать получалось лишь отдельные слова:
— Скачет... конь... нельзя... спаси... волк... шерсть... жертва...
Рассказ Бирюка пробрал маленьких коммунаров до глубины души, они уже сомневались, стоило ли вообще идти за кладом, однако Язэп, более склонный к авантюрам, все же уговорил Михася не отступать и совершить новогоднюю вылазку. Михась поддался, ибо куда больше, чем легендарных чудищ и привидений, боялся никогда не встретить отца.
В награду за рассказы друзья подарили Бирюку юнгштурмовку, чтобы было в чем ходить, когда ударят холода. Язэп стащил одежду со склада, провернув дело так, что никто и не заметил пропажи. Отшельник был сильно благодарен за нежданый подарок и отныне щеголял по лесу, как немецкий ротфронтовец.
Михась, желая научиться управляться с лошадью, записался на работы в коммунарскую конюшню, а Язэпу предстояло откопать и вытащить клад.
6.
Звуки со стороны школы-коммуны стихли. Это значило, что новогодний праздник подошел к концу. Стоило скорее двинуться в путь, покуда двух беглецов не хватились и не послели погоню.
Дети засыпали костер снегом. Михась зажег старый фонарь путевого обходчика, найденный им когда-то на школьном чердаке. Ребята проверили снаряжение и выдвинулись в сторону Лятох. Обогнули деревню Малышки, и у Прудников вышли на дорогу. Путь занесло снегом; в тот день здесь никто не проезжал. Обычно к Лятохам ехали с северной стороны — так ближе из Витебска.
Михась, пока шли по дороге, потушил фонарь — ночь стояла ясная, звездная, снег блестел, вокруг все хорошо просматривалось. Никто из посторонних не должен был заметить огонь, да и свечу требовалось экономить. При ее свете еще предстояло копать.
Дети обошли болото и выбрались к лесу. Тут начиналась своя дорога, похожая на просеку, уходившая вглубь, под могучие мохнатые заснеженные древесные своды.
Путь до курганов занял более часа, учитывая, что местами приходилось пробираться через высокие сугробы. Михась и Язэп опасались, что под снежной толщей не найдут холмиков — и тогда вылазка, к которой столь долго и тщательно готовились, выйдет тщетной. Для осуществления задуманного друзьям придется ждать еще целый год. Но, дойдя до бывшего Могилевского гостинца, Язэп разглядел среди деревьев небольшие возвышенности. Дети облегченно вздохнули: все, пришли!
Язэп взялся расчищать снег на самом высоком кургане. Дойдя до земли, вонзил лопату в промерзший грунт. Сегодня ему предстояло копать.
Работа шла тяжело. Язэп трижды пожалел, что не взял лом или кирку, чтобы проще было пробиваться сквозь промерзшую землю к сокровищу. Мальчик ковырялся уже с полчаса, но угли и кости так и не появились.
Внезапно Михась краем глаза заметил сбоку движение. Нечто большое и белое бродило между деревьев. Внутри у ребенка похолодело, но коммунар взял себя в руки. Направив свет фонаря во тьму, он увидел белую лошадь. Не издавая ни звука, животное шло, точнее, плыло к кладоискателям по воздуху. Копыта едва касались белого покрывала, окутавшего все вокруг, не оставляя на нем никаких следов.
Михась сглотнул. Вот он, значит, какой, страж сокровища! Это была не обычная лошадь, которых школьник много перевидал, а призрак, легкий, невесомый и воздушный, но оттого и пугающий.
«Как же такого оседлать?» — мелькнуло у Михася в голове.
У Язэпа тем временем дела пошли на лад. Земля вперемежку с песком сделалась податливой. Вот зола и пепел. Вот и кости (мальчишка с омерзением выбросил их из ямы на поверхность). Вот и угольки. А вот...
Коммунар не верил глазам. На дне из-под земли торчала крышка небольшого котелка. Язэп поднажал и окопал находку со всех сторон.
Призрачный конь поравнялся с Михасем. Белое животное замедлило шаг, видимо, заметив, что курган раскопан. Мальчика одолел страх. Требовалось действовать немедленно.
Михась кинул Язэпу, возившемуся в яме, фонарь. Сам достал из кармана веревку, размотал. Один конец ее полетел в сторону Язэпа, а другим ребенок обвязал запястье. Приготовился к прыжку.
Из леса донеслись звуки.
— Они там! — услышал Михась.
К детям, занятым раскопками, спешили люди, несколько человек, и Бирюка среди них не было. Свет фонаря в снежной тьме предательски выдавал сбежавших из коммуны.
«Черт, погоня!» — сообразил Язэп. Он, насколько хватило сил, обвязал котелок веревкой.
Взрослые из школы приближались. Михась разогнался и запрыгнул на белую лошадь. Конь не ожидал такого от ребенка. Призрак поднялся на задние ноги и жутко заржал. Вдали замешкались. Язэп прикрыл уши ладонями. В лошадином ржании было что-то дьявольское, словно не конь подал голос, а человек, вздумавший ему подражать, причем человек вовсе не добрый.
«Только бы он удержался!» — подумал Язэп, и в этот момент клад на дне раскопа дернуло в сторону и вытянуло из земли. Котелок опрокинулся, из него посыпались монеты, но Язэпу было не до них.
Белая лошадь с его другом не поскакала в лес и не скинула до смерти напуганного Михася, который с большим трудом удерживался верхом, обхватив руками шею зверя. Конь стрелой взмыл вверх и в мгновение скрылся за пушистыми кронами в черном небе.
Люди из коммуны подошли близко.
— Что тут за чертовщина происходит? — орал один из них грубым голосом, похожим на школьного ночного сторожа дядьку Антося.
— Уходим отсюда! Тут бесы гуляют! — заорал в ответ другой.
Разумнее всего, действительно, было делать ноги. Однако Язэп почувствовал, как мощная сила придавила его тело к земле, так что двигаться возможно было лишь на четвереньках. Мальчишка попытался, но дикая мучительная боль пронзила локти и колени. Их словно выворачивало в обратную сторону.
Ребенок кричал, что было мочи, в бессилии катался по снегу. Люди, ловившие беглецов, отступили. Внезапно Язэпа перевернуло на живот, а боль прекратилась. Рукам и ногам вернулась ловкость и проворность, но это были не конечности Язэпа. Из-под разорванной одежды клочьями выбивалась шерсть, пальцы превратились в подушечки с острыми когтями. С ногами, скорее всего, случилось то же самое, но их мальчик не мог видеть.
Трансформация не закончилась. Теперь заныло лицо и грудь. Кости черепа трещали, будто по ним молотили кувалдой. Язэп схватился тем, во что превратились ладони, за нос, но почувствовал, что привычного органа обоняния не оказалось на месте, а вместо него появилось нечто длинное, собачье. До предела обострился нюх, тысячи новых запахов врезались в мозг. Ребенок хотел кричать и звать на помощь, но вместо этого выходило лишь протяжное «у-у-у-у-у-у-у-у!».
Он выл! Выл, как волк. Боли проходили, а вместо них пришло осознание произошедшего. Язэп понял, что отныне не являлся человеком. Теперь он — волк, оборотень, «волколак», как говорили в Беларуси.
От осознания и, главное, от необратимости метаморфозы душа несчастного наполнилась дикой звериной яростью и злобой. Став на четвереньки, Язэп-оборотнень кинулся за теми, кто спугнул белую лошадь, унесшую друга, чтобы настичь преследователей и разорвать в клочья.
Антось с товарищами все правильно поняли и со всех ног неслись прочь, подальше от проклятого места. За ними по следам в снегу бежало чудовище, в несколько раз большее, чем обычный волк, в отчаянии громко рыча, лязная зубами и шипя, как паровозный котел.
7.
В своем новом обличии Язэп рыскал по Лятохскому Бору до самого утра, всю новогоднюю ночь. Перед рассветом он залез под корень поваленного дерева и погрузился в сон.
Поспав несколько часов, волкочеловек выбрался из укрытия. Голодный и злой, все еще не смирившися с трансформацией, Язэп побрел в сторону человеческого жилья.
Было новогоднее утро, 1 января 1938 года.
Волколак вышел из леса с его северной стороны. Перебравшись через замерзшее болото, зверь очутился у хуторов Мокрицы. На жилье его вывел запах дыма, которого волки боятся, но только не такие, как Язэп. Его печной дым, наоборот, притягивал.
Местные жители на Новый Год, Рождество и Крещение никогда не протапливали хаты с раннего утра, стараясь сделать это вечером, чтобы, согласно поверьям, не допустить прихода непрошенных гостей, подобных теперешнему Язэпу. Волкочеловек добежал до домика хуторянина в надежде чем-нибудь поживиться, но подойти близко не решался: вдруг хозяин заметит и убьет? Оборотень решил выждать и убедиться наверняка, что ему ничего не угрожало.
Их хаты как раз вышел крепкий бородатый мужик. Краем глаза он заметил на лесной опушке, у болота что-то необычное, вгляделся — и остолбенел. На не по-волчьи грузное туловище был натянут тулуп, причем один из рукавов оторвался и потерялся во время ночного блуждания, а второй свисал клочьями. Сзади, где у человека полагалось быть ногам, проглядывались остатки штанов. Хорошо хоть обуви не было — ее волколак потерял сразу после превращения, возможно, еще на кургане.
Хуторянин секунд пять вытаращенно глядел на чудище, а потом кинулся в дом за ружьем. Язэп все понял, дернул назад, перебежал болото и скрылся в лесу.
Забредя поглубже, он стал тереться о дерево, чтобы снять ненужную одежду и отныне целиком походить внешне на настоящего волка. Час спустя дело было сделано.
Новый облик не навредил интеллектуальным способностям Язэпа. Он мыслил и чувствовал, как человек, и это приносило ребенку неимоверные страдания.
Оборотень хотел есть. В новогодний день ему все-таки удалось забраться в один из хлевов на хуторе Никрополье и задушить курицу. Совершив это, Язэп, помимо душевных мук, испытал еще и отвращение к сырому мясу, которого прежде не пробовал. Он пытался грызть тушку, но его рвало. Пришлось оставить затею, и до конца дня, а также весь следующий день ходить голодным.
Не привлек внимания оборотня также заяц, виденный в лесу, и дохлая ворона, валявшаяся на дороге.
Зато на третий день Язэк-волк с аппетитом сожрал кожаную перчатку, которую отыскал возле деревни Сталино на берегу Лучосы.
Волколак вспоминал, что рассказывал им на кружках учитель истории. Мироныч, рискуя помимо обвинения в «национал-демократизме», схлопотать еще и срок за пропаганду мракобесия, читал коммунарам книгу этнографа Николая Никифоровского «Простонародные приметы и поверья, суеверные обряды и обычаи, легендарные сказанья о лицах и местах», изданную в Витебске в 1897 году. В главе о волколаках ученый особо подчеркивал, что они, особенно обращенные против воли, терпеть не могли мяса, чем и отличались от простых волков.
Одного из них Язэп встретил на четвертый день.
Зверюга бродил по бору в поисках пищи. Выглядел он облезло, но грозно. Волкозверь и волкочеловек пересеклись взглядами. Животное зарычало и обнажило клыки, учуяв конкурента. Язэп прорычал в ответ. Рев оборотня способен был напугать кого угодно, даже голодного и злого зверя. Волк отступил, но не собирался сдавать территорию без боя, приготовился к прыжку. Однако, оценив размеры противника и его необычный, пугающий вид, решил не ввязываться в драку и скрылся за деревьями.
Эта встреча слегка воодушевила Язэпа. По крайней мере, он был застрахован от нападений сородичей и мог их не опасаться. В то же время, в человеческой душе, заключенной в зверином теле, зародилось чувство глубокого и бесконечного одиночества. Даже лесные хищники его не приняли! Шансов прибиться к стае не осталось. Выживать придется в одиночку. Но как?
Волк-вегетарианец — звучало странно и позорно для лесного обитателя. Чтобы утолить голод зимой, придется выходить к людям.
Утром 5 января 1938 года обессилевший Язэп добрался до деревни Полугрядка. Здесь ему повезло: возле одного из крайних домов баба выливала помои. Подождав, пока женщина ушла, оборотень кинулся к этому месту и зарылся мордой в отбросы. Запах не остановил его, тошноты на сей раз не было. Волк впервые с новогоднего вечера нажрался досыта. Закончив мерзкую трапезу, Язэп удалился в лес, пока его никто не заметил.
Так волколак сделался падальщиком. Вскоре зверь сообразил, что иметь пропитание и не подвергаться при этом риску проще всего не у хат колхозников, а рядом со свалкой или кухней. Язэп вспомнил про коммуну. Так, за столовай, как раз вываливали объедки и испорченные продукты — ими можно было поживиться!
Первый визит Язэпа к школьной помойке едва не стал последним. Волколак заявился туда днем, сразу после обеда, когда, по его рассчетом, было больше всего еды. Одного бывший коммунар не учел. Воспитанники школы имени Калинина, конечно, не голодали, но сытными и разнообразными их обеды бывали далеко не всегда. Повара и старшаки нагло объедали детдомовцев, в первую очередь — младших. Поэтому малыши наведывались на задний двор в поисках чего-нибудь съестного — прибавки к рациону.
Еще издали волкочеловек заметил двух ребят, рывшихся в куче мусора. Они тоже его заметили и закричали:
— Волк! Волк! Помогите!
На крики прибежал сторож с ружьем, но никого не увидел: Язэп успел спрятаться в кустах у железнодорожной насыпи. Там досидел до темноты, боясь шелохнуться и издать звук.
Когда спустились сумерки и коммуна стихла, волколак вышел из убежища и осторожно подобрался к помойке. Своим острым нюхом зверь различил, что было съедобно, а что — нет. На этот раз ужин выдался знатным: кости с вареным мясом (к нему, в отличие от сырого, отвращения не было), мерзлая сладкая картошка, немного гнилой свеклы, хлеб с зеленой плесенью. Волк остался доволен.
С тех пор Язэп наведывался на свалку по ночам, когда риск быть пойманным становился минимальным. Днем он прятался в кустах или бродил по окрестностям.
Решив проблему с пропитанием и устранив голод, волколак впервые задумался о своем положении. От историка он слышал, что превратиться в зверя насовсем было невозможно. Так писал Никифоровский. Колдовское проклятие всегда накладывалось на определеный срок, по истечении которого оборотень вновь становился человеком. Правда, как долго придется бегать в волчей шкуре, Язэп не знал, в книге об этом не писали.
Впервые за прошедшие дни вспомнил человек-волк о своем друге Михасе, который в новогоднюю ночь исчез вместе с белой лошадью.
Где он теперь? Жив ли? Что с ним происходит?
8.
У Михася свистело в ушах. Белая лошадь несла его ввысь со скоростью ветра. Где-то далеко внизу скрылись зимние кроны деревьев. Мальчик зажмурил глаза и еще крепче сжал охваченную руками конскую шею.
Вокруг было темно. Падавшие снежинки резали лицо и руки. Тело пронзал лютый холод, от которого не спасал тулуп. Порывы ветра рвали щеки. Сердце бешено колотилось. Одно неверное движение лошади или самого Михася — и он кубарем полетит вниз, где и разобьется! Эти мысли еще сильнее вдавливали в коня.
Сколько они так летели, Михась не помнил. Казалось, время замедлило свой бег и остановилось. Мальчик сомневался, жив ли он вообще. Открыл глаза и помотрел вниз, дабы убедиться в реальности происходящего. Под ними расстилался большой город. Дома и улицы ярко светились электрическими огнями. Люди казались не крупнее песчинок, машины и трамваи с высоты размерами не превышали муравьев.
У Михася закружилась голова, он снова закрыл глаза и прижался к лошадиной спине. А призрак все набирал и набирал высоту.
Вдруг Михасю показалось, что животное сбавило бег, замедлилось, словно обрело землю под ногами..
Лошадь и впрямь перешла на шаг. Она ступала по чему-то мягкому и рыхлому. Михась разжал веки и осмотрелся.
Кромешная темнота сменилась сумерками. Мальчик вспомнил рассказы учителей о «белых ночах» в Ленинграде и других северных городах.
Снизу, под копытами, расстилалась мягкая белая перина, похожая на густой пар. Все вокруг заволокло туманом, из-за которого можно было разглядеть лишь общие контуры предметов.
Чем дальше они продвигались, тем больше туман рассеивался. Михась внимательно смотел по сторонам. Похоже было, что лошадь несла его через лес. Это, однако, не был Лятохский Бор: стволы деревьево вокруг казались невероятно толстыми, такими, что несколько человек не смогли бы обхватить ни один из них, взявшись за руки. Стояли эти гиганты реже, чем в знакомой малькику дубраве.
Если бы Михасю рассказали в школе о секвойях из далекой Северной Америки, то ребенок с точностью определил бы, что вокруг росли именно они.
Внезапно странный лес закончился, и лошадь вышла на огромную поляну. Посреди нее возвышалось длинное приземистое здание с колоннами в середине, обозначавшими вход.
Лошадь двинулась влево, в обход дома, походившего на старинную помещичью усадьбу, какими их изображали в кино, учебниках и литературных произведениях. Обойдя пристройку с высокими окнами, животное вошло во двор и направилось к одноэтажному строению с широкими дверями.
«Конюшня!» — догадался Михась.
У самого входа Михась осмелел настолько, что разжал руки и спрыгнул с лошади. Сделал он это не вовремя: ноги мальчика, едва коснувшись переливающегося киселя, служившего основой всему окружающему, ушли вглубь. Вслед за ними в пелене скрылось тело. В последний момент Михась успел схватиться за копыто, иначе утонул бы целиком. На поверхности торчала его голова, рот заливало холодным паром, струившимся вокруг.
— Помогите! — захрипел мальчишка.
Кто-то немедленно дернул ребенка за плечи, вытянул на поверхность и затащил в безопасное место, в конюшню.
Прийдя в себя, Михась огляделся. Рядом с ним сидел Бирюк! Мальчик не поверил.
— Ты ли это, Бирюк? Но откуда? — только и смог он произнести.
Мужчина улыбнулся и радостно кивнул. На нем была видавшая виды, но чистая и аккуратная красноармейская форма, на голове — буденовка с пятиконечной звездой. Выбритое лицо человека выглядело значительно моложе того, к которому Михась привык.
— Откуда ты здесь? Ты что, умер?
Бирюк опять усмехнулся.
— Да, и очень давно. Еще в 1920 году, под Варшавой. Мы штурмовали возвышенность, где стоял панский дом, совсем как этот. Меня выбили из седла, а после добили штыками белопольские легионеры. За мученическую смерть теперь я здесь, присматриваю за небесными лошадьми.
— Ничего не пойму! — слова Бирюка окончательно сбили Михася с толку. — Ты и здесь, и там, в лесу, а еще эта усадьба, и Варшава, и небесные лошади...
Бирюк засмеялся.
— У вас на земле осталось только мое тело, да десятая часть разума, и то — ненадолго. Через три с половиной года меня там уже не будет — убьют фашисты... ладно, забудь, я лишнего наболтал. Здесь и время течет по-иному, точнее, нет его вовсе. Я и сам это осознаю с трудом, только прошлое, настоящее и будущее теперь для меня — единое целое, поэтому я все наперед знаю. Только не проси меня рассказать, что ждет тебя впереди — мне такое болтать запрещено, да и человеку негоже знать судьбу, как и час своей смерти.
— Бирюк, — перебил собеседника Михась, — где я? Я умер? На небе? В раю? (Мальчик вспомнил слышанное когда-то от матери слово, которое в той, земной жизни считалось ругательным и было изъято из употребления).
— Ты жив, Михась. Так получилось, что попал ты туда, куда смертным путь при жизни заказан. В небесную конюшню. Ты здесь случайно: согласись, чрезвычайно сложно и требует огромного мужества выждать момент в единственную ночь в году, подкараулить Белую лошадь, оседлать, удержаться на ней и попасть сюда!
— Сюда — это куда?
— Можешь считать, что мы — на небе, на облаках. Знаю, это смешно. Все знают и понимают, что неба нет, есть атмосфера, а облака — простые клубы пара. Этому тебя в школе учили. Кстати, тебя тут не приняли, ты, когда с лошади упал, сквозь этот пар провалился. Мог бы упасть на землю и разбиться. Я тоже туда не хожу, проваливаюсь. Пока тело мое на земле, я в безопасности только в этой конюшне, она меня удерживает, и тебя тоже. Вот через три с половиной года буду здесь ходить, куда захочу!
— Бред какой-то! — не удержался Михась. — Рай, небеса, Бог — все это поповские выдумки, не бывает ничего этого!
Бирюк смотрел Михасю в глаза.
— Видишь ли, здесь все не так просто. Я тоже не верил раньше, думал — брехня. Вот только сложнее наш мир устроен, чем тебя в школе учили, и нам агитатор вещал. И в церкви говорят неправильно. Просто не все человеческому уму подвластно, особливо — крестьянскому. Многое упрощать приходится. Понятно, что гром — не от Ильи Пророка, а от электричества. Здесь, кстати, я этого Илью ни разу не встречал. Но есть и иные миры, кроме нашего. Тут какая-то очень мудреная математика, мне недоступная. Если бы кто вздумал взлететь на ероплане или на дирижабле над облаками, то нашу конюшню он, понятно, не увидел бы. Это мир иной. Но миры наши соединяются, меж ними проходы есть, и лошади проходы те знают. Ты зачем, кстати, напугал Хранителя Клада?
— Это лятохский Белый Конь?
— Он самый. Ты спугнул его и клад добыл, да не воспользовался. Теперь Хранитель без дела остался, и придется ему скакать по свету да между мирами неприкаянным. А раз ты уже здесь побывал, то назад дорога тебе закрыта!
— Как это — закрыта?
— В свой мир ты уже не вернешься, или вернешься, но не целиком, как я.
У Михася на глазах выступили слезы. Мечтам о встрече с отцом пришел конец.
Бирюк обнял мальчишку за плечи.
— Не печалься! Будем тут вместе жить, помогать мне станешь с лошадьми!
Плач Михася перешел в истерику. Перспектива провести все свои годы в непонятном небесном заоблачье его нисколько не устраивала.
— Я найду способ вернуться назад, на землю, к отцу! — выплакавшись, твердо заявил ребенок.
— Да зачем это тебе? — успокаивал Бирюк. — Тут лучше, поверь. Земля — злое, опасное место. А здесь тебе ничего не угрожает! Работы немного, я большую часть времени лежу и мечтаю. Вместе мечтать будем!
— Хочу домой, и способ найду!
— Способ есть один, — немного поразмыслив, загадочно добавил Бирюк. — Но плохой он, да и ненадежный. Чтобы назад вернуться, жерства нужна. Человеческая жертва, понимаешь?
9.
Весь январь и начало февраля 1938 года Язэп питался отбросами на заднем дворе школы-комуны.
Ночью волкочеловек наедался, а днем бродил по округе. Старался не попадаться людям на глаза. Начал думать, как вернуть себе человеческий облик.
Никифоровский писал, что снять проклятие возможно, если пролезть через лошадиную дугу или перепрыгнуть через воткнутый в пень нож. Второй способ не подходил: кто бы согласился это сделать, и как оборотень объяснит человеку, что нож и пень необходимы для превращения? К тому же, так мог обрести свой настоящий вид лишь тот, кто добровольно сделался волком. А если это произошло помимо воли?
С дугой проще. Но и ее требовалойсь найти. Лет за сорок до того, когда писалась книга известного этнографа, лошади были во всех крестьянских хозяйствах, а дуги висели в стойлах. Сейчас пришлось бы лезть за ними в колхозную конюшню, рискуя получить заряд из ружья или вилы в бок от сторожа.
Во время таких раздумий Язэп обратил внимание на шлагбаум железнодорожного переезда. Что, если попытаться проскочить под закрытой перекладиной, но так, чтобы никто не заметил? Ведь превращение волка в человека — не самое приятное зрелище!
Ночью, наевшись, Язэп добрался до переезда. Шлагбаум был поднят. Оборотень попытался стать на задние лапы и опустить его, закрыв переезд. Устройство заскрипело. На шум из будки выскочил сторож. Волкочеловек посмотрел ему в глаза. Охранник встал, как вкопанный, издав протяжный звук, похожий на «и-и-и-и-и-и». Затем, видимо, от испуга, шлепнулся на задницу, быстро попятился и уполз к сторожке.
Язэп счел за нужное ретироваться.
Следующую ночь он наблюдал за переездом из укрытия, ожидая, что охранник выйдет и опустит шлагбаум. Наконец, это случилось. Сторож вышел, огляделся, подошел к переезду, опустил перекладину и, воровато озираясь, побежал назад. Вдали раздался гудок провоза.
Пора!
Язэп выпрыгнул из кустов, добежал до шоссе и кинулся под шлагбаум. Упав в снег с другой стороны, откатился на обочину и ощупал себя.
Превращение случилось, но не так, как того хотел волколак. Туловище и конечности сделались человечьими, а голова осталась волчей.
Холод обжег Язэпа. Мальчик лежал в снегу абсолютно голым. В спешке и в предвкушении обретения истинного облика он и не подумал об одежде. Требовалось немедленно ее раздобыть, чтобы не получить обморожение.
Язэп стал на ноги (это безумно его обрадовало) и побежал по обжигающе холодному снегу к сторожке. При виде волкоголового сторож Максимов закричал и забился в угол. Язэп барабанил пальцами в стекло. Не получив ответа, стал дергать дверь. Она оказалась запертой изнутри.
— Дай одежду! — не проговрил, а, скорее, пролаял Язэп. Сторож, что удивительно, все понял. Дверь приотворилась, и на порог шлепнулись валенки, вслед за ними — рваная косоворотка, ватная куртка и рваные рабочие перчатки.
Волк схватил обноски и удалился в темноту. Затем, в кустах, нацепил все это на себя. Одежда оказалась велика, ведь раньше носил ее взрослый человек. Но Язэп был рад и этому, ведь шмотье с чужого плеча помогло согреться.
Получеловеческий облик добавил проблем. Раньше согревала шерсть, теперь, когда ее не было, приходилось кутаться в рванье. То, что отдал испуганный сторож, оказалось не по размеру, а ушить на свой рост Язэп не мог. Не умел. Выйти к людям было нельзя — волчья морда кого угодно приведет в ужас.
Повезло, что рядом с хуторами Никрополья, невдалеке от железнодорожного полотна, нашелся заброшенный дом. Здание с забитыми наглухо ставнями покосилось и в любой момент угрожало рухнуть, но это не пугало человека-волка. Хозяин дома, один из местных хуторян, или уехал на заработки в город, да так и не вернулся, или не пережил голодного 1933 года, или даже был раскулачен еще раньше. В любом случае, хата стояла ничейной давно, и можно было не опасаться возвращения ее законных владельцев или визита непрошенных гостей.
Язэп разводил в хате костер и грелся. Сначала делал это только ночью, чтобы никто не заметил дыма и не зашел проведать покинутый дом, но скоро, поняв, что люди без острой надобности в эти места не захаживают, осмелел и жег огонь в дневное время.
Спички отобрал у сторожа. В третий свой визит к нему Язэп, изрядно напугав дядьку лаем человеческим голосом и загнав в будку, стал царапать стекло и истошно реветь.
— Спички, спички дай, а не то не уйду!
Охранник был согласен на все и кинул за порог коробок. Довольный Язэп забрал коробочку и удалился, решив на время не тревожить пугливого мужика. Спички экономил, не палил попусту.
К середине февраля мальчик-волк понял, что не в состоянии был больше употреблять в пищу отбросы со школьной помойки. Желудок переживал вторую трансформацию и хотел простой человеческой еды. От гнилого мяса и заплесневелой картошки выворачивало наизнанку. Также Язэп опасался подхватить инфекцию. Даже обычное повышение температуры в его состоянии привело бы к летальному исходу. Ребенко решил наведаться за пропитанием в родную коммуну.
И чуть не спалился вторично.
Выждав время, покуда школьники пообедали, Язэп влез в окно столовой. По его рассчетам, внутри никого не должно было остаться. Но мальчик прогадал: один из младшеклассников забежал попросить добавки, но столкнулся с волчьей мордой. Малыш завизжал, и на его крик выскочил повар. Язэп успел схватить со стола несколько ломтей хлеба.
От неожиданности повар едва не выронил половник, но мигом овдалел собой и кинулся на чудовище. Язэп отбежал к окну, но протиснуться в форточку с хлебом в руках был не в силах, бросать же добычу не хотел. Тогда, не придумав ничего лучше, разбил стекло ногой, но в тот мосент получил удар половником по спине.
Оборотень завыл от боли и от неожиданности, чем привел повара в ступор. Воспользовавшись заминкой, Язэп выскочил наружу и скрылся за забором, откуда без приключений добежал до своего логова.
Украденного хлеба хватило на вечер и на следующий день. Требовалось совершить новую вылазку, но на очередные подвиги ребенок с головой зверя не был готов ни морально, ни физически.
В коммуну за хлебом волколак не пошел, а решил опять наведаться к сторожу.
Едва стемнело, оборотень незаментно подкрался к окну будки. В свете керосинки он увидел, как сторож уплетал колбасу, запивая чаем. Пора!
Встав на ноги и прислонившись мордой к стеклу, Язэп дико завыл. Он неожиданности охранник чуть не подавился.
— Еды! Колбасы! — прохрипел волк.
Мужчина перечить не стал. Он кинул за дверь недоеденное колбасное колечко и начатый кусок хлеба. Язэп забрал и убежал, довольный уловом. Вечерний ужин оказался сытным.
Приближалось 23 февраля 1938 года — 20-я годовщина создания Красной Армии.
10.
Бирюк, как мог, отговаривал Михася от принесения человеческой жертвы. Но мальчишка был непреклонен.
— Не хочу здесь оставаться! Хочу на землю, к Язэпу!
Узнав, что жертвоприношение способно помочь и другу вернуть свое обличие (Бирюк проговорился, что школьный товарищ скитался в звериной шкуре), Михась бесповоротно определился с выбором.
— Мне тут не место, Бирюк! — говорил он. — Сюда я успею попасть после жизни. А другу надо помочь уже сейчас. И отца найти!
— Ты и впрямь так сильно желаешь встретить своего папу? — Бирюк не оставлял попыток переубедить упрямого ребенка. — Он столько лет тебя не видел, не искал, на письма не отвечал. Пойми: ты не нужен ему. А мне нужен!
— Нет, нужен, нужен, нужен!
— Хорошо, — Бирюк решил действовать осторожней. — Подумай вот еще о чем: вдруг твой отец сейчас в таком месте, где встреча с ним несет опасность? Может, его вообще нет среди живых!
Михась пристально посмотрел в глаза новому другу, так беспокоившемуся о безопасности мальчика.
— Где мой папа? Что с ним? Ты же знаешь, не тяни!
— Мне запрещено рассказывать, — вспомнил Бирюк. — Все, что я хочу до тебя донести: не ищи отца!
— А я буду искать все равно!
— Очень напрасно! Эх, представь, как бы мы тут зажили с тобой! Я давно хотел построить мостик из конюшни к панскому дому из досок над облаками. Как тебе идея, а? Мы попадем в большой дом и посмотрим, что там и как, кто живет в нем. Тебе ведь интересно, правда?
— Нет, не интересно.
— Жаль, очень жаль...
В конце концов, Бирюк оставил попытки переубедить мальца и махнул рукой: будь что будет! Михась тем временем готовился к возвращению домой.
Чтобы не оставлять мальчика одного с его бедой и не подвергать новым опасностям, Бирюк принялся давать советы.
— Как только оседлаешь Хранителя Клада, крепко держись руками за шею, чтоб не упасть. Иначе — все, разобьешься! Лучше зажмурь глаза, пока не почувствуешь, что лошадь сбавляет ход. Не то голова закружится. Хранитель скачет невероятно быстро!
— Знаю...
— Прекрасно. Как только вы коснетесь копытами земли, направляй лошадь на шоссе, к переезду. Язэп уже будет там и все поймет, я постараюсь транслировать ему эту мысль через мое земное тело-передатчик.
— Это радио такое?
— Типа того. В жертву принесем сторожа. Хоть и грешно такое говорить о людях, но его не жалко, он выпивает и службу несет спустя рукава. Ты точно хочешь вернуться на землю? На тебе будет кровь другого человека, невинного. Ты никогда ее не смоешь, это будет с тобой до конца дней, всю оставшуюся жизнь станет преследовать тебя!
— Да, я хочу этого!
— Ладно. По железной дороге будет ехать паровоз. Сторож закроет переезд. Появится Язэп и поднимет шлагбаум. Строж выбежит, твой друг толкнет его под локомотив, а ты тем временем перескочишь через пути. Не бойся, для тебя все пройдет совершенно безопасно. Язэп в тот же миг сделается человеком. Все понятно?
— Все!
Настал условленный день (хотя о смене вресени суток в небесном мире говорить не приходилось). Бирюк вывел из стойла Белую Лошадь. Михась вскочил на Хранителя Клада, и животное рванулось с место, словно стрела. Маленький всадник обхватил шею кобылы насколько хватало сил и зажмурил глаза. Сзади донеслось эхо:
— Удачи тебе! До скорого свида-а-а-а-ния!
Лошадь за каких-то полминуты по ощущениям пронеслась через лес и пустилась в воздушное плавание.
В лицо Михасю ударил порыв холодного ветра со снегом.
Язэп неожиданно понял, как и что он должен сделать, чтобы вновь стать человеком. Мысль эта пришла спонтанно и будто из ниоткуда, полностью завладев сознанием волкоголового.
Ребенок, как робот, вышел из покинутого дома, даже не потушив тлеющий костер, и направился к Селютскому переезду.
Было 23 февраля 1938 года.
Коммунары в тот день готовили праздничный концерт. Ожидался визит красноармейцев из шефствующей части. Над входом в школу висели огромные портреты Сталина и Ворошилова, а также лозунг вождя крупными буквами:
«Ни одной пяди чужой земли не хотим. Но и своей земли, ни одного вершка, не отдадим никому».
Чуть ниже на красном полотнище висела цитата поменьше:
«Мы стоим за мир и отстаиваем дело мира. Но мы не боимся угроз и готовы ответить ударом на удар поджигателей войны».
Язэпу не было дела до хлопот его вчерашних товарищей. Он подошел к будке. Сторож был наготове. Издалека послышался протяжный паровозный гудок.
Охранник вышел и опустил шлагбаум. И тут все пошло не по плану.
Увидев ребенка с волчьей головой, трусливый железнодорожник прыгнул назад в будку и заперся в ней. Язэп подбежал к шлагбауму и поднял перекладину, после чего завыл. Сторож не вышел — он забился в угол и дрожал, как осиновый лист.
Паровоз приближался. Язэп замешкался. Он не знал, как поступить. Может, лучше закрыть переезд?
Но тут волкочеловек увидел, как по пустынному шоссе по направлению к нему неслась белая лошадь и человек на ней. Михась! Друг! Как же долго тебя не видел твой давний товарищ! Скачи скорее, успей до прибытия поезда!
Лошадь неслась во весть опор. Неожиданно позади нее на дороге показалась грузовая машина. Водитель жал на газ, чтобы успеть проскочить переезд. Шлагбаум был открыт. Непонятно, видел ли шофер приближавшийся паровоз. В кузове сидели люди. Строж прятался в будке и не выходил.
Язэп зажмурил глаза и отскочил в сторону. Он уже не успевал опустить шлагбуам. «Что сейчас будет!» — пронеслось у оборотня в голове.
Грузовик выехал на рельсы — и тут же получил мощный удар в бок. Несшийся во весь опор паровоз протаранил кузов автомобиля, опрокинул машину и потянул перед собой вперед, разламывая и рамазывая по полотну.
Один человек вывалился из кузова и грохнулся на насыпь, оставшихся придавило массой грузовика. Люди отчаянно кричали. В коммуне засуетились. Видимо, за катастрофой наблюдали, и теперь спешили на помощь.
Язэп убрал ладони от морды и ощутил, будто что-то поменялось. Ощупал нос и понял: он теперь — человек, и это навсегда!
Глянув на переезд, увидел, как по шоссе в сторону Орши неслась лошадь, а на спине ее сидел ребенок. Михась! Да, он проскочил и теперь обязательно отыщет отца, непременно найдет! Быть по-иному просто не могло!
Белый конь и всадник скрылись в утреннем тумане.
Эпилог.
Сторожа арестовали и судили.
Язэпа поместили назад в школу-коммуну. После всех его приключений в зверином облике это выглядело спасением. Мальчишка вновь обрел теплую кровать и еду три раза в день.
Счастье длилось недолго. В июле 1941 года, через несколько недель после начала войны, предсказанной Бирюком, немцы подошли к Витебску, и отступающие красноармейские части спешно эвакуировали детей из коммуны.
На станции Рудня Смоленской области поезд, который их вез, попал под бомбежку. Немецкие самолеты сбрасывали на вокзал и стаявший там состав зажигательные бомбы, а тех, кто смог вырваться из пылаещего ада, расстреливали налетевшие истребители. Язэпу чудом удалось спастись.
Переждав, пока все утихло, он двинулся в путь. Пешком предстояло преодолеть огромное расстояние — от Рудни до Москвы, а там и до Владивостока, где мальчик надеялся встретить друга Михася с его отцом.
Описание того, что пережил ребенок в дороге, заняло бы много страниц. Отметим лишь, что невероятный путь почти в 10 тысяч километров Язэп преодолел и до Владивостока добрался.
Но ни тогда, в начале войны, ни потом, в ее конце, ни в первые послевоенные годы мальчик товарища не встретил.
Только в 1958 году уже взрослый Язэп, сделав запрос в Военную Коллегию Верховного Суда СССР, получил документ, проливший свет на судьбу отца его лучшего друга детства:
«Дело по обвинению Перелескина Александра Ефимовича, до ареста 1 ноября 1937 года работавшего .... во Владивостоке, пересмотрено Военной Коллегией Верховного Суда СССР .... 1958 года.
Приговор Военной Коллегии от 30 декабря 1937 года в отношении Перенлескина А.Е. по вновь открывшимся обстоятельствам отменен, и дело за отсутствием состава преступления прекращено.
Перелескин А.Е. реабилитирован посмертно».
Выходило, что когда мальчишки из школы-коммуны имени Калинина искали клад в Лятохском лесу, отца Михася, к которому они так стремились, уже не было в живых. Его расстреляли всего за день до этого.
О судьбе Михася Язэпу никаких сведений обнаружить так и не удалось.