Родился и рос я в маленькой деревне. Если не считать человек пять оставшихся старух, то на данный момент ее и вовсе можно назвать заброшенной.
Всю жизнь считаю, что мне очень повезло там не повзрослеть, иначе спился бы уже годам к двадцати. Благодарен своей тётке из города, которая меня к себе забрала и растила как сына. Хотя, конечно, скучаю иногда по деревне, но возвращаться и проверять развалился ли окончательно наш старый дом не собираюсь.
Семья у нас была бедная. В то время никто богато не жил, но наше семейство находилось где-то совсем глубоко за чертой бедности. Электричество было далеко не всегда — в огороде до сих пор должен валяться огромный черный котел в котором варили макароны на костре. Зимой часто мерзли потому, что мамка дрова обменивала на водку. Жили вдвоем. Когда-то был батя, в прошлом работавший трактористом, но его один сосед зарубил топором по синему делу. Еще был старший брат, я его вообще почти не помню. Толком и не знаю, что с ним случилось. Мамка говорила, что он то ли ушел и пропал, то ли цыгане украли.
Мать, разумеется, нигде не работала, какое-то время жили на пенсию бабушки, но бабушка тоже оказалась не вечной. Когда мне было лет восемь, у нас вовсе никаких средств к существованию не имелось. Мать промышляла чем могла: где-то коров помогала доить, где-то воду таскала. Почти всё разумеется пропивала. До сих пор удивляюсь, что в школу меня как-то смогли собрать, чуть ли не всей деревней. Детей там вообще было человека три, благо водитель автобуса меня бесплатно возил до соседнего села.
Так вот, жили с матерью вдвоем. Зимой кое-как терпели. К лету так вообще всё становилось гораздо лучше, даже конфеты и пряники иногда в доме водились, красота.
Всё потому, что летом можно было набрать всякого добра в огороде и в лесу, да и продавать у остановки. Грибы продавали, ягоды, вишню-сливу всякую. Грибы осенью особенно ценились, а в июне-июле земляника.
Мать толкала эту землянику за приличные деньги, плюс-минус рублей сто за ведро — тут и на выпивку хватало и даже свет оплатить. Иногда даже в ПГТ ездили на рынок.
С одной стороны хорошо — с другой мать трезвой в ту пору не видел вообще. Поначалу как-то вместе с ней в лес ходили за земляникой, а потом она меня одного начала посылать.
Была у нас в лесу поляна, на ней по утрам полдеревни ягоду собирали. Хорошая, вкусная ягода. Сначала шла земляника, а потом лесная клубника – она помельче садовой виктории, но гораздо слаще и горьковатая слегка. В городе, кстати, не разу не встречал, чтобы её кто-то продавал.
Так вот, на той площади всё собирали быстро. Остальные люди за сезон добывали пару ведер, иногда её продавали вместе с нами, но в основном все шло на закатывания варенья. У нас же всё шло на продажу. Земляники требовалось много и каждый день — пока растет и пока солнце ягоду не
подкоптило. Проезжающие мимо поселка дачники брали её очень хорошо.
Когда на общей поляне собирать уже ничего не оставалось, мать вела меня через несколько километров леса на другую поляну.
Та, другая поляна, в народе называлась Башкандаевской. Не знаю, что это за Башкандаев и за какие заслуги в его честь назвали поляну — но местные туда старались не ходить. Да и вообще в лес старались далеко не соваться. Хотя, по моему мнению, в лесу ничего страшного не было, в отличии от той самой поляны.
Размером она с пару футбольных стадионов, прямо посреди чащи. Вокруг много сухих деревьев, а на дальней стороне какая-то высокая развалина из красного камня. К этим руинам мать запрещала подходить. Говорила, что на другую половину поляны ходить нельзя ни в коем случае. Я лишних вопросов не задавал… а если и задавал, то не помню ответов.
Ягоды всегда хватало и на ближней половине, по три ведра в день таскал — до того, как вся ягода во всем лесу не засыхала и не становилась похожей на какой-то горький красноватый изюм.
Иногда на этой Башкандаевской поляне можно было повстречать односельчан, но очень редко. Одно из первых воспоминаний об этом месте — это когда вместе с нами увязалась бабка-соседка, что через дом жила.
Сижу на корточках собираю землянику, мать шагах в двадцати поодаль. Собираем молча. Слева от нее та самая бабка, рвет землянику сидя на маленькой табуреточке. Вдруг вижу — бабка вскочила и матери показывает пальцем куда-то. Мать тоже как будто насторожилась и отвечает соседке что-то, в чем-то убеждает. Слышно было плохо, повсюду птицы поют и кузнечики трещат… Мне, к слову, тогда совсем мало лет было. Подумал, что взрослые просто поговорить о чем-то решили. Я пытался быстрей бидон заполнить — не отвлекался, не хотелось на жаре сидеть.
Поднимаю голову, вижу бабка креститься, табуреточку свою берет и домой собирается торопливо. Мамке что-то резкое сказала, прежде чем уйти. Мать, в свою очередь, меня ближе позвала, сказала, что надо побыстрей хоть два бидона собрать. Начала рвать ягоду быстро, с листьями и чуть ли не с корнями и всё смотрела в сторону красного здания. Я тоже смотрел, но не видел ничего, я был еще мелкий, а трава ближе к тому краю — очень высокой. Когда наполнили наконец две тары, мать меня за руку схватила и домой чуть ли не бегом. Я тогда радовался, что не пришлось до полудня как обычно задерживаться.
Потом, мать совсем обленилась. Я начал ходить туда один и понемногу начал понимать, почему люди эту поляну не любят.
Иногда я слышал там голоса, окрики. Слов не разобрать — одни интонации, как будто пастух стадо подгоняет. Сидишь, ягодки рвешь и вдруг на всю поляну крик — что-то вроде
У-У-УХ!или
О-О-ОСТЬ!. Страшно не было, но я каждый раз голову поднимал и озирался.
Еще кости там часто попадались, я всё думал — наверное, коза чья-нибудь заблудилась да и подохла, или корова. Брал эти кости и со всей дури закидывал в крапиву — сейчас понимаю, как-то уж очень много этих костей там было… Чуть ли не на каждом шагу попадались, кое-где целыми кучками… Но это всё мелочи.
Когда уже постарше стал, однажды заметил, что собираю землянику не один. Какие-то бабки пришли. Я пытался разглядеть среди них знакомых односельчан, но не смог. Деревенские бабки в летнюю пору все похожи, все пухлые и даже в самую жару в своих одинаковых платочках цветных. Мне тогда даже спокойней стало, что я не один. Рядом с людьми, пусть даже все и молчат, приятней находиться.
Прошло минут десять и вижу, что бабушек прибавилось. Поначалу их две было, а теперь третья откуда-то пришла. Точно такая же, в платке и платье безразмерном.
Я заполнил один бидон, встал чтобы пот утереть и вижу, что бабки теперь гораздо ближе. Раньше где-то у горизонта сидели, еле различимые из-за жаркого марева, а сейчас уже ближе, метрах в пятидесяти. Все сидят ко мне спиной или полубоком. Ну я тогда этому значения не придал, сел дальше собирать.
Тут замечаю — а ведь красное здание как-то слишком близко. Оглядываюсь назад и правда — далеко я от леса забрался, почти на другую половину поляны перешел. Посмотрел на бабок, одна уже рядом, шагах в тридцати. Уже и розочки на её платке разглядеть можно. Что-то мне совсем не понравилось в этих розочках, узор какой-то странный, неприятный. Не понимаю почему — вроде сотни разновидностей таких платков видел. Но этот узор какой-то то ли слишком симметричный, то ни наоборот, как капиллярная сетка. Да и странно всё это. Думаю:
почему бабка так быстро ко мне подобралась, неужели так скоро в своей области всё собрала?
Гляжу, и сейчас собирает, быстро-быстро руками рвёт что-то с земли. Как и раньше спиной ко мне. Оглядываюсь вокруг, а остальные бабки так же ближе подобрались, словно бы полукругом потихоньку собираются.
Вот тут чуть-чуть жутковато стало. Сразу вспомнились рассказы о цыганах, которые детей воруют. Я вида не подал, отошел ближе к лесу и снова сел в траву. Смотрю вполглаза на бабушек. Кажется, всё нормально — старые делом заняты. Только вот на этот раз я приметил, что нет у них ни вёдер ни корзинок ни бидонов. Куда собирают землянику — непонятно.
Вижу, та бабка, что ближе всех ко мне была, слегка привстала и как-то боком в мою сторону начала подкрадываться. Прямо как кошка или обезьяна какая-то, на четвереньках помогая себе руками — и всё так же ко мне полубоком, не оборачиваясь.
Тут я всё, что успел собрать, схватил и домой побежал.
Когда добежал до опушки обернулся и заметил, что все три бабки таким вот странным образом за мной на четвереньках идут, но ни одна головы так в мою сторону и не повернула.
Матери всё рассказал, получил охапку матов и прочей ругани в свой адрес, что ленивый слишком, но хоть обратно не погнала.
С тех пор я понял, что надо подальше от другой половины поляны держаться. Некоторое время перед тем, как туда зайти, еще долго всматривался, нет ли там кого. Если кто-то был, то бежал домой и получал нагоняи.
Однажды, когда стал чуть постарше, захотел таки дойти красных руин и посмотреть, что это вообще такое.
В то время я у соседей часто сидел и даже ночевал иногда. У этих самых соседей был телевизор, по которому то время часто крутили околонаучные передачи про разную мистику. Меня очень увлекла эта тема, особенно всякие НЛО, шаровые молнии и
геопатогенные зоны. Я как раз и смекнул, что Башкандаевская поляна — как-раз таки и есть такая
геопатогенная зона. Я заключил, что к красном здании может быть портал в другое измерение. Очень долго собирался духом, но всё таки решил проверить.
Не знаю, есть ли там путь в параллельные измерения, так как до самого здания так и не дошел.
Дело было в начале августа, собирать на поляне было нечего. Это был единственный раз когда я пришел туда сам, а не по приказу матери.
Я взял с собой кухонный нож и оторвал в лесу длинную палку (Собирался этой палкой если что ткнуть в портал, если такой обнаружится). Решил, что если почувствую неладное, то сразу побегу назад.
Идти было трудно, в конце лета даже крапива норовила сравняться со мной в росте, а тропинок в том месте, очевидно, не было. То и дело, за ноги цеплялось что-то сухое, пару раз пришлось орудовать кухонным ножом на манер мачете, пробиваясь через заросли. Когда я добрался до дальней половины поляны все же порвал себе обе штанины.
Продираясь сквозь заросли метров сто, я с удивлением подошел к воде. Оказалось, что красное здание на самом деле наполовину утоплено то ли в болоте, то ли в крохотном лесном озере. До этого, мне не приходилось слышать, что здесь вообще есть вода.
Здание, как оказалось, напоминает то ли церковь, то ли какую то башню с обрушившимся верхом и крохотными окнами. Оно и прежде казалось мне довольно высоким, но сейчас я понял, что это строение чуть ли не наполовину погружено в воду.
Лезть в болото, я, конечно, не собирался. Решил, что пора бы идти домой, но ради любознательности сунул в воду свою палку чтобы изменить глубину. Палка почти сразу уперлась в мягкое дно, глубина была сантиметров двадцать. Но вот вытащить палку оказалось труднее. Думал, что дно там очень илистое и палка быстро увязла. Но нет. Сама вода была странная.
Жидкость была густой как ртуть. Я хотел вытащить палку, но вода потянулась за ней словно бы какой-то клей. Будто бы это озерцо не хотело расставаться со своей добычей.
Смотрю вперед, и вижу — в самом центре, у здания — вода поднимается наверх, как будто бы там какой-то водяной холм. Не понимаю, как я этого с самого начала не заметил, но в центре вода была выше, чем по краям.
Стало страшно. Вода казалось очень чистой, прозрачной, прохладной. Но ни малейшей ряби на ней не было. Даже когда я наконец бросил палку, она осталась там торчать, практически не вызвав никакого волнения на поверхности.
Я пошел назад и снова за что-то зацепился ногой. Глянул вниз — чуть не заорал от ужаса. Поначалу мне показалось, что в меня впился огромный паук. Но не знаю, что было бы страшнее, огромный паук или то что я разглядел.
Мою штанину двумя пальцами держала чья-то рука. Она
рослапрямо из под земли. серая, грязная. На первый взгляд сплетенная из каких-то гнилых корнеплодов, при этом какая-то мерзкая, суставчатая, насекомообразная. Я дернулся, в руке остался обрывок ткани. Рука тоже дернулась и осталась сжимать ткань медленно сгибая пальцы. Посмотрел ошалевшим взглядом вокруг — к моему ужасу таких ладоней там повсюду росло как поганок после дождя. Какие-то из них безвольно лежали на земле расставив пальцы, другие сжимались в кулаки. Какие-то руки были широкими как у рабочих мужиков, какие-то наоборот очень тонкими и словно бы артритными.
Дальше помню, что бежал через заросли не разбирая дороги. Повезло, что смог таки выбраться к трассе и пошел по ней в деревню. Нож где-то потерял, половина штанов была в лохмотьях. Голени были в ссадинах, я очень надеюсь, что ссадины были от колючек, а не от чьих то ногтей.
На следующий год, в июне, мать снова погнала меня собирать землянику. Выбора у меня особо не было, матами и уговорами она убедила меня, что без моей помощи у нас дома просто нечего будет есть, не говоря уже о каких-то вафлях, печеньках и прочих деликатесах, о которых я мечтал.
За июнь-июль того года ничего особенно странного на той поляне со мной не происходило. За одним исключением.
За зиму воспоминания о болоте поутихли. Мать сказала, что я слишком впечатлился телевизором, что мне показалось, и что меньше надо думать о всякой ерунде…
Но я начал замечать эти руки пока собирал землянику. Иногда, они попадались мне в траве среди ягод. Все такие же мерзкие, узловатые и торчавшие прямо из земли. Я тыкал их палочками и они слабо шевелились. Их было мало в этой части поляны, но я знал, что чем ближе к красному зданию, тем больше их будет. Если замечал такую, то перебирался от неё подальше.
Еще через год мать стала совсем плоха. Уже не в первый раз она ловила горячку и становилась совсем бешеной. Однажды она уронила со стола стакан водки, а потом кинула в меня тяжелой табуреткой — якобы стакан полетел вниз из-за того, что я крутился рядом. Табуретка попала мне прямо по голове и я выбежал из дома через окно. Дело шло к ночи. Смывая кровь в ручье и слушая продолжающуюся ругань, я понял, что пора с этим заканчивать. Рано или поздно она меня просто убьет. Если не она, так водка. Та самая
беленькаякоторую мать сейчас пыталась собрать тряпочкой с пола. Я знаю, ведь я в то время уже эту водку попробовал, мне не нравилось — на вкус просто отвратительно, а вот запах начал казаться почти приятным, ведь я ощущал его каждый день.
Я взял свои верные бидоны и направился в лес.
Я решил, что ночью наберу земляники и пока мать будет спать, утром продам ягоду сам, а на заработанные деньги поеду к тете в ближайший город Висногорск. Благо адрес я знал.
Я сразу же пошел на Башкандаевскую поляну, так как намеревался собрать как можно больше и быстрее. Фонарик я не захватил, но к счастью та ночь намеревалась быть безоблачной и лунной.
Пока я пробирался ночью через лес, уже совсем стемнело. Когда я увидел поляну при свете луны — первой мыслью было заорать и побежать обратно. Но жжение во лбу, ужасная обида и какая-то холодная опустошенность в душе заставили меня пойти дальше. Я тихо сел в траву и осторожно начал собирать клубнику. Время от времени выпрямляясь чтобы отдохнуть я шмыгал носом, вытирал слезы и безучастно смотрел на тех, кто обитал на поляне после полуночи.
В начале думал, что поляна покрыта крестами, как на кладбище. Но это были не кресты, у крестов нет голов и рук.
Они стояли почти без всякого движения, лишь слегка поворачивали головы в мою сторону. Ближе к лесу их было немного, а ближе к красному зданию десятки… а может быть и сотни. Сотни половинок человеческих тел. Верхних половинок. Они стояли на одной руке, а другую руку поднимали над своей головой. В такой позе, словно бы друг вас приветствует и хочет чтобы вы его заметили.
Конечно же мне было страшно. Возле одного из них совсем не было травы и я начал собирать землянику там, просто потому что там её было больше. Собирал дрожащими руками, продолжал плакать, смотрел на него, а он смотрел на меня. Он лишь слегка шевелил головой когда я обходил его кругом, а я старался этого не замечать. Порыв ветра заставил его немного покачаться, ощущение того что он мне машет рукой усилилось. Может быть на нем было что-то одето. Может быть у него глаза горели в темноте, а может быть просто луна так блестела.
Помню ту ночь в малейших деталях, но выковыривать эти воспоминания из мозгов мне почти что физически трудно.
Помню как набрал один бидон, начал набирать второй когда посмотрел в сторону здания. Некоторые из ЭТИХ прогуливались на своих руках словно бы какие-то огромные птицы, они меняли местоположение и снова вставали подняв одну руку вверх. Те что поближе, слава богу, все стояли смирно.
А еще башня светилась. Холодно и очень бледно. Светилась чуть-чуть сильнее чем окружающее её пространство. А может быть, это вода светилась.
Я так и не продал землянику. Меня, вместе с двумя полными бидонами — всего заплаканного, измазанного ягодным соком и кровью подобрал какой-то мужик на волге. Когда он остановился возле меня когда в пять утра, я шел по трассе в сторону остановки. Он пытался что-то спрашивать, а я, кажется, говорил только про цену в 350 рублей и не отвечал ни какие вопросы. Мужик усадил меня в машину, а потом привез в ближайший ПГТ где был отдел милиции. Там он сдал меня милиционерам и уехал. Милиционерам я рассказал, что еду к своей тете в Висногорск. Еще помню, что я со всей силы сжимал бидоны с ягодой когда их пытались у меня забрать.
Позже меня к тетке все таки привезли. Она очень удивилась, но видя мое состояние обратно к матери не отправила и спасибо ей за это огромное. Жизнь понемногу лучше стала.
Тетка до сих пор думает, что это я для неё землянику тогда собирал. Считает это очень трогательным воспоминанием, а я и не спорю. Эти бидоны из под земляники, кстати, до сих пор стоят где-то у неё в кладовке. Мне эти железные банки не нравятся, ненавижу на них смотреть, навевают очень плохие воспоминания… а еще, на одном из них до сих пор можно разглядеть отпечаток чьей-то длинной ладони.