1
— Нет, ну ты пойми: в сентябре 1812 года, во время войны России с Наполеоном, Москва и другие русские города подверглись массированной атомной бомбардировке и были стерты с лица земли!
Мы сидели с Максимом, моим давним университетским товарищем, в его небольшой съемной студии на 15-м этаже нового 16-этажного дома в витебском микрорайоне «Билево», на улице Генерала Ивановского, и, как водится, вели увлекательную беседу.
Макс в свои тридцать лет так и не обзавелся семьей и жил один; более того, даже постоянной девушки у него не было — ни сейчас, ни раньше. Это я знал точно. Иначе не стал бы приятель дергать меня в выходной день просто для того, чтобы посидеть вдвоем и обсудить очередную конспирологическую теорию, которую он непонятно откуда выдернул и отныне готов был воспринимать, как откровение и истину в последней инстанции.
Мне, если честно, тоже не везло с юными особами противоположного пола. Совсем недавно я расстался с очередной своей пассией, вялые отношения с которой, по-видимому, успели порядочно утомить нас обоих. Уход девушки (а бросила меня именно она, перед этим жестко поморозив и поигнорив), с одной стороны, снимал камень с плеч и давал чувство долгожданной свободы, а с другой — наполнил мое и без того не сильно богатое событиями и впечатлениями скучное существование гнетущим чувством одиночества и никому не нужности, добавил в однообразные будни пустоты и бессмысленности.
Поэтому я сразу согласился приехать к Максу, едва мой друг позвонил. Он, не рассчитывая на мою быструю сговорчивость, сперва пообещал рассказать и показать нечто такое, что в корне перевернет сознание, но я-то знал, что Максим имел в виду под этим, и поэтому решил не демонстрировать наигранной заинтересованности, а дал знать, что просто хотел навестить друга, которого давно не видел. На том конце удовлетворились. Макс был еще более нелюдимым, чем я, и выстроить взаимоотношения не то, что с девушками, а вообще с кем бы то ни было, было для него на грани фантастики.
И вот теперь мы сидели в крохотной студии, за небольшим столиком, весьма условно отделявшим пространство кухни от объединенной с ней жилой комнаты, и обсуждали ядерную войну, случившуюся в начале XIX века. На столе стояли баночки с пивом, которое мы медленно распивали, закусывая дешевыми чипсами с кальмаром. У меня и у Максима денег не водилось.
— Ты никогда не задумывался, — продолжал приятель, — почему ни в России, ни в Беларуси не осталось в лесах деревьев старше 200 лет? В Америке, например, растут секвойи возрастом в несколько тысячелетий, а у нас два столетия — предел древесной жизни?
— Вообще-то, — возражал я, — встречаются! В Беловежской пуще, например, много старых деревьев. В Лепельском районе растет дуб возрастом 400 лет, а под Волковыском — все 500!
Макс призадумался, но быстро нашел, чем отбить возражение.
— А кто знает реальный возраст этих деревьев? Для его определения пришлось бы их спилить и посчитать годичные кольца! К тому же, исключения лишь подтверждают общее правило!
— На Руси, — не сдавался я, — леса вырубались подчистую с древнейших времен. Сначала под пашню деревья подсекались и выжигались. Затем, после отмены крепостного права, когда Россия начала развиваться по капиталистическому пути, леса рубились нещадно. Конец XIX века и вовсе называли «холодным лесным пожаром». Только бездорожье да ручной труд лесорубов при отсутствии современной техники помешали свести зеленое богатство под корень. Тогда исчезли древние дубравы на Днепре, вдоль Оки остались лишь названия «лесных» деревень, между Костромой и Нижним Новгородом, Воронежем и Саратовом на месте непроходимых лесов образовались поля и равнины, а у нас, в Беларуси, впервые заговорили о проблеме опустынивания.
Я вспоминал прочитанный еще в школе роман Леонида Леонова «Русский лес», откуда брал факты, чтобы переубедить друга. Но получалось это с трудом.
— Добавь сюда лесные пожары. Даже сейчас, когда в распоряжении МЧС самолеты и прочая новейшая техника, ежегодно горят огромные массивы в Сибири и других местах. Недавно, вон, Хакассия сгорела. А представь себе, что было сто или двести лет назад, когда с огнем боролись вручную и с конным насосом! Я где-то читал, что каждая русская деревня выгорала дотла раз в семь лет и восстанавливалась заново. При таких пожарах вообще удивительно, что сохранились деревья возрастом в 200 лет!
Макс внимательно слушал и не перебивал. Но стоило мне закончить, как он немедленно вернулся к своим гипотезам.
— Ладно, с лесами, может, ты и прав. Но почему тогда в 1816 году в Европе и Америке был «год без лета»? Ему Байрон стихи посвятил. Весь год стоял холод, небо было темным от пепла и копоти, погибли урожаи, население массово вымирало от голода.
Я был готов к этому вопросу и заранее знал ответ.
— Извержение вулкана Тамбора в Индонезии в апреле 1815 года!
Похоже, мне удалось разбить главный аргумент Максовой конспирологии, но приятель сдаваться не думал. Мы хлебнули пивка.
— Вулканы всегда извергались, но год без лета был только один раз!
— Хорошо, предположим, в 1812 году и впрямь была атомная война. Пусть будет по-твоему, — я сменил тактику. — Допустим, что грандиозный пожар Москвы был вызван взрывом ядерной бомбы. Но почему последствия в виде «ядерной зимы» наступили не сразу, а лишь четыре года спустя? Кстати, далеко не все современные ученые разделяют точку зрения, что «ядерная зима» вообще наступит, есть у этой концепции и противники, но оставим эти споры в стороне.
— Так ведь не один взрыв был, и не только в Москве. Россию тогда хорошенько отбомбили атомными боеголовками на протяжении четырех лет!
— Кто бомбил? Французы? Им-то это зачем?
Максим призадумался.
— Нет, не французы, конечно. Для них пожар Москвы был полнейшей неожиданностью. Он, к тому же, привел «великую армию» Наполеона к гибели от голода и холода. Удары наносила какая-то третья сила.
— Англичанка нагадила? — съехидничал я.
— Может, и она! — ухватился за мою мысль Максим.
— Да британцы в 1812 году еще паровой двигатель не до конца освоили. У них первая железная дорога общего пользования появилась только 13 лет спустя, а первый трансатлантический пароход был спущен на воду через 6 лет. Какие ядерные бомбы? Чтобы их произвести, нужен такой уровень развития промышленности и технологий, который в то время и не снился. А как быть со средствами доставки? С дальними тяжелыми бомбардировщиками и баллистическими ракетами? О них в начале XIX века даже фантасты помечтать не могли! Вспомни: у Эдгара По Ганс Пфааль летал в космос на воздушном шаре, у Жюль Верна — на пушечном снаряде, а Герберту Уэллсу пришлось придумывать специальное вещество, на которое не действовала гравитация, чтобы преодолеть силу земного притяжения и отправить своих героев на Луну. Ты же сам читал эти произведения и должен знать!
Я продолжил тираду.
— Ты вспомнил Байрона, но вот он ни в одном из своих произведений не упомянул об урановых рудниках или о заводе по производству ядерных бомб. Никто из писателей того времени, чьи произведения широко известны, ничего такого не описывал. Тогда откуда вообще это оружие у англичан?
— Я всего лишь предположил, — сказал Макс. — Сейчас я более чем уверен, что бомбили Москву и Россию в 1812-1816 годах не люди, а инопланетяне! Со своих секретных баз в Арктике и Антарктиде. У них и атомное оружие было, и ракеты.
На этом спор стоило бы прекратить. Пока еще никто в мире не доказал и не опроверг существование внеземных цивилизаций. К тому же, если признать, что пришельцы все-таки существуют, то для человечества значимость их обнаружения во сто крат превосходит пожар Москвы, войну с Наполеоном и все ядерные бомбардировки вместе взятые.
Несмотря на видимую непримиримость спора, который велся иногда на повышенных тонах, он нисколько не отдалял нас с Максом друг от друга, не делал врагами, а, наоборот, сближал. И мне, и товарищу нравилось оттачивать остроумие и делиться знаниями, на дискуссию мы смотрели, как на своеобразный спортивный поединок, где важна не победа, а участие, и после которого проигравший пожимает победителю руку.
— Слушай, — я захотел еще больше раззадорить друга, — а как там на счет всемирного потопа в XVIII веке? Он был раньше или позже, чем ядерная война?
В нашу прошлую встречу Макс с пеной у рта доказывал мне, что триста лет назад Землю накрыл небывалой силы потоп, подобный тому, что описан в Библии. Что значительная часть человечества погибла, а все следы древней и весьма высокоразвитой цивилизации были погребены под большим слоем песка и ила. Что под улицами современных мегаполисов лежат огромные закопанные города, уходящие этажами глубоко в землю, и что строители иногда откапывают их. Возможно, и под нашим Витебском лежит другой, закопанный Витебск.
— Оба эти события могли произойти одновременно, — заключил Макс. — Более того: одно вызвало другое. Подводные ядерные взрывы неимоверной силы породили цунами, которые проникли далеко в глубь континентов, уничтожая все на своем пути. Теперь я склонен считать, что произошел этот катаклизм в первой половине XVIII века. Тогда Россия, Швеция, Речь Посполитая, Англия и другие государства Европы вели долгую Северную войну, длившуюся 21 год (с 1700 по 1721 годы) за право обладания выходом к Балтийскому морю. Скорее всего, на финальном ее этапе, чтобы одержать долгожданную победу, и было применено ядерное оружие!
— То есть, в 1812 году его не применяли?
Друг задумался, но всего на пару секунд. Затем мгновенно, как компьютер, выдал готовый ответ:
— Возможно, применяли и в Северную войну, и в Отечественную войну 1812 года. Или только в Северную.
По взгляду Максима можно было понять, что старая конспирологическая теория уже не занимала его разум, он к ней охладел. Зато новая начинала захват воображения.
Мы допили пиво, порассуждали о бытовых мелочах и общих знакомых, договорившись обсудить всемирный потоп XVIII века при следующей встрече.
Назавтра мы вновь увиделись у Макса на квартире. Пока товарищ готовил глинтвейн, я разглядывал комнату в его студии. Небольшое пространство не могло быть уютным: здесь копились вещи и предметы, необходимые для жизни одинокому холостяку. У входа висела одежда и громоздилась на этажерке обувь; у стены узкая тахта, на которой спал друг, естественно, один — вдвоем с девушкой, даже если бы она у Макса была, они бы не уместились; рядом с кухонным столиком у окна стоял письменный стол с ноутбуком, заваленный книгами. Возможно, именно книги, врассыпную расставленные по полкам у стены, придавали этой берлоге сходство с человеческим жилищем, добавляли тепла и душевности в достаточно убогую обстановку.
«Если бы у Макса была квартира побольше, в две или три комнаты, то одну из них он наверняка приспособил бы под библиотеку,» — подумал я.
Книги на полках были самые разные, но в основном касались исторических вопросов. Частично это были труды известных ученых, признанных в академической среде, — Рыбакова, Нечкиной, Лихачева, Тарле и других. Почти все эти работы были в потертых обложках советского образца — Макс, насколько я помнил, покупал их в букинистах и на книжных развалах, а то и у уличных торговцев на Полоцком рынке за гроши.
Рядом с признанными мэтрами исторической науки стоял томик полупризнанного Гумилева — «От Руси до России». Именно его теория «пассионарности» послужила для Макса толчком к изучению разной конспирологии и фолк-хистори. Бушков, Фоменко, Носовский, репринты Николая Морозова, Чудинов, Задорнов, Ермалович соседствовали с ксерокопиями и распечатками. Эти, по-видимому, редкие издания Макс сканировал и ксерил в крупных библиотеках во время поездок в другие города.
Отдельную полку у Макса занимали книги по истории Беларуси и Витебска — «Энциклопедический справочник» 1988 года, «Збор помнікаў», «Витебск и окрестности», несколько старых фотоальбомов и комплектов открыток, брошюры краеведа Аркадия Подлипского, а также толстенные папки с ксерокопиями из газет — от дореволюционных и довоенных до современных. Встречалась на полках и художественная литература — «Война и мир» Льва Толстого, сборники зарубежной научной фантастики издательства «Мир», несколько томов из собрания сочинений Герберта Уэллса, купленные у книготорговца, и другие.
— Книги разглядываешь? — прервал мои мысли Макс, бесшумно подойдя сзади. Другу льстил мой интерес к его домашней библиотеке.
Мы уселись за столик и продолжили научный спор. Я решил зайти с козырей.
— Помнишь, как ты доказывал мне, что до начала XVIII века, до всемирного потопа, в средней полосе России был тропический климат, и под Великим Новгородом росли бананы?
Макс скривил глаз. Ему было неприятно вспоминать, как его недавно шлепнула в лужу дичайшая конспирология. Я же не унимался.
— Твой главный довод тогда заключался в том, что в старинных каменных храмах русских городов не было парового отопления. Точнее — вообще никакого отопления не было. Ты спрашивал меня, где дымоходы и камины в древних церквях, ведь зимой они превратятся в холодильники, а верующие замерзнут и покроются коркой льда! Но я тебе ответил, что в холодное время года в больших храмах, вообще-то, никто не молился. Действительно, печей в церквях не было, особенно в деревенских. Ведь протапливать огромное помещение оказалось бы разорительно. Для этого рядом с каменной церковью сооружали храм поменьше, деревянный, «теплый», как его еще называли. Вот там, в хорошо протопленном помещении, и совершались богослужения в зимний период. А в большой «холодный» каменный храм ходили летом.
Далее ты поинтересовался, а зачем было так строить? Ну, возвели бы наши предки один небольшой «теплый» храм и ходили бы туда и летом, и зимой. Логично! Вот только раньше наличие в городе или селе каменной церкви говорило о достатке его жителей, придавало населенному пункту, а также жившему там купечеству, на средства которого часто и строились храмы, престижа и значимости. Вот почему и поступали так!
— Серега, — перебил меня товарищ. — Да, я был не прав, аргументы в пользу теории потопа вышли так себе. Но ведь наука не стоит на месте, развивается! Это религиозный человек все принимает на веру, особенно догматы собственной религии, а наука — это про постоянный поиск и сомнения! И конспирология в этом плане ничем не отличается от других дисциплин. Мы опровергаем устаревшие догмы, создаем новую, реальную картину мира, не искаженную продажными и придворными историками, основанную на доводах разума и здравого смысла. Естественно, этот путь не без трудностей, мы тоже ошибаемся, но, в отличие от догматиков с вузовскими дипломами и академическими званиями, это признаем и исправляемся...
«Парень, по ходу, реально по уши увяз в этой псевдонаучной хрени, — рассуждал я, — и вытянуть его из трясины будет ой как непросто!»
— И какие же новые аргументы ты мне сможешь привести, что потоп все-таки был? — спросил я вслух.
— Аргументов тьма, — воодушевился Макс. — Не будем заходить далеко и рассуждать всемирными масштабами, ограничимся только нашим родным Витебском. Я отыскал доказательства буквально под ногами!
Спор становился все интереснее.
— По моему мнению, — Максим отхлебнул глинтвейна, — всемирный потоп и атомная война случились где-то в первой четверти XVIII века. Точную дату, извини, не назову. Хотя, предполагаю, ядерный удар по городу могли нанести 28 сентября 1708 года...
— В тот день, когда город сожгли по приказу Петра Первого!
— Нет такого приказа, — Макс вновь отхлебнул опьяняющей горячей жидкости. — По крайней мере, историки его так и не отыскали. Хотя другие распоряжения царя им прекрасно известны. Непонятно, зачем Петру понадобилось жечь город и тем самым провоцировать недовольство местного населения? К тому же, Речь Посполитая, в состав которой тогда входил Витебск, считалась союзницей России в войне со шведами!
— Он же царь, — начал я, — что захочет — то и сделает! Петру могли донести, что витебляне им недовольны и готовят измену, например. Вроде ж так оно и было, горожане помогали шведскому королю деньгами, хотя я плохо разбираюсь в этом историческом периоде...
— Это все домыслы! — торжествовал Макс. — А нам нужны факты. Если же согласиться с тем, что в 1708 году по нашему городу третьей стороной был нанесен ядерный удар, то все становится на свои места! Ведь разрушения были просто катастрофичны! Простое оружие начала XVIII века не могло их произвести! Были уничтожены Витебские замки — Верхний, Нижний и Узгорский — простоявшие не одну сотню лет и испытавшие на себе не одну войну и пожар! Чтобы не быль голословным, процитирую, что об этом писал известный белорусский исследователь Михаил Ткачев в книге «Замки Белоруссии».
Друг полез на полку и достал оттуда небольшую зеленую книжку. Открыл ее на нужной странице и зачитал:
— «Судя по сведениям стольника Петра І М. Цызарева за декабрь 1701 года и по чертежу, сделанному им «тайным обычаем», можно предположить, что Витебские укрепления были в то время в довольно хорошем состоянии... В 1719 году городские укрепления еще не были восстановлены. На территорию Верхнего замка можно было попасть, пройдя «то место, где брама бывала»...»
— Да верю, верю, — перебил я Макса. — Хорошо, предположим, так оно и было, хоть я и не силен в хитросплетениях Северной войны. Ну а потоп здесь при чем?
— Я же сказал тебе, что оба эти события взаимосвязаны! — мой товарищ поставил книгу на полку, взял оттуда папку и принялся рыться в распечатках и ксерокопиях. Найдя то, что искал, продолжил. — Вот, зачитаю отрывок из «Витебской летописи», написанной в 1768 году Степаном Аверкой на основе более ранних местных хроник: «В лето 1709, месяца января 7 дня, видимы были три солнца на западе. В лето 1709, месяца января 19 дня, видимы были два столба на полдень, а солнце было в середине».
— Гало, или какое-то другое небесное явление, чья природа давно известна! — перебил я чтеца.
— Дважды подряд? Такое вообще возможно? Тем более, что после описания этих видений рассказ летописца прерывается на несколько десятилетий и возобновляется лишь в 1733 году. 24 года ничего в городе не происходило! Это же почти ядерная зима, последствия которой могут длиться до четверти века! Но и это не все. В том же 1709 году произошло наводнение на Западной Двине, реке, на которой стоит Витебск. Причем одно из мощнейших и разрушительных, — Макс достал из кипы бумаг в папке другую распечатку. — В Риге в апреле 1709 года вода из Даугавы достигла алтаря Домского собора, а в предместьях города дома ушли под воду с крышами! Вот это и был потоп! Жаль, хроники не оставили описания этого бедствия в Витебске.
— У тебя то 1708, то 1709 годы, — спорил я.
— Я же говорю: возможны расхождения. Летописец мог спутать даты, или привести их впоследствии по памяти, если оригинал летописи не уцелел. К тому же, атомные удары могли повторяться, и не один раз.
— Другие доказательства имеются?
Глаза друга горели огнем, будто ядерные вспышки случились не три столетия назад, а прямо сейчас.
— Естественно. Подумай: почему в Витебске, основанном более 1000 лет назад, не осталось ни одного здания, построенного ранее первой четверти XVIII века?
— А Благовещенская церковь XII века?
— Руины церкви, — поправил меня Макс. — Фактически, от древнерусского храма остался лишь фундамент и часть стен у основания. Благовещенку много раз рушили и перестраивали, пока окончательно не взорвали при Хрущеве. Так что древние руины с позднейшей надстройкой вполне могли выстоять! Что касается других зданий, то вот самые старые: корпус Базилианского монастыря на Успенской горке 1743-1785 годов, Казанская церковь Маркова монастыря 1760 года, ратуша 1775 года, дворец губернатора 1772 года и двухэтажный жилой дом 1799 года постройки на углу улиц Суворова и Комиссара Крылова. Из несохранившихся каменных сооружений и воссозданных новоделов: Николаевский собор 1716-1731 годов на нынешней площади Свободы, Успенский собор 1743-1777 годов, Троицкая «Черная» церковь на Песковатике 1761 года, Ильинская церковь 1746 года, Духовская церковь 1792 года, костел святого Антония 1731 года...
— Понял, — буркнул я.
— Вот видишь, — с осознанием собственной победы заключил Максим. — Сразу после окончания «ядерной зимы» в Витебске началось активное каменное строительство, причем древние замки больше не восстанавливались!
Я предпринял последнюю попытку переубедить друга:
— Предположим, все это было в действительности: и потоп, и ядерная война. Но куда, в таком случае, подевались могилы жертв этих катаклизмов? Где похоронены погибшие люди? Или их всех смыло?
Максим достал из другой папки еще несколько распечаток. Как я понял, это были ксерокопии заметок в старых газетах.
— Я же говорил, что доказательства моей гипотезы лежат буквально у нас под ногами! Фактически, весь центр Витебска — это одно огромное кладбище, копни — и найдешь человеческие кости на каждом шагу. Чтобы не быть голословным, зачитаю.
Вот заметка в нашей городской газете «Известия Витебского окрисполкома» за 4 сентября 1924 года. Называется «Кладбище на Задуновской улице». Так сто лет назад назывался нынешний проспект Фрунзе.
«При производстве земляных работ на Задуновской улице около электрической станции на глубине 3-х аршин землекопы наткнулись на ряд гробов, в которых оказались полуистлевшие кости. Извлечено пока 3 человеческих черепа и несколько более или менее крупных уцелевших костей. Судя по тому, что гробы расположены в различных направлениях, можно предположить, что их тут будет откопано немало».
Тогда журналисты предположили, что в самом центре города просто отрыли старинное монастырское кладбище. Но ведь это не единственная находка!
Вот еще одна статья из газеты «Витебский рабочий» за 1 ноября 1940 года. Называется «Подземный Витебск». В ней рассказано о различных интересных и пугающих находках в разных частях города перед войной. Вот что пишет журналист Юрка Витьбич:
«В этом году на глубине 2 метра на улице Димитрова возле завода имени Кирова обнаружили старую надмогильную плиту. И вообще этот завод, как и смежная с ним швейная и обувная фабрики, стоят на бывшем большом кладбище. Это кладбище не обозначено на старых городских планах, но когда в начале нашего века копали котлован для здания казарм, в который позднее разместился завод, то выкопанная земля казалась белой от человечьих костей». Как тебе, а? Огромное массовое захоронение, нигде не отмеченное! Возможно ли такое? Только если причиной гибели людей стал какой-нибудь невообразимый катаклизм!
Процитирую другое место из этой статьи: «Много о чем говорит огромное пожарище, которое случайно обнаружили в 1927 году, исправляя подъезд на Пушкинской улице к деревянному мосту через Витьбу. Землекопы нашли обгоревшие части дерева, опаленный камень и перегоревшие кости».
Ну, а про находку в начале нулевых массового захоронения на Успенской горке, возле восстанавливающегося собора, ты, наверное, знаешь. Тогда посчитали, что это — жертвы сталинских репрессий, но разве стали бы расстреливать людей на самом видном месте города? Конечно, нет!
Макс закончил свой монолог. Мне нечего было сказать. Думал лишь об одном: «Твои бы силы, рвение и азарт в изучении прошлого пустить в правильное русло! Быть бы тогда тебе, дружище, видным ученым, историком или краеведом, уважаемым в городе человеком, а так ты просто городской сумасшедший!»
Мы допили глинтвейн.
2
С Максимом я познакомился на первом курсе исторического факультета Витебского государственного университета.
Мы сразу подружились, ибо нашли в себе много общего. И мне, и ему не нравились студенческие посиделки и шумные компании с алкоголем и доступными девицами. В то время, как большинство наших однокурсников поступили в вуз, потому что их туда сунули родители или чтобы откосить от армии (девушки — чтобы обосноваться в крупном городе и найти перспективного жениха), нам с Максом нравилось изучать прошлое родного края.
Я жил в городе с родителями, мой товарищ — в общаге, но это нисколько не препятствовало общению. По выходным мы гуляли по городу, иногда выбирались в окрестности, выезжали в соседние города, а летом ходили в походы. Много читали, обсуждали прочитанное, обменивались книгами. В наши дни редко можно встретить таких увлеченных студентов, как я и мой друг.
Впрочем, где-то на третьем курсе Макс крепко подсел на какую-то конспирологическую дичь. Я тоже нет-нет да почитывал фолк-хистори, но воспринимал все это просто как забавное развлекательное чтиво. Мой же товарищ уверовал в подобные идеи всерьез.
В какой-то момент он, видимо, решил, что обладает неким тайным знанием, способным возвысить его над окружающими. Надо сказать, что в группе и на потоке мы оба выглядели «белыми воронами». Одногруппники не принимали нас в свои тусовки, посмеиваясь за глаза над «чокнутыми задротами», а одногруппницы, что неприятнее всего, в упор не замечали и целенаправленно игнорили.
В итоге, Максу так и не удалось закончить универ. Он вылетел с последнего курса. К тому времени общение наше сошло на нет, мы почти не виделись и редко здоровались. Я рассудил, что общение со столь маргинальным типом губит мою репутацию, необходимую для успеха, и вообще — стоило задуматься о налаживании личной жизни.
В итоге, из вуза я выпустился, получил диплом и распределение в сельскую глухомань на западе нашей области. Чтобы избавить себя от подобной участи, решил поступать в магистратуру, но тут как раз отменили отсрочки. Пришлось идти в армию.
Отслужив ровно год, я вынужден был все же уехать в те места, куда меня направили на отработку. Отбыв там следующий год и окончательно разочаровавшись в профессии педагога, я без сожаления покинул село и вернулся в родной Витебск.
Максим все эти годы времени не терял. В армию его не взяли по болезни, распределения он избежал. Универ с большим трудом закончил заочно, поднапрягшись и сдав экстерном экзамены. Бывший товарищ решил никуда из Витебска не уезжать. Перебивался случайными заработками: водил экскурсии по городу, писал за деньги курсовые и дипломные, какое-то время даже работал в музее, но отовсюду с треском вылетал. Главной причиной была конспирология. Парень всерьез убедился в ее истинности и решил всеми силами продвигать новое знание. Всю ту дичь, что он два дня рассказывал мне, он втирал экскурсантам, вписывал в студенческие работы, отчего у членов экзаменационных комиссий, наверное, делались квадратными глаза, а из музея и вовсе был уволен со скандалом.
Неудачи только закалили Максима. Его энтузиазму проповедника разной псевдонаучной хрени позавидовал бы любой. Чтобы как-то монетизировать свои изыскания, мой приятель зарегистрировал канал и занялся видеоблогингом, правда, без особого успеха. В интернете подобных вещателей чуши пруд пруди, конкуренция в данной области невероятная, в куче самопальных видосов их безграмотные авторы пытаются разложить по полкам вещи, в которых не смыслят абсолютно ничего. Словом, блогером-миллионником Макс не стал, но начинание свое не забросил.
Когда мы через несколько лет встретились вновь, мой старый друг работал на удаленке онлайн-консультантом какого-то интернет-магазина, торговавшего антиквариатом. В этой области он, надо сказать, преуспел, мог с ходу, по фотографии определить, стоящая вещь или нет, во сколько ее можно оценить, а также выложить историю предмета и подсчитать шансы на успешную продажу.
Вообще, обо всем, что не касалось конспирологии, Макс рассуждал на удивление здраво.
Мне не сильно везло по жизни. Все мои романы заканчивались неудачей, любовные похождения выливались в депрессии и апатию ко всему. По специальности я не работал, получил вторую рабочую профессию и стал трудиться на заказ, оформив самозанятость.
Словом, на момент возобновления дружбы мы с Максимом оба являлись «вольными самураями» и обладали массой свободного времени.
Была у моего приятеля одна неприятная особенность. Мы могли встречаться с ним почти каждый день — и неожиданно мой друг исчезал, никого не предупредив. Его телефон молчал или был вне зоны действия сети, а общих знакомых, у кого бы я мог выяснить местоположение Макса, не было.
Такие спонтанные отлучки могли продолжаться несколько дней, а могли тянуться и месяц. Не знаю, как Макса не увольняли из антикварной лавки, возможно, он имел какие-то другие каналы связи с начальством, или его ценили как специалиста, не знаю. Но вот меня подобная необязательность товарища бесила.
Вот и в этот раз после двухнедельной отлучки Максим вызвонил меня. Я как раз выполнял заказ и был очень занят, поэтому скинул вызов. Он повторился еще раз. Я скинул вновь. Тогда Макс стал отправлять мне одно за другим сообщения в мессенджере.
«Здоров. Приходи, надо увидеться».
«Блин, я такое раскопал — зашатаешься!»
«Ау, ты где?»
«Ответь же мне!»
«Серег, это очень важно. На кону судьба мировой цивилизации!»
Закончив дело и получив оплату, я вышел из подъезда и набрал Максима.
— Хорош названивать, — злобным тоном пробасил я в трубку. — Раз не отвечаю, значит, занят. Что там у тебя такого важного?
— Серег, прикинь — я нашел, что искал! Закопанный Витебск — он... он существует! — голос Макса дрожал от волнения.
«Наверняка вновь отыскал статейку в какой-нибудь старой газете, которая подтверждает его идеи, и теперь спешит поведать миру о своем открытии,» — решил я и приготовился выслушать скучную лекцию по теории заговора.
— Ну, что ты там раскопал?
— Ядерная война и всемирный потоп — это правда! Понимаешь, они действительно были!
Всякий раз я слышал эти фразы, когда мой университетский товарищ думал позвать меня к себе с банкой пива.
— Ладно, вечером заскочу — поговорим!
— Лады!
Макс сбросил вызов. Я отправился на другой заказ, успешно его выполнил. Больше на сегодня и завтра заказов не было, поэтому можно было сходить домой, отдохнуть, а вечером навестить приятеля.
Друг, как обычно, встретил меня на пороге студии, впустил в свою берлогу и закрыл дверь. Я присел на стул.
— Ну, рассказывай, где ты пропадал эти две недели?
Макс имел взволнованный вид. Его волосы, обычно прилизанные, теперь были взъерошены и взлохмачены, а взгляд горел первобытным огнем.
— Начну издалека. Знаешь легенду о подземном ходе от Успенского собора на другой берег Двины?
— Ага, — поддакнул я, — а там сразу до Полоцка!
Байка о том, что два наших древних города связывает стокилометровый подземный тоннель, несмотря на всю абсурдность, и в наши дни находит благодарных слушателей. Хотя еще в конце XIX века было установлено, что за ход ошибочно принимали систему дренажных труб, по которым от собора отводилась дождевая вода.
— Не знаю, до Полоцка ли, так далеко я не ходил, но под центром Витебска этот туннель проходит точно!
«Начинается, — подумал я. — Макс от скуки решил поиграть в диггера. Спустился в канализационный коллектор, полазил по нему, что-то там увидел — и понял, что нашел древний подземный ход!»
— Слушай, — озвучил я свои мысли, — только не уговаривай меня куда-то спускаться! Откуда ты вообще решил, что это старинное подземелье?
— Не думай, — продолжал Максим, — что я спускался в катакомбы под Успенский собор. Нет, это другое место. Знаешь площадь Свободы, бывшую Соборную, где раньше стоял Николаевский кафедральный собор?
Я кивнул головой.
— Так вот. Меня познакомили с человеком, который рассказал удивительную историю. Как сам он вскоре после войны, в начале 50-х годов, когда был еще мальчишкой, с приятелем спустился в это подземелье. Тогда собор, точнее, его руины, еще не были снесены. Вокруг, где сейчас парк Фрунзе, лепились маленькие частные домики, обитатели которых держали скот и пасли его в пойме реки Витьбы и ручья Дунай.
Значит, гуляли как-то наши герои возле руин храма, как вдруг заметили лошадь. В принципе, для тогдашнего Витебска в этом ничего особого не было, но дети решили проследить за животным. Оно углубилось в парк, а затем в кусты — и исчезло! Ребята кинулись за конем и увидели свод, в который мог запросто войти взрослый человек. Оттуда, из темноты, послышалось ржание. Мой рассказчик немного струхнул, но приятель взял его на «слабо», и оба спустились в подземелье. Повезло, что у мальчиков был с собой трофейный немецкий фонарик-динамо, иначе пришлось бы возвращаться домой. Короче, шли они вперед по подземному ходу около часа, а он все не кончался! И лошади след простыл. Дети, естественно, устали. Решили поворачивать назад. Кое-как выбрались, усталые и голодные. Уже вечер был. Разбежались по домам. Родители, понятно, отругали сорванцов.
— И ты решил найти этот ход, — угадал я дальнейшие действия Максима.
— Именно. И да, он действительно существует! Я спускался туда и видел такое, отчего даже самый закоренелый скептик и ретроград поверит в реальность всемирного потопа. Закопанный Витебск! Ладно, не буду обгонять паровоз, завтра сам все увидишь собственными глазами, и, надеюсь, поверишь в подлинность моих теорий. От нас, действительно, очень многое скрывали и скрывают власти и прикорытные историки. У меня к тебе только одна просьба: оденься похуже, чай, не на свидание к девушке идем! Обязательно прихвати резиновые сапоги, будет очень мокро!
На следующий день мы отправились на вылазку. В центр города двинулись рано утром, когда в парке нет никого, и не дежурит милиция. Иначе у двоих искателей острых ощущений могли возникнуть проблемы.
До площади Свободы доехали без приключений. Редкие пассажиры общественного транспорта принимали двух мужиков в резиновых сапогах и камуфляжных костюмах за рыбаков, спешивших на утренний дизель.
По широкой лестнице спустились с центральной витебской площади в парк. Обошли безлюдную площадку с фонтаном, вышли на берег Дуная. Подобрались к плотине, по верху которой проходил проспект Фрунзе, некогда носивший название Задуновской улицы.
Резиновую обувь мы надели неспроста. Предстояло забраться под свод плотины, в коллектор с клокочущей водой. Течение едва не сбило нас с ног. Я устоял, а вот Максиму пришлось искупаться. Я помог другу. Мы забрались под свод, включили фонарики и двинулись в темноту.
Летом ручей Дунай пересыхал и был довольно мелким. Ничего не стоило перейти его вброд. Правда, местами попадались глубокие ямы и зыбучий песок, в котором не составляло труда увязнуть. Коллектор плотины также давно никто не чистил. Пол от грязи и водорослей сделался ужасно скользким и дурно пах. Продвигаться приходилось маленькими шажками, держась за стену, и друг за друга, чтобы не упасть и не быть подхваченным течением.
Когда ноги нашли более-менее стабильную опору, Макс осветил стены фонариком.
— Где-то здесь должно быть ответвление. Это и будет туннель, — сказал он.
Мы принялись искать нишу в бетонной стене. Не с первого раза, но все же ее обнаружили. Возможно, из-за трудностей поиска, а также из-за бурлящей воды под ногами об этом месте не знали витебляне и его не облюбовали бомжи и подростки-наркоманы.
Аккуратно подобрались ко входу в таинственный ход. Ниша порядочно приподнималась над уровнем воды, так что даже в самые сильные наводнения ее не подтапливало. Как я понял впоследствии, так могло быть сделано специально, чтобы из хода не вымывало водой разные артефакты и случайные горожане на находили их.
Я подсадил Макса. Он забрался в подземный ход и подал руку мне. Так мы оба очутились внутри. Я посветил вперед. Товарищ не обманул: туннель уходил далеко вперед и вниз под углом, в сторону площади Свободы и Западной Двины. Мы немедленно двинулись туда, опасаясь, как бы нас не заметили еще в парке и не пустились бы в погоню.
Туннель оказался достаточно просторным и высоким. Можно было идти в полный рост. По мере спуска своды подземелья расширялись и росли в высоту.
Первые метров сто мы с Максом следовали по бетонному тоннелю, напоминавшему бомбоубежище. Я уже решил, что мы идем по заброшенной ветке городской канализации, но тут бетонный свод сменился на краснокирпичный. Кладка была сложена так, как делали ее несколько столетий назад, причем материал, хоть и покрылся местами мхом и плесенью, поражал своим качеством, нигде не растрескавшись и не обвалившись.
По моим прикидкам, мы должны были дойти до Двины. Возможно, река несла свои воды в Балтийское море сверху, над нашими головами. Когда, судя по пройденному расстоянию, мы с Максом находились в районе железнодорожного вокзала, друг решил сделать привал.
— Мы под Привокзальной площадью. Дальше начнется самое интересное, то, зачем, собственно, я и позвал тебя сюда, — мой товарищ явно готовился поведать мне нечто необычное. — Посмотри на эту стену!
Друг указал на участок свода, где кирпичная кладка неожиданно сменялась бетоном с торчащей наружу арматурой.
— От старых людей я слышал, что то ли в 1949, то ли в 1950 году сюда совершенно случайно пробили проход. Тогда строили новый железнодорожный вокзал, взамен старого, разрушенного немцами. Для хозяйственных нужд и на случай войны в здании обустраивались глубокие подземелья. Как-то произошла авария: строители пробили отбойниками свод, стена котлована поползла и рухнула, засыпав людей. Повезло, что опалубка сложилась, как треугольная крыша, и накрыла строителей. В результате все выжили, хоть и натерпелись страху, когда их целые сутки откапывали. Такова официальная версия случившегося. Но, по рассказам, некоторые рабочие проникли в туннель и спаслись от завала здесь. Потом вышли на поверхность все седые и с безумными взглядами. Навидались и натерпелись тут такого, что и врагу не пожелаешь!
Я вздрогнул.
— Так какого черта мы туда идем? Прямо в лапы неизвестно к кому, на закуску монстрам из иного измерения? Ты как хочешь, а я немедленно возвращаюсь назад.
Макс усмехнулся.
— Не ссы! Чудищ там никаких нет, это точно. Все же туннель тогда, в 50-е, замуровали надежно, от греха подальше. И укрепили заодно.
Но я не верил товарищу.
— Зачем ты меня сюда привел? Чтобы нас двоих сожрали? Одному стремно погибать? Я жить хочу! Мне еще надо личную жизнь наладить, девушку найти, семью построить, детей родить...
— Успеешь, — с горьким вздохом перебил Макс. — Я мог бы и один исследовать ход, но кто поверит городскому шизику, свихнувшемуся на конспирологии, в реальность того, что я здесь найду и открою миру? Двоим, как-никак, веры больше!
— Наконец-то до тебя доходит, — обрадовался я. — Может, наконец, перестанешь гоняться за призраками, остепенишься, найдешь нормальную работу, возьмешь кредит на квартиру, женишься, наконец...
Макс молчал. Видно было, что разговоры о личной жизни вгоняли парня в тоску. Быть может, именно здесь, в неизведанном подземелье, он как раз и скрывался от бытовой неустроенности, неопределенного будущего и неудач на личном фронте.
Мы встали и пошли. Дальше туннель резко сворачивал влево. Кирпич неожиданно закончился, уступив место неизвестному материалу матово-белого, как молоко, цвета, похожему на застывшее декоративное стекло.
— Что это за состав? — спросил я друга.
— Понятия не имею. В прошлый раз попытался при помощи стамески отколоть или хотя бы соскрести кусочек, чтобы отдать химикам и выяснить состав, но материал сводов прочный, как танковая броня. Заточенный инструмент даже царапины не оставил! Представь себе, какие технологии были у наших предков!
Я призадумался. Сперва мне казалось, что мы шли по тайному ходу, сооруженному в XVIII веке или раньше, но теперь я вообще сомневался, что туннель соорудили люди. Вряд ли даже современные строители смогли бы сработать столь качественно. Нигде на сводах я не заметил ни одного шва, трещинки, бугорка или неровности. Создавалось впечатление, что данную часть хода отливала некая высокоточная машина из неведомого сверхпрочного материала, который мгновенно застывал, а потом отшлифовывался еще более прочным наждаком или точилом и полировался.
— Мы проходим под улицей Некрасова, — сообщил координаты Макс.
— Как думаешь, — не удержался я, — власти знают о существовании тоннеля?
— Более чем уверен, что да. Я же говорил, что сюда в начале пятидесятых спускались строители вокзала. Кроме того, когда прокладывали бетонный коллектор плотины через Дунай, часть свода укрепили бетоном. Невозможно было его не заметить тем, кто возводил и эксплуатирует эту плотину. Не знаю, доходили ли они до конца, но в начале туннеля были точно.
Внезапно матово-белый материал стен потемнел, стал черным, будто от копоти. Самое интересное, что никаких потеков или следов плавления я не обнаружил. Не знаю, какую температуру мог выдержать свод, но явно немалую.
Фонарик выхватил из темноты очертания человеческой фигуры. От испуга я вскрикнул и уронил источник света. На несколько мгновений сделалось темно, но Макс включил свой фонарь, который был мощнее моего.
— На такой случай у меня несколько фонариков с собой. Чтобы, если не дай Бог что, не сгинуть во тьме и найти дорогу назад! — похвастался друг.
— Блин, что там было, на стене? Мы тут не одни?
Макс направил свет на место, которое привело меня в испуг. Я увидел на закопченной стене белое очертание человека с туловищем, руками и головой, но по пояс, похожее на негативный фотоснимок, только грубый.
— Тут таких теней будет много! — услыхал я голос товарища. — Я же говорил: начинается самое интересное, то, зачем мы сюда пришли!
И тут меня осенило. Вслед за догадкой мной обуяла звериная ярость на Макса, который меня сюда притащил, а также на собственную глупость. В тот момент я готов был придушить старого друга.
«Тени Хиросимы! — вспомнил я. — После ядерной бомбардировки такие остались от людей, которых момент взрыва застал за их привычными делами, а огненный смерч превратил в горстку пепла!»
Я кинулся на Макса с кулаками.
— Идиот! Если когда-то тут что-то мощное рвануло, представляешь, какая должна быть радиация! Мы, пока здесь гуляли, хапанули нехилое облучение, и сейчас, наверное, уже живые трупы!
Макс меня остановил.
— Не кипешуй ты. Я сам вначале очканул и хотел бежать назад, но в первую экспедицию неплохо подготовился, взял с собой дозиметр. Радиационный фон тут в норме, я проверял! Так что лучевая болезнь нам не грозит. Можешь быть спокойным за свое потомство!
Но я не верил. Тогда Максим достал из рюкзака серую пластмассовую коробочку с циферблатом и включил. По экранчику забегали цифры, прибор пропищал. Я убедился, что и впрямь бояться нечего.
— Возможно, когда-то давно, — успокаивал меня друг, — тут и впрямь фонило не по-детски, но прошло уже много лет, много столетий, и все, что представляло опасность, распалось!
Я готов был признать Максову правоту. Передо мной были очевидные доказательства того, что ядерная война в XVIII веке или когда-то еще в прошлом действительно была!
— Это еще не все! — продолжил Макс. — Сейчас ты убедишься в реальности всемирного потопа или какого-то другого гигантского катаклизма, уничтожившего некогда Витебск и его жителей!
Я глядел на своды. Чем дальше мы шли по тоннелю, тем больше белых теней я видел. Некоторые были большими, под самый потолок, метра в два высотой, если не выше. Другие казались маленькими. По крохотным фигуркам я определил, что тени оставили погибшие дети. Встречались и странные, я бы сказал — пугающие фигуры существ с руками вместо голов, в отростками, напоминавшими рога, а больше всего меня ужаснула тень толстого шестирукого человека, похожего на паука.
— Может, хватит на сегодня? — предложил я другу. — Не пойдем дальше, черт его знает, что там может быть? Вдруг те, кто оставил тени на стене, все еще живы и поджидают нас во тьме?
— Подожди, совсем немного осталось!
Я увидел — впервые за нашу вылазку — боковое ответвление коридора. У прохода туда черной краской был выведен знак, обозначавший радиацию.
— Не обращай внимания! — сказал Макс. — Здесь я тоже все проверил: чисто!
Мы повернули в боковой туннель. Пройдя несколько метров, очутились в огромном помещении с уходившим вверх сводчатым куполом, как в цирке.
Я осветил фонариком стены. Они были сложены из простого красного кирпича, местами потрескавшегося и осыпавшегося. По-видимому, возводили это помещение значительно позже, чем остальной туннель, и второпях, что сильно сказалось на качестве работы.
По стенам красовались остатки рисунков, что-то обозначавших. Что именно — я так и не смог понять, настолько они были фрагментарны. Но в одном из изображений смог разглядеть две параллельно идущие волны. По-видимому, оно обозначало воду.
— Вот видишь, — торжествовал Макс, — это и есть свидетельство всемирного потопа!
Когда я направил луч света в центр помещения, то чуть не разбил уже второй фонарик.
В середине огромного зала громоздилась белая куча. Осмотревшись, я разглядел торчавшие из нее человеческие кости и черепа, белые, как мел.
— Что это и откуда? — только и смог я вымолвить.
— Видимо, сюда сносили останки погибших, — поделился своими мыслями Максим. — Здесь, по моим подсчетам, от нескольких сотен до тысячи человек! Огромная подземная братская могила!
Мне стало дурно. Смотреть на это безумное торжество смерти и тлена я был не в состоянии. Потянул Макса за рукав у выходу.
Когда мы снова очутились в коридоре, друг спросил:
— Ну, как тебе? Все еще не веришь в конспирологию? Прикинь, сколько лет нам врали историки, скрывали произошедшее от народа, дурили наши головы?
Возразить было нечего. Макс был абсолютно прав.
— Пойдем дальше? — предложил теперь уже я.
— Давай, хотя, если честно, дальше этого места я не ходил.
Мы двинулись наобум по бесконечному, как казалось, коридору. Теперь я был твердо уверен, что он доведет и до Полоцка, и дальше.
Своды вновь стали белыми, тени на стенах исчезли.
— По моим подсчетам, подходим к Юрьевой горке! Не знаю, что там, но думаю, что под естественной возвышенностью могут быть еще залы наподобие того, что мы только что видели. Будь я архитектором этого сооружения, наверняка построил бы их именно там!
И тут мы остановились. Словно бы невидимая стена преградила нам путь. Я пытался с силой просунуться вперед, Макс тоже, но больше не удалось сделать ни шага вперед.
— А это что? — спросил я, но друг лишь пожал плечами. Видно было, что он сам впервые сталкивался с подобным.
— Какое-то силовое поле, — вспомнил товарищ прочитанную некогда фантастику. — Дальше нас не пускают. Не знаю, почему. Может, там скрыто что-то важное?
Я посветил фонариком в удаляющуюся тьму — и снова чуть не закричал. Вдалеке в коридоре что-то зашевелилось и кинулось наутек.
— Ты это видел? — спросил я у Максима, который весь побледнел и стоял ни жив, ни мертв.
— Видел! — промямлил он.
— А говорил, что в тоннеле безопасно и никто не обитает!
— Но пока мы никого не встретили! Однако все бывает в первый раз! Но мы в безопасности: поле не даст этому проникнуть к нам!
— Поле может действовать избирательно, не распространять свою силу на существо, что мы сейчас спугнули!
Вероятно, Максим подумал о том же.
— Ладно, пора двигать назад! — мой бесстрашный товарищ понуро опустил голову и развернулся. — Только давай не побежим, а сделаем вид, что ничего не случилось, чтобы не показать тому, кто прячется в тоннеле, будто мы его испугались!
Я согласился. Назад шли не спеша и молчали, стараясь не шуметь, прислушиваясь к каждому звуку, доносившемуся сзади. Но там было тихо.
ЭПИЛОГ
Наружу мы выбрались без приключений. Стоял теплый летний день, по парку Фрунзе гуляли горожане. На двоих мужиков в камуфляжной форме они не обратили внимания: по берегам Витьбы и ручья Дунай уже расселись схожего вида рыбаки, пытавшиеся выудить из обмелевшей реки тощих мальков.
С Максом я распрощался на остановке. Он сел на троллейбус в Билево, а я поехал к себе домой в другую сторону.
С тех пор я больше не встречал друга.
Прошло уже полгода со дня нашей вылазки в подземелье. Максов телефон был вне зоны доступа. Поначалу я решил, что это его очередное выпадение из реальности, какие и раньше случались. Но прошла неделя, месяц, два, три, а Максим по-прежнему не объявлялся.
Тогда решил сходить к нему на квартиру. Приехал на улицу Генерала Ивановского, поднялся на 15-й этаж. Позвонил в дверь. Мне открыла невысокая блондинка в тапочках и домашнем халате.
— Здравствуйте. Можете позвать Макса? — только и смог от неожиданности произнести я.
— Какого Макса? — девушка уставилась на меня круглыми от изумления глазами. — Здесь не живут такие!
Тут до меня дошло: мой товарищ за прошедшее с нашей последней встречи время мог съехать со съемной квартиры.
— А Вы не знаете, где может быть тот человек, который здесь жил до Вас?
— Понятия не имею! — девушка захлопнула дверь перед самым моим носом.
Я все понял. Можно было попытаться найти Максима через его работу. Придя домой, зашел на сайт антикварного магазина, выбрал недорогую вазу и написал админу, что хотел бы ее приобрести, вот только сомневался в подлинности вещи. Для этого было бы желательно поговорить с оценщиком Максимом, о котором я слышал, как о классном специалисте.
Минут через 20 получил сообщение, что никакой Максим у них не работает. Я решил пойти ва-банк и спросил, сотрудничал ли когда-то с антикварами этот человек. Вскоре мне ответили, что да, у них был такой сотрудник, но его уволили, так как он перестал появляться в сети и выходить на связь.
И здесь все прояснилось. Оставался последний вариант: отыскать друга через его родителей. Но стоило мне подумать об этом, как я понял, что совершенно ничего про них не знал! Хоть с Максом мы и дружили довольно долго, но спросить, кем были его мама и папа, где они живут и кем работают, я как-то не удосужился. Короче, оборвалась и эта ниточка.
Товарищ сгинул без следа. У меня все еще остается надежда, что в один момент он, как ни в чем не бывало, позвонит мне, предложит встретиться и вывалит кучу таких фактов, которые камня на камне не оставят от любых сомнений в истинности его конспирологических построений.
Вчера я второй раз ходил на плотину в парк Фрунзе. Я специально выбрал холодный зимний день, когда ручей Дунай промерзнет до дна, чтобы беспрепятственно пробраться в коллектор по льду.
У меня получилось с первого раза. Я осветил фонарем стену — и не нашел места, где была ниша! «Неужто нам тогда почудилось?» — подумал я и пожалел, что не сделал в закопанном Витебске снимков. Настолько был тогда поражен увиденным, что даже не вспомнил про мобильный телефон. Фотки, конечно, были у Макса, он и при мне делал их в подземелье, но его смартфон сгинул в неизвестность вместе с владельцем.
Все же я отыскал то место, через которое мы летом заходили в туннель. Оно было крепко заварено толстым металлическим листом, который своей окраской сливался с бетоном, так что сразу и не отличишь. Оторвать металл и проникнуть в подземелье отныне не было никакой возможности!
Когда я покидал коллектор, в голове моей возникла шальная мысль: что, если постучать пальцем по железу? Я моментально отмел глупую идею: что, если мне постучат в ответ изнутри?
Может быть, Макс снова посетил закопанный Витебск, и теперь остался навеки заваренным в туннеле? Может, его схватило и утащило в темноту нечто, что мы случайно спугнули? Возможно, моего друга похитили спецслужбы, которые могли за нами следить, или его даже устранили, как нежелательного свидетеля тайны государственной важности? Смысла гадать не было.
В последнее время я часто думаю об одном. Что, если место под городом, куда мы забрались, — это вовсе не свидетельство о прошлом, а напоминание о будущем? Что, если в действительности никакой ядерной войны и потопа в XVIII веке не было, а под землей мы столкнулись с тем, что человечеству еще предстоит пережить?