Эта история написана в рамках осеннего турнира Мракотеки (октябрь — ноябрь 2023 года)
Как пронзительны для нашей души дни умирающей осени! Их образы впиваются в сердце из последних сил, так, что вызывают невольную боль. Это одно из тех упоительных ощущений, неясность которых не убавляет их силы ― или как там оно было у Бодлера?
Вроде бы так. А может оно и не так. Слишком много наплодили мы переводов.
И вот в один из таких утомительно красивых осенних дней мне написал Андрей Жучок. В коротких и рваных сообщениях, где все буквы были одинаковые мелкими, а знаки препинания отсутствовали в принципе, он очень просил меня приехать к нему на дачу и срочно с ним обсудить кое-что очень важное.
Что именно, он только не сказал ― настолько важным этом было. Если бы мог ― сразу бы и сказал, и не было бы смысла ехать к нему на дачу.
На даче у него я бывал и даже примерно помнил, где в Ковердяках она расположена. Делать на выходных было особенно нечего. И я отправился автобусом.
За те сорок минут, пока автобус был в пути, я пытался сообразить, что это за дело такое, про которое даже в личку написать нельзя? На ум так ничего не приходило. Напротив я обнаружил, что знаю про Жучка на удивление мало.
Это был один из тех приятелей, которые вроде бы крутятся вокруг тебя по жизни, а потом могут ― раз! ― и пропасть на полгода, чтобы опять всплыть, как ни в чём не бывало, и пригласить тебя отмечать день рождения на ту самую дачу. Я, само собой, поехал, в надежде, что туда приедет какая-нибудь незнакомая девчонка.
Но вместо этого там были какие-то его приятели, которых я сейчас уже не смог вспомнить. Зато я более-менее запомнил, где расположена его дача ― к северу от города, в дачном посёлке Ковердяки.
Пока мы тряслись в автобусе, снаружи лил дождь, небо было серым и низким. Казалось, что весь мир спрятался под грязное серое одеяло. Но стоило мне выйти на остановке, как небо прояснилось и вокруг открылись красоты догорающей осени.
От остановки до посёлка на самом деле было ещё переть и переть.
Сама остановка располагалась почти в чистом поле, уже за кольцевой. И по правую руку можно разглядеть двухэтажные корпуса так и недостроенного филиала нашего прославленного завода Цветотрон. Сейчас этот сложная из бетонных блоков двухэтажный параллелепипед с чёрными провалами на месте запроектированных окон и дверей был окрашен в жёлтые цвета осени и почему-то неумолимо напоминал загробный храм древнеегипетской царицы Хатшепсут, который я видел на картинке в детской энциклопедии?
Деревья лесополос полыхали пряным багрянцем. И пока я шёл мимо, в голове невольно заиграла древняя песня одних местных готов из группы
Лаксантия. Судя по деталям, песня была написана примерно в эту пору года и на народный мотив:
Поздно уже. Солнце ушло.
Сизая ночь накрыла село.
Дряхлая осень комкает лист.
В поле, гуляет
Чёрный тракторист!
Чёрный тракторист!
Так, переполненный поэтическими мыслями, я добрался до посёлка. И когда я проходил по едва заметной тропинке через лесополосу, что разделяла дачи и шоссе, на моей душе вдруг стал светлей. И я даже усомнился в прежней гипотезе, что мой друг скрывается у себя на даче не от какой-то непостижимой и загадочной опасности, а от вульгарного федерального розыска.
Нет, такой ерунды не могло быть. Жучок наверняка вляпался что-то, куда более интересное ― и безопасное для меня.
Я шагал теперь по одному из тех дачных посёлков, которых нарезали пролетариату по шесть соток на семью, чтобы там можно было хоть как-то отдыхать и что-нибудь даже выращивать. В районных центрах вроде того, где я жил, такие посёлки до сих пор много, что значит, особенно для пенсионеров.
Приметы нового времени попадались и здесь. Вот прямо напротив тропинки взмывает в небо со стандартного участка в шесть соток громадный трёхэтажный коттедж, с угловой башней, что скрывает винтовую лестницу. Но если пригодятся, то замечаешь, что башня не достроена, а за так и не отмытыми от пятен побелки окнами ― пыльная пустота голых, так и не обжитых комнат. Не хочется даже думать, что стало с его владельцами.
А вот возле поворота другой куда более симпатичный и пёстрый домик с медного цвета оградой, которую оплёл виноград. На такое и взглянуть приятно.
Мятая кепка, потёртый пиджак.
Кто он такой ― не поймёшь, ты никак.
Чёрный в грязи, и поэтому чист,
На призрачном тракторе
Чёрный тракторист!
Чёрный тракторист!
Я свернул на раскисшую грунтовую линию. Дома здесь уже стандартные, в пару комнат и с печными трубами на крышах, что торчат прямо из листового железа. Здешние дачники архитектой не заморачиваются.
Вдоль дороги с обоих сторон ― густые жёлто-зелёные тучи колючего.малинника. Его нарочно сажают вдоль дороги, чтобы никто с той стороны не лазил в огород и не мог даже разглядеть, что растёт. А по ту сторону, ближе к домам ― редкие жёлтые кроны яблонь, груш и прочая черешня, а ещё голая земля на месте выкопаной картошке.
Хоть вокруг не было ни души, во влажном воздухе явственно ощущался запах перегноя. Видимо, какой-то местный Мичурин по-осеннему времени. экспериментировал с агротехникой.
Ну а где же дом Жучка? Почему я не могу его найти? Он точно должен быть это здесь.
Но я смотрю вправо, смотрю влево ― и не вижу ни малейших признаков. Тогда я попытался пройти дальше по линии, хотя прекрасно понимал, что эти дома мне уже не знакомы и что ещё пара шагов ― и линия домов попросту закончится. Я упрусь в калитку, которая за которой начинается лес.
Что за дела? Я отлично помнил его покоцанный зелёный домик ― и что этот домик стоял где-то здесь.
Я узнавал дома, которые стояли неподалёку. Вот выцветший за годы небрежения красный дом из дощечек. А вот приземистый дом из бетонных блоков, похожий, скорее, на бункер.
Но где же дом Жучка?
И стоило мне об этом подумать, как меня окликнули по имени.
Бритый наш Вася боялся его.
Танкистом стал в армии, бросил село.
Едет по городу лысый танкист.
А наперерез -
Чёрный тракторист!
Чёрный тракторист!
Это был Жучок.
Он стоял на крыльце, и стоило мне посмотреть в его сторону, как его дом незамедлительно нашёлся.
Вот это дачный дом, он совершенно не изменился с тех пор, как я был здесь последний раз. Деревянный, покрашенный какой-то тёмно-зелёной краской. С одной стороны у него грядки, а с другой ― сливы, а под сливами растёт кисло-сладкая, душистая смородина. Помню, мы в тот день заедали водку смородиной и сливами. И это было даже вкусно.
Что касается самого Жучка, то он тоже почти не изменился. Такой же костлявый и чуть дёрганый, только немного осунулся. Видимо, под грузом тех самых проблем, ради которых он меня сюда вытащил.
― Иду уже, иду, ― сказал я, ― и поспешил навстречу. Было очевидно, что говорить о своём деле на улице он не будет.
Дом теперь совсем отчётливо выделялся на фоне неба и было непонятно, как я мог его пропустить.
Андрей пропустил меня в сени, старательно запер дверь, и только потом начал отпирать дверь в основной дом.
Я стоял и ждал, очень терпеливо. Я чувствовал, что он собирается что-то сказать, но не может говорить это даже здесь, потому что стены кажутся ему слишком тонкими.
Изнутри большую часть дома занимала колоссальная дровяная печь, холодная, как тот самый айсберг, что отправил Титаник на дно. На столе была липкая клеёнка и больше ничего. Только какие-то пустые банки. Видимо, наш разговор не предполагал ни выпивки, ни угощения, ни даже чая.
По сравнению с прошлым разом ― совсем не то.
Жучок рухнул на стул. Я осторожно опустился напротив. Он смотрел не на меня, а куда-то в бок. Видимо, в окно, где по-прежнему, желтела загородная осень.
― Что ты сказать-то хотел? ― спросил я.
― Ты слышала что-нибудь про жёлтеньких человечков? ― спросил, уже он не поворачивает головы
Он вёл себя вполне нормально для человека, который что-то перепутал. И голос у него тоже был нормальным. Он спросил самым обыденным тоном. Как будто речь шла о вещи, которую должны знать все, такой, как стул или зеркало.
― Ничего об этом не слышал, ― произнёс я, ― Но тема, видимо, важная. Раз ты готов обсуждать её только при личной встрече.
― Я бы не хотел оставлять следов. Все переписки хранятся вечно. Даже удалённая. Очень не хотел бы, чтобы можно было отследить, о чём… мы с тобой тут говорили.
― А о чём таком мы говорим? Ты имеешь в виду этих жёлтеньких человечков?
― Вот именно! Тебе что-нибудь про них известно?
― Я уже сказал, в первый раз про них слышу.
― А, ну ладно. Прости, я думал, ты про это знаешь, может быть, встретилось где-нибудь… Можешь ехать домой. Я не хочу тебя в это впутывать.
Мне вдруг стало очень обидно. Кто бы это не был, и во что бы не втянул моего друга ― это явно не пошло Жучку на пользу. Таким затравленным я никогда ещё его не видел. Поэтому я решил настоять.
― Послушай, ― сказал я ему, ― Ты можешь рассказать мне какие-то подробности? Может быть, я слышал что-то, но не могу вспомнить. Может быть и так. что я слышал, но не предал значения. Или я просто знаю их под другим названием. Ты объясни, пожалуйста, что вообще происходит.
― Всё очень просто. Ты обращал когда-нибудь внимание на такие декоративные кусты, которые на улицах сажают. Или вот многоэтажки ими обсаживают? У них ещё такие белые ягодки, которые кайфово срывать, кидать под ноги и хрупать. Я уверен, что ты в детстве тоже ими хрупал. Может, ты даже сейчас иногда срываешь пару ягодок и прислушиваешься, как они хлопают под подошвами.
― Ну, есть такие. Кто же их не замечал? Идёшь после школы домой, а все кусты ободраны, и тротуар под ногами, весь в белых кружочках от лопнутых ягодок. Только я всё равно не понимаю, к чему ты ведёшь
― Когда ты среди шумной толпы, то подобных деталей не замечаешь, ― очень значительно произнёс мой друг, ― Эти кусты воспринимают так что-то само собой разумеющееся. А кто-то их сажал? Кто дал название? Ты знаешь, как они называются?
― Понятия не имею. Для меня это просто кусты с хрустящими ягодами.
― Снежноягодник.
Почему-то на этом слове я уже начал напрягаться?
― Эти кусты называются снижноягодником, ― терпеливо пояснил Жучок, ― Ягода у них действительно почти всегда белая. Но в одном месте нашего города есть и разновидность кустов с розовыми ягодами. Такие посадили вокруг офиса Цветотрона.
― Ну, может быть, ― произнёс я, в то время как перед глазами вставала совсем другая картина.
Я вспомнил недостроенный корпус Цветотрона, что возле кольцевой. И вдруг мне показалось, что я заметил в одном из оконных проёмов едва заметного жёлтого человечка. Но я не успел ни толком его разглядеть. И скорее всего, там никого вообще никого не было.
― А жёлтенькие человечки тут причём? ― смог спросить я, ― Это что ― они кусты высаживают?
― Да, да! ― лицо у жучка вдруг сделалось таким, что казалось, ещё мгновение ― и он рассмеётся, ― Вот видишь, всё ты знаешь. А говоришь, что не знаешь.
― Я просто угадал
― Угадать такое очень не просто.
― Я угадал совсем немного. Даже не знаю, зачем они это делают.
― Да ты смеёшься, что ли? Да это же самое очевидное и есть! ― Он стиснул руки на столе в подобие замка, ― Ты ведь в курсе, что эти белые ягоды они ядовитые?
― Вроде, в курсе. Родители об этом говорили.
― Сто грамм ― уже серьёзная доза. Отравиться ими очень легко. Можешь себе представить? И ты, наверное, понимаешь, что теперешние дети родителей совсем не слушают. И тебе и мне это прекрасно известно. А завезли этот куст из северной Америке?
― Вот этого я не знал. Был уверен, что какое-то местное растение приспособили. Разве что его на огородах никто не выращивает.
― Вот именно об этом я и говорю. Я уверен, у нас есть куча растений, которые. прекрасно подошли бы, чтобы обсаживать имя улицы в спальных районах. Хоть бы тоже смородину сажали, или ещё что-нибудь недостаточно колючее? Но нет! Эти жёлтенькие человечки всё по-своему сделали. Нарочно завезли из Америки и нарочно везде высадили ядовитый куст, чтобы наши дети этим травились.
― Да что за жёлтенькие человечки такие? ― не выдержал я. ― Китайцы, что ли? Или масоны?
На яйце Жучка отразилась задумчивость.
― Они на Мурзилку немного похожи, ― проговорил он. ― Тело жёлтое как печенье. И лицо словно нарисовано. Ростом примерно с метр. Ты их не заметишь, если специально не будешь приглядываться. Они умеют прятаться. Они много чего умеют, что нам недоступно.
― Откуда ты всё это знаешь? ― продолжал я.
― Так я их сам видел! Ты ведь тоже про это в курсе, потому и молчишь. Они сделают всё, чтобы, расправиться со мной. Чтобы не вышли наружу все их ужасные тайны!
На этом месте я начал догадываться, то мой друг очевидно и безнадёжно поехал. Но всё-таки слушать это было теперь даже забавно. И поэтому я спросил:
― Расскажешь, как ты их увидел?
― Легко! ― усмехнулся Жучок. ― Этим летом у моего младшего братика намечался день рождения. И должны были прийти его одноклассники. До этого места всё понятно.
Я признаться, даже и не знал до этой минут, что у него есть какой-то младший братик. Но заверил его, что всё понимаю.
― Однако детский праздник пошёл немного не так, Жучок снова залип в окно, как если бы там был экран, и этот экран показывал события того самого злополучного детского праздника. ― Всё должно было пройти в нашей квартире. Ну, знаешь, на втором этаже, где ещё рядом козырёк подъезда?
― Да, конечно, ― сказал я, ― прекрасно представляю. Я же бывал у тебя.
― Это хорошо. Спасибо. И вот, значит, пришли уже какие-то гости. Движуха начинается. Кола шипит. И тут вдруг какой-то звонок в двеют. Не первый за сегодняшний день, но всё равно какой-то неправильный. Я подхожу к двери, уже подозреваю неладное, но делаю вид. Смотрю в глазок, ― а там они! Жёлтенькие человечки. Стоят, и прямо с той стороны в глазок смотрят.
― Ничего себе! ― подыграл ему я. ― Важный, ты, получается, человек, раз они к тебе на дом пришли.
Я тогда об этом не подумал. Даже не понял, что это такое. Почему-то не сразу разобралс, как дверь открыть. Пока ковырялся с замком, они всё смекнули. Открываю, а на площадке уже никого нет. Сбежали! Спрятались!!
― Это они хитрые.
― …Я, разумеется за ними. Понятно же, что они во двор выбежали. Я сам бегу вниз по лестнице и почему-то вспоминаю урок биологии, о том, какие сложные процессы происходят в листке, когда хлорофилл преобразует углерод в кислород. Это как бы. миниатюрная химическая лаборатория, чей разум можно свести к одному атому!.. И вот с этими мыслями выбегаю во двор. А там никого нет из этих жёлтых. Только бабушки на лавке сидят и шепчутся о чём-то. Ну, мне сразу стало ясно, о чём они шепчутся: что типа у меня тыква больная. Это всё жёлтенькие человечки разболтали! И вот подумал я об этих бабках и посмотрел на них таким особенном взглядом, что стоило мне и зыркнуть хотя бы на одну из них, она тут же замолкала в ужасе. А потом перевёл взгляд на тополь, который у нас во дворе растёт. На тополе ― листики. И это как бы перемножается с тем, что я думал о лабораториях. Я как бы я вдруг понял, что всё дерево покрыто маленькими лабораториями, и человечеству до этого никогда не дорасти до такой гигантской науки. Как бы много лабораторий мы бы не строили, эти всё равно быстрее растут. А потом я заметил ещё кое-что. Ветки-то у тополя как-то не так качаются… Подошёл поближе, потрогал ― так и есть! К каждой ветке привязано по верёвочке, и эти верёвочки их и раскачивают. Все лаборатории, которые на веточках, качаются и качаются. Это же нарочно сделано, ты понимаешь? Нарочно сделали жёлтенькие человечки, чтобы ветки на тополе качались, а бабки всякие у подъезда думали, что у меня с тыквой не всё в порядке!
― Согласен, ― с трудом сдерживая смех, произнёс я, ― От жестоких жёлтеньких человечков можно ожидать чего угодно. Настоящие твари!
― Это точно. Только они всё равно не учли, что меня так просто не проведёшь. Кое-что умею, кое-что понимаю. Я схватился за одну такую верёвочку и пошёл смотреть, куда она ведёт. А вела она прямо под обшивку той самой трубы теплотрассы, которая у нас через двор проходит.
Действительно, семья Жучка проживала на какой-то абсолютно доисторической окраине, где только и было, что поспешно построенные бетонно-серые хрущёвки и труба теплотрассы. Когда живёшь среди такой безнадёги, велик риск и без всяких жёлтых человечков умом двинуться.
― …Рвал я, рвал эту обшивку, а так ничего под ней и не нашёл, ― продолжал тем временем мой приятель, ― И только тогда я догадался посмотреть под трубой. Глянул ― ну да, точно. Верёвочки-то под землю уходят! И это даже скорее не верёвочки, а провода. Ну, я схватил один такой провод и побежал. Смотрю, куда он ведёт. Вижу: он в землю ушёл! Разгребаю опавшие листья, а там, внизу, под прелой гнилью, ― железный лист! Под этот и уходили те самые проклятые провода и верёвочки. Я этот железный лист поднимаю, а там яма. И в этой яме сидит жёлтый человечек. Он за верёвочки ― дёрг! дёрг! дёрг! Уже видит, что обнаружен, а всё равно с ума меня сводить, пытается. Я, понятное дело, железный лист отшвырнул и уже готов был в эту яму к нему прыгнуть, чтобы его морду песочную жёлтую бить. Но тут пригляделся и внезапно обнаружил, что нету ни жёлтенького человечка, ни ямы… И даже. металлический лист куда-то подевался. Остались только разодранная обшивка на теплотрассе и листья у меня под ногами раскиданные. Ну, ещё тополь шумит по-прежнему и ветками машет, как идиот. Крепко я задумался на этом месте. Что же случилось такое? Как такое вообще может быть? Что тебе позволяют эти жёлтенькие человечки? И чем больше я думал, тем сильнее разгорался жар у меня внутри головы. Думал я, думал, думал, ощутил уже, как уши раскалились ― и в этот момент тыква моя попросту взорвалась!..
Я хранил молчание. Надо было дать ему перевести дух.
Наконец мой приятель смог говорить дальше.
― Конечно, в тот раз они от меня ушли. И никто мне не поверил. Ни младший брат, ни родители ни участковый и слушать не хотят о проделках жёлтых человечков. Посмотрим, какие ещё фокусы они будут показывать. Знают же гады, что когда я до них доберусь ― о, я выдеру из них всю правду! Я буду жёстко их пытать, пока они во всём не сознаются, во всех своих плутня злодействах и прегрешениях!..
Я уже чувствовал, что порядочно устал от напора рассказов моего приятеля. И решил, что на этом пора бы и распрощаться. Он и так рассказал мне всё, что хотел.
― Спасибо, что доверился, — сказал я, ― Всё у тебя наладится, вот увидишь. А я, пожалуй, пойду.
Я попытался встать со стула, но это у меня не получилось. У меня не получилось даже оторвать руки от стола. Они словно приклеились… Или, точнее, они именно что приклеелись.
Жучок снова повернулся ко мне лицом. Ну, теперь на лице не было ни капли доброжелательности. Только бесконечная злоба затравленного зверя, которому выпал последний шанс отомстить своему преследователю.
― Я ведь догадался, что ты один из них, ― процедил он сквозь зубы, ― Вот почему я тебя пригласил. Знал, что ты приедешь, чтобы вынюхать, что я успел узнать о ваших, о жёлтеньких! Ну вот ты и попался, предатель человечества. Ты мне всё сейчас расскажешь! Всё! И никуда отсюда не денешься!
Я ещё пыжился, пытался оторваться от сиденья, к которому буквально прирос. Пытался освободить руки. Пытался объяснить ему, что я на его стороне. Что я тоже якобы пострадал от этих ужасных жёлтеньких человечков…
Но ничего у меня не вышло.
Как там у Бодлера, раз уж мы его сегодня уже вспоминали?
Всякий опыт прекрасного ― поединок, где художник вопит от ужаса прежде, чем пасть побежденным.