Я часто слышал выражение «черная полоса», но должен вам сказать, черная полоса в жизни не так страшна, как её серый фон. Последние пару лет своей жизни я могу описать именно так. Однотипная работа, однотипные выходные, повторяющиеся разговоры ни о чем, отсутствие прогресса как такового. Жизненное болото. Да и не жизнь это вовсе – существование.
Поэтому, уйдя в очередной отпуск я решительно не знал, чем себя занять. Апатия и тотальное нежелание что-либо делать безраздельно захватили мою жизнь. То, что раньше приносило удовольствие и заставляло сердце биться быстрее теперь казалось пресным и наскучившим.
Целыми днями напролет я убивал свое время всеми доступными современному человеку способами, благо таких способов было в избытке, и банально считал дни, оставшиеся до выхода на работу.
Но однажды в ночь с воскресенья на понедельник я увидел сон, который вернул мне давно потерянную частичку себя. Даже не уверен, что можно назвать это сном, скорее воспоминаниями, вернувшимися ко мне во сне.
Мне снова 8 лет, на календаре конец мая, впереди всё лето, полное тайн, веселья, жизни. Я стою перед деревенским домом, он кажется мне огромным, как будто добрый старый великан смотрит на меня своими окнами-глазами с разноцветными занавесками-ресницами. Впереди блины на завтрак и целый день полный приключений и забав. Дедушка зовет меня своим неизменным «кушать подано, идите жрать, пожалуйста» и тихонько посмеивается своей же шутке. Давно забытое чувство поднимается в груди, пропитывает каждую клеточку моего организма, и взрывается у меня в мозгу фейерверком. Счастье. Проснувшись рано утром с глазами полными слез и решительности, я понял, что мне надо сделать. Надо ехать. Немного ностальгии и деревенского уюта должны развеять ту дымку, что давно уже скрывала от меня краски жизни.
В понедельник, позавтракав и собрав свои нехитрые пожитки в рюкзак, я отправился на Киевский вокзал. Несмотря на то, что прошло столько времени я помнил маршрут так, как будто был там вчера. Здание вокзала встретило меня шумной массой суетливых людей, а улица – проливным дождем, что для этого лета было уже привычным делом. Сев в обшарпанную электричку, я надел наушники и стал смотреть на бесконечные проржавевшие заборы, унылые ветхие здания и прочие им подобные прелести, располагающиеся по обочинам железнодорожных путей нашей бескрайней родины.
Глядя на капли дождя, разбивающиеся о стекло, я вспоминал ту прекрасную детскую пору, когда жил в деревне с дедом. Вспоминал как бегал купаться на речку и ловил с друзьями на ней рыбу, как учился кататься на велосипеде и как падал с него. Вспоминал все те детские переживания и треволнения, которые заполняли каждый летний день, делали его ярким, насыщенным, непохожим на другие. И вскоре я уже не мог понять — пелена дождя мешает мне рассмотреть проплывающие мимо здания или пелена слез у меня на глазах.
Погрузившись в воспоминания, я чудом не проехал свою станцию, выскочив из вагона в последний момент. Полустанок казался таким знакомым, но было видно, что время его не пощадило – бетонная поверхность платформы потрескалась и покрылась рытвинами из-за недостающих то тут, то там кусков бетона. Окошко кассы было заколочено, а вывеска с названием станции выцвела и осыпалась за долгие годы нахождения на солнце. Держась за ржавые перила, я спустился с платформы и пошел по знакомой с детства тропинке в сторону деревни.
Путь занял у меня намного больше времени чем я ожидал – недельные дожди сильно размыли тропу и хоть поначалу я пытался обходить лужи и не задевать зонтом листву на деревьях, но вскоре понял всю бесполезность борьбы со стихией и, сдавшись, зашагал прямиком по лужам — все равно уже промок до нитки и чем быстрее доберусь до дома, тем быстрее смогу переодеться в сухое и хоть немного согреться. Когда спустя сорок минут я увидел окраину деревни, я успел несколько раз проклясть самого себя за идею ехать загород в такую погоду. Промозглый ветер забирался под мою мокрую кофту, а далеко не летний дождь заливал глаза, скатывался ледяными каплями по моей спине, заставляя меня содрогаться всем телом. Благо дедов дом был одним из ближайших к этому концу деревни и уже отсюда можно было различить его темную от дождя крышу.
Подойдя к калитке, я убедился, что дом и участок почти не изменились. Вот колонка, из которой все лето я пил воду в перерывах между играми, вот у забора не хватает доски – это мы с друзьями «штурмовали» участок и свалились оттуда вместе с этой доской, а вон, на залитом бетоном подъезде к воротам, видны отпечатки моих детских ладошек. Утопая в потоке воспоминаний, я открыл калитку, вошел на участок и поднял глаза на дом. Дом был двухэтажный, сделанный из дерева, почерневшего за несколько десятков лет, окна с тяжелыми ставнями блекло смотрели на меня пожелтевшими занавесками, немного прогнувшиеся от старости ступеньки вели ко входной двери – к мощной дубовой двери, покрытой резными узорами. Ключ от дома дед всегда хранил в одном и том же месте – под ковриком, так что быстро поднявшись по ступенькам и приподняв коврик, я взял ключ и принялся открывать дверь. Разбухший от постоянного дождя дуб поддавался тяжело, но, навалившись как следует плечом, я распахнул дверь в переднюю. Дальше действовал на автомате – включил электричество, переоделся в сухие вещи, набрал воды из колонки в пустую пятилитровую бутыль, поставил чайник на газовую плиту.
Закутавшись в плед и сербая чай, я подумал – что все-таки не зря приехал, прогулка под дождем теперь казалась неплохим приключением, да и перспектива остаться здесь на несколько недель, отдыхая и телом, и душой, согревала меня не хуже обжигающего чая. Поужинав в абсолютной тишине тем, что я привез с собой из города, я отправился в дедову комнату, находящуюся на втором этаже, расправил диван и, залипая на капли дождя на стекле окна, уснул.
Уснул и в очередной раз увидел уже привычный кошмар. Я стою на зимнем берегу у моря, с тяжелых туч вместо снега медленно валится пепел. Все побережье, все море покрыто этим серо-черным ковром. Я стою и смотрю на море, на прибой, который становится все сильнее, на волны, поднимающиеся все выше и выше. Смотрю как они приближаются, угрожая забрать меня с собой в это пепельное царство холода и понимаю, что не могу пошевелиться. Ни руки, ни ноги не подчиняются мне и всё, что остается, это ждать того момента, как волны наконец смогут забрать столь желанную ими добычу, утащить меня за собой. И тогда я начинаю кричать.
Как всегда, после этого странного сна я проснулся от своего крика. Пробуждение было столь резким, что я не сразу смог понять где нахожусь, почему на месте привычного стола с компьютером я вижу стену со свисающим с неё ковром. Пришлось потратить несколько секунд, чтобы напомнить себе, что приехал в деревню, что сплю в комнате деда в его же доме. Стоило понять где нахожусь и как сюда добрался, как я снова увидел тот же флешбек из детства, что и вчера – речка/велосипед/отпечаток ладоней на бетоне парковки, но тех самых светлых чувств, что недавно захватывали меня, я не испытал. Воспоминания казались такими далекими и размытыми по сравнению с всепоглощающим чувством внутренней пустоты, оставленной мне пепельным миром моих кошмаров.
С трудом взяв себя в руки, я посмотрел на сизый рассвет, пробивающийся через неплотно зашторенные занавески, переведя взгляд на часы увидел время – 5:30 утра. Сна не было ни в одном глазу. Решив, что достаточно с меня снов на сегодня, оделся и в полутьме поплелся вниз на кухню, чтобы приготовить себе завтрак, а заодно и продумать план на день. Умывшись ржавой водой из-под крана и набрав в тусклый медный чайник воды из стоящей поблизости пятилитровой бутыли, я начал думать о том, чем занять себя длинным летним днем. Пусть лето выдалось дождливым и пасмурным хорошо бы было сходить на речку, посмотреть, как за прошедшее время поменялось то место, мысли о котором помогли мне развеять тоску последних лет. Хотя меня не покидала уверенность, что то, что когда-то казалось мне ярким и сочным, окажется грязным и захламленным, что когда-то родное мне место окажется таким же, как и большинство рек в недалеко от Москвы – жалкой лентой цветущей, почти стоящей воды, с берегами покрытыми осколками пивных бутылок, консервными банками и всевозможным пластиком. Но надежда умирает последней, так что решено было сразу после завтрака отправиться на её поиски.
Из раздумий меня вывел свист закипевшего чайника. Вывел и заставил вздрогнуть – кажется только сейчас у меня окончательно оформилась мысль о каком-то несоответствии действительности. Вчера, уже засыпая, я смотрел на дождь, на его разбивающиеся об оконное стекло крупные капли, но я абсолютно уверен, что не слышал звука ударов. Причем это касается не только дождя – ни за вчерашний вечер, ни за сегодняшнее утро я не слышал скрипов дома. Ни одна ступенька не застонала у меня под ногами, ни разу ветер не взвыл в закоулках дома. Это было странно, для такого старого деревянного дома. От осознания того, что единственными громкими звуками за всё время, что я находился здесь, был свист закипающего чайника и мой утренний отчаянный крик, меня пробрал озноб. На секунду мне подумалось, что свист закипающего чайника тоже можно назвать воплем. Воплем агонии кипящей воды. «Как много у нас с тобой общего, мой металлический друг, меня тоже слишком часто заставляли кричать».
Издав нервный смешок от последней мысли, я налил себе чаю, однако стоило мне сделать глоток, как почувствовал во рту затхлый привкус тины. С омерзением выплюнув то, что должно было быть чаем, я посмотрел в кружку и увидел внутри плавающие в темной жидкости ошметки какой-то плесени и пыли. И в тот же момент до меня донесся мерзкий запах, разлившийся по всей кухне – видимо запах того, что я кипятил в чайнике приняв спросонья за воду из бутылки.
Чертыхаясь и кляня себя за невнимательность, я выплеснул содержимое стакана в раковину. Чувствуя во рту вкус плесени и смотря на то, как её остатки медленно засасываются в слив меня замутило. В попытках перебить омерзительный затхлый вкус во рту, я открыл кран и начал пить рыжеватую воду с ощутимым металлическим привкусом. Если и стало лучше, то ненамного.
Со стоном я опустился на стул. «Утро начинается не с кофе», пронеслось у меня в голове, а взгляд сфокусировался на стоящей на полу перед плитой бутылке воды, из которой я набирал чайник. На бутылке с совершенно чистой водой. В каком-то отупении я поднял бутылку, отвинтил крышку, понюхал, сделал глоток чистой воды. Проблема была не в ней. Всё еще не до конца осознавая, что происходит я подошел к плите и поднял крышку с чайника. Плавающее внутри нечто осклизкое издавало отвратительный тухлый запах. Резко хлопнув крышку обратно на место, я открыл окно в туманную серую стену раннего утра, сел на стул и начал размышлять. Вода в бутылке чистая, значит проблема не в ней. Очевидно проблема в чайнике. Но вчера я пил из него чай, и он был нормальным, крышка была закрыта, значит ничего в него пролезть не могло, значит проблема не в чайнике. А в чем тогда?
Поломав голову таким образом с несколько минут и так и не придя ни к какому логичному выводу, я принял решение забить на случившееся и не дать небольшому происшествию испортить мне отпуск. План похода на речку, созревший в моей голове чуть раньше, был всё еще свеж и, помыв чайник и одевшись под стать дождливой погоде, я через пару минут был готов выдвигаться в путь.
Взяв зонтик, стоящий в прихожей и с трудом открыв распухшую от влаги входную дверь, я вышел в ранее утро. Небо привычно застилали свинцовые тучи. Казалось, что с каждым днем они опускаются всё ниже и ниже, и уже не за горами тот день, когда их хмарь поглотит под собою всю земную твердь. Дождя не было, но падающие с ветвей капли намекали на то, что кончился он совсем недавно, влажная земля тягуче хлюпала под резиновыми сапогами, а об их голенище неспешно билась мокрая трава. Выйдя за околицу, я отправился на поиски реки. Поначалу запах мокрой земли и свежесть раннего летнего утра поднимали мне настроение, придавали бодрости, но время шло, а река так и не появлялась на горизонте. Я обошел весь окрестный лес, почти дошел до соседней деревни, но похожего ландшафта так и не нашел. Ни одной искры воспоминаний не промелькнуло у меня в голове, ни один из открывшихся мне видов не заставил сердце дрогнуть во всплеске ностальгии. Зато снова занялся дождь, вновь большие капли слишком холодной для летнего дождя воды застучали по зонтику, вновь влажная пелена окутала окрестности, скрывая от меня горизонт. Деревья по окраинам дороги как будто выцветали в этой дымке, шум дождя затмил все остальные звуки. Только он и мысли в моей голове были моими собеседниками. А мысли были невеселые, под стать погоде.
«Ну и зачем ты поперся искать эту тупую реку?» — упрекал я сам себя -«ты же даже названия её не знаешь, не был тут сто лет, на что ты рассчитывал вообще? Как ты, гений, думал её найти? Думал вот пойдешь такой прямо и сразу её найдешь? Не, ну не дебил ли, а? Истинно тебе говорю – дебил. Щас вот подожди еще час другой и этот сраный дождь тебе реку сделает везде, где захочешь и поплывешь ты как топор – быстро, но ко дну».
Продолжая мысленно ругать себя, я не заметил, как снова вышел к дому деда и застыл немом отупении глядя на его с детства знакомые очертания. Видимо отвлёкшись я каким-то образом вышел обратно к деревне, хотя, как это могло получиться я не представлял и даже то, что дождь сильно мешал определять направление прийти обратно, по моему мнению, я никак не мог. Решив, что дом — это тепло, сухость и прочие блага цивилизации, я, не мудрствуя лукаво, направился через залитую бетоном дорожку к калитке. Однако стоило мне сделать первый шаг, как мой сапог провалился по голень в то, что с первого взгляда напоминало бетонную площадку. Нечто серо-коричневое, пористое и податливое начало мягко, но уверено поглощать мой левый сапог. Провалившись почти по голенище, я смог свободной ногой нащупать твердую землю и, упершись в неё, попытался вытащить себя, но всё, что я смог сделать, это вырвать тонущую ногу из сапога и не удержав равновесие упасть на мокрую траву рядом с дорожкой. Глубоко дыша и пытаясь прийти в себя, я молча наблюдал как мой сапог медленно, но верно скрывается под поверхностью того, что мне казалось бетонной дорожкой.
Не могу сказать сколько времени я провел, погрузившись в свои хаотичные мысли, но холод вкупе с дождем привели меня в чувство. Аккуратно встав и скривясь от того, что нога в одном носке вдавилась в окружающую меня лужу, я начал обходить эту мимикрирующую под бетон массу по безопасной траектории, не сводя с неё взгляда до тех пор, пока не подошел к калитке. За те несколько минут пока я приходил в себя на дорожке не осталось и следа от моего сапога. Она снова выглядела как образцовая бетонная дорожка, ведущая к воротам. Отпечатки ладоней вместе с образовавшимися тут и там трещинами и выбоинами создавали идеальную иллюзию бетонного покрытия.
Как-то отстраненно я открыл калитку и входную дверь дома, зашел, переоделся в сухое и сел на кухне, наблюдая в окно за коварной дорожкой и пытаясь размышлять. Ни одной адекватной идеи о том, что это было у меня в голове не появлялось. Почему знакомая с детства дорожка вдруг превратилась в какие-то гребанные зыбучие пески? Не могли же постоянные дожди так размыть почву, что она начала проваливаться под моей тяжестью, да и чтобы не произошло с бетоном, он не должен себя так вести. Не должен и всё тут. С самого пробуждения какие-то странные дела творятся со мной, а это еще даже нет девяти утра!
Решив не выходить на улицу в ближайшее время, хотя бы до того момента, как не прекратится дождь, и земля чуть не подсохнет, потому что провалиться в очередную яму в земле мне совсем не улыбалось, я решил заняться осмотром дома, в котором не был уже так давно, что даже трудно вспомнить сколько времени прошло. Правда вот не помню, хоть убей. Только те воспоминания, что с самого начала роились у меня в голове всё всплывали наружу, однако никаких новых не возникало. Во сколько лет я был здесь последний раз, почему перестал ездить, был ли я тут только летом или же и зимой приезжал погостить. Ответов на эти вопросы у меня не появилось, но возникла идея, что возможно где-то в доме могут быть старые фотоальбомы или что-то подобное им, что прольет свет на темные закоулки моей избирательной памяти.
Начал я рассматривать комнаты с первого этажа постепенно поднимаясь наверх. На первом этаже ничего интересного не нашлось, ни кухня, ни прихожая с комнатой не вернули мне ни одного воспоминания.
Всё в этом доме казалось старым. Не антикварным, а именно просто старым. Было видно, что дому уже не один десяток лет – здесь немного вздулся пол, здесь потрескалось сделанное под дерево покрытие древнего стола, здесь у кресла расшатан подлокотник. Но что по-настоящему было странно, так это тишина, она обволакивала меня, укутывала в свой кокон и только звук моих шагов точно набат разбивал эту тишину на миллионы осколков. Расшатанное кресло не скрипело, вздувшийся пол молча прогибался под моим весом. Казалось весь дом затаил дыхание и ждет чего-то. Это не могло не действовать мне на нервы, но с другой стороны ничего ведь необычного не происходит, ну подумаешь, крепкий дом, раньше всё стоили так – на века. Последнюю мысль у себя в голове я произнес старческим надтреснутым голосом, как и положено.
Закончив с первым этажом и забравшись на второй по лестнице, я не ожидал увидеть что-то новое. Коридор этажа был пуст, молчалив, печален. Та комната, в которой я ночевал хоть немного походила на обжитую – разложенный диван и стеллажи полные книг придавали ей уюта, а ковер на стене так и вовсе задавал тон всему интерьеру. Среди книг, я не нашел ничего интересного – Донцова, Маринина, Дашков, именно такие книги и ожидаешь встретить на даче. Вроде и выкинуть жалко, а вроде и не нужны они вовсе.
«Так бывает не только с книгами, верно?».
Грустно улыбаясь сам себе, я открыл дверь во вторую комнату, но замер на пороге. Не зачем мне было заходить туда – абсолютно пустое помещение, без окон, без радиатора батареи, без розеток – просто пустой короб с криво поклеенными обоями болотного цвета и тошнотворным рисунком цветов на них. Чем дольше я вглядывался в обои, тем сильнее мне становилось не по себе. Я уверен, что видел движение каждого отдельного рисунка на них. Казалось, что цветы на них живут своей собственной жизнью. Двигаясь в каком-то медленном танце они как будто увядали, их плавно перетекающие движения, вели только к одному – к концу, к разложению, к гниению из которого никогда уже не вырастет новая жизнь, к полному распаду, к закономерному финалу. Простояв зачарованный их танцем смерти, я даже не сразу почувствовал, как в нос ударил тот самый запах моего утреннего «чая» постепенно выводя меня из транса, в который я впал, следя за бесконечным циклом смерти цветов на обоях. Стоило мне прийти в себя как меня сразу обуял страх. Моментально я сделал шаг назад, выходя из смрада болотной комнаты и резко захлопывая дверь в неё. Удар дверной рамы громом прозвучал в тиши квартиры заставив моё сердце замереть на секунду – до того непривычным был в этом царстве немоты этот звук.
Пришел я в себя уже на чердаке, голову как будто набили клейстером, мысли вязли и тонули в моей голове издавая казалось ощущаемое зловоние. Но время шло, и тишина вокруг меня становилась какой-то другой. Из врага превратилась в друга. Если бы тишина умела говорить она бы утешила меня, поддержала, убаюкала. На чердаке было как-то по-другому, как-то спокойнее.
Здесь пахло влажностью и какой-то старостью. Вдалеке стояли ветхие кресла рядом с небольшим деревянным столиком, а чуть ближе ко мне прямо под единственным окном, расположенным в крыше, стояла накрытая пыльным пледом тахта. Из окна лился странный фиолетовый свет, заставляющий вещи менять свой цвет, искажающий перспективу и отбрасывающий странные колеблющиеся тени по всему чердаку. Заинтересовавшись окном, я подошел ближе к тахте, но как не изворачивался увидеть, что же там дает такой свет у меня толком не получалось, оставался единственный вариант – забраться на тахту и рассмотреть всё как следует. Рассудив, что сидеть на пыльном пледе не доставляет мне никакого удовольствия я снял его с тахты с резкими движениями встряхнул несколько раз. Наверное, это была не самая лучшая моя идея. Пыль взлетела вверх как рассерженный рой насекомых, обволокла всё комнату, закоротила мне ноздри, заставив меня чихать до тех пор, пока она, устав от своего танца, не улеглась.
Усевшись на краешек тахты, я поднял взгляд в окно и замер. От увиденного у меня перехватило дыхание, а по телу побежали мурашки.
В окне надо мной разверзлась бездна космоса, но не того утлого подобия, что мы видим по ночам в нашем северном полушарии, а нечто большее. Миллионы миллионов звезд заполняли весь небосвод, медленно мерцая в своем немом величии, пульсируя в такт ритму вселенной. Туманности переходили в созвездия, созвездия распадались на россыпь звезд, а каждая звезда, казалось, жила своей жизнью, чем-то неуловимым отличаясь от своих собратьев, неся в себе свою монументальную индивидуальность. Пульсация звездного неба затягивала меня, как бы говоря мне «посмотри на звезды, посмотри на нас, для нас время – пыль. Для нас тебя не существует. Твоя жизнь — это только миг, одиночный кадр в бесконечной ленте вселенной. Всё, что ты считаешь проблемами не больше чем пыль под ногами истории, тебя не существует, твоих проблем не существует. Есть только мы и мы будем вечны в своем безмолвном наблюдении». Это небо затягивало меня, давя на меня и одновременно маня. Я лег на кушетку и просто смотрел в это небо чувствуя, как меня отпускают все волнения и переживания. Казалось, будто у меня в груди вырос щит, о который разбивается вся рутина, все проблемы, которые тяготили меня. Я как будто бы закутался в струящийся аметистовой свет, в тишину вечности, отгородился ими от всего, что было раньше, оставшись один на один с этим мерцающим миром.
Меня совершенно не волновало, что мир вокруг меня начал меняться, что со стен исчез их деревянный узор, что пол превратился в уже известную мне губчатую поверхность, что в нос снова попытался пробиться знакомый мне запах разложения. Всё это было не больше чем мелочь, по сравнению с открывшимся мне мирозданием.
В голове была лишь звенящая пустота и только одна мысль – я хочу, чтобы это продолжалось вечно, чтобы это чувство защищенности и покоя всегда было со мной.
В голове роились миллионы мыслей, но ни одна из них не могла даже на секунду, даже по касательной вторгнуться в моё сознание. Чувство опасности подобно волнам штормового океана накрывало меня и разбивалось вдребезги об аметистовую коросту моей души.
С моих глаз и с моего разума как будто сдернули вуаль. Наконец-то я начал видеть мир таким, какой он есть – жалким, маленьким, почти не существующим и совершенно не существенным. Запоздалое прозрение буром вклинилось мне в мозг. С этим домом что-то не так, мир вокруг меня стал похож на глотку какого-то исполинского существа, а тахта подо мной – язык его. Весь дом был не реальным, всё, что я видел здесь в сущности было не больше чем иллиций огромного удильщика, приманивающий тебя как мотылька на свет, дающего тебе надежду на счастье в начале и пожирающего тебя в конце.
Я медленно погружался всё глубже в пористую плоскость того, что когда-то было тахтой. Лихорадочные мысли пытались пробиться сквозь звездный заслон у меня голове. «У тебя не было никого деда в Калужской области, ты никогда в детстве не был здесь, это всё обман, иллюзия, чтобы заманить тебя, играя на твоих чувствах. Беги, кричи, помешай ему». А из глаз моих тонкими струйками текли слезы и смотря на бескрайнее небо надо мной я понимал, что это слезы радости. Наконец-то я счастлив.
Автор: Dencaps