Привет, тебе.
Я редко захожу в /sn/ и обычно ридонли.
Со мной почти никогда не происходило ничего паранормального или близкого к тому. Мать только рассказывала, что когда я был совсем маленький, со мной произошло нечто странное.
У меня тогда резались зубки, и ей приходилось подолгу укачивать меня, катая меня в коляске по комнате туда-сюда. Было поздно, она была дома одна со мной. Отец работал в ночную смену, дед с бабкой были на даче. Дальше буду писать от лица матери. Стояла жаркая августовская ночь, свет везде был выключен, но полная луна наполняла всю квартиру лёгким светом через незавешенные окна. Я укачала тебя тебя, и ты уснул (ну в смысле я). Я пошла на кухню набрать холодной воды (мы летом набираем воду в графин и ставим в холодильник, чтобы потом её пить).
Я набрала воды в кружку и услышала шорох из комнаты, подумала, что ты проснулся и заворочался, поспешила в комнату, но в коридоре я замерла от увиденного: твоя коляска каталась по комнате взад-вперёд, будто тебя кто-то укачивал. Я уронила чашку и бросилась в комнату, но дверь передо мной захлопнулась, щелкнул шпингалет. Я испугалась и шарахнула плечом в дверь — надо сказать, моя мамка довольно крупная женщина и по молодости увлекалась дзюдо и рукопашкой — шпингалет сорвало с двери. Я вбежала в комнату, вытащила тебя из коляски и крепко прижала к себе. Окна были настежь открыты. Пятый этаж, никаких пожарных лестниц или деревьев, даже дождевых труб Я накинула пальто-дождевик, закрыла квартиру и пошла к маме, которая жила через пару кварталов, пешком. Я не поверил мамке, когда она мне это рассказала: причудилось по жаре, или окна были плохо закрыты, вот сквозняком и захлопнуло дверь.
Вообще я не верю в сверхъестественное, но совсем недавно, мое отношение ко всему паранормальному кардинально изменилось...
Дело было этой зимой. В начале февраля.
Я сдал сессию — экватор! Это была сложная сессия, я устал и почти всё время хотел спать. Мне нужно было отвлечься от всего и отдохнуть недельку, вот я и уехал в деревню к деду с бабкой: у них там тихо, на деревне с десяток жилых домой, и нет никого больше в радиусе восьми километров.
Дом старый, с большой печкой, с полхаты, которая и разделяла его на две комнаты. В одной комнате, что поменьше, спал дед, один, чтобы своим храпом никому не мешать, ночью он же просыпался и присматривал за огнём в печи. Другая комната, побольше, разделялась шторкой на две части: в одной спала бабушка, в другой я.
Была тихая ночь, за окнами завывала метель, дед мирно спал у себя, даже почти не храпел в ту ночь. Бабушка тоже спала, я читал «Загадочный дом на туманном утесе» Лавкрафта под свет настольной лампы, лежа у себя на диванчике. Мне приспичило отойти по малой нужде. Я накинул дедов бушлат на голое тело, обул бурки с галошами, взял старый фонарик и направился в «домик неизвестно архитектора» — сортир, который стоял в поле за сараями. В поле завывал ветер, снег хлестал по щекам, так что я быстро добежал до сортира, закрылся, сделал свои дела и пошёл домой. Я зашел в хату, закрыл дверь на засов, разделся и лёг дальше читать, было начало третьего. Дочитав рассказ, я решил, что на сегодня хватит, пора спать. Я положил книгу, выключил свет и лёг, но долго ворочался и не мог уснуть. Тогда я сел на диване, поджав ноги к груди, отвесил окошко и стал смотреть в поле в метель. Почти ничего не было видно. Я сидел и слушал метель. И вдруг через вой метели я начал различать плач, детский плач. Вначале подумал, почудилось, но он становился всё отчетливее. Я оторвался от окна и позвал бабушку, она откликнулась не сразу, я позвал чуть громче, тогда она проснулась и откликнулась из-за шторки. Я сказал ей: «Послушай, ребёнок плачет, может выгнал кто на мороз, он же замерзнет к утру». Цыгане неподалеку жили, они могли так сделать. Она прислушалась, сказала, что это кошки кричат, и мне спать надо, но заснуть я всё равно не мог. Я встал, накинул бушлат, взял фонарик, одел буки и вышел, вслед услышал от бабушки что-то вроде: «вот неугомонный, ну иди проверь, как маленький». Я вышел, закрыл за собой дверь, включил свет во дворе, спустился с крыльца и увидел метрах в пяти от себя посреди двора девочку лет пяти-семи, в белом платьице, босую, которая просто стояла на снегу. У неё были жиденькие белокурые волосики, аккуратно зализанные назад и собранные в хвостик, личико было нежным, бледным. Она стояла и плакала, протирая кулачками глаза. Я шагнул в её сторону, скидывая с себя бушлат, чтобы накинуть на неё. Она заметила меня, тут же перестала плакать, убрала руки от глаз и взглянула на меня: на её лице читался страх, её большие яркие глаза сильно блестели в свете тусклой лампочки. Я сделал ещё шаг, она попятилась назад. Я сказал, что не нужно бояться, но она рванула от меня в поле. Я кинулся за ней. Двор окружен сеткой-рабицей, в которой есть две калитки: одна на улицу, вторая в поле. Я сделал пару резких скачков и почти схватил её, но уперся в рабицу — ОНА ПРОШЛА СКВОЗЬ СЕТКУ И СКРЫЛАСЬ В МЕТЕЛИ!
У меня зашевелились волосы на затылке! Реально зашевелись. Я ринулся в хату, схватив бушлат, лежащий посреди двора.
Я крепко закрыл дверь на засов. Бабушка, услышав, как я вошел, спросила: «Ну что, убедился?». «Да, бабуш, это были кошки, я их прогнал, спать мешают,» — ответил я. На следующий день я уехал дневной электричкой — до станции идти через поле около трёх километров — в потемках мне идти не хотелось.
Больше я не возвращался в деревню, потому что мне страшно.
Но что-то тянет меня туда. Я очень часто вспоминаю ту девочку. Я скучаю по ней, по её глазам. Мне страшно за неё — она совсем одна... там... Я хочу найти её...