В девяностые я жил в небольших городах. Один, с пятнадцатью тысячами населения, скорее относится к поселку городского типа: сплошной частный сектор, у каждого – свое приусадебное хозяйство. Другой – город-стотысячник с постепенно отмирающей промышленностью. И то ли времена такие были, то ли места, но жители были весьма суеверны. Как ни странно, особенно мистицизмом отличался стотысячник. А где суеверия – там порчи и сглазы, а также бабки, которые оные снимали и наводили. Верили в проклятья повально. Каждый мог рассказать невыдуманную историю о порче, у каждого обязательно был знакомый, а то и родственник, на которого «сделано». На болезнь, нищету, а то и на смерть.
Участником историй о проклятье я не становился, однако слышал их вдоволь. В детстве такие байки были сродни представлениям о смерти: это нечто далёкое и происходит с другими. Однако в подлинности историй о порче не сомневался. Когда верят все вокруг, вера становится нормой.
Интересно, что вера в Бога у горожан органично уживалась с ворожбой, – и даже дополнялась ею. Причём чёрная магия, понятно, была дьявольским промыслом, а белая, типа целительства и заговоров на хорошее, считалась богоугодным делом.
Шептуньи, колдунихи и прочие ведьмаки были в почете, людьми авторитетными. Ценились они нередко выше врачей. Человек заболел – идут к бабке. Перестало везти, дела разладились, – точно порча. Нравится кто-нибудь безответно – идут за приворотом. Надо отбить любимого – отворот. Дом обокрали – сначала в милицию, потом к колдунихе: она покажет вора. Достал кто-то – надо ему «сделать». Уличил кого в недобрых делах – прокляни. А уж если подозреваешь, что кое-кто навел беду на тебя – святое дело перешибить его зло своей, праведной порчей.
В общем, проклятия были вполне реальной частью жизни и способом решения и наживания проблем. Магией баловались многие, и разговоры о том ходили сплошь и рядом. Сплетничали от мала до велика. Кто-то видел, как бабка перекидывается то кошкой, то кобылой, то свиньёй. Посетитель кладбища наблюдал, как знакомая ковырялась в могиле: не иначе, земельку для обрядов запасала. А кладбищенская земля – самый верный компонент для смертельных проклятий. Кто-то находил ее на пороге дома, в комнатах, в печах, в одежде, даже в еде. Еще мощными ингредиентами считались перья, волосы, яйца, кровь. И, конечно, иглы. Иголки вбивали в дверные косяки и плинтуса, втыкали в обои, подкладывали в кладь, в одежду. Схватил рукой иглу – все, попал. Ходил и такой способ мощно напакостить недругу: в церкви поставить ему свечу за упокой, иногда дном вверх. Случалось, таких ворожеев ловили на горячем; доходило до скандалов и рукоприкладства прямо в храме.
В те же годы у меня была книжка под названием «Я – не колдун, я – знахарь», где автор подробно рассказывал о разновидностях порчи, о ритуалах и их последствиях. Самой интересной частью книги были истории людей, столкнувшихся с проклятием. Читались они как настоящие страшилки. У кого-то при посещении церкви горлом шли черви и жабы. К иным приходил чёрт. Натуральный чёрт, со всеми причиндалами: рогами, копытами; душу просил. У других дома завёлся домовой: крушил утварь и увечил хозяев. Имелся рассказ о дачной войне с соседкой-ведьмой – кто кого перепроклянёт. Ведьма рассказчице жженые иглы в огород подбросила, а та ей при встрече фиги в карманах крутит и с черной свечой под окнами ходит.
Время было интересное, лихое. Хогвартсу и не снилось.
Кроме того, совсем крохой мне довелось обитать на Крайнем Севере, где процветал лютый шаманизм, кровавый и зловещий. Воспоминания о том времени совсем смутные, скорее на уровне ощущений. Шаманы – суровые и всемогущие ребята, которых одинаково почитают и боятся. Дорогу им лучше не переходить.
Такие истории.