Глава 5: Вещий сон оленевода
Заброшенный дом был холодным и негостеприимным. Алексей расчистил угол в самой маленькой комнате, разложил спальник на полу, съел сухой паек, привезенный из города. Сумерки сгущались быстро, окрашивая руины в синевато-серые тона. Он боялся засыпать, но усталость взяла верх.
Сон накатил сразу, тяжелый и плотный, как волна. Но это был не его сон.
Он чувствовал грубую шерсть малицы на коже, тяжелые унты на ногах. Его руки — нет, не его — сильные, с жилистыми пальцами и старыми шрамами, поправляли ворот. Он был Уйбааном.
Он вышел из чума в хрустящий морозный воздух. Стояла полярная ночь, но снег отсвечивал голубоватым светом от бесчисленных звезд. Воздух жгло легкие, но это был знакомый, родной жар. Он шел к загону, и олени поднимали головы, приветственно фыркая. Он знал каждого по имени, знал их характер, их слабости.
Он провел рукой по шее молодого бычка, почувствовал под пальцами теплое, живое биение. Любовь. Огромная, тихая любовь ко всему этому: к спящей под снегом земле, к этим животным, к дыму, что поднимался из его чума, к детским голосам, доносящимся изнутри. Это была его жизнь. Его мир. Его ответственность.
Он обернулся, взглянул на свой дом — крепкий, добротный чум, сшитый умелыми руками Сайааны. Из отверстия на вершине струился свет и дым. Там была его семья. Его всё. И он знал, что защитит это. Что умрет за это.
Пробуждение было мучительным, как падение с огромной высоты. Он резко сел в спальнике, сердце колотилось, в глазах стояли слезы. Он все еще чувствовал на ладонях шершавую шерсть оленя, все еще видел бездонное звездное небо. И все еще ощущал ту всепоглощающую, спокойную любовь к своей земле и своей семье.
А потом — щемящая пустота. Холодный, грязный пол. Запах плесени. Одиночество.
Он рыдал. Горько, безутешно, как ребенок. Он плакал по отцу, которого никогда не знал, но чью душу только что ощутил. По матери, чья улыбка была такой ясной во сне. По братьям, чьи голоса он слышал. Он плакал по жизни, которая могла бы быть его, но была украдена.
Когда слезы иссякли, его охватила холодная, целенаправленная ярость. «Неосторожное обращение с огнем». Ложь. Уйбаан был частью этой земли. Он жил в гармонии с ней. Он не мог допустить такую ошибку. Его убили. Убили за золото. И покрыли это ложью.
Он вышел на улицу. Ночь была ветреной, луна пряталась за быстрыми облаками. Но теперь он смотрел на этот поселок, на эту тайгу не как чужак. Он смотрел на них глазами сына.
Он знал, что не ошибся. Он был здесь не просто так. Его звали. Его звал Ойёк — дух его отца, не находивший покоя. И он не уедет, пока не найдет правду. Пока не восстановит справедливость.
Он вернулся в дом, но сон не шел. Он сидел, прислонившись к стене, и вглядывался в темноту, полную призраков его прошлого. Теперь они были не страшны. Они были его семьей.
На рассвете он вышел из дома с новым решением. Он нашел колодец на окраине поселка, умылся ледяной водой. Его лицо в отражении было другим — более твердым, решительным. Черты Уйбаана, которые он видел во сне, теперь угадывались в его собственном лице.
Он пошел к последнему дому на краю поселка, откуда накануне доносился лай собаки. Ему нужен был проводник. Ему нужно было найти то самое стойбище. Место, где пролилась кровь его семьи.
Дверь открыла пожилая женщина с лицом, испещренным морщинами, как карта суровой жизни. Она молча смотрела на него.
— Мне нужно найти место, где жили Николаевы, — сказал Алексей. — Я их сын.
Женщина не удивилась. Она лишь кивнула, ее старые, мудрые глаза внимательно изучали его.
— Ты на него похож, — тихо сказала она. — На Уйбаана. Такие же глаза. Он ждал тебя. — Она повернулась и крикнула вглубь дома: — Айтал! Собирайся. Веди его к Проклятой земле.
Глава 6: Отзвук выстрела
Айтал оказался молчаливым парнем лет шестнадцати, внуком той самой женщины. Он кивком показал Алексею следовать за собой и зашагал по едва заметной тропе, уходящей вглубь тайги. Они шли часа два. Молчание Айтала было не враждебным, а сосредоточенным. Он двигался легко и бесшумно, а Алексей, несмотря на городскую обувь и непривычку, с удивлением ловил себя на том, что его собственные шаги становятся увереннее, будто тело вспоминало забытый ритм.
Тайга сомкнулась над ними. Свет фильтровался сквозь густые кроны лиственниц, создавая зеленоватый полумрак. Воздух был насыщен запахом хвои, влажного мха и чего-то древнего, первозданного. Алексей ловил себя на том, что инстинктивно обходит корни, знает, где поставить ногу, чтобы не шуметь. Это знание приходило ниоткуда, как и слова той песни.
Внезапно Айтал остановился. Они вышли на опушку. Перед ними лежала большая поляна, поросшая бурьяном и молодыми побегами. Но форма ее была неестественно правильной, круглой. А по краям, как черные кости, торчали из земли обугленные ребра бревен — остовы чумов.
— Здесь, — коротко бросил Айтал и сделал шаг назад, словно не желая пересекать невидимую границу.
Алексей медленно вошел на поляну. Земля под ногами была мягкой, усыпанной хвоей. Тишина. Та самая, гнетущая тишина, что была в его кошмарах. Ни пения птиц, ни стрекотания насекомых.
Он закрыл глаза, пытаясь вызвать в памяти образы из сна — дым очага, смех детей. Но вместо этого его ударило.
Вспышка. Яркий, ослепляющий свет не от солнца, а от фар. Грубые голоса. Требовательные. Голос отца — Уйбаана — низкий, спокойный, но твердый. Отказ. Потом — резкий звук, не похожий на выстрел из ружья. Сухой, короткий хлопок. Крик матери. Запах. Сначала бензина. Едкий, химический. Потом — дыма. Горящего дерева, шерсти, мяса. И всепоглощающий, животный ужас.
Алексей рухнул на колени, схватившись за голову. Видение было таким ярким, таким реальным, что его вырвало прямо на пожухлую траву. Он дрожал всем телом, в ушах стоял оглушительный звон.
Когда он смог поднять голову, он увидел его.
На краю поляны, в тени деревьев, стоял олень. Но не живой. Его шкура была опалена, сквозь нее проступали черные пятна гари. Один глаз отсутствовал, на его месте зияла пустая впадина. Из второго сочился тусклый, фосфоресцирующий свет. Он стоял неподвижно, и его взгляд был направлен прямо на Алексея.
Это не было видение. Это было здесь и сейчас.
Алексей попытался встать, но ноги не слушались. Олень сделал шаг вперед. Не плавный, а резкий, дерганый. Его копыта не оставляли следов на земле. Он издал звук — не рев, а нечто среднее между стоном и предсмертным хрипом.
И снова в сознании Алексея вспыхнули образы. Теперь яснее. Мужчина. Коренастый. В засаленной телогрейке. Золотой зуб, блеснувший в свете фонаря. Он смеялся. Его рука сжимала пистолет.
«Ничего личного, якут. Бизнес».
Запах бензина стал таким сильным, что у Алексея перехватило дыхание. Он видел, как тот человек, с золотым зубом, поливал бензином край чума, где спали дети. Уйбаан лежал лицом в снегу, темное пятно растекалось под ним. Сайаана пыталась закрыть детей собой.
Олень-призрак приблизился почти вплотную. Он наклонил свою обугленную голову, и его единственный горящий глаз оказался в сантиметрах от лица Алексея. Тот замер, ожидая атаки, боли.
Но ее не последовало. Вместо этого в его разум хлынул не образ, а чистая, кристальная эмоция. Не ненависть. Не злоба. А бесконечная, всепоглощающая скорбь. И вместе с ней — вопрос. Один-единственный вопрос, обращенный не к чужаку, а к сыну.
Почему?
Этот вопрос обжег душу больнее любого огня. Алексей снова зарыдал, но теперь не от страха, а от стыда и отчаяния. Он лежал в траве, а призрачный олень стоял над ним, безмолвный свидетель той ночи.
Через несколько минут Алексей почувствовал, что может двигаться. Он поднял голову. Оленя не было. На том месте, где он стоял, лежала обгоревшая деревянная фигурка — старый амулет в виде лося, наполовину опаленный огнем.
Алексей подполз и поднял его. Дерево было теплым.
Он обернулся. Айтал все так же стоял на опушке, его лицо было бледным, но выражение — понимающим.
— Он приходит не ко всем, — тихо сказал парень. — Только к крови. Он показывает правду.
Алексей сжал амулет в кулаке. Теперь он знал. Это было убийство. Хладнокровное, расчетливое уничтожение всей его семьи. И он знал лицо убийцы. Человека с золотым зубом.
Он встал, все еще дрожа, но уже от новой эмоции — леденящей, беспощадной решимости. Ойёк его отца не просто звал его домой. Он вручал ему меч правосудия.
— Кто этот человек? — его голос прозвучал хрипло. — С золотым зубом?
Айтал покачал головой.
— Не знаю. Но старые люди могут знать. Бабушка говорила, веди его к Проклятой земле. А потом — к Свидетельнице.