Призраки… Говорят, они приходят, дабы принести некую весть. Не знаю. Которые гремят цепями в старых замках — возможно. Но те, что появляются на кладбищах по ночам, принимая облик усопших, несут не вести, а смерть. Они запросто могут вас сожрать. Я знаю это.
Кладбищ у нас в городе два – Северное и Южное. Северное появилось относительно недавно, лет двадцать назад, и ничего примечательного в нём нет. Не успело ещё обрасти легендами. А вот Южное… Южное имеет куда более длинную историю! На карте оно выглядит как трапеция. С двух сторон гаражные массивы, с третьей — могилы почти упираются в деревянные двухэтажные бараки сталинской ещё постройки (большей частью нежилые), а четвёртая сторона выходит прямёхонько на одну из главных городских улиц. Здесь стоит монумент погибшим в годы Великой Отечественной. Прямо посреди кладбища — руины часовни, восстанавливать которую не доходят руки ни у городских властей, ни у епархии. На Южном кладбище сейчас хоронят мало: только тех, кто похоронил здесь кого-то из родственников и предусмотрительно оставил место для себя. В особых же случаях, ну, например, когда умирает кто-нибудь из почётных горожан, администрация кладбища находит давно брошенную могилу и даёт разрешение на погребение. Остатки памятника сносят, могилу раскапывают и опускают в неё нового усопшего. Обычное дело!... А легенды… Да, собственно, их и нет… Ну, можно только упомянуть, что земля на Южном сырая, болотистая, и тела в ней не всегда разлагаются. В былые времена, если находили такой труп, это давало повод для сплетен, мол, умерший-то при жизни был колдуном или просто великим грешником – вот земля его и не принимает! А историй про привидений на кладбище я нигде не нашёл. Так что, подозреваю, историй про привидений у нас и нет. Точнее, не было до недавнего времени…
* * *
В тот воскресный августовский вечер я сидел дома перед телевизором. И вдруг — звонок в дверь. Я аж вздрогнул! Время позднее, гостей не ждал, а потому немного насторожился: мало ли кого бог принёс. Посмотрел в глазок, а там маячила физиономия родного дядьки, папиного брата.
— Здорово, дядь Лёша! Заходи давай! – сказал я, открывая дверь.
Когда дядя Лёша (в миру – Алексей Петрович) переступил порог, я сперва подумал, что он пьян. По-другому истолковать горящий безумный взор, всклокоченные волосы и шатающуюся походку я не мог. А потому спросил напрямую:
— Ты что, пил?
Втянул воздух носом. Вроде спиртным не пахло…
— Ох, Серёженька! – дядин голос меня поразил — был непривычно высоким, почти визгливым. – Не поверишь… Я только что её видел!
— Её? – переспросил я. До меня дошло, что дядя вовсе не пьян, а чем-то сильно взволнован или даже напуган. – Кого это – её?
— Маришку мою!
Не по себе мне стало. Аж холодок по коже. Маришкой (то есть Мариной) звали дядькину жену. Она ещё в прошлом году умерла. Что-то онкологическое у неё было. Хотел было я махнуть на дядю рукой, чтоб чушь не порол, но сдержался: испуг у него на лице написан был неподдельный. Повёл его на кухню, усадил за стол, поставил на плиту чайник, достал початую бутылку водки, приготовил нехитрую закуску. И лишь когда дядя Лёша выпил свои пятьдесят грамм, велел:
— Ну, давай рассказывай!
— Ты только не смейся, Серёжа!.. Понимаешь, сосед вчера сказал, мол, на кладбище несколько памятников порушили, ну я и подумал: дай схожу, проверю, что там и как… Да днём-то, вишь, некогда, вот и попёрся вечером… Ага… иду, значит, иду, а народу на кладбище никого, тишина такая… И вот вижу: впереди, как раз, где могила, стоит кто-то. Ну, а в сумерках-то не понять, кто. Мало ли, думаю, бомж или подростки опять шастают. Подошёл поближе – мать честная! – она! Вот, ей-богу! Стоит, вся в белом, и не шелохнётся. Я поначалу опешил, а потом тихонько так спрашиваю: «Маришка, это ты?». А она молчит, прям как статуя. Только из стороны в сторону поворачивается, будто озираясь… Веришь-нет, Серёжа, так мне жутко стало! Думал, сердце остановится. Бежать надо, а спиной к ней повернуться боюсь. Стал пятиться. Пятился-пятился да в чью-то оградку и упёрся. Ну, тут я развернулся да и припустил! Бежал, пока людей на улице не увидел. Хотел было сразу домой, да вдруг такая слабость в ногах, думаю, не дойду. Вот к тебе и зашёл… Налей-ка ещё, а?
Я налил. Дядя выпил, сжевал кусок колбасы и спросил:
— Ты как думаешь, чего это ей в могиле не лежится, а?
Тут я сделал глубокий вдох и задумался. Что ему ответить? В оживших мертвецов я, разумеется, не верил, но дядю надо было как-то успокоить.
— Давай, дядь Лёш, рассуждать логически! – сказал я. – Ты считаешь, что видел привидение?
— Ну-у! — дядя развёл руками. – Привидение не привидение… не знаю я… наверное!
— А что такое «привидение»? А привидение — это, по народным поверьям, неупокоенная душа. То есть душа человека, погибшего насильственной смертью, и (или) чьё тело не было погребено по-людски. Согласен? А вот теперь вопрос первый: как умерла тётя Марина?
— Что значит – как?! Сам же знаешь – от болезни!
— Вот! Теперь вопрос номер два: похоронили её по-человечески?
— А то ж! Всё как надо, по-христиански! В церкви отпели. Да ты ж сам был на похоронах! Не помнишь, что ль?
— Помню. Я ведь вот к чему клоню: если всё было по-христиански, значит, душа её по всем понятиям должна упокоиться с миром! Так? Так! – подвёл я итог. – Не её ты видел!
— А кого ж тогда?
— Этого я не знаю! – я пожал плечами. – Может, и правда, какой-нибудь придурок в белое завернулся да и решил народ попугать. Или ребятишки чучело изготовили да между могил воткнули. Сам же знаешь, подростки там постоянно ошиваются…
— Да какое чучело?! – дядя чуть не подавился от возмущения. – Что ж я, по-твоему, родную жену от чучела не отличу? Я ж лицо её видел! Говорю тебе: она это была!
Аргументов у меня не нашлось.
— Ладно! Давай сделаем так: я завтра днём схожу на кладбище и сам посмотрю, что и как. Если это призрак был, то никаких следов после себя он оставить не должен. Ну, а если подростки баловались, то всё равно что-нибудь после них да осталось. Договорились?
Дядя подумал секунды две и согласно кивнул. Он выпил ещё пятьдесят грамм, потом — кружку чаю и, более-менее успокоившись, засобирался домой. Уже в дверях он вдруг замешкался, обернулся и шёпотом спросил:
— А может, она того… ведьмой была? Я слышал, им и после смерти покоя нет.
Скажите пожалуйста! Это ж надо такое придумать!
— И не стыдно тебе, пень ты старый?! – покачал я головой. – Женщину, с которой тридцать лет прожил, ведьмой называть! Иди уже домой! Завтра позвоню!
С этими словами я закрыл за дядей входную дверь.
* * *
В понедельник у меня был выходной, и я, как обещал, отправился на кладбище. Отправился с утра, сразу после завтрака. Не то чтобы уверовал в явление тёткиного призрака, но… утром как-то спокойнее.
До кладбища я добрался минут через десять, но на территорию попал не с центрального входа, а через дыру в заборе, расположенную за гаражным массивом. Так было быстрее добраться до тётиной могилы. Некоторое время петлял между оградками, рискуя порвать одежду, затем упёрся в наполовину обвалившуюся стену часовни, обогнул её, прошёл ещё метров тридцать и, наконец, оказался в нужном месте. Сначала осмотрелся по сторонам, отметив, что кладбище практически пустынно, а потом принялся осматривать могилу.
Никаких следов постороннего присутствия на могиле я не заметил. Памятник стоял в целости и сохранности, на могильном холмике никто не топтался, цветов не рвал. Хотя… Почва на самой могиле и рядом с ней немного просела. Словно кто-то выкопал небольшую канавку, шириной примерно в полметра и длинной в полтора, а потом зарыл её и заложил сверху дерном, чтоб не бросалась в глаза. В принципе, место тут довольно сырое, вероятно, проседания грунта запросто могут иметь место. Скорее всего, так оно и есть. Ладно, можно будет позвонить и успокоить дядю, мол, никаких призраков, никаких живых мертвецов.
Я облегчённо выдохнул, поднялся, сделал шаг и... тотчас потерял равновесие – нога ушла в пустоту. В следующее мгновение я осознал, что повис, опираясь только на левую ногу и вцепившись руками в прутья ограды. Правая нога болталась где-то под землёй. Возникло тошнотворное предчувствие, да что там предчувствие – почти уверенность! – что вот-вот в ногу вопьются холодные когти и потащат вниз. Я напрягся, подтянулся на руках и вытащил ногу из-под земли. По телу разлилась болезненная слабость, кожа покрылась бисеринками пота а руки ходили ходуном.
Пытаясь обрести самообладание, я присел на корточки, обхватил колени руками, сцепил пальцы в замок и уставился на яму, из которой только что выкарабкался. Чего или кого я ожидал оттуда, я и сейчас не смог бы ответить. Пару раз воображение пыталось нарисовать, как почерневшая полуистлевшая рука, слепо перебирая пальцами, подобную огромному пауку-птицееду, выбирается из норы. Эти порождения собственной фантазии я старался пресекать на корню. В конце концов, говорил я себе, сейчас день, а днём не появляются ни привидения, ни воскресшие мертвецы. Впрочем, насчёт мертвецов я не был так уверен. В фильмах про зомби дневной свет им нипочём!
И всё же было утро, светило солнце, и из могилы, разумеется, никто не выполз. Я поднялся на ноги и осторожно заглянул в дыру. Взору предстал круглый тоннель диаметром около полуметра с гладкими стенками. Определить его глубину я, конечно, не смог.
Так-с, что бы это могло быть? В голове одновременно возникли сразу аж четыре версии. Первая (вполне реалистичная): данный лаз (яма) – чья-то хулиганская выходка. Ну, хотя бы тех же несовершеннолетних полудурков, которые разрисовывают стены часовни граффити. Впрочем, мотивацию людей, роющих на могиле яму и маскирующую её дерном, я представлял слабо. Вернее, вообще не представлял. Версия вторая (тоже реалистичная) заключалась в том, что тоннель представлял собой работу грунтовых вод. Вот только могут ли эти самые воды создать такие гладкие ровные стенки? Версия третья (скорее, фантастическая): неизвестное науке крупное подземное животное, скажем, гигантский крот. Да нет, ерунда, конечно. Это то же самое, что бурелом в лесу объяснять буйством снежного человека. Наконец, четвёртая версия была такой: после смерти тётка Марина превратилась в упыря, который прорыл себе путь к поверхности и выходит после заката подкарауливать неосторожных путников. Я содрогнулся. Ну уж на фиг такие версии! (Кстати, дяде про провал я пока решил не говорить.)
Однако именно в эти минуты во мне заговорил краевед. Это же просто позорище, что я, профессиональный экскурсовод, до сих пор не взялся за городской, в частности – кладбищенский, фольклор! Должны, должны быть легенды! Тогда мне представлялось, что стоит насобирать кучу разных баек, старинных и современных, и проанализировать их, как, по закону диалектики, количество немедленно перейдёт в качество, легенды выстроятся в некую систему, и многое из того, что сейчас кажется странным и таинственным, получит своё рациональное объяснение. А начать, разумеется, следует с кладбища. Не может быть, чтобы со старинным погостом не было связано ни одной мистической истории!
Воодушевлённый идеей я вышел на центральную аллею и зашагал по ней, обдумывая, с чего бы начать сбор информации. Ну, во-первых, архив. Правда, найти там что-либо маловероятно, потому как вряд ли местные газеты даже сто лет назад публиковали страшные кладбищенские истории. Тем не менее, поискать стоит. Во-вторых, опросы. Задействовать местную газету – наверняка жители откликнутся. В-третьих, поспрашивать знакомых музейщиков – может, и они чем помогут. И конечно же вспомнить особенности геологии данной местности — уточнить про здешние грунты и провалы.
Увлечённый мыслями я и не заметил, как дошагал до домика кладбищенской администрации. На лавочке восседал человек, в котором без труда можно было опознать одного из штатных могильщиков. Я подумал, что уж кому как не ему знать о секретах старого кладбища. Однако, подойдя поближе, я понял, что начать диалог будет не так просто. Могильщик был человеком неопределённого возраста (ему запросто могло оказаться как тридцать лет, так и пятьдесят) с редкими седыми космами, красными слезящимися глазами и одутловатым лицом. Все эти признаки вкупе с соответствующим запахом выдавали в нём любителя крепкого дешёвого алкоголя. А судя по его остекленевшему взору и скрюченной фигуре, гробокопатель пребывал в состоянии глубокого похмелья.
Последнее обстоятельство могло как усложнить, так и облегчить контакт. Правда, придётся чуток потратиться. Я вышел с кладбища и, пройдя полквартала до ближайшего минимаркета, купил две банки пива (одну – хорошего, другую – крепкого), после чего вернулся назад к копателю могил, который за это время даже не сменил позы.
— День добрый! – сказал я. – Хлопнем пивка?
— Ну? – недоверчиво выдавил могильщик.
Я что-то наплёл ему про вчерашние поминки, похмелье и про то, что поправлять здоровье в одиночку не хочется. После этого протянул работнику кладбища банку крепкого.
Могильщик разом всосал в себя половину банки, удовлетворённо крякнул и протянул мне заскорузлую ладонь, которую я пожал после краткой внутренней борьбы:
— Серёга!
— И я! – сказал я, внутренне поморщившись.
— Тёзка значит! – хмыкнул Серёга.
Я сел рядом и открыл пиво. Некоторое время мы оба молчали. А потом я сказал как бы невзначай:
— Слушай! А у меня ведь к тебе дело есть! Я, Серёга, в газете нашей городской подрабатываю, статейки разные пишу. И, понимаешь, сейчас собираю материал о разных необычных явлениях, ну, скажем, о призраках, НЛО, каких-то мистических событиях... Причём, не только бабушкины сказки, но и современные случаи. Ты вот на кладбище давно работаешь?
— А хер его знает! – сказал могильщик. – Хотя… Погоди-ка! Да вот года три нынче будет. А что?
— А скажи-ка, с чем-нибудь необычным здесь не сталкивался?
Серёга хрипло засмеялся:
— Да чё тут необычного, ёптыть?! Наше дело маленькое: могилу вырыл, покойника опустил, закопал…
— Жаль! – я постарался изобразить в голосе величайшую досаду. – Ну, а, скажем, по ночам здесь никто не шляется?
— А хер знает! – хмыкнул Серёга. – Меня ж по ночам тут не бывает. Может, и шляются… Видал по вечерам тут парочку. Шатаются чего-то… То один, то другой… Да хрен их разберёт!
Он вновь принялся глотать пиво, а я терпеливо ждал.
Наконец Серёга допил пиво, смял банку и бросил её в траву.
— Погоди-ка! – сказал он, подняв палец вверх. – Был тут один случай… Да вот как раз нынче весной было!.. Поручили нам с корешем старушку одну вырыть… Кореш мой, Васькой его зовут, чё-то не пришёл сёдня. Забухал опять, наверное. Вот пидарас, бляха!..
— Так что там со старушкой-то? – перебил я.
— А! Со старухой-то? Надо было, короче, её выкопать. Это… экс.. как это?
— Эксгумировать, что ли? — подсказал я.
— Во! Оно самое! Короче, не знаю, кому эта старуха понадобилась, дети, видать, решили увезти на родную землю, ну или чего-то там ещё… Да мне это похер! Наше дело маленькое… Дорыли мы с корешем до гроба, а он целёхонек. Крышка – будто новая! А старуха-то, забыл сказать, померла уж лет десять тому назад! Ну да, тут земля видел какая? В ней не то что за десять – за сто лет не сгниёшь! Так вот, обвязали мы гроб, тянем, а он легохонек! Понимаешь, к чему я? Пустой! Вытянули мы его, смотрим, а в земле под ним – дыра круглая. Вот такая вот! – Серёга развёл руки примерно на полметра. – Круглая!
При этих словах я испытал странное чувство. Назвать его страхом было бы не совсем верно. Это был тот самый холодок, что поселяется в груди при соприкосновении с чем-то иррациональным и который сидит и ждёт подходящего момента, чтобы перерасти в подлинный ужас.
— Как – дыра? – выдавил я.
— А так, на! И днище проломлено.
— И как же это понимать?
— А так и понимай! То ли старуха доски прогрызла и в землю уползла, то ли из земли что выползло и старуху утащило!
Он замолчал. Я тоже молчал, переваривая услышанное.
— А больше ничего подобного не было?
— Да вроде не было….
— Ладно, спасибо тебе за рассказ! – сказал я, резко поднявшись с лавочки. Пиво в меня не лезло, и я оставил новому знакомому почти полную банку, чему тот, кажется, был безмерно рад. Торопливо попрощался, сделав вид, что вдруг вспомнил о неотложных делах, и зашагал к выходу. Находиться среди могил даже в солнечный летний полдень мне стало невыносимо.
— А ещё, слышь, это… бомжей тут не стало! – раздалось за спиной. – Раньше бомжей было до хера, а сейчас чё-то нет никого…
«Час от часу не легче! – думал я, выходя из кладбищенских ворот.— Это что же получается? Мертвецы оживают и ползают под землёй, как кроты? Или как дождевые черви?»
Меня передёрнуло.
* * *
Вечером я успокоил дядьку, что с могилой его супруги всё в порядке, мол, цела и невредима, и следов постороннего присутствия не обнаружено. Про провал, разумеется, ни словом не обмолвился, решив, что в один из ближайших дней пойду и зарою его.
А ещё до того, днём, я заскочил в редакцию городской газеты. Встретился с главным редактором (с которой, надо сказать, мы в очень хороших отношениях) и предложил открыть рубрику, в которой публиковались бы городские легенды и разные истории о встречах местных жителей с чем-нибудь таинственным. Я даже не особо удивился, когда главный редактор с энтузиазмом согласилась помочь – наша газета любит фольклорные и краеведческие материалы. Так что уже в завтрашнем номере должно было появиться небольшое объявление, в котором газета просила читателей присылать истории о встречах со сверхъестественным. Поскольку текст объявления составлялся при моём непосредственном участии, в него ненавязчиво была вплетена фраза, на которую я возлагал большие надежды: «Возможно, вам известны страшные легенды о старом кладбище?». Истории можно присылать на адрес редакции. Ну, или лично мне, Сергею Новикову, по электронной почте.
* * *
Последующие три дня были наполнены рабочей суетой и обычными хлопотами, никак не связанными с кладбищем. А на четвёртый день, зайдя на свой почтовый ящик, я обнаружил пару писем с заголовками «Странное событие» и «Моя встреча с йёти». Чтение письма про йЁти я отложил на потом, а первым делом взялся за «Странное событие». Впрочем, пробежав глазами буквально пару фраз, разочаровался, ибо речь шла о каком-то цыганском предсказании. Час спустя позвонили из редакции, сообщив, что для меня есть корреспонденция.
Я забрал домой все восемь писем и взялся за чтение, продираясь через закорючки чужих почерков в надежде найти какие-нибудь упоминания о Южном кладбище. Первые два письма были о встречах с НЛО, третье – про женщину, которой являлся призрак её умершего мужа, четвёртое – снова про НЛО, пятое – о домовом… Я отложил письма в сторону, поморгал уставшими глазами и задумался. Конечно, почти все истории вполне годились к публикации в соответствующей рубрике, но мне-то они были малоинтересны. Что ж, не всё сразу! Вздохнув, я вскрыл шестой конверт.
«Здравствуйте, уважаемая редакция! Прочитала, что вы просите присылать истории о сверхъестественном, и решила поделиться странным случаем, который произошёл со мной буквально месяц назад.
Так случилось, что этой зимой на семьдесят седьмом году ушёл из жизни мой папа. Похоронили его на Южном кладбище, рядом с матерью (моей бабушкой). С тех пор я регулярно наведываюсь на их могилу. И вот в начале июля я возвращалась вечером из сада. Сад у нас расположен в районе Мишлановских полей, поэтому самый короткий путь оттуда до дома – через кладбище. Уже смеркалось, но это меня нисколько не смущало, потому что кладбищ я не боюсь (точнее сказать, раньше не боялась). Поскольку время было уже позднее, на кладбище было совсем безлюдно и тихо. Но, подходя к папиной могиле, я увидела, что на ней кто-то есть – стоит человек. Мне стало немножко не по себе, я замедлила шаг и даже заколебалась, не свернуть ли куда. Но я была уставшая, сворачивать и продираться среди чужих могил не хотелось, и я сказала себе: будь что будет! Подойдя ещё ближе, я увидела, что на папиной и бабушкиной могиле и впрямь стоит человек, весь в белом, спиной ко мне. Я окликнула его: «Эй! Вы что здесь делаете?», подумав, что это может быть какой-нибудь бездомный. Однако человек ничего мне не ответил, но развернулся в мою сторону, и я узнала отца. Он был точно такой же, как в день похорон, только весь белый и неподвижный, будто статуя. Стоял и смотрел на меня, не моргая. Я шагнула к нему и спросила: «Папа, это ты?». Он ничего не ответил, но вдруг стал наклоняться в мою сторону. Прямо не сходя с места, просто наклонялся как опускающийся шлагбаум. Тут у меня в голове что-то щёлкнуло, я почувствовала, что дело неладно, отступила на два шага и перекрестила его. И сказала: «Если ты мой отец, то покойся с миром, а если ты дух нечистый, то убирайся прочь!». И «он» подался назад и стал уходить под землю. Прямо погружался сначала до колен, потом – по пояс, потом – по плечи, пока совсем не ушёл под землю. Причём произошло это очень быстро, словно кто-то его тянул вниз. Несколько секунд — и за оградкой уже пусто. Тут мне стало так жутко, что я сама не помню, как прибежала домой. Муж, увидев меня, сам перепугался. Я ему сказала, что видела привидение, но в подробностях рассказывать не стала.
На следующий день я пошла в церковь и поставила свечку за папин упокой. Но с тех пор вечерами я через кладбище больше не хожу. И ещё меня волнует вопрос: кто это был?...»
Меня охватило такое возбуждение, что я даже не стал дочитывать письмо. Вскочил из-за стола и принялся расхаживать по комнате. Сходство этой истории с той, что рассказал дядя, было очевидно. Опять же дыра, в которую я провалился, и описанное погружение покойника под землю – разве тут нет связи?
Но, чёрт возьми, что же это творится-то такое?! Неужели мертвецы начали массово воскресать и вылезать после заката солнца на поверхность? Тьфу, бред какой!
Я почувствовал, что надо срочно с кем-то поделиться мыслями, иначе меня просто разорвёт изнутри. Да вот хотя бы позвонить дяде Лёше.
Я набрал номер и долго стоял, прижав к уху телефонную трубку. Но в ней звучали лишь длинные гудки — дядя, похоже, отсутствовал. А мобильную связь он, увы, не признавал. Ладно, решил я, успеем поговорить завтра!
* * *
Ночью я спал плохо. Нет, меня не мучили кошмары, не снились ни привидения, ни восставшие из могил мертвецы. Просто тайны Южного кладбища завладели мыслями, не давали расслабиться и погрузиться в сон. Я осознал, что меня прямо-таки тянет на кладбище. Тяга эта была во многом иррациональной, потому что чётко объяснить самому себе, почему я вновь хочу посетить погост, я тогда не мог. Списал всё на естественное человеческое желание докопаться до сути вещей.
Днём с рабочего телефона я вновь постарался связаться с дядей и вновь безуспешно. Позвонил отцу, но тот удивился и заявил, что на брата это не похоже. Пообещал сходить проведать. После работы я, как и планировал, посетил музейный архив, пытаясь найти хоть что-нибудь о Южном кладбище. Впрочем, особых иллюзий на этот счёт я не питал, а потому и не был сильно разочарован, когда не нашёл упоминаний о каких-либо загадочных кладбищенских случаях.
Вечером того же дня, поглотив ужин, я уселся перед монитором, чтобы проверить почту. Сразу шесть писем. Два – спам, а остальные, кажется, по интересующему меня делу. Первое письмо – банальная быличка про бесовскую свадьбу (само собой, по закону жанра выдаётся за подлинную историю!), второе – про встречу с шаровой молнией (интересно, но не в данный момент), третье… Начал было читать, увидев заветное словосочетание «Южное кладбище», но вскоре бросил: автор был явным шизофреником. Все эти фразочки: «я знаю, что происходит на самом деле», «всё гораздо серьёзнее, чем вы думаете», «не ходите на кладбище после захода солнца»… Чушь полнейшая! Я перешёл к последнему письму, когда зазвонил телефон.
— Алло?
— Серёжа, это я! – отец. – Слушай, сходил я сегодня к Алексею. На всякий случай взял ключ от его квартиры. Звонил-звонил, не открывает. Думаю, вдруг случилось чего? Ну, мало ли, с сердцем плохо стало или ещё чего… Открыл дверь – дома никого. Похоже, со вчерашнего дня его нет. Куда мог запропаститься, ума не приложу!
В груди у меня заворочалось смутное беспокойство.
— Пап, ты ведь с ним вчера созванивался, да? А он тебе ничего не говорил? Может, сообщил, что куда-то собирается?
В трубке ненадолго воцарилась тишина.
— Собирался, кажется, — вспомнил отец. – Вроде хотел Маринкину могилу навестить. Я ещё удивился – зачем? Недавно ведь были, прибрали там всё. А, говорит, неспокойно там стало в последние дни, детишки хулиганят. Как бы чего не натворили, мол!
При этих словах неясное беспокойство превратилось в страх. Тот самый липкий страх за родного человека, когда ты ещё ничего не знаешь, но чувствуешь: что-то случилось. Я заторопился завершить разговор, постарался убедить отца, что поводов для беспокойства нет, надеясь, что мои слова звучали не слишком фальшиво.
* * *
До сих пор не могу объяснить себе эту пацанскую выходку – пойти на кладбище вечером, перед самым заходом солнца. Погода стояла пасмурная, низкие плотные облака даже в разгар дня не пропускали много света, а к тому времени как я вышел из дома, город погружался в глубокие сумерки. Скажу честно, не по себе мне было, ох не по себе! Но, во–первых, я пока что привык слушаться своего разума (а он говорил, что вечером на кладбище не опаснее, чем днём), а во-вторых, появилось этакое раскольниковское «тварь я дрожащая…», которое и подначивало идти на погост, не дожидаясь утра. Короче, фактически на слабо сам себя поймал.
Парень я, впрочем, осторожный, а потому сунул в наружный карман джинсовки перцовый баллончик, а во внутренний – выкидной туристический нож. Против ожившего мертвеца или злобного призрака вряд ли помогут, а вот против какой-нибудь кладбищенской гопоты – вполне.
Погост встретил меня безлюдием и подступающей темнотой. Я обругал себя за то, что не захватил фонарик. Впрочем, не кромешная ведь темень кругом, так что тёткину могилу я рассчитывал найти без труда.
Уже на кладбище, совершенно пустынном в этот час, пару раз показалось, что я слышу звук чьих-то шагов за спиной. Я замирал и прислушивался. Тишина. Продолжал свой путь, и снова казалось, что за мной кто-то крадётся. Один раз я даже резко развернулся в сторону звука и готов был поклясться, что видел тень, метнувшуюся среди могил. Велик был соблазн крикнуть нечто вроде: «Эй, ты! Я тебя вижу!», но я сдержался. Не хватало ещё стать параноиком! Поэтому я просто взял баллончик наизготовку, готовясь в случае чего пустить злоумышленнику в лицо струю перцового экстракта. Так и шёл дальше, озираясь и сжимая оружие в мокрой ладони.
Внимание моё настолько поглотил этот таинственный преследователь, который вполне мог быть всего лишь плодом воображения, что я почти перестал воспринимать остальной мир, двигаясь к цели «на автопилоте». И только когда до тёткиной могилы оставались считанные шаги, я увидел, что передо мной кто-то стоит.
Осознание этого было настолько неожиданным, что я даже не успел испугаться – просто в мгновение ока присел на корточки, вцепившись в прутья чьей-то оградки, и затаился, как птенец. Потом поднял голову и попытался рассмотреть белеющую на фоне фиолетового неба фигуру. Передо мною стоял человек, завернувшийся в простыню или в саван и медленно раскачивающийся вперёд-назад. Призрак! Настоящий призрак! Именно такой, как их изображают в кино и литературе – бледный и безмолвный. Деталей внешности с этого расстояния и при таком освещении разобрать было нельзя, однако, некоторые особенности, в частности, рост, комплекция тела и характерная сутулость, показались мне знакомыми.
— Вот чёрт! – сказал я вслух. – Так это ж дядька!
И чего ему тут надо? Ладно, сейчас выясним. Главное, что нашёлся старый чёрт! У меня прямо камень с души спал! Я выдохнул, поднялся во весь рост и спрятал баллончик обратно в карман.
— Дядь Лёша! А, дядь Лёша! – громко сказал я. – А известно ли тебе, что мы с отцом уже вторые сутки тебя ищем? Чуть в розыск тебя не объявили! Ты чего тут торчишь?!
Ответа я не услышал, но увидев, что дядя повернулся ко мне лицом, улыбнулся и, приветственно раскинув руки, пошёл ему навстречу. Я обошёл разделявшее нас чужое захоронение и приблизился к оградке тётиной могилы. И вот тут-то я с кристальной ясностью понял, что передо мной не дядя. Это вообще не человек. И даже не привидение. Более того, это даже не оживший мертвец. Это хуже, гораздо хуже.
Существо более всего походило на грубоватую скульптуру, выполненную из гладкого белёсого материала. Как если бы некий ваятель взялся лепить дядю в полный рост, но, достигнув едва уловимого сходства, утратил интерес к работе. Парадоксально, но я ещё сохранял ясность мысли, а потому отметил, что могу различить даже черты дядиного лица, но принять это за человека можно лишь в сумерках и издалека. Кожа существа была покрыта налипшими комочками глины и песка, и я понял, что оно вылезло из той самой дыры в земле, в которую провалилась моя нога несколько дней назад.
Я попятился, не решаясь повернуться к существу спиной. А оно… оно наклонилось вперёд, перегнулось через решётку и начало вытягиваться, утончаясь и приближаясь ко мне. А потом передний конец его тела, тот, что имитировал дядину макушку, вдруг раскрылся, как распадается на ломти спелый арбуз, крест-накрест надрубленный ножом. И каждый «ломоть» быть изогнутой челюстью, обрамляющей чёрную дыру пасти. При этом существо не издало ни звука, кроме лёгкого чмоканья, с которым открыло свой рот.
Я замер от запредельного ужаса и невыносимого трупного смрада, исходящего из разверстой пасти. Не знаю, что произошло бы дальше, если б в следующий миг я не потерял равновесие. Я начал падать назад, ударился спиной о прутья решётки, а уж потом заработал инстинкт самосохранения. Я присел, повернулся, прополз по периметру ограды на четвереньках, встал на ноги и побежал.
Бог мой, как я бежал! Не разбирая дороги, запинаясь, цепляясь курткой за всё подряд и ежесекундно оглядываясь. Мне казалось, что жуткая тварь перемахнула через оградку и мчится за мной, сгибаясь и разгибаясь, как гусеница. Добежав до угла часовни, я остановился. Приступ паники миновал, монстр меня не преследовал, и я решил, что пора взять себя в руки.
Мне не хватало воздуха, сердце колотилось, в ушах гудело, глаза щипало от пота, к горлу подкатывала тошнота. Я согнулся пополам, упёрся вытянутыми руками в колени, зажмурился и старался восстановить дыхание.
Справа от меня что-то зашуршало. Я вскинул голову и вскрикнул: передо мной стоял человек. Это был именно человек, а не чудовищная имитация. Ростом примерно с меня, неопределённого возраста, весь закутанный в какое-то дурнопахнущее тряпьё. Самый обычный бомж. Никаких других особенностей его внешности я разглядеть не смог да и не успел, потому что незнакомец занёс руку, а в руке было что-то тяжёлое, судя по всему – топор.
В этот самый миг разум уступил место инстинкту. А тот посоветовал резко уклониться в сторону и со всей мочи двинуть кулаком по физиономии напавшего…
Я никогда не бил человека по лицу. Даже в мальчишеских драках, даже в армии. Раздался звук, как при ударе по куску говядины, и ещё вроде что-то хрустнуло. (Несколько минут спустя я обнаружу, что кожа на костяшках пальцев лопнула, и кулак в крови – моей и чужой.) Таинственный незнакомец издал полувздох-полувсхлип, выронил топор и завалился в разросшийся под стенами часовни бурьян.
Не оглядываясь, я помчался домой и перевёл дух только когда захлопнул входную дверь, навалившись на неё спиной.
Дома я залпом выпил почти стакан водки, даже не почувствовав горечи. Через несколько минут, когда алкоголь начал оказывать своё целебное действие, я осознал, что в состоянии более-менее здраво проанализировать случившееся.
Увы, но ни одна умная мысль в голову не пришла! Объяснить случившееся я не мог, как ни пытался. И тут в памяти всплыло письмо с предостережением, то самое, что ранее я отверг, как явную чепуху.
Я немедленно сел за компьютер. Чёрт возьми! Этот якобы бред вовсе не был таковым! Ведь человек, написавший мне, явно знал что-то такое! Взять хотя бы вот это: «Не ходите на кладбище после захода солнца. Особенно остерегайтесь могил родственников!» Так-так! Надо обязательно с ним связаться!
Под письмом стояла подпись: Виктор Белкин. И номер мобильного.
Я позвонил немедленно.
* * *
На часах было далеко за полночь. Мы с Виктором сидели за столом в его съёмной квартире и пили уже бог знает которую чашку кофе.
Виктор оказался невысоким, плотно сбитым человеком с широким скуластым лицом, покрытым тёмным загаром. Этот загар, а также особая манера речи и плавность движений выдавали в нём сельского жителя. Был он молод (немного старше меня, то есть слегка за тридцать), но седеющие виски и скопления морщинок вокруг глаз позволили мне предположить, что он уже кое-чего повидал в этой жизни. А ещё в его глазах горел странный огонёк. Тот самый, что присущ всем, кто одержим какой-либо идеей.
— Что ж, Сергей, поздравляю! – сказал Виктор, выслушав мой сбивчивый рассказ и немного подумав. – Можешь отмечать свой второй День рождения!
Эти слова вновь вызвали у меня приступ страха.
— Что, всё настолько серьёзно?
— Ты даже не представляешь, с чем столкнулся! – хмыкнул Виктор. Мы как-то незаметно перешли на «ты», как будто были знакомы давным-давно. – Ну да я сейчас постараюсь ввести в курс дела, так сказать!
И он начал свой рассказ, изредка прерываемый моими уточняющими вопросами и репликами:
— Я, Серёжа, знаешь ли, директор сельской школы. («О, а я после института тоже работал в школе!» — вставил я.) Забот выше крыши, отпуска есть только на бумаге, одна радость – на рыбалку сходить да в лес за грибами. Так вот, в позапрошлом году мы с одним из наших учителей, Алексеем Максимовичем, пошли на старый скотомогильник за опарышами. Он ведёт и биологию, и химию, и географию… Штат у нас небольшой, так что многие учителя ведут сразу по несколько предметов. Ну, в сельских школах – обычное дело!... И вот, веришь ли, один особо здоровый опарыш Максимыча укусил. Когда-нибудь слышал, чтоб опарыши кусались? То-то и оно! Мы, конечно, удивились, но значения особого не придали. Ранку обработали да и забыли. А потом Максимыч начал чудить… Стал такой неразговорчивый, в селе ни с кем не общается, всё в лесу пропадает. Даже если проливной дождь с утра. Ну, как говорится, у всех свои тараканы.
А потом старики начали исчезать. У многих дети, внуки в городе живут, потому никто и не беспокоился поначалу. Позже выяснилось, что вовсе не к детям они уезжали… Ага.
— А что выяснилось? – не удержался я.
— Выяснилось! Такое выяснилось, что мама не горюй! Пошёл я как-то в лес, гляжу: Максимыч куда-то в чащу прётся, меня не замечает. Дай, думаю, прослежу за ним! Крадусь тихонечко. Привёл он меня к небольшому озерцу, даже, скорее, болотцу. Вокруг осины растут, берёзы, и к одной осине верёвка привязана, а другой конец в воду уходит. Максимыч за верёвку взялся и давай её вытягивать. Видно, что с усилием тянет, тяжёлое что-то. Наконец вытянул…
Тут Виктор сделал паузу, закрыл глаза и потряс головой.
— Что вытянул? – с замиранием сердца спросил я.
— Одного из пропавших! – вздохнул Виктор. – Мёртвого, разумеется, и уже разбухшего от воды. Тут я не выдержал, вскрикнул, Максимыч меня и заметил. И говорит, как бы оправдываясь: «Он свежатинки не ест!». Я эту фразу отлично запомнил, правда, тогда ещё не понимал, что она означает… В общем, из леса я убежал, участковому нашему сообщил, да только Максимыч в тот день сам домой не явился. И, кстати, тело, которое он из воды вытащил, участковый тоже не нашёл…
Виктор замолчал и принялся пить кофе маленькими глоточками. Я тоже молчал. Ждал.
— Я, Сергей, понимаешь, всё голову ломал, что же эти его слова значат! Воображение мне всё какого-то монстра рисовало, типа снежного человека, только хищного. Умом, правда, понимал, что ерунда это, а на самом деле у Максимыча крыша съехала. Согласись, бывает ведь такое!.. Да только реальность оказалась страшнее. Как-то осенней ночью земля заколебалась, и на поверхность вылезло оно. Бог мой! Это было чудовищно! Огромный белый червь с пастью и челюстями. Он высунулся из земли, наверное, только на одну треть, но и то сровнялся со столбом. Челюсти, как серпы, ходят ходуном! – Виктор сложил ладони и показал пальцами, как двигались челюсти. – Оно убило и сожрало двоих детей. Люди высыпали на улицу и стояли в ужасе… Потом один из наших, старый охотник, прибежал с ружьём и выстрелил в него почти в упор… Оно заизвивалось и ушло в землю. Мы тогда думали, что навсегда…
— А он… оно появилось вновь?
— Ты уже имел возможность убедиться в этом! – усмехнулся Виктор.
— Погоди, погоди! – я сжал пальцами виски и старался хоть немного упорядочить хаос мыслей. – Ты хочешь сказать, что то, что я видел на кладбище, тот самый червь?... Вообще-то да… похоже на червя. Вот только он поменьше, чем тот, о котором ты говоришь.
— Мне кажется, – сказал Виктор, – что червь, хозяйничавший у нас в селе, на самом деле был всего лишь личинкой. А вот то, что пыталось напасть на тебя, — то, что из этой самой личинки вылупилось! И размножилось.
— Размножилось?! – я аж подпрыгнул.
Виктор ухмыльнулся:
— Их много, Серёжа. Целая колония!
— Твою мать! – только и смог сказать я.
— Я пытался их подсчитать. Насчитал примерно два десятка. Примерно – потому что разом они никогда не появляются, то один, то другой. Вполне возможно, что я мог одного червя принять за нескольких, если, конечно, он вылазил на поверхность в разных местах. Но, думаю, что на самом деле их не два десятка, а больше, значительно больше.
Эти слова окончательно лишили меня душевного равновесия. От мысли, что земля под Южным кладбищем изрыта ходами, в которых кишат гигантские черви, у меня леденели внутренности. В этом было что-то противное самой природе.
— Видимо, на первых порах они питались телами умерших, — продолжал Виктор. – Я читал, что почва тут препятствуют разложению, тела могут сохраняться долго… А теперь они имитируют внешность тех, кого сожрали, чтобы приманивать родственников и нападать на них.
Он сделал паузу, а затем добавил:
— Сам понимаешь, что это значит!.. Скорее всего, дяди твоего в живых уже нет…
Некоторое время я молчал. Мысли хаотично носились в голове. Потом вдруг всплыло воспоминание о пытавшемся напасть бомже. Надо сказать, что ему-то я не придал никакого значения.
— Слушай, а ведь на меня ещё какой-то бомж напасть пытался! — сказал я. – Топором замахнулся! Я ему, кажется, нос сломал… Как думаешь, он и эти… черви… они как-то связаны?
Виктор ухмыльнулся:
— Нос сломал, говоришь? Неужели не догадался, кого встретил?! Максимыча, разумеется! Жив курилка! И, похоже, все эти годы «работает на них»…
— Как?
— Да леший его знает! – Виктор пожал плечами. – Я ж говорю, что, укусив, червь каким-то образом подчинил его волю. Зомбировал, одним словом. Теперь он – верный их раб!
Я не смог ничего ответить и в нашем разговоре вновь возникла тягостная пауза. Наконец я спросил:
— Они разумны?
— Не знаю!
— Кто они? Животные?
— Не знаю!
— Тогда кто же они, по-твоему?
Виктор устало покачал головой:
— Они монстры, Серёжа! Те, кого не может и не должно быть на свете.
В его глазах на мгновение вспыхнул огонёк, который я понял значительно позже – то был тот же огонь, что пылал в очах капитана Ахава, вожделеющего убить Белого Кита.
* * *
На кладбище пошли засветло, не таясь. Виктор нёс грабли, я – лопату, а ещё у каждого было по рюкзаку. В общем, ничего подозрительного – люди отправились приводить в порядок могилу кого-то из близких. Чего тут такого?! Никому бы и в голову не пришло, что штык лопаты заточен, как лезвие ножа, а черенок граблей несколькими нехитрыми движениями превращается в рукоятку гарпуна.
По мере приближения к погосту меня начала бить дрожь. Озноб этот был результатом множества противоречивых эмоций, главными из которых были желание и ужас: желание изловить червя и ужас новой встречи с ним.
С того памятного вечера минуло уже четыре дня, в течение которых мы лихорадочно готовились к охоте (собственно говоря, Виктор подготовил всё давным-давно и ему просто требовался соратник, которого он и обрёл в моём лице). А я… я тоже полностью погрузился в этот процесс и даже достаточно быстро (и неожиданно для себя) примирился с мыслью о гибели дяди Лёши. Отцу я так ничего и не сказал – рассчитывал рассказать после поимки червя. Брата он считал пропавшим и уже успел написать заявление в полицию. Что ж, если наша сегодняшняя затея увенчается успехом… Нет, не стоит делить шкуру неубитого медведя.
…Тёткина могила ничуть не изменилась. Никаких признаков того, что я встретился здесь с кошмарным порождением подземного мира, не было. Впрочем, достаточно было слегка пощупать почву лопатой, чтобы определить границы норы. Вокруг норы мы аккуратно установили изобретённый Виктором капкан: четыре стальных полосы, подвижно соединённые в ромб. К уголкам были приварены смотрящие внутрь шипы из заточенных кусков арматурного прута. Одну вершину ромба при помощи стального троса прикрепили к двум столбикам ограды. Ко второму концу мы прикрепили двухметровый кусок цепи, а к нему привязали нейлоновый канат и протянули до того места, где собрались сидеть в засаде: ближе к руинам часовни, на старой, давно брошенной могиле, над которой раскинула густые ветви ива. На всякий случай Виктор пару раз обмотал канат вокруг ствола дерева. По его задумке, когда червь выползет из своей норы, нам следует лишь что есть силы потянуть за конец каната, стороны ромба сойдутся, шипы вонзятся в тело червя, и он окажется в ловушке. А дальше… Дальше – по обстоятельствам!
Затем мы превратили грабли в гарпун, которые уложили между прутьев решётки так, чтоб его острие было направлено на пространство над норой, а в случае появления червя – прямёхонько в него. К гарпуну тоже привязали нейлоновый конец, второй конец Виктор морским узлом привязал к иве. Потом мы уселись под деревом и приготовились ждать.
Немногочисленные посетители кладбища разошлись ещё до наступления сумерек. А когда и солнце скрылось за горизонтом, на погосте стало совсем пусто и неуютно. Виктор достал из рюкзака прибор ночного видения, самый простой и дешёвый из тех, что можно купить в наших магазинах охотничьих товаров, и методично оглядывал окрестности. Я же просто напрягал зрение, вглядываясь в сгустившиеся тени, и беспокойно ёрзал. Виктор вручил мне фонарик, достаточно мощный, но велел его не включать раньше времени, поэтому я просто вертел его в руках. Меня посетила мысль о том, а что будет, если один из червей вздумает выползти прямо под нами?
Время шло. В конце концов, устав нервничать, я задремал.
— Оп-па! Старый знакомый!
Я вздрогнул и вынырнул в реальность. Небо на западе ещё алело, но прямо над нами оно уже обрело фиолетово-чёрный цвет, и от погружения в абсолютную темноту спасала лишь полная луна. Впрочем, от её мертвенного света лично мне стало ещё жутче.
Виктор стоял, вытянувшись во весь рост, и смотрел куда-то в сторону, прильнув к окуляру своего прибора.
— Что там? – прошептал я. – Червь?
— Нет, не червь, — Виктор опустил прибор и повернулся. – Максимыч, мать его! Я его фигуру ни с чьей не спутаю! На-ка, сам взгляни! Хорошо бы узнать, где он прячется, да изловить!
— Зачем? – не сразу сообразил я.
— Зачем? – повторил Виктор. – Да хотя бы потому, что он – обыкновенный преступник, маньяк-убийца. Слышал про найденные трупы бомжей? Думаешь, чьих рук дело? Вот то-то!
Я вспомнил, что месяца полтора назад в редакции обсуждали жуткую находку, сделанную, кстати, в одном из нежилых бараков, соседствующих с кладбищем, – три трупа людей без определённого места жительства, погибших явно насильственной смертью. Кроме того, вспомнились слова тёзки-могильщика о том, что на кладбище совсем не стало бомжей. Я содрогнулся.
— На-ка! Глянь сам! Во-он туда смотри! – Виктор передал мне прибор.
Я глянул. Зелёное пятно, имеющее контуры человеческой фигуры, двигалось не быстро, но с некой хищной плавностью, каковую трудно ожидать от пенсионера.
— Вот ты, оказывается, какой, «мистер Ренфилд»! – пробормотал я.
Всё моё внимание сосредоточилось на крадущейся со звериной грацией фигурке. Максимыч (если это и впрямь был он) продолжал свой путь по кладбищу, то скрываясь за деревьями, то появляясь вновь. Не отнимая окуляров от глаз, я шагнул в сторону. Потом ещё раз. И ещё.
— Серёга! Стой! Стой, твою мать! Сзади!
Ни за что бы не признал, что этот сдавленный всхлипывающий голос принадлежит Виктору! В нём было столько ужаса и тревоги, что я остолбенел, бессильно опустил руки (прибор, правда, не выронил) и уставился недвижным взором в темноту ночного кладбища.
— Сзади, Серёга! Сзади! Обернись! Только медленно!.. Нет, не оборачивайся! Беги сюда!
Но я всё же обернулся.
Оказалось, наблюдая за Максимычем, я незаметно оказался у тёткиной могилы.
Они оба стояли передо мной, буквально в паре метров, — родная тётя и родной дядя. Молчаливые и бледные, как гипсовые скульптуры. Скульптуры грубоватые, но всё же передающие и черты лица, и складки одежды (или савана). И ещё эти «статуи» двигались: едва заметно покачивались и изгибались.
Я рванул прочь что есть мочи и в мгновение ока оказался под заветным деревом. Одновременно с этим Виктор изо всех сил потянул за трос, сводящий вместе створки капкана… А потом…
А дальше всё как в арт-хаусном кино с нарочито грубым монтажом. Вот Виктор тянет канат, и я вижу, как вздуваются жилы на его руках, и каменеют скулы. Я слышу лязг цепи о прутья могильной ограды и почти физически ощущаю, как металлические зубья входят в упругую плоть червя и застревают в ней. (Звук такой, будто вилка втыкается в горячую сардельку.) Я вижу, хотя и весьма смутно, как один из монстров теряет всякое сходство с моим дядей и становится просто гладким и белёсым, как выросший до чудовищных размеров опарыш. Я вижу, как червь разевает многочелюстную пасть, изгибается и начинает грызть звенья цепи.
Виктор что-то кричит мне… С трудом, но понимаю, что он просит помочь, и вцепляюсь в удерживающий червя канат. Чувствую огромную силу червя и понимаю, что если б не самодельный капкан, не позволяющий чудовищу уйти под землю, одним рывком он содрал бы мне кожу с ладоней. Виктор делает морской узел и фиксирует трос: теперь червю не уйти, он привязан к дереву.
Я вижу, как второй опарыш (лже-тётя) тоже теряет подобие человеческого облика и присоединяется к первому в попытках перегрызть цепь. Я удивляюсь этому (о, у меня ещё сохраняется способность удивляться!) и ловлю мысль о способности этих тварей общаться и помогать друг другу.
— Нам его не вытащить! – кричит Виктор. Я его не слышу – читаю по губам.
Он хватает лопату за самый конец длинного, почти двухметрового составного черенка и, пригнувшись, бросается к могиле. Я понимаю, что он задумал: перерезать тело червя пополам – тогда у нас будет хоть какое-то материальное доказательство существования подобных тварей.
Виктор рубит, а я всё так же сижу и до боли сжимаю в руках пульсирующий канат, пускай в этом уже и нет никакой необходимости. Наконец тело червя рвётся на две части, верхняя валится прямиком на могильный холмик, а вторая ускользает в недра земли. Одновременно туда же, в глубь почвы, уходит и другой червь. На кладбище воцаряется – прошу прощения за каламбур! – мёртвая тишина.
Пауза.
Я наконец-то разжимаю пальцы и вспоминаю, что у нас с собой достаточно мощный фонарь. Его луч освещает Виктора: волосы стоят дыбом, руки ходят ходуном, глаза совершенно безумные, а на губах улыбка. Он не может вымолвить ни слова и только кивает головой на то, что лежит совсем рядом, отделённое лишь прутьями ограды. Это – продолговатый белёсый предмет, длиной около полутора метров и не менее полуметра в диаметре – кусок подземной твари.
В голове совсем пусто. Ни мыслей, ни эмоций. Я настолько истощён, что не могу ни думать о чём-либо, ни что-либо чувствовать. Просто сижу на земле и свечу фонариком на улыбающегося товарища. Судя по его блаженной улыбке, он сейчас тоже не вполне адекватен.
И вот тут луч фонаря выхватывает за спиной Виктора какое-то движение. Мне чудится, что там, в темноте, на долю секунды мелькает человеческое лицо. Во мне словно что-то ломается. Ростки победной эйфории с корнем вырваны.
— Витя! – выдавливаю я чужим голосом. – Там кто-то есть!
Виктор моментально становится серьёзным, собирается и отпрыгивает в сторону.
Я шарю лучом туда-сюда, ожидая увидеть очередную выползшую из-под земли тварь, но с удивлением вижу согбенную фигуру явно пожилого человека, щурящего глаза и пытающегося заслониться рукой от света.
— Максимыч, хер старый! – вполголоса говорит Виктор.
Я вижу, как Максимыч совершенно безмолвно и, не обращая на нас никакого внимания, опускается на корточки перед отрезанной половиной чудовища, кладёт на неё ладони и принимается что-то бормотать. Сейчас его не волнует даже бьющий прямёхонько в него луч света. Он словно загипнотизирован.
— Надо его скрутить! – повторяет Виктор. – Бог знает, чего он ещё может натворить! Ему место в психушке…
— Что ты предлагаешь? – спрашиваю я.
Вместо ответа он лезет в рюкзак и извлекает запасной моток верёвки, делает петлю и просит у меня фонарик. Фонарик – с длинной и тяжёлой металлической рукояткой – в случае чего вполне может послужить и оружием. Держа в левой руке импровизированное лассо, а в правой фонарь, свет которого по-прежнему был направлен прямо на Максимыча, Виктор идёт обратно, к могиле моей тётки. Двигается он неспешно, опасаясь спугнуть безумца. А тот продолжает что-то бормотать и делает таинственные пассы руками.
Я беру прибор ночного видения и отхожу чуть в сторону. Так я могу лучше видеть происходящее и в случае чего прийти Виктору на помощь.
— Максимыч! А, Максимыч! – громко зовёт Виктор. Максимыч даже не вздрагивает. Внешний мир для него не существует. Он погружён в молитву.
Виктор вплотную подходит к оградке и направляется вдоль неё к калитке, намереваясь перекрыть Максимычу путь к бегству. Вот-вот он подберётся к нему сзади и свяжет…
Шорох. Шорох идёт со всех сторон.
— Витя-а! – зову я. – Что это?
Не дожидаясь ответа, подношу окуляры прибора к глазам и… у меня перехватывает дыхание. Я вижу, что кладбище наполняется движением. Качаются решётки оград, шатаются памятники, падают ветхие деревянные кресты, пучится земля на могильных холмиках. Словно все погребённые здесь мертвецы, как в старых итальянских зомби-хоррорах, разом ожили и хотят покинуть свои гробы. Но это не мертвецы: по всему кладбищу (насколько позволяют видеть возможности прибора) поднимаются зеленоватые силуэты гигантских червей.
Максимыч вздымает руки в молитвенном экстазе. Земля под ногами вздрагивает.
От неожиданности я едва не падаю, вскрикиваю и теряю прибор. Теперь я вижу только луч фонаря, скользящий туда-сюда и выхватывающий из темноты белёсые тела подземных тварей. А потом земля вздрагивает снова и снова… Фонарик описывает лучом дугу в небесах и гаснет. А там, где только что находилась тёткина могила, образуется пустота. Виктор с Максимычем исчезают, не издав ни звука. Зато всё пространство вокруг наполняется шумом – шумом осыпающейся земли, стуком гранитных плит, лязгом металла, скрипом раскачивающихся деревьев. Кладбище валится в тартарары.
Я чувствую себя совершенно потерянным. Я ору «Витя! Витя!», пытаюсь броситься ему на помощь (хотя интуитивно понимаю, что уже поздно). Но земля уходит из-под ног, и мне ничего не остаётся, кроме как бежать к дереву и лезть на него. Я делаю это машинально, ведомый только страхом и инстинктом самосохранения. Забравшись в самую крону так высоко, как позволяет толщина ветвей, я прижимаюсь к стволу и обхватываю его руками. Я молюсь, чтобы черви не подгрызли корни, и ива не рухнула.
Отсюда, с высоты нескольких метров, в ярком свете полной августовской луны мне видна картина в целом. Прямо посреди кладбища зияет огромная чёрная дыра, а вокруг неё ровными концентрическими кругами выстраиваются черви. Сколько их – одному богу ведомо, но, кажется, не менее сотни.
Поразительно, но ко мне возвращается способность соображать. Почему эти твари сидят в земле кругами? Потому что такова структура их улья? Что (или кто) находится в провале? Королева червей?
Словно отвечая на мои вопросы, из черноты провала показывается нечто чудовищное. Когда оно поднимается достаточно высоко, я вижу колоссальную скользкую поверхность. Игра лунных лучей и теней на буграх рисует некое подобие лица, но это не лицо живого человека – то лик мертвеца: с пустыми впалыми глазницами и остатками полуразложившегося носового хряща. Там, где должен быть рот, нет ничего. Впрочем, возможно, всё это лишь моё воображение… Личина обрамлена множеством тошнотворно извивающихся отростков. Отростки – белёсые и гладкие – толщиной с хороший бочонок и высотой в два человеческих роста.
Тут я понимаю, как мы ошибались! Мы считали, что на кладбище обитает множество тварей, но на самом деле чудовище одно! Оно – именно то, что вылупилось из личинки, с которой столкнулся Виктор в своём селе. Разожравшееся на телах мертвецов и ещё бог знает какой пище до невероятных размеров.
Тем временем рыло монстра поднимается уже выше уровня почвы и слепо пялится в небеса. Червеообразные отростки хаотично извиваются, подобно щупальцам морского полипа. Тварь на пару секунд замирает, а затем резко уходит вниз, в недра земли. Я снова молюсь. На сей раз – чтобы никогда больше не видеть этого жуткого рыла.
Шумит осыпающаяся почва, земля вновь колеблется, ива раскачивается как от сильного ветра, и я до боли впиваюсь в кору. Мне страшно думать о размерах существа, вызвавшего сотрясения земной тверди. Мне страшно думать о его сущности. Могу лишь подписаться под словами Виктора: это не может быть творением земной природы, оно – несомненное порождение хтонического мрака.
* * *
На дереве я просидел до самого утра, невзирая на холод. Когда взошло солнце, мне открылась ужасающая картина разрушений. Значительной части кладбища больше не существовало. Вместо неё был огромный котлован, быстро наполняющийся грунтовыми водами. Стенки ямы являли собой мешанину из сырой земли, искорёженных оградок, разбитых памятников, а кое-где торчали уголки раздавленных гробов. И этот провал – единственное свидетельство того, что под могильными холмиками некогда обитал жуткий зверь. Впрочем, какое это свидетельство? Уверен, геологи всё объяснят карстовыми процессами. И это правильно.
Я сейчас спущусь с дерева, пойду домой и буду (постараюсь!) жить прежней жизнью. Я сделаю вид, что никогда не встречал бывшего директора одной из сельских школ по имени Виктор. Я ни слова не скажу отцу о судьбе его брата, Алексея. Пусть он тоже числится пропавшим без вести. Главное, что монстр ушёл из наших мест. Не знаю, что именно вынудило его уйти – отрубленное Виктором щупальце, молитва Максимыча или ещё какая-то причина – но, думаю, в наших краях он вряд ли объявится вновь.
Но ему нужна пища и нужны адепты, которые будут эту пищу приносить. А раз так, то его появление на каком-нибудь большом кладбище – лишь вопрос времени. Поэтому мой вам совет: держитесь подальше от кладбищ после захода солнца! Поверьте, там может быть кое-кто похуже бомжей, готов, несовершеннолетних дьяволопоклонников и даже оживших мертвецов. А если на погосте вам вдруг явился призрак кого-то из умерших родственников – бегите прочь со всех ног! Призраки тоже бывают голодными. Тем более, если они и не призраки вовсе.