Было всё, почти всё время, в сумраке, жизнь там существовало, исключительно по Её правилам, одно из них было — беспросветная тьма. Помогали лишь керосиновые лампы, но и двигатели фильтров должны были что-то пожирать.
Как всегда, я проснулся и знал, что мне, как и вчера, и как позавчера, нужно на утренний совет, ничего не изменилось, колесо решило совершить новый оборот. Умывшись и позабыв закрыть вентиляцию, я вышел из «шахтёрки» — местной халупки для таких, как я, это было лучше, чем у большинства ублюдков, но всякий, что имел шахтёрку хотел комнату побольше, что полагалась для более толстых ублюдков. Идя по рельсам невозможно забыть о сущем, что, а всё так и сочилось мне в голову, не давало отдохнуть, когда я дошёл до Совета и постучал в тяжёлую дверь бункера, эти уроды жили прямо на запасах, чтобы, если припечёт, удрать, как вшивые псины, но, впрочем, все так про друг-друга думали и никто этого не стеснялся, хоть сейчас кто-то забыл о лицемерии, были проблемы посерьёзнее и одна должна была решиться, или как всегда, отложиться до следующего совета. Войдя, когда меня, приоткрывшего дверь, позвали, я уселся на место — свой стул, табурет с одной, уже ломавшейся ножкой и аккуратно выцарапанными инициалами, позже, пришёл и главный, все его звали Наполеоном. Началось обсуждение вопроса нехватки керосина, треть фильтров включали лишь на пару часов в сутки, в основном, в местах тех, что занимали самые убогие этого убогого места, почти всё «заседание» состояло из криков и ругани, кто-то сказал, что следует перераспределить керосин между отделениями, но Центр в целом весь был против, ничего не добившись, все разошлись по своим делам — пялянию потолка у себя в шахтёрке в компании со спёртым воздухом. Так и этот день прошёл, почти что прошёл.
Колесо сломалась — спица не выдержала давления. Начала завывать сирена, вбившая в себя весь гул Метро, пронизывающий до звериного бешенства и страха звук вогнал в панику все отделения и станции, уши рвались. Я, в страхе и со звериным ликом, вышел из своей шахтёрки, и, как и все, побежал к Совету, меня сбили, прямо за поворотом к Совету, если бы я точно знал, то не удивился, что меня перетоптал не один десяток пар ног и не оглянувшись. Когда я встал и сирена и весь, абсолютно весь гул пропал — а значило это лишь то, что ничтожные движки замолкли, рок закончился, я уже и бояться перестал. Я встал и решил дойти туда, куда собирался, крики людей тоже, собственно, не были слышны, увидел я ковёр, красный ковёр из месива трупов и крови, уже застывшей, густая кровь стала желеобразной, вероятно, что в ней плавали осколки людей, пройдясь по картине бойни я увидел на створках ворот подземного бункера следы пороха, когда-то, совсем недавно, вырывавшегося из дульного тормоза АГС, что еле-еле высунувшись, из приоткрытых ворот, перерубил осколками гранат жизни бедняг, лежавших на полу. Я стоял у ворот и чувствовал всю мощь их безумия и непоколебимости в любой ситуации, они до конца будут защищать любого, кто будет за ними и противостоять любому, кто будет перед. Стоять дольше не было смысла, зная, что кто-то должен скоро прийти, хоть и не знал кто, знали это только те, кто их видел, таких не осталось или они сошли с ума — те, кто решился выходить наружу. Сломавшаяся картина показала свой осколок, сразу — встал счастливчик, что невообразимым образом, как и я, выжил, я помог ему подняться, мы не хотели говорить об этом всём, оно и не нужно было, монетка-то шарик.
Мы пошли в Столовую, там должен был кто-то остаться, но выйдя на другую линию, которая к ней вела, мы не увидели ничего кроме кромешной бездны, бесконечной вверх и вниз, влево и вправо, постоявши пару минут с козлиным тупым взглядом мы решились, что в безумии происходящего не заметят совсем маленького и уже такого, до которого никому не будет дела, особенно пустоте. Главное и первое правило звучало так: «Ни при каких обстоятельствах не может быть нарушено запрещение на открытие боковых дверей, существующих на рельсах между ветками и станциями». Мы отошли чуть назад, поднялись на возвышенность по ступенькам, ограждённой заборчиком вместе с лестницей и Попутчик открыл дверь. Провода, трубы, железо — всё это начало искриться в наших глазах, сложно описать огромный комок, которым и было всё это, у глубины труб с проводами не было конца, словно толщина стен из них была бесконечна, было видно, что было, если посмотреть налево, направо, вверх, но, так же, внизу было не исчезающее болото мрака. За порожком двери была лишь небольшая решётчатая тропинка ведущая в глубь проводов, мы решили, что следует, несмотря на то, что нас может ждать снаружи, выбраться туда, миную Столовую, напрямую, нам было всё равно, наперёд подумав, я взял с собой в поход до Столовой на всякий случай пару тросов, я прицепил себя и его за пояс к тропинке, я говорил ему, что не уверен в надёжности тросов и, что торопиться не следует, мы и поползли, во время движения я всё никак подобающим образом не мог рассмотреть эти провода, на миг я в них увидел жизнь, они пульсировали как вены, по ним тёк светящийся ток, а из труб клубами валил пар, Метро всё сильнее волновалось предстоящего.
Без гула, в целом, без прелюдий, всю толстоту вен и лимфы прорвал, прогрыз огромный червь, и он полетел к противоположной стене и так же, без вида на усилия, прорезал её, точно пуля висок, тянулся он с высокой скоростью из одной стены к другой, его тело — верх и низ, были устелены чёрными шипами, сам он был болезненно кожного цвета, с его, вязкой и комковатой кожи, текла слизь ручьями, сопливого цвета, и как будто бы, специально, под конец он своим хвостом дёрнулся и снёс кусок тропинки вместе с моим Попутчиком, как я и обещал, трос просто разорвало по длине, он лопнул, а удивительно, что вся тропинка не оторвалась от стены, а только её кусок, ведь она и так шаталась от малейшего вздоха, что добавляло проблем и так к уже не важной, безвыходной и безнадёжной судьбы, как у горящего на поле битвы в степи, я, недолго думая, встал, перепрыгнул, позабыв о шаткости тропинки, и отцепив трос побрёл в полный рост дальше, благо состояло в том, что осталось не далеко.
Наткнувшись на тупик и увидев у той же стены проводов из которой я вышел дверь, я без сомнений открыл и в зашёл в неё. Увидел Столовую, то есть дверь от входа в неё — простую, деревянную, с золотой круглой ручкой, я понял, что на месте того странного туннеля должна была быть пустота, ведь как из соседнего коридора я видел пустоту? С открытым ртом я зашёл в комнату, внутренности комнаты полностью были излитыми во едино, комната была огромна и сверкала металлическим блеском, из которого, по-видимому, она и была сделана, я там был муравьём, стояли огромные полки для книг с набитыми ими, был второй этаж, ступеньки я бы и со всем нужным альпинистским снаряжением не преодолел бы, да и не нужно было, на противоположной стороне комнаты, вместе с огромной дверью я заметил маленькую, видимо для мышей — тех, кто решался. Бег был самым лёгким делом за день, уже ничего не слышав и толком не видев, но почувствовав ЭТО я остановился и увидел: стена металла лопнула и вырвался червь, он, увидев меня, полетел ко мне своим песком клыков, до двери было 5-6 метров.
Дверь оказалась закрытой...