От отправителя, пожелавшего остаться инкогнито.
Пробуждение было резким, как будто кто-то включил свет. Щёлк, и ты уже не спишь, уже в сознании. Щёлк, и перед глазами появилась эта комната, незнакомая, тёмная, захламлённая чем-то. Где-то должно быть окно, но я не видел его. Наверное, я лежал головой к нему. Лежал почему-то на руках, сведённых за спиной, в крайне неудобной позе. С ногами дела обстояли не лучше, они были прижаты до боли близко друг к другу. Инстинктивная попытка развести их в стороны, усилие, и волна дикой, жгучей боли. Боли, от которой я на несколько секунд выпал из реальности назад в тёплый, безопасный сон. Что это? Что с моими ногами? Все эти вопросы зажглись в моей голове сразу после прихода в себя. Я не знал что со мной, где я, и почему не могу развести ноги в стороны. Я мог поклясться, что ноги не связаны. Неужели мои руки подверглись тому же? Очень аккуратная, лёгкая попытка вытянуть их тут же наказала меня острой болью, резанувшей по рукам. Что со мной? Что это может быть? Это гипноз, какие-то фиксаторы, или странный препарат, который вызывает болевую реакцию на напряжение в мышцах? С телом действительно было что-то не то, все чувства были слабее, как в слегка затёкших конечностях, но боль была яркой и реальной, а ноги и руки похоже на самом деле что-то держало вместе. Нужно было встать, понять что со мной, вернуть себе способность свободно двигаться, найти выход.
Очень аккуратно, изо всех сил сжимая вместе ноги и руки, я перевернулся на бок. Несмотря на все усилия, вспышки боли от неаккуратных движений заставили меня тихонько захныкать. Нет, сейчас не время. Я не знаю где нахожусь, но определённо нахожусь в большой опасности. И нужно как можно быстрее найти путь к спасению. Я подполз к краю кровати, и посмотрел вниз. Не много, наверное, треть метра, но мне сейчас совершенно не хотелось падать, учитывая непонятные проблемы с конечностями. Да и моё положение нисколько не улучшится, от того, что я буду лежать на полу, а не на кровати. Надо понять, что со мной, но одеяло не даёт даже взглянуть на себя. Посмотрев ещё немного на геометрические фигуры линолеума, я перевёл взгляд на стену. Непонятные надписи, составленные из четырёх-пяти кириллических букв, смазанные рисунки лиц, глаз, животных, иероглифы. Особенно часто повторялась прямая черта, пересечённая в нескольких местах ломаной линией, которая заканчивалась завитушкой. Всё было выполнено синим и красным маркерами. Чья это комната? Какого-нибудь ребёнка? Человека с отставанием в развитии? Чья? В любом случае, я не смогу самостоятельно выбраться из неё. Но возможно, кто-нибудь придёт мне на помощь?
— Кто-нибудь есть? Мне нужна помощь – я сам удивился насколько тих и слаб был мой голос.
Где-то в квартире раздался шорох, а затем быстрые шаги. Идёт! Кто-то! Друг? Враг? Дверь отворилась и вошла девчушка, лет двадцати, в белой футболке и джинсовых шортах.
— Отошёл от наркоза? Слава богу! – она подбежала ко мне, и резко перевернула на спину.
От боли у меня вырвался непроизвольный крик, а глаза снова заволокла пелена слёз. Что она делает? «Помоги мне, пожалуйста, у меня что-то с ногами» — прохрипел я, глотая слёзы.
— Конечно, сейчас, займёмся твоими ногами. Она сняла одеяло, и села рядом, около моей груди. Откуда-то, кажется из-под кровати, она достала медицинскую баночку. Крышка издала чавкающий звук, и мне в нос ударил сильный запах спирта.
— Сейчас обработаем ранки, чтобы избежать заражения.
После этих её слов, я буквально скорчился от боли. Боль была жуткой, жгучей, она оставалась на теле после того, как девушка провела холодной, мокрой ваткой по внутренней стороне икр. Эта боль была гораздо сильнее чем всё перенесённое мною до этого. Мои ноги словно полили расплавленным оловом.
— Не дёргайся, а не то они врежутся в мясо, и станет только больнее. Ничего, сейчас пройдёт.
— Да что ты делаешь? – сейчас даже я сам не узнавал свой хрип. Как будто бы это сказал другой человек.
— Неужели непонятно? Обрабатываю тебе ноги! Чего возмущаешься?
Она снова провела ватой по ногам, и я лишился дара речи. Теперь все силы уходили на то, чтобы терпеть невыносимую боль.
— Ну вот, мы и закончили. Ну не плачь, что ты как маленький.
Она достала платок из кармана, и вытерла им мои слёзы, после чего приложила его к губам.
— Солёные – она улыбнулась мне, словно ей понравился вкус моих слёз – Я приготовила тебе, сейчас принесу.
Я проводил её взглядом до двери. Она определённо враг! Враг жуткий и жестокий, враг которому доставляет удовольствие мучить и пытать меня! Я должен немедленно бежать, иначе мне придётся перенести ещё много ужасов, а после я гарантированно умру. Взгляд упал на мои ноги, и я похолодел от ужаса. Они не были связанны. Они были *сшиты* вместе.
Тонкая леска красной линией часто пересекала линию между ногами. Она была натянута настолько туго, что приходилось плотно сжимать ноги, а малейшее движение заставляло колебаться тысячи нитей в ноге, вызывая сотни вспышек резкой, острой боли. Присмотревшись внимательней, я заметил что ноги были сшиты в два шва. Один тянулся от самых трусов, и заканчивался у коленей, а второй начинался уже после коленей, и шёл до самых ступней. Я не мог взглянуть на свои руки, но понимал, что они были скреплены таким же образом. Первая мысль, пришедшая мне в голову, была естественна, проста и очевидна – усилием разорвать путы, освободиться, встать с постели, бежать, драться, спасать свою жизнь. Мысль мелькнула в мозгу, и немедленно была отброшена. Память о первой попытке развести ноги в стороны всё ещё была жива. У меня безусловно хватило бы сил разорвать леску даже руками, не говоря уж и о ногах. Но что-то говорило о том, что рваться будут отнюдь не тонкие, красные от моей крови нити. Нет, в первую очередь рваться будет моя плоть. А я буду чувствовать всё, каждый стежок лески, идущий сквозь мышечные волокна. И что ещё хуже, я не просто буду чувствовать это – я буду вынужден рвать мясо дальше, продолжая причинять боль самому себе. Смогу ли я развести конечности хотя бы на сантиметр перед тем, как потеряю сознание? Тонкие нитки, рвущиеся разовым усилием, оказались гораздо эффективнее тяжёлых железных наручников. Меня держали не они, а боль и страх, который несла с собой эта боль.
Самостоятельно уйти я не смогу, единственный путь – уговорить её отпустить меня. Кто она? Зачем держит здесь против воли? Когда я увидел её, то был готов назвать её на «ты». Даже не так, я был готов назвать её *по имени*. То есть, я знал её. Знал её раньше, знал когда она вошла в комнату. Но не знал сейчас. Шок во время «обработки» ран стёр все воспоминания о ней. Зачем она это делает? Почему она улыбалась и так беззаботно разговаривала со мной? Она действительно садистка, которой доставляет удовольствие видеть мои страдания или… Внезапная, жуткая догадка прорезала мой мозг натянутой струной. Нет, гнать прочь такие догадки. Это не может быть правдой. Не нужно сейчас об этом думать. Вообще, не нужно о ней думать. Я должен найти хоть какой-нибудь способ сбежать. Есть призрачный шанс, что на полу найдётся острый предмет, которым я смогу разрезать леску, хоть пока и не знаю – как. Стараясь сдержать крик, я вновь перевернулся на бок, и начал ползти к краю кровати, совершая движения корпусом. Осталось пять сантиметров, ещё немного, и вот — я на краю. Перед самым краем у меня возникло сомнение – стоит ли? Сомнительно, что в таком положении я смогу перенести падение, пусть и с очень небольшой высоты, безболезненно. Увы, гравитация всё решила за меня. Пока я размышлял о дальнейших действиях, моё плечо, то на котором я лежал, соскользнуло с краю кровати. Инстинктивно подавшись назад я сделал только хуже. Из-за этого моя рука, та что была сверху, зацепилась за край кровати в момент падения. Ощущение было такое, словно по всей длине шва резко полоснули ножом. Собственно удара об пол я даже не почувствовал, всё моё внимание сейчас было приковано к швам, проходившим по рукам и ногам. На крик прибежала моя мучительница. Я застыл на полу, не смея сказать двигаться, или говорить. Мой жалкий побег закончился, так и не начавшись, и сейчас я без сомнения, буду сурово наказан за эту глупую попытку.
— Господи, ну осторожней же! – в её голосе звучали испуг и удивление, злости не было – зачем же ты лёг на край? Как можно быть таким неаккуратным?
Девушка схватила меня за подмышки и, морщась от усилий, подняла перед собой.
— Фух, возвращайся в постель! – она посадила меня на край кровати.
В этот момент что-то звякнуло в глубине квартиры, и она тут же убежала, кинув мне напоследок: «Как раз согрелось»!
Я сижу! Я нахожусь в вертикальном положении! Я больше не беспомощен, теперь я могу встать в полный рост. Идти не смогу, но хотя бы могу подняться! Первая же попытка развеяла мои надежды. Оказалось, что ноги сшиты не симметрично. Получилось, что одна ступня ближе к полу, чем другая. При попытке встать ровно я чуть не рухнул набок.
— Ну что ты опять делаешь? Упадёшь ведь! – она как раз зашла в комнату. В руке у неё была тарелка с жареной картошкой и мясом. Лёгким движением второй руки она опрокинула меня назад, затем уложила в постель. Всё. Моё преимущество потерянно. Я снова лежу на собственных, сшитых за спиной, руках.
— А сейчас мы будем кушать – ласково проговорила она, накалывая на вилку немного картошки и мяса
— Пожалуйста, выпусти мен… — я не смог договорить фразу, так как у меня во рту оказалась горячая пища.
— Вот так, молодец. Хватит болтать! – она подмигнула мне, и потянулась за следующей порцией – слышал поговорку: «Когда я ем, я глух и нем»?
Ситуация стала похожей на какой-то безумный фарс. Впав в отчаянье, я просто крепко сжал зубы, чтобы она прекратила свои издевательства надо мной.
— Ты это зря – а вот сейчас в её голосе послышалась угроза – открой рот, иначе я тебе помогу.
Я лишь помотал головой. Не позволю ей продолжать в том же духе.
— Что, придётся помочь.
Она глубоко вздохнула и поставила горячую тарелку мне прямо на грудь.
Долю секунды я просто смотрел на стоящее на груди блюдце, тело словно ещё не поняло какую пытку для него приготовили, не распробовало ощущение. А потом появилась боль, после которой пришёл жар. Именно в такой последовательности, сначала боль, а только затем её причина. Я начал извиваться под горячей тарелкой, наверное, со стороны мои корчи были похожи на движения червяка на крючке. Убрать, снять, убежать… Все эти команды, поступающие из глубины подсознания сейчас звучали в моей голове. Наверное, их отдавал инстинкт самосохранения. Но я был не в силах исполнить их. Моего сознания едва хватало на то, чтобы не дернуть снова руками или ногами. «Пожалуйста, убери, пожалуйста» — я был готов на всё, любая команда или прихоть сейчас была бы исполнена. Только бы прекратилась эта пытка.
— Обязательно сниму – после еды – она хитро прищурилась, и отправила новую порцию мне в рот.
Картошка была горячей, потому я изо всех сил постарался проглотить её как можно быстрее, не жуя. Из-за этого я только закашлялся.
— Не торопись так, а то подавишься – в голосе прозвучали толи заботливые, толи издевательские интонации – ешь как все нормальные люди.
— Прошу тебя, сними тарелку, я съем всё до конца – я уже успел глубоко пожалеть о своём наглом поведении.
— Конечно уберу. Когда она опустеет. А теперь открывай рот, и продолжай есть.
Следующая порция не лезла мне в глотку, мне пришлось проталкивать её языком, и до боли напрягать гланды. Из-за этого я чуть не закашлялся.
— Что такое? Не нравится? – она отвернулась от меня, и посмотрела на дверь – тогда можешь не есть.
Что такое? Она собирается уйти? Встала? Уходит? Оставляет меня сдесь, с этой горячей штукой на груди?
— Нет, нет, очень вкусно, продолжай пожалуйста. Только тяжело глотать, когда тарелка на груди
Она улыбнулась, и снова присела рядом.
— Я знала, что тебе понравится – она вновь подмигнула мне, и потянулась за новой порцией.
После двух вилок самообладание вернулось ко мне. Боль не стала слабее, но теперь я мог терпеть её. Возможно, у меня вырабатывалась воля. Возможно, я просто понял, что легче не станет. Пытка продолжалась очень долго – ещё минут пять или семь. Это очень долги срок, когда у вас на груди лежит что-нибудь горячее.
— Вот молодец, всё съел. Видишь, как я тебе здорово помогла – она убрала тарелку, и положила голову на то место, где до этого стояла тарелка – ты такой тёпленький.
— Зачем ты всё это делаешь? Почему? Отпусти, меня – я почувствовал, что слёзы снова подступили к горлу.
— Отпустить? – девочка посмотрела на меня так, словно я сказал что лишнее – после десерта.
Сказав это, она немедленно вышла, оставив меня в комнате наедине с тяжёлыми мыслями. Догадка подтвердилась. Это не садизм. Она не получает удовольствие от моих мучений – она просто не понимает их. Как будто бы не знает — насколько мне было больно, хотя и знала, что я готов на всё, лишь бы прекратить эту боль. Очень странная забота. Хотя, Аня вообще была странным человеком, можно было ожидать от неё чего-то подобного. Аня? Откуда я знаю её имя? Голос, походка манеры – всё выдавало в ней Аню. Девушка, с которой я был знаком два или более лет. Я тогда ещё не окончил институт, ещё только начинал жить. Ещё пытался стать человеком, таким же как все. Но она ли это? Возможно, я перепутал? Аня была необычной девушкой, но чтобы лишать человека воли, сшивать ему конечности – это слишком. Я должен узнать, как-нибудь определить – она это, или нет? Не спровоцировав новую волну агрессии. А потом? Договорюсь с ней? Убью её и сбегу? Не знаю, надо что-то сделать. Иначе будет хуже.
Я пролежал так ещё минут десять, стараясь выбросить из головы все эти мысли, и просто отдыхать, наслаждаясь каждой секундой без мучений. Я вздрогнул от скрипа двери. Такое ощущение, что на плечи повесили что-то тяжёлое, в груди похолодело. Она вошла в комнату, и воздух сразу же стал плотным, тягучим, удушливым. Всё это было чисто эмоциональными ощущениями, но казалось, от них действительно можно было задохнуться. В руке у неё было блюдце поменьше, и на нём лежало что-то розовое.
— А сейчас десерт!
Она подошла ко мне, и я смог лучше рассмотреть содержимое тарелочки. Это было розовое мороженное, уже слегка подтаявшее, и чайная ложечка. Отломив кусочек, она, вместо того чтобы дать его мне, отправила его себе в рот, а затем приблизилась к моему лицу. Секунду или две мы смотрели друг другу в глаза – мышонок и кошка, поймавшая его. Затем наши уста сомкнулись, и я почувствовал, как холодная, сладковатая масса поступает ко мне в рот. Зубы слегка ломило от мороженного но, помня о прошлом отказе, я не решился протестовать. Кусочек уже был съеден, но девушка не спешила прекращать поцелуй, словно пытаясь распробовать меня получше. Второй кусок был заметно больше, но она на этот раз она, видимо захотев чего-нибудь взамен, поймала зубами мой язык. Я глупо замычал, не смея пытаться укусить в ответ или освободиться. Она отпустила язык и громко рассмеялась.
— Слышал бы ты сейчас свой голос! Умереть со смеха можно!
Я не знал, что нужно ответить ей, чтобы вновь случайно не разозлить, но её смех внушал надежду, что она не будет снова мучить меня. Во всяком случае – какое-то время. Тем временем, она отломила кусочек мороженного, но не стала его есть, как остальные, а положила мне на грудь, на то место, где до этого стояла тарелка. От резкой смены температуры, я выгнулся как струна, чем снова вызвал её смех. Она стала размазывать мороженное по моей груди ложкой, одновременно глядя на мою реакцию. Я больше не просил её остановится, я знал что ей просто интересно смотреть за моей реакцией, и мои просьбы и мольбы – часть этой реакции. Не стоит потакать её желаниям, если я буду скучной игрушкой, она быстро потеряет интерес ко мне. Покрыв мою грудь ровным слоем мороженного, он наклонилась к моей груди, и толи поцеловала её, толи укусила. Потом ещё и ещё раз, попутно слизывая мороженное, заставляя меня смеяться от щекотки. Закончив это, она аккуратно наклонилась к самому уху, и прошептала: «Ты такой сладкий. Я хотела бы отрезать от тебя кусочек, поджарить его с картошкой, и съесть». При этих словах я настолько явно задрожал, что даже она это заметила. Отстранившись от моего лица, она обиженно надула губки и спросила: «Что, даже маленького кусочка жалко?».
Страх и боль в затёкших руках заставили мои глаза снова увлажниться.
— Ты обещала, что после десерта отпустишь меня. Аня, пожалуйста, хотя бы срежь эти нитки, у меня от них невыносимо болят ноги. Ты ведь видишь, мне слишком плохо, чтобы я ушёл – про себя я конечно же поклялся уйти сразу же как только смогу передвигаться, хоть на руках.
— Но я же не говорила, что отпущу тебя сразу после десерта, Никита – она достала откуда-то влажную тряпку, и начала протирать моё тело – Куда ты торопишься? У тебя есть кто-то?
Она знала, либо догадывалась, что у меня никого не было. Никого с тех пор, как я попытался сблизиться с ней. Но не мог же я сказать ей, что тороплюсь не куда-то, а откуда-то. А именно – от неё.
— Есть? Познакомишь меня с ней? – её глаза хищно сверкнули.
— Нет, никого нет – я отвёл глаза.
— Жаль, нам бы было интересно вместе. Могли бы прийти с ней к консенсусу – что с тобой делать.
— Отпустить — тихо пробормотал я.
— Отпустить? – рассмеялась Аня – А почему бы и нет.
Она ушла, а через минуту вернулась со скальпелем в руках. Мне было страшно видеть, как она приближается ко мне вместе с этим предметом, но в моём сердце оставалась надежда на то, что нож не для меня, а для лески.
Около пяти минут она копалась с моими ногами, а потом начала вытаскивать нити из ноги. Снова боль, от которой некуда спрятаться, которая, как кажется никогда не кончится. И невозможно сдержать слёзы. Они льются сами по себе, и ты не властен над ними. Прошла наверное вечность, прежде чем она наконец закончила экзекуцию.
— Вот я устала. Хорошо тебе – просто лежишь и ждёшь, когда я всё за тебя сделаю
— Что это значит? – я почувствовал, что мне стало дурно.
Это уже выходило за рамки слова «издевательство», на секунду мне показалось, что рядом со мной не девушка, а исчадие ада в её обличие – один из швов действительно был разорван. Тот что шёл между коленями и ступнями. Второй остался на месте.
— Ну что, сможешь идти в таком состоянии?
Она шутит? Или говорит серьёзно? А разницы нет, она воспринимает меня как игрушку. Выпустит ли она меня живым, после всего что сделала? Зависит от того, насколько она безумна. Если она уже не воспринимает реальность, то у меня остаётся призрачный шанс на спасение. Если же Аня находится где-то в пограничной зоне, то никаких шансов у меня нет, я уже труп. Вопрос тогда заключается лишь в том – как долго она будет мучить меня, прежде чем я умру от её опытов. Кажется, тогда два года назад, Аня что-то говорила о своей болезни. Она имела какое-то сложное и непонятное название. Только я не помню, было ли это психическим заболеванием, или же что физиологическим? Кажется, что-то неврологическое и при том врождённое. Может ли безумие быть врождённым? Можно ли родиться уже безумным? Можно, но вот скрывать своё состояние до момента взросления – нет. Таковы аутисты, люди с синдромом Дауна или Туррета. Такие попадают в детские дома, после отказа родителей от бракованного материала, и живут там всю жизнь. И у них нет возможности привязывать людей к кроватям, и пытать их.
Тем временем девушка вытерла мою грудь мокрой тряпкой, и вновь потянулась к мороженному, чтобы получить ещё один «поцелуй».
— Аня, отпусти меня – мой голос прозвучал неожиданно твёрдо, я даже испугался что опять спровоцирую её – убери эту леску, которая связывает меня.
— Ты уже хочешь уйти? Куда ты так торопишься? – её голос был слегка обиженным. Меньше всего мне хотелось сейчас её злить.
— Нет, но у меня жутко затекли ноги – я выждал паузу, и, не увидев реакции, добавил – они очень сильно болят.
— Бо-лят – словно пробуя слово на вкус, эхом отозвалась Аня. Она задумалась на секунду, а затем проговорила – хорошо, я распущу леску на ногах, и позволю тебе немного пройтись.
Волна облегчения накрыла меня. Мне снова позволят двигаться. Идти. Бежать. Спастись! Нужно только дождаться, когда она освободит мне ноги.
Около пяти минут девочка резала и вытягивала леску. Снова боль, от которой некуда спрятаться, которая, никак не хочет кончаться. И невозможно сдержать слёзы. Они льются сами по себе, и ты не властен над ними. Прошла вечность, прежде чем она наконец закончила экзекуцию.
Я попытался расслабить ноги, и тут же был наказан за это новым шоком. Но когда я посмотрел на них, чтобы понять в чём дело, я испытал куда больший шок. Шов, проходящий между коленями и ступнями, был срезан полностью, но второй остался на своём месте. Вся моя надежда на побег тут же улетучилась.
— Ты хотел немного пройтись? Я разрешаю, можешь идти – она вновь звонко рассмеялась.
— Как же я смогу идти? Распусти второй шов – я попытался вложить в свой голос всю свою злость, но предательский всхлип помешал. Мой надрывный крик вышел не пугающим, а жалким.
— И чего мы опять плачем? Я же исполнила то, что ты просил? – издевается? Или действительно удивилась?
После этих слов она резко встала, отложила скальпель в сторону, и стащила мои ноги с кровати.
— Вот, а сейчас мы пройдёмся – ласково промурлыкала она.
Я не мог поверить в то, что она действительно собирается «выгулять» меня. С плотно сжатыми коленями? С возможностью двигать только нижней половиной ноги? Похоже, её это не сильно волновало.
Взяв меня под руку, Аня потянула вперёд. Чтобы не упасть, я инстинктивно попытался сделать шаг вперёд. Нити в моей плоти зашевелились, разрывая мясо. Сотни огоньков острой боли мгновенно ожили и заголосили. Я поспешно сжал ноги вместе, и чуть не упал. Девушка, пытаясь удержать меня в вертикальном положении, дёрнула мои сшитые руки, от чего перед глазами вновь появилась мокрая пелена.
— Ты уже ходить разучился?
Я ничего не ответил, все силы ушли на то, чтобы маленькими шажочками просеменить то небольшое расстояние, что было между нами. Мы продолжили движение подобным образом. Я мелко семенил за Аней, стараясь плотно сжимать ноги до колена, двигая лишь голенями и ступнями. Несмотря на то, что плоть больше не рвалась, леска находилась в постоянном напряжении, что вызывало жгучие, изматывающие мучения. Без резких, особенно сильных вспышек, но постоянные, возникающие при каждом «шаге». К тому времени, как мы дошли до двери, я уже невыносимо устал терпеть и сопротивляться им. Побег? Спасение? Вздор, сейчас я хотел лишь одного – вернуться в свою уютную кровать, принять удобное безболезненное положение, просто отдохнуть.
— Почему мы остановились?
— Аня, я больше не могу идти. Пожалуйста, пойдём назад, в постель, только дай мне немного отдохнуть.
— Устал? Облокотись на меня, я всегда тебя поддержу – она приобняла мою горячую, раскрасневшуюся голову и поцеловала в ушко.
— Пожалуйста, пойдём назад – сказав это, я ощутил странный порыв. Порыв оказаться как можно дальше от неё, вырваться из объятий этого больного человека, отдалиться хотя бы на пару сантиметров.
Дёрнувшись в строну, я смог вырваться, но мне оказалось не под силу удержать равновесие. Словно в замедленной съёмке, я увидел как пол качнулся и полетел прямо на меня. Из-за сшитых рук, я не смог защититься, и приземлился лицом прямо в пол. Рот наполнился солоноватой жидкостью. Похоже, я приземлился на верхнюю губу, и рассёк её собственными зубами. Где-то далеко раздался вскрик. Новая вспышка боли, меня куда-то тянут, я вижу лицо Ани – она морщится от усилий. А вот я сижу на кровати, откуда-то далеко, хотя и громко раздаётся голос, который предлагает мне стакан воды. Пить? Да, было бы неплохо, привкус крови и мороженного вызывает лишь отвращение.
Выпив воды, я немного пришёл в себя.
— Тебе лучше? Ничего не сломал? Как ты себя чувствуешь? – весь её вид выражал испуг, и озабоченность моим состоянием.
— Верхняя губа – я вспомнил где и с кем я сейчас нахожусь – верхняя губа очень болит.
— Прости, прости, я не хотела, клянусь – она взяла ватку, обмакнула её в спирте, и принялась обрабатывать мою верхнюю губу.
Я слегка поморщился. Жжение сейчас было таким слабым, таким незаметным, после всего того, что я перенёс. И Аня была такой доброй и заботливой. Казалось, она на самом деле сожалела о том, что со мной произошло.
— Я не знаю, как так получилось. Мне казалось, что я крепко тебя держу – она платком вытерла кровь, которая тёплой струйкой легла на мои губы, и аккуратно поднесла платок к своим губам, словно пробуя на вкус.
— Дай мне ещё воды. И будь добра, помоги мне лечь – я окончательно выбился из сил. Сейчас мне не хотелось никуда бежать от неё, даже страх куда-то улетучился. Казалось, если разговаривать с ней вежливо, то опасности не будет – набок, если можно. Я уже больше не могу лежать на руках.
— Что-нибудь ещё нужно? – она аккуратно повернула меня на бок – спрашивай что захочешь, я принесу.
— Нет, всё нормально. Но если ты не против, я хотел бы немного поспать – боль, стресс и усилия сделали своё дело, мне хотелось просто отключится, перестать существовать.
— Хорошо, конечно – она вышла из комнаты, но почти сразу же вернулась с какой-то широкой штукой. Присмотревшись, я понял что это лист ДСП.
— Я не хочу чтобы ты снова упал во время сна – она положила лист вплотную к кровати.
Вместо того чтобы уйти, она поставила рядом с кроватью стул, и села на него. «Я буду охранять твой сон. На всякий случай» — Аня похоже твёрдо решила, что не оставит меня в покое. Я хотел было протестовать, но силы очень быстро оставляли меня. Пусть остаётся, только не трогает меня больше. Я закрыл глаза, и погрузился в тяжёлый сон без сновидений.
Когда сон наконец закончился, я не сразу понял, где нахожусь. Незнакомая комната, руки за спиной. Почему-то их нельзя разводить, никак нельзя, только вот не помню – почему. Из-за этого бок очень напряжён. Я хочу повернуться, но не могу, и продолжаю превращать свой левый бок в один большой пролежень. А ещё рядом чьё-то дыхание. Тёплое, безмятежное. Кому оно принадлежит? Я открыл глаза, и увидел её. В эту секунду вернулись воспоминания. Вновь вспомнились нити, стягивающие мою плоть изнутри, вернулся страх, вернулась память о боли в ногах. Мне даже на секунду показалось, что я на самом деле чувствую эти ощущения, что они живут не только в моих воспоминаниях. Я точно знаю, что спал очень долго, но ей это не помешало. Моя тюремщица тихонько дремала, облокотив голову на спинку стула. Неужели она так сильно не хотела отпускать меня, что сидела рядом всё это время? Она боялась, что я мог уйти в таком состоянии? А я могу? Я аккуратно шевельнул ногами – они ответили мне болевыми ощущениями. Боль жила как в верхней части ноги, в которой я отчётливо ощущал тонкие нити, так и в нижней, правда вторая была слабее. Он вновь сшила мои ноги вместе, пока я спал? Нет, невозможно, я ушёл не настолько далеко. Да и положение моего тела не изменилось, от чего левый бок невыносимо болел – кажется, там скоро появятся пролежни. Нет, никто не тревожил меня во время сна, с ногами случилось что-то иное, не знаю что это, но из-за этого я не смогу сам уйти отсюда. Или всё же смогу? Очень хотелось бы – мой метаболизм отнюдь не останавливался на время сна, и наполненный мочевой пузырь давал о себе знать очень сильным дискомфортом. Может сказать об этом Ане? Иногда она проявляла нечто, что можно было считать заботой обо мне. Мой взгляд вновь скользнул по её лицу. Нет! Гораздо лучше, когда это чудовище спит. Что придёт ей в голову после того, как я разбужу её? Лучше действовать самому. Но как? Вытащить к чёрту швы и всё остальное, что соединяло ноги, встать и тихо уйти. Но для этого нужно сперва освободить руки. Они затекли от долгого лежания в одном положении, и когда я начал ими двигать, казалось даже не почувствовали сперва ничего. И всё же толку от этого не было – пальцы ничего не ощущали, я даже не знал – двигаются они, или нет. Казалось, рук нет вовсе, а сзади прицеплены два чужих куска мяса. Я почти не ощущал, как они движутся, даже если пальцы и чувствовали что-либо, я всё равно не смог бы дотянуться ими до нитей. Никаких шансов на освобождение с этой стороны.
Но можно ли разрезать леску? Где-то здесь был скальпель, но Аня совершенно точно убрала его как можно дальше от меня. Она ни за что не позволит мне случайно порезаться, и лишить удовольствия дальше издеваться надо мной. Но я не сдамся! Я обязательно уйду от безумной. Уйду, или умру, но не останусь. Нет скальпеля — перетру леску другим способом! Я медленно лёг на свои руки, почувствовав глубокое облегчение – наконец-то постель не давит на левый бок! Теперь нужно подняться повыше. Согнув ноги в коленях, я смог увидеть одеяло, которое их скрывало – приблизительно по центру была рванная, грязно-бордовая полоса, полоса моей запёкшейся крови. В голове помутилось, я почувствовал что картошка, которой меня накормили, стремится наружу. Огромных усилий мне стоило подавить этот позыв. Если кровь проступила на этой стороне, то что на той? Сколько крови я потерял? Смогу ли я идти? Что-то холодное, липкое, мерзкое заполнило мой разум изнутри. Нет, это был не страх. Для этой эмоции придумано другое слово – безысходность. Страшные картины заполнили моё воображение. Что если ноги уже отрублены? Что если позади меня болтаются бессильные культи, наскоро пришитые к спине? Даже если Аня отпустит меня, меня ждёт жизнь урода-инвалида, просящего милостыню до конца дней. А что если в моей крови уже циркулирует инфекция, занесённая во время пришивания ног? Тогда меня ждёт медленная, болезненная и абсолютно неизбежная смерть. И единственным человеком, который будет со мной в последние несколько часов, окажется садистка, случайно убившая меня во время этой жуткой игры. Напрасно я повторял себе, что это всё безумная фантазия, что Аня не стала бы уродовать меня, что всё это закончится – ужасные картины вставали одна за другой. Желание деятельности, борьбы, действия – вот что я ощутил тогда. Из безысходности родилось сопротивление, желание бороться с обстоятельствами. Если не выжить, то продать свою жизнь подороже…
И это сдерживать это желание было ещё тяжелее, чем терпеть всю предыдущую боль. Я не был связан, но не мог двигаться. Мой рот не заткнут, но крик отчаянья надёжно похоронен на полпути. Невероятное усилие воли требовалось, чтобы не двигаться и молчать. Словно держишь раскалённый кусок метала в руках, при этом точно зная, что его ни в коем случае нельзя бросать. Подавленное сопротивление перебродило в крови, и вернулось ещё более страшной, ещё более жуткой безысходностью. Это ощущение, я уже забыл его – истерика. Подавленная, оттого особенно болезненная. Я почувствовал, как по щеке потекла слеза.
Несмотря на все мои усилия, в комнате раздались тихие всхлипы. Всхлип, ещё один. Стоп, нужно прекратить, приказать себе не делать этого. Поздно, девушка зашевелилась на стуле, медленно подняла голову и посмотрела на меня. Секунду её глаза был полузакрыты, словно она соображала, в чём дело. А потом её лицо изобразило удивление, и даже какое-то опасение.
— Что с тобой, тебе больно? – вот, она спросила меня. Сейчас я скажу, скажу как мне плохо, и она обязательно сжалится надо мной.
— Отпусти, отпусти, отпусти… — сейчас я сам не смог бы понять, что сказал, настолько слова были искажены истерикой.
Аня бросилась ко мне, обняла мою грудь, прижалась к голове.
— Тише, тише, всё будет хорошо. Просто скажи, что с тобой не так? Я обязательно помогу тебе. Что мне сделать?
Я ничего не отвечал, просто тихо плакал, прижавшись к ней. Я знал, что нельзя принимать ласку от Ани, но ничего не мог с собой поделать. Сейчас её объятия были тем единственным, благодаря чему мне становилось легче, благодаря чему ужас медленно отступал, освобождая место разуму. Не нужно отвергать их, не нужно убегать. Аня обязательно поможет мне.
Когда наконец мои слёзы закончились, голова бессильно упала на бок.
— Эй! Тебе хуже? Ответь что-нибудь! – сейчас её голос был полон неподдельного страха, страха за меня.
— Всё норм… нормально – мой голос хрипел и сбивался.
— Что мне сделать для тебя?
— Я… В общем, мне нужно в туалет.
— Конечно же, одну секунду.
Она вышла, и почти сразу вернулась с пустой бутылкой в руках.
— Вот, сейчас мы решим этот вопрос – она стянула грязное от крови одеяло, и я увидел свои израненные ноги. Пространство между ногами, как до колена, так и после, было полностью покрыто запёкшейся кровью. Огромное бардовое пятно растянулось по простыне, с одной стороны достав до края. Я отвернулся, чтобы не видеть этого.
Аня, тем временем, приспустила мои трусы, и я почувствовал, как моя крайняя плоть соприкасается с холодным горлышком бутылки.
— Вот так, можешь приступать. Ничего не прольётся.
Я вполне понимал, что сейчас это вполне нормально, что после всего произошедшего нет причин стесняться этой женщины, что это лучшее из того, на что я могу рассчитывать. Я всё понимал, и ничего не мог сделать. Словно в голове стояла блокировка, которую невозможно было сломать или обойти.
— Ну?
— Аня, я не могу так. Совсем.
Она убрала бутылку, посмотрела куда-то в стену и, не сказав ни слова, вышла. Через некоторое время откуда-то издалека раздался скрежет и звон метала. Перед глазами сразу встали образы блестящих, металлических устройств, предназначенных для пыток. Что она несёт ко мне? Что будет делать со мной?
Мерзко скрипя несмазанными частями, в комнату въехало кресло-каталка.
— Сейчас мы поедем, — она подкатила кресло к самой кровати, и убрала лист фанеры.
— Аня, я потерял так много крови? – мне всё ещё неприятно было смотреть на огромное пятно.
— Не волнуйся, у меня есть стиральная машинка, – она взяла меня под руки, и потащила к креслу, тяжело дыша мне в ухо.