Не успел я приготовить завтрак, как в дверь постучали. «Кого это нечистая принесла?» – пронеслось в голове. Я вышел в прихожую и открыл дверь. На пороге нетерпеливо переминался почтальон. «Вам письмо», – монотонно проговорил он, и, как только вручил конверт, поспешно скрылся. «От Воронцова Андрея Алексеевича». Вот оно как. А почему письмом?

Конверт лег напротив тарелки с еще горячим омлетом. Андрей – мой друг детства, с которым мы не виделись с тех пор, как я переехал в город. Он периодически звонил, звал на рыбалку, да и в принципе в гости, повспоминать за беленькой наши деревенские похождения, но я никак не мог найти на это время и лишь отнекивался. А теперь вот...

Я аккуратно открыл конверт. Внутри лежало лишь несколько свернутых пополам тетрадных листов в клетку.

«До-ро-гой Ни-ко-лай...»

Из-за небрежного почерка мне с трудом удавалось разбирать слова. Плохо дело... У Андрея почерк всегда был разборчивым.

«Ес-ли ты чи-таешь это, то я уже не жилец. Специально решил написать именно письмо, чтобы ты не стал пытаться меня выручить. С каждой секундой в мой разум все крепче впиваются когти безумия, и этот процесс никак нельзя остановить. Мне лишь хочется выговориться близкому человеку прежде, чем конец настигнет меня. А все это из-за того чертового похода...

Пару дней назад мы с дедом Макаром ходили в лес за грибами на засолки. Все шло нормально... как обычно. За несколько часов удалось насобирать ведро шампиньонов, да отдельно разной мелочи. И когда мы шли по тропинке в сторону Родникового, Макар посмотрел куда-то вглубь леса и резко застыл. Взгляд его остекленел. Лицо исказила гримаса дикого, чуть ли не первобытного ужаса. Он никак не реагировал на меня даже тогда, когда со всей силы тряс его за плечи. Более того, я даже с места сдвинуть его не смог. Словно парализовало. А потом, когда уже собирался бежать за помощью в деревню, Макар завопил. Истошно. Надрывно. До хрипа в горле. Он схватился за лицо и надавил на глаза с такой силой, что у него пальцы побелели от напряжения. Кровь ручьем стекала с подбородка, а он все орал. Потом раздался хруст – и дед Макар свалился замертво...

Долго рыдала его старуха-жена. Никто не хотел верить в то, что такое произошло, да еще и с дедом Макаром, божьим одуванчиком. А я заперся в доме. Окна заклеил газетами и для верности ставни забил досками. Пока делал все это, смотрел только в пол: так меньше шанс что-то увидеть. Но и это не принесло мне спокойствия. Что такого Макар увидел в лесу? Кто или что это, что он в один миг поехал крышей и решил, что лучше выдавить себе глаза, чем видеть это?.. Знать не хочу. Но мысли об этом сами лезут в голову. Это может быть совершенно что угодно. И не факт, что этого нет в моем доме.

Больше не могу. Все сидел, размышлял, а, вдруг, это звук, вкус или вообще запах, что мгновенно сводит любого с ума. Самые ужасные ночные фантазии не сравнятся с тем, чего ты не знаешь и познать не сможешь. И это где-то здесь, совсем рядом...

Не приезжай в деревню. Никогда больше. Слишком опасно. Я оставлю письмо на пороге. Васька отнесет на почту. А после заколочу дверь изнутри, набью в уши ваты и завернусь в одеяло. Это единственное, что могу сделать, чтобы не разделить Макарову участь...»

...Нетронутый омлет уже порос плесенью, а я все сидел, думал и крутил в руке нож. Как жить, если знаешь, что в любую секунду можешь сойти с ума? И только когда острие пробило барабанные перепонки, только когда мои глазницы опустели, я понял, что был обречен еще в тот момент, когда решил открыть этот проклятый конверт...