Эта история написана в рамках литературного турнира Мракотеки (май-июнь 2022 года). По итогам голосования жюри она стала победителем конкурса🏆
Со мной никогда не случается того, к чему я не готов. В этом я уверен. Инфоцыгане сказали бы, что я нащупал связь со вселенной. Научился посылать ей какие-нибудь импульсы тонкой энергии. Но плевать на них. Меня мало волнует причина, почему все устроилось так. Меня больше интересуют те причины, которые я сам создаю.
Эта особенность проявилась в детстве, я стал замечать ее лет в девять, хотя быть может, это было со мной всегда. Обнаружив эти цепочки закономерностей, я несколько лет жил в полной уверенности, что так у всех. И тем диковиннее казались истории лично и заочно знакомых о самых разных неприятностях, которые с ними происходили. Зачем? Глупо с их стороны создавать такие ситуации, чтобы их ограбили, избили, выгнали из дома. Они же сами этим недовольны. Так я рассуждал. Немного повзрослев, я понял, что они в самом деле тут ни при чем. Они не умеют контролировать происходящее. Никто из них. Это было чудовищно странно, все равно что узнать, что ты один во всем мире имеешь зрячие глаза.
Даже себе, впрочем, сложно сформулировать, как именно выходит то, что у меня так хорошо получается. В пятом классе я твердо знаю, что если оставлю дома ключ, то зайдя после школы к маме на работу за ее дубликатом, получу конфету. Не каждый раз, но и о тех днях, когда конфеты не будет, я тоже знаю. У мамы был слишком высокий сахар, она ни за что не притронулась бы к сладкому. Из коллег угощать ее тоже не стал бы никто. И, тем не менее, я знал, что оставив сегодня ключ дома, получу от мамы конфету. Любопытство заставляло экспериментировать, из-за чего я мог порой взять ключ с собой, но все равно пойти к маме на работу. И так же твердо я в таких случаях знал, что конфеты не будет. И ее не было.
Освоение этого особого чутья занимало время, да и в целом немного пугало, стоило мне осознать, что окружающие люди так не умеют. Но все же тяга к комфортной жизни брала свое, я все чаще прислушивался к внутреннему щекотанию, однозначно говорящему мне о том, что произойдет. К тому же, с годами оно само становилось все более ощутимым и конкретным, без полутонов, хотя и не переходило в какую-нибудь пошлость вроде второго внутреннего голоса. Эта бумага внутри меня всегда вела себя порядочно и учтиво, как профессиональный ассистент. И снова, мне и себе самому сложно сказать, почему бумага. Но внутри вроде бы что-то натягивается с легким целлюлозным скрипом под ветром времени. Так я ее чувствую.
К выпускному классу я уже владел этим чутьем в совершенстве. Мир вокруг был похож на паутину, потянув за ниточки которой, я мог приблизить одно и отдалить другое. Я дружил с нужными людьми и отпугивал отребье, хотя совсем не походил на того, кого стоит бояться. Я лишь знал, какие причины следует конструировать. Держу пари, расскажи я это кому угодно из них, меня объявили бы эксплуататором и интриганом. Навесили бы ярлык. Но они не понимают, что это так же естественно для меня, как для них приготовить себе еду, когда голоден. При чем тут мораль? Вот и я так считаю.
Позже мне 22. Я окончил престижный университет, услышал «Да» от прекрасной девушки, устроился на хорошо оплачиваемую интересную работу. Я абсолютно свой в этой игре, я знаю все ее правила, и хотя сам не сдаю карты, но у меня с казино сговор. Мне благоволит начальство, улыбаются коллеги, со мной всегда вежлив кассир и терапевт на медосмотре. Последний дивится моему здоровью. Я же просто знаю, что следует делать, а чего нет. Жена, впрочем, иногда болеет, потому что плохо прислушивается к моим советам. Причина не всегда кажется логичной, поэтому мне редко удается что-то донести. Скажем, я знаю, что ей не следует в пятницу идти в магазин привычным маршрутом, иначе она заболеет. Встретит ли она там подругу детства, только перенесшую грипп, или ей всучат листовку – я не знаю. Мог бы узнать, но что толку? Я люблю ее, но от всего уберечь не смогу. И концентрирую чутье на том, за что отвечаю на сто процентов – на себе.
Тем не менее, у меня нет иллюзий на счет простоты окружающего мира. Некоторые события слишком большие и тяжелые, их труднее обойти. Это не обязательно глобальные происшествия вроде стихийных бедствий или войны. Стычка с наркоманами в подворотне может оказаться таким событием. Каким-то странным базовым узлом, к которому почти наверняка ведут все цепочки. Это, впрочем, похоже на те случаи, когда людям совершенно необоснованно и по-крупному везет. Просто какие-то вещи происходят спонтанно, будь это находка сумки с деньгами или авария на дороге. Эти вещи я называю большими и тяжелыми. Такой вещью была смерть моей жены. Мне 26, и я стою над ее могилой, твердо зная, что ответвлений в обход этой точки не было. Я уже не переживаю, потому что такие события видны издалека. Я похоронил ее за четыре месяца до смерти.
Стоит признаться хотя бы перед собой, что такой навык кружит голову. Когда видишь, что твой ресурс не исчерпан, а при правильном поведении ты сможешь его восстановить, значит, можешь позволить себе и несколько приятных глупостей. Что-то по типу алкоголизма на пару лет. Эти годы, впрочем, были далеко не такими веселыми, как могло показаться. Но ведь мне и не казалось. Я отчетливо знал, что спускаюсь на лифте в глубокий подвал, из которого подниматься придется по крутой лестнице. Полагаю, так я решил вернуть себе вкус к жизни после смерти жены. Что ж, я его вернул. Отказ от зелья, пара особо эффективных восстановительных практик и два месяца вернули мне комфортное пребывание в нашей квартире, искреннюю приветливость и заработок. Щекотка внутри меня еще не забыла, как штурвал лежит в ее руках, и бодрым курсом направила меня в безоблачное завтра.
Послезавтра оказалось едва ли не грозовым. Этот узел я наблюдал уже в течение года, так он был велик. Впрочем, это не удивительно, ведь многие цепочки моей жизни обрывались в нем. Но две-три линии продолжались, хотя свернуть на них пришлось заранее. Семь месяцев я тренируюсь быстро доставать из-за пояса нож и орудовать им. Пять месяцев набираю вес и даю немного физнагрузок. Три недели пью БАДы одной фирмы, признанные вредными большинством экспертов. Все потому, что я и он неизбежно оказываемся на этой тропинке в девять вечера, и вокруг не оказывается больше никого. То, что другой сочтет обычным несчастьем, для меня всякий раз оборачивается неутолимым зудом – чертовски непривычно не мочь избежать чего бы то ни было при всем твоем желании (и умении!). Но сделать ничего нельзя, сама вселенная сужается до тонкого горлышка в этой точке, и я иду по тропинке через старый парк. И я знаю, что он идет мне навстречу. И он идет.
Бумага во мне натягивается, как опытный спортсмен проверяет состояние своих связок перед самым ответственным броском. Из-за кустов появляется его тень. Его рука отягощена чем-то небольшим и очень опасным. Я знаю, чем. Чутье настойчиво просит меня отвести руку за пояс, что я и делаю. Взяться за нож. Не спешить. Еще один шаг. Сейчас. Одним движением я выхватываю нож и рассекаю ему запястье руки, которую он только что наставил на меня. Сухожилия не выдерживают филигранной заточки моего клинка, пистолет вываливается из его пальцев. Здесь я должен идти на сближение, но не смогу, и я знаю это. Вопреки испугу он наносит точный удар по моей лодыжке, сбивая меня с ног. Бумага внутри меня натянута, как струна – все в порядке. Мы знали. Пока я валюсь на землю, он успевает посмотреть на свою безвольную руку, после чего целит ботинком мне в голову. Хватай! В моей руке на секунду оказывается пистолет, после чего тяжелый носок его ботинка влетает в мою бровь. Мое тело проворачивается и отлетает, подальше отбрасывая ствол. Он не смирится с этой потерей. Он собирается вернуть свое, пока кровь заливает мне глаза. Только сейчас я справлюсь и вслепую. Чутье направляет мою руку, и она крепко хватает его штанину в тот момент, когда он собрался перешагнуть через меня. Коленом я подбиваю его вторую ногу, обрушивая на себя его тяжелое костистое тело. Он знает, как падать, и мое лицо встречает еще один удар, но это уже не имеет значения. Оставшиеся цепочки моей жизни продолжаются от этого момента, потому что я остался в сознании. Мне удается перевернуть его, склониться над его грудью со все еще зажатым в руке ножом и, преодолев сопротивление его рук и плоти, вонзить лезвие своим весом прямиком ему в сердце.
Остальное – рутина и быт. Уже в следующую секунду я как никогда четко увидел перспективы, ощутил все возможные причины, которые могу сотворить и сделал выбор. Я решил обойтись без длительных и скучных следственных и судебных процедур, по окончании которых меня все равно признали бы невиновным. В этом глухом парке есть место, где его не смогут обнаружить достаточно долго, чтобы я не беспокоился больше по этому поводу, даже не уезжая из города. Я прячу там тело, пистолет и свой нож. Он уже не пригодится. Моих повреждений достаточно для сочувственных взглядов прохожих, но и только, поэтому я спокойно отправляюсь к себе домой, чтобы принять душ и выспаться. Рутина и быт. До сегодняшнего дня.
Через музыку в наушниках я слышу шум на лестничной клетке. Кто-то пришел к соседям, не ко мне. Я знаю это. Я не сделал ничего, чтобы встретить сегодня гостей. Больше того, я кое-что сделал, чтобы их не встречать. Меня не беспокоит уверенный бубнеж за закрытой дверью. Меня не беспокоит звонок в мою дверь. Это не ко мне.
В дверь звонят еще раз. Ничто во мне не отдается щекоткой. Впервые за очень долгое время внутри тишина. Возможно, впервые в жизни. Это даже не пугает, а скорее удивляет. Оказывается, со мной бывает и такое. Звонок снова раздраженно зовет к двери. Я снимаю наушники, пытаясь хоть так прислушаться к себе. Но уши, конечно, тут ни при чем. По ту сторону двери никто не уходит. Я никого не жду. Это не ко мне. Я знаю это. И все же кто-то стоит там и продолжает звонить. Легкая злоба и любопытство охватывают меня, поднимая с дивана и отправляя к двери. Пусть даже сейчас бумага во мне молчит, но будь там что-то серьезное, я бы все равно узнал об этом заранее, когда все работало по-прежнему.
Я подхожу к двери, нарочито спокойно отпираю замок, проворачиваю ручку, толкаю дверь вперед. За ней человек в форме. Мой взгляд скользит по нему снизу вверх. Тем же движением он осматривает меня. Наши взгляды пересекаются. НАЗАД! Внезапно вернувшееся ко мне чутье завопило так, будто я стою на самом хрупком обрыве самой бездонной пропасти. Помимо воли я отшатываюсь назад, как и он. Электрические разряды бешено носятся по моим нервам, пробивая кожу и заставляя вздыбиться каждый волосок. Сердце, кажется, поднялось к горлу, потому что его биение стало отчетливо слышимым моему уху. Будто в рапиде рука незваного гостя скользнула к поясу. Бумага во мне натягивается чуть ли не до разрыва. НАЗАД! Но я не понимаю. Человек в форме вынимает из кобуры табельное оружие. Мое оцепенение дополняется животным ужасом, в котором вдруг рождается осознание. Я знаю, что он знает. Но что самое страшное – и он знает, что я знаю. Мой единственно возможный по-настоящему близкий друг. Прямо сейчас его зрачки расширены настолько, что едва не затмили радужку. Он направляет дуло в меня. Раздается оглушительный выстрел. Я точно знаю, что на этом все.