Батя сказывал такой случай из жизни. Случилось раз бате то моему ворочаться поздно домой, ну хули блядь, задержался на работе малость, три семерки пил, он здоровый кабан был, батя то мой, такому как он много надо. Ну и идет он, а дорога лежала через старый заброшенный погост, не хоронили там никого лет 70. Тут блядь приспичило бате посрать. Ну он сел под кустиком, портки то блядь спустил и давай тужиться. Только, грит, посрал, как из глубины погоста выходит мертвец в саване и летит прямо на батю, а сам ногами до земли не достает, только саван развевается. И рычит: «Оаоаоаооааа блядь, ты нахуя на моем кладбище насрал, мудак?» Батя аж опешил: «Не, я не какал», — грит. А мертвец его не слушает нихуя, зубами только скрежещет. Ну батя давай от него съебываться, а мертвец за ним. Прибежал батя к церкви заброшенной, там уже давно службу не отправляли, поп то в другую церкву переехал, а в этой только покойников отпевали иногда. Батя смотрит: на колокольню лесенка ведет, только обломанная высоко, надо подпрыгнуть, чтоб дотянуться до нее. Ну батя блядь на турничке раньше то занимался, как был молодой, он так подпрыгнул: ррраз, и на лесенке повис, потом подтянулся и наверх полез. Тут мертвец прибежал, орет, матерится, грит, все пиздец тебе, жирная рожа, блядь, это он бате то моему. Мертвец подпрыгнуть не мог, он дохлый был и руки у него тонкие были, долго то видать в земле он пролежал, пока батя его не разбудил. Ну он стал коробки всякие пустые собирать, кирпичи громоздить, и по ним на лесенку залазить. А батя нашел наверху на колокольне багор длинный и давай мертвеца ентим багром охуяривать: как только он по лесенке наверх полезет, батя ему пизды дает и вниз скидывает, хуячит мертвеца и приговаривает: «За каждое подтягивание будешь пиздюлей получать, а на колокольню залезешь — я тя вообще убью нахуй!!» Боролся так с ним полночи. Мертвец то поди заебался пизды получать, только ходит вокруг церкви кругами да рычит. Ну батя спустился вниз по внутренней лестнице и в церковь попал, и с нутри забаррикадировался. Смотрит — а в церкви свет горит, лампадки тлеют, и перед алтарем на возвышении лежит красивая девушка в гробу и в свадебном платье. В ту ночь в церкви ночевало мертвое тело. Ну батя сначала испугался, а потом подошел поближе, в гроб заглянул: девка та не шевелится. Ну батя тогда успокоился, грит, смотрю на нее, смотрю, такая уж красивая девка была, тут у меня шишка и встала. Ну батя сперва за титьки ее помял, потом взял ее за ноги, из гроба то чуть вытащил, ноги раздвинул, хуй достал и мертвой девке той засадил. Ебет он ебет значитца, а за окном то стукнет, то брякнет. Батя в окно смотрит: а там мертвец стоит, на батю смотрит и хуец свой рукою дудонит потихоньку. А батя ему говорит: ааа блядь, дрочишь на меня, пидор?! Ну дрочи, дрочи — и повернулся так, чтобы тому лучше видно было, а сам мертвую девку еще пуще ебет. Недолго он ебал то ее, до утра только, а потом у бати малафья как полилася, и прямо в гроб. Ну тут петухи запели, светать стало, и батя бегом из церкви бросился наутек. Пришел грит домой весь разбитый, еле живой блядь, отлежался чуть. Насилу, думает, спасся от колдуна!
Ну и вот значитца, а на следующий день бате не работу идти надо. Ну работал он через силу, еле до обеда дотерпел. Пошел в обед в сельпо, двести грамм ебануть. Заходит — там очередь. Тут оборачивается к нему один мужик, батя смотрит — а это тот самый мертвец вчерашний, от которого он убегал! Батя грит, чуть в обморок не ебнулся там же. Побледнел весь, аж мужикам заметно стало, они у него спрашивают: что с тобой? никак ты смерть увидел? А батя молчит, в мертвеца этого глазами вцепился, и пошевелиться не может. А мертвец тот лыбится ему, бате то, и спрашивает: что, грит, в церкви то вчера ночью был? Все стоят, на них смотрят, замолкли. Батя только выдохнул: не, не был, грит. Ну тогда, — говорит мертвец, — ты больше ссать не сможешь. И вышел, рассмеявшись. Бате еще хуже стало, еле как до вечера дотянул. А впереди ночь, и домой идти ему мимо кладбища. Ну батя храбрости то набрался и отправился в путь, только все равно боязно. Вот идет он, видит — а мертвец уже на перекрестке стоит, ждет его, зубами скрипит. Батя бросился через бурелом да канавы, лишь бы навстречу мертвецу не идти. А тот его увидал, и за ним. Ну батя снова до церкви добежал, подпрыгнул так: оп, на лесенку забрался, и давай мертвеца вниз спихивать, всю ночь с ним боролся. А как светать стало, так наваждение и исчезло тут. Батя упал в изнеможении весь, прямо под стеною тут у церкви, да так и уснул. Проснулся — уже день, вспомнил, что на работу надо ему идти уже давно, а он невыспавшийся как хуй знает кто. Ну батя на работу явился, работает через силу. Как время обеденное настало, пошел он в сельпо. Заходит — а там мертвец уже сидит за столом, одетый так прилично, и пиво попивает. Как только батю увидал, так ему с порога и кричит. Здорово, — грит, — ну что, был вчера в церкви то? Батя грит, так у него внутри все и упало. Не, грит, не был. Мертвец засмеялся: ну тогда, грит, ты срать больше не сможешь. Пиво допил и чинно вышел так. У бати спрашивают, что это мол за мужик, и что его речи означают, а батя только отнекивается. С горя выпил пива литра два, хочет ссать, а не может блядь. С работы отпросился пораньше, засветло домой пошел, лишь бы мимо кладбища ночью не идти. Еле до дому дополз. Лег на койку и лежит, охает, ни ссать, ни срать не может. На следующий день на работу не пошел. Отлежался до обеда, вроде полегшало ему, ну батя встал и пошел в сельпо. Только подошел, а оттуда мертвец выходит ему навстречу. Ну что, грит, как ты? в церкви то был тогда? Батя промолчал, не знает, что ему и ответить. Ну тогда, — мертвец ему говорит, — у тебя шишка больше стоять не будет, и малафить ты больше никогда не сможешь! а на третий день вообще помрешь! готовься, — грит. Рассмеялся и ушел. Ну батю еше больше кручина одолела: ни ссать, ни срать не могет, а тут еще и шишка не стоит. Дрочил-дрочил, грит батя то, шишку свою — нет, не встает, и все тут, хоть тресни! Заплакал батя тогда, понял, что сильно осерчал на него мертвец тот, проклял его за то, что на могиле ему батя то насрал. Вот пришел батя домой, не срется ему и не ссытся, малафья не льется, шишка не стоит. Стал батя готовиться к смерти. Взял флягу и за водой пошел, обмыться чтоб перед смертью то. Набрал он воды и обратно идет, а навстречу ему Ленка идет, местная блядища, вдова она была, одна жила, мужик у нее помер уже лет как пять. Она бате и говорит, Ленка то: не дашь ли мне напиться с фляги то твоей, угости меня водичкой. Ну батя водички ей дал. А Ленка у него и спрашивает: что, грит, ты такой здоровый кабан, а ходишь такой смурной? такие как ты, грит, бабам то нравятся, пойдем до меня, у меня как раз грит лампочка в погребе перегорела, поможешь мне вкрутить. Эх, — батя ей отвечает, — я бы тебе помог, да плохой с меня помощник. А что так? — спрашивает та. Ну батя ей рассказал, мол, привязался до него какой то нечистый, непонятно что ему надо, сказал, что я через три дня помру, вот и хуй его знает, чего ждать. Так ты мож чем обидел его? — Ленка спрашивает. Ну тут батя ей рассказал все как было, что он мертвецу тому в могилу насрал, и теперича он ни ссать, ни срать не может, и шишка евоная не стоит. Ленка ему тогда говорит: пойдем до меня, знаю я, как тебе помочь. Ну пришли они значитца до нее, она ему и говорит: сядь на карачики, портки то свои сними, да повторяй за мною заклинание это мощное, и все у тебя будет заебись. И научила батю всему, как нужно делать. Ну батя на карачики присел и стал говорить заклинание: «Лейся, лейся, малафейка, вылезай, говно, как змейка, я листочком подотрусь, обоссусь и обосрусь!» Сидит батя и тужится эдак, и точно: говно у него полезло из жопы, блядь, много говна вылезло, она ему ишо травы какие то волшебные дала перед тем, чтобы у бати закупорка кишок прошла, и просраться он мог. Ну Ленка тарелку ему под жопу подставила, и в тарелку ту говна набрала, и с мочою смешала. Сильная колдунья та Ленка была, ох и хитрая баба то! Батя обрадовался: снова он ссать и срать может, прошел у него запор! А Ленка ему говорит: это еще не все, дрочи теперь шишку свою! Батя грит, да как же я шишку буду дрочить то, коли она у меня не стоит совсем? А Ленка ему говорит: на меня дрочи! и сиськи свои белые да наливные перед батею открыла. Тут у бати волшебным образом шишка евоная и встала, дрочит он дрочит, тут у него малафья как полетела, и прямо в баночку, где говно да моча были. Ну Ленка собрала это все дело, перемешала и бате дала, и научила его, как надо делать. А с тебя, грит, перепихон потом, — и так лукаво на батю смотрит, — понравился ты мне, грит.
Ну батя домой пришел повеселевший, ссать может, срать может, шишка евоная стоит, Ленка дать обещала. На радостях батя весь пол в сортире засрал, задристал блядь. Сидит батя, срет в сортире, слышит: пришел кто то к ему, во двор зашел и шароебится. Выглянул — а то участковый. Ты, грит, какого хуя вола ебешь, дома вон ебланишь сидишь, на работе уже вторые сутки не показывался, здоровый такой лось, блядь, на тебе кирпичи возить надо, а ты дома прохлаждаешься! нихуя не можешь, нихуя не умеешь, нахуя ты вообще в колхозе нужен такой? И давай батю то стыдить. А батя ему говорит: гражданин участковый, это меня понос прохватил, блядь, вон посмотрите, я даже весь пол засрал — и показывает ему сортир. Участковый туда заглянул, только нос зажал и сказал: «фу блядь, фу нахуй, мудень, а!» чуть не блеванул и съебался по быстрому, но сказал перед уходом, что ежели батя завтра на работе не появится, то он его закатает на пятнадцать суток. Приходит, значитца, батя на работу, повеселевший, радостный, мужики аж говорят ему: ты прям как будто сияешь весь, а два дня назад тебя было не узнать. Тут время к обеду подходит, надо в сельпо идти, чтоб двести грамм ебнуть. Ну приходит значитца батя в сельпо, а там мертвец уже сидит, его ждет. Батю увидал и сразу с порога ему кричит: о, блядь, давненько не виделись, а я уж думал, не помер ли ты, соскучился за тобою! Ну как, — спрашивает, — ты в церкви то был? Был, — батя говорит. И что делал там? — Покойницу ебал, — отвечает батя, из-за пазухи пузырек с мочою, да малафьею, да с жидким говном выхватил, да как плеснет из него мертвецу в ебало. Мертвец так и рассыпался в прах. Правда, говно на мужиков попало слегка, которые рядом стояли, ну чуть-чуть блядь, они батю за это чуть пидором не сделали тогда, но все обошлось. Батя потом кстати с Ленкой ебался раз, ну с дурой той, три семерки выпили блядь, и поебалися. Недолго, правда, ебалися, минут десять всего, ну а потом Ленка батю мово выгнала, сказала, мол, я верила в тебя, а ты оказался фуфел и разъебай, хоть с виду и кабан здоровый, а шишка у тя маленькая. Выгнала батю мово, Ленка та блядища, и сказала, что больше ему не даст, и ему двадцать лет надо тренироваться, камасутру изучать.