Закатное солнце окрасило деревню Коряги в нежно-розовый цвет. Местные жители заканчивали свои дела и запирались по домам, желая спрятаться от подступавших всё ближе холодов. Февраль близился к концу, и зима в последние свои деньки напоследок решила обжечь своим ледяным дыханием уставших от морозов людей. Впрочем, верно говорили, что март в тех краях был четвёртым зимним месяцем. Особенно холодно становилось ночью, когда, казалось, весь мир промерзал насквозь. Между аккуратными деревянными домиками разносился собачий лай, который, однако, постепенно стихал. Всё замолкало и замирало в ожидании наступления темноты.
Марьяна пробиралась по сугробам к избе на самом краю деревни, где ещё недавно жила её бабушка. Девушке было плевать на холод и набивавшийся в валенки снег: дело, по которому она шла, не могло подождать до более тёплых дней. Родителям Марьяна сказала, что хочет забрать цветастую шаль, которую бабушка Лукерья завещала ей ещё при жизни и о которой девушка напрочь забыла.
Действительно, в последнее время ей было не до мыслей о красивой одежде. Сначала в январе отошла в мир иной Лукерья Игнатовна, а затем случилось что-то совершенно невозможное. Егор, Марьянин жених, внезапно признался в любви её старшей сестре Светлане. Ещё вчера клялся, что готов всю жизнь быть рядом, копил деньги на свадьбу – а тут вдруг так резко сменил избранницу. Свадьбу сыграли почти сразу, и молодые переехали в соседнюю деревню Терновники, откуда был родом Егор.
«Чем же его Светка так быстро охмурила? – пыталась найти причину предательства Марьяна. – Не мог Егорушка без причины от меня отвернуться. Приворотила, точно приворотила! В книгах бабушкиных вычитала».
Слухи о колдовском таланте бабушки Лукерьи ходили по деревне давно, ещё когда она была совсем не бабушкой. Вопреки стереотипам, Лукерья Игнатовна не воровала младенцев, не проводила жуткие ритуалы, чтобы вечно быть молодой, в её доме по ночам не собирались бесы. Она жила тихо, иногда советуя деревенским лекарственные травы и помогая вылечиться от какой-нибудь незначительной болезни. Ничего большего она не делала, хотя её, бывало, просили помочь найти убежавшую скотину или потерявшегося человека, сглазить кого-то, приворотить или отворотить. Но Лукерья отказывалась. Если она и была настоящей ведуньей, то не спешила это демонстрировать. К ней и без того многие относились с подозрением: считали, что она зналась с нечистым.
Об этой стороне своей жизни Лукерья Игнатовна своим внучкам особо не рассказывала. Разве что её сказки о леших, водяных и русалках звучали так, как будто бабушка рассказывала о том, что видела лично. А ещё у неё были книги, много старых рукописных книг с обтянутыми кожей обложками и пожелтевшими от времени страницами. В детстве Марьяна всего один раз видела их, когда, вопреки запрету, вместе с сестрой заглянула в сундук, стоявший у бабушки под кроватью. Девочки не смогли ничего прочитать, потому что весь текст был написан на языке, который сильно позже Марьяна задним числом опознала как древнерусский. Судя по всему, книги относились к временам задолго даже до Петра. По сей день девушка помнила чувство страха, возникшее при контакте с фолиантами. Оно было совершенно иррациональным, не связанным с возможным наказанием. Книги словно источали неведомую силу, говорили, что содержащиеся в них знания предназначены не для всех.
Вскоре бабушка, каким-то образом узнав о том, что внучки заглядывали в сундук, куда-то перепрятала свою коллекцию. Пристыжённые немым укором, девочки больше не пыталась искать книги. Марьяна выкинула их из головы, разве что иногда вспоминала необъяснимое чувство тревоги, возникнувшее при чтении.
А Светка про книги помнила, и, воспользовавшись смертью Лукерьи Игнатовны, нашла их и прочитала. В том, что сестра совершила приворот, у Марьяны не было никаких сомнений, хоть сестра и делала вид, что не понимает, о чём речь. Когда в голову пришла эта мысль, девушка тут же проверила в бабушкином доме каждый угол, перетрясла содержимое всех шкафов и сундуков и даже заглянула в печь. Найдя тайник, Марьяна стала искать в фолиантах способ отменить действие заговора, но не обнаружила ничего подходящего. Или просто не смогла различить в тексте, это не играло роли: попросить помощи с расшифровкой и переводом было не у кого. Честно говоря, Марьяна вновь понимала далеко не всё, ведь текст изобиловал словами, давно вышедшими из употребления или вообще не использовавшимися где-то ещё. По большей части книги содержали в себе травник, описания мифических существ с рисунками, какие-то элементарные заговоры и прочее. Однако вместе с ними там был обряд договора с нечистым, от которого стало ясно, почему книги излучали зловещую ауру.
Какое-то время Марьяна боролась сама с собой, пытаясь отказаться от идеи отомстить сестре-разлучнице. Её останавливали и совесть, и сомнения в действенности обряда, и одновременно сильный страх перед древними фолиантами. Но чем больше девушка узнавала о счастливой жизни молодожёнов, чем дольше плакала по ночам, тем больше разрасталась в душе чёрная ненависть. К тому же, вспоминались старые обиды. С детства Света получала всё лучшее, пока Марьяна оставалась у неё в тени. Внимание родителей, похвала, подарки – всё старшей дочери. Теперь Светка забрала даже жениха, и это стало последней каплей. Она заслуживала наказания.
– Предательница, – процедила Марьяна сквозь зубы, сдерживая слёзы.
От мыслей обо всём случившемся снова стало невыразимо тоскливо. Когда в валенок всыпалась особо крупная горсть снега, девушка вздрогнула и, не сумев больше держаться, расплакалась. Из глаз хлынули горячие слёзы, помогавшие хоть немного согреться.
Когда Марьяна поднялась на вершину холма, её взору открылась стоявшая внизу, у границы леса, скромная избушка, ничем не отличавшаяся от других. В окнах, заключённых в резные наличники, играли последние лучи солнца. Домик совсем не выглядел зловеще, но девушка всё равно поёжилась, когда заходила в бывшее бабушкино жилище. Света внутри не было: консервативная Лукерья Игнатовна добилась отключения дома от электросети, потому что желала, по её словам, быть ближе к природе. Освещая избу фонариком, захваченным с собой, Марьяна вымеряла шагами пол. Старые половицы натужно скрипели, но одна из них должна была быть особенно шумной. Найдя нужную, девушка сдвинула половик и подняла выпиленный кусок доски. Именно под ним бабушка спрятала своё сокровище.
В руках у Марьяны оказался холщёвый мешок, в который аккуратно были уложены четыре толстых тома. Определить тот, в котором содержался обряд вызова духа, необходимо было как можно скорее: девушка ощущала на себе посторонний взгляд, хотя в доме больше никого точно не было. «Может, это бабушка за мной наблюдает?» – проскочила нервная мысль в голове Марьяны. В ту же секунду она вскрикнула от громкого скрипа за спиной. Девушка резко развернулась и дрожащей рукой направила свет в ту сторону, откуда раздался звук. Пустота. Похоже, от волнения начинали сдавать нервы.
Наконец искомая книга была найдена. Мешок с остальными тут же отправился обратно под пол, а Марьяна пулей вылетела на улицу. Лишь убедившись, что дверь плотно закрыта, девушка внимательно прочитала всё, что было написано о договоре с нечистым. Даже примерного понимания всех предупреждений и инструкций хватило, чтобы покрыться мурашками. Совесть и инстинкт самосохранения хором кричали, что книгу нужно немедленно вернуть на место и больше никогда не трогать, но ненависть к сестре, по капле собиравшаяся годами, оказалась сильнее.
Оторвавшись от чтения, Марьяна заметила, что вокруг уже стемнело. Прямо перед ней возвышалась чёрная стена леса. Верхушки многовековых сосен дрожали на ветру, из-за чего казалось, что весь бор был одним огромным живым существом. Девушка поправила прядь, всё время лезшую в лицо, перехватила поудобнее фонарик и начала читать. Собственный хриплый голос казался Марьяне чужим. Малопонятные слова звучали всё громче, а ветер усиливался. Сосны уже не просто покачивались, а ходили ходуном, издавая жалобные скрипы.
Из чащи кто-то выходил, раздвигая стволы деревьев. Девушка из-за темноты не видела таинственного пришельца, но каждым сантиметром тела ощущала его присутствие. Не в силах произнести ни слова, она замерла и с ужасом смотрела в сторону леса, где мрак был ещё гуще, чем вокруг. Нечто остановилось и заглянуло прямо в Марьяну. Она почувствовала, как будто разум и душу ощупывают рукой, доставая из них всё самое сокровенное, особенно планы мести Свете.
Соприкосновение длилось всего несколько секунд, но даже их хватило, чтобы Марьяна без сил упала на снег, когда всё закончилось. Сущность из леса исчезла так же внезапно, как и появилась, а девушка всё лежала и не хотела вставать. Внутри была странная пустота, как будто не хватало чего-то важного. Несмотря на холод, по телу струился пот.
Спустя какое-то время Марьяна поднялась, быстро спрятала книгу обратно и на негнущихся ногах побрела домой. Все мысли были о чёрной курице: нечто из леса сказало найти чёрную курицу. К счастью, у родителей как раз была одна. «Скажу, что лиса утащила», – решила про себя девушка. Под утро обещали сильный снегопад, который прекрасно скроет следы. Пока Марьяна шла по опустевшей улице, собаки словно сходили с ума, заливались лаем, протяжно и жалобно выли.
Дойдя до своего дома, Марьяна не стала заходить, а сразу направилась к курятнику. Птицы уже спали, не чувствуя беды. Девушке казалось, что её руками кто-то управлял, а ей оставалось только довериться «автопилоту». Руки сразу же безошибочно нашли чёрную курицу. Она находилась в странном оцепенении и почти не отреагировала, когда Марьяна, состояние которой было примерно таким же, вынесла её на двор.
Со стороны леса к девушке подбежал огромный чёрный пёс, высотой ей по пояс и похожий на волка. Никто в деревне точно не держал такого. Вывалив язык, он сел и стал выжидающе смотреть на Марьяну. Взгляд у пса был совсем не как у животного, в горящих угольках глаз читались злоба и будто бы разумность.
– Душ-ш-ш-и́, задуши её, – раздавался со всех сторон шёпот.
Неспособная сопротивляться, Марьяна сжала горло курицы. Та слабо дёргалась, но вскоре затихла, покорно приняв смерть. Пёс снова сверкнул глазами и облизнулся.
– Бери, что нужно, и делай что должно, – механически произнесла Марьяна слова, прочитанные в книге, и бросила зверю задушенную курицу. Он поймал её и тут же скрылся в лесу, сжимая в зубах тёмную тушку.
* * *
– Дорогой, баня скоро будет готова? – Света заглянула в предбанник, где муж колдовал над печкой.
– Пять минут, Светик, – Егор повернулся к жене и улыбнулся, – я ещё пару дровишек подкинул.
Кивнув, молодая женщина вернулась в дом и села за стол, ломившийся от самых разнообразных блюд: сегодняшний ужин был праздничным, как и вчерашний, и позавчерашний. С самой свадьбы, которую сыграли сразу после сорокового дня, Света праздновала свою безоговорочную победу над сестрой. Красавец-жених, которого она несколько лет пыталась отбить, наконец-то стал её. Да, для этого пришлось использовать приворот, но так было даже лучше: Егор, находясь под его действием, был шёлковым и во всём соглашался с новоявленной супругой.
Света с радостью забрала бы бабушкины книги себе, чтобы в полной мере ощущать себя внучкой ведьмы, но пока не смогла побороть странный трепет перед ними, заставивший оставить фолианты там же, куда их положила Лукерья Игнатовна. Ничего, при следующем посещении Коряг Света хотела набраться смелости и забрать своё «наследство». А сейчас она могла расслабиться и от души попариться в бане, которую Егор вот-вот…
– Дорогая, можешь заходить! – которую Егор уже затопил и теперь звал жену.
Света достала из шкафа полотенце, накинула на плечи куртку и выбежала на мороз. Высокое небо было густо усеяно звёздами, на которые, однако, с севера медленно наползали чёрные тучи, предвещавшие снегопад. Оторвавшись от созерцания светил, женщина перевела взгляд на забор и вздрогнула. За ним сверкнул глазами угольно-чёрный пёс. В нём было что-то неправильное, отталкивающее, и женщина сразу же отвернулась.
Баня была натоплена до предела, не зря Егор занимался ей так долго. Время давно перевалило за полночь, но молодых это не беспокоило, потому что в их распоряжении была вся ночь. Супруги сидели друг напротив друга, завернувшись в полотенца и вдыхая аромат запаренных еловых веников.
– Егорушка, мне так с тобой хорошо, – томно произнесла Света, поглаживая мужа по руке и придвигаясь ближе. Другой рукой она прикоснулась к щеке Егора и повернула его голову к себе. Когда взгляды молодожёнов встретились, Света начала еле слышно что-то шептать. Чтобы приворот сохранялся, его требовалось поддерживать. На чтение заговора потребовалось всего несколько секунд, после которых губы супругов соприкоснулись в страстном поцелуе.
– Тук-тук, – со стороны печки раздался гулкий звук ударов по металлу.
– Дорогой, что это? – растерянно спросила Света, снимая с талии руки мужа.
– В дровах, наверно, смолы много – вот и щёлкают, – в голосе Егора слышалась неуверенность.
Молодожёны напрягли слух. Тишина, только тихонько потрескивали дрова. На странный стук это похоже не было.
– Тук-тук! – теперь звук был громче и будто бы настойчивее.
Испуганная, Света прижалась к супругу.
– Светик, не бойся, всё хоро…
– Бум-м-м-м, – в этот раз казалось, что некто, сидевший внутри печи, со всей силы саданул по её стенке.
В тот же момент в бане погас свет. Из темноты донеслось тихое утробное рычание.
– Ай, Егор, что ты делаешь?! – Света ощутила на себе удары веником.
– О чём ты? Я же тебя держу, чувствуешь? – от ответа Егора женщина похолодела, несмотря на жаркий воздух вокруг.
– Жениха чужого украла – так ещё и разврат в моей баньке хочешь устроить?! – раздался полный злобы низкий и хриплый крик.
Не успев оправиться от шока, Света истошно заорала: на неё выплеснулся тазик кипятка. Следом неизвестный начал со всей силы бить веником по её обваренной коже. После каждого шлепка множество хвоинок оставалось в ожогах, из-за чего женщина уже даже не кричала, а еле слышно подвывала.
Егор, тоже задетый кипятком, рефлекторно отклонился в сторону и, не удержав равновесие, упал на деревянный пол. Удар головой на несколько секунд выбросил мужчину из реальности. Очнулся он от неожиданно включившегося света. Увиденное повергло Егора в шок.
На обожжённом и окровавленном теле его жены, всё ещё живой и не потерявшей сознание от болевого шока, сидел худой голый старикашка. Ростом он был не больше метра, голову покрывали доходившие до пояса спутанные седые волосы и такая же борода. Старик повернулся к Егору и оскалился, обнажив ровные острые зубы. Встретившись с неведомой тварью взглядом, мужчина почувствовал, как внутри всё сжимается от ужаса. Глаза существа горели адским пламенем.
Лампочка с треском лопнула. Не раздумывая, Егор вскочил на ноги и выбежал в предбанник. Дверь на улицу оказалась закрыта, и мужчина стал пытаться выбить её плечом. Всё было тщетно.
– Не-е-екуда тебе бежа-а-а-а-ать! – тварь всё-таки смогла выплеснуть на Егора кипящую воду, после чего затащила его под поло́к.
Перед тем, как потерять сознание, мужчина услышал, что ужасное существо било чем-то по телу Светы. Раздался отвратительный хруст, и сверху полилась кровь.
* * *
Роман Юрьевич Калинин с нетерпением ждал начала весны. Зима окончательно его доконала, когда в особо сильные морозы стал нестерпимо болеть зуб. Никакие припарки и таблетки не помогали, немного легче становилось лишь от долгого сидения в бане, которую супруга Роман Юрьича Татьяна Авдеевна теперь топила каждый день. А оттепели, которая как рукой сняла бы боль, в ближайшее время не предвиделось. «Ничего, – говорила жена, – на восьмом десятке и похуже проблемы бывают». Спорить с ней было сложно.
Чтобы не свихнуться, Калинин старался находить себе занятия помимо разных домашних хлопот. К примеру, сейчас он почти заканчивал мастерить к весне скворечник. Скворцы, правда, никогда не прилетали в Терновники, поэтому получался скорее синичник или трясогузник. Но Романа Юрьевича это вполне устраивало, ведь он любил всех птиц, даже дроздов, которым не давал селиться на своём участке, дабы те не пожрали все ягоды.
Забив последний гвоздь, старик удовлетворённо осмотрел свою поделку и до поры убрал её в сарай. Теперь ему срочно нужно было найти новое дело, так как ночные заморозки давали о себе знать. Роман Юрьич прошёлся по участку, раздумывая, чем можно заняться: гуси накормлены, все дорожки после ночного снегопада расчищены, а ветки у яблонь подрезать пока рано. В доме всё, что можно, было отремонтировано, и царила идеальная чистота. Татьяна Авдеевна ушла к соседям и обещала вернуться только к обеду, так что поговорить было не с кем. Судя по всему, оставалось только выйти за калитку и ждать, что на улице кто-нибудь встретится.
Калинин сидел на скамейке под окнами своего дома и периодически морщился от особо сильной боли, когда приметил со всех ног несущегося в его сторону старинного друга и земляка Степана Мурзова. Он был на добрых три десятка лет младше Роман Юрьевича, поэтому воспринимал его как наставника и почти что родного дядьку.
– Дядь Рома, там, там… там Киряевы!.. – ещё не успев отдышаться, Степан начал испуганно тараторить.
– И тебе не хворать, Стёп. Давай помедленнее, а то ни слова не разобрать.
– Егор Киряев с женой его новой, они… – Мурзов запнулся и перекрестился. – Несчастье с ними произошло.
– Светкой, что ли, которая из Коряг? Чегой стряслось-то? – нетерпеливо спросил Роман Юрьич. В Терновниках давно не было никаких происшествий, поэтому новости насторожили старика.
– Я всё в доме расскажу, в себя нужно прийти, – тяжело выдохнул Степан.
Мужчины запоздало пожали руки и прошли в дом.
– Дядь Ром, у тебя водка есть? – тихо спросил Мурзов, снимая куртку. Он говорил так, будто стеснялся собственного вопроса.
– Есть, конечно, куда ж без неё родимой. А с чегой ты так рано хочешь за воротник залить?
– За упокой усопших рабов Божиих, дядь Рома. Нет больше Киряевых, – сдавленно проговорил Степан и сразу как-то ссутулился, уменьшился.
– Да уж, дела… – Роман Юрьевич достал бутылку и две стопки, наскоро нарезал колбасу и чёрный хлеб. Пока он делал бутерброды и разливал водку, Стёпа шептал молитвы.
Друзья выпили, не чокаясь, и некоторое время сидели молча, только мрачно смотрели друг на друга. Наконец Мурзов нарушил тишину, перед этим опрокинув в себя ещё две стопки.
– Дело-то всё как было. Я ночь на железной дороге провёл, утром со станции домой возвращался как раз мимо Киряевых, – мужчина сглотнул, – а там толпа собралась, и участковый наш что-то записывает, а на самом лица нет. Я, естественно, спрашиваю, какая беда приключилась. Оказалось, этой ночью обоих кто-то убил, упокой Господи их души. Лейтенант толком не объяснил, но там, видно, какой-то зверь орудовал. Если это вообще человек был…
– Чертовщина, растудыть, – Роман Юрьич с трудом сдержался, чтобы не сплюнуть на пол, – давай-ка нашего дорого участкового ещё расспросим.
По дороге до дома Киряевых мужчины встретили нескольких прохожих, и каждый спрашивал о страшном инциденте. Калинин отмахивался: знаем, мол, не больше вашего. А Степан, явно не желавший возвращаться к месту убийства, молчал и затравленно озирался.
Возле небольшого кирпичного домика, в котором ещё недавно жили молодожёны, действительно собрались все соседи. Между ними сновал лейтенант Медников, всего пару месяцев назад ставший участковым, и пытался собирать показания.
– Гражданин Васильев, скажите, пожалуйста, видели ли Вы вчера кого-нибудь подозрительного возле дома пострадавших? – допытывался он у одного из зевак.
– Дык я это, знаете, эт самое, ну, как сказать… – последовал лаконичный ответ.
– Видели или не видели?
– Нет, наверно.
– Что «нет»?! – Медников начинал выходить из себя.
– Ну, это, не видел я никого, в смысле. Харэ душу тянуть, начальник.
На лице участкового смешались злость и отчаяние. Похоже, таких показаний было большинство.
– Добрый день, тащ лейтенант! – окликнул его Роман Юрьич. – Разрешите поинтересоваться, чегой здесь случилось.
– Здравия желаю, – ответил Медников, не отрываясь от планшетки, – двойное убийство, обстоятельства пока выясняются. Может, и Вы сможете как-то помочь в выяснении. Вчера вечером ничего и никого необычного не замечали?
– На моей улице всё тихо было, я поэтому и пришёл у Вас, мил человек, спрашивать. Слухи по деревне расползаются.
– А, это вы, Роман Юрьевич, – участковый только сейчас поднял взгляд и узнал человека, который в день назначения Медникова сразу же предложил ему свою помощь. Предшественник намекал, что отказываться не стоит.
– Я, кому ж ещё быть. Так что всё-таки с Киряевыми конкретно случилось? Мне Стёпка ничего толком не объяснил, – Калинин кивнул на стоявшего с болезненным видом друга.
– Не здесь, пройдёмте во двор, – ответил лейтенант, после чего повернулся к собравшейся толпе, – те, кто не дали показания, оставайтесь здесь, я скоро вернусь!
Участковый и Роман Юрьич, тащивший за собой упиравшегося Степана, обогнули дом и подошли к одноэтажной бане. Её двери были распахнуты.
– Всё произошло здесь, – Медников указал в полумрак дверного проёма, – неизвестный проник в баню и с особой жестокостью расправился с супругами, – участковый скривился и сплюнул, словно избавлялся от канцелярских фраз, – настоящую мясорубку устроил, сволочь. Следов – нихрена, спасибо снегопаду, никто никого не видел, никто ничего не знает. «Пальчики» тоже вряд ли остались, там же вода повсюду была. Судмедэкспертов выслать из города пока не могут, в следственном аврал, м-мать его. А если это маньяк?! Как думаете, кого крайним выставят?
– А можно на убиенных взглянуть? – прервал собеседника Роман Юрьевич.
– Ни в коем случае! Натопчете, запутаете следствие.
– Тогда хоть через дверь гляну, – старик отодвинул участкового и, встав у самого порога, заглянул в парилку, дверь в которую тоже была распахнута, – считайте, что я представитель народной дружины.
Из недр парилки в нос ударил тошнотворный запах разлагающейся плоти. Тела, всю ночь пролежавшие в жарко натопленной бане, теперь испускали ужасные миазмы. К горлу подступила рвота, и Роман Юрьич зажал нос и рот рукавом. Когда глаза привыкли к сумраку, старик увидел обезображенное женское тело. Жена Егора Киряева, теперь больше напоминавшая кусок недоваренного мяса, лежала на полке́. Её кожа была покрыта ранами и волдырями, перепачканные кровью волосы слиплись, а голова…
– Череп пробит галькой из каменки, – хрипло произнёс лейтенант Медников, – били долго и методично. Есть у меня версия, что погибшие сами друг друга до смерти запарили. Надо будет их кровь в город на экспертизу отправить, вдруг в ней наркоту найдут.
– А Егор-то где? – мрачно спросил Роман Юрьич.
– Внизу, сейчас покажу, – участковый достал фонарик и посветил под полок, – соседку, когда она первое тело обнаружила, и так чуть удар не хватил, а потом ведь и второе нашлось.
Роман Юрьевич грязно и витиевато выругался. Степан, который весь разговор стоял в стороне, боясь смотреть на мёртвых, наконец нашёл в себе силы и взглянул через плечо Медникова. От увиденного Мурзов сразу же побледнел и выблевал на снег скромную поминальную трапезу.
– Какого чёрта?! – лейтенант резко повернулся к нему.
– Спокойней, тащ участковый, – вступился за друга Роман Юрьич, – соседку от вида покойников прополоскало, с кем не бывает. Не будут же ваши вот это… эту гадость тоже на экспертизу везти.
– Да, наверное, не будут… – задумчиво ответил участковый. – Так, всё, осмотр окончен, я за работу! Если что-то узнаете, сразу сообщайте мне.
– Всё сделаем, тащ лейтенант! Пойдём, Степан Аркадьевич, будем тебя в чувства приводить.
По дороге до дома Мурзова друг пытался выяснить у него причину такой реакции.
– Стёп, ты ж взрослый мужик, на железной дороге работаешь. У вас будто никогда люди под поезда не падали?
– П-падали, я и пострашнее видел… но здесь другое.
– Ась?
– Зло в той бане сидело, не человек Киряевых убил. Я потрохами нечистую силу чувствую, и там она точно побывала.
* * *
В ночь зловещего обряда Марьяна почти не смыкала глаз. Стоило ей хоть на секунду погрузиться в беспокойный сон, как перед глазами сразу же возникал образ сморщенного седого старика, который скалился, инфернально хохотал и тянул к ней когтистые пальцы. Где-то на краю сознания раздавались надрывные женские крики, и девушка почему-то точно знала, что это кричит сестра, приговорённая ею к смерти. Когда Марьяна всё же смогла забыться, небо на востоке уже начинало розоветь.
Новый день принёс ещё больше страданий. Проснувшись только к двум часа дня с невыносимой головной болью, девушка узнала от безутешных родителей, что ночью Света и Егор погибли. «Как, я же хотела только сестру наказать?!» – металась в Марьяниной голове одна и та же мысль. От вестей о смерти возлюбленного внутри девушки что-то окончательно сломалось, и почти весь день прошёл как в тумане. Слёзы лились, не прекращая, от чего глаза воспалились и страшно болели. Но жгучее чувство стыда и страх постепенно отступали, оставляя только безразличие. Пустым взглядом девушка наблюдала за родителями, которые спешно завешивали зеркала и кому-то звонили, а потом уехали в Терновники, оставив её одну.
Стемнело. По углам Марьяне начали мерещиться дрожащие тени, медленно сжимавшие вокруг неё кольцо. Теперь девушка понимала, что сделка с нечистью стоила гораздо дороже, чем можно было подумать. И те, кто оказали ей медвежью услугу, пришли за оплатой.
Слабо отдавая себе отчёт в своих действиях, Марьяна оделась, сцедила в отцовском гараже немного бензина и с литровой банкой в руках отправилась к избе Лукерьи Игнатовны. Деревня будто вымерла, вокруг не раздавалось ни звука, даже ветер стих. Девушка всё продолжала и продолжала слышать предсмертные крики Светы и мерзкий, гавкающий и булькающий хохот жуткого старика.
Бабушкин дом теперь казался намного страшнее, чем раньше, но отступать Марьяне было некуда. Со всех сторон к ней приближалась преисподняя, и перед уходом хотелось сделать хотя бы что-то хорошее. Распиленная половица нашлась сразу же, спички обнаружились возле печи. Девушка выбежала на улицу, держа на вытянутой руке мешок со злополучными книгами, бросила его на снег, щедро полила бензином и подожгла.
Огонь взвился на несколько метров. Со всех сторон послышались шёпот, подвывания и сдавленные стоны. Языки пламени переливались всеми цветами радуги и рождали узоры, похожие на леших, русалок и домовых. Однако Марьяна не смотрела на них: её взгляд приковали к себе вышедшие из леса фигуры. В свете костра девушка узнала Лукерью Игнатовну, иссохшую и мертвенно бледную, Свету и Егора с обваренной, отслаивающейся кожей. Егор вперил в возлюбленную взгляд мутных глаз, как у рыбьей головы в ухе́. А на месте лица сестры было одно сплошное кровавое месиво с осколками костей и зубов.
Лес бесновался, чащу оглашали злорадные крики и хохот. Трещали и ломались под чьей-то тяжёлой поступью кусты.
– Зря ты к запретному знанию прикоснулась, – зашуршал прямо в голове шёпот, – бабка твоя хоть знала, как лукавого обхитрить, а ты не смогла, не смогла-а-а-а-а, глупая оказалась, слабая…
– Нет, нет, уйдите, уйдите! – заверещала Марьяна. Страх, нет, животный ужас, волной накрыл девушку. – Я ведь не просила об этом!
– Не учили разве тебя, что нельзя с нечистью водиться? Банника ты на землю пустила, а больше и не нужна-а-а-а…
– Отменяю договор!
– По-о-о-оздно, Марьяшка! – на три ломаных, неестественных голоса протянули покойники. – С нами теперь будешь, в тепле!
Сердце Марьяны как будто прижгли раскалённой кочергой. Скрипя зубами от боли, девушка готовилась встретить неведомое существо, выходившее из леса, но вдруг почувствовала, что под ней расходится земля. Марьяна тихо всхлипнула и полетела в бескрайнюю тьму, из которой шёл жар, словно от натопленной печи.
* * *
– Да-а, знатно я печь сегодня раскочегарил, – крякнул дед Влас, поднеся руку к нагретому металлу, – хорошо попарюсь, – он опрокинул в себя очередную стопку.
Дед Влас жил через забор от Романа Юрьевича. Родни у него не было, а были только старый покосившийся дом, ещё более ветхая баня, которую добрый сосед регулярно помогал подлатать, гармонь и скромная пенсия, половину которой Влас стабильно пропивал. Вот и сейчас он решил в глубокой ночи отметить приближавшийся конец зимы. Выставив «беленькую» на улицу, чтобы не нагрелась, старик плотно закрыл входную дверь, на нетвёрдых ногах ввалился в парилку и разлёгся на полке.
Электричества в бане не было, посему она освещалась несколькими свечами. Все соседи ломали голову, как дед Влас до сих пор не спалил всё дотла. Полумрак, тепло и выпитый алкоголь разморили старика, так что он почти сразу задремал.
Из сна его вывел щипок за пятку.
– Э-э, чо за дела? – сонным голосом поинтересовался дед Влас, открывая глаза. Рядом никого не было.
Мужчина снова попытался расслабиться, но неведомый гость всё продолжал его хватать, щипать и шлёпать.
– Слы-ышь, ты, это уже, ик, не смешно, – дед Влас начинал выходить из себя.
– А НЕЧЕГО БЫЛО В БАНЕ ПИТЬ! – раздался оглушительный крик, за которым последовал такой же громкий вой, похожий на волчий. Свечи разом попа́дали на пол, и парилка вспыхнула.
От хмеля не осталось и следа. Вторя незваному гостю, старик заорал и со всей силы ударил в дверь, ведущую в предбанник. Закрыто! Решение нашлось само собой. Дед Влас подхватил скамью и применил её как таран. Краем глаза мужчина успел заметить бородатого человечка, сидевшего на каменке.
Дверь с грохотом слетела с петель, и путь к свободе был почти открыт. Даже не сомневаясь, что на улицу тоже придётся пробиваться, дед Влас рванул к лесенке на чердак. Пока он взбирался наверх и открывал люк, в стену прилетела раскалённая галька, всего пару сантиметров не доставшая до головы.
Чердак встретил старика страшенным холодом, но это его совсем не побеспокоило. Впереди виднелось маленькое окошко без стёкол, и дед Влас, мысленно простившись с жизнью, выпрыгнул через него на улицу.
Приземление оказалось относительно мягким: старика принял в себя сугроб. Влас тут же выбрался из снега и с содроганием посмотрел на баню. Огня не было, зато из-за порога на мужчину смотрел всё тот же заросший с головы до ног старикашка с горящими глазами и длинными заострёнными ногтями. Хищно оскалившись напоследок, существо превратилось в зайца и ускакало в ночь.
– Чегой за шум?! – раздался из-за забора крик Роман Юрьича. В один прыжок сосед преодолел невысокую изгородь и подбежал к деду Власу.
Тот лишь хватал ртом воздух и тыкал пальцем в сторону бани. Калинин вскинул ружьё и аккуратно заглянул внутрь. В свете налобного фонарика показалась пустая парилка, на залитом водой полу которой лежали потухшие свечи. В некоторых местах дерево обуглилось.
Когда сосед отогрелся и пришёл в себя, Роман Юрьич приступил к дознанию.
– Банника, говоришь, видел?
– Да, Рома, чтоб мне провалиться, если совру. Весь небритый, нечёсаный, зыркала – вот такие, – дед Влас приложил ладони к глазам, показывая размер.
– Верю, верю, – задумчиво произнёс сосед, уже заранее прикидывая, как действовать дальше.
– Во-от, заорал он страшно, свечи уронил и камнем в меня кинул. Пришлось с чердака сигать, – по телу старика прошла дрожь.
– Не телепись, земеля, всё уже в порядке, – Роман Юрьевич похлопал его по плечу, – чудом ты ушёл, чудом. Верно говорят, что пьяных Бог бережёт, хе-хе. В следующий раз в бане не пей и после полуночи не смей париться, – минувший день Калинин потратил на то, чтобы вспомнить всё известное ему о банниках. На всякий случай.
– Эт конечно, – с готовностью закивал дед Влас, – спасибо тебе, дружище, ты ж меня от смерти спас!
– Зубу моему «спасибо» говори, – усмехнулся Роман Юрьич, – он так болел, что я заснуть не мог. Ну и решил прогуляться на свежем воздухе. А тут с твоего участка ор такой.
* * *
На следующее утро Калинин встал с первыми петухами, сгрёб в охапку деда Власа и вместе с ним направился к участковому. Мужчины пришли раньше открытия, поэтому какое-то время прождали Медникова на улице. Вскоре лейтенант появился, лениво вышагивая по деревне.
– Здравжелаютащучастковый! – скороговоркой прокричал ему Роман Юрьевич. Влас неловко поклонился.
– Доброе утро, – устало протянул в ответ Медников. Кажется, он проснулся уже уставшим, – вы по какому делу?
– По делу Киряевых. Чегой-нибудь новое стало известно?
– Да, и довольно много. Кровь оказалась чистой, отпечатков пальцев чьих-то, кроме жертв, мы не обнаружили, так что… так что, друзья мои, «глухарь». Муж позже жены скончался, могут просто на него повесить и забыть всё, как страшный сон. Такие дела, – лейтенант развёл руками.
– А у нас подозреваемый есть, мой сосед всё расскажет.
– Да-да, – включился-таки в разговор дед Влас.
– Прекрасно, сейчас достану нужные бумаги и возьму показания.
Спустя всего пару минут участковый выставил Власа из кабинета и позвал к себе Роман Юрьича.
– Вы меня с утра пораньше разыграть решили?! – Медников был в ярости. – Меня вчера целый день долбили из центра, я ночью почти не спал, а вы тут мне сказки про банника рассказываете?!
– Тише, тише. Тут же все доказательства налицо.
– Ваши домыслы и свидетельства синяка, который напился и чуть не спалил свою баню – это железобетонные доказательства, конечно! Может, это и рыбу в Терновке водяной летом сетями ловит, а не браконьеры?
– У Власа взгляд был, как будто он на том свете побывал, такое нельзя подделать.
– Есть такая замечательная вещь, Роман Юрьевич, называется алкогольный делирий. «Белочка», если по-простому. Когда она приходит, люди от страха и замертво иной раз падают.
– Так ведь место у нас особое, не в первый раз чертовщина творится!
– Правда? – участковый удивлённо поднял бровь и даже немного успокоился.
– Она самая. В семьдесят третьем люди пропадали, за дело ещё какое-то ваше ведомство потом взялось, нам приказало за пределы деревни историю не выносить.
– Да, слышал эту байку, красивая. А подтвердить её чем-то можете?
– На кладбище сходи, лейтенант – вот тебе подтверждение, – Роман Юрьич начал нервничать и перешёл на «ты», – ряд могил жертв той твари.
– Скорее уж эта легенда возникла как реакция на ряд могил, – примирительно ответил Медников. Калинин понял, что с ним говорят, как с сумасшедшим.
– Ладно, а чегой насчёт Гиблого? Скажешь, что такого села вообще не существует и что Стёпка, приблажный наш, туда не забредал?
– Почему же не существует? Такое село обозначено на старых картах, просто сейчас оно заброшено. Его несколько раз проверяли, но никаких каннибалов не нашли.
– Прячутся, когда жертва не по зубам, – пробормотал себе под нос Роман Юрьич.
– Что-что?
– Нет, ничего, лейтенант. Я тебе всё сказал.
– Чудесно, тогда на этом предлагаю распрощаться. Я ценю Ваше желание уменьшить мне объём работы, но перекладывать вину за преступления на нечисть – это всё же не лучший способ. Хорошего дня!
Выпроводив сельских конспирологов, Медников растёкся по креслу. Его предупреждали, что Терновники являются несколько необычным местом, но такого он точно не ожидал. Из-за окна доносились грозные крики про «мента, который очевидных вещей видеть не хочет».
* * *
– Таня, Стёпа, полагаться можем только на себя, – начал Роман Юрьич экстренное собрание на кухне Калининых, – У нас в Терновниках банник объявился.
– Чего? Ты в своём уме, старый? – Татьяна Авдеевна не особо старалась подбирать выражения. Степан ничего не сказал, только внимательно смотрел на Романа Юрьевича.
– В своём, будь уверена. Светку Киряеву горяченным камнем забили, такой человеку в руках не удержать, это раз. Наш человек Божий дурную силу на месте убийства почуял, это два. Ночью Власа чуть не угробил злобный бородатый человечек, это три. Сам карлик прибредиться мог, но кто-то же гальку со всей силы в стену запульнул, а?
– И с какой радости к нам нечисть пожаловала? Столько времени без банников жили – а тут нате.
– Это за грехи наши, – хрипло ответил Мурзов, – Великий пост скоро, а сколько людей будет его соблюдать?
– Ты будто его когда-нибудь соблюдал, – Татьяна Авдеевна переключила ехидные комментарии на Степана.
– Да хватит вам, не о том думать нужно! – прервал обоих Роман Юрьич. – Откуда он взялся, не важно. Когда его прогоним, тогда и будете дальше спорить. Я план примерно придумал, но в одиночку не справлюсь. Нападает эта гадина только после полуночи, когда в бане людям находиться не положено. Кто сквернословят или пьяными идут париться – тем точно хана, таких банник не прощает. Так что мы с тобой, Стёпка, будем его на живца ловить.
Степан, услышав это, побледнел. Татьяна Авдеевна хмыкнула и демонстративно покинула кухню.
– Теперь нас уже двое, – с досадой проговорил Роман Юрьевич, – ну, ничего, управимся. Ты не боись, против злых духов крестик помогает. Ты же носишь?
– Д-да, конечно, – мужчина продемонстрировал серебряное распятье.
– Хорошо, что у тебя такой. Нечисть серебра должна бояться. Железа, вроде, тоже, но раз банник к чугунным печам привык, то на это лучше не рассчитывать. А святая вода у тебя есть?
– Осталось немного, я на Крещение набирал…
– Отлично, Стёпа, мы вооружены до зубов! Ты пока готовься, настраивайся, а к вечеру подходи. Я как раз баньку натоплю.
В пять минут пополуночи друзья сидели в предбаннике и старательно изображали непринуждённую беседу, хотя оба были напряжены до предела. Степан то и дело тянул руку, чтобы перекреститься, но Роман Юрьич его останавливал: мол, спугнёшь беса. На скамье, накрытой газетой, были разложены вяленые окуни, рядом стояла баклашка пива «Рыбалка Крепкое».
– Ты рыбку ешь, это я сам наловил, – старик сделал глоток из бутылки, – тогда ещё история занятная случилась. Я полдня уже сидел, не клевало совсем, поэтому задремал. Проснулся от того, что окунь удочку под воду потащил, – Калинин засмеялся. Мурзов вымученно улыбнулся в ответ.
Вскоре мужчины перешли в парилку, взяв с собой полулитровую бутылочку со святой водой. Роман Юрьич нацепил на голову войлочную будёновку, под которой спрятал сделанную из серебряной ложечки заточку и разлёгся на полке. Степан, тяжело переносивший жару, сел ниже.
От ощущения чужого взгляда разговор окончательно перестал клеиться. Друзья сидели в тишине, вслушиваясь в потрескивание огня и постоянно почёсываясь. Банник не заставил долго себя ждать. Со стороны предбанника послышались удары кочергой по стене.
– Напугать пытается, – процедил сквозь зубы Роман Юрьевич, – спокойней, Стёпа, ты в безопасности, – друг тем временем крестился и дрожащим голосом бормотал молитвы, – за меня лучше беспокойся.
Раздался зловещий хохот, лампочка, издав хлопок, разлетелась вдребезги, и единственным источником света осталось окно на улицу. Из темноты в челюсть Роман Юрьича прилетел удар нагретым металлом, от которого старика впечатало в стену. Рот наполнился кровью.
Банник отбросил кочергу и в один рывок оказался возле бака с кипятком. Однако, сняв крышку, тварь не нашла в нём воды: Калинин предусмотрительно не стал его наполнять. Тогда она набросилась на остолбеневшего Степана и начала срывать с него крестик. Судя по шуму возни и хрипам банника, прикосновения к серебру и правда причиняли ему боль.
– Господи Иисусе Христе, Боже мой, покрый мя от злобы супоста-а-ата, – почти речитативом произносил Мурзов, выворачиваясь из рук твари. Подгадав момент, мужчина со всей силы пнул её и отбросил к печке. Выигранной секунды хватило, чтобы подхватить и резким движением открыть бутылочку. Святая вода остановила банника в прыжке, когда тот почти вцепился в горло Роман Юрьича.
– Дядя Рома, вставай скорее! – стал расталкивать друга Степан.
Не до конца приходя в себя, Роман Юрьевич нашарил в темноте банную шапочку, вытащил из неё заточку и со всей силы вонзил в грудь беса, с шипением растиравшего обожжённые места. Парилку огласил гудящий вой.
– Окропи-ка его! – Калинин постарался перекричать банника. Мурзов сразу же понял. От ещё нескольких капель святой воды дух ещё громче завыл.
– А теперь рассказывай, откуда вылез! – прорычал Роман Юрьич, взяв беса за горло.
– Девка одна меня позвала, хотела сестре отомстить, – низким голосом злорадно произнёс банник, – я заодно и её хахаля прихватил, за то, что баню не чтил. И соседа бы твоего забрал, если б он таким прытким не был, – тварь клацнула зубами.
– Исчезни, противный! – свободной рукой Калинин выхватил у друга бутылку и вылил на беса остатки воды. Тот издал последний вопль и превратился в пар.
Обессиленный от стресса и жаркого воздуха, Роман Юрьевич упал без чувств.
– Вот что у тебя за желание меня на старости лет вдовой оставить? – услышал он причитания жены, когда пришёл в себя. Роман Юрьич лежал в своей кровати, а рядом стояли Татьяна Авдеевна и Степан, на плече которого виднелась глубокая царапина.
– Мы же тварь победили, да?
– Победили, слава Тебе, Господи, – ответил Мурзов.
– Значит, есть, что отметить, – старик, нащупав на прикроватной тумбочке кружку с водой, отхлебнул живительной влаги и приподнялся на локтях, – Стёпка, я сейчас немного отлежусь – и пойдём париться, пока баня совсем не остыла.
– Лежи уж, дядь Рома, – усмехнулся тот, – наслаждайся заслуженным отдыхом. Завтра нам ещё лейтенанту про подвиги рассказывать.
– А смысл? Всё равно не поверит, – Роман Юрьич зевнул и, улёгшись поудобнее, почти сразу заснул. На улице завывала метель, но буйства погоды больше не могли его побеспокоить. Своим ударом банник удачно выбил больной зуб.