Анализируя события, случившиеся со мной за последние пару недель, я не могу не прибегнуть к давним, но при этом местами четким и хорошо сохранившимся воспоминаниям из своего детства. Имея давнюю привычку записывать наиболее значимые для меня эпизоды моей жизни в дневник, я хочу предельно просто и доступно изложить свои мысли на бумаге, дабы время не стерло эту дивную историю из памяти, а мои дети и внуки в будущем не принимали бы ее за байки слабеющего умом старика.
Чтобы не было путаницы между воспоминаниями давно минувших лет и событиями, имевшими место в настоящее время, я перемещусь в памяти своей на несколько десятилетий назад, и расскажу немного о своем детстве, а также о моей совсем недавно почившей бабушке, которой в этой истории отведена заглавная роль.
С ранних лет, будучи болезненным и слабым ребенком, родители каждое лето отправляли меня на три месяца в деревню к моей бабушке Лиде. Свежий воздух, природа и активное времяпрепровождение делали свое дело, безусловно укрепляя моей детский иммунитет. Вечно недомогающий и постоянно подвергающийся заболеваниям простуды и гриппа в осенне-зимний период, летом я напротив, пыхал здоровьем и энергией.
Одноэтажный дом из потемневшего от времени сруба и простенькой шиферной крыши находился на самой окраине деревни «Солнечной», примыкая к границе обширной дубовой рощи. Всего в нескольких десятках метров от бабушкиного дома находилось большое озеро, в котором чуть ли не каждый день я плескался и плавал «наперегонки» с другими деревенскими ребятами.
С бабушкой я находился в очень теплых отношениях и с нетерпением ждал каждого лета, чтобы вновь отправиться в деревню. Жила она там круглый год, приезжая в город только при острой необходимости. Ее мужа и своего деда – Василия, я не застал. О нем знаю я только с рассказов бабушки, он трагически погиб ровно за двадцать лет до моего рождения – утонул в том самом озере около нашего дома. По бабушкиным воспоминаниям, это был добрейшей души, светлый и отзывчивый человек, с утратой по которому она полностью не смирилась до самой своей смерти.
В небольшой деревеньке, где все друг друга знают как родных, прочие местные жители относились к бабушке неоднозначно. В нашей деревне да и в соседних тоже все ее знали как шептуху, целительницу, одним словом — колдунью. Если в городах к такого рода деятельности люди относятся по большей части скептично, предавая «колдунам» статус мошенников и шарлатанов, то в сельской местности люди, которые намного более суеверны, чем городские, к ним относились со всей серьезностью.
Часть местного населения бабушку уважала, и частенько обращалась к ней за помощью по многим вопросам – начиная от проблем со слабым урожаем и заканчивая серьезными проблемами со здоровьем своим или близких им людей. На моей памяти, не было ни одного человека, попавшего в беду, которому бы бабушка отказала в содействии. Другая же часть, её откровенно побаивалась и считала занятие магией не богоугодным делом, полностью игнорируя ее сосуществование с ними в одном селе.
Мне же, сколь велико не было мое любопытство, увы ни разу не довелось увидеть хотя бы один обряд, проводимой бабушкой Лидой, так как занималась она ими в чуланной пристройке к дому, днем на которой всегда весел тяжелый навесной замок, исключающий возможность попадания внутрь без бабушкиного разрешения, а когда она находилась в помещении, запиравшегося на засов изнутри. Все обряды она проводила ночью, когда я крепко спал, строго запретив мне вмешиваться в её «работу». Стоит заметить, что всю свою магическую деятельность она осуществляла безкорыстно, никогда не устанавливая плату за тот или иной обряд. Кто считал нужным, благодарил бабушку в меру своих возможностей, как правило принося ей гостинцы со своего хозяйства, в виде яиц, свежего молока и прочих радостей фермерской деятельности.
При всем этом, в обычной жизни бабушка абсолютно не походила на какую-то ведьму из детских сказок и жила самой обыкновенной жизнью деревенской старушки. Чуть ли не каждый вечер бабушка пекла вкуснейшие пирожки с различной фруктовой начинкой, после чего, под ароматный травяной чай из древнего самовара, мы садились за небольшой столик около окна и до самой темноты играли в домино, шашки и разгадывали кроссворды. Когда же совсем темнело, бабушка растапливала в доме печь, и под успокаивающее потрескивание горящей древесины рассказывала мне истории о своей молодости и о деде Васи. Иногда, когда она начинала разговоры о нем, я замечал в уголках ее глаз слезы, которым, впрочем, она никогда не давала волю. Несмотря на то, что мне было всего семь, одно я уже понимал точно – бабушка безмерно любила своего преждевременно покинувшего этот мир мужа, и не проходило ни дня, чтобы она о нем не вспоминала.
Так безмятежно и счастливо проходило мое детство. С каждым годом я становился все взрослее, однако мое ожидание лета и поездки в деревню – к любимой бабушке не коим образом не уменьшалось.
За всё детство запомнился мне только один случай, связанный с бабушкиной деятельностью, свидетелем которого я стал и которому долгие годы не мог найти объяснение. Сказать по правде, до недавних событий я не воспринимал его всерьез, и не придавал ему значения, списывая все произошедшее тогда на бурную детскую фантазию и не отпустивший до конца из своих крепких объятий сон.
В ту июльскую теплую ночь, я проснулся от приснившегося мне кошмара, весь дрожащий и в холодном поту. Плохие сны снились мне редко, и, как правило, забывались сразу после пробуждения. Но в ту ночь, сновидение было отчетливым и ярким, притом происходящее в нем совсем не походило на сон. Даже спустя прошедшие десятилетия, пусть не полностью, но эпизодами я помню его по сей день.
Снился мне бабушкин дом и ночное озеро, находящееся неподалеку. Ночь в моем сне была теплой и безветренной. Начался мой сон с того, что я проснулся в своей кровати за печкой (так называемый «двойной» сон или сон во сне), от открывшейся и ударившейся по стенке форточки. Встав, чтобы закрыть её, я глянул в окно, которое выходило как раз на озеро. В свете отражавшейся луны, мне показалось что ближе к середине озера, на воде я увидел едва заметную на таком расстоянии рябь, какая бывает, когда какая-либо крупная рыба на мгновение выныривает, чтобы сразу вновь погрузится в родные глубины.
Бабушки в доме не было, и, припоминая, что несколько раз нам с ребятами доводилось наблюдать проплывавших у самой поверхности воды сомов, я решил выйти к берегу. Идя по мокрой от ночной росы траве босиком, я ощущал на своей коже легкий, едва уловимый ветерок дувший со стороны озера. Часть водоема была скрыта густым кустарником, и потому, чтобы охватить взором все озеро целиком, я направился к самой кромке воды. Подойдя к воде, я смотрел в центр водоема, гладь его была спокойна, и отражала в себе яркий лунный свет и чистое звездное небо. С досадой, что так и не удалось сегодня повстречаться с сомом, я собрался уходить, как вдруг услышал справа, в нескольких шагах от меня сильный всплеск воды. По спине пробежал холодок и, поежившись, я обернулся в сторону потревожившего меня звука. В шагах пятнадцати от меня, по колено в воде стоял человек – взрослый мужчина. На нем свисали какие-то рваные лохмотья, когда-то видимо бывшие одеждой, причем до самой головы по всему телу и лицу он был облеплен водорослями и кувшинками. В свете луны и без того бледное лицо, казалось белым как известь, а тусклые глаза, цвет которых я не мог различить уставились прямо на меня. Единственная деталь, которую я успел разглядеть, прежде, чем через мгновение с воплями кинуться в бегство – длинный тонкий шрам на правой щеке, начинавшийся у уголка глаза, проходящий под прилипшей к скуле небольшой кувшинкой и заканчивающийся у кончиков губ.
Через пару мгновений с истошным криком я кинулся обратно к дому, слыша позади хлюпающие шаги человека, выходящего из воды. Из-за страха я был не в силах обернуться, влетев в дом, я забежал в свою комнату, закрыл дверь на засов и забился под кровать. Через пару минут я услышал все те же хлюпающие шаги, приближающиеся к моей двери. Со всех сил я старался не издать из себя ни звука, хотя всем своим существом мне хотелось кричать, что есть мочи. Существо за дверью начало дергать ручку. Самое жуткое, что при всем этом, человек не издал ни единого звука. Лучше бы он кричал, или рычал как зверь, завывал как привидение из мультиков, что угодно, только не это замогильное безмолвное молчание. Через пару минут, справившись с засовом, ночной гость сделал пару шагов вглубь комнаты и остановился прямо у моей кровати. Из глаз моих ручьем лились слезы, а рот я зажал двумя руками, чтобы не выдать своего местоположения. Постояв пару мгновений, человек, все так же не издавая ни единого звука, встал на корточки, и начал медленно наклоняться чтобы заглянуть в мое убежище – под кровать. И в тот миг – когда я понял, что сейчас мы увидим друг друга, я закричал, и… неожиданно проснулся.
Проснулся, как я уже упоминал, по среди ночи, в холодном поту и слезах. Ночной кошмар казался таким явным, что я не мог унять свой плачь. Я хотел разбудить бабушку, однако, зайдя в соседнюю комнату, я обнаружил, что в кровати её нет. Сообразив, что она скорее всего находится в той самой запретной для меня пристройке, я, забыв про все её наставления побежал прямиком к ней. Выбежав из дома, и завернув за угол, я подбежал к массивной дубовой двери. По отсутствовавшему на своем месте замку, я понял, что бабушка действительно находится за дверью. Собравшись уже было постучать в дверь, чтобы привлечь ее внимание, я замер. За дверью я услышал тихий бабушкин голос, в котором слышалась глубочайшая тоска. Голос её дрожал, и было понятно, что она едва сдерживает слёзы. О чем она говорила, я разобрать не мог, различимы были лишь отдельные редкие слова. Её монолог продолжался где то с минуту, может две, после чего, она замолчала. А затем произошло то самое событие, реальность которого по сей день вызывало у меня сомнения. Я услышал такой же тихий, но уже мужской голос. Он не спеша отвечал на сказанное бабушкой, по его интонации мне показалось, что он пытался её успокоить. Разобрать, что он говорил, я также не смог, так как общались они на грани шепота. Мне стало совсем не по себе, плюс в моем сознании еще сохранялись отголоски ночного кошмара, и потому я начал стучать в дверь своим маленьким детским кулачком, одновременно с этим зовя бабушку. Голоса внутри смолкли, затем, за дверью началась какая-то суета, я услышал звук захлопнувшейся крышки какого-то ящика, и спустя еще пару мгновений дверь открылась.
Бабушка Лида стояла напротив меня и смотрела мне в глаза, явно стараясь придать своему лицу суровое, осуждающее выражение, что удавалось ей явно с большими усилиями. На мгновение я смог мельком заглянуть в помещение, скрывавшее, как мне казалось, кучу неразгаданных тайн и загадок. Никакого мужчины внутри не оказалось. На стенах я успел заметить несколько книжных полок, полностью уставленных старыми толстыми томами. На одной из полок, поверх книг лежал старый допотопный фотоаппарат. В центре помещения находился стол, по середине которого стояла лампа. Кроме лампы на нем лежала большая и необычайно красивая, резная шкатулка, всем своим видом говорящая о ее древности. Видимо звук ее захлопывающейся крышки я услышал за мгновение до того, как бабушка открыла дверь. На дальней стене висел настенный календарь, напоминающий о сегодняшней дате – тринадцатое июля девяностого года. Больше в комнате ничего примечательного я не успел разглядеть, так как бабушка, уловив мой любопытный взгляд, быстро отодвинула меня в сторону и закрыла дверь, навесив на нее тяжелый замок. На мой вопрос, с кем бабушка говорила, она ответила, что мне показалось, и отвела меня обратно в кровать.
Шли годы, я закончил школу, поступил в университет в другом городе. Бабушку получалось навещать все реже и реже. После начались рабочие будни, я обзавелся собственной семьей. Теперь, когда я стал гораздо реже видеться с бабушкой, с каждым моим посещением я замечал, как же быстро она стареет. Однако отношения наши оставались все такими же теплыми, и я понимал, что сколько бы мне не было лет, для нее я всегда оставался тем самым любимым маленьким внуком, которого она старалась одарить всей своей заботой.
Когда мне исполнилось тридцать один, случилось несчастье. В доме бабушке Лиды случился пожар. Дом сгорел практически полностью, но, хвала небесам, бабушка при пожаре не пострадала. На восстановление ушло почти два года, все это время бабушка жила с моими родителями и, казалось, никак не могла найти себе места. Когда дом был восстановлен, она сразу вернулась обратно в родную деревню, где спустя еще два года, скоропостижно скончалась во сне. Будучи единственным внуком, все свое наследство, которое включало в себя участок с домом, и скромные денежные накопления были завещаны мне.
Несколько месяцев мне понадобилось, чтобы найти время и посетить деревню «Солнечное». За долгие прошедшие годы, в окружающем пейзаже ничего не поменялось – все тоже большое озеро и величественная дубовая роща. Новый дом был построен добротно, сгоревшую пристройку, которая была вечно закрыта под тяжелым замком, решили не восстанавливать. Только не было теперь бабушки. Без нее, это живописное место, казалось бы лишилось своих красок.
Имущество внутри было скромным, из красивых антикварных вещей, которые я помню из своего детства, ничего не осталось – все погибло в страшном пожаре. Переночевав в доме одну ночь, и собравшись на следующий день уезжать, мой взгляд зацепился за выдвижную полку под бабушкиной кроватью, которую при вчерашнем осмотре дома я почему-то упустил из вида. Выдвинув ящик, я обомлел. Единственным находившимся внутри предметом была та самая старинная шкатулка, которую мне довелось лишь однажды мимолётом увидеть в детстве. Сразу в моем сознании всплыли воспоминания той самой ночи, когда я перепуганный ночным кошмаром прибежал к запретному чулану.
Осмотрев увесистую шкатулку, я еще раз удивился, как искусно она была сделана. На резных гранях ее располагались сложнейшие узоры, выполнить которые мог только лишь действительно мастер своего дела. Покрыта она была темным лаком, и находилась в таком идеальном состоянии, что по ее виду никак не скажешь, что ей не меньше трёх десятков лет.
Поворочав ее в руках, я с досадой обнаружил, что открыть её не повредив, никак не получится. Она была заперта на ключ, о чем свидетельствовала небольшая, аккуратная замочная скважина. Так как искать в доме маленький ключ, всё равно, что иголку в стоге сена, я решил забрать шкатулку с собой, чтобы в последующем отдать своему знакомому, который смог бы открыть ее, не взламывая при этом крышку.
Спустя три дня, вечером субботы, я сидел со своим другом, рукастым парнем, инженером по образованию, которому справиться с таким замком было плёвое дело, у себя на кухне. Повозившись со шкатулкой десять минут, он удовлетворенно хмыкнул, торжественно поставив ее передо мной и сообщив, что дело сделано. С легким волнением я открыл загадочную шкатулку, и заглянул в её недра.
Внутри находилась толстая стопка старых черно-белых фотографий. Взяв фотографии в руки, я с интересом принялся их перебирать. Один за другим моему взору представлялись моменты жизни из бабушкиной молодости: вот она совсем юная, стоит в школьной форме среди своих одноклассников и широко улыбается фотографу, возможно – выпускной вечер, далее ряд фотографий в обнимку с симпатичным белокурым парнем. «Скорее всего мой дед Вася», — подумал я. Далее мои догадки подтвердились, так как руки мои уже перебирали свадебные фотографии все с тем же молодым человеком. Всматриваясь в снимки, у меня было странное ощущение дежавю, будто бы в них была какая-то отличительная черта, которая будто бы слегка задевала струны моих воспоминаний, но я никак не мог понять, каких именно. Далее фотографии явно сменили временную эпоху. Уже пожилая, бабушка была запечатлена со мной – крошечным младенцем на руках, потом следовал ряд снимков с моими родителями.
Наконец я взял в руки последнюю фотографию. Взглянув на неё, у меня пробежался мороз по коже. Видимо, заметив перемены в моем лице, мой друг окликнул меня, однако я никак не отреагировал, продолжая вглядываться в последнюю фотографию. На ней я узнал смутно знакомый интерьер, увиденный мной в детстве – стены чулана, уставленные книжными полками, стол посреди комнаты, с горящей посреди лампой. На лавке сидел бледнолицый молодой мужчина. Стоило мне лишь вглядеться в его лицо – как мной начал овладевать неконтролируемый, липкий ужас. Это был один в один, с бледным как известь лицом мужчина, восставший из озера в моем ночном кошмаре. На лице его через всю щеку шел тонкий едва видимый шрам, от края глаза до кончиков губ. Белесые глаза были тусклыми и пустыми. Наконец я понял, за какую деталь пытался ухватиться мой мозг, просматривая фотографии моего деда – на всех них виднелся тот же самый, едва заметный шрам, на который я поначалу даже не обратил внимание.
Самое ли ужасное, что тогда, долгих тридцать лет назад, мне приснился мой покойный дед, которого раньше я не видел даже по фотографиям? Вовсе нет. Ужасней всего на этой фотографии была маленькая деталь, которой придать значение мог только очень внимательный человек. На краю фотографии был видел висевший настенный календарь. Маленький квадратик на цифре красноречиво говорил о том, в какой день был сделан данный снимок. Тринадцатое июля. Тысяча девятьсот девяностый год.
ㅤ
Автор: Mefistofel