Лена подружилась с Асей в четвёртом классе. Ася, тогда ещё была нормальная. Много рисовала и даже посещала художественную школу. Родители Лены хвалили Асю и даже ставили в пример. “Посмотрите какая хорошенькая, не шумит, не хватает игрушки без спроса, всегда вежлива и приятна. Не то что ты, Леночка”. Они действительно были разные. Лена была пухлым ребёнком с широким ртом, отчего походила на толстую лягушку. Её в классе так и обзывали “царевна-лягушка”. Царевна, это из-за длинных волос, спелого пшеничного цвета, которые она убирала в косы. Да именно косы, а не кургузые косички. Длинные тяжёлые косы, с пышными белыми бантами, предмет её гордости и призыв мальчишкам-негодникам. Их так и подмывало дёрнуть её за косы. Дёрнуть и получить на орехи. Лена была самой высокой и крупной девочкой в классе. Она никогда не стеснялась дать сдачи, даже старшекласснику. А вот Ася была другая. Маленькая, худенькая, темноволосая девочка. Она всегда говорила очень тихо, почти шептала, отчего на уроках её постоянно переспрашивали учителя. Её бы обижали, эту тихоню, если бы не Лена. Они и сидели вместе. Всегда за одной партой, а на обеде за одним столом.
Лена завидовала своей подружке, ей всегда казалось, что она уродка, а вот Ася — красавица. Лена не умела рисовать, ей не нравилось возиться с краской, постоянно пачкалась и от того расстраивалась и злилась. Её Мама, с раннего детства заставляла девочку саму стирать свои вещи, объясняя это тем, что таков долг каждой настоящей женщины. Каждый урок рисования превращался для неё в пытку и испытание. Одно небольшое пятнышко и Мама обязательно потребует перестирать одежду, а будешь грубить так ещё заставит стирать в ванной тяжёлые половики. Щёткой и дегтярным мылом. Лена ненавидела эти половики, привезённые из деревни — длинные через всю комнату. А ещё уборка каждый день. Её мама была просто помешана на чистоте, что уж тут говорить про ужасный палас лежавший в зале и собиравший в себя всю окрестную пыль. Каждую субботу, папа начинал двигать мебель, сворачивал этот палас в рулон, и она шла вместе с ним выбивать эту чёртову громадину. Со своей выбивалкой, которую называли ласково “похлопуша”. Во дворе, папа раскладывал палас на железной перекладине, закуривал, а она должна была колотить по паласу до тех пор, пока не загудят руки. Настоящая пытка. Нужно было терпеть, пока он не скажет хватит и только потом можно будет немножко отдохнуть. Дальше, он переворачивал палас внутренней стороной, и пытка возобновлялась. В такие моменты она молилась, что бы папу позвали на лавочку знакомые мужики-соседи и тогда можно было бы не стараться. На скамейке, папа становился рассеянным, особенно если у мужиков было при себе спиртное. А кроме того он добрел. Хуже этого, было только зимой, тогда мама посылала её и папу протирать палас снегом. Она считала, что это придаёт свежести гнусной цветастой шкуре неизвестного зверя. У Лены пальцы скрючивало от холода, ломило кости, зато мама была довольна.
Ей хотелось вырастить из дочери настоящую труженицу.
Что должна уметь женщина-труженица? Стирать, убираться, готовить, заниматься покупкой продуктов и считать каждую копейку. У Лены никогда не было лишней копейки. На покупки выдавали строго определённую сумму, сдачу нужно было вернуть. На мелкие расходы — боже упаси. Скажи сама что ты хочешь, и мы с папой подумаем — нужно ли тебе это. Если на день рождения родственники дарили Лене деньги вместо подарка, то эти деньги тут же забирала мама, потому что в семье только она решала: кому нужны деньги и на что.
Вот у Аси, была совершенно другая жизнь, счастливая. Отец у Аси работал на Севере и приезжал домой только летом и на Новый год. Если он приезжал летом, то вся семья ехала в Крым на море, а если зимой, то на все Новогодние праздники. Возвращаясь из очередной поездки Ася привозила подруге красивые ракушки, бусы и картинки морских пейзажей. Она рисовала даже там, на Юге. А вот мама у неё была очень странная. Асина мама не работала, как например мама Лены. Она была домохозяйкой, отчего многие соседки им очень завидовали.
“Вот вырастешь Ленка, найдёшь себе настоящего мужика, как мамка Аськи твоей, и будешь как за каменной стеной,” — расплетая по вечерам косы девочки вздыхала иногда мама Леночки. Лена молчала и только кивала в ответ. Все знали, что Асина мама живёт как за каменной стеной и в очень хороших условиях. У них квартира: зал и три комнаты, всё заставлено дорогой заграничной мебелью. Телевизор с видеомагнитофоном, видеодвойка называется. Машину, в прошлом году купили. Волгу. Не то что Леночкин отец. За все труды только двухкомнатную квартиру и дали. Сколько не трудись на заводе слесарем, а зарплата больше не станет, только и остаётся, что каждую копейку считать. Постой-ка, с наше, в очередях, никаких ведь сил ни на что не хватит.
Асина мама редко появлялась на людях. Даже когда Лена приходила в гости к подруге то её мама сразу же запиралась в своей комнате и не выходила до самого её ухода. Ася говорила, что у её мамы фобия. Вместо неё с детьми занималась и общалась Асина бабушка. Она тоже жила в отдельной комнате. Она же ходила выносить мусор и за продуктами в магазин. Римма Ивановна. Ася говорила, что когда в квартире нет посторонних то её мама выходит, а бабушка наоборот запирается у себя в комнате. Лена сначала не понимала, от чего так, но она лично видела замки на дверях и задвижки с внутренней стороны. Она даже спрашивала Римму Ивановну, отчего так? От кого они прячутся? А бабушка Аси смеялась и отвечала, что от самих себя. Она рассказала, что в их семье такая игра и такие правила. Пока никого нет в квартире хозяйничает Асина мама, а когда в доме гости то исключительно бабушка. Если Асина мама выходила из квартиры, то сразу же садилась в автомобиль, при этом лицо у неё всегда было скрыто полупрозрачной кружевной фатой.
“Людей она боится, вот и приспособились, не обращай внимание на наши чудачества”.
Однако постепенно Лена стала замечать, что чудачеств в Асиной семье намного больше чем кажется. Римма Ивановна была очень весёлой, постоянно готовила им то блины, то пирожные, то пирожки, но всегда угощение первой старалась пробовать Ася. И если ей не нравилось, она запрещала Лене прикасаться к еде. Сначала та обижалась, но Ася показала ей разломленное пополам пирожное — картошку. Внутри Лена увидела острую иголку.
— Бабушка иногда кладёт в еду острые предметы. Нужно быть аккуратнее, — объяснила она.
— Зачем? — испугалась Лена.
— У неё случаются бзики. Иногда это иголки, иногда шпильки, а иногда бритвенные лезвия. Именно поэтому папа работает на Севере, чтобы не есть дома. Это не опасно, когда знаешь, чего от неё ждать. Главное, на праздники не есть торт, который она готовит.
— Торт? Она с ума сошла?
— Т-ссс, — Ася предостерегающе прижала пальчик к губам. — У нас такое не говорят. У нас говорят — чудачества.
— А разве бабушку не надо показать врачу?
— Мы возим её по врачам. Врачи сказали, что такое не лечат и это называется шизофрения. У нас, это наследственное. Бабушка хорошая, но ты должна соблюдать только одно правило при общении с ней: не заходи без разрешения в её комнату и не трогай фотографии, которые у неё в серванте.
— А что будет, если я потрогаю? — спросила испуганно Лена.
— Я тебе покажу.
Ася отвела лену в свою комнату и достала из-под кровати альбом. Открыла его и начала показывать свои рисунки.
— Это сантехник, дядя Толя. Когда мне было шесть лет, и мы только переехали в квартиру, его попросили починить течь в батарее, в комнате бабушки.
Лена посмотрела на рисунок. На нём был изображён мужчина в серой одежде и сапогах, который держал фотографию в рамочке, а позади него была Римма Ивановна.
— Вот бабушка прячет тело дяди Толи в ковёр и запихивает его под кровать.
Лена посмотрела на рисунок бабушки возле кровати из-под которой торчали два сапога.
— Вот папа срочно возвращается из командировки, и мы хороним дядю Толю в нише под ванной, — Ася показала подруге очередной рисунок. — Поэтому, у нас в ванной, часть плитки синего цвета, а часть малахитовая. Та, которая под ванной. Бабушка хотела ещё памятную табличку, но папа стесняется.
— Ты шутишь? — не поверила ей Лена.
— Конечно шучу. У нас, у каждых своих чудачеств, — засмеялась Ася и предложила посмотреть мультфильмы. На дружбе это не сказалось, но Лена очень хорошо запомнила её слова и с тех пор вела себя в гостях крайне осторожно.
В пятом классе Лене, поскольку она была самая высокая в своём классе, предложили вступить в секцию баскетбола. И с того момента дружба между девочками несколько ослабла. Они по-прежнему вместе сидели за одной партой, но в гости Лена к Асе уже не ходила. Ася несколько обижалась на Леночкино увлечение спортом, а ещё говорила, что бабушка в последнее время не здорова. Хворает и боится, что её отравят.
— Кто отравит? — спрашивала Лена, но Ася только раздражённо махала руками и отказывалась посвящать подругу в подробности.
Лена стала замечать, что между соседями начались странные разговоры по поводу Асиной семьи. Она слышала, как шептались между собой бабушки у подъезда, как бросают оскорбительные комментарии мужики, поглядывая в сторону их застеклённого балкона. И однажды её собственная мама, которая раньше души в Асе не чаяла, посоветовала дочери не дружить с ней.
— Почему? — возмутилась Лена.
— Ну, ты ещё маленькая, ты много не понимаешь, — смущённо отвечала мама, — вырастешь — поймёшь.
— Сейчас расскажи!
— Делай что тебе старшие говорят! Здоровая кобыла растёт, а ума как у пятилетней! — рассердилась мама и запретила приглашать Асю в гости.
С этого дня, Лена стала дружить с Асей назло родителям. Если у Лены было свободное время, она выходила на улицу и ждала подружку в условленном месте, а потом они вместе шли гулять. У Аси были деньги. Она уже сама ходила за продуктами в магазин и часто под видом купить хлеба или молока ускользала из дома. Лене порой казалось, что её маме и бабушке было наплевать. Они гуляли по городу, покупали сладкое и лимонад, и веселились. В то лето Асин папа не возил свою семью отдыхать на море и девочка по сути, жила сама по себе. Они играли на улице, гуляли, ходили по музеям, в кино и театр. Лена таскала для подружки тяжёлый переносной мольберт, и та рисовала её на фоне красивых пейзажей. Лена начала отмечать, что на картинах подруги её тело несколько отличается. Ася рисовала её красивой. Приученная матерью к тому что она дурнушка, Лена не очень замечала того, что у неё начала расти грудь и формироваться талия. А на картинах она была другая, и вовсе не пухлый бегемот. И не лохматый медвежонок, как её ласково называл папа. Насмотревшись на картины, Лена впервые потребовала у матери купить ей лифчик, мотивируя это тем что у всех соседей девочки как девочки, а она не гренадёра воспитывает. А если воспитывает, то пожалуйста, отдавайте её в военное училище. Ни одного платья за всю жизнь нормального, только обноски за всеми…И мама, возможно впервые в жизни не нашла, что возразить ей в ответ.
В ближайшие выходные вся семья Лены торжественно отправилась на рынок и пока папа дул пиво в местной пивной, мама лично мерила с дочкой новую одежду. В то воскресение, она заполучила не только лифчик, но ещё несколько футболок, нарядный сарафан, джинсы, а увлёкшаяся покупками мама, на радостях отвела её к знакомой женщине, которая проколола девочке уши.
— Серёжки тебе купим золотые, на день рождения. Не зря деньги копила! — клятвенно пообещала ей мама.
— А лифчик, мне каждый день носить?
— Этот пока, на пробу, а в следующие выходные купим ещё. У хорошей женщины их должно быть несколько. Купальник видела, кстати? С пальмой? Жёлтенький?
— Видела. Он детский.
— Ничего он не детский. Очень хороший, за такую цену. Обязательно в следующий раз померяем.
Возвращаясь с рынка семья Лены увидела Асю в сопровождении бабушки. Ася несла траурный венок, а бабушка, букет искусственных цветов. Мама Лены зашипела и потребовала немедленно свернуть, чтобы не встречаться с соседями.
— На кладбище пошли, — оглядываясь пробормотал им вслед Ленин папа.
— Зачем? Вернее, к кому? — спросила Лена. — Я не слышала, чтобы у них кто-то умер.
— Они не к родне. Грехи пошли замаливать, — проворчал папа, а мама шикнула на него, но тот неожиданно рассердился.
— А что? Пусть она знает, мать! Чё ты мне рот затыкаешь! Пусть знает с кем дружбу водит.
И пока они шли папа рассказывал. Оказывается, родители Аси купили дачу за городом и хотели переехать туда жить. Ну и пусть бы себе жили, как говорится, но им захотелось покрыть крышу. Договорились с соседом, он взялся за дело. Хороший мужик, двое сыновей, один год до пенсии оставался. На даче были Асина мать и бабка. А про них и раньше говорили, что они немного помешанные. Два дня он работал, а на третий сорвался с крыши и повис на страховке. Так ни одна из этих дур не вышла и не помогла. Когда его увидели, было уже поздно. Задохнулся в самодельной петле. Они сказали, что не слышали его криков. А деньги, Аськин грёбаный папаша заплатил вперёд. Хочешь не хочешь, а работу доделывай. Взялись сыновья и снова такая же ситуация: старший сын срывается с крыши, падает и спиной в крюк, который из стены там торчал. Насмерть пацана, наглухо. Скорая приехала, а уже всё. Ну, не бывает так, чтобы на одной крыше два одинаковых случая. Не всё так просто с этой семейкой, все же знают, все про это говорят.
— А я про дачу и не знала, — призналась Лена.
— Да чё, про неё знать. Сожгли эту дачу недавно. А эти, вон ходят, цветочки носят, — папа в сердцах сплюнул и дальше до дома они шли в полном молчании.
Разумеется, в их следующую встречу, Лена спросила Асю про тот случай и дачу. Ася заплакала. Раньше, она никогда не плакала, а потом рассказала, что это всё из-за мамы. И что если бы не она, то этого бы не случилось. Они специально хотели переехать на дачу чтобы жить подальше от людей. И это мама вбила тот крюк в стену. Мама думала, что крюк поможет не слышать голоса чужих людей. Она хотела защититься от голосов.
— А как же бабушка? — испуганно спросила Лена, а Ася ответила, что бабушке с каждым днём всё хуже и хуже. Бабушка разговаривает с фотографиями, а вчера, на кладбище, она до поздна разговаривала с портретом на совершенно чужой могиле и утверждала, что ей сделали предложение и её скоро повенчают с покойником.
— Это же ужасно! — воскликнула Лена.
— Ты просто ничего не знаешь, — вздохнула Ася. — Нам лучше больше не дружить. Я должна приглядывать за бабушкой. Скоро приедет папа и мы навсегда увезём бабушку в больницу. Ей уже давно нельзя находится среди нормальных людей. А потом я буду приглядывать за мамой.
Они действительно больше не виделись. Никогда. Вживую, больше никогда, потому что всего неделю спустя произошла трагедия. Римма Ивановна раздобыла где-то свадебное платье, подожгла себя и выпрыгнула с балкона. Весь двор это видел. Они жили на четвёртом этаже. Все видели, даже маленькие дети, игравшие на детской площадке. Лена тоже это видела, а из Асиной квартиры никто не вышел. Тело обгоревшей пенсионерки кто-то из соседей укрыл розовым шерстяным одеялом, а потом приехали скорая, пожарные и милиция. Лена стояла в толпе и видела, как из подъезда где жила Ася, вынесли на носилках чьё-то тело, покрытое простынёй. Соседи ахали, и кто-то говорил, что это Асина мама. Но сама Ася так и не появилась. Её никто не выводил. Лена простояла на улице до самого вечера, а позже, несколько дней спустя она узнала от старушек, сидевших на лавочке, что Асю забрал отец и они вместе уехали. Но когда они уехали? Это оставалось для неё загадкой. Она иногда заходила в подъезд и стояла перед закрытой железной дверью. Больше в этой квартире никто не жил. Говорили, что она всё ещё принадлежит Асиному отцу и тот регулярно платит за неё, а мама Лены утверждала, что квартира скорее всего держится для Аськи. Ну вот не дал Бог нормальному мужику хорошей жены, дал психованную. Там все женщины, не от мира сего. Что эта Римма со своей дочерью сотворила? Убила? Зарезала? Никто же толком не знает, только слухи одни. А Аська всё это видела, бедняжка, с этими шизиками жила, до смертной икоты. Как только рассудок-то сохранила, как справилась? Ну, хорошо хоть увёз, он её, от этого ужаса, может чего и к лучшему.
Лена ждала, что Ася вернётся. Очень ждала, но та всё не ехала. Так прошёл год, затем другой. Лена перешла в восьмой класс. Потом был девятый, а дальше техникум и вот она уже в академии физической культуры. Многое забылось. Старые соседи умирали или уезжали, появлялись новые. Только Асина квартира пустовала. Среди знакомых ходило множество слухов, кто-то говорил, что иногда Асин отец приезжал сюда, а кто-то с ним даже разговаривал лично. Говорили, что Ася долго лечилась в больнице, а потом доучивалась в коррекционной школе. Многие искренне жалели, что девочке досталась такая непростая судьба. Мама Лены однажды рассказала, что её знакомая лично общалась с Асиным отцом и тот говорил, что его дочь получает высшее художественное образование в самой Москве. Получив такое известие, Лена очень обрадовалась — она очень надеялась, что у её бывшей лучшей подруги всё хорошо. У неё самой, всё в жизни, складывалось хорошо. Повзрослев она расцвела и превратилась в настоящую красавицу. И молодой человек появился. Очень хороший. Вадик. С соседней улицы. С девятого класса ухлёстывал, за высокой баскетболисткой. Родителям он тоже понравился. Ленина мама начала недвусмысленно намекать на свадьбу.
— Завела бы деток да и продолжала учиться, а мы с отцом ещё в силе, присмотрим. Рожать-то надо пока молодая, — заводила она разговор на кухне по вечерам. Лена учившаяся очно, только вздыхала. Какая свадьба, какие дети? Дайте доучиться спокойно.
— Нет, ты на этих, других не смотри. Выдумали тоже моду: после тридцати рожать. Сначала учёба, потом карьера, потом дети. Мы этого всего раньше не знали, нам и так хорошо было. И ведь ничего? Вырастили тебя, справились, а там глядишь и внучка или внучку поднимем. Ты же доучишься и сбежишь, а нам, старикам какая радость? Ты дочка подумай: они ведь мужики все такие несерьёзные, пока детей нет. А как дети, проблемы, сразу за голову берутся и вкалывать начинают. Вадика твоего, надо покрепче к себе привязать.
— Мама! Ну, что ты такое говоришь?!! Нам лишний раз уединиться негде, а ты такое говоришь. Дети. Накопим на квартиру, тогда поженимся.
— А чего? Я тебе, дочка, только добра желаю. Ты не подумай, а жильё отдельное мы вам найдём. Поднатужимся, в долги влезем, а без угла своего не оставим.
Такие разговоры мама Лены затевала всё чаще и чаще. Стоило только прийти Вадику, как и ему начинали намекать на порядок. Мол, дружишь с нашей дочкой, любовь у вас, так имей совесть жениться как порядочный мужчина. А то ведь, Ленка долго ждать не будет. Женихов за забором — вагон.
Возвращаясь вечером из института, она услышала чей-то незнакомый мужской голос. Кто-то бежал следом и звал её по имени. Было темно. До ближайшего светлого места, которое выдавал уличный фонарь, было, около двадцати метров. Она испуганно обернулась и на всякий случай приготовилась дать отпор незнакомцу. Но незнакомец оказался тщедушным подростком в старой милицейской шинели.
— Лена? Ты из такого-то дома? — нервно сглатывая слюну спросил он.
— Да. А вы кто?
— Слуга. Держи. Аська тебе просила отдать.
Подросток отдал ей увесистый свёрток и ушёл, пряча лицо в вороте шинели. Лене показалось, что у него там под шинелью какой-то пакет. Он, что? Клей нюхает? Странный какой. Она покрутила в руках свёрток. Очень похоже на один из альбомов Аси. Она не забыла о подруге? Но почему так? Почему она сама не приехала и не зашла в гости? Обменялись бы телефонами. Посидели бы. На ночь бы тоже устроили без проблем. Недоумевая Лена пришла домой, разделась и закрывшись в своей комнате начала разворачивать бумажную обёртку.
Как она и предполагала внутри был альбом, но кроме него ещё какой-то узкий светильник на батарейках. На переплете была нарисована красивая витиеватая надпись — Лене от Аси. Лена начала сворачивать обёртку, чтобы потом выбросить в мусорное ведро и тут заметила бумажку, выпавшую во время распаковки. Она подняла её и прочитала:
“Лена привет. Если ты получила эту посылку — значит я уже умерла. Курьер должен был доставить её тебе только удостоверившись в моей кончине. Прости, что начинаю с такого трагического момента, но ты должна прочитать мой альбом. Пусть моя жизнь окончена, но ты ещё можешь спасти свою. Пожалуйста, включи ультрафиолетовую лампу и посвети на переплёт”.
Лена пришла в ужас от этой записки. Она не знала, что ей и подумать. Она открыла альбом, полистала страницы и увидела только обычные Асины рисунки. Ася нарисовала свою жизнь, почти от самого рождения — до учёбы в Москве. Ничего необычного. Может это просто такая глупая шутка? А может у неё тоже поехала крыша как у её мамы и бабушки? Взяв себя в руки Лена включила светильник и посветила на переплёт.
Под надписью: «Лене от Аси» появилась другая — “Апокриф”. И ещё какой-то неразборчивый текст. Ей пришлось притушить свет в комнате, чтобы тщательно разглядеть его.
“Ты должна читать строго по порядку, если хочешь сохранить себе жизнь. Сначала смотришь на картинку и комментарии к ней, потом подносишь лампу и читаешь. Как только прочитала — переворачивай страницу. Только в таком порядке. Не показывай мой альбом никому. Это, только для тебя. Никто не должен узнать, что он у тебя”.
Лена осторожно раскрыла альбом. На первой странице Ася нарисовала свою семью. Картинка словно нарочно выглядела так будто бы её рисовал маленький ребёнок.
“Это моя бабушка — Римма Ивановна. Она раньше работала врачом на Чукотке. Это моя Мама — Юлия Андреевна, она преподавала в музыкальной школе, там же, на Чукотке. А это мой папа — Степан Николаевич. Он работает золотоискателем и познакомился с моей мамой в городе Анадырь, где, позже, родилась я.” — гласили корявые надписи под рисунком.
Лена посветила лампой и испуганно отшатнулась. Там был совершенно другой рисунок. Пошлый, отталкивающий, но совершенно точно нарисованный рукой Аси. Некоторое время она сидела на кровати и боялась прикоснуться к альбому, но любопытство всё же одержало верх. Она снова поднесла лампу к первому листу:
На появившемся рисунке она увидела Асиного отца, державшего в одной руке топор, а в другой ружьё. У его ног лежали убитые люди в одежде из оленьего меха. Надпись под рисунком гласила:
“Мой отец — вор и убийца. Ради золота, он совершил страшное преступление и за это Чукотский шаман проклял его. Он наслал на семью моего отца злого духа, который преследует исключительно женщин. Этого духа зовут…”
Дальше было смазано.
Она услышала, как хлопнула входная дверь и подняла голову. Мама пришла. Через пару минут она заглянула в комнату.
— Леночка, ты уже поужинала?
— Нет, Мама, — ответила та, пряча альбом.
— А Вадик придёт сегодня?
— Не знаю. У него ещё занятия, может быть после восьми.
— Ну и хорошо. Я торт купила и ещё кое-чего к столу. Потом, поможешь мне его накрыть? Отец во вторую смену, чай попьём вместе с нашим Вадиком. У меня, для вас обоих, есть интересные новости.
Мама таинственно улыбалась.
— Ты уж ему позвони. Хорошо если он придёт, ладно?
— Ладно. Мам, можно мне пока побыть одной?
— Ухожу-ухожу. Не сиди в темноте с телефоном — глаза испортишь.
Мама прикрыла дверь и ушла на кухню. Лена повернулась к альбому. Мама показалась ей слишком счастливой. Торт, хочет видеть Вадика, может какие-то интересные новости? Задумавшись и прислушиваясь к шуму посуды на кухне, она машинально перевернула страницу. Светить или сначала посмотреть на картинку? Лена вытащила из шкафа настольную лампу и включила её. Теперь стало удобно. Можно смотреть на картинку, а потом гасить обычную лампу и включать другую, ультрафиолетовую.
На второй картинке была так же Асина семья, но уже вместе с маленькой Асей. Семья переехала в другой город, в новую квартиру и теперь они отмечали это событие собравшись в зале за одним большим столом. Тут, на картинке, Асе три года. Её держит на руках бабушка, они сидят на диване, а Асина мама, как бы объявляя о начале торжества, звенит в поднятый над головой колокольчик. Рядом с ней, стоит на коленях, в молитвенной позе Асин папа и держит свои руки ладонями вверх, заискивающе поглядывая на маму. Вид у всех, очень счастливый. Лена присмотрелась к виду за окном, вид был очень знакомый. Там была нарисован угол пятиэтажки и выпирающая с левой стороны большая труба. Это кочегарка. Котельная на мазуте, которая обогревала их дом. А дальше сквер и детский сад. Они бегали играть туда вместе с Асей. Значит она нарисовала именно эту квартиру, ту самую.
“Мы переехали в новый город. Уехали далеко-далеко и теперь живём счастливо”.
Она выключила светильник и включила другой. Картинка изменилась. Лицо бабушки исказилось в страшной гримасе. Она не просто держала на руках маленькую Асю, она ещё держала нож у её горла и кажется угрожала Асиному отцу, который окровавленный пытался отползти от Асиной мамы. В руке у Асиной мамы был вовсе не колокольчик, а нечто похожее на…
Лену едва не вырвало, но она сдержалась и нашла в себе силы прочитать появившийся текст.
“Злой дух мучает исключительно женщин. Как только наша семья узнала о проклятье мы попытались скрыться, уехать, но спасения не было. Шаман был очень силён. Злой дух привязан к вещам и предметам, но более всего он привязан к кровавым деньгам, с помощью которых наш папа пытался сделать нас и себя счастливыми. В этот день мы узнали одну из тайн злого духа — ему очень хотелось, чтобы у меня было больше сестрёнок и потому мама сделала так, чтобы папа не смог больше оплодотворять её. Да. В руке у мамы вовсе не колокольчики — это папины яйца. Злой дух терзал маму и бабушку ежедневно, но не трогал меня поскольку хотел только половозрелых женщин. Это весьма похотливый дух”.
Лена перевернула страницу и включила лампу.
Следующие несколько страниц описывали Асино детство. Тут же нашлась и причина, отчего Асина мама не появлялась на людях, а бабушка подкладывала иголки в еду. И бабушка, и мама были одержимы злым духом. Мама страдала от похоти и специально не выходила из дома, боясь, что не удержится от уговоров и требований голосов у неё в голове. С бабушкой было сложнее, злой дух считал её обузой, единственное на что она годилась, так это приносить жертвы. Бабушка приносила жертвы злому духу каждый день. В основном это были голуби и крысы, но иногда попадались бродячие кошки, и собаки. И уж совсем редко — люди. Сантехник дядя Толя, был одной из таких жертв. Бабушка потихоньку травила знакомых пенсионерок и спившихся алкашей. Ася знала. Она обо всём знала и жила с этим. Лена перелистнула очередную страницу и замерла. Там была изображена она. Единственный и настоящий друг Аси.
“Это, моя подруга Лена. Я её очень люблю и не хочу, чтобы с ней случилось что-то плохое”.
Лена зашмыгала носом и поднесла к рисунку ультрафиолетовую лампу.
“Пожалуйста! Умоляю! Верь мне! Это всё правда! Все эти чудачества не болезнь, а одержимость злым духом. У бабушки не было шизофрении, у мамы не было антропофобии, это всё он — злой дух. Он не боится православных молитв. Он не верит в христианство, его страшат только шаманы. Папа, всё моё детство, ездил по стране и пытался найти шамана, который бы избавил нас от этого проклятия, но все, кого он встречал отворачивались от него. Мы не отдыхали на Юге как всем рассказывали — каждый год мы ездили по врачам и экстрасенсам. На самом деле я ни разу не видела моря. Мы хотели уехать из города, но он не позволял нам. Помнишь тот случай с двумя погибшими, которые упали с крыши? Их смерть подстроила бабушка, он приказал ей принести их в жертву. Он как кукловод. Он будет уговаривать, шептать, кричать, ты не найдёшь от него спасения даже во сне пока не исполнишь его желания”.
— Лена, тебе налить чаю?! — крикнула мама из кухни.
— Нет, Ма. Я пока занята, я попозже.
— Вадику звонила?!
— Рано ещё!
Лена перевернула страницу.
На картинке были изображены Асина мама и Римма Ивановна в подвенечном платье. Они о чём-то спорят, а Ася выглядывает из своей комнаты.
“Неужели это то день, когда её бабушка выпрыгнула из окна?” — подумала Лена.
Подпись: “Бабушка собралась замуж, ей сделали предложение”.
Осталось только поднести лампу и понять, что же произошло на самом деле. Лена не стала этого делать и просто перевернула страницу. Там она увидела Асю в больничной пижаме сидящую на кровати. Обстановка скудная, только кровать, окно с решёткой и тумбочка.
Подпись: «Я в больнице. Болею. Скучаю».
Лена смахнула слезу. Значит Асю действительно увезли лечиться после случившейся трагедии. А после этого она сошла с ума. Всё же сходится, любой сойдёт с ума поживи он с сумасшедшими. Она не верила ни в какого чукотского злого духа. Она сама училась на преподавателя, это Асино творчество, больше всего походило на творчество душевнобольных. На всякий случай, она посветила ультрафиолетовой лампой и прочитала появившийся текст.
“После смерти бабушки и мамы — злой дух затаился. Он ждал пока я созрею. Он одолел меня в день моего рождения. Когда мне исполнилось тринадцать лет и у меня начались первые месячные — он вошёл в меня. Я каталась по больничной койке несколько дней и не могла спать от жжения в желудке походившего на сильную изжогу. Но это была не изжога. Это был он. Кан-Килви. Мама жестоко расплатилась за право узнать его настоящее имя. Я тогда не выдержала и спросила его. Я была первой кто обратился к нему по имени. Зато это он вознаградил меня, он помог выйти из больницы сообщив мне, что отныне я буду его жрицей. Я очень жалею, что согласилась и приняла его предложение, но мне было так больно, что я не выдержала. Никто бы не выдержал”.
“Всё сходится, — подумала про себя Лена, — она сошла с ума”.
Уже несколько успокоившись, девушка перевернула страницу. Снова милая картинка. Асю выписали из больницы, и она доучивается в частной гимназии. У неё много подруг и друзей, и она пользуется большой популярностью среди мальчиков. Лена поднесла другую лампу и начала читать появившийся текст.
“Кан-Килви наградил меня неудержимой похотью. Я трахалась со всеми. Я отдалась врачу, на его столе, прямо во время выписки. Отец ничего не знает или делает вид что не знает. Мне всё равно с кем — лишь бы удовлетворить волю Кан-Килви. Так он думал. Я специально усыпляла его бдительность бесконечными потрахушками. Он хотел, чтобы я залетела и родила, а я всеми силами стремилась ему этого не позволить. Пока я училась в гимназии у меня было восемь выкидышей. Каждый раз, стоило мне залететь как я делала вид, что съезжаю с катушек и совершала насилие над собой. Однажды я даже выпрыгнула со второго этажа чтобы у меня наверняка был выкидыш. Заодно, я сломала себе ногу”.
“Не верю! — подумала Лена. — Ты всё наврала, Асенька”.
Она проверила сколько осталось. Три страницы. На первой Ася в институте, у неё новый имидж. На второй Ася начинает заниматься музыкой, у неё своя Рок-группа и на третьей она приезжает на день рождение к своему отцу. На всех трёх она улыбается и комментирует картинки короткими сообщениями. Читать стало неинтересно. Наверняка там, в скрытом тексте настоящая психушка. Чем она может удивить Лену? Куда уже хуже мнимых выкидышей. Не может быть у человека, столько раз такого. Только у чокнутого в голове. Сидит, наверное, со своими воображаемыми детьми в изолированной палате и подушку нянчит. Она позвонила Вадику и пригласила его на ужин. Он пообещал прийти через час.
Лена вздохнула и решила дочитать альбом, а потом уже идти помогать маме. Всего-то три страницы осталось.
Она навела лампу на первую, где Ася поступила в институт.
“...Я добилась своего. Я больше не могла иметь детей. Кан-Килви был в бешенстве, но других женщин, которых он мог терзать у него не было — только я одна. И тогда он смирил свой гнев обязав меня приносить ему жертвы. Я стала, вроде бабушки, нелюбимая жена и нужная жрица. Сначала я пыталась приносить ему в жертву мелких зверюшек как это делала бабушка. Я убивала хомячков, тараканов, крыс, мелких птичек, но ему это быстро надоело. Он требовал человеческих жертвоприношений. Видишь мой новый имидж? Я делала пирсинг, каждый раз, после очередного убийства. Мои уши проколоты, мой нос, язык и губа тоже, дальше были соски на груди, а потом я просто делала пирсинг на спине, пока из украшений не получилась картина. Я делала это, чтобы помнить. Я должна помнить каждого. Каждого мужчину или женщину. Я не трогала только детей. Отец вытаскивал меня из передряг. Платил огромные деньги, только бы меня не закрыли. Мне наплевать. Всё равно эти деньги прокляты. Да и плевать всем на бомжей и гастарбайтеров”.
Лена спокойно перевернула страницу. Когда такое обилие признаний в убийстве, не только не веришь, но ещё и становишься равнодушным. Ася, а что не тысячу человек? Как ты их убивала? Что ты пишешь, шизофреничка?
На следующей странице Ася играет в рок-группе. Ну-с, почитаем.
“У меня появились последователи. Я стала таким отморозком, что мне самой стали поклоняться. Кан-Килви доволен. У нас, три капища, посвящённых ему. Мы строим их в гаражных массивах, в подвалах и мои слуги притаскивают туда бомжей, которых я затем торжественно убиваю. Иногда это приезжие, иногда это сироты, а иногда, это тот, кого захочет Кан-Килви. Он очень жалеет, что проклятие умрёт вместе со мной и потому бережёт меня. Мои пытки практически прекратились, ибо я сама не могу остановиться. Каждый раз после жертвоприношения устраиваются оргии, и все остаются довольны. Кан-Килви обещает слугам через меня счастливую жизнь и блаженство. Он всего лишь злой дух, который мечтает стать богом. Он жаждет поклонения”.
“Ладно уж, дочитаю. Всего одна страница осталась”, — подумала Лена.
Картинка встречи с отцом. Она навела лампу и отшатнулась. На проявившейся картинке приносили в жертву Асиного отца. Он был привязан к утыканному шипами столбу, а Ася в рваной хламиде лично перерезала ему горло над жертвенной чашей в окружении толп последователей.
“...Это финал. Недавно, я узнала, что мой отец продал нашу квартиру твоей семье. Ты должна знать, что эта квартира краеугольный камень проклятия Кан-Килви. Он нашёл выход как ему продолжить существовать после моей смерти и подговорил моего отца совершить сделку. Мой отец продал её за сущие гроши. Я не знаю, в курсе ты или нет, но прошу тебя: если ты об этом уже знаешь — беги! Беги без оглядки. Брось своих родителей и уходи из дома. Или срочно выходи замуж. Смена фамилии и семья того, кого ты выберешь, защитит тебя от Кан-Килви. Он начнёт с твоей матери. Он наверняка начнёт с твоей матери, а потом доберётся и до тебя. Он превратил меня в чудовище, тоже самое он сделает и с тобой. Я убила своего отца слишком поздно. Он уже совершил сделку. На этой картине, ты видишь, как я убиваю его. Затем я отравила всех своих слуг, кроме одного, который должен доставить моё послание. Верь мне! Я не сумасшедшая! Это всё правда! Тебя не спасут молитвы. Тебя не спасёт крест. Он найдёт тебя везде, как только ты станешь хозяйкой квартиры. Он не отпустит тебя. Умоляю тебя — беги!
Я же, иду топиться.
Сегодня у меня точно получится. Твоя бывшая подруга — Ася. Я догадываюсь, что ты мне, не поверишь. Никто бы мне не поверил. Знай! Когда человек одержим им, злого духа очень легко заставить проявить себя. Тебе достаточно позвать его по имени. Запомни: его зовут Кан-Килви”.
Лена захлопнула альбом и включила свет. Ну вот и всё. Прощай подруга. Читать было неприятно и мерзко, но уж лучше страшная правда, чем наивные детские мечты. Ася никогда больше не вернётся и этот страшный альбом самое настоящий предмет искусства, созданный шизофреником. Надо будет его на досуге показать знакомому психотерапевту, может быть из этого получится настоящая диссертация? Она подумала и спрятала альбом среди личных вещей куда не заглядывала мама, а сама пошла помогать ей на кухню.
Мама как раз намывала посуду. Лена уселась на стул и посмотрела на купленные продукты: сыр, красная рыба, колбаса.
— Мама, ты зачем накупила столько?
— Ой дочка, у меня для вас с Вадиком такая новость хорошая! Такая хорошая! — радостно говорила мама стоя над мойкой — Хотим с отцом вам сюрприз сделать, да уж боюсь не удержусь.
— Какая новость? — насторожилась Лена.
— Квартиру мы вам купили. Очень выгодно. И знаешь у кого? У Аськиного отца, вот представь себе? Он сюда приезжал в прошлом месяце, хотел от квартиры избавится, да знающие люди нам и шепнули. Представляешь? За такие деньги, да четырёхкомнатную. У вас ещё и на ремонт останется. Лен, ты рада? Лен?
— Мама! Ты знаешь, что случилось в той квартире! И ты всё равно её купила?! У тебя мозги есть? Мы не будем там жить даже под страхом смерти! — возмутилась Лена.
Мама даже не повернулась к ней. Она всё так же продолжала намывать посуду.
— Дочка. Мы для тебя всю жизнь деньги откладывали. На твоё счастье. Если бы не мы эту квартиру урвали, так другие. Нам просто повезло. Какая разница, что там случилась? Ведь столько лет прошло? А ты посмотри на цены? Ты посмотри, пройдись? Вы получите огромную квартиру без ипотеки, поженитесь и детишек нам нарожаете. А ну и что, что она старая, так Вадик у тебя рукастый — ремонт сделаете. Ты бы рожу-то не кривила, а? Родители тебе только добра желают.
Лена закатила глаза. Опять! Снова это вылезло у матери, это её скопидомство. Подешевле ей подавай, пожирнее и подешевле, а на трагедию Асиной семьи можно глаза закрыть. Не горела же квартира, целая. Только старуха сгорела. Тут она вспомнила о Асином альбоме. Как же так совпало-то? Ася знала, что родители купили её квартиру и нарисовала этот альбом. А если она, узнала это сидя в психушке? Каково ей это было узнать? Папа последнее продал. Её наследство. Понятно теперь всё. А Лена теперь в Асиной квартире живи. И она чтобы просто удостовериться, что Ася написала полную чушь произнесла громко:
— Кан-Килви!
Тарелка выпала из рук матери Лены. Она обернулась и, выхватив из подставки разделочный нож, шагнула в сторону дочери.