Одно дело писать тексты, а другое – ходить в магазин за хлебом. Прежде чем идти, соберись, возьми себя в руки, обхвати покрепче, смелей берись за лицо, перебирай его шершавыми пальцами туда-сюда, немного задумайся и продолжай дальше пока не разомнешь его до человеческого подобия. Затем обуздай свое тело, человеческие части льются игристым ручьем вокруг, хотят бежать, штукатурка сыпется от трения множества ног и рук, недовольное урчание и глухой вой — всему этому не место в продуктовом магазине. Стучишь в свою дверь изнутри и выходишь, тебя встречает замерший сосед – не спугни его, ласково обдувай бледное лицо пока слезы не высохнут, смахни частички хитина с его век: здесь тебе все рады, сосед, мы – твой дом, твоя мать и отец. Пахнет сыростью и уборкой полов, ради уважения к труду человека ходишь по стенам и потолку, притворяешься спящим, ибо во сне это разрешено. На выходе из подъезда предъяви документы, здесь все данные, что нужны – шкала боли, нормативы автохтонного существования, твои детские волосы, словарь антропоморфизмов. В магазине не смотри на кассира, носи дыхательную маску на всех глазах, тебе все равно не нужно видеть, ты и так чувствуешь запах ее страха: берешь хлеб, Беляевский, вчерашний. 23 рубля. Платишь ножами. Разворачиваешься, идешь домой.
* * *
С утра что-то разболелась голова, принимаешь циклоспазмин, что-то с утра голова болит, принимаешь циклоспазмин, голова с утра что-то разболелась, принимаешь циклоспазмин, что-то болит голова с утра, принимаешь циклоспазмин, с утра что-то голова разболелась, принимаешь циклоспазмин, голова болит что-то с утра, принимаешь циклоспазмин...
* * *
Просыпаешься на рассвете прежде будильника, идешь на кухню и берешь графин с водой — графин не двигается. Немного постояв, понимаешь, что на самом деле не двигаешься ты. Солнечные лучи пронзают сосуд с водой, твои стеклянные пальцы, руку, твое сердце и голову. Мое тело поет песни солнца, гимны восхода, с лучами света приходит единство и понимание, п р о с в е т л е н и е, стоять бы так вечно, стоишь так вечно.
* * *
Всю свою обычную жизнь никуда особо не ездил, но мир кажется привычным и изученным насквозь. Женился, нашел работу по образованию, почти перестал видеться с друзьями — все как положено. Однажды в родном дворе твой глаз останавливается на большой кирпичной трансформаторной будке. Что такое там внутри и зачем они всюду стоят? Разглядывая двери замечаешь, что на них нет замков, да их и прикрепить некуда. Подходишь ближе, просовываешь пальцы за лист металла с решеткой и тянешь. За открытой дверью в большом бассейне света дергаются какие-то диспропорциональные лица, крутится исполинское чертово колесо, 0х3232fg899HPid00000х271;%, ешь в беспамятстве, f0h4600h#, небо завалено на бок, не знаешь где гнутся ноги, но кажется, что все время не там, глаза смотрят вовнутрь, а там ничего нет, только оболочка, приходит понимание, что ты существуешь всего пару минут, только и успел, что посмотреть на будку и открыть ее, да и открыл ли?
* * *
Морозным утром собираешься в школу. Снег скрипит, воздух звенит. Тихая голова лежит камнем на плечах, а изнутри под мерный тик валенок затевается огонек.
В школе на входе смотрят температуру, хотят тепла. Плохо вращают глазами и двигают губами для вида, но иногда забывают разжимать зубы. Подражают человеческой речи, мычат, изображают звуки воды в трубах, щелканье ламп, гул кровяного насоса, — все здесь живет только вокруг тебя, как рисунок вокруг света.
В коридорах движется мастер-хоровод, сияющий парад липких тел, света и знания переливается, манит и завораживает. Странно и весело подражать цветению лозы, густому красному водопаду, худому намерению — возьми образ от движения, метафоризируй себя, будь вечно голодным, вечно жаждущим; хочется учиться, но приходится постоянно вращать головой, чтобы не забыться вовсе, не смотреть долго в одну точку, думать о тепле своих рук, упражняться в зрении и ощущении, чтобы не пропасть. Сложно даются числа — как можно понять символы с неизвестным означаемым? Все пацаны давно метатрансцендировались, а ты все также сычуешь, меряешь мерою, смотришь себе в глаза, а что там снаружи?
* * *
В подъезде нарастает гул.
Смотришь в глазок смотришь в глазок.
Соседские дети катают метровую голову вверх-вниз по лестнице. Теперь, когда ступеньки стали совсем мягкими, у них уходит особенно много сил.
Сколько дней все это длится? Пробуешь посчитать, но пальцы на руках никак не кончаются, в ладонях слишком много ладоней, руки растут из рук, сыплются на пол горстью, показывают гадости; воздух наполняется неприятной дрожью, пугающим шорохом, невидимой торжественностью — растет красный цвет — у этого конца нет конца.
Так, в одиноком забвении, цветет незнакомец за железной дверью.
* * *
Стоишь на остановке и ждешь трамвая: подглядываешь нежный рост травы, теплоту земли, чуткое и тесное единство живого. Ростки тянутся к солнцу, а зримая красота переходит границы видимого, ослепляет ум, изливается концептуализацией, гудит на сломах мысли. Образы вываливаются диссонансами, плодятся как ржавчина на злом железе, и вот уже не ты смотришь на мир, а мир на тебя.
Не в силах назвать твое имя, блаженное многоликое тычет пальцами, жадно жмется, взвешивает без меры, гроздится невысказанной премудростью. Заимствует у слепых глаза, у безумных ум. Земля растет. Алчет. Жаждет. Небо разверзает пасть острых звезд, благоухает постом. Хочешь улыбнуться в ответ, а тебя и след простыл — давно уехал на трамвае.
* * *
Писать о чем-либо довольно просто. Сначала нужно внимательно посмотреть, а потом честно рассказать.
Вот малейший волос, он льется словами без конца — невесомый, неисчислимый, лезет в глаза, в суп, в душу, подвешивает жизнь, ловит ветер, не успокаивается на живой и мертвой голове. Из волоса растет человек, из человека растет земля, изливается через край, валится рыхлой могилой, дышит сосновым гробом, все терпит и все прощает. Заглядываешь в гроб — и там копошится жизнь, ворочается с боку на бок, терзается муками рождения. Все полно беспокойства, превосходит само себя, мечется, рвет сети слов — за двумя зайцами погонишься, поймаешь четырех, восемь, шестнадцать, тридцать два, шестьдесят четыре...
Ахиллес никогда не опишет черепаху.
* * *
Придя с работы падаешь в домашнее кресло и в полной тишине доедаешь вчерашнюю лапшу. Веки открыты насилу. Перед глазами черное пятно (когда всплыло?) — кажется, зрачок. Тянешься рукой, чтобы развеять, но вместо этого пальцы встречает холод черной заклепки — как бы отковырять? Наконец-то ноготь заходит за зрачок, но вместе с ним рвется и полотно привычной жизни — вспомнил как клеели рулоны с супругой, а потом и вовсе перестал замечать. Мужик из печки говорит, что зрачок обязательно надо вернуть на место, иначе все выветрится. Главное теперь снова не зацепиться за что-нибудь взглядом
во избежание повторного зацепления взглядом глаза (зрачка):
1. Непрестанно повторяйте головой вращательные движения.
2. Смотрите на воду, огонь, небо, движение птиц, сии суть четыре, еже слагают человека, сего ради обретаются бо не токмо снаружи, но и внутрьуду.
3. Мама звонила, нужно ей помочь перевезти мебель, заедь с работы, там быстро.
Q. Еще есть перечисления лошадей, поездов, лестниц (если они двигаются), каждый прах поименован, хотя бы и развеялся по ветру
не смотря на то, бежишь с запотевшим зрачком в руке, согревая недозревшего, вылупившегося раньше времени, не доглядел, разжимаешь пятерню а там точки запятые все свалялось вместе черными икринками в темноте не видать все круги это круг налепить на небо аккурат меж звезд стыдливо козявки рядом с плевочками да расствориться самому как сахар в черном чае потом заеду сегодня не успел
* * *
Открываешь ночью окно, а там люди повываливались на улицу, чтобы стать гигантской лестницей. Все это время наука, медицина, этика существовали лишь для того, чтобы людей на земле стало достаточно для исполинского столпа. И теперь вершина человеческой цивилизации буквально воплощается, отелесивается под светом звезд. Все идеи самосовершенствования, духовного роста, карьеры и успеха существовали лишь как отсвет единственной Идей, как знамение и предсказание явления гигантской лестницы-телесницы, равно как и рождение детей, уход за больными, улучшение качества жизни — все томилось и ожидало одного. Теперь неразрешимая загадка здешнего бытия делегирована по лестнице плоти прямо в небо и там навсегда упразднена. Весь мир идей в едином порыве человеческих тел переваривается гигантским потусторонним пищеводом. Ночь светит голодным зевом, в огнеподобном эфире разливается человек, нежданно-негаданно сочетается странным браком с потусторонним, прежде бинарность, двусоставность бытия лишь стыдливо прикрывала пустоту меж двумя точками, ожидавшими соединения в едином плотосоставном порыве, чтобы заданное стало созданным, разрозненное розданным, истосковавшееся сотканным.
* * *
Если долго всматриваться в бездну, то бездна начинает чувствовать себя как-то неуютно, нервничает, тупит глаза, застенчиво отворачивается, старается стряхнуть надоедливого наблюдателя — что нашел здесь интересного, дружок? Принцесса находится в другом замке, да это и не замок никакой, тут вообще ничего нет, на что тогда смотришь? Как вообще можно всмотреться в отсутствие? Нечего и начинать было, а сейчас уж все — то, что не увидел, нельзя и развидеть, стало быть навсегда, теперь женись, гляделкин.
* * *
Тебе даны колени, чтобы ты знал, что они находятся внутри всего.
Знание — это вера, а сомнение — черный ход к трансцендентному и сторож безумия. Нельзя знать наверняка, но в стенах есть лица, которые слепо дышат в покойном гуле наружнего, что вечно бежит по горизонту интроспективного трипа. Проверка каждой стены невыполнима, абсурдна, соблазнительна, требует инструментов, сноровки и бесстыдства, вызывает осуждение толпы и глупый смех. Нет ничего постоянного, все полно хрящей и солнца, поэтому так жжется, впрочем и логические нити даны лишь для того, чтобы ты вечно катил камень своего ума в гору непознанного.
* * *
Внимание!!!
Почти все аккаунты ВКонтакте на данный момент подвергаются атакам доппельгангеров. Таким образом ваше Ф.И.О. и ваш профиль, и ваша душа могут использоваться для открытия нового профиля-двойника, для открытия новой жизни двойника, новых глаз двойника. После этого идет попытка добавиться к вам в друзья с поддельного профиля и растождествить самого себя/тебя//сущее в призме сознания. Идентичность — это ментальный конструкт, реальность не существует как нечто единое, но есть лишь мираж в пустыне гниения умного ока, человек — это растождествление и полифония// когда достаточное количество ваших друзей подумают, что это ваш аккаунт//что в этом есть смысл// и примут запросы о дружбе, начинается компрометирование рациональных средств познания, жгучее сожаление за жизнь, прожитую не так, с этого момента пути мои — не пути ваши и мысли мои — не ваши мысли.
В связи с этим сообщаю, что у меня НЕТ идентичности, «я» не «существую», инстанция «я» не обретается по должному адресу в домене экзистенциирования. Здесь — только номадизм, затерянный в лабиринтах самообманутого, в бесконечной рекурсии обнажения смыслов и тождеств. Поэтому прошу не принимать повторного как повторного, ибо каждый повтор — это гипнотическая новь.
Копируйте и публикуйте это сообщение на вашей//нашей странице, чтобы предупредить муки своих/моих друзей в кризисе тождества!!!!!!!!!!
В ответ на новую политику «ВКонтакте» я/ты объявляет, что в связи с реформой сознания местоимения не имеют больше того/сего смысла, какой/никогда не имели. Именно поэтому всем пользователям рекомендуется разместить на своих страницах подобное «уведомление растождествления», в противном (неприятном) случае (если уведомление не опубликовано на странице хотя бы однажды), вы автоматически разрешаете любое использование своей личности в целях, которые вы/мы поставили себе однажды, а потом как всегда оставили на «завтра» и забыли, потому что никакого завтра нет.
* * *
РУКОВОДСТВО КАК БЫТЬ НОРМАЛЬНЫМ ЧЕЛОВЕКОМ
— носишь человеческую кожу
— говоришь языком (весь плотяной, мясной!), ворочая его во рту, прислоняя то так, то эдак к нёбу, зубам и выдувая звуки из глотки, а в уме держишь совсем иное; крутишь глазными яблоками синхронно, как делает человек и не синхронно как делает человек и так коммуницируешь с внешним
— хочешь пить жидкости и чтобы дул ветер
— в центре тебя гигантский кровяной насос, желаешь ему крепкого здоровья, биться вечно и уверенно
— живешь под солнцем, живешь под луной
— волосы растут из головы, привлекают других людей
— дыши, а то умрешь
— растущий организм
— не все понятно
* * *
Однажды в газете объявляют, что отныне, в рамках федеральной программы оптимизации маршрутизации человекоресурса, человекодвижение осуществляется только по трубам.
Во дворе, сразу на выходе из подъезда стоит изогнутая труба, смутно знакомая с детства — ты протираешь глаза и обращаешь на нее должное внимание. На короткий миг, закатное солнце пронзает ум — все это время друзья юности, первая любовь, работа были лишь неузнанным сном, а труба, единственная реальная по ту сторону дремы, являлась смутно и неузнаваемо близко, покорно ждала возле ложа болезни, кротко терлась своим шершавым железом о твои сонные щеки.
Забытый сон, где труба зияла лазом, оказывается правдой. Внутри темно, гулко и одиноко, здесь созданы все условия для отработки трубного человека, его транспортировки и трансцендирования. В условиях полного мрака и глухоты внутриутробно, светло и громко зиждется, копошится толстыми крыльями знание: человек — это ключ, а труба — дверь. Эволюция статических идей кельи, столпа, тюремной камеры, грудной клетки и далее в бесконечную глубину образов, в которых человеческое вещество растет, ширится, транспортируется до небесного, осуществляется здесь, в динамике трубы, выход которой зреет по ту сторону платоновской пещеры. Каким-то образом труба является живым соединением идеального и реального, кровеносным сосудом меж ними. Человекопровод становится человеком-проводом всего тварного, здесь кроется ткань небесной плиромы, а ржавчиной на трубах выступает милость Софии.
В круглом тесном железном, в стирании колен и локтей, в темноте глаз, в молчании уст, в исступлении ума, в истоме небесного, в переломах статики и категорий мысленного, растет трубная оптимизация человекоресурса, под песней которого падают стены Иерихона, страх становится плотью, глаза, свободные зрения, вращаются непрестанно, умное небо, умное небо, мистика распространения, подземная целестиальность, губительное любопытство, покатые железные бедра, владычество бессознательного, оковы нетления
* * *
Вечером после работы собираешься позвонить друзьям и ловишь себя на мысли, что не можешь вспомнить ни одного лица. Как вообще выглядят лица и что на них расположено? Хватаешься за свое, а там ничего нет. Кто-то снаружи водит по лицу шершавой рукой — здесь улыбнись.
* * *
На первом курсе в университете дают курсовую работу на тему «Свет как предмет интроспективного анализа». В интернете по данному запросу ничего нет, как и в обычных библиотеках. Придется писать самому. Смотришь внутрь — а там и правда свет, но наружу теперь не вывернешься, да и глаза на этой стороне без век — ни моргнуть, ни пальцем почесать. Так и остался в янтаре светостатики. Невыразимое для невыразителя.
* * *
Почистив зубы, расстилаешь кровать и выключаешь свет. Вдруг замечаешь неожиданную тишину и мрак. Оказывается, что за окном в городе нигде не горит свет, а улицы пусты. Нервно пролежав с десяток минут, одеваешься и выходишь на пустой перекресток, идешь в случайном направлении — как сладка и тревожна прохладная тишь ночи. Холод и страх подгоняют, ты ускоряешься, переходишь на бег — а вот и твои ребята, играют в салки на поле после школы, все были здесь, пока ты закемарил на солнцепеке.
* * *
На что указывает призыв «Познай самого себя»? На агонию интроспективной рекурсии как автотерапевтический сеанс.
Познавая себя, ты снимаешь со своей могилы одежку за одежкой, в которые тут же укутываешься сам. И поди же, раздень реку или огонь, много ли успеешь и чему научишься? В этом монотонном гипнотическом трансе угадывается то ли музыка, то ли танец, а на деле пульсация натертого сознания, немая истома, суд плоти над умом — вот здесь, где болит, ты и врос в самого себя, как ноготь в плоть, но говорить об этом — все равно что вспоминать сон. Поблагодари Бога и начни новый день.