Привет, ребята. Давно не виделись. У меня такое чувство, что эта история не так хороша, как... практически все, что я сюда выкладывал. Но я верю, что вы сможете оценить её по достоинству.
ОТРЕДАКТИРОВАНО ДЛЯ БОЛЬШЕЙ ЯСНОСТИ: Прочитайте историю целиком, если вы её еще не читали. Если уже читали и не хотите перечитывать, обратите внимание на шестой абзац, сцену драки и на все, что происходит после смены места действия. Некоторые вещи теперь должны стать понятнее. Я понимаю, что у меня получилось не совсем то, что я хотел передать в первой версии. Если вы считаете, что эта версия лучше, дайте мне знать.
Раздался звон будильника, но разбудил меня не он. Кажется, я слышал крик.
Мама.
Я подскакиваю с кровати так, что падает подголовник. Свет в моей комнате включен, дверь открыта. В окно дует прохладный утренний ветерок, но я не помню, чтобы вчера вечером я его открывал.
Судя по будильнику на тумбочке, я должен был встать десять минут назад.
Я вылезаю из постели и с трудом потягиваюсь, стараясь не наступить на оставленные на полу шмотки. Я перешагиваю правой ногой через коробку с дисками, а левой наступаю на что-то мокрое. Я даже знать не хочу, что это было.
Я беру с пола первые попавшиеся под руку джинсы и майку. Мама все еще кричит, но меня почему-то беспокоит не ее крик, а то, что она может увидеть меня в одних трусах. Поэтому я наспех одеваюсь и выбегаю в коридор. Джинсы мне немного маловаты, и я клянусь, что когда я надевал майку, она чуть не порвалась.
Я бегом спускаюсь по лестнице, заворачиваю за угол и через гостиную бегу в кухню.
– Боже мой, – кричит моя мать, потом раздается звук удара металла об металл. Я застываю на месте. Судя по звуку, она открывала ящик с ножами. Ну и дурак же я! Надо было взять телефон, вызвать полицию... – Ах ты ублюдок! – кричит она. К черту телефон. Я врываюсь в кухню, надеясь застать непрошенного гостя врасплох.
Но мама на кухне одна. И у нее в руке огромный нож.
– Мама... – начинаю я, и мой голос звучит на удивление хрипло и грубо.
Это последнее слово, которое я успеваю сказать прежде, чем она бросается на меня.
Я инстинктивно пытаюсь заблокировать удар. Лезвие ножа врезается в моипальцы, но я не сразу чувствую боль. Я хватаю ее за руку и делаю шаг в сторону, но моему еще не вполне проснувшемуся телу с трудом даются резкие движения, и я чувствую, как что-то рвется у меня внизу спины.
– Мама, прекрати! Хватит! – кричу я. – Пожалуйста!
– Слишком поздно, – говорит она. – Они уже выехали. Они... они будут здесь с минуты на минуту! Сукин сын!
Она всхлипывает и наносит мне удар локтем в грудь. «Мама, брось нож, пожалуйста», – говорю я сквозь слезы. В ответ она наступает мне на ногу, и я слышу какой-то хруст. Ногу пронзает боль, и я кричу. К тому времени, когда я осознаю, что отпустил ее, становится уже поздно. Нож несется мне прямо в лицо. Лезвие рассекает мне щеку, и я мгновенно прижимаю к ней руку.
Я почему-то не чувствую своих зубов.
У меня нет времени на занятия анатомией. Я не успеваю моргнуть, как она снова замахивается ножом. На этот раз у нее ничего не выходит. Я ловлю ее руку и выкручиваю ее. Боже, как же я не хочу причинять ей боль!
Она тычет мне пальцем в правый глаз, за что-то зацепляется и отрывает кусок моего лица. Прикрывая его руками, я испускаю даже не крик – вопль.
Нет. Нетнетнетнет. Только не это. Я делаю шаг назад, оступаюсь, падаю. Раздается грохот – открытый ящик с ножами вываливается наружу, и на пол кучей падают ножи.
В моем единственном видящем глазу все краснеет, и мне едва удается различить фурию в грязной ночнухе. Ее лицо так искажено, что я едва узнаю в ней свою мать. Нет времени на размышления. Я и не думаю. Я хватаю первый попавшийся под руку предмет, и когда эта ведьма бросается на меня, я поднимаю нож...
Я прихожу в себя; у меня на глазу повязка. Это первое, что я замечаю – у меня видит только один глаз. Я вижу белый потолок, флуоресцентную лампу и капельницу. Мне больно.
Кто-то заглядывает в дверь. «Эй, он проснулся», ящик с ножами вываливается наружу раздается мужской голос.
Ко мне заходят двое полицейских.
– Как самочувствие? – спрашивает блондин.
– Где моя мама? – спрашиваю. При виде людей в форме у меня бешено заколотилось сердце.
– Ваша мама? Я полагаю... – начинает брюнет, но блондин покашливает, и он замолкает.
– Как зовут вашу мать? – спрашивает блондин.
– Л-линда.
– Линда Монрой?
Боже мой. Я вспоминаю, что когда я отключился, по моим рукам текло что-то теплое...
– Линда Монрой мертва. Если бы мы не приехали вовремя, ты бы тоже сдох, – говорит брюнет. – Тебя хорошо порезали. Все-таки зря мы так спешили.
Мне кажется, из меня вот-вот вывалится желудок. Кровать словно кружится. Моя жизнь. Один момент безумия, никаких ответов, только крик. Все погибло.
– Нам нужно кое-что обсудить. Врачи разрешили тебя допросить, - говорит блондин. – Ты не против?
Я не говорю ни слова. Смотрю в потолок.
– Прежде всего, нам нужно имя.
Я ничего не говорю. Сейчас я могу думать только о потолке.
– Ладно, смотри сюда, - говорит брюнет и вырывает что-то из рук блондина. Я смотрю. Он держит в руках фотографию. На ней пара джинсов. Это мои джинсы (великоваты для меня, не правда ли?), они лежат на траве. На них какие-то темно-коричневые пятна, а еще нечто, напоминающее плесень.
– Узнаешь? – спрашивает брюнет.
– Да, это мои, - говорю я.
– Ясно. А это? На второй фотографии моя майка, покрытая точно такими же пятнами.
– Вы что, раздели меня и сфотграфировали мою одежду? – спрашиваю я. Мой голос дрожит. – Разве не эту одежду я надевал сегодня утром?
– Нет, мы нашли это под мостом в парке, – отвечает блондин.
– А как насчет этой? Мы получили ее несколько недель назад, – он держит фотографию моего платья (это не может быть мое платье, я же парень) на розовом ковре в моем комнате. В кадре виден мой плюшевый мишка (чего?).
– Или этой? С прошлой недели, – на следующей фотографии моя кровать с огромным дубовым подголовником (это не моя кровать), испачканная кровью. Ею испачкана и простынь. На моем одеяле лежит какой-то странный костюм (в нем я выгляжу таким тощим. Постойте, чего?). Похоже, он сделан из резины.
– Нет, я... Я никогда...
Полицейский подносит снимок прямо к моему лицу. «А это?» – говорит он. – «Этот снимок был сделан сегодня». Я вижу окно, окно моей спальни. Рама повреждена. Похоже, кто-то выломал ее изнутри.
Я не успеваю ответить, как он тычет мне в лицо еще один снимок.
Это моя кровать. На этот раз это точно она. Она снята под каким-то странным углом, но я узнаю подголовник, одеяло, беспорядок на полу. Там лежат диски, тарелка, какая-то красная масса. У нее видны… жилы.
Сухожилия. Сломанные суставы пальцев.
Гладкая мускулатура руки, торчащей из под кровати.
– А еще мы нашли на дороге твою машину, у тебя там была целая коллекция.
Я пытаюсь отвернуться от фотографии. К горлу поднимается желчь.
Только сейчас я замечаю наручники, которыми мои руки прикованы к кровати. Я с трудом сдерживаю рвоту и смотрю на них, не веря своим глазам. Они не так ужасны, как то, что на них: грубые черные волосы на костяшках пальцев, раздутые вены, родимые пятна, полустертая татуировка на одном из пальцев.
Боже мой. Мне потребовалась секунда, чтобы преодолеть шок. Вот почему я не почувствовал это раньше. Шок. Теперь я словно обожжен! Эта боль – мои обнаженные нервы и подкожные ткани кричат от боли! Они-они – Ой, ой, ой, ААААА!
– АААА, УБЛЮДКИ! – кричу я и слышу, как что-то трещит в моей руке, когда я пытаюсь вырваться из наручников. По взъерошенным усам и бороде стекает слюна, а слова сами собой рвутся наружу сквозь пожелтевшие зубы и обветренные губы. – МОЯ КОЖА! ЧТО ВЫ СДЕЛАЛИ С МОЕЙ КОЖЕЙ? ВЕРНИТЕ ЕЕ НЕМЕДЛЕННО!
Автор: Lasergoose