Осенью 2006 моё психическое состояние резко ухудшилось. Разумеется, это не осталось незамеченным для моей родни. Сложно скрыть депрессию, особенно, если она продолжается неделями. Но к врачу меня решили не отправлять. Вместо этого мои родители, гении от психиатрии, решили просто заставлять меня «жить дальше». Иногда мама провожала меня в институт, что было довольно унизительно. Но когда никто не тащил меня силком, я просто тусовался на лестнице. Говорил, что ухожу учиться, а сам шел на лестницу и там торчал 3, 4... 6, 8 часов. Из учебников и тетрадей я всегда выбирал что-нибудь толстое и подкладывал под задницу, чтобы было не сильно холодно сидеть на бетонных ступеньках. Лестница всегда была самым спокойным местом здесь, в этом доме. Я живу в одной из первых высоток в городе. Свечка в 16 этажей когда-то казалась всем в моём Мухосранске небоскребом. Пользовались лестницей только наркоманы и дети из школы неподалеку, но наркоманы предпочитали места повыше, а школьники — пониже. Я же зависал между ними. Когда становилось тихо, я прогуливался, переставляя свои ватные ноги по ступенькам. Иногда — вверх, там всегда было довольно чисто. Изредка, конечно, встречалось дерьмо и даже чьи-то рвотные массы, но никаких шприцов и окурков. А иногда я спускался вниз, там всегда было мерзко: лужи мочи, кучи дерьма прямо на ступенях, говённые разводы на перилах и даже на стенах, горы окурков, иногда — кровавые пятна... Было отвратительно, но иногда я все равно спускался посмотреть на этот ад.
Родители, увлечённые разводом, продолжали верить в мой обман. Мама перестала меня провожать. А я всё так же «ходил на учебу», просиживая в одиночестве на лестнице. Начало зимы я встретил там. Хотя мне становилось всё хуже: я потерял аппетит и стал очень много спать, а все запасы энергии я тратил на прогулку до магазина, чтобы купить сигарет, — никаких суицидальных мыслей у меня не было. Да и вообще, ничего не было в голове почти. Можно сказать, что в какой-то момент мои мысли стали напоминать те жуткие версии популярных песен, замедленных в 800 раз, — такое же равномерное гудение с потусторонними вздохами.
Однажды в октябре я пошел за сигаретами. Передвигался я очень медленно, так что на дорогу до магазина у меня ушло добрых полчаса. Для сравнения: сейчас я этот путь прохожу за пять-шесть минут. В магазине мне потребовалось ещё минут 20, чтобы определиться с выбором сигарет, сформулировать соответствующий запрос, произнести его и посчитать деньги. За мной образовалась очередь. Люди ворчали, какая-то тетка в серой вязаной шапке даже пыталась выхватить у меня деньги: «Дайте, я сама ему посчитаю! Вот дебил же, а!». Помню, я оглянулся и увидел человек 6-8, жаждущих моей крови. И только мужчина лет, наверное, пятидесяти, смотрел на меня совсем другим взглядом. В нем не было сочувствия, но не было и злобы. Это был интерес или даже азарт. Расплатившись, я побрел обратно. Пока я был в магазине, уже начало темнеть. Возможно, мне уже пора домой. «Пары» уже кончились. Или нет? Я остановился взглянуть на часы, но, подняв взгляд от дороги, увидел довольно странную картину на общем балконе своего этажа. Это был чистый сюрреализм: под разноцветное мерцание новогодней гирлянды там то ли летали мухи, то ли шёл снег. Хотя мне потребовалось около пяти секунд, чтобы осознать необычность ситуации. Мозг словно бы колебался в присвоении значения происходящему. И когда выбор пал на «странно», я просто подумал: «странно». Такого рода вещами меня уже было не напугать: мозг, перманентно находящийся в состоянии недосыпа, сколько бы я не спал, частенько развлекал меня такими иллюзиями. Забыв, зачем остановился, я решил оглядеться: люди спешили с работы, мимо меня постоянно кто-то проходил. Прошло, наверное, человек 20, пока я пялился на свой дом. В общем, люди шли, шли и шли. Очень легко было найти того, кто не вписывается в картину, — и это был тот самый мужик из магазина. Он стоял метрах в 10 от меня. Заметив, что я его увидел, он улыбнулся, но приближаться не стал. Мне не понравилось, что кто-то за мной следит, и я сорвался с места, прибавив шаг. Конечно, я всё ещё шел очень медленно. Если вы можете себе представить самую медленную погоню в мире, мой случай всё равно был ещё комичнее: через минуту я забыл, от чего убегал, и остановился закурить. Дальше я шёл уже обычным своим медленным шагом. У подъезда я оглянулся, — это было автоматически, я уже забыл про преследование, полностью погрузившись в жужжание в голове. Конечно, я увидел того мужчину снова, и на том же расстоянии примерно. Меня это снова разозлило, — я, кажется, забыл, как бояться, — хлопнув железной дверью, я добрёл до лифта, нажал на кнопку своего этажа, и сквозь закрывающиеся автоматические двери увидел, как в подъезд входит всё тот же мой преследователь. Сердце вдруг заколотилось, свет стал ярче, — словно я в поезде выехал из длинного тоннеля. На своём этаже, спотыкаясь, я добежал до двери, кое-как её открыл, захлопнул и, привалившись к стене, стал снимать ботинки. Лифт открылся. Я слышал, как он открылся. Кто-то сунул ключ в замочную скважину.
Лёжа в кровати я долго не мог уснуть, представляя, как бы всё закончилось, если бы я не посмотрел сначала в глазок, а сразу побежал за топором или ножом. Хорошо, что я не утратил самокритику. Возможно, тот мужик вовсе за мной не следил. Уже в тот момент, когда дверь открылась, и моя мать увидела моё бледное испуганное лицо, я начал вспоминать, где видел ту дружелюбную улыбку и интерес во взгляде.
Это был наш сосед. Он всегда приносил нам яблоки из своего сада. Иногда он приходил выпить с отцом, они сидели на кухне и обсуждали свои заботы. Эти кухонные пьянки в итоге привели к алкоголизму обоих. В 1995 году раньше всегда чистый и опрятный дядя Серёжа стал походить на бомжа. Ближе к зиме я часто видел его, возвращаясь из школы. Он сидел на скамейке и осушал пузырьки с боярышником один за другим. Как-то я подошёл к нему спросить, что он делает на холоде в одиночестве. Он сказал: «Жена выгнала» — и улыбнулся той самой дружелюбной улыбкой. Во время зимних каникул я понял, насколько всё было плохо: его попросту не пускали домой. Он сидел на лавочке, когда я уходил гулять и когда возвращался домой. 2 января 1996 года мы с моим другом бросались снежками с общего балкона на моем этаже. Помню, что мы делали всё честно и по-доброму. Если кидали снежок в человека, то делали его рыхлее. А в дерево — плотнее. Конечно, даже рыхлые снежки с такой высоты могли быть опасны, но нам не было до этого дела. В какой-то момент мы так увлеклись, что перестали прятаться. Какой-то студент погрозил нам кулаком и забежал в подъезд. Мы бросились к моей квартире, но я почему-то не смог найти ключ. Оба лифта стояли где-то внизу, я видел в шахте тугие канаты сквозь приоткрытые раздвижные двери. Какое-то время спустя мы поняли, что нам ничего не угрожает. Когда мы вернулись на балкон, я приоткрыл дверь, ведущую на лестницу, и увидел соседа. Он тащил что-то тяжёлое вниз по ступенькам. Это было тело, труп. Вскрикнул мой друг, — он тоже увидел это, заглянув в просвет мне через плечо, — потом хлопнула дверь; кажется, он убежал. Дядя Серёжа оглянулся и, увидев меня, всё с той же дружелюбной улыбкой стал говорить, что его жена захотела гулять. Я смог сделать только два шага назад, чтобы он без препятствий вытащил тело на мой балкон. Бежать я не мог, говорить — тоже. Уложив труп на полу, он подошёл ко мне и закурил. Я решил, что лучше избегать его взгляда. Поэтому смотрел себе под ноги. «Эй» — в его тоне чувствовалось какое-то напряжение. Он сказал всего одно слово, но я знал, чего он хочет — чтобы я посмотрел на него. «Присмотри за ней, ладно?» — я всё ещё не поднимал взгляд и смотрел только на его руку, в которой он держал сигарету. «Ладно? Я сейчас уйду, а ты присмотри, чтобы она хорошо погуляла» — он повернулся к двери, — «А, и вот ещё что...» — он достал что-то из кармана, приподнял голову жены за гирлянду на шее и нацепил ей на макушку серую вязаную шапочку. «Чтоб не холодно было, а?» — он улыбнулся мне, придерживая за провод мертвую голову с искаженным от страха и злобы лицом. — «И сам хорошо погуляй».
Автор: Andre