Шея бестии поднимается и опускается, подобно гармони. Уродливые складки из кожи, костей при «игре» издают крайне мерзкие звуки. Девочка мечется вдоль батареи, к которой её пристегнул заботливый отчим. Как водится, пахнет серой, мочой и грязным бельём. Возможно, блевотой.
Священник кладёт псалтырь на стол, не отводя глаз от бесовского отродья. Мы стоим посреди комнаты, прямо под люстрой из хрусталя, которая разлетается на сотни осколков. От крика.
Встряхиваю стихарь, выбивая из него противно-колючую пыль. Часть стекла попала на кропило и в чашу с крещенской водой. Стараюсь не дышать: берегу лёгкие. Отец Сергий продолжает читать, подавая мне знак ещё раз окропить беса.
Тот не выходит из девочки около месяца. Казалось, вся жизнь некогда юного и здорового тела растворилась в глубине пекла. Перед нами сейчас — молодая старуха. Сильная, как сотни мужчин; слабая, как измученная душа.
— Аз уснух и спах, востах, яко Господь заступит мя. Не убоюся от тем людей... — продолжает отец.
— На х*-*-*-*й!
— ...окрест нападающих на мя...
— На х*й пошёл! — орёт бес.
В доме вырубается электричество. Видимо, не только у нас. Зажигаю свечи, несколько ставлю по периметру комнаты, находясь в опасной близости к бестии. Та пользуется моментом, давая мне смачный пинок, от которого я отлетаю на пару шагов.
— Я тебе в жопу насру! — говорит несколькими неровными голосами, затем дублирует на английский, иврит.
Кажется, у меня сдают нервы. Под удивлённый взгляд отца Сергия я закуриваю. Беру толстый томик пожелтевшей от старости Книги. Окунаю его в освящённую воду, пуская огромные кольца дыма. Иду к бесу, насвистывая весёлый мотив. Тот притихает, опасливо озираясь на меня глазами перепуганной девочки.
— Выходи.
— Не-е-е-ет!
— Дмитрий! — отче начинается движение ко мне. Комната маленькая, у меня есть лишь пара секунд.
Я делаю то, о чём мечтал: со всей силы бью тяжёлой библией по голове бестии. Ещё раз, ещё, превращая губы и нос в кровавое месиво, оскверняя священный предмет. Я останавливаюсь только тогда, когда яростный рёв десятков мужских голосов сменяется детским плачем. Сегодня я победил.
* * *
На вечерней улице масса людей. Рабочий день у многих закончен, значит, пора навестить опостылевший магазин; значит, можно сходить с девушкой в кинотеатр; значит, можно куда-то поехать с друзьями. Подальше от мерзкой зимы. Мы не спешим. Останавливаемся у машины, чтобы перекурить. Отец Сергий, наверное, зол, оттого молчалив.
— Ты поступил непозволительно для будущего священника.
— Знаю. Примите исповедь? Неспокойно мне так-то. Будто грязью облип, а есть чувство: некстати. Знаю, сам согрешил, но...
Мимо нас снуёт шестёрка, выискивая место для паркования. Противно запахло бензином.
— Не сегодня. Устал.
Когда иерей говорит короткими фразами, он... в хорошем расположении духа? Вероятно, отец Сергий, как и я, посчитал, что цель оправдала те средства.
— Сегодня я поеду один. Успею на автобус, ок?
Старик лишь кивает, открывая дверь иномарки. Я бреду к остановке, почёсывая затылок. Вероятно, там осталось стекло. Завтра не пойду в семинарию. Хочется водки, вина. Тем более, уже несколько дней меня не оставляет странное чувство...
* * *
Льдинки шипят под ногами изувеченного черта. Сам бес дымится, будто вылез из адского пекла. Мало кто знает, что в аду, на самом деле, всегда зима. Однако, супротив устоявшихся выражений ты не попрёшь.
— Знал бы, встретил с хлебом и солью, — язвит его тощий коллега.
— Да пошёл ты! — чёрт открыл дверь в ближайшую юрту; проследовал к подобию кровати, на которую с тяжёлым вздохом упал.
— Как изгоняли? Вижу, потрепали п*здец.
За стенами чёртова дома тяжело вздыхает метель, точно передавая настроение адского клерка.
— Не поверишь... Библией по е*алу. Этот псих окунул её в освящённую воду, а ещё, наверное, крест приложил — то не видел. И отхе*ачил меня за милую душу!
— А так можно? — другой чёрт растеряно метёт пол хвостом.
— Видимо, да. Молодёжь за новые методы... Слушай, а посмотри-ка в календаре у Дмитрия, помощника священника города N, ближайшую дату. У него же предчувствие было...
— Предвидение? — тощий садится за ледяной стол, доставая из воздуха какую-то книгу.
— Нет, он не экстрасенс, просто предчувствие. Надеюсь, сейчас в его автобус врежется какой-нибудь грузовик.
* * *
Автобус ускорился, насколько позволил возраст и будничный перевес. Дмитрий читал электронную книгу, прижавшись к перилам. Снег и остатки стекла странным образом попали на пуховик и теперь немного переливались в свете редких и тусклых ламп.
* * *
Андрей Авдеев, пожилой водитель, любящий выпить, тоже прибавил газу. Собственно, потому, что любит выпить, а до алкоголя его отделяют несколько километров. Сдать бы быстрее доставку, — думает он, лениво, но твёрдо держа тяжёлый, массивный руль.
Второй рукой он поджигает сигару, купленную давеча в одном из ближайших сёл. Подумать только: в сельмаге! И цена подозрительно низкая, хотя с виду всё подобающе. А вкус...
Он оказался настолько противным, что Авдеев закашлялся. Противный спазм сдавил его горло, а из глаз хлынули солёные слёзы. Он не смог сдержаться: выкидывая «сигару» в окно, Авдеев второй рукой успел вытереть очи. Перед тем, как они закрылись навечно.
* * *
Это похоже на акустический удар, когда прикладываешь ухо к массивной колонке, которую внезапно включают. Только во все стороны летит уже надоевшее за день стекло. Затем — люди и прочие вещи. Сложно понять, как и куда вертится автобус, сбитый с дороги. Не представляется возможным сказать, в какой плоскости он сейчас. Также мешает поручень, пробивший лёгкое, и несколько человек, отлетевших на Дмитрия. Похоже, автобус лежит.
Из сумки семинариста ручейком вытекает святая вода, смешиваясь с кровью и грязью. Сей поток останавливается у вырванной женской челюсти (часть щеки забирайте в подарок). Та вскоре трещит под весом чьей-то ноги: человек пытается выбить окно, чтобы выбраться из этого замкнутого царства стонов и боли. В ручейке также плавает пара глаз.
Парень хрипло дышит, ощущая влагу и жар в груди. Горло пересыхает; издаёт странные звуки. Пробитая, вдавленная в мозг переносица почти не болит. Пора умирать.
* * *
— Да, сегодня у него авария уготована, такая судьба, — говорит тощий чёрт.
— Наши постарались? — раненный почти пришёл в себя: на тех местах, где раны ещё не затянулись, лежат компрессы, повязки.
— Нет, свыше. Знать бы, куда он ща попадёт! Думаешь, к нам?
— Окстись, окаянный! — смеётся побывавший в девочке бес, — этим святошам путь только в рай! Не дай Бог! Не дай Бог! А то портал-то тут, считай, у порога, к той местности закреплён.
— А-а-а, который недавно открылся? Да не было никого за месяц, не с*ы.
Дверь юрты медленно открывается. Покрасневший от злости и смерти, Дмитрий окидывает взглядом скромное помещение.
— Здравствуйте. Я, ну, похоже, того...