Это было, когда я был еще студентом, десять лет назад. Я учился на втором курсе и был изгнан из общежития за пьяный дебош, так что мои родители, поворчав, сняли мне скромную квартирку на окраине города, привезли туда диван, пару табуреток, холодильник «Юрюзань» и мой старый шкаф с антресолями, пригрозили на прощанье, что будут регулярно обзванивать соседей, и чтобы я ни-ни, и уехали назад, в родной поселок. В общем, радости моей не было предела. Первые две недели я праздновал новоселье с друзьями, а где-то к концу месяца уговорил свою девушку переехать ко мне, «чтобы жить по-человечески».
Сначала дела шли неплохо, но вскоре я начал замечать, что Юля как-то подозрительно долго задерживается на лекциях (мы учились на разных факультетах), зачастила на вечеринки и посиделки к подругам, а на выходные вдруг полюбила ездить к родителям. Это навело меня на неприятные мысли, да и вообще, я начал замечать раздражающие странности в ее поведении.
Как-то раз мы распивали пиво в парке. Была уже поздняя зимняя ночь, стоял хороший среднерусский мороз, за болтовней я позабыл о времени, но, увидев, как Юля трясущимися от холода руками не может прикурить сигарету, спохватился и потащил ее домой. Она еле шла, я чувствовал, что у нее основательно замерзли руки, даже губы посинели, но дома, все так же дрожа, она долго доказывала мне, что ей вовсе не холодно, что это вино виновато, и вообще, мы могли бы посидеть еще часок. Такие случаи становились уж больно частыми — выходя из дома, она всячески старалась подольше погулять по улице, подолгу застревала у витрин магазинов, выдумывала нелепые поводы, чтобы не идти домой.
А еще я стал часто просыпаться один по утрам: из крошечной «спальни», где стояли кровать и шкаф, а потому всегда было, как мне казалось, очень уютно как раз из-за этой тесноты, она, дождавшись, когда я усну, уходила на диван в полупустой «зал». Говорила, мол, вспомнила о недоделанном домашнем задании. Я все понял: она завела себе ухажера на стороне, но, похоже, не хочет возвращаться в общежитие, когда есть дурачок с квартирой, пусть и съемной. Последней каплей стало, когда ночью она стала запираться от меня на щеколду.
Я попытался поговорить с Юлей по душам, но она мямлила что-то про сквозняки, от которых скрипит дверь (а она закрывается на щеколду, чтобы меня скрипом не будило), домашние задания, любимых родителей, к которым надо кататься каждую неделю, интересных подруг и так далее. В общем, я разозлился не на шутку, заявил ей, что все знаю про ее связи на стороне, вижу ее насквозь и, застегивая на ходу куртку, ушел к другу.
Вернулся я домой только к вечеру следующего дня, а пришел в себя только на послезавтрашнее утро. Кое-как приведя себя в человеческий вид, я внезапно отметил про себя, что нахожусь в квартире один. Неужели уехала? Ее вещи были на месте, скромные туфельки и сапожки стояли на полочке в прихожей, учебники и тетради тоже не тронуты. Я решил позвонить ей, чтобы узнать, где она, и услышал знакомый рингтон из соседней комнаты. «Наверное, испугалась, что я сейчас устрою ей показательный скандал, вот и сбежала. Ничего, вернется за одеждой, скину ей её на голову с балкона, пускай собирает по всему району», — подумал я злорадно.
Прошел день, два, три. Не появилась она и через неделю. Потом мне позвонила какая-то из ее подруг. Потом ее родители... Дальше была милиция, плачущая юлина мама, подозрительно зыркающий в мою сторону следователь. Я быстро понял, в чем дело. Поначалу я как-то не обратил на это внимания, но по всему получалось, что Юля ушла из квартиры босиком, практически голая, без денег и документов (они нашлись в ее косметичке среди учебников, там же были и ключи). С ключами понятно: сделала дубликат. Почему ушла — тоже вроде более-менее ясно. Но в январе, в мороз, ночью, неизвестно куда? Конечно же, никто ничего не видел: кто там будет рассматривать почти неосвещенный двор в такое время?
Она так и не нашлась. Не вернулась за своими тетрадками и прочими вещами, не позвонила родителям или подругам, не зашла в институт. Меня еще пару раз вызывали в милицию, но потом дело, наверное, «повисло», так что меня больше не трогали.
Я прожил в той квартире еще год, а потом алкоголик двумя этажами ниже устроил пожар и все, от придверного коврика до плакатов в туалете, провоняло гарью так, что я решил съехать, чтобы люди перестали оборачиваться мне вслед, чуя запах паленого. И в процессе сборов я обнаружил одну очень жуткую вещь. В шкафу, прямо за грудой отсыревших полотенец, я нашел маленькое витое серебряное колечко-сережку, которую Юля носила в правом ушке. А внутри этой груды обнаружился какой-то мерзкий комок из ветоши и волос; подозрительно знакомые лоскутки при ближайшем рассмотрении оказались разодранными на ленты юлиными же домашними штанами и футболкой, а волосы... думаю, понятно, что они тоже были ее.
О находке я, конечно, никому не сообщил.