1
Александра Дмитриевна Кунгурова родилась в этом доме и прожила в нём всю жизнь. Собственно, Александрой Дмитриевной её никто на жениной памяти не называл. Он однажды попытался назвать её бабой Шурой, на что она улыбнулась странно, посмотрела на него как на дурачка и произнесла своим мягким тихим голосом: «Какая я тебе баба? Я девочка». И действительно, она была маленькой, тоненькой, хрупкой и изящной, а вовсе не сгорбленной, как другие древние старухи. И Женя, вслед за другими соседями, стал звать её Шурочкой. О древности Шурочки рассказала её очень дальняя родственница, что раз в неделю ходила в магазин и в аптеку и водила старушку к врачам. Однажды она принесла копию выписки из церковной книги, что нашла в архиве, из которой выяснилось, что Шурочке девяносто восемь лет. Сама она своего возраста не помнила. На все вопросы о возрасте отвечала, что ей двенадцать. Мама про эту родственницу говорила, что она из деревни, и только и мечтает комнату заграбастать, а на Шурочку ей на самом деле плевать. Но Женя не верил. Он с жадностью слушал её рассказы о шурочкином детстве, которое было так давно, что мама тогда даже не родилась.
В архиве она нашла протоколы допросов Шурочки по поводу пропажи хозяйских драгоценностей, а потом и хозяйского внука. В обоих случаях обвинения не было. Ребёнка так и не нашли, а вот драгоценности всплыли уже в другом деле из архива.
Итак, Шурочка родилась в этом доме.
Дочь горничной и конюха, когда подросла, выполняла разнообразные работы по дому и поручения хозяев. После смерти родителей сама стала горничной, замуж не вышла. После революции получила в доме отдельную комнату, как и вся прочая прислуга. К тому времени от семьи осталась одна лишь бездетная вторая жена хозяйского сына. Большой двухэтажный дом быстро уплотнили, и он заполнился чужими людьми, которых бывшая хозяйка ненавидела и постоянно устраивала скандалы с драками. И вот, наша тихая милая Шурочка сообщает в милицию, что хозяйка эта прячет драгоценности, когда вся страна голодает. О старом деле с пропажей этих самых драгоценностей тогда никто не вспомнил, и воплям хозяйки о том, что их много лет прятала сама Шурочка, никто не поверил. След хозяйки затерялся в лагерях, а Шурочка получила небольшую заметку о себе в газете и грамоту.
Женя не очень-то в это всё верил. Мама говорит, что в милицию стучат только ублюдочные твари. А Шурочка такая добрая, как она могла настучать? И ребёнка она украсть не могла. Она же любит всех детей: и тихого Женю, и хулиганистых близняшек Галю и Алю со второго этажа. А вот драгоценности очень даже правильно, что взяла! Нужно отбирать у буржуев и отдавать трудовому народу!
На вопрос о здоровье Шурочки родственница неизменно разводила руками: «Старость».
Соседи считали Шурочку тихой сумасшедшей и не опасались отпускать детей к ней в гости. Не опасалась и мама Жени. Наоборот, отправляла его к ней на весь вечер, когда приходили незнакомые дяди. «Пусть лучше с этой убогой, чем с хулиганами на улице. А мне личную жизнь устраивать тоже надо!» — однажды подслушал Женя. Мама всех считала хулиганами, со всеми умело разводила, поэтому друзей у Жени никогда не было. Ну что ж, оставалась дружить с Шурочкой. Женю даже забавляло, что она его не узнаёт и каждый раз будто снова знакомится с ним. Он был уверен, что она притворяется, и ему это нравилось. Обычно взрослые такие скучные, а иногда так хочется, чтобы они подурачились, как дети. Его забавляло, что она постоянно забывает, кто такие октябрята, ему нравилось, каждый раз рассказывать о них, ведь Женя жутко гордился, когда стал октябрёнком в прошлом году.
— Надо же, как интересно, а я могу вступить? — кокетливо спрашивала Шурочка в сотый раз.
— Нет, — не уставал смеяться Женя, — Вы старенькая, вас даже в комсомол не возьмут!
— Какая же я старенькая? — снова и снова обижалась Шурочка, — Для тебя разве что. Мне всего-то двенадцать!
Женя извинялся и нёс из коридора ранец, чтобы показать ей свои сокровища: фонарик, перочинный нож и увеличительное стекло. Шурочка разглядывала это всё с интересом, будто в первый раз. Будто ей действительно двенадцать.
Бывали у Шурочки и плохие дни. Обычно это случалось зимой, но в последний год могло произойти когда угодно. Женя с нетерпением ждал этих дней, ведь он и тут был уверен, что Шурочка придуряется, а ещё он любил страшилки. В плохие дни Шурочка передвигалась, припав к стене ухом, и в ответ на все вопросы и предложения вызвать доктора шикала и едва слышно говорила: «Валечка опять плачет». Женя вместе с другими детьми в молчаливом восторге ходил за ней, ощущая себя словно в волшебной сказке. Если это продолжалось слишком долго, кто-нибудь всё-таки вызывал доктора, Шурочке делали укол, и она спала сутки. На предложения соседей сделать с ней что-то помимо уколов, доктор так же, как её родственница, разводил руками: «Старость. От этого не лечат».
Женя был рад, что в этот раз нехороший день начался у Шурочки летом, когда они были в её комнате наедине. Женя, как обычно, копался в её старых книгах, когда услышал:
— Валечка опять плачет. Неужели ты не слышишь?
— Слышу! — мгновенно включился в игру Женя, — Давайте поможем Валечке! Как сделать, чтобы он перестал плакать?
Шурочка некоторое время ходила из угла в угол комнаты, раскачиваясь, как в трансе, потом выдала, когда Женя и не надеялся уже услышать ответ:
— Надо похоронить его косточки.
— Где они, Шурочка? — встрепенулся Женя, предчувствуя приключение, — Я помогу!
— В подвале.
Женя разочарованно поник.
— Не пустят нас в подвал, Шурочка. Ключи только у слесаря.
— Какого ещё слесаря? Я тебе покажу, как пройти без ключа. Только возьми свечу. Пойдём.
Обрадованный Женя метнулся к своему ранцу, выхватил фонарь и догнал неожиданно быструю Шурочку уже на кухне. Был жаркий день, и всё население коммуналки лузгало семечки на улице. Кухня встретила их необычной тишиной и пустотой. Шурочка произвела едва заметное движение рукой, и старинный умывальник, тихо скрипнув, отъехал в сторону. У Жени непроизвольно открылся рот. За умывальником, вся в пыли и паутине, как в страшных сказках, вниз уходила лестница. Женя протянул Шурочке фонарь и, когда она скрылась во тьме, как заворожённый последовал за ней.
Они оказались в узком длинном помещении, бывшем, видимо, когда-то коридором в основной подвал. Теперь выход их этого коридора был загорожен досками, за которыми виднелись канализационные трубы.
— Вот он, Валечка, — тихий голос безумной старухи звучал здесь гулко и жутковато, — Помоги мне.
Она принялась своими хилыми руками расшатывать едва заметно выступающий из стены кирпич. Женя взялся с другой стороны, и вскоре кирпич был вынут. За ним последовали ещё четыре кирпича. Женя посветил фонариком в образовавшуюся нишу. Кружок света выхватил покрытый многолетней пылью кусок одеяла.
«Кота она похоронила здесь, что ли» — Жене впервые стало неуютно и даже страшно.
Он любил страшилки, но реальных покойников, даже дохлых животных, ни разу ещё так близко не видел.
— Доставай его, не бойся, — ласково говорила Шурочка.
Женя вытянул свёрток как можно аккуратнее и расстелил одеяло на полу. И тут его, как в тех самых страшилках, прошиб холодный пот. Маленькие хрупкие кости от неосторожного прикосновения его рук рассыпались в прах. Но Женя успел понять, что это вовсе не кот. Маленький круглый череп. Маленький человек. Эта сумасшедшая действительно убила ребёнка. Женины руки ходили ходуном.
— Не бойся, теперь всё будет хорошо, — Шурочка стояла над ним и улыбалась, — Теперь он перестанет плакать.
Вместе они вышли во двор, где отдыхали на лавочках обитатели коммуналки. Увидев мертвенно бледного Женю, которого била крупная дрожь, и Шурочку с блаженной улыбкой, все потянулись к ним. Вырвали свёрток, который Женя прижимал к себе, под ноги полетели пыль, прах и обломки костей. Послышались крики, мама утащила Женю домой и заперла в комнате. Ещё долго на улице не прекращался галдёж. Приехала милиция, потом скорая. Шурочку, которая продолжала блаженно улыбаться, увезли. Больше она в доме не появлялась, и соседи отказывались говорить о ней. Зимой её комнату заняла очень дальняя родственница из деревни.
2
Всё началось с женитьбы Витеньки на этой стерве Насте. До того купец с купчихой её не пороли. И родители её не били. Но сейчас против хозяев не шли. «Это тебя воспитывают так. Наделала, значит, каких-то дел, вот и отвечай. И не ворчи!» Да поздно же воспитывать! Ей двенадцать, взрослая почти девка уже! А ведь до того, как их сыночек женился, купец с купчихой относились к Шурочке, как к родной. Слова плохого не говорили. Даже учили грамоте. Всё эта Настя, тварь. И за что её все так любят? Надо бы её проучить!
Той осенью Настенька была на сносях и лютовала безнаказанно. Вмазала Шурочке оплеуху лишь за то, что увидела пылинку на краешке стола. Шурочка бросилась на кухню, заливаясь злыми слезами. Благо, никого из прислуги там не было. Забилась в угол и давай рыдать, в бессильной злобе представляя, какая кара небесная ждёт Настю. От осознания невозможности кары земной она завизжала, вскочила, зацепилась за какой-то рычаг и разорвала платье. Зарыдала Шурочка пуще прежнего, потому и не сразу заметила, что умывальника больше нет на привычном месте. А вместо него уходит под землю лестница, пыльная и страшная. В тот день она в ужасе вернула умывальник на место, а позже её осенило: лестница выглядит так, потому что хозяева не знают о её существовании. Ну конечно! Родители же говорили, что купец выкупил этот дом у какого-то банкрота, а не строил его. Всех тайн дома он и не знает! Так в голове Шурочки созрел коварный план по устранению Настеньки.
Первым делом она осмотрела свою находку. Ход оказался просто коридором в подвал, куда вход закрыт, и ключ только у хозяина. Сокровища хозяев Шурочку не интересовали. Она сдвинула тяжёлые ящики так, чтоб казалось, что никакого коридора и нет. Это было легко, его и так не было видно, если не приглядываться. А дальше она сделала грандиозное открытие: если расшатать кирпичи у самого конца коридора, откроется довольно большая ниша.
Однажды, когда всё семейство завтракало, она выкрала из хозяйкиной спальни серьги и кольцо с бриллиантами. Серьги положила в нишу, а кольцо — в настину комнату. И эти сокровища тоже не интересовали Шурочку. Устранение Насти было единственной её целью.
Была полиция, допросы, чуть не дошло до обвинения Шурочки, которая на допросах повторяла хорошо выученную историю о том, что Настя в лавке обсуждала с неким мужиком, сколько можно выручить с продажи свекровиных бриллиантов. И полиция решила обыскать все комнаты. О, как же ликовала Шурочка, видя смертельно бледное лицо Насти, когда в её комнате было найдено кольцо. Дело замяли, Настю, к сожалению, не выставили беременную на улицу. Но Шурочка теперь знала, как на неё влиять. И Настя знала, чьи это козни, так что Шурочку больше не трогала.
Валентин родился под рождество, и вскоре Настя снова начала распускать руки, уверенная, что теперь-то ей, молодой маме, точно ничего не будет.
— Я тебе не крепостная! — крикнула однажды Шурочка и погрозила Насте кулаком.
Та лишь рассмеялась в ответ.
На крещенье, когда весь дом спал после службы, Шурочка прокралась в спальню Насти, где находился в тот момент Валечка. Заранее открыла тайный ход и приготовила свечи. Заткнула ребёнку рот платком, замотала его в одеяло и унесла в свой тайник, надёжно заложив его кирпичом.
Утром в доме начался страшный переполох. Валечку искали повсюду, наказали сторожа, потому что решили, что в дом залезли цыгане. Обезумевшая Настя указывала на Шурочку: «Она мне угрожала! Это всё она! И серьги тоже спрятала она!» На это даже купец с купчихой лишь покачали головами. Причин не доверять Шурочке у них не было. А потом Настя начала слышать сдавленный детский плач в стенах. Ходила, прижавшись к стене ухом, пытаясь выявить источник, но не смогла. Когда следующим утром явилась полиция, плач уже прекратился. И снова допрашивали всю прислугу, и снова все были в ужасе от перспективы потерять место и получить плохую рекомендацию. Ужас Шурочки был неподдельным. О секрете дома знает лишь она, значит лишь она может спасти ребёнка. Это если он ещё жив. А если нет? Ведь её будут судить. Конечно, она ещё маленькая, но намеренное убийство ребёнка — не шуточки. Что если будут судить как взрослую? Что если каторга? И Шурочка молчала.
Поиски Валечки прекратились лишь следующим летом. Так как не было никакой надежды найти его живым, его признали мёртвым. За этот год Настенька поседела. Время от времени она принималась ходить ухом к стене, шепча, что Валечка плачет. Витя ходил за ней с каменным лицом, умоляя прекратить это и смириться. Он приглашал разных докторов, но ничего не помогало. Всё дело в том, что Шурочка ночами приходила к Насте в спальню, обнимала её и говорила, что тоже слышит, как Валечка плачет. Иногда они слушали стены вместе.
На вторую годовщину исчезновения сына Настя повесилась на трубе в ванной. В тот день Шурочка прилагала нечеловеческие усилия, чтобы не ликовать открыто. Извела-таки Настеньку!
Шли годы. Купец с купчихой состарились и умерли. Умерили и шурочкины родители. Витя жил один, став мрачной тенью прежнего себя. Постепенно растерял всех друзей, занимался делами через посредника, редко выходил из дома и общался только со слугами. Слуги приходили и уходили, жизнь шла своим чередом. Неизменными в этом доме оставались лишь Шурочка да депрессия хозяина. Но идеальная жизнь Шурочки не могла длиться вечно. Вите было шестьдесят три, когда он женился на молоденькой ради наследников. Видимо, так и не смог он забыть первую жену, так как новая Настенька носила её имя и даже внешне походила на неё. И была такой же стервой. С первого взгляда невзлюбила Шурочку, вечно придиралась к ней из-за ерунды, несмотря на её возраст. Шурочка обещала себе, что изведёт и эту Настю. Когда-нибудь. Тем временем, прожили супруги восемь лет, но наследника так и не появилось. Витя умер с началом великой войны. Не очень-то долго Настя была молодой богатой вдовой: пришли большевики, отобрали богатства, населили в дом чужих людей. Настя пила, скандалила и дралась. Шурочка же наслаждалась её страданиями. И с особым удовольствием на каждый скандал вызывала ей милицию. Когда однажды пьяная Настя ударила Шурочку на кухне грязной кастрюлей, она решила, что время изводить нахалку пришло.
К счастью, никто не догадался сделать ремонт на кухне. Механизм тайного хода работал на удивление тихо, несмотря на то, что его не использовали много лет. Ночью Шурочка проникла в свой тайник. Конечно, можно было устроить для милиции спектакль с обнаружением тайника, но ей хотелось продолжать одной хранить тайну дома. А ещё милиция может найти кости Валечки, чего никак нельзя было допустить.
Она остановилась в нерешительности перед чуть выступающим кирпичом. Тени от керосиновой лампы казались жуткими. Она убеждала себя, что ничего неприятного в тайнике не обнаружит. Валечка давно истлел, стены впитали его гниль и вонь. Ничего не осталось. А души не существует, и бога на небесах нет. Никто не накажет. «Давай же, Шура! Тебе уже семьдесят лет, на не двенадцать!» Нет, ей всегда будет двенадцать. Страшный поступок сковал её развитие, и она никогда не станет старше, какой старой она бы ни стала.
Вынув, наконец, кирпич, она очень осторожно просунула руку в самый дальний угол ниши. И ничего не произошло. Не раздался плач, костяная детская ручка не ухватила её за дряхлую руку и не утащила в несуществующий ад. Вместо всего этого она нащупала бархатный пыльный мешочек с серьгами купчихи и ловко вытянула его из тайника.
Напросившись к Насте с бутылкой самогона, она долго рассказывала, что сама виновата и, конечно, заслужила все побои, и усердно поила бывшую хозяйку. Когда Настя отключилась, она сунула мешочек в её шкаф и пошла прямиком в милицию.
Когда брыкающуюся и орущую Настю выводили из дома, Шурочка испытала такой восторг, какого не испытывала даже от созерцания повешенной первой Настеньки.
Впервые она услышала детский плач на следующий день. Была её очередь мыть коридор. Она так и подскочила на месте, разлив воду, забыв и о возрасте, и об аккуратности. Замирая от ужаса, она приложила ухо к стене. Плач усилился, и исходил он явно со стороны кухни. Оторвалась от стены и заткнула уши — тишина. Это не в её голове. То, чего она боялась, происходит с ней на самом деле. Страх накрыл её холодной волной.
Когда соседка Тамара вернулась с рынка, она от удивления аж выронила авоськи. Обычно аккуратная и серьёзная Шурочка ползала, размазывая грязную воду по полу, припав ухом к стене возле кухни.
— Ба, мать, ты чего это? — спросила Тамара.
— Валечка снова плачет, — прошептала Шурочка, — подойди, вот тут слышно лучше всего.
— Ты дура, что ли? Тебе сколько лет, в игры играть?
— Двенадцать, — Шурочка невинно улыбнулась.