Мракотека | Что-то большее

Аркрайт возненавидел это новое дело с первой секунды.

Конечно, за последние пятнадцать лет он навидался всякого. Работа частного детектива – копаться в грязном белье, и ему платят не за то, чтобы сохранять лестное мнение о человеческой природе. Неверные супруги, нечистые на руку деловые партнёры… Однажды Аркрайта наняли искать исчезнувшего кота (самые лёгкие деньги в его практике – оказалось, мохнатый пройдоха жил на два дома, и соседи после недолгих уговоров вернули изменника хозяевам), но это был единственный раз.

У сегодняшних клиентов потерялся не кот. Пропала их маленькая дочь.

Искать людей Аркрайту тоже было не впервой. Взрослые пропадали по массе разных причин. Одни бежали сами – от долгов или надоевших жён, других настигала злая судьба, принявшая облик несчастного случая или ножа грабителя в переулке. Аркрайту доводилось обнаружить одну почтенную семидесятилетнюю женщину, матриарха большого именитого семейства, танцующей голышом в грязном кабаке и совершенно выжившей из ума. Или смотреть, как из реки вытаскивают труп юнца, только-только окончившего университет – позже Аркрайт выяснил, что бедняге перерезал горло родной брат. Не захотел делиться наследством умершего отца – покосившейся халупой у чёрта на куличках.

Ничто из этого уже почти не вызывало у Аркрайта ни грусти, ни злости, ни отвращения. Но дети…

Семилетняя Эмили Уоррен не вернулась домой три дня назад. Три чёртовых дня. Когда Аркрайт почти закричал на её родителей: «Почему вы не позвали меня сразу?!», они лишь затравленно переглянулись, и в их глазах был бесконечный, чудовищный стыд. Аркрайт сам знал ответ на свой вопрос: семейство было беднее церковных мышей, и все три дня мать с отцом наверняка по крупицам собирали деньги. Он видел это, будто наяву: женщина со слезами вскрывает матрас, в который зашиты их скудные запасы на чёрный день – куда уж чернее, чем сегодня? – а её муж ходит по соседям, прося в долг…

Конечно, они искали её сами, и в полицию тоже сообщили. Полиция пообещала, что отправит кого-нибудь на поиски, двое скучающих полисменов походили по улице взад-вперёд, пожали плечами и ушли. Не иначе, решили проверить, нет ли девочки в ближайшем пабе. Какой смысл печься о потомстве полунищих рабочих? Одним больше, одним меньше.

Аркрайт знал чету Уоррен – они как-то раз здорово помогли ему в одном из прошлых дел. А ещё он хорошо помнил, откуда вышел сам. Он был готов поискать их девчонку хоть задаром – уж точно не обеднел бы. Но, так или иначе, время было упущено. Умение сообщать плохие новости тоже было частью профессии, но Уоррены стояли перед ним – бледная враз постаревшая мать, отец с глазами, красными от слёз, – и Аркрайт так и не смог вслух сказать им, что, если Эмили не было целых три дня, велик шанс, что её вообще не найдут живой. В этом огромном злом городе – в этом огромном злом мире – слишком много холодных ночей, бешеных собак, лошадей, которые не смотрят, куда прут, и, конечно, людей. Жестоких людей, жадных людей, равнодушных людей. Уж этих последних особенно.

Ладно. Даже если удастся вернуть Уорренам хотя бы тело малышки, это будет лучше, чем ничего. Так они хотя бы будут знать точно. Надежда порой делает только больнее.

Деньги Аркрайт, конечно, взял. Родители, может быть, только что потеряли ребёнка – было бы жестоко заставлять их потерять ещё и остатки гордости.

– Ну что, детектив? – бодро спросил напарник Аркрайта, Уильям Эндрю. Двадцатилетний, со светлыми вьющимися волосами и румянцем от лёгкого ноябрьского морозца, он выглядел неуместно свежим на фоне убогих серых жилищ. – С чего начнём?

Аркрайт сжал зубами папиросу и щёлкнул зажигалкой.

– Говорят, в город приехал цирк. Посмотрим представление.

Мать Эмили рассказала, что в последний раз видела дочку играющей на улице с друзьями. В тот день девочка впервые надела синее платьице с зайчиком, вышитым на кармане – бабушка сама вязала. Сначала мама видела Эмили в окно, а потом стайка детей упорхнула из-под бдительного родительского надзора – впрочем, это не было чем-то необычным. Отцы местной детворы с утра до ночи надрывались на фабрике Маверика, а матери добывали свои гроши стиркой или шитьём, так что ребёнок, научившийся ходить, часто бывал предоставлен сам себе. Вот только вечером рокового дня остальные девочки и мальчики вернулись домой к ужину, а Эмили с ними не было.

Аркрайт с пристрастием допросил её приятелей и выяснил следующие факты.

Первое: они все вместе бегали на пустырь около городского рынка посмотреть на цирк.

Второе: приближаться к цирку им было строго-настого запрещено. Почему? Да потому что за две недели, которые труппа пробыла в городе, в том районе якобы пропало ещё трое других детей. Это были только слухи, ни сами друзья пропавшей, ни их родители не смогли хоть как-то их подтвердить, но Аркрайт всё равно мысленно сделал заметку навести об этом справки.

Третье: представление смотрело много народу, и дети разделились в толпе. Некоторые из ребят решили протиснуться поближе к сцене, а застенчивая Эмили осталась в задних рядах, хоть оттуда мало что было видно. Когда всё закончилось, и народ разошёлся, Эмили исчезла.

– Как будто начало какой-то страшной истории, а? – Эндрю потёр замёрзшие ладони и улыбнулся, словно находил всю эту историю весьма забавной. – Зловещий цирк, похищающий детей. Потом, через много лет, родители девочки, кое-как похоронившие своё горе, пойдут в какой-нибудь балаган посмотреть, ну, скажем, на женщину-змею без рук и ног, а у неё р-раз! – знакомая родинка на щеке. Каково?

Аркрайт не ответил, лишь раздражённо выдохнул табачный дым. Он работал с Эндрю последние шесть лет; более того, он своими руками сделал из уличного мальчишки настоящего сносного детектива. Аркрайт лично научил Эндрю всему, что тот знал и умел, и напарник из юнца вышел неплохой, вот только Аркрайт так и не смог привить ему одно: хоть каплю серьёзности. Всё на свете казалось Эндрю игрой.

Впрочем, может, это и к лучшему. Так у парня больше шансов не свихнуться и не потерять человеческий облик от всего, с чем ему предстоит столкнуться в этой профессии.

Ещё на подходе к рынку стало понятно, что цирк позаботился о том, чтобы не остаться незамеченным. Аляповатые афиши на стенах и столбах, наклеенные поверх рекламы мыла и гуталина Маверика, кричали: «Всемирно известный цирк мадам Строганофф! Самый сильный человек на свете! Кровожадные королевские тигры! Единственные в мире соединённые брат с сестрой! Незабываемые артисты, невероятные трюки и настоящее волшебство!»

Аркрайт усмехнулся: настоящим волшебством было бы, окажись этот самый цирк хоть вполовину таким потрясающим, каким его пытаются выставить. Впрочем, этот город и так примерно на восемь десятых состоит из тоски и грязи, а сейчас, осенью – на все девять. Наверняка народ с радостью заглатывает наживку – простым работягам и их детям так не хватает чего-то… необыкновенного. Даже если тигры с плакатов – просто размалёванные коты, это всё равно хоть какое-то развлечение.

Если это развлечение было последним в жизни Эмили Уоррен, оставалось только надеяться, что оно того стоило.

Представление ещё не началось, а на пустыре уже собралась толпа. Похоже, зрелище в самом деле пользовалось спросом. Хоть осень уже набросила на город свои ранние сумерки, Аркрайт заметил среди публики порядочно детей. Одни сидели на плечах у отцов или держали за руку маму, но многие были без взрослых. Да уж, им что запрещай, что нет…

Бесстрастно орудуя локтями, Аркрайт отвоевал себе место, с которого было хорошо видно сцену. Да, эти ребята потрудились построить себе настоящую сцену, поднятую над землёй, с лесенками, кулисами и всем остальным, разве что оркестровую яму не выкопали. Это наводило на мысль, что уезжать в ближайшее время они не планируют. Люди, которым в любой момент может понадобиться спасаться бегством, не пускают корней слишком глубоко.

Эндрю протиснулся между двух толстенных женщин и оказался рядом с Аркрайтом.

– Как в детстве, а? – весело сказал он. – Только орехов в сахаре не хватает.

Красные потрёпанные кулисы колыхнулись, и публика одобрительно загудела. Кто-то зааплодировал первым, остальные подхватили.

На сцену наигранно сконфуженно и неуклюже выбрался немолодой толстяк. Конферансье? На нём был щёгольской цилиндр и пиджак с жилеткой на голое тело. Народ с готовностью захохотал.

– Дамы и господа! – начал конферансье. – Мальчики и девочки! Почтеннейшая публика! Мы начинаем наше… наше…

Тут он сделал вид, будто только сейчас заметил здоровенную гирю. Та стояла прямо на кисти толстого золотого шнура, очевидно, нужного, чтобы поднять занавес.

– Боже правый! – толстяк беспомощно подёргал за шнур. – Меня же уволят! На помощь! Кто из вас самый сильный?

Он ткнул пальцем в худенького парнишку в первом ряду:

– Ты? Или, может быть, – он указал на старуху с клюкой, – ты, мамаша?

Смех стал громче. Как же мало, оказывается, нужно этим людям.

Конферансье наконец выбрал высокого здоровяка, который наверняка мог бы голыми руками забороть медведя.

– Ты! Да, ты, с рыжей бородой! Ты же хочешь впечатлить дамочку, которая с тобой пришла? Будь добр, помоги!

Сконфуженно улыбаясь, здоровяк вскарабкался на сцену. Взялся за ручку гири, и… Аркрайт допускал, что этот мужик – подсадной, но, если так, по его актёрскому таланту плакали лучшие театры города. Бородач попробовал оторвать гирю от пола один раз, другой; на его лице, покрасневшем от натуги, медленно проступило настоящее удивление.

– Нет? Никак? – конферансье драматично заломил руки. – Да что же это!.. Значит, последнее средство…

Он сложил ладони рупором и крикнул:

– Господин Андерссон! Господин Андерссон! Без вас никак!

Из толпы с трудом выбрался щуплый лысоватый мужчина с томиком стихов в руках.

– Что за дела, господин Бриггз? – раздражённо сказал он. – У меня законный выходной!

Конферансье лишь развёл руками.

– Шагу без меня ступить не можете, – вздохнул Андерссон. Крякнул, нагнулся, потирая поясницу, взялся за ручку гири – и поднял её одной рукой.

Толпа ахнула, когда он без видимого труда вскинул всю эту тяжесть на уровень плеча. С показным безразличием Андерссон открыл свободной рукой свою книжицу и принялся читать:

– О, если б можно было девам юным

Подобно птицам в небесах парить…

Аркрайт сразу узнал известный, мхм, озорной сонет одного из поэтов, которых считали величайшими в стране. Стихотворение кончалось сожалением лирического героя о том, что девушки, летающие, как птицы, никак не хотят сесть на его сучок. Андерссон дочитал, и зрители зашлись в овации, как будто это было лучшим, что они слышали в жизни.

Андерссон, до сих пор держащий гирю одной левой, даже не взглянул на публику.

– Какая вульгарность, – сказал он и бросил гирю на пол. Она с треском проломила доски, оставив в сцене солидную дыру.

Андерссон швырнул свой сборник стихов в толпу. Пока он уходил со сцены, за его книжонку разгорелась нешуточная борьба.

– Эх, и почему люди не летают, как птицы?.. – вздохнул конферансье, пока мрачный униформист закрывал прореху в полу листом жести. – И всё же! Есть среди нас те, кому это искусство почти подвластно! Только для вас, сегодня на сцене удивительные близнецы, Венди и Виктор!

Он наконец потянул за шнур, занавес пополз кверху. По бокам сцены с треском зажглись два химически-ярких розовых факела, сцену заволокло искусственным дымом, а из него с искусно отточенными улыбками на лицах выступили…

– Да быть не может, – вслух пробормотал Эндрю. – Не бывает соединённых близнецов разного пола. Так ведь, шеф?

Аркрайт ничего не ответил. Девушка и юноша на сцене, одетые в общее блестящее трико, были по-своему красивы – наверное, с чуточкой восточной крови, – и похожи, как две капли воды. Их тела срослись бёдрами. У ребят было четыре руки и две полноценных ноги, а ещё две – левая у девушки, правая у парня – прилипли друг к другу.

Эндрю, впрочем, дело говорил. Аркрайт почти не сомневался: эти соединённые близнецы такие же настоящие, как скелеты русалок в лавках таксидермистов.

Ребята сделали два на удивление изящных отлаженных шага вперёд, вскинули руки в приветствии, и тут к ним с неба спустилась трапеция. Аркрайт поднял глаза: ага, тросы закреплены на двух могучих старых вязах, между которыми и построили сцену. Но выглядит, конечно, эффектно.

На самом деле, это слово описывало весь номер. Он правда был эффектным на все сто процентов и больше, и Аркрайту пришлось признать, что он недооценил тех, кого заранее считал очередной кучкой никудышных артистов. Даже если близнецы просто связали себе ноги, они правда двигались как одно существо. Пиротехник тоже заслуживал похвалы: розовый огонь превращал всё вокруг в нереальный сон. Трапеция раскачивалась, акробаты на ней выглядели так, словно воздух и есть их родная стихия, и публика отвечала на каждый трюк выдохом восхищения и страха.

Когда трапеция опустила Виктора и Венди обратно на грешную землю, и они, поклонившись, скрылись с глаз, по толпе прошёл разочарованный ропот.

– Каково, а? – конферансье кивнул близнецам вслед. – Спорю, вы нигде такого не видели. Однако сегодня вы много чего увидите впервые! Кто из вас, например, когда-нибудь встречал настоящего тигра?

Аркрайт мог бы поднять руку, но не стал. Во-первых, привлекать к себе внимание было совершенно ни к чему, а во-вторых, он пообещал одной персоне, что это его старое дело останется в тайне. Да и тигр там, если на то пошло, был скорее персонажем эпизодическим.

Кроме того, к определённому возрасту человек всё-таки учится отличать риторические вопросы от тех, на которые действительно требуется ответ.

– Встречайте! – вскричал конферансье, и факелы, как по команде, поменяли цвет на ослепительный белый. – Невероятная, неподражаемая, бесподобная Аннализа Строганофф и её королевские тигры!

Толпа ахнула и попятилась: на сцену вальяжно, не торопясь, вышли два исполинских зверя. Да уж, тот тигр, с которым довелось познакомиться Аркрайту, не годился им в подмётки. Эти были куда больше и не рыжие с чёрным – полосы на белом фоне роскошных шкур отливали светло-бежевым, как будто чтобы прятаться среди песка.

Тигры чинно уселись по краям сцены, словно почёрный караул, и тогда появилась она.

Аннализа Строганофф была очень высокой и очень худой. Тёмно-рыжие, почти каштановые тугие кудри, подстриженные выше подбородка, обрамляли её острое, сухое лицо, словно шлем. Она была одета в мужской фрак, и Аркрайт почему-то подумал, что эта женщина не смогла бы выглядеть эффектнее даже в самом изысканном платье.

Ещё у неё были аккуратные завитые на концах усы.

Зрители почтительно замерли. Конферансье незаметно растворился в тенях. С минуту госпожа Строганофф стояла посреди сцены, уперев руки в бока, и созерцала публику так, словно весь мир принадлежал ей одной.

Потом она неуловимым движением выхватила из-за спины хлыст. Резкий оглушительный щелчок разорвал тишину. Толпа вздрогнула; тигры даже не шелохнулись.

Аркрайту почему-то показалось, что они улыбаются.

– Ну, чего расселись? – беззлобно сказала Строганофф тиграм, и они неторопливо поднялись на ноги. Наверное, так старые слуги готовятся выслушать, что им прикажет уже много лет знакомый хозяин.

Строганофф обратилась к толпе:

– Мы к вам всего на минутку. Нужно же посмотреть, перед кем я выгоняю выступать своих артистов. Этих прекрасных созданий, – она развела руки, указывая на обоих тигров сразу, – бояться не надо. Слово даю, они душки. Ну-ка, Раджеш! Ап!

Один из зверюг встал на дыбы – и стал даже выше своей хозяйки.

– Поцелуй! – скомандовала Строганофф. Тигр положил когтистые лапищи ей на плечи, ткнулся мордой в лицо, и Строганофф чмокнула его в нос.

– Вот умница! – она снова повернулась к зрителям. – Это вам не какой-то дворовый кот! Слыхали о королевских песчаных тиграх? В далёких южных пустынях их дозволяется держать при себе одним лишь царям. Они не только красивые, как само солнце, но и, – она улыбнулась, – умнее многих из вас!

Да уж, выдать такое со сцены было рискованно – но, похоже, не для Строганофф. Харизму, которую она излучала, почти можно было потрогать руками, и вместо того, чтобы оскорбиться, зрители с облегчением рассмеялись, рассеивая страх перед хищниками без клеток.

– Раджеш, – приказала Строганофф, – диван!

Тигр тут же лёг на пол, и Строганофф удобно устроилась у него на спине.

– Кали! – второй тигр, или, похоже, тигрица, навострил уши. – Пуфик!

Кали подкатилась к Строганофф и перевернулась пузом кверху. Дрессировщица без тени смущения закинула на неё ноги.

Аркрайт отметил, что ей ни разу не пришлось использовать свой кнут.

– Очень удобно в холодные дни, – тоном светской беседы заметила Строганофф, полулёжа на спине у Раджеша и опираясь острым локтем на его большую тяжёлую голову. – Но сейчас ещё не зима, чтобы думать о холоде, так что...

Она резко хлопнула в ладоши.

– Кали! Цветы! Хочу цветов!

Кали заворчала, почти как человек. Как будто хотела сказать: «Цветы? Ну и где мне их искать? Ноябрь на дворе!». Строганофф соизволила снять с неё ноги; Кали нехотя встала, потянулась и – Аркрайт едва успел проследить за ней взглядом – одним прыжком оказалась на толстой ветке вяза слева от сцены. Раз, раз, раз – и она уже забралась почти на самую верхушку, а там, розовый среди голой кроны, уже ждал заранее припрятанный букет.

Строганофф тоже встала. Подмигнула публике.

– Думаете, всё так просто?

Где-то загудели тросы и блоки, и метрах в двух над сценой завис металлический обруч.

– Кали! – крикнула Строганофф. – Прыгнешь?

Спустившись на один из крепких нижних сучьев, тигрица изготовилась для прыжка, но тут в руках дрессировщицы вновь оказался кнут. Резко развернувшись, она указала рукоятью на конферансье, робко выглядывающего из-за кулис.

– Бриггз! Рычаг!

Тот торопливо выволок на сцену небольшую коробку, и Аркрайт очень живо вспомнил, как расследовал загадочные убийства на угольной шахте. Такие же коробки с рычагами использовались для взрывных работ.

Бриггз, похоже, надрессированный не хуже тигров, поставил коробку на край сцены. Почти не глядя в ту сторону, Строганофф взмахнула кнутом – кончик обвился вокруг рычага. Рывок – и по бикфордову шнуру от коробки побежала искра. Когда она добралась до обруча, тот вспыхнул языками голубого пламени.

– Ну что, Кали? – запрокинув голову, крикнула Строганофф. – Я знаю, ты ничего не боишься!

Раджеш закрыл лапами морду, комически изображая, что не может на это смотреть.

Кали припала на передние лапы, как кошка, готовая прыгнуть. Примеряясь, повиляла задом, и…

Прыжок, мгновение, вихрь, взметнувший синий огонь – и тигрица снова стояла у ног Строганофф, сжимая в зубах букет из пышных и свежих розовых пионов. Она пролетела ровно через центр кольца, не подпалив ни одной шерстинки на хвосте и ни одного лепестка.

Аркрайт прикинул, сколько свежие цветы сто́ят в ноябре.

Строганофф приняла букет, зарылась в него лицом, полной грудью вдыхая аромат. Прижала охапку пионов к груди, сделала Кали знак поклониться.

Аркрайт думал, воздушным близнецам аплодировали громко. Оказывается, тогда это было лишь жалкое подобие овации.

– Господин Бриггз, будьте добры, одолжите ваш цилиндр! – попросила Строганофф. Конферансье с поклоном протянул ей свой головной убор.

Дрессировщица вручила его Раджешу.

– Раджеш, касса!

Тигр спрыгнул со сцены – передние ряды невольно сделали шаг назад – и принялся обходить зрителей, с намёком протягивая им шляпу. Там и тут руки принимались рыться в карманах, и все эти работяги с заводов и лесопилок, прачки и торговки охотно бросали в цилиндр то немногое, что могли.

– Спасибо! Спасибо! – говорила Строганофф. – Тиграм тоже нужно есть! Кстати, забыла вам сказать: у них нюх в семьдесят раз лучше, чем у собак, а память – ого-го! Если когда-нибудь обидите королевского тигра, знайте, он этого не забудет – если вы понимаете, о чём я!

Ответом ей снова был смех, но некоторые из тех, кто ещё не успел раскошелиться, вдруг передумали и тоже полезли за звонкой монетой.

Всё это время Строганофф стояла на сцене, задумчиво перебирая нежные соцветия пионов. Окончил свой обход, Раджеш гордо принёс потяжелевший многозначительно звякающий цилиндр обратно на сцену.

– Вот молодец, – сказала Строганофф, и в её голосе Аркрайту послышалась настоящая нежность. – Всё, попрощайся – и ступай.

Тигр в прощальном жесте поднял переднюю лапу и удалился за кулисы. За ним, зевая, последовала Кали.

– Если вы думаете, будто только что видели чудо, вы ошибаетесь, – сказала Строганофф. – Чудеса ещё даже не начинались.

Она кивнула кому-то за сценой, и на свет выступил… Кто? Аркрайт нахмурился, пытаясь понять, про что будет следующий номер. Перед толпой зрителей стояла странная, сутулая фигура, закутанная в чёрный бесформенный плащ. Под тенью капюшона белела маска птицы – или, скорее, птичьего черепа, гладкая, как кость, с длинным клювом или, может быть, носом, загнутым книзу. Рта у маски не было вовсе; чёрные отверстия для глаз казались пустыми провалами глазниц.

Аркрайт услышал, как Эндрю удивлённо хмыкнул, и кивнул, соглашаясь. Этот образ скорее подошёл бы для комнаты страха.

– Они твои, Гарка́т, – негромко сказала Строганофф. – Делай с ними всё, что хочешь.

И, уходя со сцены, бросила человеку в маске один самый розовый, самый красивый пион.

Из-под плаща протянулась тонкая ветка-рука, поймала подарок на лету. Какое-то время человек в маске молча смотрел на цветок; потом его чёрные пальцы сомкнулись, сминая красоту, которая, возможно, стоила больше, чем все деньги, брошенные зрителями в «кассу» Раджеша. Когда человек разжал кулак, скомканные лепестки полетели по осеннему ветру.

Было поразительно тихо. Конферансье так и не объявил, кто это на сцене. Публика ждала.

Человек в плаще сделал шаг к краю сцены. Потом ещё один.

Там, где его нога касалась пола, распускались цветы.

Они тонкими побегами выстреливали прямо из сухих досок и тянулись вверх. Один за другим расправлялись листья, стебли клонились под тяжестью стремительно набухающих бутонов. Там, где мгновение назад было пусто, на глазах расцветали розовые пионы.

Всё наконец встало на свои места: это был фокусник. Вот только…

Аркрайт сощурился, вглядываясь в безликую маску. Что-то не давало ему покоя. Что-то… полузабытое, давно погребённое в памяти, как будто уже виденное раньше. Он подумал бы, что человек в плаще похож на иллюстрацию к какой-нибудь страшной сказке из детства, вот только, когда Аркрайт был ребёнком, никто не покупал ему книжек с картинками.

Фокусник подошёл к краю сцены; с угловатой, не вполне естественной грацией спрыгнул на землю, не утруждаясь спуском по лестнице. Толпа расступилась полукругом, освобождая для него место. Не произнося ни звука, фокусник медленно двинулся вдоль заворожённых зрителей. Каждый его след на утоптанной, заплёванной земле прорастал упругими, полнокровными, пахнущими летом цветами.

Аркрайт вытянул шею, чтобы лучше видеть. Люди в первом ряду шептались и протягивали руки к пионам, не веря, что это не какой-нибудь хитрый трюк.

– Живые!

– Мама, настоящие!

– На, сам потрогай!..

Сорванные цветы передавали дальше, задним рядам, чтобы каждый мог сам убедиться. Один бутон дошёл и до Аркрайта: пускай помятый дюжиной рук, он был настоящим настолько, насколько вообще может быть что-то в жизни. Не обман зрения, не искусственный цветок из шёлка или бумаги. Влажный зелёный стебель блестел капелькой сока на сломе.

Вот теперь это всё правда становилось интересно.

Зловещая фигура фокусника остановилась, протянула свою чёрную руку к маленькой девочке у матери на руках. Женщина невольно отпрянула, но тонкие длинные пальцы успели коснуться волос ребёнка – и короновать малышку тяжёлым пионовым венком.

– Я хочу тоже! – вырвалось у девицы, стоящей рядом. Фокусник вгляделся ей в лицо провалами глазниц своей маски, легко провёл рукой по её голове – цветы вплелись в русые волосы девушки, словно были там всегда.

– И я! Меня, меня! – загалдели вокруг.

Глядя, как человек в плаще молча, бесстрастно украшает каждого, кто об этом попросит, Аркрайт пытался понять механику фокуса. В прошлом ему довелось свести знакомство с человеком, который раскрыл ему тайну многих нашумевших в своё время трюков. Весь секрет был в ловкости рук, зеркалах и хорошеньких помощницах, отвлекающих внимание на себя. Но здесь… Чёрт побери, да этому цирку следует выступать перед богачами! За такую программу охотно заплатили бы в десять, двадцать, тридцать раз больше, чем у госпожи Строганофф когда-либо получится собрать на этом грязном пустыре.

Фокусник, похоже, устал от цветов. Женщины и дети всё ещё толпились вокруг, но он поднял голову к небу, глядя на пролетающих над толпой голубей. Вытянул вперёд руки, и одна из серых невзрачных птиц, откликаясь на приглашение, села на тонкое чёрное запястье.

Аркрайту показалось, что фокусник смотрит голубю прямо в глаза.

Человек в маске легонько встряхнул рукой, отпуская голубя дальше по его голубиным делам. Проследил за ним взглядом, а потом резко – зрители отпрянули, наступая друг другу на ноги – взмахнул полой плаща, и из-под неё вырвался белый вихрь.

Дюжины белых голубей пронеслись над толпой, едва не задевая людей крыльями. Все головы, как одна, повернулись им вслед. Десятки ртов разом выдохнули «Ох!» и позабыли вдохнуть снова.

Аркрайт прислушался к себе, размышляя, есть ли какой-нибудь способ давать людям наркотики незаметно. Распылить в воздухе? Вот уж вряд ли. Да и, главное, чего ради? В чём выгода? Наверняка затраты будут куда больше прибыли. Если только…

Ещё одна переменная. Пропавшие дети.

Аркрайт продолжал думать об этом всё время, за которое фокусник без всяких прощальных поклонов удалился обратно за кулисы, а униформист выкатил на сцену огромную круглую мишень. К ней за запястья и лодыжки был многообещающе прикован какой-то мужик. Конферансье в своём обычном восторженном тоне призвал публику поприветствовать некую Ирэну – маленькую девушку в неприлично блестящем платьице. Она гордо продемонстрировала публике восемь ножей – по четыре в каждой руке. Их рукояти были обмотаны ярко-красным шнуром.

Ирэна кивнула униформисту, и тот с натугой крутанул мишень. Аркрайт хмыкнул про себя: похоже, сюрпризы закончены – метанием ножей в том или ином виде развлекают в каждом втором цирке. После фокусника в маске это казалось детским лепетом.

Девушка прищурилась, встала в стойку и бросила первый нож. Тот воткнулся её живой мишени между ног, почти зацепив ткань штанов, и по толпе прошёл сочувственный мужской возглас. Следующие ножи чётко входили в дерево – не раня ассистента, но достаточно близко к нему, чтобы держать зрителей в напряжении. Пятый, шестой, седьмой – и вот у девушки в руках остался один последний ножик. Аркрайт полагал, что для эффектного финала она будет целиться рядом с головой помощника. Может, ради зрелищности даже чуть-чуть заденет ухо.

На этот раз Ирэна целилась долго. Мишень крутилась, и у прикованного мужчины на лице был страх – может, наигранный, а может, и нет. Толпа затаила дыхание, когда девушка подняла руку, и…

Всё случилось одновременно.

Аркрайт услышал свист разрезанного воздуха – и взрыв крика.

Так не кричат от неожиданности или удивления. В многоголосом вопле звучали недоумение и ужас.

Инстинкты Аркрайта сработали мгновенно: уже секунду спустя он, пробив себе путь сквозь людское море, оказался там, где кричали.

Виновником суматохи оказался толстый мужчина средних лет. Он с закатившимися глазами завалился на своих соседей; из его широкой груди торчал нож с красной рукоятью.

С одного взгляда на рану Аркрайт понял, что, если толстяк ещё не мёртв, то всё равно будет мёртв очень скоро. Попадание не было случайным. Такая меткость не бывает совпадением даже в одном случае на миллион.

Люди толкались, стремясь оказаться подальше от трупа, но народу вокруг было столько, что теснота не давала телу упасть на землю. Аркрайт наконец заглянул ему в лицо.

Он знал это лицо очень хорошо. Его не раз и не два можно было увидеть в газетах; оно снисходительно взирало с рекламы спичек и зубного порошка.

Гордон Маверик, хозяин нескольких процветающих, безжалостно равнодушных к своим рабочим фабрик. Один из самых богатых людей города – да что там города, всей страны. Даже после истощения нескольких угольных шахт, когда топливо резко подскочило в цене, и его конкуренты разорялись один за другим, дела Маверика шли в гору. Он скупал целые заводы, идущие с молотка, и давал журналистам интервью о том, как доволен жизнью.

Какого чёрта, спрашивается, он – без охраны! – забыл здесь, в районе, о котором люди его круга говорят, брезгливо морща нос? Да ещё и переодетый в потрёпанные рабочие куртку и штаны?

– Эндрю! – Аркрайт поглядел поверх голов, нашёл напарника глазами. – Держи девчонку!

Тот понимающе кивнул и принялся пробираться к сцене. Аркрайт краем глаза заметил, что Ирэна всё ещё стоит на месте, хотя могла бы убежать уже минимум дважды.

Что на неё нашло? Помутнение рассудка? Она не могла узнать Маверика в толпе – он находился далеко от сцены, и неказистая одежда меняла его до смешного сильно. Да уж, конечно, каким мастером нужно быть, чтобы попасть человеку в грудь, когда перед ним – десять рядов других? В лоб – ещё куда ни шло, а тут…

Мёртвый Маверик качнулся и всем весом плюхнулся наземь – толпа расступилась, пропуская полисмена. Аркрайт готов был биться об заклад, что тот просто случайно мимо проходил – в противном случае городская полиция не сработала бы так быстро. Им даже на то, чтобы задницы себе почесать, могло понадобиться от трёх до пяти рабочих дней.

Молоденький констебль явно не знал, что ему делать, так что до прибытия подкрепления, за которым он послал какого-то мальчишку в ближайший участок, бедолага просто стоял над Мавериком и кричал: «Расходитесь! Расходитесь! Не на что здесь смотреть!». Честное слово, если бы не Аркрайт и Эндрю, этому тупице, наверное, и в голову бы не пришло задержать подозреваемую. Аркрайт поднялся на сцену. Эндрю деликатно, но крепко держал зарёванную Ирэну за плечо. Её руки были скованы за спиной – Эндрю всегда носил с собой наручники как раз на такой случай. Если честно, иногда его энтузиазм начинал пугать.

Остальная труппа несравненной, великолепной и какой там ещё мадам Строганофф толпилась за кулисами, шушукаясь и обмениваясь перепуганными взглядами.

– Детектив Аркрайт, – он на мгновение распахнул ворот пальто, показывая прицепленный к лацкану значок. На самом деле, это был значок добровольца пожарной охраны – полицейский Аркрайту никто бы не выдал, – но люди редко вглядываются в детали. Они готовы поверить любому, кто ведёт себя так, будто знает, что делает, так что латунный блеск эмблемы с ведром и двумя топорами за последние годы открыл Аркрайту множество дверей.

Коллеги Ирэны не пытались отбить свою товарку, хотя численное превосходство было на их стороне, и, как ни странно, даже не старались смыться от греха подальше. Неужели не боятся, что их запишут в соучастники? Аркрайт прочитал по лицам артистов, что они поражены случившимся не меньше, чем прочие свидетели убийства. Только белая маска фокусника, который так её и не снял, оставалась бесстрастной.

Аркрайт пристально осмотрел стоящую на сцене мишень. Сосчитал воткнутые в неё ножи: семь. Повернулся к Ирэне. Её руки были пусты, а спрятать хоть что-то в её откровенном цирковом наряде не представлялось возможным.

Всё сходится. Аркрайт сам прекрасно видел, где сейчас восьмой нож.

На пустырь наконец подоспел полицейский отряд, и Аркрайт с Эндрю передали Ирэну в руки стражей закона. В конце концов, это их юрисдикция. Делом Аркрайта было искать девочку, а не расследовать смерть владельца фабрики, на которой работает её отец.

Вот только во всём этом как будто было слишком уж много совпадений.

Он планировал порасспрашивать членов труппы после представления, но теперь об этом нечего было и думать – полицейские будут выматывать циркачам душу самое меньшее до утра и никого больше к ним сейчас не подпустят. Ещё одна ночь, когда маленькую Эмили Уоррен никто не найдёт – если вообще есть ещё, кого находить.

Зная, что тело Маверика попадёт в морг, где ему предстоит вскрытие и тщательный осмотр, Аркрайт решил потратить ночное время с пользой. Прямо сейчас вокруг трупа будет слишком много народу. А вот рано утром нужно будет наведаться к старому знакомому, коронеру, который не прочь за булькающую взятку устроить господину детективу свидание с интересующим его мертвецом. Но пока до утра оставалось ещё несколько часов. Хотя бы парочку из них, кстати, стоило бы поспать: что-то подсказывало Аркрайту, что завтра будет долгий день.

В итоге он почти до самого утра изучал, что́ про Маверика пишут в прессе. Один журнал посвятил ему целый разворот; посреди страницы красовалась фотография, на которой фабрикант гордо восседал в своём кабинете, у роскошного окна во всю стену. Аркрайт давно уже собирал и хранил газеты – они часто помогали в работе. За последнюю пару лет вышла как минимум дюжина статей, восхваляющих Маверика, и ровно ноль – о том, чего он сто́ит на самом деле. Да уж, когда у тебя денег куры не клюют, редкое издание осмелится вслух заговорить о том, что ты выжимаешь все соки из рабочих, а платишь им сущие гроши, да и то не всегда. Что люди на твоём производстве становятся калеками, и о компенсации им нечего даже мечтать. Что иногда у твоих станков стоят десятилетние дети. Выбора у них всё равно немного, только это – или умирать с голоду.

Об этом как будто знал весь город, и всё равно – Аркрайт ясно видел из биржевых сводок, что акции Маверика только и делают, что растут.

Не то чтобы это хоть каплю его удивляло.

Спать в итоге оказалось некогда, да и, на самом деле, не хотелось. Аркрайту не впервой было сутки-другие обходиться без отдыха. В шесть утра они с взъерошенным Эндрю уже шагали к центральному полицейскому участку: Аркрайт точно знал, что такую важную шишку, как Маверик, привезут именно сюда.

– Ну что, шеф, – зевая, спросил напарник, – у вас уже есть версии, что наш убитый делал в том богом забытом месте?

– Чёрт его разберёт, – Аркрайт пожал плечами, закуривая папиросу. Глубоко затянулся, выдохнул. – Может, ухлёстывал за Строганофф.

Эндрю от души расхохотался, хотя Аркрайт и не думал шутить.

– За этой усатой бабой?! Скорее уж за близнецами, обоими сразу!

Он вдруг перестал смеяться и куда серьёзнее добавил:

– Или за Ирэной.

Аркрайт искоса поглядел на Эндрю.

– Что такого?! – словно защищаясь, возразил тот. – Для циркового уродца она слишком хорошенькая.

Тон помощника выдавал его с головой. Аркрайт не верил в любовь с первого взгляда, зато и не думал недооценивать силу откровенных блестящих нарядов. В конце концов, Эндрю всего двадцать, глупо упрекать его в том, что девчонки интересуют его больше, чем раскрытие преступлений. Может, стоит почаще давать ему выходные?

На посту дежурного полицейского сегодня оказалась Марта, их хорошая знакомая. Когда Эндрю с безоблачной улыбкой пожелал ей доброго утра, она только пробурчала в ответ что-то невразумительное и налила себе ещё кофе.

– Марта, будь добра, подними записи, – попросил Аркрайт. – У нас пропавший ребёнок, и, говорят, далеко не первый. Грешат на цирк. Хочу знать, выдумки это или правда.

Она мрачно кивнула. Слова «пропавший ребёнок» действовали как заклинание – всё-таки и в полиции попадались порядочные люди.

Жаль только, что все эти порядочные люди, по сути, даже пальцем не шевельнули, чтобы найти Эмили Уоррен.

Морг находился в полуподвале. Это была вотчина коронера. Тот явно начал пить с самого утра, а может, не прекращал с вечера, так что встретил гостей с невероятным радушием.

– Да это же мой друг детектив Аркрайт!.. – поразительно, старик настолько лыка не вязал, что всерьёз попытался его обнять. – Чем обязан?

Аркрайт невозмутимо отстранил его от себя и вытащил из кармана плоскую бутылку.

– Нужно избавиться от улики. Этот виски проходит по делу о государственной измене, его необходимо срочно уничтожить, а я сам не пью, ты же знаешь.

Аркрайту даже врать не пришлось: он правда не пил ничего крепче пива, да и то позволял себе редко. Лучшим аргументом против были как раз такие люди, как этот старик. Полицейскому, детективу, коронеру нет ничего проще, чем выбросить себя на помойку. Всего-то и надо, что сделать первый глоток, чтобы хоть ненадолго забыть всё, что ты видел на службе, а потом ещё один и ещё. Просто чтобы расслабиться и выдохнуть. Просто чтобы получилось уснуть. А потом сам не заметишь, как – всё.

Коронер расплылся в улыбке.

– Вот спасибо!.. А вы что же, в гости к нашему, – он икнул, – господину Маверику?

– А к кому ещё? – хмыкнул Аркрайт. – Кстати, что о нём думаешь?

Коронер уже вовсю возился с пробкой.

– Ты, говорят, сам видел, как ему нож в сердце впендюрили. Что ты хочешь от меня услышать? Что он умер от ожирения печени?

– Мы сами посмотрим, – сказал Эндрю.

Старик кивнул, не отрываясь от бутылки. Аркрайт потянулся открыть дверь в мертвяцкую, но тут кто-то пронзительным голосом вскрикнул:

– А ну стоять!!!

Эндрю подавился зевком. Аркрайт стиснул дверную ручку.

На лестнице с первого этажа стоял какой-то коротышка – нелепый, но одетый очень дорого. Он был взвинчен до предела.

– Никому не дозволено видеть тело господина Маверика! – объявил он, сверкая крошечными глазёнками, почти потерявшимися в пухлых щеках. – Если человек мёртв, это не значит, что вы имеете право оскорблять его достоинство!

– Частный детектив Аркрайт, – Аркрайт дал ему на мгновение увидеть свой значок. – Мы расследуем…

– Ничего вы не расследуете! – взвизгнул коротышка. – Моя фамилия Уоттсворт, я секретарь господина Маверика. Я храню все его документы, включая завещание, в котором ясно указано, что после смерти никто не должен видеть его в неподобающем состоянии, и я точно знаю, что вы не полицейский, так что у вас нет никаких полномочий, чтобы туда войти!

Аркрайт переглянулся с Эндрю и медленно выпустил ручку двери.

– Мы приносим свои извинения, – произнёс он. – И соболезнуем по поводу смерти вашего работодателя. Разумеется, мы немедленно уйдём. Не смею больше вас, – он многозначительно посмотрел на коронера, – задерживать.

Даже совершенно пьяный, старик оставался хитрым лисом. Он понял намёк и едва заметно кивнул. Аркрайт вскинул ладони, показывая секретарю, что полностью сдаётся, и вышел из подвала.

Они с Эндрю без лишних слов поспешили выйти из участка и обойти здание кругом.

Аркрайт знал, что на коронера можно положиться. Сейчас он или убалтывал этого секретаря до посинения, или морочил ему голову, заставляя подписывать выдуманные бумажки. Полуподвальные окна были такими узкими, что не каждый взрослый смог бы протиснуться внутрь, но Аркрайт, к счастью, никогда не страдал излишней полнотой, а Эндрю и подавно.

Маверик голышом лежал на столе для вскрытия, словно выброшенный на берег кит. На синюшной волосатой груди и бледной горе живота красовался свежий зашитый разрез. Хоть причина смерти и правда как будто была очевиднее некуда, полиция, похоже, решила соблюсти все формальности – ещё бы, с такой-то важной персоной. Аркрайт усмехнулся про себя: ох уж эти богачи, даже после смерти получают обслуживание по высшему разряду…

– Детектив, – неожиданно напряжённо окликнул Эндрю и указал на руки Маверика.

Они были испещрены царапинами – неглубокими и немного поджившими. Как будто полученными пару дней назад.

Казалось бы, ничего особенного – мало ли мест, где человек может случайно пораниться? Вот только эти отметины выглядели как четыре параллельных линии.

Следы когтей. Или ногтей. Слишком маленькие для взрослого, слишком большие, скажем, для кошки.

В самый раз для маленьких детских пальцев.

– Так вот почему он не хотел… – начал Эндрю, и тут дверь распахнулась.

На пороге стоял Уоттсворт. За его плечом маячила испуганная красная рожа коронера.

В руках у секретаря был пистолет.

Аркрайт только и успел, что подумать: «Лёгок на помине».

Грохнул выстрел, в помещении оглушительный до звона в ушах. Время замедлило ход, и Аркрайт ясно увидел, как пуля ударила Эндрю в грудь. Он покачнулся – его лицо не отразило боли, одно только удивление – и стал оседать на пол.

Аркрайт рванулся к напарнику, подхватил его, не давая упасть, закинул руку Эндрю себе на плечо. Уоттсворт больше не стрелял: он стоял, сжимая дымящийся пистолет обеими руками, и трясся, как осиновый лист. Похоже, он сам не ожидал от себя, что решится нажать на спусковой крючок.

Аркрайт оттолкнул его с дороги, вытащил Эндрю из мертвяцкой. Нет уж, парень, туда тебе ещё рано! Он захлопнул за собой дверь, рявкнул коронеру:

– Ключ!

Тот, разом протрезвевший, поспешил запереть замок снаружи.

Аркрайт усадил Эндрю у стены. Голова напарника безвольно склонилась, лицо побледнело, как полотно, но он ещё дышал. Аркрайт, отрывая пуговицы, рванул его плащ, чтобы осмотреть рану…

И только тогда понял, что крови нет.

Пуля оставила дыру в серой ткани, но крови не было ни капли. Аркрайт, не веря своим глазами, увидел чистую рубашку Эндрю, распахнул её и убедился, что у помощника на груди нет и намёка на рану. Разве что под кожей уже начинал наливаться огромный синяк.

На мгновение у Аркрайта потемнело в глазах. Эндрю был просто в обмороке, и облегчение от этого осознания сбивало с ног. Что-то задержало пулю. Аркрайт снова взялся за плащ напарника – и нащупал во внутреннем кармане что-то твёрдое и тяжёлое.

Это был метательный нож. Пуля, сплющенная от удара, застряла в цельной металлической рукояти, обмотанной красным шнуром.

Аркрайт без особой деликатности отвесил Эндрю пощёчину. Тот застонал, приходя в себя.

– Откуда. У тебя. Нож? – раздельно спросил Аркрайт.

Он не раз и не два видел, как Эндрю уверенно блефует, выводя подозреваемого на чистую воду, и безупречно входит в образ, когда приходится работать под прикрытием. Но сейчас напарник ещё не успел опомниться, он только что заглянул за порог смерти, и у него не получилось вовремя придумать убедительную ложь.

Привычным взглядом детектива Аркрайт отметил, как забегали его растерянные глаза.

– Я… – пробормотал Эндрю. – Это просто… Я думал…

Аркрайт выпрямился.

– Вставай.

Он протянул Эндрю руку. Тот неуверенно поднялся, кривясь от боли. У него наверняка пострадали рёбра, но Аркрайт сейчас думал совсем о другом.

Полицейский участок постепенно просыпался. Когда Аркрайт поднялся на первый этаж, возле кипящего кофейника уже собралось несколько мужчин.

– Эй, детектив, – окликнула Марта. – Семнадцать детей за последние полгода, из них девятеро – за последний месяц. Почти все – из рабочих семей, так что есть подозрение, что половина просто сбежала из дома искать лучшей жизни. Когда, ты говоришь, приехал этот цирк?

– Спасибо, Марта, – Аркрайт оставил её вопрос без внимания. – Кто у вас занимается убийством Маверика?

– Я, – один из кофеманов выступил вперёд. На его форме красовались нашивки капитана. По его самодовольной роже сразу было ясно: полисмен уже считает дело раскрытым.

В самом деле, а чего гадать? У полиции есть орудие убийства и дюжины свидетелей. Стоит ли утруждать себя, выясняя мотивы преступницы и прочие мелочи? Девчонку схватили, а это главное – будет, на кого навесить всех собак. А ещё очень удобно, что она не из местных, так что, когда её вздёрнут по приговору суда, который тоже не станет ни в чём разбираться, всем будет плевать. А этому молодчику, чего доброго, ещё и дадут какой-нибудь орден.

– Сколько ножей забрали с места преступления? – спросил Аркрайт.

Капитан переглянулся с коллегами, словно решая, не выдаёт ли врагу государственную тайну.

– Восемь, – наконец ответил он. – Семь из мишени и один…

Аркрайт показал ему нож, найденный у Эндрю.

– Тогда что это такое?

Брови капитана поползли вверх.

– Пойдёмте со мной, – скомандовал он и, грозно топая, направился в комнату, где хранились улики.

– Сейчас вы сами убедитесь, – говорил капитан, извлекая с полки длинный ящик. Он открыл крышку, и Аркрайт правда увидел восемь ножей. Семь из них, чистые и невинные, лежали чинным рядком, а один последний, чуть в стороне…

Изумление капитана было так велико, что теперь оно ясно читалась не только в его бровях, но даже в усах. Последний нож сохранил форму, но стал почти прозрачным, как стекло. Капитан попробовал взять его в руки – у него получилось. Он взглянул на Аркрайта, словно прося помощи. Сказал:

– Слишком лёгкий. Будто ненастоящий.

Эндрю, проскользнувший в комнату вслед за ними, нервно переминался с ноги на ногу. Аркрайт был разочарован тем, как легко его помощник – его ученик! – потерял над собой контроль.

– И что вы об этом думаете, капитан? – спросил Аркрайт. – Вещественные доказательства крадут у вас прямо из-под носа!

Капитан вернул загадочную улику в коробку.

– Я лично собрал все восемь ножей, – заявил он. – Они были одинаковыми, за исключением того, что на восьмом осталась кровь, конечно. Никто не мог подменить… Мы же в полицейском участке! Разве можно придумать более надёжное место?!

Эндрю открыл было рот, чтобы что-то сказать, и тут здание сотряс взрыв.

Пол ударил Аркрайта по ногам, и он ухватился за полку, чтобы не упасть. С потолка посыпалась побелка. Все трое невольно вскинули головы: грохнуло на одном из верхних этажей.

Там, где находились камеры предварительного содержания.

Они, не сговариваясь, бросились наверх. Аркрайт первым взбежал по лестнице, поглядел в оба конца полутёмного коридора: ряды одинаковых дверей. Которая из них? А, вот оно – из щели над притолокой сочится сизый дымок…

Подоспевший капитан уже гремел связкой ключей.

– Это её камера, – пробормотал он, пытаясь попасть одним из них в замок.

Аркрайту даже не пришлось уточнять, кто эта «она».

В общем и целом, между взрывом и тем, как капитан отпер дверь, прошло не больше минуты. Однако, когда они с Аркрайтом наконец ворвались внутрь, камера уже была пуста. Только в окне мелькнул и исчез хвост верёвки. Аркрайт высунулся в окно, но её уже втащили наверх, и он никого и ничего не увидел.

Оконная решётка была выломана; покорёженные прутья загибались внутрь. Значит, взрывчатку заложили снаружи. Кровати в этих камерах крепились к стене болтами, но кто-то раскрутил их – без инструментов это было бы невозможно, – и теперь кровать валялась в углу на боку. Два и два складывались легко: это щит. Ирэну хотели вытащить отсюда, а не убить или покалечить.

– Они на крыше, – сказал Аркрайт. – Им нужно где-то спуститься.

Приходилсь отдать капитану должное – он хотя бы не был тугодумом. В коридоре успели столпиться его коллеги, и Аркрайт, ещё ненадолго задержавшийся в камере, слышал, как он направо и налево отдаёт приказы.

Скоро несколько полисменов уже выбирались на крышу через чердачный люк, а вокруг участка, уткнувшись носами в землю, бегали специально обученные собаки. Они честно обнюхали каждый дюйм, но одна за другой, виновато скуля, возвращались к хозяевам, так и не сумев взять след.

Аркрайт с Эндрю тоже вышли на улицу, но участия во всеобщей суматохе принимать не стали. Эндрю, сощурившись, вертел головой, разглядывая соседние здания.

– Они ушли по крышам! – наконец с досадой выдохнул он. – Между участком и банком совсем небольшой зазор, можно перебраться!

Последняя собака-ищейка, которая ещё не сдалась, принялась обнюхивать его ботинок. Эндрю пнул её в бок с такой злостью, что бедняга взвизгнула, как щенок. Стиснул зубы, сжал кулаки.

– Теперь её никогда не найти!..

Аркрайт очень пристально посмотрел на него.

– Чем ты так расстроен? – спросил он. – Тебе так хотелось увидеть, как казнят молодую красивую женщину?

Этот простой вопрос почему-то вызвал у Эндрю затруднения. Он отвернулся и засунул руки в карманы.

– Нет, – неохотно сказал он. – Но она ведь убийца. Она должна понести наказание.

– Похвально, что ты так рьяно чтишь закон, – заметил Аркрайт. – Ну, то есть… Она убила богатого негодяя, который пил кровь простого народа вроде нас с тобой. У тебя, наверное, очень большое сердце, если ты настолько искренне сочувствуешь даже такому типу, как Маверик.

Эндрю не ответил.

– Зачем ты забрал с места преступления этот нож, Уильям? – тихо спросил Аркрайт. – Если бы я не знал тебя, то подумал бы, что ты водишь полицию за нос.

Помощник так и не поднял на него глаз. Аркрайт зажал папиросу в зубах, прикурил.

– На самом деле все восемь ножей попали куда нужно, правда? Я видел, как Ирэна кидала последний. Всего мгновение, но я видел, что он летел не в толпу. Он летел в мишень. Вот только, когда я добрался до сцены, ножей осталось всего семь. Странно, да? Рядом ведь не было никого, кроме вас двоих.

– Если убийца не она, то кто тогда?! – не выдержал Эндрю. – Нож в груди у Маверика не взялся из ниоткуда, и он был точно такой же! Она всё равно не смогла бы ничего доказать!..

Аркрайт взглянул на серое небо. Затянулся горьким дымом, выдохнул. Ноябрь поворачивал на зиму, и дыхание превращалось в пар.

– Она так сильно тебе понравилась, да? Ты мог бы просто купить ей цветы. Пригласить на танцы. Но нет, ты придумал способ получше. Девушка в беде ни за что не откажет рыцарю, который спас её шкуру. Блестящая стратегия: подставить её, бросить в тюрьму, напугать смертной казнью. Всё ради того, чтобы потом ты пришёл к ней, как добрый друг, и пообещал, что вытащишь её и накажешь виновных.

Он наконец посмотрел прямо на Эндрю.

– Это был твой план?

Напарник промолчал. Такое смешное слово – «напарник». Как будто товарищ по оружию. Почти что друг.

Ответ ясно читался у него на лице.

Аркрайту расхотелось даже курить. Он чуть было не бросил окурок под ноги, но вспомнил, что это последний. Затушил его о стену, сунул в карман.

– Не смей больше попадаться мне на глаза, – ровно сказал он. – И выходного пособия тоже не жди.

Аркрайт поднял воротник пальто и зашагал прочь. Проходя мимо растерянного капитана, не замедляя шага, сообщил:

– У вас в морге заперт некий Уоттсворт. Он вооружён. Имейте в виду.

* * *

Перед осиротевшей сценой на пустыре не было ни души. Несколько цирковых фургонов, стоящих кружком чуть позади, казались на редкость жалким зрелищем.

Поблизости изнывали от скуки трое полицейских. Их, должно быть, на всякий случай поставили следить за труппой, и они наверняка считали, что справляются просто блестяще.

– Я только что от вашего капитана, – сообщил Аркрайт одному из них. – Обсуждали дело Маверика. Нужно опросить свидетелей.

Полицейский пропустил его без вопросов, даже на всякий случай почтительно коснулся пальцами козырька фуражки. Врать стражу порядка было бы преступлением, но Аркрайт давно понял, что лучшая ложь – это правильно поданная правда. В конце концов, он ведь ни сказал ни слова о том, что тот самый капитан поручил ему заниматься расследованием, верно?

Задумавшись о том, как подступиться к Аннализе Строганофф, Аркрайт прошагал вдоль сцены – и остановился, когда что-то зашуршало у него под подошвой.

В грязи под ногами валялись окурки, фантики, огрызки яблок, оставленные зрителями вчера. Среди них, словно тонкие льдинки, виднелись прозрачные лепестки.

Аркрайт поднял растоптанное соцветие пиона. Цветок всё ещё был похож на себя, но уже почти ничего не весил, и Аркрайт прекрасно видел сквозь него собственную ладонь.

Он, кажется, начинал понимать.

Аркрайт обшарил глазами площадку перед сценой и нашёл то, что искал – недоеденный кулёк орехов в сахаре. В голове мелькнуло: Эндрю вчера шутил про орехи.

Неважно.

Должно быть, сладость бросили или уронили, когда Маверик испортил всем вечер – кулёк был наполовину полон, ну, или наполовину пуст, кому как больше нравится. Аркрайт запустил в него руку и широким жестом бросил пригоршню орехов на землю.

Тут же зашелестели крылья, и на угощение тучей слетелись голуби. Их было штук двадцать, серых и неопрятных…

И двое прозрачных, как привидения.

Их перья всё ещё сохраняли тончайший намёк на белизну. Они тут же наравне с сородичами принялись деловито клевать орехи, толкаясь и ссорясь за лучшие кусочки. Птицы, исчезающие на глазах, вели себя совершенно обычно, словно в счастливом неведении насчёт того, что уже не совсем реальны.

Аркрайт морально готовился ломиться в поисках Строганофф во все фургоны по очереди, но в итоге застал её снаружи. Она небрежно куталась в огромное мужское пальто, стянутое поясом на узкой талии, и как раз собиралась закурить. Аркрайт тоже машинально потянулся к карману, но одёрнул себя. День ещё только начался, лучше сберечь последнюю папиросу на потом.

– Детектив Аркрайт, – представился он, показывая Строганофф свой значок. – Я расследую…

– Добрый день, детектив, – перебила Строганофф. – Я что-то, – она демонстративно хлопнула крышкой зажигалки, гася огонёк, – не вижу у нас пожара.

Аркрайт хмыкнул. Наблюдательная. Легко с ней наверняка не будет.

– Где ваш помощник? – спросила Строганофф. Сейчас, когда они с Аркрайтом стояли рядом, он понял, что она выше него.

– Скоропостижно стал профнепригоден. Пришлось его уволить. Госпожа Строганофф, я хочу задать вам пару вопросов.

Она так на него посмотрела – словно ледяной водой обдала.

– Я уже ответила на все вопросы настоящим полицейским. Пожалуйста, уходите.

Нужно было выбрать правильный тон. Найти подход. Аркрайт знал, что у него всего один шанс. Оступись он – и Строганофф не расскажет ему ничего даже под пыткой.

– Я не желаю зла вашей Ирэне, – иногда честность бывала лучшей тактикой. – Если она невиновна, я хочу найти настоящего убийцу. Мне плевать на Маверика, и мне лично всё равно, кто прикончил его и зачем. Но у меня есть причины, из-за которых я хочу пролить свет на это дело, и, поверьте, они очень веские. Я бы даже сказал, благие. Давайте поможем друг другу.

Глаза Строганофф сузились. Она не могла решить, верить ему или нет.

– Хорошо, – наконец сказала она. – Что вы хотите знать?

– Что вы сделали с детьми? – без перехода спросил Аркрайт.

Он надеялся застать её врасплох, и ему это удалось. Строганофф нахмурилась; в её взгляде сквозило искреннее непонимание.

– С какими детьми?

Если бы она только притворялась, что не знает, то, скорее всего, попыталась бы не показывать своих чувств. Многие умные люди, которым есть что скрывать, почему-то думают, что им лучше всего казаться бесстрастными, словно Аркрайт играет с ними в покер. Будь Строганофф причастна к исчезновению Эмили Уоррен, разве она не ждала бы этого вопроса? Разве не старалась бы быть к нему готовой, собранной и спокойной?

С другой стороны, удивление всегда можно изобразить, но у Аркрайта был намётанный глаз на притворство, и здесь, сейчас, он его не увидел. Это, конечно, ничего не доказывало – он первый признал бы, что тоже может ошибаться. Но пока, на данный момент, Аркрайт всё же склонялся к тому, чтобы принять недоумение Строганофф на веру.

– Ладно, – сказал он. – Тогда, возможно, вы расскажете что-нибудь про это?

Он вытащил из кармана исчезающий нож.

Когда капитан полиции отвлёкся на взрыв, у Аркрайта как раз была секунда, чтобы совершить то же преступление, что и Эндрю. Он стащил улику из полицейского участка. Впрочем, пока Аркрайт сюда добирался, нож стал совсем лёгким и почти невидимым. Аркрайт подозревал, что так или иначе эта самая улика скоро всё равно исчезла бы без следа.

Мгновение Строганофф смотрела на нож, а Аркрайт – на неё. Потом она вдруг сказала:

– Простите. Я сейчас.

И, ничего больше не объясняя, поспешила к самому дальнему фургону.

Само собой, Аркрайт последовал за ней.

Строганофф распахнула дверь, заглянула в царящую внутри темноту. Окликнула:

– Гаркат? Гаркат!

Она скрылась в фургоне целиком, и какое-то время Аркрайт слушал, как Строганофф будто бы ищет что-то на ощупь. Потом она снова вышла на свет, и вид у неё был встревоженный.

– Бриггз! – крикнула она. – Да Бриггз же! Где тебя носит?!

Из другого фургона торопливо вывалился пожилой мужчина. Сегодня он был одет как полагается, но Аркрайт узнал вчерашнего конферансье.

– Где Гаркат?! – потребовала Строганофф. – Она ни разу не уходила, не сказавшись!

Бриггз округлил глаза в страхе.

– Я не знаю, мадам! Я… Я сейчас!

Несколько минут Аркрайт и Строганофф с забытой папиросой в зубах стояли и смотрели, как конферансье оббегает фургоны, нервно стучась в каждую дверь. Наконец запыхавшийся Бриггз вернулся с докладом.

– Её нигде нет, мадам! – с жалким видом сообщил он. – И Виктора с Венди тоже.

Аркрайт вздохнул про себя. Вот вам и бдительные полицейские. Так хорошо здесь всё охраняют, что мышь не проскользнёт, да-да.

– Госпожа пиротехник говорит, Венди и Вик с утра копались в её запасах, – добавил Бриггз. – Она их шуганула, и больше их сегодня никто не видел.

Пиротехника. Как интересно.

– Проклятье! – Строганофф в сердцах топнула ногой. – Мало того, что одна дура в тюрьме, ещё и эти!..

Она наконец бросила потухшую папиросу, и Аркрайт осознал две очень любопытных вещи.

Во-первых, Строганофф не злилась на Ирэну за то, что та навлекла на труппу неприятности. Она искренне о ней волновалась. Так мать или старшая сестра от страха и любви сердятся на девочку, попавшую в беду.

Во-вторых, Строганофф была не в курсе, что Ирэна сбежала.

И, к тому же, Гаркат… Гаркат. Имя фокусника, создававшего из воздуха голубей и цветы.

– Госпожа Строганофф, – сказал Аркрайт. – Эти Гаркат, Виктор и Венди… Они дружны с Ирэной?

Она посмотрела на него так, словно успела забыть, что он всё ещё здесь.

– Да, – сказала она. – Да, дружны. Хотите бросить и их за решётку?

Аркрайт мгновение поразмыслил, взвешивая варианты.

– Госпожа Строганофф, Ирэна больше не за решёткой. Она сбежала, но не одна. Ей кто-то помог. Я видел верёвку, спущенную с крыши, и, знаете, если ваших воздушных гимнастов нет на месте, это наводит на определённые мысли.

Строганофф мотнула головой.

– И? Чего вы от меня хотите?

– Они все могут быть в большой беде, – сказал Аркрайт. – Это огромный незнакомый город, их будет искать полиция, и нам лучше её опередить. Вы не знаете, куда они могли пойти?

Строганофф задумалась, кусая губы. Потом словно решилась на что-то.

– Понятия не имею, – призналась она. – Но мы их найдём.

* * *

Думал ли Аркрайт, что когда-нибудь пройдёт по городским улицам в компании двух тигров? Жизнь определённо не готовила его к такому. А вот Строганофф шагала рядом непринуждённо и легко, словно была полностью в своей стихии.

– Надо же, – сказал Аркрайт, не обращая внимания на встречных прохожих, которые, разинув рот, провожали глазами Кали и Раджеша. – Я думал, слова про их нюх – байки для публики.

– Отчасти, – не стала отпираться Строганофф. – Я солгала про то, что он в семьдесят раз сильнее, чем у собак.

Она лукаво взглянула на Аркрайта.

– На самом деле, он сильнее в целых сто раз.

Аркрайт закатил глаза.

– Может, мне стоит поверить, что у вас и усы настоящие?

– Неприлично задавать женщине такие вопросы, – заметила Строганофф. – Я ведь не спрашиваю, за что вы уволили своего помощника.

Аркрайт стиснул зубы и отвернулся.

– Ох, – голос Строганофф неожиданно стал мягче. – Так это правда? Бриггз, кажется, что-то видел. Он не решился сказать полиции, но ему показалось, будто этот юноша взял… За это вы его и прогнали?

Ломаться не было смысла.

– Да, – коротко бросил Аркрайт, хоть это было и не её дело. И вдруг неожиданно для себя добавил:

– Чёрт побери, я убил на него шесть лет!..

Это вырвалось как-то само собой. Он не хотел произносить этого вслух. И всё же… Шесть лет! Все раскрытые вместе дела. Все драки, где Эндрю не раз прикрывал Аркрайту спину. Он вдруг вспомнил, как увидел Эндрю впервые: четырнадцатилетний бездомный пацан с умными живыми глазами, острый на язык, соображающий быстрее новомодных вычислительных машин.

В тот день Аркрайт взглянул на него и решил, что из парня может выйти толк.

Так смешно. Аркрайт сегодня успел испугаться, что Эндрю погибнет – а в итоге вышло гораздо хуже. Если твой напарник умирает честным человеком от вражеской пули, это тоже обидно, но, видит бог, не настолько. Не настолько!

– Я вам сочувствую, – негромко произнесла Строганофф, и это не был тон обычной дежурной вежливости.

– Чего ради? – Аркрайт пожал плечами. – Мне всё равно.

Она чуть улыбнулась.

– Жаль. Если человеку не всё равно, это хотя бы значит, что он живой.

Как ни странно, их путь по городу обошёлся почти без происшествий. Когда нужно было перейти улицу, Строганофф сделала тиграм знак рукой, и те послушно дождались, пока на светофоре загорится зелёный свет. Кэбмэнам, остановившимся пропустить странную компанию, пришлось сдерживать перепуганных лошадей; водители автомобилей снимали очки-консервы, не веря своим глазам.

К Аркрайту подскочил бледный полисмен, надзирающий за порядком на перекрёстке.

– Что… К-как… – заикаясь, выдавил он. – Что вы себе п-позволяете?! Н-немедленно уберите животных!

Аркрайт с бессердечным удовольствием наблюдал, как страж порядка покрывается испариной.

– Извините, офицер, – очень спокойно сказал он. – Я что-то не припомню ни одного закона, запрещающего появляться на улице в компании питомцев.

У полисмена на лице отобразился напряжённый мыслительный процесс.

– Это… Это нарушение общественного порядка! – наконец придумал он.

Строганофф очаровательно улыбнулась из-под своих безупречных усов.

– Так арестуйте меня, – предложила она.

Бедный полицейский конвоировал их до самого центрального участка – ну, или так он, наверное, думал. На самом деле Строганофф с тиграми просто шли, куда им нужно, а полицейский трусцой бежал следом, стараясь не отставать. Когда Аркрайт со всей этой честной компанией вошли в участок, Марта пролила на себя кофе.

– Что за… Аркрайт! Ты с ума сошёл?!

Он пожал плечами.

– Нас арестовали и препроводили сюда. Ничего не знаю. Кстати, будь добра, дай ключ от камеры, где сидела та девчонка.

Марта то ли совсем растерялась, то ли не решилась огорчать внимательно слушающую их разговор Кали, но ключи Аркрайту она дала без вопросов.

В камере ничего не трогали. Кровать всё так же валялась в углу, погнутые прутья взорванной решётки походили на скульптуру какого-нибудь слишком современного художника, которого публика сможет понять только лет через сто. Кали и Раджеш без спешки обошли комнатку, втягивая воздух большими плоскими носами. Нюх привёл Кали к окну; она поставила на раму передние лапы, высунулась наружу, а потом, к удивлению Аркрайта, выбралась в окно целиком.

– Куда это она? – спросил он у Строганофф.

– Вы сами сказали, что Виктор и Венди могли увести Ирэну по крышам. Значит, и след нужно искать именно там.

Аркрайт хотел было возразить, что тигры не пауки, чтобы лазать по стенам, но тут же сам усомнился в своих словах: Кали прыгнула вверх с подоконника и исчезла, оставив болтаться на виду только хвост. Аркрайт подошёл к окну: тигрица уверенно лезла по стене, используя для опоры оконные рамы, карнизы и каменные барельефы, украшающие здание.

– И что теперь? – спросил он. – За ней следом?

К счастью, им самим не было необходимости карабкаться на крышу. Строганофф позвала Раджеша и спустилась обратно на первый этаж. Там уже собрался весь участок. Да уж, не нужно быть гадалкой, чтобы предсказать, о чём сегодня вечером будет судачить весь город…

Хоть в холле и толпилась пара дюжин полицейских, ни одному из них так и не хватило духа остановить Строганофф с очень вежливым и милым тигром в качестве охраны. Да и за что их задерживать? В конце концов, они же не делали ничего плохого.

– Раджеш, – сказала Строганофф, оказавшись на улице. – Где Кали? Веди!

Тигр уверенной неторопливой рысью побежал по улице, и Аркрайт краем глаза заметил, как на крыше банка, соседствующего с полицейским участком, мелькнула светлая шкура. Кали бежала по крышам, а Раджеш – внизу, не обгоняя и не отставая, словно её тень или отражение в мокрой от дождя мостовой. Аркрайту и Строганофф только и оставалось, что поспевать за ними.

Не замедляя шага, не отвлекаясь ни на гудки автомобилей, ни на перепуганные крики прохожих, Раджеш следовал за Кали, дом за домом, квартал за кварталом, пока она наконец не скрылась из виду. Аркрайт остановился, переводя дух.

– Куда она делась?

Строганофф молча указала на чердачное окно одного из высоких многоэтажных домов.

Раджеш нашёл чёрный ход так легко, как будто сам жил в этом доме с детства. Строганофф прямо-таки взлетела по узкой лестнице, а вот Аркрайт отстал на несколько пролётов – да уж, с курением, похоже, пора завязывать. Дверь на последней лестничной клетке была заперта изнутри, но Строганофф рванула её так, что выломала старый засов с мясом.

Аркрайт вошёл следом за ней, но в глубь чердака пока проходить не спешил. Единсвенным источником света было то самое крошечное окошко – и как только Кали смогла в него протиснуться? – так что здесь, на пороге, полумрак укрывал Аркрайта от посторонних глаз. Правда, с этого ракурса он сам тоже не видел бо́льшую часть помещения, зато слышал прекрасно.

– Гаркат! – рявкнула Строганофф. – Гаркат, старая ты дура! Ты вообще соображаешь, что творишь?! Взяла и ушла! А если бы тебя кто-нибудь увидел?!

– Анна, пожалуйста! – пискнул звенящий от волнения девичий голосок, – Не сердись на неё, она… Она говорит, что не могла бы жить, зная, что я из-за неё попала в беду, и… Вчера, тот мужчина, ну, тот, который… Она говорит, она увидела его – и всё, она знала, что это единственный шанс, что он больше никогда-никогда не будет так близко от неё, и что нельзя дать ему уйти, а то…

У Ирэны – Аркрайт догадался, что это она – кончился воздух, и она наконец замолчала.

– Ох, боже, Гаркат, – устало сказала Строганофф. – Ну и кашу ты заварила.

Сама Гаркат почему-то так и не произнесла ни слова. Немая она, что ли?

Аркрайт решил, что подслушал достаточно. Этим людям явно придётся кое-что ему объяснить.

Не стараясь ступать тихо, он вышел из теней и сказал:

– Добрый день, дамы.

Они все застыли на месте, словно мыши, когда зажигаешь на кухне свет. Гаркат в своей жуткой маске, Ирэна – всё ещё во вчерашнем платьице, но с накинутой на плечи мужской курткой, которую, должно быть, одолжил Виктор. Близнецы тоже были тут, и Аркрайт с удовлетворением отметил, что брат с сестрой – всё-таки два раздельных человека.

Строганофф сказала:

– Всё в порядке. Мы пришли вместе. Это…

Она вдруг посмотрела на Аркрайта.

– Эй, ты ведь даже имени своего не назвал.

Аркрайт пропустил мимо ушей вольное «ты».

– Я представлялся, – сухо сказал он. – Детектив Аркрайт.

Строганофф склонила голову к плечу.

– А мама тебя тоже так называла?

Аркрайт не ответил. Мама называла его дармоедом и негодным мальчишкой, а отец, когда ему нужно было выплеснуть на ком-то пьяную злость, и вовсе звал сына просто «эй ты». Ничто из этого не имело отношения к делу.

– Госпожа Гаркат, – твёрдо сказал он.

Услышав своё имя, Гаркат вскинула голову. Аркрайт хотел было спросить её о Маверике, но её бесформенная сутулая фигура в чёрном плаще вдруг мгновенно – слишком быстро – оказалась рядом. Одна рука-ветка крепко вцепилась Аркрайту в рукав, другая ухватила его за ухо, разворачивая голову. В этих жестах не было ни агрессии, ни вызова, и Аркрайт вдруг понял, что Гаркат просто хочет внимательно его рассмотреть.

Пустые глазницы её маски впились ему в лицо, и Аркрайт осознал, что не может отвести взгляд. Тёмные провалы засасывали, затягивали в себя, в непроглядную черноту, за которой, он готов был поклясться, вообще нет никаких других глаз, потому что эти дыры и есть глаза, и…

Гаркат отвернулась, разрушая странные чары. Заклёкотала и защёлкала по-птичьи, глядя на Ирэну. Та озадаченно нахмурилась. Похоже, девушка понимала этот странный язык.

– Другая сестра, – сказала Ирэна. – Она повторяет раз за разом: «Другая сестра, другая сестра. Мальчик. Другая сестра».

Строганофф подняла брови.

– У тебя есть другая сестра, Аркрайт?

Тот пожал плечами.

– Нет у меня сестёр. Может, это о ком-то из вас?

Виктор смущённо улыбнулся, поднимая ладони.

– На меня не смотрите. У меня всего одна.

Аркрайт деликатно, но твёрдо отвёл от себя руки Гаркат. Обратился к Строганофф:

– Она что, никогда не снимает маску?

Строганофф и её артисты как-то странно переглянулись.

– Это не маска, господин детектив, – сказала Ирэна.

Строганофф сделала знак тиграм, покорно ждущим приказа, и те легли на пол. Строганофф устроилась у Раджеша на спине, как будто собиралась рассказать длинную историю. Не хватало только костра или камина.

– Ты веришь в сказки? – спросила она.

Аркрайт насмешливо фыркнул.

– Ну и зря, – спокойно сказала Строганофф. – Из-за таких, как ты, Гаркат – одна из последних в своём роде.

Гаркат беспокойно заговорила на своём птичьем наречии. Венди, словно утешая, взяла её за руку.

– Она гарру́та, – пояснила Строганофф. Вид у неё был невозмутимый и серьёзный. Чтобы увлечённо врать с таким лицом, нужно много таланта. – Слышал о таких? Когда-то очень давно их было много, но их время прошло. Не встреть я Гаркат, сама не поверила бы, что легенды не возникают на ровном месте. Ты видишь Венди и Виктора, они никакие не единственные в мире близнецы, да и Кали с Раджешем – просто звери. Да, умные, да, прекрасно выдрессированные, но всё равно звери и не более того. Все мы в нашем цирке просто притворяемся невероятными – такая работа. И только Гаркат не лжёт. И я тоже не лгу, когда обещаю, что она покажет публике настоящее волшебство.

Аркрайт понял, что у него нет никаких сил слушать весь этот бред без папиросы. Он нашарил в кармане свою последнюю каплю никотина, зажал в зубах, хотел было достать зажигалку…

Гаркат протянула руку и забрала у него окурок. Аркрайт даже не успел среагировать, когда она спрятала его в кулаке, а потом вытянула вперёд обе руки – как уличный шарлатан, предлагающий угадать, в которой он держит шарик.

Аркрайт смотрел на неё, не понимая, к чему она ведёт.

Гаркат разжала пальцы. На обеих её ладонях лежало по половинке папиросы. Они были одинаковые – абсолютно, от бумажного мундштука со следами зубов до каждой крошки пепла на подожжённом конце.

Аркрайт забрал обе папиросы, поднёс к глазам. Он отчаянно пытался и не мог найти хоть одно отличие.

– Теперь веришь? – сказала Строганофф. – Она может воссоздавать то, что недавно потрогала. Не навсегда, ты сам видел, что случилось с ножом. Но на какое-то время эти копии так же реальны, как и оригинал.

– Маловато для волшебства, – хмыкнул Аркрайт. – Скорее, тянет на какой-то хитрый фокус.

Строганофф пожала плечами, словно говоря: «не хочешь – не верь».

Аркрайт наконец закурил. Настоящая или нет, на вкус папироса была такой же, как всегда.

– Получается, ты убила Маверика, – сказал он Гаркат. – Потрогала за сценой нож Ирэны, потому что это было единственное оружие под рукой, а потом наколдовала его у нашего приятеля в груди. Так?

Гаркат кивнула, вполне по-человечески. Она и не думала отпираться.

– Это из-за детей? – на всякий случай уточнил Аркрайт.

Кивка не последовало.

– Тогда из-за чего?

Гаркат молчала, неподвижно глядя на него провалами глаз.

– Не наседай на неё, – вступилась за неё Строганофф. – Она очень древняя, у неё разум работает не так, как у людей, и даже нам до сих пор бывает трудно с ней общаться. Она, похоже, не до конца понимает, как работает наш язык. У неё он свой собственный, но, я так думаю, она иногда просто посылает свои мысли нам в головы или что-то вроде того.

– Иногда это слова, – вмешалась Ирэна, – но чаще просто образы и чувства, и… Это как гадать на кофейной гуще. Попробуй разбери.

Аркрайт вздохнул. Час от часу не легче.

– Хоть кто-то из вас, – он обвёл взглядом всех присутствующих, – в курсе, чем ей не угодил Маверик?

Артисты молчали.

– Может, хотя бы догадки?

Ирэна с грустью покачала головой.

– Она не сделала бы этого, не будь у неё веских причин, – сказал Виктор. – Она не злая.

– Она чудо, – тихо добавила Венди.

Аркрайт сделал последнюю затяжку, едва не обжёг пальцы и бросил папиросу на пол. Затушил каблуком.

Тогда-то он и услышал музыку.

Она звучала откуда-то издалека и казалась совсем не к месту на этом пыльном богом забытом чердаке. Аркрайт напряг слух. Он не особо разбирался в разных искусствах, но, похоже, играли на духовых.

– Вы это слышите? – спросил он.

Ирэна вскочила на ноги.

– Да! Я слышу!

– Я тоже, – сказал Виктор. – Это тромбон.

Аркрайт попытался понять, откуда идёт звук. С одного из нижних этажей? С улицы?

Казалось бы, какая разница? Может, где-нибудь неподалёку проходит шествие с оркестром или чёрт знает что ещё. Но музыка не давала Аркрайту покоя. Он для пробы закрыл уши ладонями: звук не изменился.

Тромбон как будто играл у него в голове.

Можно было бы посетовать, что, связавшись с сумасшедшими циркачами, недолго и самому лишиться рассудка, но Аркрайт мыслил так же ясно, как в любой другой момент. Пытаясь разобраться, что к чему, он прошагал по чердаку, подошёл к окошку, выходящему на море городских крыш.

И тут Аркрайт понял.

– Это не тромбон, – сказал он, не обращаясь ни к кому в особенности. – Это труба.

Трубы завода Маверика возвышались над городом, словно мачты, на которых полощутся дымные флаги. Конечно. И как он не догадался сразу?

– Фабричные трубы, – Аркрайт повернулся к Гаркат. – Ты это хотела сказать, ведь так? Там нужно искать ответы?

Гаркат кивнула. Может, иногда её и вправду было трудно понять, но сейчас её ответ был вполне однозначен.

– Ты пойдёшь туда? – вдруг спросила Строганофф. Аркрайт не ответил.

– Что у тебя за «благие причины», Аркрайт? – потребовала она. – И эти дети. Ты всё время говоришь про каких-то детей.

Аркрайт посмотрел на неё и понял, чего она хочет. Аннализа Строганофф давала ему шанс заполучить её в союзники.

Нужно ли ему это? Что на самом деле на уме у этой странной женщины, повелительницы тигров и жителей древних легенд?

– Я ищу одну девочку, – сказал Аркрайт. – Эмили Уоррен. В последний раз её видели на вашем представлении, а вчера твоя добрая Гаркат убила на том же месте человека, у которого все руки в царапинах от детских ногтей.

Он посмотрел на трубы.

– Да. Я туда пойду.

Мгновение или два Строганофф напряжённо размышляла, а потом улыбнулась.

– Так и быть, – сказала она. – Побуду сегодня твоим напарником. Судя по книжкам, вы, великие детективы, в одиночку вообще ничего не можете.

* * *

Строганофф спросила, знает ли Аркрайт, где им можно будет войти. Необъятную территорию завода Маверика окружал неприступный забор, зато Аркрайт давно уже разведал, где находятся несколько запасных ворот, которыми почти никто не пользуется. Как знал, что когда-нибудь пригодится.

Запасные входы и выходы, конечно, всё равно были заперты надёжнее некуда, но, когда Аркрайт упомянул эту проблему, Строганофф только отмахнулась, отыскала клочок бумаги и черкнула на нём несколько слов. Венди должна была отнести записку обратно в цирк, а Виктор с Ирэной вызвались посидеть здесь с Гаркат: ей было опасно покидать чердак среди бела дня.

Естественно, о том, чтобы взять Гаркат с собой на завод, не могло быть и речи. Она была бы обузой. Аркрайт размышлял об этой иронии, пока они со Строганофф шли по грязным мокрым улочкам. Тигры следовали за ними, но Строганофф велела им быть незаметными. Огромные зверюги бесшумно бежали по крышам там, над головой, так, что их не было ни видно, ни слышно, спускаясь лишь тогда, когда было необходимо, и при первой же возможности снова скрываясь из виду.

– Никак не возьму в толк, чего ради вы её держите, – сказал Аркрайт. – Ну, волшебство, ну, магия. Но от неё же наверняка расходов больше, чем пользы. Опять же, прятать её от всех любопытных. Наняли бы обычного фокусника, чтобы вытаскивал кроликов из шляпы – народ бы разницы не заметил.

Строганофф помолчала.

– Аркрайт, – наконец сказала она. – Если бы к тебе в руки попало чудо. Настоящее, древнее, бесполезное чудо. Что бы ты сделал? Выбросил его в канаву? Просто прошёл мимо?

Аркрайт промолчал о том, что, скорее всего, поступил бы именно так.

– Когда мы нашли её, – сказала Строганофф, – от неё вообще почти ничего уже не оставалось. Она погибала, ты понимаешь? Это уже потом я целые ночи сидела в библиотеках, листала такие старые книги, что у них страницы рассыпались в пыль, читала про то, кто такие гарруты, откуда взялись и что раньше могли. А тогда… Я тогда знала только одно: мы ей нужны. А потом как-то незаметно оказалось, что она нужна нам. Мы её спасли, и, знаешь… Мне кажется, без неё труппа никогда не была по-настоящему целой. И не могла быть. Нам её не хватало, просто раньше мы этого не понимали.

– Спасли её? – хмыкнул Аркрайт. – Какой прок быть волшебным созданием, если даже о себе позаботиться не можешь?

– Гарруты особенные, – без тени обиды объяснила Строганофф. – Они подкрепляются верой. Раньше, когда её было много, они могли делать поистине невероятные вещи, а потом… Чем меньше веры, тем меньше у них сил. В конце концов люди, которые не верят совсем, даже перестают их замечать, а после этого гаррута обречена. Если только ей не посчастливится встретить кого-то, кто поверит изо всех сил.

– Подкрепляются верой? Они что, какие-то языческие божки, существующие до тех пор, пока их не забыли?

– Не совсем. Гаррутам не обязательно, чтобы верили именно в них. Просто… во что-то большее.

Аркрайт поднял брови.

– Большее, чем что?

Строганофф дёрнула подбородком, словно указывая на всё вокруг сразу. На разбитую мостовую, на серые дома, в которых как будто никогда не сумела бы поселиться ни одна капля радости. На редких хмурых прохожих, с опущенными головами бредущих куда-то сквозь ноябрь; на весь неприютный, бесцветный мир.

– Чем это, – сказала она. – Чем тоска, равнодушие, безвыходная бедность – или пресыщенность богатых, которым некуда себя девать. Чем повторение одинаковых дней год за годом, до самого конца.

– А, – догадался Аркрайт. – То есть свет в окошке, истинная любовь и прочие «долго и счастливо».

Строганофф оставила его сарказм без внимания.

– В том числе, – спокойно согласилась она. – Но не только. Мне кажется, ответов ровно столько, сколько людей в мире. Это… про всё, что угодно, если оно делает жизнь хоть чуточку менее пустой. Всё, ради чего хоть немного есть смысл вставать по утрам. У каждого что-то своё. Например, поэзия. Или глупейшие дешёвые романчики, которые зато дают на минутку погрузиться в другую жизнь. Первая улыбка твоего ребёнка, вкус кофе, запах первых смолистых почек весной. Рождественские огни в витринах магазинов, даже если ты никогда ничего не сможешь там купить. Ночь с тем, кто тебе нравится, чувство, что ты благороден и щедр, когда кидаешь монетку нищему, взгляд собаки, которая весь день дожидалась тебя с работы.

Она улыбнулась.

– Или, скажем, цирковое представление, которое заставляет тебя ахнуть от удивления и восторга.

Так вот к чему она на самом деле вела.

– Вот оно что, – усмехнулся Аркрайт. – То есть вы не просто развлекаете народ за деньги, вы на самом деле возложили на себя великую миссию. Жаль, правда, что ваше «большее» – это обман. Я допускаю, что твои тигры, блёстки и пиротехника могут поразить кого-нибудь впечатлительного в самое сердце, вот только представление закончится, и все эти люди снова вернутся в реальный мир. Если тебе нравится думать, что ты творишь добро, пожалуйста, я не против, но ты ведь на самом деле не можешь сделать чью-то жизнь лучше.

– Могу, – возразила Строганофф. – На минуту или две. Это тоже считается. Разве чудо перестаёт быть чудом только потому, что не длится вечно?

Она помолчала, а потом сказала:

– Если я могу напомнить хоть одной девчонке, которая всю жизнь только и делала, что стирала чужое бельё, что на свете существует что-то кроме грязных носков и кальсон, я считаю, что живу не зря. Гаркат даёт им крошечный кусочек настоящего волшебства, пробуждая в них веру, что не всё в этом мире отвратительное, злое и серое, и эта вера в свою очередь позволяет ей жить дальше и снова творить волшебство. Это круговорот, и я рада, что могу внести в него свою лепту.

За этой бесспорно увлекательной беседой они как раз добрались до места. Аркрайт внимательно оглядел массивные ворота. Им уже повезло, потому что замок здесь висел не изнутри, а снаружи, однако взломать его… Аркрайт давно освоил кое-какие навыки медвежатника, в его работе они приходились весьма кстати, но здесь он не взялся бы даже пробовать. На безопасности Маверик не экономил.

– Да уж, мне всего этого не понять, – в продолжение разговора сказал Аркрайт, внимательно изучая тщательно смазанные дверные петли и колючую проволоку по верху. – Я один из тех, кто не верит.

– Странно слышать это от человека, который выбрал своей профессией раскрывать преступления, – заметила Строганофф. – Это ведь, как-никак, своего рода борьба со злом.

Аркрайт вспомнил себя молодым. Да, здесь она в чём-то права: когда он делал первые шаги в карьере детектива, его наивное сердце согревали громкие слова вроде Правосудия, Справедливости и Возмездия. В те дни он ещё верил, что сможет… исправить мир. Помочь очистить его от скверны. Верил, пока не понял, что деньги легко превращают любой суд в фарс, поимка и даже казнь убийцы не оживят его жертв, а то самое зло как будто победило заранее.

Как же давно это было. Как будто в прошлой жизни.

Аркрайт пожал плечами.

– За это хорошо платят.

Строганофф улыбнулась одним уголком губ.

– Да? И сколько тебе заплатили родители той девочки? Они, наверное, миллионеры. Только дети миллионеров одни приходят чёрт знает куда вместе с толпой рабочих посмотреть на бродячий цирк.

Аркрайт раздражённо мотнул головой.

– Лучше скажи мне, как ты планируешь попасть внутрь.

– Сейчас увидишь. Я кое-кого… А! – Строганофф помахала рукой. – Вот и он.

Аркрайт немного удивился, увидев, что к ним приближается… как его там? Андерссон? Можно было подумать, что у циркового силача под мышкой очередная книга, но на самом деле это оказался небольшой чемоданчик.

– Постойте на страже, – деловито сказал Андерссон. В переулке, куда выходили ворота, никого не было, но Аркрайт и Строганофф заняли позиции, следя за обоими его концами.

Андерссон открыл чемоданчик, и Аркрайт краем глаза увидел отменнейший набор отмычек. Этот заурядный, лысоватый человечек выбрал одну, повозился с замком минуты полторы, не больше – и тот с щелчком открылся.

– Боже, Магнус, – Строганофф, похоже, готова была его расцеловать. – Ты всё-таки гений!

Андерссон кивнул, убирая отмычку на место.

– Дальше сами, – сказал он. – Прости, Анна. Не хочу обратно в тюрьму.

Она понимающе кивнула, а Аркрайт сказал:

– Хотя бы отмычки оставь.

Андерссон, поколебавшись, неохотно протянул ему чемоданчик – и побледнел, глядя, как Аркрайт сгрёб его аккуратно разложенные инструменты и без всякого уважения рассовал по карманам.

– Я куплю тебе новые, – утешила Строганофф, приоткрывая створку ворот. Невесть откуда взявшиеся тигры, бесшумно спустившиеся с крыши, вошли первыми; их хозяйка скользнула следом.

Аркрайт протиснулся в щель последним, увы, не так грациозно, как они.

– Надо же, – на всякий случай понизив голос, пробормотал он. – Когда он появился, я на секунду подумал, что он сломает эти ворота голыми руками.

Этот завод Маверика был лишь одним из нескольких, но он единственный находился в городской черте. Его территория была поистине огромна; на ней располагалось несколько корпусов, где производили кучу всякой всячины от машинных деталей до спичек и мыла. Аркрайт со Строганофф оказались в безлюдном закутке, где громоздились списанные станки, поломанные тачки и огромные баки, заполненные разным хламом. Отсюда несколько раз в год вывозили крупный мусор, который нельзя было сжечь в специальных печах.

– О, перестань, – негромко откликнулась Строганофф. – Я же открыла тебе тайну, что мы все – просто люди. Ты же всерьёз не поверил в тот фокус с гирей?

– Муляж, приделанный к полу, – кивнул Аркрайт. – А доска, которую она проломила – подпилена. Но, если этот Андерссон такой отменный взломщик, почему бы ему лучше не устраивать номера с освобождением из цепей?

– Не все таланты стоит афишировать на публику, – Строганофф с определённым изяществом пробиралась между грудами мусора. – Он же сказал, он уже был в тюрьме. Ему там не понравилось. Он говорит, там ужасно кормят и совсем нечего читать.

Аркрайт подал ей руку, помогая перелезть через несколько ржавых металлических балок, сваленных в кучу.

– Кстати, очень мило с твоей стороны дать работу бывшему заключённому, – поддел он.

Пальцы Строганофф вдруг застыли у него в руке.

– Ну да, – сказала она. – Андерссон сидел в тюрьме. Виктора и Венди я выкупила из публичного дома. Бриггз замерзал в канаве после того, как пропил всё, что у него было, и его жена забрала детей и уехала в новую жизнь. Кали и Раджеш колесили по стране с каким-то вшивым шапито. От них оставались только кожа да кости, а дрессировщик лупил их палкой. Когда я это увидела, я честно думала, что его убью. Я хлестала его хлыстом по лицу, по спине, везде, где могла достать, а он закрывался руками и кричал: «Это же всего лишь тигры! Всего лишь тигры!». Как будто это полностью его оправдывало. Давало ему право. Господи, как я ненавидела его в тот момент. Всего лишь тигры, всего лишь женщины, всего лишь дети. Всего лишь люди.

Строганофф помолчала.

– Мне тоже иногда до сих пор кажется, что нет на свете ничего хорошего, – наконец призналась она. – Ничего доброго, ничего честного. Только чёртова грязь. Но потом я вспоминаю, как Виктор, который сначала был вообще неживой, снова начал улыбаться. Или как наша девочка-жонглёр выходила в прошлом году замуж, и она не отстала от Бриггза до тех пор, пока он не согласился вести её к алтарю на правах отца.

Они наконец вышли к краю небольшой свалки. Выглядывая из-за какой-то дряхлой сломанной машины, Строганофф спросила:

– Куда дальше?

Аркрайт тщательно обдумал её вопрос. Оттуда, где они стояли, было видно несколько заводских цехов. Главный, самый большой, возвышался над территорией, словно хозяин. На верхнем этаже в свете тусклого осеннего дня поблёскивало знакомое окно во всю стену.

– Вон там, – указал Аркрайт. – Видишь? Должно быть, это административный этаж. Вон за тем окном – кабинет Маверика. Держу пари, что есть смысл порыться в его столе.

Разумеется, такой человек, как Маверик, не стал бы каждый день ходить в свой офис через жаркий, шумный, вонючий цех. Осторожно разведав обстановку, Аркрайт нашёл то, что искал: отдельный вход для начальства. Очевидно, даже стена вокруг территории не казалась руководству достаточной защитой, так что у дверей скучали двое охранников. Впрочем, избавиться от них не составило большого труда – Строганофф только и нужно было, что шёпотом приказать Раджешу и Кали: «Отвлечь!». Тигры, как слаженная команда, зашли с двух разных сторон. Раджеш, не показываясь на глаза, громко уронил что-то за углом здания, и одному из охранников пришлось пойти проверить, что там. Другой услышал шорох у себя за спиной и, повернувшись, обнаружил любезно улыбающуюся Кали. Пока он, словно рыба, беззвучно хватал воздух ртом, Аркрайт и Строганофф без труда проникли внутрь.

В блестящем чистотой вестибюле ждал стеклянный лифт. Надо же. В первый и последний раз Аркрайт катался на таком два года назад, когда расследовал одно крайне загадочное происшествие в лучшем отеле города. Если Аркрайт подсчитал правильно, им нужно было на четвёртый этаж. Там незваных гостей встретил коридор с рядом добротных дверей. На самой помпезной поблёскивала табличка с фамилией «Маверик».

Аркрайт отдал должное отмычкам Андерссона – работать ими было одно удовольствие. С замком пришлось повозиться, но в конце концов он поддался, и они со Строганофф вошли в кабинет. Аркрайт тут же направился к нелепому письменному столу на ножках в виде львиных лап, с определённым удовольствием оставляя на ковре грязные следы, а Строганофф заперла дверь изнутри и открыла окно, за которым уже ждали Кали и Раджеш. С улицы Аркрайт видел на стене широкие карнизы и несколько пожарных лестниц – наверняка забраться по ним для тигров было не сложнее прогулки в парке.

– Посмотри в шкафах, – бросил он Строганофф, выгребая содержимое ящиков стола. Бумаги, бумаги, сколько бесполезных бумаг! Какие-то графики и отчёты, служебные записки, письма в официальных коричневых конвертах, рекламные буклеты… Несколько порнографических журналов, которые явно часто листали, полупустые коробки сигар, сломанные карандаши. Проклятье, чего ради платить секретарям, если они не могут разобрать весь этот бардак?!

Строганофф одну за другой вытаскивала из книжных шкафов какие-то папки, пролистывала, бросала на пол.

– Ничего! – с досадой бросила она. – Какая-то статистика, бухгалтерский учёт, дебет, кредит, цены на уголь… Мусор!

Аркрайт вдруг зацепился за брошенное походя слово.

– Уголь! Ну-ка, что там по углю?

Строганофф взглянула на него с удивлением, но принялась листать папку. Нашла нужную страницу – и вдруг застыла.

– Что за?.. – пробормотала она.

Аркрайт вскочил из-за стола, заглянул ей через плечо. В папке был отчёт по тратам за этот год, каждый месяц отдельно. Всё чин по чину: разные статьи расходов типа сырья, газа для освещения, зарплат рабочих – и, конечно, топлива. С январём, февралём, мартом и апрелем всё было в порядке, а вот дальше… В графе «уголь» за каждый месяц красовался необъяснимый нахальный ноль.

Аркрайт переглянулся со Строганофф. Она сказала:

– Не может же кто-то давать ему уголь даром?

Конечно, нет. Особенно после того, как в начале года сразу несколько горнодобывающих компаний, словно сговорившись, объявили об истощении своих месторождений, и уголь взлетел в цене.

Аркрайт хотел сказать об этом вслух, но тут они оба услышали в коридоре шаги.

Строганофф сделала тиграм знак, и те бесшумно встали по обе стороны от двери. Она сама вытащила из-за пазухи свёрнутый хлыст – хм, оказывается, он у неё не только для представлений. Аркрайт нащупал в кармане верный кастет – лет пять назад конфисковал его у одного бандита и с тех пор с ним не расставался.

В коридоре зазвенели ключами. Щёлкнул, открываясь, замок.

В кабинет вошёл Уоттсворт.

Всё произошло мгновенно. Вот секретарь покойного Маверика появился на пороге с кипой бумаг в руках – а в следующую секунду он уже, скуля, лежал на полу. Кали нависала над ним, поставив передние лапы добыче на грудь; разбросанные документы, кружась, опадали на пол, как осенние листья или снежинки-переростки.

– Не делайте резких движений, – подсказала Строганофф. – Так, дружеский совет. И уж точно не стоит кричать.

Аркрайт не знал, сколько у них времени. Есть ли в здании охрана, кроме двоих идиотов внизу, у дверей? И если да, может ли Уоттсворт дать им знак? Лучше не медлить.

– Рад новой встрече, – сказал Аркрайт. – Господин Уоттсворт, вам придётся ответить на несколько вопросов.

Строганофф кивнула.

– Помните, на основании ваших ответов Кали будет решать, голодна она или нет. Королевские тигры, кстати, могут на запах отличить ложь. Никакого ясновидения – обыкновенная химия.

Аркрайт был почти полностью уверен, что она блефует, но Уоттсворт сейчас поверил бы во что угодно. Он трясся, не в силах оторвать взгляда от спокойных глаз тигрицы; крупные капли пота бежали по его лицу вперемешку со слезами.

– Где дети, Уоттсворт? – спросил Аркрайт.

Конечно, могло быть так, что секретарь не знал о преступлениях своего босса. Или, если на то пошло, могло оказаться, что Маверик любил поиграть в изнасилование с какой-нибудь любовницей, у которой на редкость маленькие ручки. По правде сказать, Аркрайт уже третий раз за день задал этот вопрос наудачу.

Уоттсворт с трудом сглотнул и зажмурился.

– В п-подвале! – выдохнул он. – М-маленькие поганцы в п-подвале!..

Кажется, в сказках третий раз частенько бывает волшебным, ведь так?

– Сколько их? – потребовал Аркрайт. – Кто их туда посадил?

– Ч-человек десять, или одиннадцать, или… Я не знаю, клянусь!.. Я редко туда ходил, господин Маверик… он сам, сам отводил их туда, и…

– Что он с ними делал? – рыкнул Аркрайт.

По-хорошему, нужно было связать этого мерзавца и запереть в кабинете, а ещё лучше – попросить Кали всё-таки притвориться голодной. Какого чёрта они все теряют время? Болтают языками вместо того, чтобы бежать освобождать детей? Но Аркрайт наконец прижал к стене кого-то, у кого были ответы. Нельзя было упускать этот шанс.

– Н-ничего! – Уоттсворт всхлипнул. – Он не… он не мучил их, ничего такого, он просто… Феи! Он говорил, дети… дети нужны для фей…

На сей раз удивление было даже в глазах у тигров, и Аркрайт сам почти купился, что они правда понимают человеческую речь.

– Что, чёрт возьми, за феи?! – фыркнула Строганофф. – Зубные?

– Н-нет! Ч-чёрные феи с… с белыми лицами… С-с клювами, они… Когда топливо подорожало, прибыль стала падать, акционеры волновались, и… Я не знаю, где господин Маверик их достал! Он привёз… этих уродцев и сказал, что они – наши добрые феи, что они помогут…

Всё потихоньку вставало на свои места.

Белолицые уродцы с клювами. Так вот почему Гаркат не смогла удержать себя в руках.

– Я сначала не верил, – кажется, Уоттсворт решил выложить всё, что знал. Не иначе, надеялся, что его пощадят, если будет сотрудничать. – Феи, м-магия… Мне казалось, это бред, но я не смел сказать господину Маверику… А потом – потом он показал мне. Там, в подвале, есть машина, она преобразует магию так, чтобы питать весь завод, вот только… Феи, им самим тоже нужно топливо, господин Маверик объяснил, что они умрут без веры, а веры сейчас не найдёшь нигде, только в детях. Особенно в напуганных детях… в отчаявшихся детях… Которым не на что надеяться, кроме волшебства. Он сажал их туда, и… Когда им приносили еду, господин Маверик велел охране как бы невзначай проговориться, что тут, рядышком, настоящие феи из сказки, что они могут… могут освободить…

Аркрайт услышал достаточно.

– Погоди, – Строганофф всё ещё что-то беспокоило. – И Маверик правда похищал этих ребят сам? У него что, нет специальных людей, чтобы не марать руки?

Уоттсворт перевёл дыхание, словно его рассказ отнял у него все силы.

– Ему нравилось, – выдавил он. – Конечно, он мог нанять кого-то, и… Но он говорил, ему приятно чувствовать, что они в его власти, что они… Он – он говорил: «Я злой и страшный серый волк!», и смеялся…

– Пора кончать, – резко сказал Аркрайт. – Строганофф, прикажи ей…

Договорить он не успел.

Бах! Бах! Бах! Три выстрела грянули один за другим, в воздух взметнулось облачко красного тумана, и Кали рухнула на Уоттсворта всем весом. В её прекрасной, величественной голове зияли три свежие раны.

Строганофф закричала – так мать может кричать, когда у неё на глазах убивают её ребёнка.

На пороге, сжимая пистолет, стоял Эндрю.

– Эй, господин Уоттсворт, – весело спросил он. – Вы как, живы?

Не переставая держать Аркрайта на мушке, Эндрю пихнул тело Кали ногой, помогая Уоттсворту выбраться из-под её мёртвой тяжести. Тот, всё ещё дрожа, как в лихорадке, с трудом поднялся на ноги. Трясущимися руками вынул платок, попытался вытереть лицо, залитое тигриной кровью.

– Чёртов щенок, – прорычал Аркрайт, глядя Эндрю в глаза.

Тот лишь беззаботно пожал плечами.

– Чего вы сердитесь, детектив? У меня не было выбора. Вы выкинули меня, да ещё и без выходного пособия, а господину Уоттсворту как раз нужен был новый помощник. Мы с ним помирились. Серьёзно, вы бы тоже простили всё, что угодно, если бы кто-нибудь предложил вам такой чек, какой господин Уоттсворт выписал мне.

Он усмехнулся.

– Вы ведь слышали про эту новую теорию эволюции? Выживает не самый сильный и даже не самый умный, а тот, кто быстрее всего умеет приспосабливаться.

– Эндрю, в-вызовите охрану, – наконец выговорил Уоттсворт. Эндрю кивнул.

– Уже. Они с минуты на минуту будут здесь. А ещё знаете что? Раньше у вас было две феи, а теперь появится третья.

– Гаркат!.. – выдохнула Строганофф. Улыбка Эндрю стала ещё лучезарней.

– Она самая! Господин детектив лично учил меня, как незаметно вести слежку, а вы даже не потрудились оставаться незаметными. Серьёзно, среди бела дня идти по улице с этими зверюгами?! Да вас выследил бы даже маленький ребёнок. Слепой и умственно отсталый. Так что теперь мы в курсе, где искать ваше чудовище – вы же сами велели ему сидеть тихо до самого вечера, не так ли? Но даже если бы и нет… Спорю на что угодно, раз уж эта уродина сломя голову понеслась спасать Ирэну, попавшую в беду, то, когда в беду попадёт великая Аннализа Строганофф собственной персоной… Ваша Гаркат охотно сама заглянет в гости.

В коридоре зазвучали шаги нескольких человек. Чей-то уверенный голос отдавал команды.

Аркрайт понял, что через мгновение охрана будет здесь.

– Без глупостей, детектив, – словно читая его мысли, предупредил Эндрю. – Госпожа Строганофф ещё может понадобиться нам живой, а вот вас можно пустить в расход в любой момент.

Аркрайт краем глаза взглянул на Строганофф. Её губы шевельнулись, и Аркрайт прочитал по ним беззвучное «от-вле-ки».

– Раджеш! – рявкнул Аркрайт. – Взять!

Тигр, облизывающий морду безучастной Кали, только растерянно вздрогнул. На самом деле, Аркрайт и не ожидал, что зверь подчинится кому-то, кроме хозяйки.

Расчёт был на то, что Эндрю об этом не знает. И он оправдался.

Бывший напарник Аркрайта резко развернулся, направляя пистолет на Раджеша – как-то даже слишком живо для человека, у которого должна быть сломана пара рёбер. Эндрю успел нажать на спусковой крючок – вот только долей секунды раньше Строганофф ударила своим хлыстом. Его конец обвился Эндрю вокруг запястья, резко отводя его руку в сторону; пуля разбила оконное стекло, никого не задев. Прежде чем Эндрю опомнился, Аркрайт врезался в него всем телом, и они вдвоём, почти обнявшись, вылетели из кабинета.

– Анна! – рявкнул Аркрайт.

Путь к лифту был отрезан – охранники стояли стеной, прорываться не было смысла. Прикрываясь извивающимся Эндрю, как живым щитом, Аркрайт отступил в другой конец коридора. Там, за стеклянной дверью, виднелась лестница. Аркрайт мотнул головой, указывая Строганофф направление. Та кивнула.

Аркрайт швырнул Эндрю в охранников, на мгновение сбив их с толку, и рванул по лестнице вниз.

Строганофф бежала на две ступеньки впереди, Раджеш замыкал шествие. Погоня не оставала: Аркрайт слышал, как пули, визжа, рикошетят от стен лестничной клетки.

Он надеялся, что лестница выведет их на улицу, где будет простор для манёвра, однако она оборвалась через два этажа. Не успевая затормозить, Строганофф протаранила плечом очередную дверь, и они вывалились в ад.

На самом деле, Аркрайт в ад не верил. Но ему приходилось бывать в церквях, а церковных художников хлебом не корми, дай напугать народ видениями страдающих грешников. Вот и сейчас они со Строганофф очутились в чём-то похожем: в огромной пещере, полной злых отблесков огня и дьявольского шума пыточных механизмов.

Это был огромный цех машинных запчастей.

Он занимал в высоту два этажа; Аркрайт со Строганофф оказались на галерее, опоясывающей стены. Здесь не было окон, и газовые лампы выбивались из сил в неравной схватке с темнотой. Визжали токарные станки, бухал кузнечный молот, откуда-то веяло раскалённым жаром: если здесь куют, значит, должны и нагревать. Рабочие сновали внизу, как закопчёные измождённые муравьи.

Аркрайт вцепился в ограждение галереи. Если прыгнуть, одними сломанными ногами не отделаешься.

– Подвал! – прокричал голос Эндрю на лестнице. – Перекрыть все спуски в подвал!..

Группа охранников вывалилась из дверей, ведущих с лестничной клетки. Вскинув голову, Аркрайт увидел, что ещё один отряд их коллег спешит на помощь с другого конца галереи.

Они со Строганофф были в ловушке.

– Аркрайт! – она вдруг указала на что-то движущееся. Небольшой открытый лифт, чтобы подниматься на галерею и спускаться обратно.

Там было две кабинки, идущих в противоположных направлениях – одна вверх, другая вниз. В той, что поднималась, ехали двое инженеров с какими-то чертежами в руках. Второй лифт, пустой, спускался им навстречу.

Не сговариваясь, Строганофф и Аркрайт перемахнули через ограждение.

Аркрайт приземлился жёстко, сбив с ног одного из бедняг-инженеров, которые, в общем-то, просто оказались в плохом месте в плохое время. Впрочем, первому ещё повезло, ведь на него рухнул всего лишь какой-то мужик, а вот на второго сверху упал целый Раджеш.

– Простите! – крикнула Строганофф и, не задерживаясь для продолжения знакомства, сиганула из поднимающейся кабинки в ту, что опускалась вниз.

На сей раз Аркрайт прыгал последним, и расстояние между лифтами чуть было не сыграло с ним злую шутку. Он промахнулся, ухватился за кабинку, повис на руках. Строганофф тут же вцепилась в один его рукав, на другом сомкнулись тигриные зубы. Зарычав от усилия, Аркрайт с трудом подтянулся и залез внутрь. Неужели он становится старым для этой работы?..

Рабочие побросали свои дела и, задрав головы, уставились на пришельцев. Спрыгнув из кабины на пол, Аркрайт глянул вверх: пострадавших инженеров выгрузили из второго лифта, и он уже вовсю опускался, полный охраны.

Чёрт. Куда дальше?

Им со Строганофф оставалось только спасаться бегством, но цех был настоящим лабиринтом из станков и опорных колонн. Тени обманывали взгляд, рабочие расступались перед беглецами, действительно как безмолвные души в каком-нибудь загробном царстве, и Аркрайт знал, что от них помощи не будет. Крики охраны за спиной не отставали ни на шаг. Хлопнул выстрел, пуля просвистела у Аркрайта мимо уха, и он понял, что, если не придумать чего-то прямо сейчас, какому-нибудь другому детективу придётся расследовать загадку двух трупов, выловленных из городской реки.

Тогда-то ему на глаза и попался люк с большой надписью «МУСОР».

– Аркрайт! – Строганофф тоже разглядела табличку, вцепилась ему в плечо. – Это же спуск в подвал!

– Там печи, Анна! – он поискал глазами и ткнул пальцем в рычаг на стене, в нескольких метрах от них. Тот стоял на отметке «ВКЛ».

Один бог знает, почему его сделали так далеко от самого́ люка. Наверное, это была защита от дурака. Если врубить огонь, стоя прямо у выхода горячего воздуха, наверняка можно обжечься или что-нибудь вроде того. В любом случае, с таким же успехом рычаг мог бы находиться от них за сто миль – потому что охранники уже настигали Аркрайта и Строганофф, и добежать до переключателя они бы не успели.

– Даже если погасить огонь, там будет слишком горячо, да? – спросила Строганофф, и Аркрайт увидел, как её рука сжалась на рукояти кнута.

Аркрайт выпрямил спину и огляделся. Охранники окружили их со всех сторон, уставили на пленников дюжину пистолетных стволов.

– Ни с места! – крикнул один из них. Остальные напряжённо молчали – может быть, ждали, пока подоспеют Уоттсворт с Эндрю и скажут, что делать дальше.

Аркрайт повернулся к Строганофф.

– Винсент, – сказал он.

Она непонимающе нахмурилась.

– Что?

– Ты хотела знать. Винсент. В честь дедушки. Никогда его не видел, но люди говорили, он был хорошим человеком.

Аркрайт так и не понял, он сам потянулся к ней первым или она к нему. Аннализа Строганофф поцеловала его, горячо и отчаянно, как, наверное, не целовала ещё ни одна женщина в жизни. Аркрайт опустил веки, чувствуя, как её чудесные усы щекочут губы, и решил: если сегодня ему предстоит умереть, пускай.

Он отстранился от неё и сказал:

– Закрой лицо и не дыши.

И, больше не глядя по сторонам, распахнул люк и ногами вперёд прыгнул в печь.

Он успел увидеть, как хлыст Строганофф летит в воздухе, словно молния, но не знал, достала ли она до рычага.

В конце концов, если нет, какая теперь разница?

Аркрайту удалось приземлиться на ноги, и, наверное, это его и спасло. Он ещё в полёте закрыл голову полой плаща и теперь, ничего не видя, по щиколотку в обугленном мусоре, заметался по личному замкнутому инферно. Гулко ударил плечом в стену – не та! Безумно хотелось вдохнуть, но это значило рисковать обжечь лёгкие. Он ткнулся в другую стенку, ещё и ещё, и металл наконец подался, выпуская его наружу. Аркрайт вывалился из только что потушенной мусорной печи, обожжённый, но живой. Назавтра наверняка придётся на стену лезть от боли, но пока она не ощущалась – понимала, наверное, что сейчас не до неё.

Наверху загремело, и из мусорной трубы вылетела Строганофф, прячущая лицо в вороте пальто. Аркрайт буквально выхватил её из раскалённого зева. Следом, едва не сбив их обоих с ног, вылетел Раджеш. Повинуясь инстинкту, Аркрайт захлопнул за тигром дверцу печи, и очень вовремя – через щели в чёрном металле было прекрасно видно, как из несколькиъ рядов сопел ударили струи голубого газового пламени.

Раз уж охрана не смогла поймать незваных гостей, их попытались сжечь живьём.

С минуту Аркрайт и Строганофф, не произнося ни слова, смотрели на огонь. Не отводя взгляда, Строганофф сказала:

– Надо же. А я с утра боялась, что день будет скучным.

Аркрайту пришлось невежливо наступить Раджешу на хвост, чтобы потушить тлеющий кончик. Только тогда он заметил, что его собственные штанины тоже дымятся, а кожа ботинок треснула от жара.

Им со Строганофф повезло, что они пробыли в печи считанные мгновения. А ещё что они были одеты в старые добрые шерсть и хлопок, а не в новомодную синтетику – Аркрайт однажды видел на пожаре, как капроновый чулок плавится и намертво прикипает к телу.

Если на то пошло, сегодня они оба исчерпали лимит удачи на год вперёд.

Раджеш, прижав уши, лизал обожжённые лапы. Аркрайт коснулся собственной шеи и нащупал набухающие пузыри на участке кожи, который случайно оставил открытым. Ноги тоже наверняка пострадали, но с этим можно будет разобраться позже.

– По крайней мере, мы в подвале, – сказал он.

Строганофф почесала тигру широкий лоб.

– Раджеш, маленький… Ты помнишь запах Гаркат?

Аркрайт вытащил из кармана окурок, один из двух. Тот вроде не пах ничем, кроме табака, но ведь Аркрайт не был королевским тигром, нюх которого в сто раз тоньше, чем у собаки.

– Вот, – он протянул папиросу Строганофф. – У меня есть это. Честно не знаю, настоящий это или тот второй, но она оба держала в руках.

Раджеш глубоко втянул ноздрями воздух, чихнул и неуверенно куда-то пошёл. Было не похоже, что он взял след, но стоять на месте не было никакого смысла.

Они вышли из полутёмной комнаты с печью и оказались в узком подземном коридоре. Вдоль стен змеились переплетения труб, на потолке мигали редкие тусклые лампы. Аркрайт допускал, что подвал даже больше цеха, построенного над ним. Он представил себе, как они часами будут блуждать среди кладовых и котельных, пока похищенные дети сидят где-то там взаперти и кормят своей надеждой пленных фей.

– Детектив, может быть, хватит убегать? – произнёс знакомый голос. – Давайте наконец поговорим как взрослые люди.

Уоттсворт с Эндрю вышли из-за угла. Наверняка с комфортом спустились на каком-нибудь лифте – не прыгать же им было следом за Строганофф в печку. Оба держали по пистолету. Шанс, что они промахнутся по цели в узком коридоре, где некуда прятаться, был невелик, так что Аркрайт медленно поднял ладони, показывая, что готов вести себя как паинька. Пока что это был лучший вариант. Пока.

– Господин… как вас там… Аркрайт, верно? – сказал Уоттсворт. – Ваше упорство в стремлении докопаться до истины достойно уважения. Я рад, что в мире всё ещё существуют такие люди, как вы. Но подумайте, наконец, головой. Разве наш завод – воплощение зла? Мы даём людям работу и производим товары, необходимые в каждом доме. Если… маленький секрет покойного господина Маверика выйдет наружу, кому станет лучше? Акции упадут в цене, фабрика разорится, а наши конкуренты будут продавать всё то же самое, только гораздо дороже. В конце концов, у нас нет наценки на топливо. Пострадаем не только мы, владельцы компании. Пострадает множество обычных горожан. Многие из них и так едва сводят концы с концами.

Так вот в чём дело. Из простого секретаря Уоттсворт уже скакнул ни много ни мало во владельцы. Впрочем, логично – ведь секретарь должен разбираться в бумагах босса. Печать тут, поддельная подпись там, может, даже подправленное завещание – и вот уже становится ясно, почему Уоттсворт так болеет сердцем за судьбу предприятия.

– Ближе к делу, – сухо сказал Аркрайт. Уоттсворт кивнул.

– Конечно. К делу так к делу. Я предлагаю вам компенсацию за молчание. Сумму вы сможете назвать сами. Если это успокоит вашу совесть, я выпишу чек семье пропавшей девочки. Пусть её родители переедут в район получше. Заведут другого ребёнка. Да что там, если хотите, откройте хоть целый сиротский приют, я с радостью стану его спонсором. Чудесно было бы приложить руку к тому, чтобы мир стал чуточку светлее, не так ли?

Аркрайт посмотрел в его маленькие, поросячьи глаза. А что? Можно было бы согласиться. Вложить новообретённое состояние в ценные бумаги и больше никогда не беспокоиться о завтрашнем дне. Отсыпать звонких монет матери Эмили Уоррен, чтобы та купила себе новых красивых платьев. Закрыть глаза на то, что некоторые люди продолжают считать, будто у них есть право брать детей, словно вещи, и бросать в топки своих заводов. Что у них есть право вообще на что угодно, и никто не посмеет сло́ва сказать поперёк.

– Уоттсворт, – устало сказал Аркрайт. – Это, чёрт побери, так не работает.

Уоттсворт опасно прищурился и взвёл курок.

– Жаль, – сказал он. – Тогда…

Эндрю ударил его рукоятью пистолета в висок.

Оглушённый Уоттсворт мешком рухнул на пол. Аркрайт и Строганофф удивлённо уставились на Эндрю.

– Не могу, – с досадой сказал он. – Не могу так, и всё! Пытался убедить себя, что любой разумный человек поступил бы так, как я, – он со злостью пнул Уоттсворта в бок, посмотрел на Аркрайта почти жалобно. – Уже думал, что получилось, но смотрю на вас, шеф, и… Нет! Не могу!

– Отдай пистолет, – спокойно сказал Аркрайт. – Ещё поранишь кого-нибудь.

Эндрю подчинился без возражений. Аркрайт поднял пистолет Уоттсворта, протянул его Строганофф.

– Анна, возьми.

Та словно его не услышала. Она смотрела на Уоттсворта, распростёртого на полу, и Аркрайт вдруг понял: она борется с собой, чтобы не приказать Раджешу убить его на месте. Перед глазами встала застреленная Кали. Да даже за одно это…

Аркрайт мог бы сказать ей, что нет ничего хуже, чем встать с преступником на один уровень. Чем самому стать убийцей, карая убийцу. Мертвеца уже не будут мучить раскаяние и совесть, а вот тебе ещё предстоит до конца своих дней смотреть на себя в зеркало. И жить с тем, кого ты в нём видишь.

Он промолчал. Это был выбор Строганофф. Она имела право сделать его сама.

– Детектив, – глухо сказала она, не отводя взгляда от бесчувственного тела. – Ты можешь пообещать мне, что он за всё ответит?

Аркрайт тщательно обдумал её вопрос.

– Нет, – наконец сказал он. – Мне жаль, Анна. Я хотел бы, но не могу.

Она молча кивнула и принялась развязывать пояс своего пальто. Аркрайт понял её без слов.

– Свяжи ноги, – сказал он. – Эй, Эндрю, наручники при тебе? Или ты носишь их с собой только для тех, с кем хочешь переспать?

Аркрайт не доверил ему сковать Уоттсворту руки. Он защёлкнул наручники сам, тщательно проверив, что они исправны и точно не подведут.

– Раджеш, – сказала Строганофф, – придётся тебе сегодня побыть верблюдом.

Они с Аркрайтом не без труда взвалили так и не пришедшего в себя Уоттсворта тигру поперёк спины. Секретарь болтался на ней, как бурдюк, и его руки и ноги безвольно волочились по полу. Похоже, Эндрю вмазал ему от души.

Аркрайт разогнулся, перевёл дух, чувствуя, как от поднятой тяжести заломило поясницу. Нет, серьёзно? Неужели он правда уже не тот, что раньше? Или сегодняшнее дело высосало из него все силы?

– Нужно найти детей, – сказал он.

– Я отведу, – вдруг сказал Эндрю. Пожал плечами, когда Аркрайт посмотрел на него с молчаливым вопросом. – Он рассказал мне, где дверь. Только что гонял меня проверить, не пытаетесь ли вы уже её открыть.

Идти оказалось недалеко, но Аркрайт со Строганофф ни за что не нашли бы этого места. Эта дверь ничем не отличалась от соседних, ведущих в безобидные бойлерные и кладовки. Пришлось бы вскрывать каждую, одну за другой, и на это не хватило бы всего времени мира.

Аркрайт не стал возиться с отмычками. Вместо этого он без смущения обшарил карманы Уоттсворта и нашёл связку ключей. Перепробовав половину, отыскал нужный и наконец отпер замок.

Стоило Аркрайту шагнуть внутрь, как ему в нос ударила вонь. От запаха нечистот заслезились глаза, но, видит бог, он вздохнул с облегчением, потому что знал, что разлагающиеся тела пахнут не так, а это внушало надежду.

Дальнюю половину комнаты от пола до низкого потолка занимала непонятная машина. Аркрайт немного разбирался в технике, но таких механизмов не видел никогда. Вспомнились слова Уоттсворта: штуковина, превращающая магию в энергию для завода… Интересно, и где они нашли умельца, который в состоянии такое построить?

Аркрайт успел начать думать, что нужно будет разузнать, что да как, потому что если в городе действительно есть волшебник-инженер, с ним неплохо было бы свести знакомство. А потом он увидел клетки.

Их было две, и они выглядели хуже звериных. В одной, устроенной под боком магической машины, виднелись две бесформенные тени, прикованные цепями.

Во второй были дети.

Они повскакивали на ноги, схватились грязными руками за прутья решётки, прижимаясь к ним лицом. Похоже, они не ждали гостей.

Уоттсворт не соврал: их было одиннадцать человек. Старшему на вид было лет двенадцать, младшему – никак не больше пяти. Они шептались, опасливо глядя на пришельцев, и явно не знали, к чему готовиться. Аркрайт разглядел в их глазах страх, как будто каждый, кто входил в эту дверь, приносил ребятам новые страдания, и ему вдруг стало жаль, что Строганофф решила сохранить Уоттсворту жизнь.

Он на мгновение задохнулся от бессильной ярости, а когда пришёл в себя, Строганофф уже кричала:

– Отойдите! Отойдите! Все в тот конец!

Дети опасливо отшатнулись вглубь клетки, и Строганофф выстрелила в замок. Видя, как она заходит внутрь, опускается на колени, ласково заговаривает с перепуганной детворой, Аркрайт понял, что там она прекрасно справляется одна. Но и ему самому нужно было прекращать стоять столбом.

Один выстрел – и другая клетка тоже открылась, надсадно скрипя петлями. В отличие от маленьких пленников по соседству, сородичи Гаркат были измучены настолько, что даже не подняли головы. Их приковали к верхним прутьям клетки за поднятые руки, и Аркрайт разглядел на запястьях гаррут самые настоящие кандалы. Да где эти мерзавцы их взяли, в просвещённом-то веке?!

Он торопливо вытащил из кармана отмычки. Чтобы добраться до замков, Аркрайту пришлось подойти совсем близко, и гаррута, которую он пытался освободить первой, наконец ожила. Она задёргалась, ссаживая о кандалы свою чёрную кожу, завопила хриплым и пронзительным птичьим криком.

– Тише, тише, – пробормотал Аркрайт. – Я друг, клянусь. Я помогу. Сейчас. Сейчас.

Он справился с кандалами, и освобождённая гаррута бессильно рухнула ему на руки. Сколько им пришлось вынести, бедным бестолковым, пережившим своё родное время старым сказкам? Стоять она не могла, и Аркрайт хотел осторожно опустить еле живое создание на пол, но случайно посмотрел гарруте в лицо…

И вспомнил.

Он вспомнил всё.

Ему было шесть или семь лет, и мать поздно вечером послала его в лавку за какой-то ерундой. Горели те немногие фонари, которые не были разбиты, рабочие, уставшие до смерти, брели домой с дневной смены, маленький Винсент вприпрыжку бежал по улице, изо всех сил сжимая деньги в руке – не дай бог потерять!

И тогда он увидел.

Сначала он принял фигуру, с ног до головы закутанную в грязные лохмотья, за нищего. Он часто видел нищих, в округе их было много. Но этот нищий вытянул руку, и на его чёрный палец, словно услышав немое приглашение, сел серый, не слишком красивый ночной мотылёк. Посидел немножко, заскучал, улетел снова, а нищий вдруг выпрямился, встряхнул полами своего полуистлевшего плаща, и его в мгновение ока окутало целое облако белоснежных крохотных крыльев.

Аркрайт вспомнил эту секунду, как будто кто-то стёр десятилетия, прошедшие с того дня, и он снова оказался там, под фонарём, лицом к лицу с незнакомкой, вокруг которой, трепеща, летали десятки, сотни мотыльков, таких белых, что казалось, будто они светятся сами по себе. Маленький Винсент стоял, разинув рот; его рука разжалась, и монеты со звоном выпали на брусчатку мостовой. Незнакомка подняла голову, и он увидел под капюшоном белое птичье лицо с клювом и чёрными провалами глаз, в которых жило столько же тайн, сколько звёзд на небе.

Ему не было страшно. Он точно знал, что существо перед ним не было чудовищем.

Оно было чудом.

Аркрайт вынырнул из воспоминаний, хватая ртом воздух. Теперь он понял.

Вот о чём говорила Гаркат. Другая сестра. Её сестра-гаррута, которой маленький Винсент, сам того не зная, помог выжить.

Он бережно опустил старую знакомую наземь, помог ей сесть, опираясь спиной о прутья.

Тогда, в детстве, он забыл о том, что видел. Наверное, решил, будто это был сон, а сны исчезают так быстро. И всё-таки… Всё-таки…

Может ли быть так, что Строганофф права? Кто знает, если бы внутри у того мальчика не жило знание, что в мире есть чудеса, он стал бы обычным рабочим, который ничего не пытается изменить, а то и пошёл по стопам отца, всю жизнь топившего тоску в вине. Могла ли ожившая сказка, даже бесполезная, даже забытая, стать песчинкой, качнувшей чашу весов, когда юный Винсент решил, что не хочет просто смириться с тем, каков мир вокруг?

Как будто где-то там, в самой глубине, он верил.

Верил, что есть что-то большее.

Доброта соседки, которая совала маленькому Винсенту тёплое печенье, когда раз или два в год пекла его для своих детей. Непонятная ребёнку, но чудесная песня про соловья и розу, которую мама напевала в хорошие дни, развешивая бельё или мешая кастрюлю с супом.

Запах ночного дождя. Хорошее пиво. То, как чужие Аркрайту люди – некоторые, не все, но всё-таки некоторые – любят своих детей, матерей, братьев. Пускай они сами порой понимают это только тогда, когда беда уже случилась, и приходится нанимать детектива.

Бодрая улыбка Эндрю, на которую у него есть силы даже самым паршивым вечером самого неудачного дня. Пускай потом – сегодня – Аркрайту и придётся заплатить за неё сторицей.

Аннализа Строганофф.

Он принялся за кандалы второй гарруты. Замок был точно такой же, так что разделаться с ним не составило труда.

Да, за все годы работы Аркрайт мало что смог исправить. Жизнь смеялась над людьми, проезжала по ним, будто тележные колёса, ломая хребты, и было слишком много раз, когда Аркрайт ничего не мог с этим сделать. Но если бы он не стал детективом, кто помог бы клиентке, которую оклеветал неверный муж, пытавшийся нажиться на их разводе? Кто вернул бы семье мать и бабушку, забывшую собственное имя?

Кто нашёл бы похищенных Мавериком детей?

Строганофф сказала, это круговорот. Если у тебя есть хоть капелька света, ты вольно или невольно передаёшь её дальше.

Это звучало как мысль, достойная того, чтобы в неё верить.

Вторая гаррута кое-как могла держаться на ногах, да и первая как будто собралась с силами. Аркрайт помог ей встать.

– Давайте выведем вас отсюда.

– Винсент? – вдруг окликнула Строганофф, и от её тона ему почему-то стало холодно.

Он поспешил в клетку с детьми. Аркрайт не знал, каким чудом, но Строганофф, похоже, сумела завоевать их доверие, и теперь они жались к ней, как утята к маме. Пятилетний малыш сосал большой палец.

Все дети были здесь, кроме одного. Кроме одной.

Она лежала в углу клетки, прямо на полу. Русоволосая девочка в синем вязаном платьице, на кармашке которого улыбался вышитый заяц.

– Это она? – тихо спросила Строганофф.

– Она никак не просыпается, – словно оправдываясь, сказал старший мальчик. – Мы будили, будили…

Аркрайту хватило одного взгляда, чтобы понять, что Эмили Уоррен не проснётся.

У неё на лице расплывались безобразные синяки. Он вдруг представил, как Маверик хватает её. Как она отбивается, пинаясь и царапаясь, словно дикая кошка. Как этот огромный взрослый мужчина, бог его суди, теряет над собой контроль и бьёт её по голове – раз, другой, третий.

Много ли нужно хрупкой маленькой девочке?

– Это она, – пересохшими губами сказал Аркрайт.

Насколько всё-таки проще жить, зная, что чудес не бывает. Тем, кто в них не верит, хотя бы не так больно.

Им ещё предстояло выяснить, сколько времени эти дети жили в подвале. Их, конечно, кормили, но вряд ли достаточно, да и день за днём сидеть в тесной голой клетке… Строганофф взяла двоих младшеньких на руки, Эндрю молча посадил на плечи ослабевшую девочку постарше. Остальные вроде могли идти сами, если не очень быстро.

Быстро и не пришлось бы. Торопиться больше было некуда.

Аркрайт прекрасно понимал, что спасать тех, кто ещё жив, куда важнее, чем оказывать почтение мёртвым. Если бы ему пришлось выбирать между Эмили и другим ребёнком, которого нужно нести, он не задумался бы ни на секунду. И всё же…

Оставить Эмили здесь, даже ненадолго, казалось неправильным. Малышка и так слишком долго пробыла в темноте.

– Всё хорошо, – негромко сказала Строганофф. – Не беспокойся, остальных мы выведем. А ты возьми её.

Аркрайт бережно поднял Эмили на руки. Её голова безвольно склонилась ему на плечо. Если бы он хотел, он мог бы притвориться, что она просто спит.

Путь наверх прошёл словно в какой-то дымке. Они все – трое взрослых, одиннадцать детей, две гарруты и один тигр со скованным пленником на спине – поместились в огромный грузовой лифт. Пока они шли через цех, никто не пытался их остановить. Аркрайт не думал, как их процессия выглядит со стороны.

Ему было всё равно.

Снаружи уже ждала толпа полицейских и врачей. Стоило Строганофф выйти на воздух, как к ней, смеясь и плача, кинулись Ирэна, Венди и Виктор. Обнимая её, они наперебой рассказывали, как Гаркат показала им, где нужно встречать их с Аркрайтом. Как ребята бежали в полицейский участок, как пытались убедить всех, что не сошли с ума. Аркрайт удивился бы, что им в итоге это удалось, но сегодня он видел достаточно невероятного, так что готов был поверить и в это.

Доктора, вызванные на место, тут же обступили детей, закрывающих лица от света – даже тусклый ноябрь сейчас казался им слишком ярким. Один из врачей попытался забрать у Аркрайта Эмили, но тот сказал:

– Займитесь другими. Ей помощь уже не нужна.

Гаркат, хлопочущая над своими сородичами и без умолку говорящая с ними на своём щёлкающем, клёкочущем языке, услышала его и подняла голову. Она медленно подошла к Аркрайту, протянула руки, словно без слов прося разрешения, и он неожиданно для себя понял, что может доверить ей Эмили Уоррен. Гаркат взяла её осторожно, словно что-то очень хрупкое и бесконечно ценное, и это казалось правильным.

Аркрайт потёр шею, выпрямил усталую спину.

Кажется, дело закрыто.

– Винсент… – Строганофф коснулась его плеча. В её глазах было бесконечное сочувствие, но не жалость. Наоборот – Аркрайту показалось, что она им гордится.

Строганофф раскрыла ему объятия, и Аркрайт шагнул в них, словно в убежище. Обнял её, худую, горячую, невероятную, и она крепко-крепко обняла его в ответ, и держала долго-долго. Потом наконец отпустила, нежно дотронулась до его щеки. Тихо сказала:

– Ты ведь всё-таки её нашёл.

Аркрайт кивнул. Да. Он нашёл девочку, которая пропала, и теперь её мать с отцом хотя бы будут знать. Это совсем немного, этого, если на то пошло, совсем, совсем недостаточно, и всё-таки это больше, чем ничего.

Наверное, он правда сделал всё, что мог.

Эта мысль оставалась его единственным утешением слишком уж часто. Куда чаще, чем он бы хотел. За все эти годы пора бы уже было привыкнуть.

Почему ему до сих пор не всё равно?

Аркрайт встретился взглядом с Гаркат, и ответ сам прозвучал у него в голове. Кто знает, может, Гаркат подсказала, а может, он вспомнил сам.

Если тебе не всё равно, это значит, что ты живой.

Строганофф взяла его за руку.

В ту секунду, когда её пальцы коснулись его, девочка на руках у Гаркат глубоко вдохнула и открыла глаза.