Суббота
Веня прижимает ладонь к Катиному рту. Там, с горячей внутренней стороны, где слюни смешались со слезами, по коже размазывается губная помада.
– Держи ее крепче, – шипит Рита.
Она оглядывается. Смотрит, не идет ли кто. Но в дальней части парка, где и тропинок-то нет, люди не гуляют.
– Крепче!
– Да держу я, держу.
Веня давит ногой на бледную руку. Чуть ниже локтя уже виден след – коричневый от подошвы. Кому грязь, а кому помада.
– Точно? – спрашивает Веня. – Уверена?
Он не смотрит вниз, он знает – там Катины глаза пытаются умолять. Закатываются вверх, выглядывают из-под ресниц. Черные и влажные.
– Уверена, – отвечает Рита.
Она напротив, не сводит взгляда с мычащей головы. Наощупь достает из рюкзака стальные плоскогубцы, и черные радужки замирают в стеклянном ужасе.
– Так будет честно, – говорит Рита.
То ли себе, то ли Кате. А может, все так же Вене.
Она перекладывает плоскогубцы в правую руку и свободной левой подхватывает Катину ладонь. Катя оживает от прикосновения, брыкается ногами. Ее вторая рука сплетена за спиной в кривую «V».
– Все чувствуют боль, – Рита нравоучительно трясет плоскогубцами перед испуганным лицом. – И для всех она одинаковая.
Металлические клешни приближаются к руке. Дрожащей, с маникюром. Словно красный лак манит их кровью. Еще ничего не случилось, все только впереди, но Катя бьется в лихорадке, выгибаясь вверх животом. Она скользит туфлями не по размеру, и платье задирается до самого пояса.
– Ты это заслужила, – пожимает плечами Рита.
Плоскогубцы открывают пасть. Немного, как воспитанные псы, и прикусывают кончик ногтя на среднем пальце. Рита сжимает рукоять двумя руками.
– Крепче, дежи крепче, – говорит она Вене, упираясь ногами в траву.
И тянет. Тянет…
Пятница
В десятом классе уроки заканчиваются поздно, в среду – в три, сегодня – в четыре. Но Катя не спешит домой. В магазине косметики она выбирает лак для ногтей. Здесь цветов больше, чем в наборе фломастеров на 60 штук.
– Потерянная вишня, – читает Катя на флакончике.
На вид темно-красный, и название подкупает. Такой оттенок нельзя не заметить.
– Девушка? – зовет ее продавщица на кассе. – Давайте ваш товар.
– А? – откликается Катя. – Вот.
Провожает взглядом предыдущего покупателя и снова ныряет в смартфон. Быстро стучит по экрану, набирая текст. Иногда смеется.
– Девушка? – вновь спрашивает женщина. – 149 рублей. Картой или наличными?
Домой Катя плетется. Стоит ей убрать телефон, как тут же доносится уведомление. Нужно ответить, нельзя подождать.
В подъезде она вызывает лифт, ведь по лестнице на пятнадцатый слишком далеко. Поднимается, выходит. Возле двери в квартиру пахнет дымом. Сигаретным пеплом и жженными спичками. Пахнет. Катя открывает дверь, и оттуда начинает вонять.
Старым телом и старой мочой. Запах въелся в ткани, в стены, в пол. Наверное, и в жильцов. Иногда, сидя в школе за партой, Катя принюхивается, и ей кажется – от нее тоже смердит. Но, может, это в память впиталась вонь.
Катя снимает кроссовки и кладет их рядом с мамиными туфлями. Покрытые пылью, они стоят в обувнице без дела с последнего корпоратива. Красивые туфли: лакированные, красные.
В доме никого. Никого живого. Только полудохлое тело стонет в спальне с балконом. Когда-то в этой комнате – самой большой в квартире – жила Катя, но мама сказала, что бабушке нужнее.
– Ну хочешь, буду у тебя ее ссаные трусы сушить, – предложила она.
Катя не согласилась.
На кухню дверь плотно закрыта. Чтобы войти, нужно двигаться быстро, если не хочешь есть гречку с ароматом бабули. Катя не хочет. После ужина она моет тарелку, споласкивает вилку и возвращает на место. Вечером той же посудой пользуется мама. А зачем нужна другая? Все равно все едят в одиночестве.
– Как дела? – спрашивает Катя.
Она наливает в кружку воды. Садится напротив и поглаживает пальцами керамическую ручку.
– Нормально, – произносит мама, не убирая телефона.
На экране есть видео, но звука нет. Какой-то дом, в каком-то городе. Большой, роскошный и красивый. Такие показывают в фильмах, если герои – богатые люди.
– Это где? – Катя тычет пальцем в экран. Обводит кончиком по кругу.
– В Канаде где-то, – отвечает мама.
Она неподвижна. Только губы и челюсть работают, чтобы говорить да есть. Даже глаза застыли под одним углом. Не видят ничего, что за границами стеклянного прямоугольника.
– Как тебе? – не выдерживает Катя.
Она выставляет руку вперед, зависает кистью над экраном.
– Нравится?
Мама кивает.
– Хорошо.
Между пальцами дочери она видит, что показывают ванную, вторую по счету.
– У меня свидание, – Катя прячет под стол красные ноготки. – Завтра.
– Только не допоздна, – предупреждает мама.
И вновь ей ничего не мешает смотреть.
В своей комнате (не самой большой) Катя включает зарядившийся телефон. Пока экран черный, ее не существует. Никто не видит Катю здесь, в вонючей квартире. Никто ее не замечает. Но вот он загорается, и поверх абстрактных обоев выплывают уведомления. И Катя тонет во внимании.
А за стенкой мама, она ворчит. Иногда Катя слышит ее слова:
– Можешь ты уже наконец… – говорит мама громко, а затем добавляет тихо: – Подохнуть?
Бабушка стонет, она не согласна.
– Когда уже? – спрашивает мама.
И в такие минуты Катя любит ее.
Четверг
Катя смотрит на Веню. В школьных коридорах она в толпе, и одноклассник не видит, что его пожирают. Глаза у Кати голодные.
Вот его челка, чуть наискосок, и нос, в милых веснушках. Впалые щеки, тонкие губы. А вот и зрачки, уставились на нее. Поймали.
Катя отворачивается, уносится прочь, но Веня зовет ее громко:
– Катя, подожди.
– Чего? – она останавливается. Закатывает глаза, будто ей все равно.
– Слушай, – мнется Веня. – Хочешь в субботу погулять вместе?
Играть безразличие становится трудно.
– Ну, – Катя поправляет рюкзак на плече, – давай.
– Тогда в три, в парке, я напишу, – улыбается Веня.
Он уходит, и Катя готова плясать. Она прячет улыбку в мягкой ладони, обводит взглядом толпу – неудачников. Вот и Рита стоит. Смотрит.
– Завидуй, – Катя вскидывает брови.
Среда
Тональный крем Рита покупает редко, последний раз – полгода назад. Вот и сейчас он пригодился. Но царапина – не прыщи, замазать ее совсем нелегко.
– Шрам останется? – спрашивает Веня.
– А что? – Рита убирает зеркало. – Разлюбишь?
Они сидят на лавочке во дворе, спрятанном среди пятиэтажек. Пачка чипсов почти пуста. Бутылка сока уже закончилась.
– Нет, – смущается Веня. – Никогда.
Рита смеется. Волосы, собранные в конский хвост, подрагивают вслед за плечами.
– Правда, говорю тебе! – приподнимается Веня. – Ну Ритка!
Выдохнув последний смешок, она каменеет в лице.
– Тогда помоги мне. Разобраться с этой тварью.
Веня бьет ладонью себе по коленке.
– Да пошла она! Рит, она же чокнутая. Давай ты не будешь больше с ней связываться, а?
Рита складывает на груди руки. Отворачивается в сторону, где нет Вениного лица.
– Ну Рит. Ну что мне, самому с ней подраться? – наклоняется к ней Веня.
– Нет, я все сделаю сама, – теперь Рита смотрит ему в глаза. – Ты только помоги мне. Нужно заманить ее в тихое место.
Веня разводит руками. На пальцах остатки пыльцы из-под чипсов.
– И как я это сделаю?
– Ой, Веня, а то ты не знаешь, – цыкает Рита. – Она же сохнет по тебе уже давно. Ты только помани – и она придет хоть куда.
Веня хлопает ресницами, ничего не говорит.
– Позовешь ее на свидание. Назначишь место. Вот и все.
– А как же ты?
Рита вздыхает. Глубоко, устало.
– Так я же не целоваться с ней прошу. Она придет, а я там. Буду вас ждать.
– И что ты хочешь сделать? – прищуривается Веня.
Будто Рита уже и не Рита вовсе, а незнакомый ему человек.
– Ей будет больно, – тихо произносит она. – Очень больно.
– Рит? – не узнает ее Веня. – Точно? Прям вот никак без этого нельзя?
Она качает головой.
– Нет.
Еще секунда, и ее лицо начинает кривиться. Губы съезжают вниз уголками.
– Ее нужно наказать, – плачет Рита, вытирая мокрые щеки. – За то, что она сделала.
И ей на плечо ложится ладонь. Широкая и не дрожащая.
– Я помогу, Рит. Я с тобой.
Вторник
В женском туалете на кабинках нет дверей. Какого цвета у тебя трусы – достояние общественности. И кто колошматит тебя о стенку – тоже.
– Ну как? – спрашивает Катя. – Получила? Понравилось?
Она держит Риту за волосы. Прижимает к полу, не давая подняться с колен.
– Видишь? – тычет ей в лицо смартфоном. – Людям нравится!
Стены обиты дешевым пластиком. Местами он треснул, местами не без помощи. Его острые концы торчат наружу. Тоже местами.
– Ты больная, – сквозь зубы произносит Рита. – Психованная тварь.
– Всем нравится, – повторяет Катя.
Простое знание, очевидный факт.
– Че ты хочешь, вообще? – она убирает телефон в карман. – Я не понимаю. Тебе-то какое дело? Че ты лезешь? Вечно лезешь и лезешь. Иди в монастырь, раз такая правильная.
Теперь две руки свободны для веселья.
– Чтобы ты сдохла, – отвечает Рита.
Она сдерживается, хмурит брови, но слезы бегут, как крысы с корабля.
– Ну извини, – вздыхает Катя. – Пока наоборот.
Кладет обе руки на голову Рите и прижимает той щеки к серой стене. Пластиковые лезвия врезаются в кожу.
– Пока наоборот.
Понедельник
Стены в подъезде покрашены в синий. Там, где краска встречает сухую побелку, расположен кнопка. Веня давит и слышит: за дверью шаги. Те замирают, и он смотрит в глазок.
– Привет, Ритк! – машет Веня рукой.
Дверь открывается, и Рита выходит. В мятом халате и босиком.
– Что с телефоном? – спрашивает Веня. – Ничего не читаешь. А я ведь писал.
Рита молчит, слегка улыбаясь. Это из вежливости, думает Веня.
– Ты заболела? Почему не пришла?
Он видит, как кожа у глаз наливается кровью, и кончик носа начинает краснеть.
– У нас во дворе жила кошка, Маруся, – выдавливает Рита. – Может, ты видел? Трехцветка такая.
Веня держит в кармане свой телефон. Он уже знает, о чем речь.
– Я нашла ее утром. Мертвой и мокрой. Кто-то убил ее, Веня, представь!
На коврике грязно, здесь пыль и песок, но Рита шагает, чтобы Веню обнять. Намочить ему плечи своими слезами.
– Похоронила ее у забора. Там, где она любила сидеть.
Веня прикладывает щеку к макушке. Ему жаль, очень жаль, но он должен спросить:
– Ты сегодня совсем в сети не была?
Волосы трутся о его подбородок.
– Тогда мне нужно кое-что показать.
Воскресенье
Мама устала под конец выходных. Завтра работа, и она отдохнет.
– Я погулять, – сообщает ей Катя.
А в ответ тишина – мама слишком устала.
В сером лифте так скучно, что Катя начинает о чем-то мечтать. О дне рождения, который нескоро, и о друзьях – они будут когда-то. В рюкзаке тихо бьется металл о металл, звук чистый, приятный, все решено. Просмотры и лайки, комменты, друзья…
В магазине она покупает еду. Кролик с грибами в пакетике Вискас. Видит улыбку на лице у кассирши, и на душе становится сладко.
«Знала бы ты», – думает Катя.
Она тайна, загадка, и не в курсе никто, что в рюкзаке у нее за вещица.
Дороги сменяются одна за другой, и вот уже Катя идет далеко. Здесь тоже дома, деревья. И жизнь. Бежит к ней на лапах.
«Знала бы ты».
Катя зовет открытым пакетом кошку на ужин, туда, за забор. Там, где не ходит никогда и никто. Первым делом она берет телефон. Включает камеру, проверяет ее. А потом Катя достает пассатижи.
– Сегодня мы будем… – начинает она.
А затем тянет. И тянет…