В Чебоксарах живёт полмиллиона человек, почти как в Манчестере. Но столица Чувашии всё равно ухитряется оставаться удивительной глушью.
Вот учреждение, ещё советской постройки. Четыре этажа, высокие окна с кондиционерами. На сером бетоне фасада — чугунные буквы.
ЮСТИЦЫ
СУРЧЕ
ДОМ
ЮСТИЦИИ
А прямо напротив социалистического официоза — крыши и заборчики частного сектора в зелёной пене разросшихся садов. Деревня деревней. Идёшь дальше по той же улице — и оказываешься в зарослях у местной речушки Кнутихи. Возле красного гаража-ракушки, который никто и никогда не видел открытым, храпит чьё-то пьяное тело. А чуть ниже, прямо в воде, — ещё одно тело, поменьше. Детское, уже подгнившее и без головы…
Чем удобна жизнь в провинции — тут всё всегда рядом!
Мой дядя работал опером в чебоксарской милиции. Начало нулевых, ещё до медведевского переименования. Почему он пошёл туда? А дядя сам не знал. Родилась дочь, надо было где-то работать. А опера требуются всегда, и юридическое образование можно выбить.
Только на рабочем месте до него дошло, откуда такой кадровый голод в этой профессии…
Как оказалось, кинематограф всерьёз льстит преступному миру. По сравнению с ушлёпками, которых мой дядя принимал и допрашивал, Винсент и Джулз из «Криминального чтива» — феноменально культурные, умные, изобретательные люди. Всё равно, что Маркс и Энгельс, Ландау и Лифшиц, Гаспаров и Аверинцев…
Преступный мир сначала разочаровал, а потом начал выбешивать. Дядя не заметил в подопечных ни особой жестокости, ни коварства, ни зловещего преступного мастерства. Зато казалось, что эти отбросы общества соревнуются между собой в немыслимой, зверской тупости. Вот кем надо быть, чтобы по пьяни угнать троллейбус с конечной на Промтрактора? Или (дело было ещё в девяностые) воровать антенны с многоэтажек на Байдула, свалиться с крыши на чужую машину и так среди осколков и заснуть? (Как выяснилось, герой перед вылазкой хряпнул для храбрости стекломоя)
Сравнительно адекватные люди попадались среди свидетелей и потерпевших — но они подписывали протокол и уходили. А опер оставался в приятном обществе задержанных токсикоманов, героиновых торчков, слишком привыкших к тюрьме рецидивистов и просто дураков от рождения.
Но был один преступник, который запомнился. Дядя называл его просто — маньяк. Я предпочитаю называть его Чебоксарским Шутником.
Это он украсил речушку возле Дома Юстиции обезглавленным детским трупиком.
Расследовать такие дела — всегда ад. По понятной причине, тут не получится завербовать осведомителя или внедрить агента. И даже давление на криминальных авторитетов не поможет. У каждого маньяка — свой, отдельный мир крови и безумия. И они не пересекаются даже с другими маньяками.
Дядя попал на это дело из-за географии. Благовещенский район, несмотря на заболоченность и деревенские домики, стоит очень близко к центру. Там, на Ярославском, был Первый Участок. Рядом — синие окна республиканского Министерства Внутренних Дел. Они смотрели с немым укором и словно спрашивали: «Ну как же так? Неужели вы его не поймаете? Найдите хотя бы голову!».
Искали голову. Искали зацепки. Убеждались, что дела маньяков — проклятые. Что искать, что проверять, что делать? Отпечатков нет, биоматериала в замусоренном ручье полно и разного. Есть ли другие жертвы? Вероятно, есть, но они лучше спрятаны. Люди пропадают каждый день, каждый из них может оказаться следующей жертвой... или самим убийцей.
Теперешние маньяки знают, как неповоротливы гаубицы правосудия. Они меняют почерк, убивают в юрисдикции другой республики, на годы и десятилетия залегают на дно. Наконец, кончают с собой или умирают от старости. А дело лежит, следователь должен отчитываться каждые три месяца…
Дядя тоже расследовал. Пока эксперты ковыряли почву в Кнутихе, Бегунов допрашивал то самое пьяное тело, а Гуляев обшаривал Кнутихинский лес, он шатался по району и пытался высмотреть хотя бы один след, оставленный неведомым убийцей.
Он же должен где-то ошибиться! Должен! Он маньяк, сумасшедший, а значит — глупее среднего человека. Хотя и умнее среднего посетителя КПЗ, — раз попался не сразу.
Это невыносимо монотонная рутина. Как там у Чапека? Как если бы ему дали толстенную книгу на венгерском языке и приказали найти и выписать номера страниц, где есть слово «слон». И бедолага изучает страницу за страницей — «слон»-«слон»-«слон»... А может оказаться и так, что в книге вообще нет ни одного «слона»!
Он не нашёл ничего среди домиков, заборчиков и колодцев. Не столько усталый, сколько задолбанный, он оказался на юге района, где двухцветные кирпичные многоэтажки.
Побродил среди куч песка и ржавеющих детских площадок и завернул в «Гриль по-быстрому» — типовую полуподвальную каморку с шаткими пластмассовыми столиками, усатым владельцем, карамельно-жёлтым цилиндром шаурмы на вертеле и вечно крутящимися курочками в захватаном шкафу для гриля.
Хозяин делился с дядей всякими слухами. И, что ещё важнее, ухитрялся не испортить окорочка и сам делал соусы. Второе дядя ценил больше. А хозяин, в свою очередь, всегда угощал дядю бесплатно. Если опер ест в подобной забегаловке — это уже готовая реклама.
Когда он вошёл, оказалось, что хозяина дёрнули. Дядя стал его дожидаться, погрузившись в «Чебоксарские новости». Это, повторюсь, было начало нулевых. Люди ещё читали газеты.
Владелец вернулся, они поговорили. Никаких слухов, никаких происшествий. Слухи о пропавших детях? Нет. Народ уверен, что детей целиком уже никто не ворует, только почки и глаза, для пересадки.
Закончив с курочкой, дядя взял растворимый кофе в липком одноразовом стаканчике и вернулся к столику. Поднял газету и обнаружил, что читать не получится.
В заголовках не хватало букв. Вместо них просвечивали пустые квадратики.
Дядя поморщился, начал перебирать страницы. На стол выпала бумажка с наклеенными буквами. Они собирались во фразу:
«CМ0TРИ В TУAЛETE»
Это что за прикол?
Дядя поморщился, но всё-таки подошёл к крошечной дверце туалета. Она была похожа на встроенный в стену шкаф. Постучал. Очень тихо, чтобы не спугнуть, достал табельное оружие. Толкнул дверь.
Незапертая дверь обо что-то глухо стукнулась. На унитазе сидела, повалив голову на грудь, девочка лет четырнадцати с пластмассовой заколкой в русых волосах. Это была Вера Рябова из шестой школы.
Шея обмотана шарфом, а синий язык вывалился изо рта. Удушение, классический случай.
Потом было много событий — он орал, угрожал, а потом задержал до установления вообще всех, и хозяина, и повара.
Допрос ничего не дал. Дядя сам отлично помнил, что входил в пустое заведение. Хозяин вышел за полчаса до. А маньяку просто дьявольски повезло. Прикончил жертву, затащил через открытый служебный вход, запихнул в туалет и уже почти ушёл, когда заметил дядину униформу. Пока повар и хозяин угощали дядю, маньяк решил сыграть с ним весёлую шутку и приготовил записку. Клей и ножницы были в портфеле бедной Веры Рябовой — их потом нашли в мусорном баке на другом конце района.
Хозяин был не в обиде. И, уже на ступенях отделения, требовал найти и покарать.
— Это что ж такое делается? — повторял старый узбек, — Как такое можно, а? Почему у меня? Девочку-то зачем? Что она ему сделала?..
А дядю поразило другое. Не чудовищное везение и мерзкая шутка. Это было выражение лица у обнаруженной девочки… точнее, девушки (пусть четырнадцатилетние читательницы почувствуют себя взрослыми). На нём не было ни ужаса, ни боли, ни тупой покорности перед лицом смерти. А странный, искренний восторг. Так выглядят люди, которые только что услышали действительно хорошую шутку и готовы прыснуть от смеха. Вера Рябова умерла, смеясь, — редко кому выпадает такое пусть сомнительное, но счастье.
Как так вышло и от чего бывает, дядя так и не узнал. Судмедэксперт тоже никогда подобного не видел.
Целых два месяца милиция бегала в мыле. Перевернули весь город, проверили всех рецидивистов, всех наркоманов, всех почётных выпускников и регулярных завсегдатаев психлечебницы, что на Пирогова. Но Чебоксарский Шутник не удостоил их новыми скетчами.
Дядю такая удача тоже не порадовала. Почему бы маньяку не разыграть Бегунова, или Гуляева? Почему бы не отчекрыжить голову доставучей Ирине Вадимовне из кадрового отдела? Она хуже любой школьницы, и ей не помешает разок посмеяться…
С началом заморозков поиски заглохли, жизнь отдела вернулась в прежнее русло. Кто-то воровал, кого-то резали. Два детских трупа вызвали большой скандал, но не особенно испортили статистику.
Наступил Новый Год. Дядя встречал его с дочкой. А тётя была на дежурстве. Скорая Помощь в новогоднюю ночь работает, как проклятая. Массовые пищевые отравления и завороты кишок, незаметные не фоне праздника, начинаются с боем курантов и продолжаются до запоздалого январского рассвета.
Дядя сидел на диване, смотрел на пузырьки в золотом шампанском и молчал. Дочка была довольна — она любила быть наедине с праздником.
Год оказался слишком хорошим, так что в голову лезли мрачные мысли. Он почему-то был уверен — хотя и не мог приобщить это к делу — что в новом году Шутник продолжит свои проделки.
Розыгрыш с газетой — это не пустая случайность. Шутник выбрал его, вычислил и предупредил. Возможно, именно он, или кто-то из его семьи, был тем самым единственным человеком, который может победить Шутника.
Обычный человек начнёт думать, как сбежать. Но дядя, пропущенный через армию и годы службы, даже не смотрел в эту сторону. Столкновение будет, оно приближается, как мрачная стена из кирпичей. Рано или поздно мой дядя в неё врежется. Разобьёт он голову или восторжествует — не важно. Стычка неизбежна и нужно сделать всё, чтобы стена рухнула.
Дядя поставил на стол полный бокал, поднялся с дивана, пошёл на кухню. Дочка (моя племянница) с упоением развалилась на весь диван.
На кухне было темно и тесно, немытые противни загромоздили раковину. Дядя открыл холодильник, достал бутылку водки, налил в рюмку.
Разве победишь Шутника, если пьёшь шампанское? Против маньяков — другие напитки.
Он выпил.
Фух, теперь всё правильно. Он поставил водку на место и твёрдо, как по линеечке, зашагал обратно в комнату.
На пёстром телеэкране — всё та же свистопляска новогодней передачи. Звёзды постсоветской эстады, бессмертные и неизменные, словно призраки, изо всех делали вид, что друг с другом им весело и задорно. Телеэкран был всё тот же. Там никогда ничего не меняется.
А вот комната стала другой. Совсем другой. Словно вывалилась из другого мира.
На знакомом диване лежала его дочка (а моя — племянница). Но теперь её лицо искривалось гримасой восторга — такого же искреннего, как у Веры Рябовой. Нож, заготовленный для шоколадного торта с огромными, как кувшинки, зефиринами, разрезал её вдоль живота, от горла до паха, так что теперь девочка была похожа на приоткрытый чемодан.
А её тонкие розовые кишки, ещё сочащиеся сверкающей кровью, обмотали новогоднюю ёлку поверх серебристого «дождика», словно дополнительные алые гирлянды. Капли крови падали прямо на шапку пластмассового Деда Мороза, что стоял под пахучими лапами.
А венчала ёлку голова.
Нет, не дочкина. Голова была от той самой, первой девочки. Чуть подгнившая, но вполне узнаваемая. Шутник специально хранил её в морозилке.
Так что последняя шутка оказалась по-настоящему убийственной…
Такого прикола дядя не вынес. Глаза застелило алым туманом и он рухнул на пол. Дикий, истерический хохот колотил его тело изнутри и хлестал из глотки…
А Шутник, должно быть, прокрался мимо него на лестничную клетку и был таков. Как всегда, он ухитрился не оставить следов.
Теперь мой дядя вместе Ярославской улицы ездит на Пирогова, где психлечебница. Там я и услышал от него эту поучительную историю.
Его коллеги перерыли весь город, все кладбища, все теплотрассы, все лесополосы. Никого, ничего. Дети больше не пропадали без вести, и даже чёрных трансплантологов больше не боялись — все новые слухи были про террористов.
Похоже, Чебоксары наскучили даже своему Шутнику. Он никак не дал о себе знать, разве что иногда, перед контрольными, от его имени минировали шестую школу. Всем хотелось верить, что шутить больше некому. Вдруг он всё-таки погиб каким-то максимально идиотским и мучительным образом?..
Но я так не думаю. Совсем недавно ко мне пришла неожиданная догадка.
Это случилось, когда я читал интервью с писателем Томасом Харрисом. Даже люди не склонные к чтению знают имя его самого знаменитого персонажа — доктора Ганнибала Лектера.
Харрис рассказывал, как он работал над «Красным драконом» («Молчание ягнят» — это продолжение). Примерно на середине текста он и сам оказался зачарован образом проницательного маньяка. И даже начал подозревать, будто доктор Лектер настолько умён, что ухитрился разгадать самую непостижимую тайну всей книги. Харрису казалось, что Ганнибал знает — на самом деле он не запертый в сумасшедший дом маньяк, а персонаж серии книг и поэтому не может погибнуть или проиграть…
Я, конечно, не работаю в ФБР и не могу привлечь доктора Лектера как консультанта. Но, размышляя над двумя этими историями, я всё больше склоняюсь к одной гипотезе. Как по мне, она достаточно безумна, чтобы быть правдой.
Кто знает — может быть Чебоксарский дракон тоже оказался аномально догадлив? Догадлив, как Ганнибал Лектер, как Пьер Ферма, как Перельман? И он догадался, что на самом деле живёт не в провинциальных Чебоксарах, а на страницах истории, которую вы сейчас читаете?
Обычный человек ограничен кучей законов — физическими, социальными, внутренними. А Чебоксарский Шутник был ограничен только правилами синтаксиса и грамматики. Пока слова в предложениях согласованы, он будет продолжать убивать.
Очень может быть, что этот дьявольский ум ещё проницательнее. Раз есть текст, то есть и читатель. И, возможно, Чебоксарский Шутник уже догадался, кто вы такой, и где проживаете. Сейчас он внимательно изучает вас, и мельчайшие подробности вашей жизни — чтобы со временем сыграть какую-нибудь весёлую шутку и с вами. Для начала, к примеру, совсем чуть-чуть отредактирует эту страницу… скажем, поменяет местами или заменит на похожие какие-нибудь буквы в своей записке.
Кстати, проверьте прямо сейчас, правильно ли она написана.
Если это не так, — у вас нет ни единого шанса.