Последнее сбивчивое сообщение от Дины появилось ночью. Потом она пропала из Сети.
Сначала Гера попытался стереть из памяти услышанное, вернуться к прежней жизни: к беременной супруге, к чату с бесконечными родительскими вопросами, к детям-инвалидам. У Дины случались периоды, когда, напившись, она строчила простыни текста или голосовые. Обычно её новость о походе к зубному или найденной на мусорке кошке превращалась в многосерийную эпопею с перипетиями и оказиями. Гера выслушивал её с профессиональной терпеливостью, вкручивая слова поддержки. С тоской отмечал, что к тридцати годам Дина не обзавелась даже собутыльниками, чтобы поплакаться. Как и раньше, самым близким для неё человеком оставался он — Герман Хаймов. Только в отличие от неё, он вырвался из родных мест и зацепился за новую жизнь. Баба Лиза, взявшая над пятилетним мальчиком опекунство, скончалась, когда внуку стукнуло двенадцать лет. Родственников у Геры не осталось. Он нашёл в себе силы начать жизнь с нуля. Дина же, как и большинство выходцев школы-интерната № 23 города Вьюцино для детей из неблагополучных семей, не смогла реализоваться. Её давняя мечта — стать успешным модельером — так и осталась мечтой. Гера не понаслышке знал, как сложно оборвать прошлые связи, не завязнуть в привычной трясине. Именно поэтому пришлось резать по живому — отгородиться от лучших друзей: спившегося Макса и Вадима, ударившегося в религию. Расстаться с Диной не смог. Узы оказались прочными. Ему не хватило духу заблокировать её в мессенджерах. На весточки от неё Гера тут же откликался, мысленно ругая себя за малодушие. «Нас ничего не связывает, — оправдывался он, — дорожки давно разошлись». Силился выкорчевать из памяти образ хрупкой, но отчаянной блондинки: короткая стрижка «под мальчика», спрятанные татуировками следы от порезов, чувственные губы, небольшая грудь... Не получилось.
По сердцу заскрябало беспокойство, когда Дина не появилась онлайн после серии голосовых. Гера ждал. Миновали сутки, неделя... Дина постоянно сидела в мессенджерах, и её отсутствие стало первым тревожным звоночком. Тогда он наступил на горло принципам и набрал ей. Равнодушный голос оповестил, что абонент вне зоны доступа. Потеряла мобильник? Сменила номер? Или случилось что посерьёзней?
Зная о природной оголтелости Дины, Гера убеждал себя, что беспокойство излишне. Она запросто могла сорваться с места. Умчаться в другой город. Собрать рюкзак и уйти в одиночный поход. Вписаться к новым знакомым после рок-концерта. Влипать в авантюры — её стихия.
Последней авантюрой стало внезапное исчезновение Ольги. Она была старше Геры с Диной, такой же воспитанницей интерната. По окончании учёбы вернулась в родную школу. Коллеги закрыли глаза на врождённый аутизм бывшей подопечной, устроили на полставки помощницей воспитателя и вожатого на лето в лагерь. Дина поддерживала связь с ней и во взрослой жизни. После неудачной попытки суицида и отпуска в психдиспансере Ольге запретили работать с детьми. Из энергичной женщины она превратилась в зашуганную неразговорчивую тень. Дина не перестала общаться с ней. Напротив — заботилась, развлекала, не давала скиснуть.
Гера предполагал, что история с пропавшей Ольгой сильно повлияла на Дину. Голосовые записи подтверждали догадки. Поиски вожатой в последующие полгода с головой увлекли Дину, превратились в идею фикс. Всё её время и энергия сфокусировались только на Ольге.
И вот Дина отыскала женщину. Живую, в добром здравии, если верить откровенному сообщению. Гера не разделял её радости. Из головы не выходило загадочное: «Ты уже догадался, где была Ольга?»
Он догадался.
Положа руку на сердце, Геру не заботила Ольга. Вожатая осталась в прошлом, вместе с тяжёлым, но по-своему счастливым интернатовским временем. Вместе с многообещающим борцом Максом, обладателем накачанных бицепсов и переломанных ушей. Через год после выпускного он начнёт пьянствовать, а ещё спустя пару лет забросит спорт и возьмёт золото по алкоголизму. Незавидную участь с Максом разделит интеллигентный Вадим. Не найдёт себя в жизни, вступит на религиозную дорожку, пополнив ряды городских сумасшедших. Для Геры все они канули в Лету, выветрились из памяти. Чего не скажешь о Дине.
«Где теперь ты?»
* * *
Скоростной поезд «Сапсан» нёсся сквозь пространство и время, возвращая Геру Хаймова в прошлое. Закончился лес столичных новостроек. За окном пролетали перелески, понурые деревеньки, однотипные посёлки, спящие элеваторы, а вместе с ними годы перематывались назад.
Он снова возвращался в лагерь «Детство». В Прекрасное Далёко. Даже не верится.
Вьюцино встретило июньской духотой и уколом ностальгии. Бывший текстильный городок задыхался в пыли. На вокзале суетились дачники и рыбаки. Гера втиснулся в колченогую маршрутку и скорее доскакал, чем доехал по дорожным ямам до конечной.
Впереди, на задворках Вьюцино, маячила заброшенная фабрика. На бетонных стенах красовались надписи местных вангогов. С гибелью предприятия закономерно издыхал и сам городок. Что до детского лагеря, то он опустел раньше, чем навсегда умолк оставшийся швейный цех фабрики. Ученики школы-интерната и представить не могли, что две тысячи шестой год в «Детстве» станет для них последним. Но ещё меньше Гера мог вообразить, что вздумает вернуться сюда снова.
«Зачем? Из-за чокнутой, проговорившейся о лагере? Даже не проговорилась — намекнула».
Пыльные улицы сменились пустырём. Пустырь — хвойным лесом.
Гера смочил горло минералкой, скользнул пальцем по телефону и ткнул в «Д. Самойлова». В который уже раз? Абонент недоступен.
Задался вопросом: правильно ли он поступил? Бросил дела и рванул за тридевять земель на поиски детской подруги? А если он усложняет? Никуда Дина не делась. Нагулялась наконец, нашла бойфренда, зажила семейной жизнью.
«Она бы продолжала выходить в Сеть, — подсказал внутренний голос. — Прошёл месяц, а она как испарились».
Так же внезапно, как Ольга.
«Жила никому не нужная и ушла никем не замеченная».
Гера потёр переносицу, спрятал мобильник в карман. Солнце зависло в зените. Над головой кружились слепни. Хотелось поскорее углубиться в лес, в прохладу.
Внезапно он испытал вину за нерасторопность. Месяц искал оправдания не связываться с Диной. А если её уже нет в живых, пока он тянул?
Отмёл тревожные образы. Ненадолго. Мысли о возможной смерти Дины, как назойливые слепни, вернулись.
Будь так, известие о Дининой кончине наверняка бы просочилось в интернет, в новостные сообщества родного Вьюцино. Гера давно подписался на местные паблики, отслеживал события. Смерть Дины, особы с яркой внешностью, не осталась бы незамеченной.
Обеих женщин объединяло не только интернатовское прошлое — закралась следующая мысль. Ольга наглоталась таблеток, Дина полоснула себе лезвием по предплечью. Последняя признавалась, что хотела привлечь к себе внимание. Как бы сказали психиатры — обе пациентки находились в зоне риска.
Следовательно, имели шансы вляпаться в неприятность. Повторить попытку суицида, например. Или неожиданно пропасть.
Сквозь раскидистые еловые лапы проклюнулись серые очертания. Металлическая стела в форме факела с названием: «Пионерский лагерь «Детство». Ниже под буквами — барельеф с изображением Ленина в позеленевшей серебрянке.
Гера замер. В груди клокотало, в висках стучала кровь. Лес сделался неподвижным. Сквозь высокую траву Гера продрался к стеле. Рядом со словом «Детство» кто-то углём вывел «Церковь».
* * *
Гера помнил смутно — угольную картинку на стене лагерного клуба.
Как и весь летний лагерь «Детство», клуб был деревянным, кроме заднего фасада. По словам пожилых вожатых, с царских времён на месте «Детства» находилась не то кузница, не то библиотека. По неизвестной причине объект разрушили. Уцелела лишь кладка из бурого камня. К ней и прилепилось здание клуба в пятьдесят третьем, когда строили пионерлагерь для детей тружеников текстильной фабрики. В шестьдесят втором с лицевой стороны камень скрыли осиновой вагонкой, чтобы архитектурно не выбивался. Однако между старой кладкой и новоделом остался узкий зазор — взрослому не заметить, а вот ребёнок мимо не пройдёт, обязательно захочет сунуться. Лаз обнаружила Дина. Как и угольную мазню на каменной поверхности. В блёклом изображении любопытная девочка разглядела купола, стрельчатые окна, округлый портал... Друзья долго изучали неразборчивую картинку, не понимали, что нарисовал неизвестный художник. На замшелом полотне могло быть что угодно: диковинный зверь, лес, божество или всего лишь плесень, очертаниями похожая на рисунок. Дина настаивала именно на церкви. Друзья неуверенно согласились. В тот же день приняли решение: никому не говорить о находке. А перед отбоем Дина потеряла сознание и растянулась прямо в коридоре. На трусиках образовалось чёрно-красное пятно. Кто-то из вожатых решил, что обморок вызван первыми месячными. Инцидент замяли. Пришла в себя Дина с навязчивой идеей: подготовиться и наблюдать за Церковью. И заинтригованные ребята вместе с вожатой Ольгой подхватили фантазию Дины.
* * *
Сквозь асфальт подъездной дорожки проросла буйная зелень. Поваленная ель изогнула ажурные ворота в гармошку. Уцелевшие статуи пионеров с горнами облепил лишайник. Природа забирала своё, отвоёвывала землю.
Гера нерешительно приблизился к забору. Территория лагеря не отличалась от леса. Сквозь заросли кустов и молодых ёлочек едва угадывались крыши домиков. Звенела тишина. Никаких следов человека. Ни одна травинка не примята.
«Зачем я сюда притащился? Искать ветра в поле?»
Знала бы Даша, куда на самом деле сорвался супруг. Поглазеть на заброшенный лагерь. А сколько планов наметил на выходные: съездить к Дашиным родителям; встретиться с арендодателем, оценить помещение для занятий по реабилитации с детьми; наконец просто провести день за сериальчиком. Вместо приятных хлопот, с ног до головы в репее, мокрый от пота, он стоит посреди леса и пытается отыскать объяснение своим действиям.
Гера прислушался к непривычной после столичной жизни тишине. Ухватился за край забора и перебрался в лагерь. В лучшие годы тут тянулась аллея с деревянными лавочками и бетонными цветочными вазами. Ныне от лавок остался лишь металлический каркас, а из ваз агрился чертополох. Гера разглядел дырявые рукомойники, где каждое утро дети торопливо чистили зубы и плескались водой. Чуть поодаль притулилась беседка. На перилах сохранились царапины от ножа. Человечки с ромбовидным глазом вместо голов.
Геру передёрнуло.
Глазастые фигурки всколыхнули память, как ветер осиное гнездо. Дина утверждала, что их тайный рисунок живёт своей жизнью. Церковь изменяется. С ходу перемены не увидеть. Больше того — опасно. Без подготовки, глядя на Церковь, можно остаться запертым в междулетье. И они впятером — Гера, Дина, Ольга, Макс и Вадик — создали себе образы. Не ко Дню Нептуна, как полагали вожатые и товарищи, а для Церкви.
Вспомнился погибший под автобусом пёс Стиви. Вожатые до последнего скрывали печальное известие. Безуспешно. Горе затронуло всех детей, кроме Дины. На похоронах она была задумчива и непроницаема.
Ночью, вооружившись фонариками, друзья пролезли к старой стене. Дина не позволила даже светить на рисунок, пока они не облачатся в наряды. Тогда Гера не представлял, что она задумала. Любопытство сменилось страхом. В узком сыром пространстве между стенами он кожей ощущал присутствие нездешнего, чужого. Гера поверил Дине, её тайным знаниям. Она показала бутылёк с тёмной жидкостью. И без того испуганная вожатая Ольга запаниковала, догадываясь о содержимом.
«Мы отправим Стива в Церковь Детства, — прошептала Дина, откупорила бутылёк и плеснула жидкостью на чёрную мазню. По угольной стенописи потекла кровь. — Смотрите».
И они вперились в рисунок. Через узкие глазницы рыбьей маски Гера по-прежнему видел беспорядочный набор линий. Если где и появился пёс, то только в воображении Дины.
«Нужно уходить. Если вас не досчитаются, мне голову отвернут», — засуетилась молодая вожатая.
«Стиви... Вон он... смотрите же... », — Дина не дышала. Фонарь в когтистой перчатке мелко дрожал. Когда она сняла маску Гадюки, лицо освещала волнительная улыбка.
Гера отшатнулся от липких воспоминаний, навеянных каракулями. От загривка до поясницы пробежал морозец.
Неподалёку ухнула сова. Хрустнула ветка. Гера насторожился, вслушался в лес. Бесшумно покачивались кусты дикой малины, атаковавшие фундамент столовой. В самом здании не хватало стёкол, часть окон заколотили фанерой. Шиферный козырёк зиял дырами.
Гера был уверен, что в лагере он один: ни сторожа, ни случайного туриста. Однако ступал мягко, опасаясь выдать себя. Безымянная тревога давила тяжестью. Воображение рисовало невидимых наблюдателей в бесхозных строениях.
Приглядевшись, Гера осознал, что поторопился с выводами. Местами трава всё же была примята — человеком или животным. Кто бы то ни был, проникали в лагерь не с центрального входа, а со стороны реки.
Ладони вспотели. Гера вытер руки о штаны, смахнул с лица липкую паутину. Обошёл приземистую избушку, предназначенную для хранения овощей. С приоткрытой дверцы в полуподвал свисала ржавая цепь. В памяти всплыли спёртые запахи картофеля с капустой, отсыревшего земляного пола. В хранилище даже в жару стоял холод. Гера помнил капельки конденсата на низком потолке — его вместе с Максом, как самых крепких парней, повариха Тоня отправляла в погреб за овощами. Благодарностью за помощь была добавка солянки или котлет. Готовили в лагере вкусно.
Он заглянул в один из некогда жёлтых домиков с вывеской «Отряды 3, 4». Чтобы хоть что-то увидеть через пыльное стекло, пришлось загородиться от солнца ладонями. В коридоре валялись гнилые матрасы. Перекошенная доска почёта на единственной канцелярской кнопке. Выцветший календарь с танцующей собакой. Лист ватмана с рукописным гимном и девизом второй смены лета две тысячи шестого. Гера узнал его, местечковый гимн. Жизнеутверждающую песенку они придумали вместе с ребятами из третьего отряда. Аккуратным почерком Дина вывела слова. Если дело касалось оформительства, свет клином сходился на ней. Дина отличалась вкусом к творчеству, смыслила в живописи и рукоделии. Повернись судьба иначе, в мире стало бы на одного модельера больше.
Гера отстранился от окна. Мазнул взглядом по второму домику «Отряды 9, 10». Трава у крыльца притоптана, на солнце поблёскивали стеклянные осколки.
«Мародёры постарались», — подумал с сомнением. Он прошёл мимо ряда неприглядных строений, прислушиваясь. Невольно осматривал землю в поиске следов. Нос уловил запах дыма. Костёр жгли недавно. Местоположение не определить. Замер подле танцплощадки. Деревянный октагон провалился, ощерился трухлявыми досками. Дискотека — знаковое событие в «Детстве». Ежевечерне с семи до девяти из допотопных колонок играли хиты девяностых; под заводные ритмы «Scooter» танцоры хорохорились друг перед другом, юноши приглашали девушек на медляк «Беспечный ангел». Случались первые робкие поцелуи, стычки, перерастающие в полноценные драки в темноте за туалетами.
Гера остановился, промокнул рукавом влажный лоб. Всё, ловить тут нечего. Если где и искать Дину, то начинать нужно с Вьюцино. Поправил лямки рюкзака и уже повернулся к выходу, как внимание привлекло оранжевое пятно. За медпунктом с провалившейся крышей подбоченилось пёстрое здание. Повинуясь инстинкту, Гера присел за крапивник. Сооружение отличалось от собратьев. Целые стёкла. Кустарники вокруг вырублены. Стены обновлены краской. Из окна тянулась оцинкованная труба. Она и была источником дыма.
Гера узнал здание бывшего клуба. Вплоть до закрытия лагеря дети там занимались художественной самодеятельностью, играли в настольные игры, мастерили скворечники и реквизит для Праздника Нептуна. С советских времён изменилось только название на фасаде. Вместо «Мастерская Октябрят» появилось «Храм искусств». А за досками скрывалась замшелая кладка со странным рисунком.
Сейчас в клубе жили.
«Не иначе — сторож, — попробовал убедить себя Гера. — Лагерь выставлен на продажу. Хозяин поселил полуслепого старика, чтобы не растащили последнее. Поди, с ружьём».
Догадка казалась притянутой за уши. Если бы лагерь готовился к потенциальным покупателям, центральные ворота привели бы в порядок. Элементарно — скосили бы траву, расчистили подъездную дорожку. Да и табличек о продаже или предупреждений «Посторонним вход запрещён», «Осторожно, злая собака» не наблюдалось.
Тогда кто там живёт? Бомжи?
Но и эта версия не выдерживала критики. Стены клуба не просто покрыли яркой краской — расписали орнаментом. При детальном рассмотрении возникала ассоциация с пряничным домиком из детской сказки. На фоне остальных застроек «Храм искусств» выглядел нелепо и неуместно.
Гера сглотнул, не глядя стряхнул с запястья кусачего муравья.
«Вот теперь бы пора уматывать отсюда».
Он задушил порыв и крадучись двинулся к клубу.
Гера смахнул с верхней губы горячую каплю пота. Надавил на дверь. Та легко поддалась. Медленно вступил в коридор. Пахло отсыревшими тряпками, древесиной и золой. Гера восстановил дыхание. Осмотрелся. Казалось, сердце стучало в затылке.
Стены украшали замысловатые рисунки: сотни и сотни угольных человечков с головами-глазами на фоне облаков, солнца и луны. Юркнула мысль: если поместить изображения в правильном порядке, по человечку на страницу, то при пролистывании оживёт сюжет. Безумный кинеограф покажет психоделический мультик.
«В дурдоме день открытых дверей».
Неосознанно Гера пробежался взглядом по примитивному художеству. В глазах зарябило, пол качнулся.
То, с какой педантичностью выполнена картина, пугало. Нормальный ребёнок так бы не нарисовал. Да и взрослый тоже.
Коридор делился надвое.
Гера нашёл в себе смелость ступить в правый, общий зал, где стояли столы и стулья, где дети включали фантазию: лепили, кроили, сшивали, клеили. Где треть века назад на юных дарований с полотен взирал вождь мирового пролетариата, а позже — Дева Мария и сын её Иисус.
Теперь зал сверху донизу обили матрасами. Помещение походило на палату для буйных пациентов — с мягкими стенами и полом. Гера сообразил, что матрасы натаскали из домиков, с коек, на которых спало не одно поколение ребят. Таким нехитрым способом новый обитатель клуба утеплил себе жилище. Тут же примостились прокопчённая печка-буржуйка, предусмотрительно огороженная металлическими листами, ровная поленница, кочерга. Вокруг печки возвышались лежанки из сложенных друг на друга тех же матрасов. От них разило немытыми телами.
Гера насчитал четыре лежбища.
Он закашлялся, полез в рюкзак за минералкой, но остановился на полпути. В углу на лакированной тумбочке покоилась массивная книга. Сквозь грязное стекло солнечная стрела с застывшими пылинками попадала на ветхий фолиант.
Гера приблизился к тумбочке со смешанным чувством любопытства и тревоги. В плотно утеплённом зале воздух накалялся. По лбу скатывались градины масляного пота.
«Альбом памяти» — значилось на обложке прописными буквами с характерными завитками. Знакомый почерк. Окостеневшими пальцами Гера открыл альбом.
На первой странице приладилась фотография, сделанная «мыльницей». Неумелый фотограф запечатлел учеников школы-интерната №23 на фоне ДК «Текстильщик». Судя по возрасту — начальные классы. Гера не сразу узнал себя среди ребят с расфокусированными лицами в окружении белёсых клёнов. Тут же была и Дина, худенькая, с взлохмаченными волосами. Рядом теснились Макс с Вадимом. Даже скверное качество фото не скрывало их напряжённо-внимательных взглядов.
У остальных детей лица отсутствовали. Их замазали чёрным маркером.
Гера задышал быстро и тяжело. В голове нарастал низкочастотный шум.
Второй снимок сделали в «Детстве», перед центральными воротами. Вместе с привычной компанией — вожатая Ольга. Высокая, в джинсовом комбинезоне, с дурашливым выражением на лице. Рядом Вадим в очках с замотанной изолентой дужкой. Позирующий Максим в тельняшке и с пластырем на сломанной переносице после соревнований по дзюдо. Дина со взрывом на голове. Волосы перекрашены в тёмный, на футболке — принт с любимым рок-певцом, в носу — кольцо. Гера на снимке получился не по годам взрослым.
Раскрыл альбом на середине и вздрогнул. Главный герой на фото — он, в голубой медицинской рубашке, успешный тренер по адаптивной физкультуре. В обнимку с юными подопечными, проходящими реабилитацию после аварий и тяжёлых болезней. Детские личики тоже скрывались за чёрными мазками. Оригинальный снимок находился на сайте частной клиники. Кто-то потрудился распечатать его и вклеить в альбом.
Он прикусил нижнюю губу клыками, с силой сжал. Рот наполнился солёной слюной. Полегчало. Низкий шум отступил. Вернулось ощущение реальности.
Перелистнул ближе к концу. Серия кадров, где они с Дашей. Здесь супруга ещё с плоским животом. Идут за руки по набережной Москвы-реки, смеются, воркуют. Даша тоже закрашена.
Гера не помнил эти фото. Кто их заснял? Снимки сделали со стороны, с непонятного ракурса. Незаметно для Хаймовых.
— Вот мы и встретились, — прозвучало за спиной.
В первые секунды Гера решил, что ему послышалось. Слуховая галлюцинация из-за нервозной атмосферы пустого лагеря. Сердце подлетело к горлу и там остановилось. Нутро обдало морозом.
В дверях стояла Дина. Даже издалека, в неверном освещении, Гера видел, как женщина высохла, даже постарела. Лицо покрывала сеточка морщин, под глазами набрякли мешки. Татуировки оплыли, смазались в пёстрые кляксы. И всё же следы распада не умаляли былую красоту и меланхоличную притягательность.
— Т... ты, — выронил Гера. Язык превратился в кусок тряпки, не ворочался.
— Неожиданно, правда? — она попробовала улыбнуться, но казалось, что вот-вот расплачется.
Гера собирался с мыслями, не отпускал взора от Дины. Одежда на ней висела мешком. Кожа лоснилась бронзой то ли от загара, то ли от въевшейся грязи.
— Я искал тебя, — Гера выдал первое, что оформилось в чёткую мысль.
Женщина удовлетворенно кивнула, шагнула из коридора в зал. Ноги по щиколотку погрузились в мягкий пол.
— Я знаю.
— Что с Ольгой?
Ответом была натянутая улыбка. Ещё шажок в сторону гостя.
Вкралась жуткая догадка: «Она не искала Ольгу. Похитила её». Вслух же Гера проблеял:
— Что случилось с ней, Дин?
— Теперь с ней всё хорошо. Белка теперь счастлива.
Гера покосился на лежбища. Дина проследила за его взглядом и улыбнулась шире.
— Мне пришлось схитрить. Иначе бы ты не приехал. И не увидел бы её.
— Схитрить? Что... в смысле? — Гера догадывался. Не просто схитрить, а провернуть операцию.
— Надавить на больные точки, напомнить, кто мы друг для друга, — голос понизился; она подошла ещё на шаг.
— Дина, мы уже другие, взрослые.
Тень скользнула по её лицу, уголки губ опустились.
— Остальные так не думают, — она указала кивком на убогие постели вокруг печки.
— Ты следила за мной? Ради чего? — Гера тянул время, попутно обдумывая, как безопасно выбраться из душного клуба. Одно ясно наверняка: он имеет дело с чистым непредсказуемым безумием.
— Да ради нас же, дурачок! — По театральному вскинулись руки. — Ради незавершённого дела.
Смутно Гера догадывался, о каком деле толкует эта чокнутая, однако разум отказывался верить.
— Послушай. Давай вернёмся во Вьюцино, попробуем разобраться...
— Мы уже разбираемся, — отрезала она грубо.
— Тебе нужна помощь. Послушай... давай уедем отсюда в нормальное место. Нет? Тогда я ухожу. Я не собираюсь играть в этот... в этот детский сад. — Если раньше что-то и связывало его с Диной, то это «что-то» наконец оборвалось. Он собрался с духом, прошёл мимо неё, ожидая любой реакции: от слёз до агрессии. Она не шелохнулась, скривила рот полумесяцем.
— Скоро увидишь.
С напускной решимостью Гера вышел на крыльцо, перепрыгнул через ступеньки. Солнце закатилось за деревья, потускнело. Окна лагерных домиков обуглились темнотой.
Крикнула сова.
Периферийным зрением Гера заметил движение и успел подумать: «Так просто мне не уйти». От ствола ели отпочковалась фигура. Резкий удар сбил с ног. Не просто сбил — бросил. Позвонки недобро щёлкнули. Клацнули челюсти. Гера уткнулся в мягкую почву, в рот попала земля. Перекатился на спину.
Над ним возвышался Макс.
— Какого... — Гера нащупал языком острый осколок сломанного зуба. От прежнего Макса осталось только имя и навыки борьбы. Дина жестоко пошутила о его дипломе и работе тренером. Нынешнего Макса не взяли бы даже грузчиком. Физиономия здоровяка выражала пустоту. Глаза таращились монетами. Рот застыл пещерой. Гере приходилось встречаться на работе с умственно отсталыми детками, «особенными» для родителей. Особенным был и Максим. С бессвязным мычанием он поднял за грудки Геру, как полую куклу, рывком привалил к дереву. По щетинистому подбородку сочились слюни.
— М-макс! Чё ты творишь? — призывая злость, рявкнул Гера. Макс не отозвался, сильней вжал в смолистый ствол Геру и заухал по-совиному. Жутко, утробно, как ребёнок-олигофрен. Вопли с вонью желудочного сока шибанули в лицо.
— Максик, вниз его! — окрикнула с крыльца Дина. Она успела раздеться догола. Гера забыл о Максике, внимание захватило костлявое тело женщины с густой порослью на лобке, с отвислыми складками кожи вместо грудей. Неужели когда-то он заводился с одного взгляда на её наготу? Неважно, уже неважно! Он дёрнулся, поднырнул под Макса и даже пробежал несколько метров, прежде чем ногу прошибло огнём.
* * *
Он лежал в матрасовой пещере, потерянный во времени. В мутное окно заглядывала ночь. Печка гудела жаром. В зале мерцали свечи. Покалеченную ногу обмотали тряпкой. Пахло спиртом.
Гера с опаской пошевелил руками, ощупал тело. Приподнялся и скривился. При малейшем движении нога возмущалась болью.
Панический страх атаковал разум. Насколько серьёзно пострадала конечность? Успеют ли ему оказать нормальную помощь?
Гера заставил себя успокоиться. Приготовился к новой болезненной вспышке и попробовал осмотреть рану. Перед глазами мелькнула белая молния, в мозг впилась острая спица. Он взвыл, но услышал лишь сип. Струя воздуха выдавилась из лёгких с шипением, как из проколотого мячика. Крик, кратно усиленный эхом, остался снаружи — у клуба, где стальные клешни врезались в лодыжку. Вот там он накричался с лихвой и лишился голоса. Смутно вспомнил тяжёлые челюсти капкана для ловли крупного зверя; звук, с каким они сомкнулись; и вновь обрушилась паника. Вывихом он явно не отделается. Берцовая кость сломана и требует экстренной помощи.
В кармане штанов нащупал мобильник. Включен! Связь плохая, но она есть. Со второй попытки набрал «112». Только бы дозвониться!
Язычки свечей качнулись — по залу забегали тени. Серым призраком влетела лёгкая фигура. Руку перехватили и вырвали телефон. Призраком оказался Вадим. Он предупреждающе покачал пальцем.
— Мне нужна помощь, — взмолился Гера. — Вадик, у меня перелом. Пожалуйста.
Слова разбились о стену равнодушия.
Вадим обжёг взглядом за стёклами очков. Он не слышал молитв. Осталась оболочка без признаков разума.
«И меня это ждёт», — Гера бесшумно заплакал. Вадим удалился.
Снаружи клуба зазвучало нестройное многоголосье. Акапельный хор слышался всё разборчивее и громче.
Гера внутренне подсобрался, поднялся на здоровую ногу и заскакал к окну. Лихорадило; рубашка намокла от пота. За квадратом стекла угадывались рубчатые силуэты елей. Гера вглядывался в темноту безлунной ночи, сомневаясь в здравости своего ума.
В метре от него возникла глазастая морда.
Гера отскочил.
Пение сотрясло стены. По коридору затопали. И появились они. Умолк жизнеутверждающий гимн о дружбе и мире во всём мире.
В центре компании высилась фигура в чешуйчатом платье. Грудь с рёбрами отливала серебром, поблёскивали ромбовидные узоры. Многосуставчатые пальцы увенчивались когтями. Слева горбился истукан в деревянной кольчуге с клювом и крыльями. Справа — бесформенное существо с отростками-лапами. Последнее протянуло застывшему Гере округлый предмет — бумажную голову рыбы с рогами.
— Оголись, — скомандовал искажённый Динин голос из глубины змеиной личины.
Гера посчитал, что находится не в том положении, чтобы сопротивляться. Он был готов подыграть и, улучив момент, бежать — даже со сломанной ногой. Доберётся до станции, или до дачного посёлка. Попросит помощи. Он стянул с себя рубашку, майку.
— Оголись полностью.
Избавиться от штанов было сложнее. Всё, что ниже колена, опухло. Тряпка, служащая бинтом, побурела от крови.
Дина подобрала платье и присела пред Герой на корточки.
— Нам тебя не хватало.
— Дина, посл...
Звонкий удар по скуле.
— Я не Дина! Сейчас я Клюквенная Гадюка.
Когтистая рука Гадюки опустилась под подол платья. Указательный со средним пальцы побагровели, в воздухе угадывался солоноватый запашок. Гадюка прикоснулась к Гериной ключице, вывела широко распахнутый глаз.
—Что ты сделала с Максимом... с Вадиком… Почему они такие?..
— Они не подготовились, застряли в междулетье, — говорила Гадюка, продолжая чертить фигурки. — Они не смогут попасть в Церковь. А мы с тобой сможем, если правильно подготовимся. Я помогу тебе. Надевай маску.
Целиком покрытый незатейливыми символами Гера нырнул в голову щуки. Заскорузлая бумага сохранила запахи клея и плесени.
Кровь стягивала кожу, засыхала.
— Хорошо. Всё правильно. А теперь откройте двери! — скомандовала Гадюка и упала на колени. Филин с Пауком, они же Макс с Вадимом, принялись освобождать наружную стену от матрасов. Проступал бурый камень.
— Смотри! — завопила Гадюка с благоговейным восхищением. — Вот где теперь наша Ольга!
Когда стена избавилась от ширмы, открылось отталкивающее и вместе с тем завораживающее зрелище. Хаотично разбросанные угольные линии складывались в лес разноразмерных куполов. Вокруг Церкви танцевали человечки и животные. Всё это месиво штрихов и загогулин — Гера разобрал не сразу, — вместе образовывало лицо пропавшей вожатой. Был тут и умерший пёс Стиви. Бессвязное угольное действо происходило внутри планеты — планеты в разрезе — центром которой и была уродливая церковь. По внешнему краю планеты угадывались деревья, домики, машины — примитивные наброски.
— Она растёт, — прошептала в ухо Дина. За полтора десятилетия Церковь выросла не только на плоскости стены, но и проросла сквозь толстую кладку камня. Гера смотрел, не отрываясь. Отвращение притупилось, в полный рост расцвела завороженность. Он разглядывал каждую детальку, вчитывался в смысл. Дина открыла «Альбом памяти», но Гера, пригвождённый взглядом к стене, не отреагировал. Зрачки его наполнялись мечтательной пустотой, отрешённостью.
— Я спрятала им глаза, чтобы Церковь не увидела посторонних и не призвала их, — она провела когтём по общей фотографии интернатовцев, по их закрашенным лицам. — Это наша Церковь. Однажды мы целиком окажемся в ней. Ты и я. Как в детстве.
Гера вздрогнул. Угольная картина вместе с чарами рассыпалась калейдоскопом. Сорвал рыбью маску.
«Эта чокнутая заразила меня! Своим безумием!». С этой мыслью Гера выскочил, но не пробежал и шагу. Огненная боль ошпарила каждую клеточку. Тело рухнуло на пол.
«Стряхнуть! Стряхнуть вскружившее разум видение!»
Но голова уже кружилась от мути. Во рту пересохло. Тонкая нить, соединявшая разум с реальностью, лопнула. Мягкие стены завращались, и нечто тёмное, неземное, похожее на ломаные щупальца, вырвалось из картины и стало окрашивать чернотой помещение.
«Это иллюзия... это...» — убеждал себя Гера, вглядываясь в движения паутиновидной тени.
— Гера! Гера, посмотри на меня! — в самое ухо кричала Дина. Костюм клочьями мотался на её тощем теле, с глаз слетел дурман, и взгляд прояснился. — Гера, уходи! Уходи, пока оно не вернулось! Пожалуйста! Уходи, пока не...
Спазм скрутил внутренности в узел. Гера растянулся на засаленных матрасах. Голый, окровавленный человек в позе эмбриона.
Перекошенный от ужаса рот приоткрылся в подобии улыбки.
* * *
12 марта 22:07
Самое первое голосовое сообщение от Дины С.:
Привет, Герман. Это Дина Самойлова. Помнишь меня? Неожиданно, правда? Как живёшь? Как семья? У меня всё, наконец, наладилось.
Я к тебе вот по какому делу. Помнишь нашу вожатую Ольгу? Белочка которая. В общем, она написала мне и предложила встретиться. Старой компашкой, так сказать. Вадика с Максом уже подтянула. Я подумала, идея крутая, и вот решила связаться с тобой...
2 апреля 22:52
Одно из первых голосовых сообщений от Дины С.:
Вижу, голосовуху ты заметил. Надеюсь, прослушал. Честно, я пожалела, что написала тебе. Психанула. Понимаю, у тебя давно своя жизнь. Прошлое — в прошлом. А я тут лезу со своими заботами. Но признайся себе — счастлив ли ты сейчас? Вот только честно. Счастлив ты, как тогда, в детстве? Опустим наши романтические отношения, или то, что мы называли ими. Они изначально были обречены. Да, мне хорошо было с тобой. Ни с кем не ловила столько оргазмов. А нежность твоя — вообще сказка. А ещё я уверена, ни одна няша не натирала тебя маслом и не вздрачивала ступнями, как я. Да дело и не в романтике вовсе. Я про дружбу говорю. Про нашу связь. Ты ведь наверняка помнишь наше первое лето в «Детстве». Ольга, Макс, мы с тобой. Позже Вадик появился. Мы же не случайно оказались там. Все без родаков. А у кого и была мать, так только одно название. Все, как один, бедолаги. Отщепенцы. Зато как хорошо нам было вместе.
Ладно. Не принимай близко к сердцу. Я тут прибухнула малёхо, вот и понесло.
2 апреля 23:03
Одно из первых голосовых сообщений от Дины С.:
Слушай, я чёт вспомнила про наши костюмы. Ольга — Белочка. Из-за хвоста своего рыжего. Я себе Клюквенную Гадюку придумала. Ой, мля, это после того, как за туалетами в курилке меня чуть змея не цапнула. Вы её потом кирпичом с Максом раздавили. Я пожалела тварь и решила искупить вину таким образом — взять её имя. А Макс себе прикид из берёзовой коры исполнил. Филином назвался. Стрёмно получилось. Особенно, когда голосом искажённым начинал ухать. А ты у нас кто был, помнишь? Щук! Из-за твоей любви «чёртовы пальцы» искать во Вьюнке, в речке-вонючке. Ты их в интернат из лагеря целый рюкзак привёз. Директриса от бешенства кислотой плевалась. Под каждым матрасом у нас на этаже эти «пальцы» находила. А у твоего Щука из морды «чёртовы пальцы» торчали, как рога. А Вадик кем был? Пауком. Из-за зрения на паутину постоянно натыкался. Хэзэ, но прикиды крутые вышли, криповые, как сейчас говорит молодежь. Со стороны глянешь: дичь лютая. Уродские маски из папье-маше, костюмы из старых простыней и веток. Зато благодаря им мы были готовы к Церкви. Она объединяла нас. Мы единственные, кто обнаружил её. Представляешь, сколько поколений прошло через «Детство» и никому невдомёк, что у них за стеной целая вселенная? Ты помнишь Церковь Детства?
5 апреля 19:30
Одно из первых голосовых сообщений от Дины С.:
Я тут с Максиком списывалась. Бухать бросил, за ум взялся. Диплом тренера получил и устроился в школу олимпийского резерва. Совсем другой человек. О тебе спрашивал. Предлагал собраться летом, гульнуть. Вадика подтянуть. Наверное, слышал, он христанутым был, в монастырь всё рвался. Бога искал. Сейчас семьёй обзавелся, девчонка у него хорошенькая, умничка, отрезвила его от происков божественных. Учителем работает. Тоже о тебе спрашивал. Говорит, пробовал звонить — не дозвонился. Да и Ольга наша скучает по тебе. Триста лет не виделись. Все во Вьюцино остались. Один ты... кхе! Один ты в Москву умотал. Легко, однако, ты оборвал связь. Даже звонка от тебя не дождаться. Про встречу вообще молчу. Опять начинаю ныть?
Ок, тогда поговорим без нытья. Ты ведь помнишь историю с псом Стиви? Которого мы подобрали на речке? Должен помнить. После выпуска я приезжала в «Детство» с Димой... ты его не знаешь, мы встречались недолго. Дима страшный грибник, все леса облазил, помешался на грибах. Я пообещала показать ему новый лес, где грибниц как грязи. Короче, пока он шастал по лесу, я пробралась в лагерь. Хотела ещё раз убедиться, что Церковь не выдумка наша, что всё было правдой. И что Стиви не просто умер... а переместился в Церковь. Я залезла в клуб, через тайный проход просочилась к стене. И знаешь... Церковь находилась на месте. Она была реальностью. Скажу больше: она изменилась, увеличилась. Жила задолго до нас и продолжала жить. И Стиви тоже продолжал жить.
28 апреля 19:93
Одно из последних голосовых сообщений от Дины С.:
Гера, привет. У меня хреновые новости. Короче, Ольга не выходит на связь. Месяц почти. На звонки не отвечает. Короче, бред какой-то. Завтра поеду к ней на адрес выяснять, как оно.
30 апреля 13:07
Одно из последних голосовых сообщений от Дины С.:
Короче, вчера ездила к Ольге, ну на тот адрес, где она жила последнее время... В общем, дверь никто не открыл... вот... Поспрашивала соседей, никто не в курсах, говорят, давно уже не видели её... Я короче хе зе... Не знаю...
26 мая 17:03
Последнее голосовое сообщение от Дины С.:
Гера! Это Дина! Всё очень плохо... Я ошибалась! Я... я... прости, что втягиваю тебя... но ты обязан знать. Забудь всё, что я наговорила ранее. Чёрт! Я страшно лоханулась. Эта дрянь вскружила мне голову. Знай, что и ты в опасности. Ольга! Она!... Она... в общем, ЦЕРКОВЬ ЕЁ ПОГЛОТИЛА! Послушай, всё очень серьёзно. Это как наркотик! Но эйфория пройдёт. Забудь, о чём я болтала в прошлых записях. Это не я говорила! Прости, пожалуйста... И не пытайся искать меня! Ни в коем случае...
11 августа 12:07
Голосовое сообщение от «неизвестно»:
Здравствуй, Даша. Это я, Герман. У меня всё хорошо. Представляю, в каком ты сейчас шоке. Поиски, бессонные ночи... Плюс рождение нашего малыша. Прости, что не смог находиться рядом в столь ответственный период твоей... нашей жизни.
Я хочу, чтобы ты запомнила кое-что. Во-первых, никто не должен знать, что я вышел на связь. Это очень важно. В противном случае я снова исчезну. Во-вторых, не пытайся искать меня самостоятельно. Когда придёт время — мы встретимся, обещаю. Сейчас ты ещё не готова. Я буду держать с тобой связь, и давать инструкции. А пока — наберись терпения. И обними за меня нашу малышку.
2022