Хренотень появилась на площадке однажды вечером, хотя и выглядела так, будто была здесь полгода как минимум. Осклизлая масса мерно пульсирующей плоти, пронизанная ветками тёмных сосудов и выбухающая там и тут разного размера водянистыми пузырями с толстыми стенками, зависла в углу почти под потолком лестничной клетки, надёжно врастая в стены паутинистыми отростками с сеткой мелких капилляров. Ничего подобного мы раньше не видели, даже представить себе не могли. Одним словом – ХРЕ-НО-ТЕНЬ.
— Скользкое… — поводив по поверхности пальцем, констатировал Серый.
Серый – это, конечно, не настоящее имя. Как на самом деле зовут соседа, никто в доме не знал, да и спрашивать не особо хотелось. Серый и Серый, кому какое дело до чужой жизни и имени, да и погоняло это подходило ему лучше, чем любое другое. Сосед мой – парень опытный, всякого в жизни успел навидаться, да и общались мы с ним довольно тепло. Поэтому, обнаружив под потолком Хренотень, я сразу постучалась к нему.
Однако, такое явление даже его заставило призадуматься.
— Честно тебе скажу, с таким я столкнулся впервые.
— Слышь, Серый… — я поскребла ногтем отросток, уходящий в бетон, — А вдруг оно это… ну… стены ест?
— То есть как – стены ест? – переспросил он таким голосом, будто я сообщила ему, что его бабушка работала в цирке слоном.
— Ну, сам посмотри! Вперилось в стену своими… ложноножками, как будто растёт из неё! И сосуды свои туда пустило… У нас дом и так не первой свежести… — на полу валялась пара новых отлетевших кусков штукатурки, — и даже не второй. А вдруг это говно в бетон просочится и стены разъест? Тут же всё рухнет, как пить дать.
— Что ж, явление мне неизвестное, тут допустим любой вариант, — наклонил голову, будто изменение угла обзора могло пролить свет на природу непонятной херни, — надо его обстоятельно изучить.
— И как ты его изучать собрался? Постой, у меня есть идея. Ээээй, ПёсаПёсаПёсаПёооса!
Из прихожей послышалось ленивое топотание, и вскоре на площадку, потягиваясь, выползла сонная животина.
— Псина чувствительней, она должна знать!
Я взяла зверька под короткие лапки и поднесла к Хренотени. Пёса понюхала стены, Хренотень, потолок, рыгнула в щёки, выскользнула на пол и побежала вниз по лестнице. Ну да, мы вообще-то собирались гулять.
— Толку от тебя, что от носка дырявого! Только и умеешь, что орать и еду клянчить, — мне стало совсем досадно от неясности ситуации.
— Ты подожди до завтра. В любом случае, всё, что мы можем пока, – наблюдать. Просто так его отскрести всё равно не получится. Если ЭТО и вправду жрёт стены, будем думать, чем его взять. Для этого пока попробуем прояснить, что оно из себя представляет.
— Ладно, Серый, ты прав. Всё равно с ходу ничего не решить. Пойду я за Пёсой, а ты пока… приглядывай за этой хернёй.
— Бывай! – тощая фигура соседа скрылась за дверью.
На том и разошлись.
* * *
Не люблю я жить на верхних этажах. Чем дальше от земли – тем паршивее в окна глядеть. Не сказать, что я боюсь высоты, просто ближе к земле… стабильнее, что ли. Но жить на первом этаже я бы вряд ли смогла. Район у нас, так сказать… неблагополучный. Промзона, пустыри, свалки… Да весь район – сплошная свалка. Здесь живут в мусоре и плодят мусор вокруг себя. Понятие культурного досуга здесь отсутствует начисто, и первые этажи – это тёплые места для попоек молодёжи от 10 до 25 лет. Так что жить на расстоянии картонной двери от тусовки под Вороваек – такое себе удовольствие. На второй этаж им подняться, как правило, лень. И на том спасибо. Но иногда попадаются всё же особо скучающие, которым первого этажа явно мало.
В этот вечер вышло именно так. Время ещё только подбиралось к шести, а компашка уже набралась по самые брови. Галдёж вперемешку с каким-то шлаком, играющим из колонки, начал уже основательно давить на нервы. Но пока не настолько, чтобы тратить силы и время на разборки с малолетними засранцами.
В голове стоял вопрос: неужели они до сих пор не заметили Хренотень? На тот момент она висела на стене уже неделю и видимых изменений (в том числе поедания бетона) мы за ней не заметили, так что жильцы уже пообвыклись и воспринимали пульсирующую массу почти как родную. Ну а что с неё взять? Висит себе, никого не трогает, — ну и ладно. И название к ней так и прицепилось – Хренотень она и есть. С Пёсой моей так же. Увидела её, позвала: Пёса, Пёса, — она и подбежала. С тех пор и живём. Отзывается – вот вам и кличка.
За тёплыми мыслями о любимце я не сразу заметила, что гоп-компания как-то затихла.
— Эээ, слышь, это чё ещё за х*йня?
Ага, увидели. По пьяной лавочке не особо заметны предметы окружающей обстановки, даже если это не-пойми-какая-неведомая-штука.
— Чё эт она тут висит? Слышь, я её ща соскребу!
Мне даже интересно стало на это посмотреть, и я незаметно выглянула краем глаза на площадку. Там стояли двое парней неопределённого возраста и степени опьянения и девица, больше похожая на сторчавшегося клоуна с бутылкой пива вместо циркового клаксона в руках. Один из гопарей ковырял Хренотень заточкой.
— Да брось её нах, Славян, пошли к Слепаку в гараж, там ещё пузырей пару штук осталось.
— Да ща, ковырну её сбоку, у неё там, по ходу, паутиной приклеено…
Отодвигая пульсирующую массу левой рукой, правой, сжимая заточку, неудержимый Славян скрёб стену. Безрезультатно.
Видимо, потеряв интерес, парень фыркнул и, бросив друзьям короткое «*уй с ней, пошли», развернулся и сделал шаг.
— Бл*ть!
Рука не отлипала. Ещё не въехав в ситуацию окончательно, Славян попытался вытащить левую руку, взявшись правой за запястье. Результата – ноль с хвостиком.
Вот теперь стало по-настоящему интересно. Кажется, мне наконец-то удалось увидеть, как с человека за полминуты слетает весь хмель. Выражение непонимания на лице малолетнего алкаша сменилось глубочайшим ужасом.
— Эээээта чё, бл*ть, за ё**ная х*йня???!!! – на такой вопль сейчас весь дом посмотреть соберётся.
Рука, прилипшая к бугристой массе, тем временем проросла густой сеткой сосудов и начала терять очертания. Да оно… глаза мне промойте, оно с ним сливается! То есть, наоборот… Оно сливает его с собой! Офигеть – не встать!
Хренотень буквально на глазах затягивала в свою массу руку парня, прорастая сосудами и пульсирующими пузырями всё дальше в тело жертвы.
— Лёшик! Светка! Помогите! Вытащите меня нах*й отсюда!
Друзья, застывшие в ступоре, дёрнулись и, не оглядываясь, с воплями и матюками рванули вниз, прочь из здания, оставив матерящегося дружка сливаться с бугрящейся плотью на стенах.
Я знала, что Серый тоже смотрит из-за своей двери. Он вообще по натуре философ и исследователь, уверена, что за последние пять минут он уже выстроил у себя в голове несколько стройных версий относительно Хренотени и её пользы для общества.
А сама Хренотень продолжала поглощать юного алкаша, планомерно врастая в него, изменяя тело и растворяя питательные ткани внутри всё сильнее раздувающегося и опадающего каждым своим опухолевидным пузырём живого мешка с сосудистой сетью, обогатившейся новыми капиллярами за счёт глупого парня. Когда слияние (поглощение?) дошло до головы, гопник выдал последний отчаянный крик, затихший в отекающей шее, и уже с самым смиренным отчаянием косил глазами в бурлящую массу, пока огонь в глазах не потух окончательно и разжиженные кости черепа не скрылись в общем пиршестве плоти.
Когда Хренотень поглощала остаток ног, оставляя пустые треники и шлёпанцы на полу с остальной одеждой, мы с Серым уже стояли на площадке и разглядывали Хренотень разве что не через увеличительное стекло.
— Да-а, дела, – покачал головой Серый, — Вот, значит, как. Не бетоном питается. А ты боялась.
— Окей, теперь я спокойна. Оно всего лишь людей жрёт. Прекрасно просто.
— А что такого? Тебя же, вон, не сожрало. Да и меня. Хотя мы его и трогали. Так что, стоит о чём беспокоиться? Мы явно ему не по вкусу.
— Утешил так утешил, спасибо, Серый, от души, — я не сдержала нервный смешок.
Тем временем Хренотень закончила поглощение, но бурлить внутри себя не перестала. Расширенные сосуды сжимались и расширялись в такт пульсовой волне. Слизь на поверхности загустела и начала стекать на пол, а затем…
Мельчайшие поры. Раньше мы их не заметили. Но сейчас они увеличились, стали различимы глазом, и, сначала по капле, затем перетекая в целые струи, из них засочился чёрный секрет. Густой, тягучий, как дёготь, он собирался в лужу на обкоцанном кафеле пола. Это было так… завораживающе.
Не знаю, как бы дело повернулось дальше, но тут между нами проскочила Пёса и начала слизывать чёрную жижу с пола, причмокивая и довольно урча.
— Ээээ, чего это ты, а ну, фу! – я оттащила зверюшку от лужи.
— Любопытно… — протянул Серый, — А что, если… — Он окунул в чёрную жидкость палец и осторожно его облизал. Если бы лицо Серого было способно отражать весь спектр эмоций, я уверена, что прочла бы на нём настоящий восторг. Но мимикой Серый был обделён. Откровенно говоря, я даже не знаю, как он умудряется видеть окружающий мир, у него ведь и глаз-то нет – так, вечно сочащиеся сукровицей наполовину зарубцевавшиеся раны. Губ у него тоже как таковых нет, только рваный контур рта, занимающего большую часть лица, да частично обнажённые чёрные дёсны. Попробуй улыбнись таким ртом. Но я просто знала – Серому чёрная жижа нравится, пожалуй, даже больше, чем гниль от мёртвых подвальных бомжей.
Тогда я тоже протянула руку и зачерпнула ладонью чёрной фигни. Коснулась кончиком языка. Слизнула всё и потянулась за добавкой. Это самое офигенное, что я пробовала в своей жизни. Серьёзно, это было настолько хорошо, что, будь у меня мешок коленных хрящей, я променяла бы его на чашку этой штуковины, и ещё бы кишок сверху добавила.
Не теряя времени зря, я порылась у себя и притащила всю тару, которую смогла отыскать – хорошо жить в заброшенной больнице, тут такого добра хоть лопатой греби, и поставила под потоки сочащейся черноты. Надеюсь, это можно хранить без ущерба для вкуса. Пёса радостно носилась вокруг, подъедая чёрную слизь и довольно жмурясь восемью чёрными глазками.
Это была находка.
Как выяснилось позже, Хренотени хватало одного-двух человек за три месяца, чтобы снабжать всех обитателей заброшки самым потрясающим лакомством, которое мы когда-либо пробовали. В людях недостатка нет, тут у нас вечно бездомные, алкашня, школьники и прочие сталкеры постоянно тусуются – живи себе, радуйся! У Серого от этой текучей фиговины и сукровица чище блестеть начала, и мысли в голову приходить новые, светлые. Пёса вся аж лоснится, перестала на кафель с потолка блевать, и вообще, не такая нервная сделалась – видать, биоритмы какие наладились. Да и сама я как-то приободрилась, зубы покрепче и поострей стали, реакция, опять же, ускорилась. Ну и блеск в глазах появился. Наверное. Для блеска всё же зрачки нужны.
Живём, короче.